ДУЙБОЛ-ПРИВЕТ! 6 страница

— Ханси, на кой это Козмайеры, Курицмайеры и Свинмайеры хотят вырядиться под американцев? — спросила Тита.

— Думаю, этого хотят наши папочки! — прошептал Ханси и стремительно юркнул вниз, дернув за собой Титу, так как господин Низбергер внезапно посмотрел в окно.

— Но, Ханси, — сказала Тита, садясь на ледяную жесткую землю, — а им-то зачем это нужно?

— Надо пошевелить извилинами! — буркнул Ханси. Он принялся шевелить извилинами и так скрести в затылке, будто там гнездились полчища вшей. Он даже постанывал от напряженного мыслительного процесса. Тита следила за ним с восхищением. Сама она так здорово шевелить извилинами не умела. (К тому же дико промерзла, сидя на голой земле. )

Минут через десять усиленной мозговой деятельности Ханси вздохнул и сказал:

— Извини, Тита, но и я не могу понять, за каким чертом нашим предкам сдалось, чтобы деревенские превратились в американцев.

Ханси и Тита проползли на четвереньках под окнами обратно и вприпрыжку понеслись к сараю. Оба уже окоченели. В сарае было тепло — ведь это был не обычный сарай, а оборудованный под мастерскую. Господин Низбергер провел сюда центральное отопление.

Пеперл по-прежнему сидел на верстаке и ныл. В нытье Пеперл проявлял недюжинное упорство.

— Ладно, Пеперл, давай кончай! — цыкнула на него Тита. Маленьких плаксивых детей она не выносила.

— А этого я не хочу, не хочу—и все! — тянул Пеперл.

— Чего этого? — спросил Ханси.

Пеперл мощно шмыгнул носом, перебив плач, и сказал:

— Не хочу папу называть дядей Густавом! А они велят!

— Как называть велят? — Тита опять ничегошеньки не понимала.

— Говорят, дядей Густавом зови, а он — Франц! — возмущенно выкрикнул Пеперл.

— Пеперл спятил! — рассмеялась Тита.

— Пеперл не спятил! — сказал Ханси. Он снова поскреб в затылке и спросил — А у американцев есть какое-то сходство с австралийцами и с новозеландцами?

— Никакого сходства у них нет, просто они такие же, тютелька в тютельку! — ответила Тита. Вдруг она уставилась на Ханси, пробормотала глухо и потрясенно: — Теперь я, кажется, все просекла!

Прибытие Погонщиков Пен

Сидя в сарае, Тита и Ханси в щелочку двери наблюдали, как их отцы вышли из старинного деревенского дома, как Харчмайер пожал Низбергеру руку и зашагал по дороге в долину и как Низбергер свистнул двумя пальцами. Своим свистом он вызывал господина Верхенбергера из другого старинного деревенского дома.

Затем Низбергер поспешил к своей машине, а Верхенбергер — к своей. Затем они укрепили на капотах небольшие белые флажки. На флажках были вышиты кенгуру. Затем Низбергер свистнул еще раз, и тогда двери старинного деревенского дома снова раскрылись и выпустили наружу шесть почти вылитых новозеландцев. Трое мужчин и три женщины — все из себя расфуфыренные, все из себя заграничные, все в крупных зеркальных темных очках.

— Женская команда, ко мне! — позвал господин Верхенбергер.

— Мужская команда, ко мне! — позвал господин Низбергер. Три женщины под цветочными шляпами плотнее запахнулись в меха и засеменили на шпильках к ближнему авто.

Трое мужчин в козырчатых кепочках застегнули на все пуговицы клетчатые, лохматые куртки и двинулись к другому авто.

Трое господ и три дамы расселись по машинам. Низбергер и Верхенбергер уже включали зажигание, когда из дома вылетела госпожа Низбергер и прокричала истошным голосом:

— А дула и пены кто брать будет! И без багажа нельзя! Господа Низбергер и Верхенбергер как ошпаренные выскочили из автомобилей и кинулись в дом Вернулись они с дулами и пенами, а госпожа Низбергер тащила следом чемоданы, саквояжи и самолетные сумочки.

