Послесловие 6 страница

Жизнь принесла ему напоследок кучу разных невзгод. Ведь многие этих просветленных просто на дух не переносят. Человек просветленный, во-первых, непредсказуем. Он, как говорится, слишком много знает. Его нельзя подкупить или запугать. Он по-настоящему свободен и своей потрясающей свободой щедро одаривает всех, кого ни попадя.

— Когда кто-то готов стать учеником, — говорил Ошо, — это означает, что он готов начать великий поиск. Как я могу ему отказать?..

В Америке, в штате Орегон, фактически в пустыне, он открывает второй Международный медитационный центр, куда съезжаются тысячи учеников со всего мира. Они посадили там деревья, в пустыне расцвели розы. И каждый день, расположившись в своем знаменитом кресле, Раджнеш часами разговаривал с этими счастливцами о том о сём.

Благодаренье богу, они все записывали. Около семисот книг наговорил Ошо, одни названия чего стоят: «Жизнь. Любовь. Смех», «Медитация — искусство экстаза», «Книга тайн», «За пределами просветления», «От секса — к сверхсознанию»… Беседы о Гаутаме Будде, «Дхаммападе» и «Алмазной сутре»; о Бодхидхарме, Иисусе, Сократе… Пять томов об увлекательнейшей практике любви Шивы и Парвати из древнего тантрического трактата Вигьяна Бхайрава Тантра; о просветленных поэтах Кабире, Калиле Джебране, Калидасе, Рабиндранате Тагоре; о древних мастерах дзэн, суфиях, хасидах…

Он говорил о творчестве как о величайшем бунте, о природе ума, о памяти и воображении, смерти и бессмертии, об Абсолюте, о красоте бесформенного, неосязаемого, непостижимого — и я не знаю текстов более вдохновенных и вдохновляющих, наполненных грацией, молчанием, любовью и лучшим в мире смехом — смехом Раджнеша.

— Жизнь — это огромная космическая шутка! — не уставал он напоминать.

Он рассказывал не только притчи, но и анекдоты, брутальные, абсурдные, утонченные — дико смешные, при этом оставаясь серьезным.

Кто-то спросил:

— Возлюбленный мастер! Почему вы никогда не смеетесь, рассказывая анекдоты?

— Я их уже слышал, — ответил Раджнеш.

— Все, что вам нужно, — он им говорил, — это молчаливое путешествие в собственное существование. Я называю это медитацией, паломничеством в свое бытие. Я не даю вам никаких идеалов. Я учу вас двигаться от известного — в неизвестное. Живите интенсивно, страстно, потому что нет иного Бога, кроме жизни…

А между тем по какому-то нелепому обвинению в нарушении иммиграционного режима Раджнеша арестовывают, судят, штрафуют, изгоняют из страны… и дальше начинается сущая фантасмагория. Не успевает его самолет приземлиться в каком-нибудь государстве, как Раджнешу, чуть ли не у трапа самолета, именем властей отказывают в гостеприимстве. Двадцать одно государство не согласилось принять Раджнеша! В Россию он и вовсе не полетел, в те времена у нас ему даже не дали бы опуститься с небес. «Человеку, наполненному божественностью», явно намекали, что подобному существу больше нечего делать на Земле.

В один момент показалось, может, Греция, родина Сократа, позволит Раджнешу остановиться. Но Афины, как двадцать пять веков назад мудрейшего Сократа, обвинили Раджнеша в том, что он «угрожает морали общества».

Пройдет немного времени, и Раджнеш будет признан одним из тысячи величайших деятелей ХХ столетия. Вместе с Буддой, Неру и Ганди это имя войдет в десятку людей, изменивших судьбу Индии. А пока — в кольце вооруженных полицейских, которые сопровождали его обратно к самолету, Раджнеш с улыбкой обратился к толпе греческих журналистов.

— Что это за культура, — спросил он, — если спустя две тысячи лет ее может разрушить один человек с двухнедельной визой?

Он, как и Сократ, подшучивал над своими гонителями.

— Вы можете, конечно, доставить мне неприятности, — говорил им. — Но сделать меня несчастным — не в ваших силах!..

Из страны в страну, из аэропорта в аэропорт, от одних вооруженных людей к другим, из одной тюрьмы в другую, от отказа к отказу продолжалась эта странная Одиссея. Один человек перепугал целый Земной шар!!!

