Невил Шют 15 страница

– Тяжела не будет, – возразила Мойра. – В том смысле, как вы думаете, не будет.

Дуайт оглядел переполненный ресторан.

– Уже совсем скоро я вернусь домой, – сказал он. – Давным‑ давно я там не был, но скоро это все кончится. Вы ведь знаете. Дома у меня жена, я ее люблю, и два года разлуки я был перед нею чист. Теперь, когда остались считанные дни, я не хотел бы все испортить.

– Знаю, – сказала Мойра. – Я всегда это знала. – И, помолчав, прибавила: – Вы мне очень помогли, Дуайт. Бог весть, что бы было, не появись вы. Наверно, когда умираешь с голоду, лучше ломтик хлеба, чем вовсе ни крошки.

Дуайт наморщил лоб.

– Не понял, детка.

– Неважно. Неохота мне затевать дрянную интрижку, если через неделю, от силы через десять дней я умру. У меня тоже есть кое‑ какие понятия о чести – по крайней мере теперь появились.

Он улыбнулся ей:

– Мы можем испробовать удочку Дуайта‑ младшего.

– Так и думала, что вам этого захочется. Я могу захватить свою удочку для ловли на муху, но рыболов из меня неважный.

– А искусственные мухи и поводки у вас есть?

– Мы это называем нахлыстом. Не уверена. Поищу, может быть, дома найдется.

– Поедем машиной, правда? Это далеко?

– Думаю, нам понадобится бензина миль на пятьсот. Но вы об этом не беспокойтесь. Наверно, папа позволит мне взять его машину, у него исправен стандартный большой «форд», а в сарае в сене припрятано чуть не сто галлонов бензина.

Дуайт опять улыбнулся.

– Вы все обдумали. А где мы остановимся?

– Пожалуй, в гостинице. Конечно, она скромная, места ведь – глушь, но, по‑ моему, это лучший выбор. Можно снять летний домик, но там, наверно, два года никто не жил, и нам придется все время хозяйничать. Лучше я позвоню в гостиницу и закажу номер. Две комнаты.

– Ладно, а мне придется ловить старшину Эдгара, выясню, можно ли мне обойтись без него, только воспользоваться служебной машиной. Не уверен, что я имею право сам ее водить.

– Разве теперь это так важно? Просто возьмите машину и езжайте.

Он покачал головой.

– Вот этого я не хочу.

– Да почему бы и нет, Дуайт? То есть это неважно, мы оба можем поехать на «форде». Но раз вам предоставили машину, уж конечно вы можете ею пользоваться. Через две недели все мы умрем. Тогда она вовсе никому не понадобится.

– Знаю… Просто я до самого конца хочу поступать как должно. Если установлен какой‑ то порядок, я ему подчиняюсь. Так я воспитан, детка, и меняться поздновато. Если офицеру не положено брать служебную машину, чтобы съездить на субботу и воскресенье с девушкой в горы, я этого не сделаю. На борту «Скорпиона» даже в последние пять минут не будет ни капли спиртного. Вот как обстоят дела, а потому давайте я спрошу для вас еще стаканчик, – докончил он с улыбкой.

– Что ж, видно, поедем на «форде». Трудный вы человек, хорошо, что я не моряк и не служу у вас под началом. Нет, спасибо, Дуайт, пить я не стану. Сегодня у меня первый экзамен.

– Первый экзамен?

Мойра кивнула.

– Надо застенографировать под диктовку пятьдесят слов в минуту. Застенографировать, а потом перепечатать на машинке, и позволяется сделать там и тут не больше чем по три ошибки. Это очень трудно.

– Еще бы. Из вас выйдет отличная машинистка‑ стенографистка.

Мойра слабо улыбнулась.

– Пятьдесят слов в минуту – это далеко не отличная работа. Более или менее прилично – если умеешь записать сто двадцать слов в минуту. – Она вскинула голову. – Хотела бы я как‑ нибудь съездить в Америку повидать вас. Я хочу познакомиться с Шейрон, лишь бы она захотела познакомиться со мной.