— Во дают! — выдохнула Тита. — И чемодан мой прихватили! И спортивную сумку!

Наконец, чемоданы и саквояжи были рассованы по багажникам. Дула и пены взяли на руки полунатуральные новозеландцы.

— Всего доброго, ни пуха ни пера! — крикнула госпожа Низбергер. Машины тронулись, но не в сторону деревни, а дорогой, ведущей к Нижнему Дуйбергу.

— Куда это они? — удивилась Тита.

— Они сейчас к Нижнему Дуйбергу прокатятся, оттуда вниз к шоссе идет через лес дорога, — уверенно сказал Ханси, — этим путем они и поедут, помяни мое слово!

— С какой же стати им такой крюк делать!

— Эти новозеландцы — они ж не могут со стороны Нижнего Дуйберга объявиться, — пояснил Ханси. — Это бы сразу в глаза бросилось!

Тита поджала губы.

— Как тебе все это нравится? — спросила она.

— Никак мне это не нравится, — твердо сказал Ханси. — Жульничество это!

— Жуликов надо выводить на чистую воду! — воскликнула Тита. (Отец ей это часто говорил. )

— Тогда тебе придется твоего отца на чистую воду вывести.

Тита задумалась.

— Можно я лучше твоего выведу?

— Только попробуй, я тогда твоего на такую чистую воду выведу!.. — возмутился Ханси.

— Какой ты все-таки вредина! — возмутилась Тита, но тут же предложила: — Ладно! Давай Верхенбергера вместе на чистую воду выведем!

Поначалу Ханси идея понравилась, но потом, почесав в затылке, он пришел к выводу:

— Если мы на Верхенбергера укажем, они начнут копать и пронюхают, что наши родители с ним заодно!

— Что ж получается: мы никого на чистую воду выводить не будем? — спросила Тита.

Она была разочарована и раздосадована. Ей безумно хотелось вывести кого-нибудь на чистую воду! Ханси никаких эмоций не выразил. Ему все это абсолютно до лампочки, сказал он.

— Чувства справедливости у тебя нет! — горячилась Тита.

Ханси пожал плечами:

— Будет ли это дядя Густав из Новой Зеландии или ряженые нижнедуйбержцы — это что в лоб, что по лбу! Сам дядя Густав собирался приехать вовсе не за победой!

Сказав «а», надо было говорить «б», и он выложил все начистоту: и про свою пену, и про дырку в ней. Тита была сражена наповал.

— Кругом обман! — прошептала она чуть слышно. — Кругом обман!

Она грустно поковыряла в носу и сказала:

— Выходит, никакой ты не вундеркинд? Выходит, ты абсолютно нормальный ребенок!

Ханси с готовностью согласился, что он не вундеркинд, и ко всему заявил: в его глазах лавры самородка, проворнее других носящегося с феном за пенопластовым шаром, гроша ломаного не стоят!

Это Титу Низбергер убедило.

— Ну и что же нам теперь делать? — вопросила она.

— Да ничего! — сказал Ханси. — Нам вообще ничего другого не остается, как делать вид, будто мы ничего не знаем! Сейчас мы спустимся в деревню и будем лицезреть торжественный въезд Погонщиков Пен. А если все верхнедуйбержцы и все приезжие проревут «Дуй-дуй-урра! », и мы проревем вместе со всеми.

Ханси и Тита быстро зашагали под гору, в Верхний Дуйберг. На Главной площади, рядом с памятником, выстроился оркестр пожарников из Среднего Гнездорфа — это такое селенье в соседней долине по левую сторону. Оркестр играл дуйбольный гимн. Господин учитель стоял около оркестрантов. В руке он держал крупный лист очень плотной бумаги.

— Это приветственная речь для новозеландцев. Голову на отсечение! — прыснул Ханси в рукав.

Господа Харчмайер, Тюльмайер, Лисмайер также находились на Главной площади, равно как и туристы, репортеры, гости чемпионата мира. Тюльмайерова Фанни вела наблюдение из тюльмайеровского дома. Сверху, из чердачного оконца, дорога просматривалась до второго поворота, считая от Верхнего Дуйберга. Фанни зорко вглядывалась в даль. Вдруг она замахала красным платком и возопила:

— Я их вижу, я вижу их! Они на повороте!

