ДУЙБОЛ-ПРИВЕТ! 3 страница

— Весь наш праздник насмарку пустить решили! — взревел он возмущенно. — Марш по местам и чтобы немедленно помирились! Вы же в спорте друзья-соперники, спорт призван сплачивать людей!

Друг-соперник Карин умчалась вроде бы с лучшей пеной. Друг-соперник Кари подхватил вроде бы худшую, плюнул вслед сестре и побрел к краю поляны, где на семи сшитых в одно полотнище льняных скатертях, натянутых между двумя высоченными мачтами, значилось — СТАРТ. Там уже собрались все дуйболисты. Взрослые и ребята.

Престарелые дуйболисты, госпожа Лисмайер, маявшаяся воспалением вен, господин Рогмайер, у которого одна нога с рождения была высохшая, а также Волмайерша, которая должна была на следующей неделе разродиться, участия в общедеревенском чемпионате не принимали. Они расположились на скамьях между коровьими флагами. К ним подсели и нижнедуйбержцы: Козмайер, Курицмайер и Свинмайер.

Господин учитель, наэлектризованный, как шаровая молния, носился по большой поляне. На нем лежала прорва разных забот. Он был душой всего празднества. Поплевав на указательный палец, он поднял его вверх. Та сторона пальца, что была обращена к финишу, подсохла быстрее, чем та, что глядела на старт.

— Так-так, ветер встречный, — озабоченно констатировал господин учитель.

— Ну тогда шпарьте от финиша к старту! — предложил Свинмайер.

Господин учитель возмущенно мотнул головой и сказал:

— Свинмайер, так рыцари спорта не делают! Рыцари спорта открыто принимают бой с коварством природы!

— Ну тогда принимайте же бой, наконец! — бросил Свинмайер. У него уже порядком замерзли ноги.

Но господин учитель все еще не мог начать праздник и чемпионат. Кого-то он поджидал. Гостя он поджидал. Он ему вчера позвонил и сказал, что его наипервейший человеческий долг — появиться на празднике.

— Давайте начинать, начинайте, пожалуйста! — шумели уже ребята.

— Тихо! — повысил голос господин учитель. — Мы ждем почетного гостя!

— Тихо! — поддержали его родители. — Наш гость — важная птица, без него никак начинать нельзя!

Господин пастор в словесной перепалке не участвовал. Он совершал пробежки вокруг одного из флагштоков — разогревался. Хуже некуда — соревноваться с остывшими мышцами.

На Главной площади просигналила машина.

— Это он, — возвестил господин учитель, — сейчас он появится. — Кто, кто появится? — загалдела ребятня.

— Пресса! — благоговейно зашушукались родители.

«Пресса» явила себя в лице газетного репортера Грачмана. Газетный репортер Грачман прежде ежегодно проводил здесь зимние отпуска (когда в долине еще был снег). Теперь же в свой зимний отпуск он ездил в одну из девяноста семи долин, что слева и справа от Дуя, но притом считал себя по отношению к верхнедуйбержцам вечным должником.

Во-первых, он так и не расплатился с господином Лисмайером за свое последнее проживание в гостинице, а во-вторых, верхнедуйбержцы спасли ему жизнь три года назад.

Тогда репортер Грачман по глубокому снегу напоролся на дерево, сильно ударился головой, потерял сознание и лыжу. Свежевыпавший снежок запорошил несчастного.

Когда единственная и бесконечно одинокая лыжа, соскользнув по отвесному склону в долину, уткнулась в ноги сгружающего пиво господина Лисмайера, тот сразу же поднял тревогу: «Мамочки родные! Лыжина-то репортера Грачмана! В горы — спасать! »

В течение трех долгих часов верхнедуйбержская горноспасательная служба — то бишь все обитатели Верхнего Дуйберга поголовно — прочесывала и перелопачивала заснеженные склоны в поисках газетного репортера Грачмана. Они отыскали его, свезли в долину, растерли снегом, сделали ему искусственное дыхание и в конце концов выходили. С тех пор репортер Грачман помнил добро.