– Она захочет, – сказал Дуайт. – Думаю, она уже теперь вам благодарна.

Мойра опять слегка улыбнулась.

– Ну, не знаю. Женщины по‑ всякому ведут себя из‑ за мужчин. А если мне приехать в Мистик, найдутся там курсы машинописи и стенографии, смогу я доучиться?

Дуайт с минуту подумал.

– Не в самом Мистике. Но в Новом Лондоне сколько угодно учебных заведений по любым специальностям. И это всего миль пятнадцать от нас.

– Я бы приехала только на полдня, – задумчиво сказала девушка. – Хочется посмотреть, как Элен прыгает на «кузнечике». Но потом, наверно, лучше вернуться домой.

– Шейрон очень огорчится, детка. Она наверняка захотела бы, чтобы вы у нас погостили.

– Это вы так считаете. А я сильно сомневаюсь.

– Пожалуй, к тому времени все станет по‑ другому, – сказал Дуайт.

Мойра медленно наклонила голову.

– Возможно. Хотела бы я так думать. Что ж, скоро мы все узнаем. – Она взглянула на ручные часы. – Мне пора, Дуайт, не то я опоздаю на экзамен. – Она взяла перчатки и сумочку. – Вот что, я попрошу у папы «форд» и галлонов тридцать бензина.

Дуайт колебался.

– Я выясню насчет моей машины. Не хочется мне так надолго забирать машину у вашего отца, да еще столько горючего в придачу.

– А папе она не нужна. Она уже две недели на ходу, а ездил он, по‑ моему, только два раза. Пока еще есть время, он старается побольше дел переделать на ферме.

– Чем он сейчас занят?

– Огораживает рощу – ту, где сорок акров. Выкапывает старые столбы, ставит новый забор. Длиной метров триста с хвостиком. Значит, надо выкопать почти сотню ям под столбы.

– В Уильямстауне работы поменьше. Если ваш отец не против, я мог бы приехать и помочь.

– Я ему скажу. Позвоню вам сегодня вечером, около восьми, ладно?

– Прекрасно. – Дуайт проводил ее до дверей. – Желаю успешно сдать экзамен.

Никаких обязательств на сегодня у него не было. Проводив Мойру, он в нерешимости постоял у входа в ресторан – куда податься? Безделье непривычно и утомительно. В Уильямстауне делать совершенно нечего, авианосец мертв, по сути, мертва и подводная лодка. Приказа он не получал, но ясно – в плаванье ей уже не выходить; Южная Америка и Южная Африка отпали, а больше идти некуда, разве что в Новую Зеландию. Половину команды он на целую неделю отпускает, следующую неделю свободна другая половина; из дежурной половины заняты на лодке только человек десять – поддерживают чистоту и порядок, остальным разрешается дневная отлучка на берег. Никакие радиограммы, требующие ответа, теперь не приходят; раз в неделю полагается подписать несколько официальных заявок на снабжение, хотя все нужные «Скорпиону» припасы и материалы выдаются с портовых складов безо всяких бумажек. Не хочется это признавать, но ведь ясно: подлинная, деятельная жизнь его лодки кончена, как и его собственная жизнь. И нет ничего взамен.

Мелькнула мысль пойти в клуб «На природе», но Дуайт ее отбросил, ему там делать нечего. И он пошел в квартал городских гаражей и автомастерских, там наверняка застанешь Джона Осборна в трудах над «феррари»; пожалуй, там найдется работа и для него. В Уильямстаун надо вернуться к восьми, когда позвонит Мойра, до тех пор он свободен. А завтра поедем Помогать ее отцу ставить новый забор, необходимо чем‑ то занять и голову и руки.

По пути в центр Дуайт зашел в магазин спортивных товаров спросить удочки и искусственных мух.