— Едут! Новозеландцы едут! — загалдели встречающие.

Их горящие любопытством глаза впились в одну точку. Господин учитель встал по стойке «смирно». Пожарная капелла грянула в два раза громче, репортеры расчехлили фотокамеры, а господин Лисмайер шепнул на ухо господину Харчмайеру:

— Настал наш великий час!

— Только бы не обмишуриться! — шепнул в ответ Харчмайер.

Ханси и Тита с трудом протиснулись сквозь плотную, в семь рядов, толпу зевак. Сначала их не хотели пропускать, но, узнав Ханси, люди, естественно, с готовностью расступались. Понятно, ему пришлось дать двадцать семь автографов. Едва Ханси и Тита оказались в первом ряду, как на Главную площадь въехали «Мерседес» и «БМВ». Все захлопали, радостно загудели и дружно проскандировали:

— Спортсменам из Окленда привет! Погонщикам Пен привет! Дуй-дуй-урра! Дуй-дуй-урра!

Репортеры подбежали к машинам. Защелкали фотоаппараты, засверкали вспышки, задние ряды напирали. Началось немыслимое столпотворение. Погонщиков Пен чудом не раздавили. К счастью, в общем гаме никто не расслышал, как ругнулась Свинмайерша:

— Чтоб им всем повылазило, прости господи!

Пожарники наяривали втрое громче прежнего, господин учитель натужно ревел в микрофон приветственную речь. Никто не мог разобрать ни полслова. Репортеры наперебой интервьюировали Погонщиков Пен. Их интересовало, верят ли Погонщики Пен в свою победу, в хорошей ли они форме, чьи шансы, на их взгляд, предпочтительнее — Альпийского Колена или Верхнего Дуйберга — и какого они мнения о Ханси-самородке. Погонщики Пен улыбались за своими огромными очками, глубже надвигали на лоб свои шляпы-клумбы и козырьки и не произносили ни слова.

Тюльмайер, Лисмайер и Низбергер встали перед Погонщиками Пен, а сзади них стояли Харчмайер и Верхенбергер. Они выкрикивали:

— Команда Погонщиков Пен устала после дальней дороги! Ей нужен отдых!

Они стали теснить Погонщиков к убранному еловыми лапами входу тюльмайеровского дома, затолкали Погонщиков внутрь и заперли двери.

— Через две минуты у Харчмайера, в комнате для особых торжеств, начнется пресс-конференция! — объявил Лисмайер.

Всех репортеров как ветром сдуло. Следом за ними в КОТ устремились и туристы-болельщики. Им стало ясно, что Погонщики Пен притомились после длительного перелета и их лучше оставить в покое. Им вдруг нестерпимо захотелось выпить по кружке пива и съесть парочку-другую сосисок. В мгновение ока оба зала у Харчмайера были забиты до отказа. Госпожа Харчмайер спустилась в подвал и принесла три короба спецсосисок. (Между прочим, ни один из гостей не выразил своего неудовольствия от избытка специй. Большинство решило, что это особенно пикантный привкус горчицы. )

Пока же в тюльмайеровском доме произошло легкое недоразумение. Завидев выныривающие из-за поворота машины, Фанни опрометью бросилась вниз и стала поджидать гостей у входа. Когда на пороге дома выросли Погонщики Пен, теснимые членами совета общин, Фанни охватила безграничная радость. Ей так не терпелось узнать дорогого дядю Густава, и его жену, и всех остальных членов семейства! Она бросилась на шею самому большому и внушительному из трех мужчин. Она решила, что этот богатырь в клетчатой лесорубской куртке и есть ее дорогой дядюшка Густав. Так как Фанни весьма энергично набросилась на обладателя клетчатой куртки, у того с носа слетели солнечные очки. И хотя он их тут же водрузил на место, Фанни успела разглядеть, что у него прямо под глазом бородавка — с двумя седыми волосками сверху. У одного лишь Козмайера была такая бородавка. Фанни это страшно удивило.