Господин газетчик приближался к большой поляне, издали здороваясь со всеми и приветственно размахивая руками. На животе у него болтался фотоаппарат, а из карманов пальто торчал блокнот с самопиской. Звонивший ему господин учитель предупредил: дуйбольный праздник во что бы то ни стало должен попасть на газетную полосу.

Репортер Грачман достиг большой поляны, господин учитель скомандовал: «Начинаем! »—а чтобы до всех дошло, он свистнул в свой судейский свисток. Один раз коротко и один раз длинно.

Все верхнедуйбержцы встали по стойке смирно. Сидевшие на скамьях вскочили и тоже вытянули руки по швам. Господин учитель выбежал на середину поляны и с ходу начал темпераментно дирижировать, верхнедуйбержцы грянули:

Дуйбол — игра

Бесснежная.

На первый взгляд

Несложная,

Но дуйболисту нужно

Многое уметь.

Он должен хватку

Нежную,

И поступь

Осторожную

И выдержку —

Да, выдержку

Железную иметь!

Припев:

Всей долиной дуйболяем,

Днем и ночью

Пены дуем.

Чемпионов прославляем

И не ноем, коль продуем!

Так как замечательная песня, сочиненная совместно господином пастором и господином учителем, исполнялась на известную мелодию «Мы шли тропою горною…», то никто не сфальшивил и не сбился; песня прозвучала очень стройно и выразительно. Репортер Грачман сделал несколько снимков.

Старейшины деревни и нижнедунбержцы наградили певцов аплодисментами. После чего господин Харчмайер вынул из квадратной шкатулки два небольших серебряных кубка и серебряную пивную кружку, поставил их в финишном створе и возвестил:

— Чемпионат деревни объявляю открытым. В программе забег мужчин и забег женщин. Перебежки после фальстарта отменяются, иными словами, допустивший фальстарт снимается с соревнований. Первыми стартуют женщины, за ними старт примут мужчины; надеюсь, все ясно, Зрители могут осмотреть призы.

Господин Харчмайер указал на серебряные сосуды. Господин Грачман был тут как тут и общелкал сосуды. Женская команда в полном составе выстроилась на старте, дрожа и безумно нервничая.

Хотела победить Фанни Тюльмайер, хотела победить госпожа Харчмайер, да и Марианна тоже во что бы то ни стало хотела победить.

— На старт! — дал команду господин учитель, хотя все давно уже были на старте. — Внимание! — крикнул он. — Марш! Подруги-соперницы затрусили ходкой рысцой.

Каких только досадных недоразумений не приключилось на дистанции. Тита Низбергер запуталась шипом левой кроссовки в шнуровке правой, споткнулась из-за этого, упала и распрощалась со всеми шансами на успех. Карин Верхенбергер тоже споткнулась — отчего неясно, — чтобы не бухнуться, оперлась на пену и была дисквалифицирована. Тюльмайеровой Фриде вступило в бок — на нервной почве, — и она передвигалась как черепаха.

Рогмайерова Кристль, которая и без того звезд с неба не хватала, никак не могла совладать с дулом: оно все время давало осечки. Позже выяснилось, что батареи подсели.

Волмайерова Эви и Быкмайерова Труда шли по дистанции старательно, но недостаточно резво. Посреди поляны пена у Труды вышла из повиновения, вильнула в сторону; растерявшись, Труда погнала пену не туда, куда следовало, и в результате прикатила ее обратно к старту. Госпожа Низбергер и госпожа Верхенбергер старались изо всех сил, но вскоре сильно отстали. Быкмайерша и Волмайерша тоже быстро вышли из игры. Лидировали госпожа Харчмайер, Марианна и Фанни, преследуемые госпожой Тюльмайер. Ребята, то есть мальчишки, что сгрудились у финиша, подбадривали Марианну и Фанни. «Жми, жми! »—орали они. «Марианна, Марианна! »—ревели одни. «Фанни, Фанни! »—ревели другие. Большинство взрослых болели за госпожу Харчмайер, потому что госпожа Харчмайер при своих несусветных габаритах была еще и коротконога. В глазах взрослых это вдвое повышало ценность ее скоростных качеств. Даже господин Тюльмайер без передыху скандировал (чего госпожа Тюльмайер ему никогда бы не простила, узнай она об этом): «Харч-май-ер-ша, Харч-май-ер-ша, хоп, хоп! » Но незадолго до финиша случилось непредвиденное. Госпожа Тюльмайер хотела обойти госпожу Харчмайер, госпожа Харчмайер этого не хотела, и вдруг обе оказались на земле. В ту пору в Верхнем Дуйберге не существовал еще спортивный арбитраж, посему этот инцидент не мог быть всесторонне проанализирован. Одни утверждали, что, дескать, госпожа Харчмайер подставила ножку госпоже Тюльмайер, а та, падая, в отместку увлекла за собой Харчмайершу. Другие божились, что-де своими глазами видели, как госпожа Тюльмайер не могла вырваться вперед: просто-напросто госпожа Харчмайер была быстрее. Тогда Тюльмайерша, обозлившись не на шутку, ухватила госпожу Харчмайер за брючину и рванула на себя. Обе женщины грянулись оземь как подкошенные.