И все-таки те, кому он был дорог, в любой стране шли к нему, старались защитить, сидели у его ног, а он говорил:

— Человек — величайший эксперимент существования. Он рождается, чтобы стать абсолютно сознательным, но может упустить эту возможность. Жизнь — мистерия потрясающей красоты. Если вы можете наполнить свою жизнь поэзией и упускаете это, ответственны лишь вы, и никто другой.

— Грех, — он говорил им во время своего вынужденного кругосветного путешествия, — это когда вы не радуетесь жизни. — Оптимист, — объяснял он, — это человек, который подходит утром к окну и говорит: «Доброе утро, Господь! » А пессимист — тот, кто подходит к окну и говорит: «О Боже, это что, утро? »

Я рассказываю о том, как я застала живого Мастера на Земле и не увидела его своими глазами. Но больше всего я жалею о том, что не связала Раджнешу шапку! Главное, он так любил красивые вязаные шапки! А я, корифей в этом деле, связавшая добрую сотню шапок людям разной степени продвинутости, абсолютно просветленному Мастеру — не связала ни одной…

Кстати, кто-то обнаружил, что просветленные — по большей части лысые, и задал Раджнешу, который был лыс (видимо, еще и поэтому он любил вязаные шапочки), такой вопрос:

— А правда, — спросили его, — все просветленные лысые?

На что остроумный Раджнеш ответил:

— Это лысые распространяют такие слухи…

…Вода ручьем сбегала по стеклу, не только не затуманивая, наоборот, проясняя знакомые мне черты. Конечно, я толкнула дверь и вошла. С зонтов у нас мгновенно натекли две лужи, мокрая одежда прилипала к телу, а я стояла, счастливая, перед фотографией, и продавец магазинчика — с длинными волосами, в сером до полу улфие (одеяние, похожее на мешок), взглянул на меня вопросительно.

— Ошо! — сказала я.

— Да! — он разулыбался. — Это я снял его, когда жил у него в ашраме в Пуне.

— Мне хочется такую фотографию, — сказала я.

— Такой у меня больше нет, — он ответил. — Но я тебе дам другую. У меня очень много его фотографий. Я — личный фотограф Ошо.

Мы поглядели с ним друг на друга, как два далеко не чужих человека. И договорились назавтра встретиться — здесь, в магазине, сразу после открытия.

Совсем в другом настроении я вышла на улицу. Стемнело. Ветра не было, только ливень. Мы хотели вернуться в гостиницу, поесть что-нибудь и лечь спать. Ясно, что в такой обстановке Апокалипсиса никаких развлечений не предвиделось.

Но тут сквозь завесу дождя вспыхнули разноцветные огни, заиграла музыка, ударили барабаны, какие-то крики раздались, индийские песнопения… И мы с Лёней пошли на эти огни, на звуки песен, не понимая, что это вдруг такое началось.

Глава 12. Живое сердце санскрита

На плоской скале над пропастью под проливным дождем человек двадцать пытались установить чей-то громадный монумент. Он был обернут в брезент, оттуда торчали короткие руки с круглыми ладонями и растопыренными пальцами.

Под навесом на главной улице Алморы полыхали факелы из коровьего навоза, облитые топленым маслом. Гремел оркестр настолько громогласный, что, казалось, он уже звучал за гранью человеческого восприятия. Особенно наяривал один индус на здоровенном барабане, «гаук» называется, — такой гремучий, что даже здесь, в горах, среди больших ценителей чудовищного шума, его не позволено пускать в дело без особого разрешения городских властей!

При этом несколько индусов что есть мочи трубили в трубы разных величин и октав. Звенели бубны и литавры. Я с завистью смотрела, как шурует на гитаре из распиленного пополам кокосового ореха аптекарь нашей аптеки, где мы с Лёней купили несколько драгоценных аюрведических флаконов для Ирины Семашко. По струнам этой гитары, ее называют «урни», поводят бамбуковой тростью, и она издает всего два звука: один, похожий на мяуканье кошки, другой — на медвежий рев. Мне очень хотелось такую штуку, жаль, я нигде не видела, чтобы она продавалась.

У нас на глазах разворачивался какой-то праздник, какой — мы пока не знали. Ведь в Индии по любому поводу закатываются всенародные карнавалы. В честь каждого божества — не важно, в индуистском оно пантеоне или это мусульманский святой, сикхский гуру, христианский подвижник, племенное божество или джайнский тиртанкара. Когда приходит время благодарения богов, люди вместе предаются веселью, не обращая внимания на религиозные и кастовые траншеи.