Но еще больше она удивилась, когда кто-то из новозеландцев спросил:

— Теперича куда?

А когда госпожа Тюльмайер повела новозеландцев наверх, Фанни увидела на икре у одной дамы, той, что в зеленой цветочной шляпке, багровое родимое пятно. Точь-в-точь такое, как у Курицмайерши. После того как новозеландцы расселись в большой гостиной на втором этаже и госпожа Тюльмайер заперла за ними дверь, Фанни прокралась наверх и приложила ухо к этой двери. Она сразу услышала девчачий голосок:

— Мам, туфли жмут до невозможности, на пятке волдырь уже вскочил!

Фанни почудилось, будто бы она тысячу раз слышала этот голос. Спускаясь шаг за шагом по лестнице, Фанни бормотала себе под нос:

— Как же так — у Погонщиков Пен из Окленда голос не отличить от голоса Свинмайеровой дочки?

Фанни пошла на кухню. Она спросила маму насчет бородавки насчет родимого пятна на икре и насчет голоса. Но мама просто остервенела и наорала на Фанни:

— Какого рожна тебе надо, суешь нос куда не следует! Фанни решила спросить отца. Она надела новую дуйбольно-спусколифтовую куртку. Она вышла на улицу, протолкалась сквозь кучки любопытных, которым не хватило места в КОТе у Харчмайера и попыталась просочиться на пресс-конференцию. Но перед КОТом стояла на часах госпожа Харчмайер.

— Ступай-ка отсюда подобру-поздорову! Тебя здесь только не хватало! — сказала Харчмайерша Фанни.

Фанни это очень обидело. Ведь она была ни много ни мало, местной чемпионкой и с ней связывали надежды на мировое первенство среди женщин. Она повернулась, успев все же показать язык госпоже Харчмайер, и выбежала из ресторана. Перед дверью она нос к носу столкнулась с Ханси и Титой.

— Что такая смурная? — спросил Ханси.

— Твоя мама меня к папе не пустила, а мне ему надо про Погонщиков Пен одну важную вещь рассказать, — прокричала Фанни на одном дыхании.

Ханси не сдержал улыбки.

— Даже очень важную вещь! — крикнула Фанни. Тут Ханси не выдержал:

— Слушай, Фанни, я думаю, сейчас о твоей важной вещи никто слышать не захочет!

А Тита добавила:

— Разве что рассказать ее в Альпийском Колене! Ханси и Тита ушли, а Фанни удивленно глядела им вслед.

Удивительный самородок Ханси ничему не удивляется

Утром, перед открытием чемпионата мира, на Верхний Дуйберг было любо-дорого посмотреть. Огромную серую тучу, казалось бы намертво прибитую к небу, пронизали солнечные лучи, воздух был нежен и терпок, легкий ветерок шевелил бурый травяной покров на размеченных дистанциях. Все было в праздничном наряде. Каждый дом перевит гирляндами В каждом окне и на каждой крыше трепыхались флажки с коровьей эмблемой. Через всю Главную площадь крест-накрест протянулись приветственные транспаранты. Перед церковью застолбили лучшие места два телетрансляционных автобуса.

Рядом припарковалось стадо машин с маленькой табличкой ПРЕССА на ветровом стекле. Станционное здание спусколифта «Долина», еще недавно темно-коричневое, сверкало ярко-красной краской, и по ярко-красным стенам бежала крупная белая строка:

ДУЛА НИЗБЕРГЕРА — ДУЛА ЧЕМПИОНОВ МИРА!

Станция спусколифта «Горы» сияла ослепительно синим цветом. По ослепительно синему желтыми буквами было начертано:

ПЕНЫ ВЕРХЕНБЕРГЕРА — ПЕНЫ ЧЕМПИОНОВ МИРА!

На кухне в трактире «Харчмайер» стояли на плитах семь поместительных чанов с водой, готовых принять спецсосиски.

В гостинице «Лисмайер» не было ни одной свободной койки. Даже кладовка и комнаты для игры в настольный теннис и карты были нашпигованы двухъярусными кроватями. «Матрасный привал» — так окрестил это господин Лисмайер и ввел особую таксу за каждое койкоместо на привале. В связи с чемпионатом мира.