На снимке репортера Грачмана, поймавшего объективом эту сцену, запечатлелась лишь могучая спина в соседстве с двумя к этой спине не относящимися короткими ножками, что не проясняло случившегося. Когда обе матроны очутились на земле, у зрителей вырвался слитный вопль ужаса. Он отвлек Марианну Харчмайер. Она оглянулась и в паническом замешательстве увидела дражайшую матушку поверженной. Сначала, на секунду, ее взяло сочувствие к маме, но через секунду взяла себя в руки она сама, вспомнив, что поклялась выиграть (кровь из носа). Однако момент был упущен! Фанни Тюльмайер финишировала, ее поздравляли, фотографировали, а господин Харчмайер увенчал ее венком из еловых веток и вручил серебряный кубок. Ну и расстроилась же Марианна, что там говорить. (Кстати, после этого чемпионата между госпожами Харчмайер и Тюльмайер существует легкая, но уже во веки веков неустранимая неприязнь. )

После забега женщин настал черед мужчин. И тут надо пояснить еще одно обстоятельство, которое за праздничной суетой и перипетиями женского забега настолько отодвинулось в тень, что на него никто внимания не обращал. Вот какое обстоятельство: господин Харчмайер хоть и расточал улыбки направо и налево, хоть и вручал награды и распевал во всю глотку дуйбольный гимн и еще тряс руку репортеру Грачману, однако все это время в нем кипела дикая злость на Ханси, которую он не мог в себе побороть. И все время шпынял Ханси. Он брюзжал, что сгорает со стыда из-за Ханси, что Ханси самый выдающийся пентюх и слизняк во всей округе, что у Ханси даже цветной подвески для дула нет, что ему до любого примерного и спортивного малого как до луны и что, наконец, Ханси позор здешних мест. Тут и в Ханси мало-помалу стала подниматься дикая злость. А поскольку отвечать отцу Ханси побаивался — господин Харчмайер раздавал затрещины часто и с удовольствием, — то злость в Ханси разрасталась. Никогда в жизни его еще так не распирало от злости. От такой дикой злости у него даже дыхание перехватило. Он стоял на старте, между господином пастором и Губертом Лисмайером. Злился он не только на отца. Он злился на всех верхнедуйбержцев, и на свою заляпанную навозом пену, и на свое дуло — на весь белый свет. Ему хотелось лишь одного: вернуться домой, забиться в самый темный угол и выть, кусая кулаки.

Господин учитель крикнул: «На старт, внимание, марш! » Затем свистнул. Ханси со всей яростью нажал пусковую клавишу дула и яростно погнался за своей пеной. Господин пастор, Лисмайер, Губерт и все остальные верхнедуйбержцы просто глазам своим не верили! (Они же не подозревали, что его гнала вперед злость. ) Ханси обогнал всех до единого! Финишировал он с огромным отрывом.

