Морган Робертсон 1 страница

Морган Робертсон

Тщета, или крушение «Титана»

Глава 1

Этот корабль был крупнейшим плавучим средством и величайшим

произведением человеческих рук. В его постройке и обслуживании участвовал

весь арсенал цивилизации -- все отрасли науки, все профессии и ремесла. На

его мостике были офицеры, которые, будучи цветом Королевского Флота, сверх

того сдали строгие экзамены по всем предметам, связанным со знаниями ветров,

приливов, течений и морской географии. Они были не просто моряками, но

учеными. Профессиональные навыки того же уровня обнаруживали работники

машинного отделения, а коридорные своей выучкой сравнились бы с персоналом

отеля высшего класса.

Два музыкальных ансамбля духовых инструментов, два оркестра, и

театральная компания развлекали пассажиров во время их бодрствования. Корпус

врачей смотрел за тленным, корпус капелланов -- за духовным состоянием всех

людей на борту. В то же время, великолепно обученная пожарная команда

развевала страхи мнительных пассажиров, а ежедневные упражнения с пожарной

машиной вошли в число судовых развлечений.

От его величественного мостика тянулись невидимые телеграфные линии --

к носу, кормовому машинному отделению, " вороньему гнезду" на фок-мачте, и

всем ответственным отсекам судна. Каждый провод присоединялся к циферблату с

разметкой и подвижным указателем, изображавшим знаки каждого приказа и

ответа, необходимые для управления тяжелым корпусом в доке или в море.

Благодаря этому почти вышли из обихода пронзительные, нервирующие крики

офицеров и матросов.

Поворотом рычага на мостике, в машинном отделении и еще в дюжине мест

на палубе в течение полуминуты закрывались девяносто две заслонки в

девятнадцати водонепроницаемых отсеках. Эти заслонки работали также

автоматически в случае доступа воды. При затоплении девяти отсеков корабль

оставался бы на плаву, а так как в любом известном морском инциденте

невозможно затопить такое их количество, " Титан" считался практически

непотопляемым.

Будучи весь стальным, и только для пассажирских рейсов, он не содержал

груза, чреватого разрушительными пожарами. Благодаря этой особенности

конструкторы избежали плоского, как у чайника, днища грузовых судов --

отчего с устремленными ввысь от самого киля бортами паровой яхты он имел

лучшие мореходные качества. Его длина была восемьсот футов, водоизмещение

семьдесят тысяч тонн, мощность семьдесят пять тысяч лошадиных сил, и в своем

испытательном плавании он шел на скорости двадцать пять узлов в час,

невзирая на все ветра, приливы и течения. Иными словами, это был плавучий

город, за стальными стенами которого было все, что уменьшает опасности и

неудобства Атлантического плавания -- все, что полезно для жизни.

Непотопляемый -- то есть неразрушимый -- он оснащался столькими

спасательными шлюпками, сколько полагалось по закону. Эти шлюпки, в

количестве двадцати четырех, содержались для надежности укрытыми и

привязанными за полуклюзы к верхней палубе, готовыми при спуске на воду

плавать с пятьюстами человеками. Он не имел громоздких спасательных плотов,

однако, согласно законам, один пробковый жилет приходился на каждую из трех

тысяч коек в отделениях для пассажиров, офицеров и экипажа. Кроме того,

около двадцати спасательных кругов размещались вдоль ограждения судна.

Учитывая абсолютное превосходство " Титана" над любым другим кораблем,

судоходная компания ввела применительно к нему такой порядок плавания,

который, хотя соблюдался еще не совсем открыто некоторыми капитанами, но

целиком одобрялся. " Титан" мог идти на всех парах в тумане, в шторм, в ясную

погоду, на Северном Пути [1], зимой и летом. Мотивы такого решения были

достаточно вескими. Во-первых, " Титан" может быть ударен другим судном, но

благодаря высокой скорости ударная сила распределится на большей

поверхности, отчего другой корабль понесет больший ущерб. Во-вторых,

агрессивный " Титан" разрушит другое судно даже на убавленной скорости,

ограничиваясь повреждением своего носа; на полной же скорости он разрежет

судно надвое, с ущербом для себя не более, чем на слой краски. Так или

иначе, меньшим из двух зол было повреждение меньшего корпуса. Третьим

соображением было то, что на предельной скорости можно скорее уклониться от

опасности. В-четвертых, рассматривался айсберг -- единственный плавучий

объект, который непобедим. Айсберг вдавит нос корабля, но лишь на несколько

футов дальше при полной, нежели малой скорости, и водой заполнятся в крайнем

случае три отсека -- что приемлемо ввиду еще шести свободных.