– К сожалению, сэр, у нас ничего не осталось, – сказал ему продавец. – Могу предложить несколько крючков, если все прочее у вас имеется. За последние дни у нас все как есть раскупили, ведь начинается сезон ловли, а других уже не предвидится. Что ж, как я сказал жене, это даже приятно. Что перед концом почти весь товар распродан. Бухгалтеры да контролеры остатков не любят, хотя, пожалуй, теперь уже им это без разницы. Чудно, как все обернулось.

Дуайт пошел дальше. В кварталах, где торговали всякой механикой, еще стояли в витринах автомобили, самоходные косилки и прочее, но магазины на замке, витрины запыленные, и все, что в них выставлено, заросло пылью и грязью. И на улицах теперь грязь, мусор, всюду валяется бумага и гнилые овощи – очевидно, мусорщики не работают уже не первый день. Еще ходят трамваи, но в городе ощутима запущенность и дурно пахнет; все это напоминает не достроенный толком город в какой‑ нибудь восточной стране. Моросит несильный дождь, небо затянуто тучами; в двух‑ трех местах уличные водостоки забиты, и поперек дороги разлились огромные лужи.

Вот и гаражи, дверь распахнута, Джон Осборн с двумя помощниками поглощен работой; тут же и Питер Холмс, он без кителя, отмывает какие‑ то безымянные, непонятные части «феррари» в керосине, а керосин сейчас дороже ртути. Самый воздух гаража насыщен неутомимой бодростью, и у Тауэрса теплеет на сердце.

– Я так и думал, что вы заглянете, – говорит ему физик. – Пришли поработать?

– Ясно, – отозвался Дуайт. – На город мне и смотреть тошно. Дадите мне хоть какое‑ нибудь дело?

– Дадим. Помогите Биллу Адамсу насадить новые покрышки на все колеса, какие отыщете.

И он показал на стопку новеньких гоночных покрышек; кругом везде валялись металлические ободья.

Дуайт с благодарностью снял пиджак.

– У вас много колес.

– Кажется, одиннадцать. Снятые с «мазерати» в точности такие, как наши. И на каждое колесо, сколько есть, я хочу поставить новую покрышку. Билл работает на заводе и знает, как это делается, но ему нужна подмога.

Американец засучил рукава. Спросил Питера:

– Он и вас впряг в работу?

Холмс кивнул.

– Но мне скоро придется уехать. У Дженнифер режутся зубы, и она два дня плачет в голос, просто невыносимо. Я сказал Мэри, извини, мол, мне сегодня надо на службу, но обещал к пяти вернуться.

Дуайт улыбнулся.

– Предоставили ей сносить детский плач?

Питер кивнул.

– Я купил садовые грабли и пузырек укропной воды. Но к пяти надо быть дома.

Через полчаса он простился и поехал в своей маленькой машине в Фолмут. Домой явился вовремя и застал Мэри в гостиной, а во всем доме – вот чудеса! – полнейшую тишину.

– Как Дженнифер? – спросил он.

Мэри прижала палец к губам.

– Спит, – прошептала она. – Уснула после обеда и с тех пор не просыпалась.

Питер пошел к спальне, жена за ним. Шепнула:

– Только не разбуди ее.

– Ни за что на свете, – шепотом ответил он. Постоял над кроваткой, глядя на мирно спящего ребенка. И прибавил: – Не похоже, что у нее рак.

Они возвратились в гостиную, тихонько притворили за собой дверь, и Питер отдал жене подарки.

– Укропной воды у меня – хоть залейся, но Дженнифер давно ее не пьет. Ты на три месяца отстал от жизни. А грабли – прелесть. Как раз то, что нужно, наша лужайка вся засыпана сучками и сухими листьями. Вчера я пробовала подбирать их просто руками, но потом очень ломит спину.

Они выпили по рюмочке; немного погодя Мэри сказала:

– Бензин у нас теперь есть, может быть, купим самоходную косилку?

– Они стоят кучу денег, – машинально возразил Питер.

– Разве теперь это важно? А косилка была бы таким облегчением, ведь наступает лето. Конечно, наша лужайка небольшая, но ручной косилкой так тяжело косить, а ты, может быть, опять уйдешь в море. Нам бы совсем маленькую самоходную, чтобы мне самой с ней управляться. Или электрическую. У Дорис Хейнс электрическая, такая совсем легко запускается.