Господин Харчмайер добрался до финиша последним. Тем не менее улыбался он от уха до уха. Он бешено гордился сыном. Он считал, что Ханси самый славный малый на всю округу. (Вот как скоро изменяют отцы подчас свои мнения. )

Господин пастор проиграл достойно: он пожал руку Ханси. Лисмайеров Губерт не был столь смиренен. Его бы воля, он был дал Ханси хорошего пинка. Все ж и он протянул Ханси руку. Потому что для него это была единственная возможность попасть в кадр — репортер Грачман не жалел пленки на чемпиона. Но после он сказал детям учителя и Титусу:

— Надул он нас всех, сам поди тренировался втихаря! А еще недотепу из себя корчил, только чтоб мы его всерьез не принимали! Хорош гусь!

Супер-люкс-прием-банкет

В воскресном выпуске «Вестника долин», той самой газеты, где служил господин Грачман, можно было увидеть снимок Ханси. Как он пожимал руку Губерту. На заднем плане просматривался господин пастор. (Но узнать его мог лишь тот, кто запомнил, что футболка в непомерно крупную полоску и клетчатый галстук — форма господина пастора. )

Под фотоснимком была заметка:

Долина Дуя дуется в дуйбол!

Из-за отсутствия снега жители долины реки Дуй изобрели новый вид спорта, которым можно заниматься без снега, вооружась дулом и пеной. На нашем фото победитель деревенского чемпионата (слева) со вторым призером (справа). На заднем плане (без головы) пастор скромной общины, с улыбкой взирающий на охваченных спортивным азартом юных прихожан.

Губерт Лисмайер снимку обрадовался: как-никак вторым призером (справа) был он. Ханси от фото было ни горячо ни холодно. Господина пастора оно возмутило. В конце-то концов он вовсе не «взирал с улыбкой», а тренировался как одержимый и пробился в призеры. Господин пастор сказал господину Харчмайеру:

— Осел этот Грачман!

Харчмайер озадаченно почесал в затылке. Затем позвонил в газету репортеру Грачману. Грачман сказал: в том, что перепутали победителей, он не виноват. Виноват наборщик. А в том, что его репортаж обкорнали, виноват главный редактор. Дуйбол, заявил он, совершенно неинтересная тема.

— Вы тоже так считаете? — спросил господин Харчмайер в трубку и побелел как полотно.

— Что вы, что вы! — завопил Грачман до того пронзительно, что слышно было даже господину пастору, стоящему рядом с Харчмайером. — Я и вас люблю, и вашу игру! Но только, — тут Грачман сделал паузу, — надо подумать о толковой рекламе. В наше время без рекламы ничего путного не сделаешь!

И еще, сказал Грачман, он-то сам работает в незаметной газетенке, на мировые события нисколько не влияющей. Солидные газеты и журналы — вот кому бы написать о Верхнем Дуйберге!

— Но кроме вас в мире прессы я никого не знаю! — запричитал господин Харчмайер. — Даже если их пригласить, разве ж они соизволят приехать!

Грачман и Харчмайер еще долго висели на телефоне. Говорил в основном Грачман, а Харчмайер тряс головой, успевая в редких паузах промямлить: «Н-да, вон оно как, ну, мы тогда, значит…» Прощаясь, он сказал:

— Ладненько, дорогой господин Грачман, заранее благодарю и надеюсь, что вы это для нас сделаете!

— Что этот Грачман для нас сделает? — спросила Марианна.

— Он нам в газетной типографии билеты отпечатает, — сказал господин Харчмайер.

— Автобусные? — спросила Марианна.

— Пригласительные! — сказал господин Харчмайер.

— Куда это он нас приглашает? — не унималась Марианна.

— Не будь дурой, — нахмурился господин Харчмайер, — мы приглашаем всех корреспондентов и всех редакторов изо всех главных газет. Всю прессу созовем!

— Так они и приедут! — хмыкнул Ханси.

— Не каркай! — взорвался господин Харчмайер.

Билеты, что отпечатали по заказу господина Грачмана, были размером со школьную тетрадь. На лицевой стороне зеленая корова с красными рогами выдувала из носа розоватое облачко, которое своим острием упиралось в большой красный шар. Под коровой изящной вязью было выведено:

ВЕРХНИЙ ДУЙБЕРГ — КОЛЫБЕЛЬ ДУЙБОЛА.