Следовательно, была полная уверенность в том, что при полной нагрузке

машин " Титана" его пассажиры смогут высаживаться на удалении три тысячи миль

с быстротой и регулярностью железнодорожного поезда. В своем первом плавании

корабль уже побил все рекорды, однако вплоть до третьего обратного рейса

время движения между Песчаным Крюком и Страшной Скалой [2] еще не сократилось

до пяти дней. Оттого среди двух тысяч пассажиров, принятых на борт в

Нью-Йорке, гулял слух о намерении совершить для этого решающее усилие.

---------------------------------------------------------------

Примечания.

[1] Северный Путь (Northern Lane Route) -- наименование, связанное с

трудами Мэтью Мори (Matthew-Fontaine Maury), американского гидрографа. В

1839 г. Мори первым усмотрел возможность сокращения времени плавания судов

за счет попутных ветров и течений (для данного пути это Гольфстрим), и уже

первые данные для Северной Атлантики позволили сократить почти в 2 раза

переход парусных судов из Нью-Йорка к экватору. Упорядоченное таким способом

мореплавание обещало уменьшить также сопутствующие риски. Британский " Акт о

морском страховании" 1906 г. трактует термин " морские опасности" (perils of

the seas) как относящийся только к случайным происшествиям и несчастным

случаям, т. е. не подразумевает ординарного действия ветров и течений. На

этом же основано соглашение 1898 г. между трансатлантическими пароходными

компаниями о пути регулярного движения в Северной Атлантике (North Atlantic

Track agreement), заключенное по инициативе Военно-Морского

Гидрографического Управления США. Между линиями движения на запад и на

восток устанавливался промежуток безопасности шириной 50-100 миль. Тем не

менее, если путь увязывается с направлениями ветров и течений, то вероятными

остаются столкновения кораблей с объектами, блуждающими и дрейфующими теми

же путями.

[2] т. е. между плавучими маяками на мысах Sandy Hook близ Нью-Йорка и

Daunt's Rock близ Куинстауна в Ирландии.

Глава 2

Силами восьми буксиров огромный корабль вывели на середину реки и

развернули носом вниз по течению. Когда на мостике лоцман что-то сказал,

первый помощник дал короткий свисток и повернул рычаг. Буксиры подобрали

свои тросы и отошли. Из внутренностей судна послышался запуск малых

двигателей, открывавших дроссели трех главных машин. Завертелись три гребных

винта и гигант, по колоссальному корпусу которого пробегала частая дрожь,

медленно двинулся в море.

Восточнее Песчаного Крюка лоцман был высажен и началось плавание. В

пятидесяти футах ниже палубы, среди адского шума, жары, света и тени,

помощники кочегаров катили в тачках отборное топливо из бункеров к топочным

отверстиям, и полуобнаженные кочегары с чертовски измученными лицами швыряли

его в восемьдесят прожорливых раскаленных горнил. Смазчики машинного

отделения с масленками и ветошью двигались туда-сюда среди порывистой,

крутящейся, сверкающей стали под присмотром людей, улавливавших фальшивые

ноты в смешанном звуке нагруженного подшипника -- нескладное стальное

щелканье, производимое ослабленной шпонкой или гайкой. Тем временем,

палубные матросы установили на двух мачтах треугольные паруса, обещавшие

рекордную скорость, а разбредшиеся пассажиры нашли себе более или менее

общие занятия. Некоторые, хорошо укутавшись, погрузились в кресла -- ибо,

несмотря на апрель, соленый воздух был холодным. Другие гуляли по палубе,

осваиваясь с " морскими ногами", другие слушали оркестр в музыкальном зале,

иные читали или писали в библиотеке. Некоторые остались в своих койках по

случаю морской болезни, вызванной легкими качаниями судна на донной волне [1].

После очистки палуб вначале полуденной вахты возобновилась нескончаемая

уборка, которой моряки на пароходе уделяют столько времени. Бригада

матросов, возглавленная боцманом шести футов роста, по правому борту

направилась к корме с ведрами и кистями, и люди заняли свои места у

ограждения.

" Шлюпбалки [2] и пиллерсы [3], ребята, забудьте о леере [4]", сказал боцман.