– Дорис по крайней мере трижды перерезала провод, и ее чуть не убило током.

– Надо с машинкой обращаться осторожно, и ничего не случится. Так славно бы ее купить.

Питер не понимал, живет она в каком‑ то своем воображаемом мире или просто не хочет признавать действительность. Что ж, он любит жену такую, как она есть. Может быть, косилка эта ни разу не пригодится, но Мэри ей порадуется.

– В среду, когда поеду в город, я поищу косилку, – сказал он. – Самоходных‑ то сколько угодно, а насчет электрических – не уверен. – Он помолчал, припоминая. – Боюсь, электрическую уже не отыскать. Их, конечно, бросились раскупать, когда не стало бензина.

– Годится и маленькая самоходная, Питер. Ты мне только покажешь, как пустить ее в ход.

Он кивнул.

– Вообще‑ то с ними управляться не сложно.

– И еще нам бы нужна садовая скамейка, – сказала Мэри. – Знаешь, такая, что можно и на зиму там оставить, а в хороший погожий денек посидеть. Я вот думала, как бы славно поставить такую скамейку в тени в том углу, где земляничное дерево. Лето, видно, будет ужасно жаркое. А на скамейке, наверно, можно будет сидеть круглый год.

Питер кивнул.

– Неплохая мысль.

Когда настанет лето, скамейка уже никому не понадобится, но не будем об этом. Перевозка – вот задача. Маленьким «моррисом» можно везти скамейку только если взгромоздить на крышу, а тогда она расцарапает эмаль; впрочем, можно толстым слоем подостлать что‑ нибудь мягкое.

– Сперва купим косилку, а там посмотрим, сколько у нас останется денег.

Назавтра Питер повез жену в Мельбурн покупать косилку; Дженнифер взяли с собой, пристроив ее переносную корзинку на заднем сиденье. Мэри несколько недель не бывала в городе, и вид улиц ужаснул ее и расстроил.

– Что случилось, Питер, почему все в таком состоянии? Какая грязь, и пахнет отвратительно.

– Наверно, мусорщики больше не работают, – заметил он.

– Но как же можно было до этого довести? Почему они не работают? Забастовка, что ли?

– Просто все понемногу останавливается. Вот и я не работаю.

– Флот другое дело. Ты моряк. – Питер засмеялся. – Нет, я хочу сказать, ты на много месяцев уходишь в море, а потом получаешь отпуск. У мусорщиков другая служба. Они работают каждый день. По крайней мере так должно быть.

Питер больше ничего не мог ей разъяснить, и они поехали дальше, к большому магазину металлических изделий. Тут было очень мало посетителей и совсем мало продавцов. Холмсы оставили дочку в машине и прошли в отдел садовых инструментов, не сразу удалось разыскать продавца.

– Самоходные косилки? – переспросил он. – Они в соседнем зале, за аркой. Посмотрите, найдется ли для вас подходящая.

Они последовали его совету и выбрали маленькую, с захватом всего в двенадцать дюймов. Питер посмотрел на ярлык с ценой, подхватил косилку и направился к продавцу.

– Я возьму эту, – сказал он.

– Вот и ладно, – был ответ. – Хорошая косилочка. – Продавец желчно усмехнулся. – Прослужит вам всю жизнь.

– Сорок семь фунтов и десять центов, – сказал Питер.

– По мне, платите хоть апельсиновой коркой. Мы сегодня закрываемся.

Моряк отошел к столу выписывать чек. Мэри осталась, заговорила с продавцом:

– А почему вы закрываетесь? Разве люди больше ничего не покупают?

Он фыркнул.

– Отчего же – и приходят, и покупают. Только продавать‑ то почти нечего. Но я не собираюсь тут торчать до последнего, и другие служащие тоже. Мы это вчера порешили на собрании, а потом и управляющему так сказали. Осталось‑ то всего ничего, две недели. Нынче вечером администрация эту лавочку прикроет.