И ниже в скобках:

(ПРИЯТНАЯ ПОЕЗДКА БЕЗ ЦЕПЕЙ ПРОТИВОСКОЛЬЖЕНИЯ).

И еще ниже, без скобок:

ВЕРХНИЙ ДУЙБЕРГ ПРИВЕТСТВУЕТ ВАС НА СУПЕР-ЛЮКС-ПРИЕМ-БАНКЕТЕ ПО СЛУЧАЮ ОТКРЫТИЯ ДУЙБОЛЬИОГО СЕЗОНА ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ ПРЕССЫ.

На оборотной стороне сообщалось:

1. Приветствие прибывших журналистов—господин бургомистр.

2. Бык на вертеле и бочковое мартовское пиво у Харчмайера.

3. Молодая дуйбольная поросль под управлением господина учителя исполнит дуйбольный гимн. (Соло на губной гармошке — госпожа учительша. )

4. Старинная фруктовая наливка, копченое сало по-верхнедуйбержски, подовый хлеб.

5. Господин учитель знакомит журналистов с правилами дуйбола. (Имеются различные информационные материалы. )

6. Вручение представителям прессы сувенирных пен и дул.

7. Общий танец, жаркое из свинины и салаты — продолжение приема-банкета.

8. Ночлег в гостинице господина Лисмайера. Номера с душем. (Расходы берет на себя правление общины Верхнего Дуйберга. )

— Ну, уж если это не выгорит… — сказали довольные Харчмайер и Лисмайер, когда на заседании совета общины была зачитана оборотная сторона пригласительного билета, и все прочие члены совета одобряюще закивали. Только крестьянин Рогмайер — он должен был выставить быка на вертеле — сокрушался:

— Деньжищи-то какие уйдут!

— Зато потом туризм все с лихвой окупит! — урезонивал его Тюльмайер.

— Да откуда у меня туристы возьмутся, от сырости? — упорствовал Рогмайер.

— Очень ты, мил человек, узко мыслишь, — вступил и разговор господин учитель. — Во-первых, что лично тебе мешает пускать постояльцев; надо только чердак соответственно обустроить. Во-вторых, отныне в нашем селении вводится въездная пошлина, стало быть, община получит средства, на эти средства мы новую дорогу отгрохаем, и ты больше никогда не будешь застревать в грязи на своем тракторе!

Это и Рогмайера убедило. Новая дорога стоила в его глазах одного упитанного бычка.

На супер-люкс-прием-банкет прессы понаехало видимо-невидимо. На Главной площади яблоку негде было упасть, не то что машину припарковать.

Бык на вертеле источал ароматы, Харчмайер почал уже седьмую бочку пива, журналисты без конца щелкали Ханси и Фанни и брали у них интервью. Под тяжелым взглядом Харчмайера Ханси с опаской долдонил одно и то же:

— Еще бы, еще бы, я ужас как люблю дуйбол, это просто ужас как здорово!

Братья и сестры во прессе были едины в своей оценке: Ханси скромный дуйбольный вундеркинд, сохранивший детскую непосредственность и простодушие.

Ближе к полуночи, когда журналисты поглотили не только всего быка и все пиво, но и вдосталь шнапса, сала и подового хлеба, господин учитель и господин Тюльмайер перешли к вручению памятных сувениров.

Журналисты ликовали, как дети. Они схватили пены с дулами и умчались в яснозвездную ночь гонять пены взад-вперед по всему Верхнему Дуйбергу. Потом им приспичило устроить ночное первенство среди журналистов. Рогмайер, Волмайер и Быкмайер подогнали тракторы к поляне и врубили фары. Ханси все это видел из своего окна. Ночной тарарам, учиненный прессной братией, не давал ему заснуть. Ханси вспомнил журналистку, которая спросила его, когда он шел спать:

— Ну, юный поклонник спорта, король пен, как чувствуем себя в роли лучшего пенодува?

Ханси чувствовал себя гадко. Он отошел от окна, лег на кровать и закрыл глаза. Но спать не мог. Чрезмерно громкий гогот мужчин и повизгивание женщин звучали жутковато. Ханси было страшно.