К Усыпальнице святого Моин-уд-дина Чисти валом валят индусы, и сикхи, и мусульмане — все в один голос просят у него покровительства. «Дургу Пуджу» распространили по Индии бродячие бенгальцы. Неописуемо разношерстная компания аккуратно является на дневную мессу перед Рождеством Христовым кушать пудинги. Не говоря уж о карнавале в Гоа, который проводится накануне Великого поста. Или праздник Холи в честь Кришны в городке Вриндаване, где вообще все кому не лень осыпают и поливают друг друга яркими разноцветными красками! Праздник колесниц в Южной Индии, бумажных змеев в облаках, праздник качелей, лунных и солнечных затмений, праздник песен и молитв странствующих менестрелей-баулов… В Индии официально празднуется три Новых года в год — по трем календарям.

Не зря здесь говорят: «Двенадцать месяцев, тринадцать праздников».

И — не без иронии: «Денег нет, а все праздники соблюдает».

Повсюду царит веселье, выбрасывают из домов рухлядь, хижины заново покрываются смесью коровьего помета и глины… Списываются безнадежные долги; чем угодно — пусть даже и ничем — завершаются старые дела… Омовения, костры, молитвы, благодарственные молебны — праздник очищает тебя от грехов. Причем немаловажную роль в очищении индийца играет жидкость пентжа-гавия — смешение пяти «даров» коровы: пресного и кислого молока, топленого масла, коровьих лепешек и мочи. Набожные индийцы верят, что эта забойная смесь исцеляет от всех грехов и недугов, поэтому употребляют ее без всякой меры — и наружно, и внутрь. Во время священнодействия жрец обращается к пентжа-гавии со смиренною молитвой:

— О бог пентжа-гавия! Прости прегрешения смертным, которые станут вкушать тебя, моля об очищении телесном и душевном. Прости и нам, свершающим тебе поклонение, наши грехи, помилуй нас и спаси!

За неимением всех пяти компонентов, индус готов просто-напросто ограничиться мочой коровы. И вот, вслед за стадом коров, кроме пастуха, терпеливо шагают несколько благочестивых стариков и старух с медными кувшинами в руках. Счастлив тот, кто первым успел запастись душеспасительной жидкостью! С полным сосудом торопится он домой и, утолив свою жажду, угостив на славу семейство, выливает остатки себе на голову в качестве благовонного масла.

Из-за спин и голов столпившихся под навесом индусов, жующих бетель, потягивающих трубочки с гашишем (гашиш называют чарас ), мы с Лёней пытались разглядеть, что, собственно, происходит. Там, в глубине, на сцене сидел человек в белом одеянии и с выражением что-то декламировал.

Это была одна из тех великих старинных поэм, чтение которых обычно начинается, когда спадает жара — около восьми вечера, и продолжается до двух или трех ночи. Народ не скучает, не клюет носом, не дремлет, как мой папа Лев, когда он торжественно отправляется в театр или на концерт классической музыки. Однажды собрались в кино: моя мама Люся с Лёвой и папин брат дядя Валя с тетей Соней. Специально пошли на этот фильм — Марина Влади в главной роли — из-за Льва, он один его не смотрел, остальные смотрели.

— Только сели, вдруг слышим — какой-то храп, — рассказывает Люся. — Это Лёвочка заснул, как только погас свет и начались титры.

Индийский слушатель имеет многовековую традицию внимательного ночного слушания, хотя такие чтения длятся иногда месяцами, он ловит каждое слово, смакует, наслаждается, боится упустить какой-нибудь важный эпизод, душа его трепещет, глаза увлажняются, и так до тех пор, пока, например, «Махабхарата» с ее двумястами тысячами стихов не будет пройдена до конца.

Слушание здесь приравнивается ко встрече с живой истиной. «Кто читает и повторяет эту священную животворную «Рамаяну» (или «Махабхарату»), и слушает ее, — напоминает нам время от времени поэт и чтец, — освобождается от грехов и возносится со всеми потомками в высшие сферы небес! »

Чтец или, как его тут называют, певец — настолько благозвучны, музыкальны индийские старинные поэмы («Спой мне!.. — просил Махараджи. — Спой мне «Сундараканд» — о подвигах, которые вершил Хануман во имя божественного Рамы». Старик пел, а Махараджи слушал. Из глаз его текли слезы, как у ребенка), чтец в Индии — любимец богов, перед ним благоговеют, его осыпают подарками.