В магазине «Тюльмайер» полки гнулись от обилия дуйбольного снаряжения, сувениров и всевозможных безделушек. Каждую безделушку и каждый сувенир украшала сделанная вручную надпись:

ПРИВЕТ ИЗ ВЕРХНЕГО ДУЙБЕРГА!

Или:

НА ПАМЯТЬ О ЧЕМПИОНАТЕ МИРА.

(К этому приложили руку сестры Зудмайер и пасторская кухарка. Тогда же у каждой из них на среднем пальце руки вскочило по внушительной кисте — результат многосуточной возни с кистями. )

В своем доме господин учитель, стоя перед зеркалом, разучивал наизусть приветственную речь на открытие чемпионата мира.

В доме пастора господин пастор делал гимнастику. Он рассчитывал занять второе место, хотя бы в альпийской горке.

В доме Тюльмайера шестерка полунатуральных новозеландцев осторожно выглядывала из-за пестрых занавесок на Главную площадь. Один из Погонщиков, тот, что с бородавкой и двумя седыми волосками на ней, вздохнул:

— Я думал, все будет полегче!

В это время по шоссе в сторону Верхнего Дуйберга шла колонна из пяти машин. В первой сидел бургомистр Альпийского Колена. Во второй и третьей машинах разместилась дуйбольная команда Альпийского Колена, а в четвертой и пятой ехали члены совета общины Альпийского Колена с супругами Все пять машин были увешаны вымпелами. С геральдикой Колена: комбинация из кожаной штанины, колена и вязаных гетр.

А Титус Низбергер сидел в пижаме за маленьким столом в своей маленькой комнате, уминал бутерброд с абрикосовым джемом, запивая его какао, и писал тетушке Мелании такое (весьма пространное) письмо:

«Дорогая тетя Мелания!

Сегодня у нас небывалый день, я уже заранее адски волнуюсь. Места у нас в первом ряду Обзор шикарный. А на альпийской горке мы будем стоять прямо за заграждением. (Совсем не плохо иметь папу, без которого все как без рук. )

До вчерашнего вечера я желал победы Ханси, но сейчас он явно не в себе—такую околесицу несет… Я его спросил, не волнуется ли он и как с нервишками, а он в ответ рассмеялся этаким злым смехом и заявил:

— Больно надо волноваться! Пусть предки психуют (это он про наших пап), у меня руки не замараны!

Ну не ахинея ли! И Тита, главное, туда же. У меня с ними всякий контакт пропал. А вчера после обеда мне такое приснилось — обхохочешься. Прилег я, значит, чтобы почитать, и, видимо заснул. И снится мне, будто все Погонщики Пен у нас собрались И, как это нередко в снах бывает, они вовсе не настоящие Погонщики Пен, а нижнедуйбержцы. Надо ж такому присниться! Маме с: смеялась, когда я ей об этом рассказал. А Тита не смеялась. Она сказала, что я олух царя небесного. Сама видишь, до чего она в последнее время развредничалась.

Ну, мне пора, а то в десять чемпионат начинается. Жалко пропустить открытие — все так говорят. Кстати, Тита — я с ней пять минут назад в ванной столкнулся — сказала, что она скорей всего на открытие вовсе не явится. Ничего глупее не придумаешь! Лишнее доказательство того, как девчонки далеки от спорта!

Всего хорошего.

Твой племянник Титус.

P. S. И воры, по-видимому, орудуют в округе. Вчера искал на чердаке свою дорожную сумку. Из-за шариковой ручки, она там в боковом отделении лежала. И представь себе: вся наша дорожная поклажа как в воду канула. Вся! Ни одного чемодана на чердаке. Ничего! Я сразу же рассказал об этом папе, а папа сказал, что вор все вещи обязательно вернет. Мой папочка иногда словно не от мира сего!

Еще раз прощаюсь.

Твой племянник Титус.

P. P. S. Ты случайно не знаешь, сколько может быть на свете мужчин с бородавкой под глазом и двумя седыми волосками на ней? Это не мне, это Тюльмайеровой Фанни очень нужно. Она говорит, для нее это жизненно важно. Если ты в курсе, то дай телеграмму, потому что Фанни мне очень нравится.