" Дамы, вам лучше немного отодвинуть назад свои кресла. Роуланд, слезай

оттуда -- не то упадешь за борт. Забери вентилятор -- нет, ты краску

разольешь -- убери ведро и возьми у старшины наждачную бумагу. Работай

внутри, пока не протрезвеешь. "

Матрос, к которому он обращался -- обыкновенного вида мужчина в

возрасте около тридцати лет, здоровую энергичность которого выдавали бы

черная борода и бронзовый загар, не будь водянистых глаз и неверных движений

-- оторвался от поручня и потащился вперед со своим ведром. Сравнявшись с

дамами, которых остерегал боцман, он остановил взгляд на одной -- молодой

женщине с золотистыми волосами и глазами морской голубизны, -- вставшей,

когда он приблизился. Он вздрогнул и отшатнулся в сторону, словно избегая

ее, и прошел дальше, слегка подняв руку в смущенном приветствии. На удалении

от боцмана он прислонился к рубке и красил, прижав к груди свою руку.

" Что это? ", утомленно пробормотал он; " возбуждение от виски или

прощальная дрожь угасшей любви. Уже пять лет -- и один ее взгляд может

остановить в венах кровь -- может вернуть всю страсть и чувство

беспомощности, ввергающие мужчину в безумие -- или это. " Он взглянул на свои

дрожащие руки, все в шрамах и смоле, пошел дальше и вернулся с наждачной

бумагой.

Молодая женщина также была взволнована этой встречей. На ее миловидном,

но слегка усталом лице промелькнуло выражение, смешанное из удивления и

тревоги. Не отвечая на его беглое приветствие, она схватила маленькую

девочку, стоявшую за ней на палубе, и, повернувшись к салонной двери,

заспешила в библиотеку. Там она опустилась в кресло рядом с господином

военной наружности, который поднял глаза от книги и заметил: " Привиделся

морской змей, Мира, или Летучий Голландец? Что случилось? "

" Ох, нет, Джордж... ", возбужденно ответила она. " Здесь Джон Роуланд --

лейтенант Роуланд. Я его видела только что... он так изменился... он пытался

заговорить со мной. "

" Это... твой мятежный поклонник? Ты знаешь, что я его никогда не видел,

и ты сама мало рассказывала о нем. Что он -- в первом классе? "

" Нет, он скорее всего простой матрос, он работает, и у него поношенная

одежда... такая грязная. Похоже, он опустился... очень низко. А все оттого,

что... "

" Потому, что ты отвергла его? Но ведь здесь ты не виновата, дорогая.

Если в мужчине это есть, он опускается в любом случае. Нашла ли ты его

оскорбленным? Жалуется он или злится? Ты ужасно встревожена. Что он сказал? "

" Я не знаю... он ничего не сказал... Я всегда опасалась его. После

этого мы встречались только три раза, у него был такой пугающий вид... и он

был очень вспыльчив, упрям, и ужасно сердит... тогда. Он обвинял меня в том,

что я ввела его в заблуждение, что я играла с ним; он также что-то говорил о

вечном законе удачи, и о высшем равновесии событий... всего сказанного им я

не смогла понять -- кроме того, что, поскольку свое страдание мы навязываем

другим, оно ложится на всех равномерно. Потом он ушел... очень

взволнованным. Я после этого всегда ждала, что он будет как-то мстить --

может быть похитит Миру -- нашу девочку. " Она прижала улыбавшуюся дочь к

своей груди и продолжила. " Сначала он нравился мне, до того, как я узнала,

что он был атеистом... да, Джордж, он в самом деле отрицал существование

Господа -- и это при мне, христианке. "

" Должен сказать, он был удивительно смелым", улыбаясь сказал он " не

зная тебя достаточно хорошо. "

" После этого я уже едва понимала его", заключила она. " Я чувствовала

себя словно в присутствии чего-то нечистого. Я все же думала, как славно

было бы сохранить его для Господа, и пыталась убедить его в спасительном

милосердии Иисуса. Но он лишь высмеивал все, что свято для меня; сказал,

что, как бы он ни чтил мои убеждения, он не настолько циничен, чтобы

соглашаться с ними. И что он хотел бы оставаться честным к себе и к другим,

искренне выражая при этом свое неколебимое безверие. Как будто возможна

честность без Божьей помощи... и затем, однажды, я уловила запах

спиртного... от него обычно исходил табачный запах... и я потеряла надежду.

