Послесловие 10 страница

«Жена должна ждать мужа восемь лет, если он отлучился для богомолья; шесть лет, если он поехал по делам, для учения или для славы; и три года, когда он отправился для своего удовольствия.

Жена должна всегда улыбаться своему мужу.

Женские имена должны быть приятны, кротки, легки, очаровательны для воображения и иметь доброе предзнаменование.

Никто не должен жениться на женщине болезненной и болтливой, а также на такой, у которой на голове слишком мало или слишком много волос. Напротив, пусть всякий избирает себе в супруги девушку, тело которой особенно мягко, волосы и зубы количеством своим занимают середину, а поступь полна приличия, как поступь фламинго или молодого слона…»

Радостные и веселые, вернулись мы с индийской подругой в автобус, она — поступью молодого, а я — зрелых лет слона. Лёня стал рассказывать, как он в багажном отделении автобуса из нашей сумки с ботинками хотел достать свою соломенную шапку — надеть поверх платка, чтобы сохранить в тепле голову.

— Так эти индийцы такие бдительные, — он говорит, — сто раз билеты у меня проверили, потребовали жетон на багаж, паспорт и тщательно лицо сверяли с фотографией.

Наини Тал отплыл, как многопалубный корабль в открытый океан, мы снова погрузились во тьму, на длинной лавке в кабине водителя задымили гашишем японцы.

Мы с Лёней задремали и не заметили, как пролетела ночь, хотя еще не рассвело, какая-то суета началась на автовокзале, мы выбрались из автобуса, разминая онемевшие члены.

Лёня на прощанье обнял японцев и сказал:

— Ну, что? Встретимся весной в Харакане? Человек не может, если хоть раз побывал в Индии, — он хочет туда вернуться. Как в Сибирь. Он не может уже не поехать опять в Сибирь. Или на Урал!..

И вдруг запел:

— «Если вы не бывали в Пенджабе, приглашаем вас в гости и ждем…»

— Шабаш! [18] — ответили ему эти двое приветливых накурившихся японских парней.

Лёня сунулся в багажное отделение — забрать сумку с ботинками, но, оказывается, эту сумку у нас украли. Кто? Когда? При каких обстоятельствах? Ничего не известно.

Обескураженные, мы наняли моторикшу и попросили нас отвезти в какую-нибудь недорогую гостиницу.

— Это две мистические страны — Индия и Россия, неподвластные логике, — размышлял бедный Лёня, вмиг лишившийся дорогих кожаных кроссовок. — Тут они чистят с утра до вечера, моют, подметают — грязь стоит везде, вонь невообразимая! Здесь они сторожат из последних сил, сохраняют бдительность — тут же у нас уперли ботинки, никто и глазом не моргнул… Поэтому наши две страны так дружат, — заключил он.

Глава 20. Слон — это наше все!

Мы проснулись от пенья труб и барабанного боя, когда уже начало смеркаться, до того нас уморила ночная дорога.

Окошко нашей гостиницы глядело в колодец безлюдного двора, но вдруг в щели между стенками домов проплыл хобот, потом огромное серое ухо, внушительная нога, затем туловище, похожее на аэростат, опять нога и хвост. Из чего мы сделали вывод, что по городу, прямо по проезжей части дороги шагает слон!

Мы выскочили на улицу — улица усыпана цветами, дома украшены зонтиками, флагами и флюгерами. Толпы народа стоят на обочине и, пританцовывая, наблюдают праздничное шествие: впереди идут музыканты с царскими барабанами, тазами, литаврами, трубами и колокольчиками, едут колесницы, запряженные быками, следом ведут прирученных тигров, львов, пантер, буйволов, а в больших четырехколесных повозках движутся целые деревья с ветвями и листвой, и с ветки на ветку, как жар горя, перелетают ослепительно разноцветные ручные птицы.

Посреди этого великолепия в окружении сверкающей свиты несколько чернокожих индусов несли в паланкине кого-то из древних мифологических царей. Сиденье царского паланкина устлано дорогими коврами, тигровыми шкурами, расшитыми подушками. Для пущего блеска, поди, из Делийского национального музея, вытащили богатую царскую утварь: золотые сосуды, котлы и чаши, столы, кресла, умывальницы из индийской меди… Все экспонаты усыпаны драгоценными камнями — смарагдами, бериллами и рубинами.