Порою бард из касты певцов пускается в дальний путь с богатым караваном, в одиночку обеспечивая безопасное продвижение по столь стремным местам, где и вооруженный до зубов отряд не спасет сокровища от разбойников. Караван безмятежно следует за проводником-поэтом, потому что всем известно: певец в Индии находится под неусыпным покровительством Шивы.

Не приведи господь, если такой караван попадет в засаду. Тогда бард во всеуслышание объявляет, что будет делать трагу. Любой злоумышленник в этом случае должен скорее уносить оттуда ноги. Ибо если угроза не подействовала, певец неумолимо приступает к ее исполнению: вонзает кинжал сначала себе в бок, но если и это не помогло — то в самое сердце.

После чего виновный в смерти певца, по верованиям индийцев, мигом попадает в лапы разъяренного Шивы, который жестоко мстит разбойнику, его касте, всей той области, где это приключилось, родные от него отвернутся, подельники не подадут руки, короче, самый закостенелый негодяй лучше сто раз ретируется, чем потом иметь такую кучу неприятностей.

Ну, мы устроились у ног артиста, сидим на корточках, в накуренной обстановке, и трепетно внимаем. А чтец прикрыл глаза, раскачивается, жестикулирует и что-то шпарит наизусть.

У них тут в Индии уникальная память.

Примерно, в пятом веке до нашей эры Валмики пропел «Рамаяну», в начале эры Вьяса выдохнул «Махабхарату», кто-то выслушал очень внимательно, шальным образом запомнил, причем не только суть и смысл, а слово в слово, до мелочей, до созвучий, где позабыл — присочинил… Не меньше тысячи лет эти практически нескончаемые поэмы брали с голоса, да и теперь передают из уст в уста… В общем, во все века этих вот носителей индийского эпоса посреди ночи разбуди, они с любого места как пойдут распевать свои преданья, только держись.

Люблю слушать разговоры, песни или чтение старинных эпических поэм на незнакомом мне языке! Просто счастье, честное слово. Люди разговаривают, волнуются, что-то пытаются доказать, а ты смотришь, слушаешь — и не понимаешь, слегка лишь улавливая глубинную вибрацию на уровне предвечного света.

Мой друг Серёга Седов мечтает совершить такое путешествие: поехать в какую-нибудь страну, не зная языка, и жить там до тех пор, пока не начнет понимать, о чем говорят местные жители. Тогда переезжаешь куда-то еще. И так странствовать по миру.

Или хотя бы по Индии!

Ибо целой жизни не хватит, чтоб изучить языки, высокопарно говоря, народов Индостана. Не будем даже упоминать о тьме диалектов и наречий, простом разговорном пракрите, о крутой смеси арабского, монголо-татарского и персидского, которую пускали в ход при дворах мусульманских владык, о мелких говорах племен, живущих на ассамо-бенгальской границе с Бирмой…

Возьмем основные, крупномасштабные! Ой, как ты долго не будешь понимать, к примеру, тамильский язык, или языки телугу, каннара, малаялам — мощные ветви дравидского древа.

Да плюс еще раскидистая крона индо-арийского ствола: хинди, урду, бенгали, маратхи, гуджарати, ория, ассамский, раджастани, пенджабский, синдхи, пушту, кашмирский — сложнейшие современные индийские языки, ведущие свое происхождение от санскрита.

Давно когда-то я услышала: в Московском университете был факультет, где изучали «мертвые» языки — латинский, древнегреческий и санскрит. И мне, вот такой балде (никаких способностей к языкам! ), вдруг страстно захотелось туда поступить, особенно манил санскрит, хотя я понятия не имела, что это такое. Клянусь, меня еле отговорили!

И только сейчас, работая над повестью-странствием в Индию, я вижу, к чему так неодолимо устремилась моя душа в бесшабашной юности.

Санскрит — один из самых загадочных на свете языков. Такое ощущение, будто на санскрите между собой общались боги и просто в порыве великодушия, как в новогоднюю ночь ребенку кладут под елку подарок, они осенили санскритом человечество.

Случилось это в те далекие времена, когда связующие цепочки тянулись за пределы видимого в пространства, населенные мифологическими существами, к небесным сферам и подземным мирам. Собственно говоря, латинское слово religio означает «связь».