Через два дня, под вечер, Верхенбергеры и Низбергеры собирались обратно в город: в школе начинались занятия. Уезжали и два подзадержавшихся газетчика. Один сильно перебрал спиртного и переел жареного на супер-люкс-прием-банкете, после чего долго отсыпался — в оздоровительных целях — на лисмайеровских перинах.

Другой же до того увлекся дуйболом, что оторваться не мог от дула и пены. Не зная усталости, скакал он по долине и установил, что пену можно гонять по слаломной трассе, а еще задувать вверх по склону.

Это неожиданное открытие он сделал благодаря Ханси. Дело было так: наутро после супер-люкс-прием-банкета Ханси, хмурый и невыспавшийся, отправился на большую поляну, где наблюдал за журналистом, который в телячьем восторге носился за пеной. (Все его коллеги еще спали. ) Журналист обрадованно сказал Ханси:

— Не ты ли тот юный кудесник, что первенствовал на деревенских игрищах?

Ханси мрачно кивнул.

— Не обучишь ли своей технике?

Ханси покачал головой; не из дерзости, а потому, что никакой техники у него не было.

— Пятьдесят шиллингов в час, — приманивал журналист, он вытащил из бумажника две сотенных купюры и сунул их Ханси под нос. — Одна утренняя тренировка — и они твои!

Ханси снова покачал головой, потому как был он парень из порядочных. Без сомнения, он бы и дальше качал головой, если бы не увидел бегущую к поляне Марианну.

Еще издали она крикнула:

— Ханси, а ну домой живо, у нас свинарник, а не ресторан! Мама велела, чтоб ты шел со всеми убираться!

Ханси еще рано утром осмотрел ресторанный зал и КОТ, воистину, такого свинарника он в жизни не видел. Битые рюмки, опрокинутые пепельницы, обглоданные бычьи мослы, горчичные разводы, лужицы разлитых напитков на полу. У Ханси волосы встали дыбом. Марианна еще раз позвала: «Идем же, Ханси! »

И тут Ханси срочно принял решение. Он схватил две сотенные купюры, буркнул журналисту «спасибо», а сестре сказал:

— Недосуг мне с вами убираться. Не видишь, я господину редактору урок дуйбола даю?!

Рассвирепев, Марианна удалилась ни с чем. Ханси призадумался. «Скажи я ему, жмите, мол, на эту кнопочку и — вперед, — думал Ханси, — так на пятьдесят шиллингов это явно не потянет! Тогда он, чего доброго, денежки обратно потребует, а я — иди колупайся по колено в грязи! »

Тогда-то Ханси изобрел дуйбол-слалом и «альпийскую горку». И еще кучу всякого-разного: что начинают строго с левой ноги, что бежать надо на особый манер — пригнувшись и ссутулившись, что время от времени желательно менять темп.

А поскольку газетчик жаждал брать уроки и после обеда, и на следующий день, Ханси пришлось подстегнуть свою фантазию. Среди прочего он сочинил: дуйбольную закладку, дуйбольный накат, маленький и большой экспресс, плотное ведение пены и резаный поддув, укороченную хватку…

(Лисмайеров Губерт и учительские отпрыски стояли на краю поляны и внимали Ханси с раскрытыми ртами. Они думали, что рассекретили его чемпионские уловки и хитрости! )

За два дня Ханси заработал четыре раза по двести шиллингов, что его, конечно, радовало. Однако кроме шиллингов ему досталась и одна затрещина. Когда Ханси махал вслед своему отъезжавшему ученику, рядом с ним стоял господин Харчмайер. Он тоже помахал. А потом спросил Ханси:

— Ну, Ханси, теперь у тебя, считай, целый капитал! Что делать-то с ним станешь? Купишь себе что-нибудь этакое?

Ханси кивнул.

— Что же купишь? — полюбопытствовал отец.

— Новые лыжи! — выпалил Ханси. И получил затрещину.

Двое особенных

Изо дня в день шли теперь в Верхний Дуйберг газеты. В каждой сообщалось что-нибудь про местечко и про новый спорт, про Ханси и Фанни. Фанни улыбалась с двух обложек толстых иллюстрированных журналов, Ханси — с трех. И еще в семнадцати газетах было интервью с Ханси. Ханси читал их и сам себе изумлялся; он узнал о себе невероятно много нового, о чем даже не подозревал.