Пехота впереди, царь со свитой посередине, конница по бокам, а дальше — о боги! — идут слоны в серебряной сбруе, с накинутыми на спины, щедро расшитыми золотом, сияющими чепраками. У каждого слона восседает на шее вожатый корнак с босыми пятками, а рядом на своих двоих шагает слуга, который беседует со слоном, увещевает его вести себя смирно, не шалить, не воровать ничего мимоходом в лавках, обещая ему по возвращении сочных свежих листьев. Если слон не желает прислушиваться к словам и бузит, его завораживают ритмическим напевом под звуки бубнов.

Помню, когда-то меня поразил рассказ о том, как слоны переправляются через реку. Войдя в воду, они продолжают ступать по дну реки, погружаясь в нее, пока целиком не очутятся под водой. Только торчит из воды кончик носа. Вожатый отдельно плывет над слоном, но держит в руке веревку, привязанную к хоботу. Если река слишком глубока, слоны оставляют дно и продолжают путь вплавь. Причем поднимаются не выше, чем требует того длина хобота!

На первом слоне, удобно устроившись на диване, едут важные персоны, над ними развевается знамя времен «Рамаяны» с изображением дракона. Далее следуют боевые слоны, которых в индийском эпосе звали бронеукрашен-ными. Вооружение их заключается в здоровенной башне, где помещается чуть не пятнадцать штук ратников! Но слоны сами по себе умели метать в цель камни и пользоваться оружием.

Географ Страбон рассказывает случаи, когда слон мужественно выносил из сражения истекающих кровью вожатых или, рискуя жизнью, прикрывал воинов, когда те ползли по-пластунски между его передними ногами навстречу врагу.

Стоило слону, на котором восседал индийский главнокомандующий, неожиданно пасть — индусы обращались в бегство. Неважно, как складывалась битва. Много раз на протяжении нескольких веков повторялся один тот же сюжет — падение слона, несущего полководца, мигом превращало в поражение почти выигранную битву.

Слон благороден, разумен, справедлив, на редкость понятлив и чуток, о слонах можно говорить бесконечно, я благоговею перед слонами, это поразительные существа, я лично в юности была знакома со старой слонихой Дженни, когда работала служителем по уходу за животными в Уголке Дурова. Наша дружба началась с того, что она огрела меня хоботом по спине.

У нее был чудный дрессировщик, усатый чех невообразимой доброты — Карел Створа. У Карела было два сына Антон и Андрей, которых Дженни хоботом качала в колыбели. Она их любила, как собственных сыновей, а когда они выросли, даже прощала им запах алкоголя, всегда исходивший от этих парней, но больше ни от кого не терпела ничего подобного. И меня-то она оглоушила тогда из-за скромной рюмочки «кагора», пропущенной под цветущей грушей в компании моего дорогого друга, дрессировщика медведей — бессменного Деда Мороза Театра на Божедомке, красавца Юры Ананьева.

… И на хоботе веселом

Мы напишем: все напрасно

Человек удел вдогонку

На песке и смерти нет, —

вспомнила я стихотворение Лёни Тишкова.

Много вдохновенных строк и огромных рисунков китайской тушью на белой-белой бумаге Лёня посвятил слонам. Он сочинил удивительную историю «Живущие в хоботе» — о том, что рядом с человеком всегда есть огромное Нечто.

— Что же это? — мы вопрошаем. — Бог, подсознание, вечность?

— Иногда тебе кажется, — отвечает нам Лёня, — кто-то ведет тебя, ведает всей твоей жизнью или следит за тобой, когда ты спишь. Не пугайся: это всего лишь слон. И ты — в его хоботе, голый, слабый, но в безопасности, здесь тепло и сыро. Это огромная матка, ты в хоботе — как остановленное рождение: весь еще там, а голова наружу. Любуйся из хобота миром и будь счастлив: два бивня охраняют тебя, двое маленьких глаз присматривают за тобой. Завтра твой слон покажет тебе долину фиалок и научит срывать бананы. Слон и человек не могут жить друг без друга, — подводит Лёня итог, — и оба мечтают о свободе, забывая о розе любви.