Недаром санскритский алфавит из пятидесяти букв, где каждая буква имеет строгое и неизменное произношение, называется «девангари», буквально «обитель богов». Такое фонетическое совершенство давало возможность точно выговорить священный слог, это очень важно: любой звук, произнесенный на санскрите (без преувеличения! ), отражался на целой Вселенной.

С санскритом связана какая-то жгучая тайна, иначе непонятно, как мог он оказаться здесь, среди людей, такими трудами и муками отыскивающих слово, а и найдешь — видишь: не то! Не то!!!

И вдруг появляется он, такой многомерный, ритмический, мелодичный, санскрита, что означает «изысканный», «отточенный», «исключительно утонченный». На нем можно выразить все, причем не плоско и не одномерно, как мы немотствуем, не в силах погрузиться в глубину хоть сколько-нибудь значительных вещей. Но — в разных измерениях, сияя сотней отшлифованных граней, играя тысячью оттенков, — …если тебе есть что выразить!..

Естественно, на санскрите взялись разговаривать с богами (мы ведь тоже в своих молитвах стараемся приподняться над обыденной стилистикой: «Да будут чресла ваши перепоясаны и светильники горящи. », «Да явит тебе Господь светлое Лицо свое и помилует тебя…») Священные книги всей многоязыкой, многоплеменной Индии начертаны на санскрите. Как будто изначально в нем была заложена потребность соприкасаться с бесконечным.

Отсюда его тяготение к поэзии. Сама грамматика проникнута поэзией: один из первых санскритских словарей написан стихами.

Грамматика санскрита была оглашена лет за четыреста до нашей эры неким брамином Панини, о жизни которого, как о Валмики, о Вьясе — ничего не известно. Они — гении, звезды, полубоги, личная история в подобном случае неуместна.

Грамматика Панини состоит из четырех тысяч правил, своего рода алгебраических формул. «Знающий мою грамматику знает Бога! » — намекая на источник ее происхождения, воскликнул филолог древней Индии.

При этом разговаривать, читать и писать на санскрите считалось обязательным для более или менее культурного человека. Но только узкий круг заоблачно продвинутых людей, прошедших сложную брахманскую школу, безукоризненно владел санскритом.

Ты с детства окунался в его удивительную атмосферу, тебя пронизывали его токи и постоянно держали в поле поэтического существования, как если бы люди вокруг не говорили, а пели (есть, есть такие деревни, где только поют — на северных склонах Гималаев! ). Само присутствие на Земле живого санскрита будило в тебе желание постигнуть суть вещей и космическую гармонию.

Пока память свежа, дети разучивали словарь санскритских синонимов. Ребенок заучивал их тысячами, получая в результате энциклопедическое образование! Целое мироздание представало во всей своей красе, благодаря этому фейерверку синонимов. Синонимами какого-нибудь обычного с виду слова: природа, ночь, огонь или яйцо, можно было выстелить путь от мыса Коморин — самой южной точки Индии — до заснеженных Гималаев. Не говоря уже о мириадах имен Бога, причем каждое имя высвечивало иные оттенки смысла.

Я плачу, листая мой, вожделенный когда-то, «Словарь синонимов». Казалось, куплю его в «Академкниге» на улице Горького, и — как писателю — мне откроется небо в алмазах… Хотя в меру скромных сил он так старается помочь мне, бедолаге. И помогает ведь, помогает!..

Знакомый художник, младший сын писателя Ардова — в их доме на Большой Ордынке, приезжая в Москву, останавливалась Анна Ахматова, — рассказывал, как Виктор Ардов, известный юморист и охальник, доверительно говорил Анне Андреевне, отправляясь в гости:

— «Словарь рифм» — на полке над письменным столом.

Она смеялась.

Есть у меня, конечно, четырехтомник Даля — бездонный сундук, набитый сокровищами. Да слишком уж по-народному окрашен. Напишешь что-нибудь, типа «скалдырничал». А что это, небось никто не знает. Все как-то — через край.

А я по своей словарной бедности (мне даже Игорь Холин — великий русский поэт, автор строк: «У метро у Сокола — дочь мать укокала! » — говорил: «Что ж это у вас язык такой бытовой? Ваше назначение, Марина, знаете какое? Художника Лёню Тишкова беречь! »), я страстно люблю рабочие словари. Теперь вот мечтаю о «Словаре эпитетов». А раздобуду — и снова, боюсь, навалится тоска по санскриту, где каждое слово таило в себе лабиринты смыслов, даже один какой-нибудь корень из двух-трех букв мерцал разнообразием значений, конкретных и абстрактных.