И уже после этого он исчез. "

" Выйдем, и покажи мне этого нечестивца", сказал ее муж, поднимаясь. Они

подошли к двери, и молодая женщина выглянула наружу. " Он последний среди тех

людей, там дальше... возле каюты", сказала она обернувшись. Ее супруг вышел.

" Как! Наш отпетый разбойник надраивает вентилятор? Вот так

Роуланд-мореход! Какое падение! Не из-за потери ли офицерского достоинства

он сбился с пути? Упился до чертиков на приеме у президента, правда? Я,

кажется, читал об этом. "

" Да, он лишился своего места и был ужасно опозорен", ответила его жена.

" Что ж, Мира, теперь мы для него недосягаемы. В следующие несколько

дней мы еще встретимся, но на верхней палубе тебе лучше держаться от него

подальше. Если он не совсем еще стал бесчувственным, он в таком же смущении,

как и ты. Сейчас лучше оставайся внутри -- делается туманно".

- - - -- -

Примечания.

[1] Употребленный Робертсоном многозначный термин ground swell

переводится как " донная волна" ввиду следующих обстоятельств. Корабли идут

из Нью-Йорка в Атлантику по волновым возмущениям большей или меньшей длины

-- океанской зыби (swell), являющейся отдаленным следствием штормового

ветра. Такие волны при спокойствии океана незаметны, и тем более внезапны

приступы морской болезни у людей на раскачивающемся судне. Однако убывающая

вблизи берега зыбь оставляет в покое крупные корабли, отчего болезненную

качку приходится связывать с глубинными волнениями. Насколько тщетно ждать в

этом случае от зыби ее обычного действия, спустя 14 лет можно было узнать у

пассажиров " Титаника", запомнивших остановку посреди океана:

" Достигнув верхней палубы, мы увидели множество скопившихся там людей.

Некоторые были вполне одеты, включая пальто и на всякий случай одеяла. Те,

кого застиг врасплох призыв надевать спасательные пояса, спешно укутались

одеялами и едва ли были готовы к холодной ночи. К счастью, этого было

достаточно при безветрии, к тому же с полной остановкой машин исчез ветерок,

поднятый движущимся судном, и " Титаник" мирно лежал на морской поверхности

-- недвижный, спокойный, даже едва-едва не качающийся в колышущемся море.

Как мы убедились, море было тихим, словно внутреннее озеро, исключая легкую

зыбь, которой невозможно было сообщить движение кораблю размером с

" Титаник". " (Л. Бизли. Гибель " Титаника": его история и уроки, III. Перевод

Д. Митюкова. )

[2] шлюпбалка -- две балки на борту судна с талями на их концах для

опускания и поднимания шлюпок, а также помещения их на палубе.

[3] пиллерс -- вертикальная стойка, устанавливаемая в межпалубном

пространстве и в трюме судна.

[4] леер -- туго натянутый и закрепленный обоими концами трос, служащий

для крепления парусов и ограждения борта.

Глава 3

Когда вахта перешла за полночь, усилился северо-восточный ветер,

который вместе с движением парохода создавал (насколько это обнаруживалось

на палубе) вполне штормовой напор холодного воздуха. Встречные волны,

слишком изменчивые для судна такой протяженности, часто бились о " Титан",

умножая беспрерывную вибрацию от машин. Каждую такую волну сопровождало

густое облако брызг, достигавшее " вороньего гнезда" на фок-мачте и

ударявшееся в рулевую рубку на мостике текучими снарядами, способными

разбить обычное стекло. Туманная пелена, в которую с полудня углублялся

корабль, все еще облекала его -- сырая и беспроглядная. И следом за этой

серой стеной впереди, с двумя палубными офицерами и тремя впередсмотрящими,

чье зрение и слух предельно напрягались, великий гонщик мчался, не убавляя

своей скорости.

В четверть первого из темноты по краям восьмидесяти-футового мостика

явились двое и выкрикнули первому помощнику, только что принявшему

дежурство, имена сменивших их людей. Опершись на рулевую рубку, помощник

повторил имена старшине-рулевому внутри рубки, который занес их в вахтенный

журнал. Затем люди ушли -- к своему кофе и " трюмной вахте". Скоро на мостик

явился еще один промокший человек, доложивший о смене в " вороньем гнезде".