…На улице шум, гам, толкучка, знай, карманы свои придерживай, такие тут личности подозрительные шныряют, и две молодые крепкие африканки с Берега Слоновой Кости на обочине дороги танцуют танец живота. Мы до того возвеселились, даже забыли про наш с Лёней уговор не вступать очертя голову в слишком близкие контакты с местным населением. Как ни крути, свои гениальные научные открытия и философские прозрения индийцы, в основном, свершили до двенадцатого века. Дальше дело немного застопорилось, пошло на убыль. И сейчас вы видите, какие ребята у нас в переходах метро — в чалмах с бородами — торгуют бумажниками, платками и ожерельями.

О, нет, ничего пессимистического не собираюсь я говорить про горячо мной любимый и почитаемый индийский народ. Но ведь и в России порой мы встречаем подобную картину. Как это объявление из репродуктора на площади трех вокзалов:

— Дорогие москвичи и гости столицы! Москва — город Пушкина и Пастернака, Булгакова и Есенина, Станиславского и Немировича-Данченко приглашает вас посетить вещевой рынок «Динамо»!

Так что Лёня в Дели часто мне говорил:

— По-моему, мы правильную позицию занимаем — полуприветливую …

Тут-то к нам, как бы невзначай, приблизился весьма невысокий гражданин индийской национальности, кругленький, с напомаженными усами, сам намасленный, волосы набриолинены, воплощенное дружелюбие!

— Вечер добрый! — Лицо его озарила широкая улыбка. — Вижу, люди нездешние. Откуда вы будете?

— Из Москвы, — отвечаем мы.

— О, Россия!.. Горбачёв!.. Перестройка!!! Знаю-знаю! Надолго к нам?

— Завтра — последний день…

— Так давайте я вас покатаю по городу, покажу наш Дели, — он говорит на хорошем английском языке. — Не можете ведь вы покинуть нас, не посетив знаменитое место кремации выдающихся политических деятелей Индии? Увидите прославленный минарет Кутб-Минар, Красный форт и колонну из нержавеющего железа… Я моторикша. Вот моя машина. В восемь утра буду ждать вас у входа в отель!.. С утра до позднего вечера четыреста рупий вас устроит? Тогда — привет, — сказал этот славный мужичок и растворился в воздухе.

— Ой, — опомнившись, сказал Лёня. — Что-то этот напомаженный типчик живо напомнил мне режиссера с телевидения, который прилетел из Афганистана…

Был такой случай, на ежегодную книжную ярмарку к Лёне в павильон пришел интелигентный мужчина, сел на стул и говорит:

— Я с режиссер с РТР. Программа «Вести». Сейчас придет оператор — подснимем ваш павильон. Уф! Час назад из Афганистана — замерз, голодный, в транспортном салоне летели несколько часов. Во! — он показал себе на ноги. — Ботинки американские подарили — кожаные, с металлическими носами! Ничего так, а?

— Да-а-а! — восхищенно ответил Лёня.

— Черт, — в сердцах говорит режиссер, порывшись в карманах, — даже денег русских нет. В желудке пусто, надо бы поесть, а рублей нету. Сейчас оператор придет — принесет. Вот мое удостоверение.

И показывает удостоверение — всё честь по чести, с фотографией и печатью: «РТР. Телевидение. «Вести». Аркадий Чернов».

Лёня говорит:

— Слушайте, Аркадий, вот вам сто рублей — идите поешьте, а потом приходите.

Тот взял деньги, ушел и больше не вернулся.

— …Зря согласились, — бредя по ночному Дели, переживал Лёня. — Чует мое сердце, ничем хорошим это знакомство не кончится.

— Ты всегда готов заподозрить человека во всех смертных грехах! — отзывалась я, Лёнина сварливая жена.

На что он отвечал просто и ясно:

— Зато это спасает меня от разочарований.

Глава 21. Вы какой хотите суржик?

В семь утра, наспех проглотив чапатти с чаем, мы вышли из гостиницы и увидели нашего моторикшу. Он стоял на другой стороне дороги и призывно махал рукой. Над крышами давно взошло солнце. Утро было нежаркое, свежее, дул прохладный ветерок, в кои-то веки в Дели дышалось полной грудью. Мы сели на заднее сиденье и поехали.

Дели — ужасно древний город. Даже удивительно, что он полностью или почти что полностью уничтожался семь раз. Можно сказать, совсем недавно, в 1737 году Дели разграбил персидский шах Надир, а в 1761 — правитель афганцев Ахмед-шах Абдали.

Поэтому почти ничего неизвестно о его прошлом. Я только знаю, что самое древнее название города — Индрапрастха.