Подошел Питер, подал продавцу чек.

– Ладненько, – сказал тот. – Вот только получать по нему будет некому. В конторе народу никого не останется. Пожалуй, выдам я вам расписку, а то на будущий год потянут вас в суд за неуплату…

Он нацарапал расписку и повернулся к другому покупателю.

Мэри передернуло.

– Пойдем отсюда, Питер, поедем домой. В городе мерзко и запах ужасный.

– А хочешь, где‑ нибудь пообедаем? – Питер подумал, что ей приятно будет побывать в ресторане или в клубе.

Мэри покачала головой.

– Лучше сейчас же поедем домой, там и пообедаем.

Молча поехали они прочь, в свой маленький, светлый при морс кий‑ городок. Дома, в их скромном жилище на горе к Мэри отчасти вернулось душевное равновесие: все здесь до мелочей знакомое, привычное, здесь чистота, которой она, хозяйка, так гордится, и заботливо ухоженный садик, и так славно смотреть на просторную, чистую бухту. Здесь ты в безопасности.

Пообедали, и, закурив сигарету, прежде чем приняться за мытье посуды, Мэри сказала:

– Знаешь, наверно, мне никогда больше не захочется в Мельбурн.

Питер улыбнулся:

– Начинает отдавать свинарником, да?

– Просто мерзость! – вспылила Мэри. – Все закрыто, и грязь, и вонь. Как будто уже настал конец света.

– До конца света, знаешь ли, уже недалеко, – заметил Питер.

Мэри ответила не сразу:

– Знаю. Ты все время об этом твердишь. – Она подняла глаза, встретила взгляд мужа. – Скоро это будет?

– Примерно через две недели. Это ведь не то что щелкнет выключатель – и все. Люди заболевают, но, конечно, не все в один день. Некоторые выдерживают дольше других.

– Но под конец погибнут все? – тихо спросила Мэри. – Это никого не минует?

Питер кивнул.

– Под конец – никого.

– А большая разница между людьми? Когда кто заболевает?

Он покачал головой.

– Толком не знаю. Наверно, через три недели всех свалит.

– Через три недели от сегодняшнего дня или после того, как заболеет самый первый?

– Я имею в виду – после первого случая. Но точно не знаю. – Питер помолчал. – Возможно, сперва заболевают в легкой форме и поправляются. Но дней через десять, через две недели заболеешь опять.

– Значит, нельзя ручаться, что мы с тобой заболеем в одно время? Или Дженнифер? Любой из нас может заболеть в любую минуту?

Питер кивнул.

– Так оно и есть. Приходит твой час и надо его встретить. В сущности, мы же всегда это знали, только не думали об этом, потому что молоды. Могло же случиться, что Дженнифер умерла бы раньше нас с тобой или я – раньше тебя. В общем, это не ново.

– Да, пожалуй. Только я надеюсь, что мы все умрем в один день.

Питер взял ее за руку.

– Очень может быть. Но… нам повезет. – Он поцеловал жену. – Давай вымоем посуду. – Взгляд его упал на новую покупку. – А потом можно скосить траву на лужайке.

– Трава совсем мокрая, – грустно сказала Мэри. – Косилка заржавеет.

– А мы ее просушим у камина в гостиной. Я не дам ей заржаветь, – пообещал Питер.

Дуайт Тауэрс провел субботу и воскресенье у Дэвидсонов, и оба дня с утра и дотемна работал – мастерил ограду. За тяжелым физическим трудом легчало на душе, на время отпускало неизменное напряжение, но Дуайт заметил – хозяин глубоко озабочен. Кто‑ то ему рассказал, как упорно организм кролика сопротивляется радиации. Сами по себе кролики не очень его волновали, в Харкауэе, хвала хозяину, они почти не водились; но если эти пушистые грызуны меньше всех подвержены лучевой, болезни, спрашивается – а как насчет рогатого скота? Что‑ то будет с его, Дэвидсона, стадом?