А потом произошло вот что: Ханси сидел на скамейке у входа в ресторан со слезами на глазах и четырьмя красными отметинами на левой щеке. Господин Харчмайер отвесил ему очередную затрещину, потому что Ханси вертел туда-сюда водопроводный кран на стойке бара, зажимая отверстие большим пальцем, и обрызгал господина Харчмайера.

Пока Ханси сидел и размышлял, не разреветься ли ему как следует, подошла Фанни Тюльмайер. Она посмотрела на щеку Ханси и спросила:

— По уху схлопотал? Ханси кивнул.

— Позволяешь? Ну и дурак! — презрительно фыркнула Фанни.

— Он же намного сильней, — сказал Ханси.

— Да он против тебя ничто! — сказала Фанни. — Ты чемпион, у тебя три цветных фото на обложках плюс семнадцать интервью!

— Ну и что?

— Что, что? Да ничего! — Фанни подсела к Ханси. — Где ж это видано, чтоб чемпион подставлял щеку тому, кто последнее место занял! Лично я себя больше в обиду не даю. Сегодня мама сказала, чтоб я шла заниматься, а я ей заявила: ладно, я позанимаюсь, только потом ни к пене, ни к дулу даже не притронусь! После этого мама об учебе не заикалась!

— Честно?

— Честно! — кивнула Фанни. — Мы с тобой, Ханси, в данный момент ОСОБЕННЫЕ! И мы будем последними идиотами, если этого не используем!

— Мой папа и твоя мама — это, знаешь, не одно и то же, — засомневался Ханси.

— А давай проверим!

Фанни затолкала Ханси обратно в ресторан.

Харчмайер, господин учитель, Тюльмайер и Лисмайер сидели за столом клиентов-завсегдатаев и читали друг другу выдержки из газет.

— Чего он у тебя на дух не переносит? — спросила Фанни тихо.

— Когда пивные бокалы горкой составляют, — сказал Ханси.

— Тогда именно это и сделай!

Ханси зашел за стойку. Фанни притулилась к кофейному автомату. Ханси снял три стеклянных пивных бокала с полки, взял еще три рюмки, поставил их на бокалы. Взял еще три рюмки, поставил сверху. Харчмайер оторвался от газеты, вяло бросил: «Кончай, парень, кокнешь бокальчики! »

Ханси достал еще три бокала. Стеклянная башня выросла уже на метр.

— Немедленно прекрати, кому сказано! — гаркнул Харчмайер. Ханси, как ни в чем не бывало, шарил по полке.

Харчмайер взвился и с поднятой рукой бросился к стойке. Фанни преградила ему дорогу. Она сказала с улыбочкой:

— Скандал в Верхнем Дуйберге! Бургомистр избивает чемпиона! Харчмайер руку опустил.

— Что это ты мелешь?

— Я-то ничего не мелю, — отозвалась Фанни. — А вот если вы его поколотите, газеты все так и распишут!

Господин Харчмайер развернулся на 180 градусов, подсел к столу и снова углубился в газеты. А Ханси не мог опомниться от изумления.

В это же время в гостинице «Лисмайер» раздался телефонный звонок. Госпожа Лисмайер сняла трубку. На проводе было бюро путешествий «Орлы-бродяги». Три автобуса, набитых отдыхающими, предложили госпоже Лисмайер на ближайшие выходные «Орлы-бродяги». Госпожа Лисмайер была счастлива, и когда через час позвонили из турбюро «Альпийский коготь», она могла с гордостью сказать:

— Сожалею, но весь январь уже расписан вот в феврале еще местечко нашлось бы!

«Альпийскому когтю» и февраль подходил.

Вскоре все верхнедуйбержцы прослышали об этих звонках, и по деревне пошел гулять слух.

Слух такой: «Отдыхающие едут! »

Неделю спустя Тита Низбергер получила от Марианны Харчмайер письмецо:

«Тита, дорогуша,

жаль, что вас тут сейчас нет; все забито отдыхающими. Тюльмайер открыл пункт проката дул и пен. Но некоторые прихватили пены с собой. Лисмайер из одноместных номеров сделал трехместные, мы число блюд увеличили, а порции мяса уменьшили.