По рассказам Страбона, здесь жил беззаботный народ, уверенный в себе и гордый своими традициями, блуждавший в поисках таинственного, народ, который больше всего на свете интересовался вопросами, связанными с природой Земли, космоса и человека, радостно принимавший жизнь и встречавший смерть без особой боязни. Греческий историк, участник похода Александра Македонского в Индию, был поражен их беспечностью.

— В мирное время, — он сообщает, — они все время пьют чай, приготовленный на жирном свежем молоке с пальмовым сахаром. Но главное для них — танцы, песни, пиршества и молитвы.

Зато на битву с чужестранцами Мата Бхарата поднимала миллион пехотинцев, сотню тысяч всадников, десятки тысяч колесниц и тысячи слонов!.. Причем расположение этих частей в битве соответствовало старинной расстановке фигур на шахматной доске.

Кстати, если кто не в курсе, шахматы в шестом веке изобрел индийский мудрец, вполне возможно, бродивший по тем же улочкам Дели, где мы сейчас едем.

Господи, какое было волшебное утро! Мы ехали на мотороллере с крышей, что уже замечательно, потому что вдруг начал собираться дождь, стадо «небесных коров» потихоньку надвигалось с севера. Но главное, мы увидели своими глазами восьмое чудо света — огромную старозаветную колонну, сплошь монолит из очень чистого железа, какое и сейчас довольно трудно получить. Как выплавили в начале нашей эры такую махину? Ни ржавчина ее не берет, ни сокрушительные для железа индийские атмосферные явления.

Когда-то на курсах по НЛО, которые я прилежно посещала, слышала я предположения, мол, ее в город Дели забросили инопланетяне. И я верю! Уж больно она обтекаемая и устремленная ввысь.

Мне Дина Рубина рассказывала — один высокопоставленный израильский чиновник так завершил свою речь о современной ситуации в Израиле.

— В общем, дети мои, — сказал он с глубоким вздохом, — если мы не будем верить в чудеса — нам пиздец.

Хороший еврей найдет за день сто поводов поблагодарить Бога.

Также и хороший индус ни при каких обстоятельствах не должен забывать, что Мир создан для восторга, для восхищения Жизнью. Восторг — Причина Существованья, восторг — само Существование, и Цель Существования — восторг!

Любой здравомыслящий индус подвердит: если ты отделен от восхищения, значит, потерян ключ. Ведь человек — это канал Божественного, он для того сюда специально снаряжен, чтобы притягивать наслаждение из космоса, чему в «Упанишадах» есть особое определение Тад ванам: «Это — Восторг, и как Восторг он должен проводиться».

И тут же в Дели бытует народное поверье: каждый, кто сможет обхватить индийскую железную колонну руками, стоя к ней спиной, будет счастлив! Поэтому нижняя часть колонны отполирована руками и без того счастливых, но жаждущих еще большего счастья индусов.

Я выскочила из машины, стала совершать суетливые попытки сомкнуть пальцы за легендарной колонной. А Лёня даже и не подумал выскакивать, будучи автором стихотворения «Вы какой хотите суржик», прозрачного и невесомого, как дым.

Вы какой хотите суржик?

Белый красный никакой

Переходит по веревке

Через реку человек

Ноги строгие верстает

Опускает пальцы вдаль

Струны век перебирает

Набирает в зубы сталь

Не ловите счастья яйца

И тепла хотите съесть?

Не получится родные

Не старайтеся никак.

К чему пробужденной душе обнимать нержавеющую колонну? В пещере своего сердца он обретает радость, и ему не надо перелистывать Библию, напоминая себе, что отыскать Бога значит похоронить свои печали.

Например, я, такой веселый человек, шагаю по жизни легко, посмеиваясь, а тут взглянула на себя в зеркало и увидела, что на меня смотрит какое-то полностью исстрадавшееся лицо.

— И пока вы блуждали и совершали это странствие и плакали, — говорил Будда своим ученикам, — из ваших глаз было пролито больше слез, чем воды в четырех больших океанах…

Что ж, ничего, Путь труден, идти по нему — то же, что по лезвию бритвы. Но не отчаивайся. Проснись, встань и иди! В этом ведическом гимне о бесконечном странствии каждая строфа заканчивается припевом: «Чарайвети! Чарайвети! » — «О, путник, иди вперед, иди вперед! »

Да, я иду, я хочу отыскать непомерную радость, неистощимую, безграничную, бездонную, ни от чего не зависящую — одно только ликование в чистом виде!