Например, «gau» значит «корова». Но это означало также «луч света».

«Аswa» — «лошадь». И в то же время — «сила». В старинных «Ведах» все время повторяются молитвы об изобилии коров и лошадей. Многие ученые, которые пробуют вновь протоптать заросшую дорожку к санскриту, заявляют: древние арийцы — это примитивное пастушеское общество, которому были необходимы для выживания лошади и крупный рогатый скот.

Такие переводы один лингвист называл «неверные в силу своей дословности»!

Когда мудрец на классическом санскрите молится о даровании коров и лошадей, скорей всего, имеет он в виду не крупный рогатый скот, но очищенные жизненные энергии. А предлагая богу молоко коровы («корова»-то — «источник света»), он предлагает самый драгоценный из своих даров — плоды просветленного ума. Ну и так далее. Это я все, конечно, прочитала у разных очень умных людей.

Но вот что я вам скажу: санскрит — не мертв! Просто наш взгляд на мир стал более материалистичным, к тому же мы по ходу дела растеряли уйму синонимов — мы простоваты для санскрита, нам трудно услышать биение его живого сердца, поэтому он стал языком рек и травы, ветра и падающего снега.

А между тем еще в конце восемнадцатого века английские филологи, служившие в Индии, с изумлением обнаружили странное родство древнего санскрита с греческим и латинским языками, древнеславянским и древнегерманским, кельтской ветвью, древнеаве-стийским и новоперсидским, а главное — ошеломительное сходство древних санскритских слов и корней со словами сегодняшних наших европейских языков!.. Господи, боже мой: «мама», «папа», «брат», «сестра», «дочь», «корова» и многие, многие ключевые слова нашей жизни пришли из санскрита!

Слог «ра» — очень важный в ведийской культуре, означающий «дух». В старину река Волга так называлась: Ра, «Священная». От этого корня произошли слова: разум, радость, радуга — у-ух, много слов на «ра»!

А слог «ма» означает «материя». Стало быть, Ра-Ма — гармония духа и материи…

— …Рама! Рама! Рама! Рама!!! — повторял чтец на возвышении.

А мы — простые индусы — подхватывали хором, сложив перед собой ладони:

— Ситарама! Ситарама!.. [5]

Несколько часов, затаив дыхание, мы слушали с Лёней, жаль, уж не на санскрите Валмики, а на хинди поэта Тулси Даса — грандиозную эпопею ратных подвигов Рамы — очередного воплощения бога Вишну на Земле…

Глава 13. Рама Лила

Просто фантастика, но мы с Лёней в ту ночь угодили на празднование жизни Рамы — Рама Лилу! Лила — это божественная игра: когда Бог нисходит на Землю в образе человека и разыгрывает здесь, среди нас, простых смертных, героическо-любовную драму предельного накала, запечатлевая в коллективной памяти человечества яркий рисунок своей судьбы.

Так правитель миров и бог богов Вишну время от времени приходит к людям. А с ним его неразлучная возлюбленная Лакшми. Вишну — это смысл, сказано в священных писаниях, Лакшми — речь; Вишну — правление, Лакшми — благоразумие; Вишну — праведность, Лакшми — набожность; Он — мужское начало Вселенной, Она — мать этого мира, вне их вообще ничего не существует.

Если он принимает обличье небесного существа, она становится богиней. Если он рождается смертным, она пойдет с ним по жизни рядом любящей земной женщиной. Он — Рама, она — Сита. Он — Кришна, она Рукмини.

Кажется, теперь ни для кого не секрет, что возвращение души на Землю называется реинкарнация.

Однажды, читая лекцию в Институте современных искусств, я сказала:

— И вот, когда мы в следующий раз окажемся в этом лучшем из миров…

— Вы что, действительно так думаете? — спросила у меня студентка. — Откуда такая уверенность?

А я вообще об этом не думаю. Просто знаю, что я всегда буду и была. А рождение и смерть тела — это такие события в нашей вечной жизни, как встреча или разлука с любимым. («Тело мое обратится в пепел, дыхание мое смешается с воздухом, но не я и не мои дела. О разум, помни всегда об этом, помни об этом!.. »)

Вот и Лёня однажды написал в своем стихотворении:

Каменщик знает закон кирпича,

Булочник знает закон калача.