И как‑ то вечером он поделился с американцем своей тревогой.

– Раньше я про это не думал, – сказал он. – Я думал, мои быки и коровы помрут, когда и мы. Но получается, вроде они протянут дольше. А насколько дольше, ни у кого узнать не могу. Похоже, ученые этого не выяснили. Сейчас‑ то, понятно, я даю своим и сено, и силос, в наших горах в обычные годы давать корм надо до конца сентября – примерно полкипы сена в день каждой корове. Я по опыту знаю, иначе нельзя содержать скотину в лучшем виде. А если людей на ферме никого не останется, тогда как же? Ума не приложу.

– Ну, а если сарай, где у вас сено, оставить открытым и пускай кормятся, когда захотят?

– Я уж думал про это, но скотине самой прессованную кипу не растрепать. А растреплет, так тут же затопчет и загубит. – Дэвидсон помолчал. – Я все гадал да прикидывал, нельзя ли какую‑ нибудь механику приспособить с часами да с проволокой под электрическим током… Но как ни верти, а пришлось бы оставить месячный запас сена без крыши, на выгоне, под дождем. Не знаю, что и делать.

Он поднялся.

– Давайте‑ ка налью вам виски.

– Спасибо, немножко. Задача, конечно, не из легких, – вернулся Тауэрс к разговору о сене. – И даже нельзя написать в газеты и узнать, может быть, кто‑ нибудь что‑ то и придумал.

Он пробыл у Дэвидсонов до утра вторника, потом вернулся в Уильямстаун. Несмотря на все старания боцмана и дежурного офицера, команда, что оставалась в порту, начала разлагаться. Два матроса не вернулись из отпуска, об одном говорили, будто он убит в уличной драке, но правда ли это – не доказано. Одиннадцать матросов вернулись из отпуска пьяными, надо их проучить, а капитан понятия не имел, какая тут возможна кара. Не пускать больше на берег, когда на борту людям делать нечего, а впереди всего‑ то недели две – разве не бессмыслица? Тауэрс решил подержать провинившихся на гауптвахте, пока они не протрезвеют, а сам он не подыщет какой‑ то выход; потом велел привести их и выстроить на юте.

– Придется вам выбирать, – сказал он. – Времени у всех в обрез, что у вас, что у меня. Сегодня вы состоите в экипаже подводной лодки Соединенных Штатов «Скорпион», а это – последнее годное к плаванию судно флота Соединенных Штатов. Либо оставайтесь в команде, либо с позором будете списаны с корабля.

И, выждав минуту, продолжал:

– Впредь всякий, кто явится из отпуска пьяный или с опозданием, на следующий день будет уволен. А когда я говорю «уволен», это значит – уволен в два счета и с позором. Я в два счета велю снять с вас форменную одежду, выставлю из порта в одних трусах, и тогда мерзните и пропадайте в Уильямстауне, воля ваша, флоту Соединенных Штатов больше нет до вас дела. Вы слышали – идите и подумайте. Разойдись!

Назавтра проштрафился только один матрос, Тауэрс выставил его из порта на произвол судьбы в одном белье. На этом подобного рода неприятности кончились.

Рано утром в пятницу со старшиной‑ водителем за рулем служебного «шевроле» он выехал из доков и отправился в город, к гаражам на Элизабет‑ стрит. Как он и думал, Джон Осборн уже орудовал там над своим «феррари»; машина стояла сверкающая, в полной исправности, явно готовая хоть сию минуту погнаться за победой.

– Я только заглянул мимоездом, – сказал Дуайт. – Хочу извиниться, завтра я не смогу посмотреть, как вы выиграете гонку. У меня назначено другое свидание, будем в горах удить форель.

Физик кивнул.

– Мойра мне сказала. Удачного вам лова. Завтра на гонках вряд ли будет много народу, только сами участники да врачи.

– А по‑ моему, зрители должны собраться, ведь это не рядовые гонки, а самые главные.

– Очень может быть, что для многих это последняя суббота, когда они еще здоровы. И они пожелают заняться чем‑ нибудь другим.