Правильно говорит моя свекровь, старейшая учительница младших классов уральского городка Нижние Серги (ей под девяносто! ), Тишкова Раиса Александровна: «Не живи уныло, цени всё, что было! »

Ибо лучшее в этом мире создано опьяненными Восторгом, и да простят меня другие народы нашей Земли, львиная доля тут приходится на древних индусов, явно испытавших Потрясение Вездесущим Бытием.

Отрезанная морями и горами, Индийская империя с щедростью распространяла свой светлый гений на целый мир. Это записано в старинных индийских книгах, в дневниках арабских путешественников, слухами о том полнятся китайские летописи, персидские, греческие и латинские источники.

Ветхие листы на санскрите содержат описания опасных морских путешествий и кораблекрушений. Найдена такая надпись 1088 года на тамильском языке о гильдии торговцев, дескать, вот они, храбрецы, рожденные, чтобы странствовать, начиная с Золотого века, проникая по суше и воде в области шести континентов и торгуя оптом и в розницу конями и слонами, лекарствами, благовониями и драгоценными камнями.

В 1414 году одно из посольств Индии повезло в Китай ценные подарки, а среди них живого жирафа! Каким образом жираф ухитрился попасть в Индию, остается тайной. Вероятно, он был получен из Африки и послан императору Мин, как диковина.

Китайцы очень обрадовались жирафу — последователи Конфуция считают его благоприятным символом. Придворный художник сделал потрясающее изображение жирафа на шелке, а придворный летописец оставил нам пространное описание его длинной шеи. «Министры и народ, — писал он, — собирались поглядеть на него, и радость их не знала предела».

От Персии до Китайского моря, от ледяных просторов Сибири до островов Ява и Борнео, в Океании, в безводных просторах Тибета, Монголии и Маньчжурии, в Индонезии, в древних цивилизациях Японии и Кореи — повсюду Индия оставила след ли, отголосок, отзвук или отблеск своей феерической культуры.

Яванские и балийские танцы возникли из индийского танца. Искусство письма пришло на Филиппины из Индии. Кампучия заимствовала у Южной Индии алфавит и переняла немало санскритских слов. Многие из тех сказок, которые мы считаем русскими народными, уходят своими корнями в индийские мифы и легенды…

Далеко за пределами Индии по сей день высятся руины храмов, окруженные озерами. Подобные святилища могли бы украсить собой невиданные города на какой-нибудь другой планете, так вот это — индийские сооружения, пронизанные той же неуловимой красотой, какая часто живет между строк великой поэмы…

В старых греческих книгах сохранилось предание о том, что индийские философы посещали Сократа и беседовали с ним о том о сём.

Случалось, и греческие философы наносили индийцам ответный визит. Во всяком случае, Пифагор испытал на себе мощное воздействие индийской философии. Близко к сердцу воспринял ее Платон.

Хотя, что ни говори, философ редко имеет страсть к путешествиям. Куда регулярнее, чем философы, в Индию прибывали иноземные завоеватели.

Также в Индию толпами приплывали гречанки, которым здесь всегда оказывали теплый прием. Важной статьей импорта из Греции в Индию были «греческие вина, поющие юноши и прекрасные девушки».

Словом, достигшие полного расцвета древние цивилизации совершали обмен во всех областях красивой жизни. По мере возможности. В одном греческом источнике записано, что царь Паталипутры, отец императора Ашоки, обратился к приезжему образованному греку с просьбой купить и прислать ему сладкого вина, сушеных фиг и философа-софиста.

Тот почтительно ответил:

— Мы пошлем вам фиг и вина. Однако законы Греции запрещают продавать философов.

Древние обитатели Индрапрастхи воспринимали мир как множество взаимодействующих миров, разных планов сознания и планов бытия. Эти люди равно открыты были «реальному» и «запредельному», поэтому они так продвинули вперед науку, особенно математику.

«Знаете ли вы, — говорил мне Серёгин репетитор по математике Андрей Игоревич Лотов, не от хорошей жизни призванный к нам в дом для дорогостоящих дополнительных занятий, ибо школьная математичка Белоногова не справлялась с нашей фамильной неуспеваемостью по алгебре и геометрии (хотя я писала ей в своих письмах: «О, Белоногова, возьми моего сына в ученики, усади у своих белых ног, научи уму-разуму…»), — знаете ли вы, Марина Львовна, — величественно спрашивал у меня многоумный Лотов, — что математика — язык, на котором человек разговаривает с Богом?! »

Эта фраза казалась мне сильно преувеличенной, напыщенной и непонятной.