Еще раз с любовью.

Твой племянник Титус».

Закончив это длинное послание, Титус допил какао и дожевал бутерброд с джемом. Затем он облачился в свой новый послетренировочный дуйбольный костюм и отправился в деревню. Перед этим он еще раз заглянул к сестре, спросил, не пойдет ли она с ним, на что Тита ответила:

— Иди, братец, лесом!..

Титус Низбергер, конечно, заранее предвидел, что внизу, в деревне, будет невообразимая кутерьма, но действительность затмила все его самые смелые предвидения! У Титуса был очень нежный, восприимчивый слух. Пронзительные гудки всегда действовали ему на нервы. А дорога на Верхний Дуйберг являла собой гигантскую автомобильную пробку. Машин в ней было намного больше, чем тогда, когда визит мистера Сэма Промоузглинга привлек сюда толпы его обожателей. Только сегодня господин Харчмайер и господин пастор не регулировали движение. Они возложили эту суровую миссию на Рогмайерова сына и Быкмайерову дочь, а те со своей миссией не справлялись. Да и как они могли с ней справиться, если, каждая пядь дороги на Верхний Дуйберг была под колесом. Ни одна машина просто уже въехать в деревню не могла. Так что гости чемпионата мира устроились прямо на радиаторах и багажниках. Узкие просеки, разбегающиеся от деревни, также были забиты транспортом. Рогмайеров сын бросил свой регулировочный пост и что есть духу помчался к Харчмайеру. Он прохрипел:

— Господин Харчмайер, надо домой народ поворачивать, совсем машины ставить некуда!

Но господин Харчмайер принял это известие в штыки:

— Домой никого не отправлять! Сосисок хватит на всех!

— Так машины ставить некуда! — взмолился Рогмайеров сын. Но Харчмайер уже ничего не слушал. Кто-то позвал его. В это утро он был нарасхват. Он был не только трактирщиком, но еще и бургомистром, и председателем оргкомитета, чемпионата мира, и директором компании «Спусколифт», и отцом Ханси-самородка.

Никуда не денешься — пришлось Рогмайерову сыну вернуться ни с чем на свой пост. А там надсаживали клаксоны те же самые машины, что и полчаса назад. Водители опустили стекла и крыли на чем свет стоит не только друг друга, но и Верхний Дуйберг и несчастного Рогмайерова сына.

— Неслыханное хамство! Никакой организации! В жизни сюда больше не приедем! — ругались они.

Они говорили и кое-что похлеще, такое, от чего и бумага покраснела бы. Громадный автобус перегородил шоссе, перед автобусом стоял руководитель туристской группы и уже битый час возмущался:

— У нас же второй завтрак у Харчмайера заказан! Нам наверх нужно! Бюро путешествий будет жаловаться!

Ханси лежал в своей комнате, в постели. Он не был переутомлен, и лежать в постели ему вовсе не хотелось. Но его заставили. Чтоб он настроился на первый забег чемпионата. А это лучше всего удается в постели, уверяла госпожа учительша. Она сидела возле Ханси и ухаживала за ним. Она массировала ему икроножные мышцы, что было нестерпимо щекотно. Кроме того, каждые две минуты Ханси полагалось принимать через соломинку по глотку питательной смеси. Необходимо было также делать разминку для пальцев. Пальцы надо было растопыривать, сжимать и снова растопыривать. Без этого, уверяла госпожа учительша, он не сможет свободно владеть дулом. «За что мне такое наказание? » — жалел себя Ханси.

— Можно хоть открытие посмотреть? — спросил он. Госпожа учительша не разрешила. Она сказала;

— Команды выйдут строем на поле только после открытия. Сначала выступает мой муж, затем играют пожарники, потом выступает твой отец, за ним играют пожарники, потом выступает спорторганизатор (почтальон), затем играют пожарники, потом выступает бургомистр Альпийского Колена, опять играют пожарники, и лишь тогда очередь дойдет до вас!