– А Питер Холмс приедет?

Джон Осборн покачал головой.

– Он весь день будет возделывать свой сад. – И докончил неуверенно: – В сущности, не надо бы мне встревать в эти гонки.

– Но ведь у вас нет сада.

Физик криво усмехнулся.

– Да, но у меня есть старуха мать, а у матери китайский мопс. До нее только сейчас дошло, что крошка Мин на несколько месяцев ее переживет, и теперь она в отчаянии: что же с ним будет… Проклятое время. Буду рад, когда все это кончится.

– Все еще предполагается – в последних числах месяца?

– Для большинства из нас еще раньше. – Он что‑ то пробормотал еле слышно, потом прибавил: – Помалкивайте об этом. Для меня – завтра.

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – сказал американец. – Не прочь бы я посмотреть, как вы выиграете этот кубок.

Осборн с нежностью оглядел свою машину.

– Скорости ей хватает, – сказал он. – Она бы выиграла, будь у нее приличный водитель. Но я и есть слабое звено.

– Буду вас ругать, приносит удачу.

– Ладно. А вы мне привезите рыбки.

Тауэрс вышел из гаража, спрашивая себя, увидит ли он Джона Осборна еще раз. В машине сказал старшине‑ водителю:

– Теперь поезжайте в Харкауэй, на ферму мистера Дэвидсона, под Бервиком. Вы меня уже однажды туда возили.

Выехали в предместья, Дуайт откинулся на заднем сиденье, вертел в руках детскую удочку, оглядывал при тусклом свете зимнего дня скользящие мимо дома и улицы. Очень скоро, возможно уже через месяц, здесь не останется ни души, ни одного человека, только собаки да кошки – им, по расчетам ученых, дается небольшая отсрочка. А вскорости не станет ни собак, ни кошек; опять и опять будут сменяться лето и зима, и увидят их только эти улицы. Пройдет время, пройдет и радиоактивность; период полураспада кобальта около пяти лет, значит, не позже, чем через двадцать лет, а пожалуй и раньше, на этих улицах, в этих домах снова можно было бы жить. Человечеству суждено быть стертым с лица земли, и мир опять станет чистым, готовым без долгой проволочки принять более разумных обитателей. Что ж, наверно в этом есть смысл.

Было еще утро, когда он приехал в Харкауэй; во дворе стоял наготове хозяйский «форд», в багажнике полно канистр с бензином. Мойра уже его ждала, на заднем сиденье лежал небольшой чемодан со всяким рыбацким снаряжением.

– Я думаю, выедем до обеда, а по дороге перекусим сандвичами. Дни такие короткие.

– Мне это подходит, – сказал Дуайт. – Вы и сандвичи припасли?

Она кивнула.

– И пиво тоже.

– Я вижу, вы все предусмотрели. – Он обернулся к фермеру. – Неловко мне вот так захватить вашу машину. Может, лучше мы поедем в «шевроле».

Дэвидсон покачал головой.

– Мы вчера ездили в Мельбурн. И уж больше, наверно, не поедем. Глаза бы не смотрели.

Американец кивнул.

– Все зарастает грязью.

– Именно. Нет, берите «форд». Бензина запасено вдоволь, отчего ж им не воспользоваться, а мне он, надо думать, больше не понадобится. Слишком много хлопот на ферме.

Дуайт перенес свое снаряжение в «форд», а старшину с «шевроле» отослал обратно в порт.

– Сомневаюсь, чтобы он поехал куда ведено, – задумчиво сказал он, глядя вслед служебной машине. – Но ритуал мы соблюдаем.

Стали садиться в «форд». Мойра сказала:

– За руль – вы.

– Нет, лучше ведите вы, – возразил Дуайт. – Я не знаю дороги и, пожалуй, еще наскочу на что‑ нибудь на встречной полосе.

– Я добрых два года не водила машину, но хотите рискнуть головой – дело ваше.

Уселись. Немного осмотревшись. Мойра включила первую скорость, и они отъехали.