Но прав, прав был заносчивый репетитор: математика, подобно санскриту, как раз и зародилась в Индии специально, чтобы завязать разговор с Богом — на языке ископаемой геометрической алгебры при начертании оккультных фигур для алтарей. Особенно круг (на востоке его называют мандала ), — символ пробужденного сознания, Чистой Земли и Поля Будды.

Что же касается знака «нуль», как две капли воды похожего на круг-мандалу, — впервые он был обнаружен до нашей эры в индийской священной книге, и обозначал приблизительно то же самое: фундаментальную философскую категорию «шунья» — «ничто», по сути дела, ту самую нирвану, в которую ушел, просветлившись, Будда.

Нуль было изобразили в виде точки, позднее — в виде кружка. Знаменитый английский профессор воскликнул по поводу изобретения нуля:

— Ни одно математическое открытие не имело такого значения для мирового прогресса разума и могущества, как нуль! Предоставить пустому «ничто» имя, место, образ, символ, а также практическое применение смог только индийский народ, который способен создать из нирваны динамомашины!..

Другой английский математик воспел нуль еще более восторженно:

— За этот пятитысячелетний период возвысилось и пало множество цивилизаций. Каждая из них оставила в наследство свою литературу, искусство, философию и религию. Но даже если бы Индия просто изобрела нуль и больше ничего — это был бы великий вклад и потрясающий подарок человечеству.

Однако индийцы не остановились на нуле. Девять родных и до боли знакомых нам цифр 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, которые ошибочно именуют «арабскими», поскольку они прибыли в Европу через Багдад, никакие не арабские, а индийские! Ведь на протяжении нескольких тысячелетий повсюду царили только римские цифры, такие тяжелые и неповоротливые, что даже для самого простого вычисления приходилось бежать вызывать специалиста.

Да уйму открытий индийцы сделали, уйму! Дроби, умножение и деление дробей, квадраты и квадратные корни, кубы и кубические корни; неимоверно философский знак минус — вводится понятие отрицательных величин!.. Это индусы вычислили, что длина окружности «пи» равняется 3, 1416!.. Они решили обозначить в алгебре буквами алфавита неизвестные величины. А число «десять» в Индии приняли за основу счисления еще в эпоху Ригведы.

Даже высокоразвитые древние народы — римляне, греки, арабы и персы — все, что более тысячи, вообще никак не называли. Далее у них следовали мириады. В Индии же имелось восемнадцать специальных названий для чисел до десяти с восемнадцатью нулями, и это не'предел! В сказании о Будде говорится, что Будда лично придумал имена числам до десяти в пятидесятой степени!!!

С другой стороны, именно в Индии существовало мельчайшее в мире деление времени и пространства. Наименьшей единицей времени считалась одна семнадцатая секунды. А самой ничтожной линейной мерой — микроскопическая частица дюйма!

И пусть эти необозримо грандиозные и бесконечно малые величины чаще всего использовали в теоретических и философских целях, неважно, вопросы времени и пространства индийцы рассматривали поистине во вселенском масштабе. Неохватные эры, которыми мыслит современная геология, или астрономические расстояния до звезд вряд ли тут поразили бы чье-нибудь воображение, если в самых древних индийских трактатах можно прочитать такие слова: «В пустоте каждого атома лежат обширные миры, разнообразные, как пылинки в солнечном луче».

Опьяненные восторгом индийцы впрок и на века совершали одно гениальное открытие за другим.

Эта Земля — мёд для живущих на ней, эти живущие — мёд для этой Земли, — доносится до нас их неповторимая песнь Бытию, записанная в древних Упанишадах. — Эта дорога — мёд для идущих по ней, эти идущие — мёд для этой дороги.

Размышляя о важной роли индийцев в развитии человечества, Лёня слегка почтительней стал поглядывать на шофера нашей мотоциклетки. В какой-то момент этот напомаженный субчик нам даже показался достойным представителем своего великого, духовно продвинутого народа. Но путь богат сюрпризами. А прогулка только начиналась.