Ханси ничего не оставалось, как лежать в кровати, потягивать через соломинку смесь, разминать пальцы, терпеть массаж и умирать от скуки. Через открытое окно доносилась пожарная медь. Слышно было, как что-то ревели в микрофон его отец и господин учитель, но против кошмарной автомобильной какофонии даже луженая глотка господина Харчмайера была бессильна.

— Ханси, я на минутку! — сказала госпожа учительша и вышла из комнаты.

Этого момента Ханси и ждал. Он выскочил из кровати, быстро натянул брюки, свитер и дал деру. Он хотел сбежать. Он не хотел участвовать в чемпионате мира. Он вообще ничего слышать не хотел — ни о ком и ни о чем. Ни о спецсосисках, ни тем более о пенах, ни об Альпийском Колене, ни тем более о дяде Густаве. Он мечтал выбраться незамеченным из Верхнего Дуйберга, внизу, на шоссе, встретиться с Титой Низбергер и удрать с ней в город. Тита пообещала:

— Поедем к моей тете Меланин! И пробудем там, пока все не закончится! Моя тетя — человек! Она нас поймет!

Ханси, крадучись, спустился по лестнице. Он сунул руку в карман и нащупал плотную пачку денег. Это были его сбережения. То, что он заработал уроками дуйбола. Их должно хватить по крайней мере на неделю, в случае если тетя Мелания их не примет.

Ханси услышал шум спускаемой воды в туалете. Ханси промахнул последние ступеньки и бросился к входной двери. Дверь перед ним распахнулась, и стало нестерпимо светло. Как минимум, десять вспышек полыхнуло одновременно, и, как минимум, десять фотографов щелкнули Ханси в упор. Ханси развернулся, надеясь удрать через черный ход, но рядом с черным ходом была дверь в подвал, и из нее как раз выходила госпожа Харчмайер с коробом, полным спецсосисок. Ханси решил было снова рвануть наверх, а там выпрыгнуть из коридорного оконца. Для него это пара пустяков. Прямо под окнами коридора — сарай. Ханси уже неоднократно прыгал из этого оконца на крышу сарая, а с нее — на землю. Ханси повернулся к лестнице. И на верхней ступеньке увидел госпожу учительшу. Она всплеснула руками:

— Эй, Ханси, где это тебя носит? Что это ты надумал?

И тут Ханси сдался! Он застыл на месте, он дал сфотографировать себя со всех сторон. Госпожа учительша сошла вниз и пристроилась рядом с Ханси, чтобы попасть в кадр. Ханси даже улыбался, как положено, когда тебя снимают. Улыбался сквозь слезы. Он думал о том, что Тита уже давно поджидает его за деревней, у дорожного указателя. В голове у него вертелось: «Тита, я тут, честно, не виноват! Поверь, Тита! »

На Главной площади пожарники выдували последние такты последней фразы дуйбольного марша.

— Пора, Ханси, вперед! — сказала госпожа учительша. Она вывела Ханси из-под слепящих вспышек и через запасный ход затолкала в Комнату для Особых Торжеств.

В КОТе собрались все участники верхнедуйбержского чемпионата мира. Господин пастор, Лисмайер, Фанни, Марианна, Хансина сестра, и госпожа Харчмайер. Госпожа Харчмайер охала и ахала, что она совершенно не в форме. Сосиски, которые она сотнями перетаскивала наверх и готовила, вымотали ей все жилы. Марианна ныла, что она тоже ни рук, ни ног не чует и что только по закону подлости ей могла достаться в напарницы по забегу Фанни Тюльмайер. Лично она, Марианна, каждый день с утра до вечера вкалывала на кухне и в зале.

Ханси было жаль сестру. Он с радостью открыл бы ей свой фокус с дыркой в шаре. Но сейчас дело уже зашло слишком далеко.

В КОТ вошел господин учитель и раздал всем форму участника чемпионата мира. Зеленые костюмы, к ним красные наколенники, красные кроссовки с шипами, красные трехпалые рукавицы и спортивные в красно-зеленую полоску кепочка с козырьком. Госпоже Харчмайер новые штаны оказались чересчур узки, а Марианне ее штаны оказались чересчур велики.