Вести машину для нее удовольствие, да еще какое! Чем больше скорость, тем сильней ощущение свободы, вырываешься из скованности будней. Вьющимися по склонам дорогами проехали Дэнделонгские горы, минуя разбросанные там и сям загородные дома и пансионы, остановились перекусить неподалеку от Долины лилий, на берегу говорливой речушки. Прояснело, светило солнце, в яркой синеве плыли нечастые белые облака.

Уплетая сандвичи, оба опытным рыбацким взглядом присматривались к речушке.

– Вода мутная, – сказал Дуайт. – Может быть, потому, что время года еще не то.

– Да, наверно. Папа так и говорил, что вода будет слишком мутная для ловли на муху. Он сказал, со спиннингом, пожалуй, что‑ нибудь и получится, и советовал мне порыскать по берегу, поискать червяков, на червяка, может, и клюнет.

Тауэрс засмеялся.

– Если наша задача – наловить рыбы, совет разумный. Я‑ то сперва попробую на блесну, хочу испробовать, легко ли управляться с этой удочкой.

– Мне поймать бы одну‑ единственную рыбку, – не без грусти сказала Мойра. – Пускай даже плохонькую, такую, что мы ее пустим обратно в речку. Если в Джемисоне вода не многим чище, попытаю счастья на червяка.

– Возможно, там, в горах, вода чище, потому что тает снег.

– А рыба тоже проживет дольше нас? Как собаки?

Дуайт покачал головой.

– Не знаю, детка.

Поехали дальше, к реке Уорбертон, потом извилистой дорогой, через лес, все выше. И спустя часа два оказались на плато Мэтлок; здесь дорогу и поросшие лесом горы вокруг покрывал снег; все казалось холодным, безрадостным. Спустились по долине к городку Вудс‑ Пойнт, потом опять вверх, к другой речке. А отсюда через двадцать миль приветливой, мягко изгибающейся долиной Гоулберна, перед самыми сумерками выехали к Джемисонской гостинице.

Американца гостиница удивила: беспорядочное скопище одноэтажных деревянных развалюх, иные, видно, сохранились еще со времен первых поселенцев. Хорошо, что он заказал комнаты заранее, тут оказалось полным‑ полно заезжих рыбаков. Никогда до войны, в пору пышнейшего процветания этой гостиницы, подле нее не стояло такое множество машин; внутри, в баре, шла бойкая торговля спиртным. Не без труда Мойра с Дуайтом отыскали оживленную, раскрасневшуюся хозяйку. Ни на миг не смолкая, она провела их в заказанные комнаты – маленькие, неудобные, дурно обставленные.

– Правда, чудесно, столько народу опять съехалось порыбачить? Вы не представляете, какая тоска была последние два года, никто сюда не заглядывал, пройдут в кои веки погонщики с вьючными лошадьми – и все. А нынче прямо как в прежние времена. Вы с собой полотенце не захватили? Нету? Пойду поищу, – может, одно найдется. Но у нас уж так все переполнено…

И все той же радостной суетливостью ее вынесло из комнаты. Тауэрс проводил ее взглядом.

– Что ж, хоть этой сейчас весело. Пойдемте, детка, я вас угощу стаканчиком.

Они прошли в переполненный бар с провисшим дощатым потолком, в очаге жарко пылали поленья, хромированных столов и стульев не хватало, водоворотом кружило многочисленных посетителей.

– Что будете пить, детка?

– Коньяк! – выкрикнула Мойра, иначе Дуайт не расслышал бы ее сквозь шум и гам. – Больше нам с вами здесь сегодня делать нечего.

Он усмехнулся и сквозь толпу стал пробиваться к стойке. Через несколько минут насилу протолкался обратно, принес коньяк и виски. Осмотрелись, заметили два свободных стула у столика, на котором двое мужчин без пиджаков озабоченно раскладывали рыболовную снасть. Оба подняли головы и кивнули подошедшим Дуайту и Мойре.

– Будет к завтраку рыба, – заметил один.