" Роуланд, ты говоришь? " -- гаркнул офицер, заглушая вой ветра. " Это тот

человек, которого вчера взяли на борт нетрезвым? "

" Да, сэр. "

" Он еще пьян? "

" Да, сэр. "

" Хорошо, достаточно. Старшина, впишите Роуланда из " вороньего гнезда, "

сказал помощник и, сделав из своих ладоней рупор, прогрохотал: " Эй там, в

" вороньем гнезде! "

" Да, сэр, " пришел ответ, звонкий и чистый на ветру.

" Смотреть в оба -- наблюдать внимательно"

" Слушаюсь, сэр. "

" Судя по ответу, он бывший военный моряк. Плохой народ. " пробормотал

офицер. Он вернулся на свое место спереди мостика, где деревянные перила

создавали некоторое укрытие от сырого ветра. Начиналась его долгая смена,

заканчивавшаяся только с появлением его подвахтенного, второго помощника,

спустя четыре часа. Разговоры -- кроме необходимых -- запрещались на мостике

между офицерами " Титана". Его напарник, третий помощник, стоял возле

большого палубного нактоуза [1], только что сменив позу для беглого осмотра

компаса, казавшегося его единственным занятием в море. Боцман и вахтенный

перемещались вперед и назад под укрытием одной из нижних рубок, наслаждаясь

бесценными двумя часами перерыва, дозволенными судовым режимом. Ибо с

окончанием следующей вахты дневная работа завершалась, а в два часа

начиналась уборка межпалубного пространства -- первая из работ нового дня.

Между тем, пробила первая склянка, повторенная в " вороньем гнезде" и

далее протяжным криком " все хорошо! " впередсмотрящих, когда ушел спать

последний из двух тысяч пассажиров, оставив вахтенным пространные каюты и

помещения третьего класса. Тем временем, капитан мирно спал в своей каюте за

штурманской рубкой -- командир, никогда не командовавший, исключая

угрожающие кораблю обстоятельства, ибо во время захода и выхода из порта

управлял лоцман, а в море -- помощники капитана.

Раздались вторая склянка и положенные ответы. Пробила третья склянка, а

боцман со своими людьми еще только готовились к последней затяжке табачного

дыма, когда сверху раздался звон и прозвучал крик из " вороньего гнезда":

" Что-то впереди, сэр,... не могу разобрать. "

Первый помощник бросился к телеграфу в машинном отделении и схватил

рычаг. " Кричи громче, что тебе видно", заревел он.

" Лево руля, сэр... справа по носу корабль... совсем близко" прозвучал

крик.

" Лево руля... руль на борт" повторил первый помощник старшине-рулевому

у штурвала -- тот повторил и исполнил. Однако с мостика еще ничего не было

видно. В кормовом отделении мощный рулевой двигатель повернул румпель до

отказа; все же, раньше чем курсовая черта пересекла три деления картушки

компаса, неясный туманный сумрак впереди разрешился квадратными парусами

тяжело нагруженного судна, пересекающего курс " Титана" на расстоянии меньше

чем в половину его корпуса.

" Адское проклятье! " рявкнул первый помощник. " Рулевой, держать курс"

крикнул он. " Внимание всем на палубе и внизу. " Он повернул рычаг для

закрытия водонепроницаемых отсеков, нажал кнопку с меткой " каюта капитана" и

слегка присел в ожидании крушения.

Случившееся едва ли было крушением. От небольшого толчка сотряслась

передняя часть " Титана" и, соскальзывая по фор-марсу [2] и грохоча по палубе,

дождем посыпался мелкий рангоут[3], паруса, шкивы и тросы. Затем невидимые в

темноте правый и левый борт столкнулись с двумя еще более темными

очертаниями -- двумя половинами разрезанного корабля. С одного из этих

очертаний, где все еще светился нактоуз, послышался голос моряка,

выделившийся из смеси криков и воплей:

" Да настигнет Божья кара вас и ваш нож для сыра, конченные вы убийцы. "

Темнота за кормой поглотила темные очертания, крики заглушились гулом

шторма, и " Титан" продолжил свое движение. Рукоятку телеграфа к машинному

отделению первый помощник не поворачивал.

Боцман скачками одолел ступени к мостику за инструкциями, касающимися

дальнейших его действий.

" Поставьте людей к местам собраний и дверям. Всех, кто явится на

палубу, посылайте в штурманскую рубку. Пусть вахтенный выяснит все, что

разузнали пассажиры, и как можно скорее уберите эти обломки. " Когда помощник

отдавал эти указания, его голос хрипел от напряжения, а слова боцмана " да,

да, сэр" звучали так, словно он задыхался.