Ханси и Фанни зарабатывают прорву денег—каждый день дают уроки дуйбола. Я могла бы это делать с не меньшим успехом, да никто ко мне в ученики не рвется. Вчера Ханси взял меня ассистенткой, и я битый час вдалбливала одной толстухе, что, когда движешься по косогору вверх, ступни надо выворачивать „елочкой“, а туловище максимально наклонять вперед. Десять шиллингов перепало мне от Ханси, тогда как толстуха дала ему пятьдесят. Ко всему в придачу у меня ломит поясницу от долгого показа в скрюченном положении.

И от отца мне теперь вдвойне достается: Ханси он пальцем не трогает из-за чемпионского звания.

Самой пену погонять некогда, целый день на кухне кручусь да помогаю маме на столы накрывать. В остальном все у меня хорошо.

Будь здорова.

Твоя Марианна Харчмайер».

Тита Низбергер ответила таким письмом:

«Милая Марианна, большое спасибо за письмецо. У нас тоже все в порядке. В школе скука. Титу с ежедневно делает дуйбольную разминку, хочет Ханси в каникулы победить.

Папа сказал, если дела и дальше так пойдут, то в Америку поедем железно. Спортивные магазины заказывают все больше дул.

Были у нас в гостях Верхенбергеры. Сам Верхенбергер наладил выпуск разноцветного пенопласта. Обещал подарить на той неделе красную пену и сиреневую. У меня как раз сейчас любимый цвет — сиреневый!

Всего тебе доброго и хорошего, до встречи через выходные,

Твоя Тита Низбергер».

Мистер Сэм Промоузглинг

Случилось это в самый обычный день. В среду.

Ни одного отдыхающего из тех, кто заезжает лишь на выходные, не было. Зато было дюжины две нормальных зимних отпускников. Одна дюжина как раз сидела у Харчмайера за предобеденной кружечкой пива, половина другой утюжила дуйбольную поляну, оставшиеся полдюжины с дулом и пеной штурмовали пологий склон горы.

Господин Тюльмайер снял с витрины последнюю глубокую тарелку и водрузил на ее место розовую пену.

САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ НОВИНКА — ПЕНА ДЛЯ ИГРЫ В ГОРАХ! — написал он на картонке и укрепил ее на пене. (С недавнего времени в продаже появились слаломные пены и горные — альпийские — пены. Альпийские пены были полые и потому весили еще меньше обычных. )

Верхнедуйбержские ребята сидели в школе, и господин учитель пытался внушить им, что кроме дуйбола надо еще уметь хорошо читать, писать, решать уравнения.

Ханси, которому было задано подсчитать, сколько будут стоить 7, 3 кг яблок по 12 шиллингов 80 грошей за килограмм, черкал что-то под партой в маленьком блокноте. Он составлял график своих дуйбольных занятий на вторую половину дня:

2–3 госпожа Бум

3 — 4 господин Бум

4 — 5 фройляйн Шпиц

5 — б господин Шмальц (трактор с фарами! ).

Ханси прикидывал, у кого бы попросить трактор и во сколько обойдется расход аккумуляторов (на горящие фары). Прикидывая, он глядел в окно. Взгляд его блуждал по Главной площади, вокруг фонтана. Вдруг Ханси увидел, как подкатила огромная легковая машина. Длиннющий черный лимузин с переливчато-зеленым ветровым стеклом. Из машины вылезли трое господ, столько же дам, собака и ребенок. У мужчин на головах были тирольские шляпы, на ногах синие джинсы, а их солидные животы обтягивали дубленые полушубки. Дамы были в меховых шубах. Собака была затянута в костюмчик из розоватой пленки — торчала только головка, куцый хвост и лапы. На ребенке были кожаные штаны, курточка, расшитая национальным орнаментом, и лисий треух с лисьим же хвостом. Хотя все окна в классе были закрыты, Ханси расслышал, как одна дама сказала «laaaveli», а один из господ сказал «wooonderful».