— Сильнейшее сопротивление воздуха, никакой обтекаемости! — громко сетовала она.

Господин учитель и госпожа учительша помогли госпоже Харчмайер напялить на себя штаны, уняли Марианну с ее сопротивлением воздуха, а также утешили Губерта, разнывшегося из-за новой кепочки с козырьком, у которой обтекаемость якобы хуже, чем у старой. А господин пастор призывал всех членов команды собраться как следует и держаться по-товарищески и как одно целое.

— Помните, — сказал он, — не важно, как воздастся за успех каждому в отдельности, важно, чтобы мы боролись храбро, честно и упрочили добрую славу нашего родного уголка, явив пример всему необъятному миру!

Затем господин учитель раздал дула; утром они прошли контроль в оргкомитете чемпионата, который удостоверил их безупречное состояние. Затем господин учитель раздал пены. Их тоже проверили и признали безупречными! На самом-то деле до проверки пен не дошло, ни у кого на это времени не оказалось. На самом-то деле члены комитета лишь бросили беглый взгляд на пены, кучей громоздившиеся друг на друге, и сказали:

— В полном порядке!

Ханси взял свою пену и незаметно ощупал ее. Он облегченно вздохнул, когда обнаружил конусообразное углубление. С Главной площади донесся резкий свист.

— Пора, — сказал господин учитель.

— В затылочек друг другу встали! — скомандовала госпожа учительша.

Колонну повел господин пастор. За ним шла госпожа Харчмайер, далее Марианна, далее Губерт, далее Фанни, Ханси тащился в хвосте. Замыкали колонну господин учитель и его жена (оба надели черные спортивные костюмы, чтобы сразу было видно, что они тренеры).

Мерным шагом, исполненные достоинства, они прошествовали от КОТа через Главную площадь до памятника. Одновременно из тюльмайеровского дома вышли Погонщики Пен в спортивных костюмах желтушного цвета. Все в очках! И у каждого массивные начелюстники.

— А у нас почему таких нет? — шепнула Фанни идущему впереди Губерту.

— Зато у нас наколенники, а у них нету! — прошелестел Губерт.

— Такие намордники не от большого ума! — шепнула Ханси госпожа учительша. — Неудобно, да и лица совсем не видно!

— И слава богу! — буркнул Ханси. Но так тихо, что госпожа учительша ничего не разобрала.

Погонщики Пен шествовали по Главной площади. Они старались шагать в ногу, но это им никак не удавалось.

— Ну и сброд, никакой дисциплины! — не без удовлетворения заметил господин учитель.

Погонщики Пен выстроились в колонну рядом с верхнедуйбержцами.

С противоположной стороны Главной площади, из пасторского дома, где их разместили, появились члены команды Альпийского Колена. В синих спортивных костюмах. Без наколенников и начелюстников. Они выступали парадным шагом. Впереди близнецы Лесниц. За ними еще две пары участников из Альпийского Колена — в небесно-синих костюмах.

Отдыхающие и болельщики, приехавшие на чемпионат мира, устроили восторженную овацию. Они до того бурно аплодировали и выражали свой восторг, что на время даже заглушили какофонию автомобильных сигналов. Телевидение начало прямую трансляцию.

На Главную площадь выполз тонваген, стало светло от вспышек фотокамер — за дело принялись репортеры: спорторганизатор (почтальон) поприветствовал от имени оргкомитета команды-участницы я пожелал всем «тройного дуйбольного ни пуха ни пера» и «тройного дуйболспортивного энтузиазма», а также подчеркнул, что дуйбол призван, помимо чисто спортивной стороны, еще и служить единению народов и наций в братской любви. (Между прочим, господину Тюльмайеру накануне завезли четыре больших картонных ящика с блок нотами. На обложках у блокнотов были фото. Два ящика с портретом Ханси и по ящику — с Фанни и близнецами. Блокноты, разумеется, шли в одну цену, но пока господин почтмейстер толкал свою дуйбольную речь, господин Тюльмайер терзался сомнениями: нельзя ли толкнуть блокноты с фотографией чемпиона мира по двойной цене. )