Глава 22. «No more indians! »

Внезапно на город Дели налетел ураган. Это случилось так неожиданно, мы даже не поняли, как быть. Сильнейшие порывы ветра с дождем чуть ли не срывали с мотороллера брезентовую крышу, да что там крышу! Вся проезжая часть дороги превратилась в полноводную реку, ноги у нас в машине по щиколотку в воде. А шофер едет дальше, как ни в чем не бывало.

Я говорю:

— Гашиш! (Он нам так представился — Гашиш). Поворачивайте обратно. Я хочу вернуться в гостиницу.

А он отвечает:

— Сахиб! Сахиба! [19] Это мелкий дождичек. Он сейчас пройдет!

Я говорю:

— Ничего он не пройдет. Знаю я ваши затяжные индийские дожди.

— Но вы ведь собирались делать шопинг!..

А как раз город Дели праздновал день рождения Махатмы Ганди. И по этому случаю все магазины были закрыты. Все до одного! Назавтра мы улетали в Москву, и я уже поняла, что осталась без колечек и браслетиков, без индийских нарядов, сари, юбок и вышитых кофт, без слонов деревянных, индийских колокольчиков, куркумы, кари, бус и соломенных сандалий… Зато всюду, куда ни бросишь взор, в белых одеяниях с бритыми головами — босиком, только посох в руке — брели толпы фанатов Махатмы Ганди.

— Погодите, сахиб, сахиба! — уговаривал нас Гашиш не прерывать прогулки. — Я знаю ювелирный магазин, там работает мой брат, он со скидкой продаст вам любые украшения! Это близко, рукой подать, рядом, за поворотом!..

— Только не за этим, а за тем!.. — он бормотал. — И не за тем, а во-он за тем!..

А сам кругами, кругами, все увеличивая радиус, гляжу, пошли какие-то глиняные домишки, мы явно выехали за город, громадный слон разукрашенный трудится в маленькой деревне, тащит бревно. Какая-то страшная река бурлит под мостом, выходит из берегов, заливает поля. А ветер! Холодный дождь хлещет, как будто бы это не Индия, а Финляндия.

Я кричу:

— Не надо мне ваших украшений! Я вся промокла, замерзла, вы Лёню простудите!

А Лёня сжался в комочек, забился в угол и стонет обреченно:

— И так меня позавчера продуло ветром с гор… Я тебе сто раз говорил! Ты можешь не вступать в близкие отношения на улице хотя бы с ярко выраженным шудрой?

— Где ж я тебе брамина возьму? — кричу я. — На дворе Кали-юга!

Тут нас чуть не перевернуло новым порывом ветра.

— Да он нас просто похитил! — простонал Лёня. — Сейчас завезет в какую-нибудь глухомань и продаст в рабство.

— А мы ему подзатыльников наваляем! Гашиш! — я ору. — Поворачивай оглобли!

— Сахиб, сахиба, — говорит он скороговоркой. — Что вы так нервничаете? Вот ювелирный магазин, — и тормозит под проливным дождем у дома, одиноко притулившегося на обочине дороги.

Дверь была заперта, но Гашиш быстро сбегал куда-то и минут через семь притащил исполинского индуса в чалме с черной бородой и чернейшими глазами, которые посверкивали из-под смоляных бровей. Тот держался с большим достоинством, вынул ключ, повернул его в замке, все так артистично. Гашиш тоже приосанился, выпятил грудь — этакий месопотамский царек.

С торжествующей улыбкой продавец рассыпал передо мной на прилавке индийские драгоценности. Что твоей душе угодно — жемчуга, малахиты, опалы, сапфиры, гранаты или рубины? В золоте или в серебре?.. Или в платине?..

Даже у такого законченного аскета, как я, который отрекся от мирских забот и давно уже ищет сокровища в неизмеримом, просто глаза разбежались.

— Ладно, выбирай, — обреченно говорит Лёня, доставая кошелек. — Раз уж заехали в такую глухомань, купи себе что-нибудь в подарок на память о нашем похищении.

Я выбрала сияющий серебряный браслет и серебряную гривну с опалом, в котором виднелись вспышки красного, синего и зеленого пламени, пронизанного кое-где голубовато-белой искоркой бриллианта. Все это, конечно, очень дорого стоило, ну, я подумала, один раз в жизни — можно.

Мы распрощались с братаном Гашиша, сели в свою повозку и велели строптивому возничему отправляться в Дели.