Ты же не знаешь закона простого:

Если умрешь, то родишься снова.

И тут же мы с ним в Москве идем мимо зоопарка на Красной Пресне, а там, у ворот, стоит мужик и предлагает сфотографироваться с живым питоном. Я говорю:

— Лёнь! Давай сфотографируемся с питоном? А он отвечает.

— Какая глупость — в своей единственной жизни — быть удавленным питоном во время фотосъемки!

У меня вообще Леня не имеет определенного мнения по поводу устройства Бытия.

«Чье это сердце светится

Надо мной, — спрашивает он, — когда

моешь посуду, помойку

выносишь, спишь,

утомленный

сверхурочным трудом,

на замочек закрывший дом? »

Для Махараджи не было ничего неясного в этом вопросе. Он любил повторять: «Куда бы я ни взглянул, я везде вижу только Раму, поэтому я всегда ко всему отношусь с почтением».

Во время Рама Лилы Махараджи посетил одну из тюрем. Заключенные в театральных костюмах разыгрывали историю «Рамаяны». Рядом с Махараджи уселся надзиратель и на протяжении всего представления высокомерным тоном рассказывал, кто за что и на какой срок попал в тюрьму. Неожиданно в зал вошел старик — отец надзирателя. Махараджи подозвал его и попросил выполнить аарти[6] в честь актера, сыгравшего Раму, коснуться его стоп…Тут уж и сам надзиратель исполнился смирения.

«Истории о Раме, — говорил Махараджи, — так прекрасны, что птицы сомнений в испуге разлетаются».

Индусы плакали, да я сама сижу зареванная, с красным носом, когда Сита решила на долгие годы последовать за своим мужем Рамой в изгнание по злому навету — в леса, где бродят жуткие демоны-ракшасы и дикие звери!

Десятиглавый король демонов Равана похитил Ситу и унес ее к себе на остров Ланку. Но безутешный Рама с помощью Ханумана узнал, где томится Сита. («О Хануман, — растроганно обратился к мурти Ханумана Махараджи, — ты принял крошечную форму, чтобы предстать перед Ситой, а затем ты стал огромным и устрашающим, чтобы сжечь Ланку! »)

С армией обезьян и медведей Рама двинулся освобождать возлюбленную. Войско обезьян возглавил Хануман, благодаря своей глубочайшей преданности Раме обратившись настоящим божеством!.. («Я низко кланяюсь Хануману, единственным желанием которого было оставаться преданным Рамы, — читал наизусть Махараджи поэму Тулси Даса. — Снова и снова Господь пытался возвысить его, однако он так был поглощен любовью, что не возвышался. И сказал ему Рама:

«Пока люди поют о тебе, ты будешь жить на Земле. Твое сердце истинно. Сын бога ветра, ты силен, как твой отец. Ради служения мне ты смог перепрыгнуть через океан, сжечь золотой город, убить демона и опустошить рощу Ашоки».

«Пустое, — ответил Хануман. — Я твой друг, и это главное! ».

Тогда Рама спросил, чего он желает. Хануман ответил:

«Надели меня безграничной преданностью тебе — источником высшего блаженства! »)

О Хануман, да возрадуются те, кто пребывает под покровом твоей милости! Любая работа мира, какой бы трудной она ни была, становится легко выполнимой. Семь дней и ночей длилась битва с десятиглавым Раваной. Лишь грозной стрелой бога Брахмы на исходе седьмого дня Раме удалось поразить этого страшилу. Охваченный пламенем, повелитель ракшасов запылал вместе с колесницей, конями и возничим… Мир был освобожден, влюбленные соединились.

Тут из-за кулис вышел человек в маске обезьяны, это Хануман. Некоторое время его роль заключалась в том, что он тихо стоял и светился. Внутренним светом! (Однажды Махараджи пригласил знаменитого ученого приехать в горы — провести чтение «Рамаяны». А тот привык выступать перед большой понимающей аудиторией. Он чистосердечно пожаловался Махараджи, что ему, такому светиле, в горах придется проводить чтение перед несколькими безграмотными сельскими жителями!

— Не переживай. Тебя слушает Хануман, — мягко ответил Махараджи.

Сколько раз он предупреждал, что Хануман и по сей день живет высоко в сосновых лесах! )

Все зашумели восторженно.

Я тоже давай кричать:

— Хануман! Милый Хануман!!!