- - - -- -

Примечания.

[1] нактоуз -- прикрепленный к палубе деревянный шкафчик с судовым

компасом.

[2] фор-марс -- площадка на передней мачте для управления парусами,

расположенная в месте соединения частей мачты.

[3] рангоут -- деревянные части парусного вооружения.

Глава 4

Наблюдатель из " вороньего гнезда" с высоты 60 футов от палубы видел все

детали этого кошмара -- от появления впереди из тумана верхушек парусов

обреченного судна до того момента, когда внизу его товарищи по вахте

разрезали в трюме последний узел на запутавшихся обрывках снастей. В четыре

склянки его смена закончилась, и он спустился вниз, будучи едва в силах

держаться за тросы. У ограждения его встретил боцман.

" Доложи о смене, Роуланд, " сказал он, " и ступай в штурманскую! "

На мостике первый помощник, называя имя его сменщика, пожал ему руку и

повторил команду боцмана. В штурманской рубке он увидел сидевшего за столом

капитана " Титана" с бледным лицом и напряженного, и всех вахтенных с палубы,

исключая помощников, впередсмотрящих и старшины-рулевого. Были также каютные

и кое-кто из трюмных вахтенных, считая кочегаров и контролеров угля, а также

лодырей-осветителей, старшин-сигнальщиков, и наконец мясников, разбуженных

внезапным сотрясением огромного полого ножа, внутри которого они жили.

У двери стояли помощники плотников с футштоками в руках, только что

показанными капитану -- сухими. Все лица, начиная с капитанского, выражали

ужас и ожидание. Старшина-рулевой проводил Роуланда в помещение и сказал:

" Инженер из машинного отделения не ощутил столкновения, сэр, и в

кочегарке не заметно беспокойства. "

" Дежурные, судя по вашим словам, в каютах тишина. А что в третьем

классе? Он уже вернулся? " Когда капитан говорил это, явился другой дежурный.

" В третьем классе все спят, сэр, " сказал тот. Старшина-рулевой доложил

то же самое о состоянии носового кубрика.

" Очень хорошо, " сказал капитан, вставая; " по одному заходите в мой

кабинет -- вахтенные первыми, затем старшины, следом матросы.

Старшинам-рулевым наблюдать за дверью, чтобы никто не вышел прежде, чем

закончится наш разговор. " Он прошел в другую комнату в сопровождении

появившегося старшины-рулевого, шедшего теперь на палубу с заметно

улучшенным выражением лица. Другой человек зашел и вышел, следом еще один и

еще, и так через священные пределы прошли все матросы кроме Роуланда. На

лице каждого, кто возвратился оттуда, отражалась радость или удовлетворение.

При виде Роуланда капитан, сидевший за столом, указал ему на кресло и

спросил его имя.

" Джон Роуланд, " ответил он. Капитан записал.

" Мне известно, " сказал он, " ты был в " вороньем гнезде", когда случилось

это злосчастное столкновение. "

" Да, сэр; и я доложил о том корабле, как только увидел его. "

" Ты здесь не для выслушивания упреков. Ты прекрасно знаешь, конечно,

что ничего не могло быть сделано -- ни избежать этого ужасного бедствия, ни

спасти жизни после него. "

" Ничего -- при скорости двадцать пять узлов в час в густом тумане,

сэр. " Капитан глянул на Роуланда внимательно и нахмурился. " Мы не будем

обсуждать скорость корабля, дорогой мой" сказал он, " или правила компании.

При расчете в Ливерпуле ты получишь именной пакет с сотней фунтов

банкнотами. Это будет платой за твое молчание об этом столкновении --

огласка которого свяжет компанию долгами и никому не поможет. "

" Нет, капитан, я не возьму его. Наоборот, сэр, как только появится

возможность, я расскажу об этом оптовом убийстве! "

Капитан откинулся назад и пристально взглянул на искаженное лицо и

дрожащее тело матроса, имевшие так мало общего с его вызывающей речью. В

обычной ситуации он послал бы его на палубу к своим помощникам. Но сейчас

был особый случай. Водянистые глаза отражали потрясение, ужас и благородное

негодование. Его произношение выдавало образованность. Последствия же,

грозившие капитану и его компании -- уже осложненные попыткой избежать этих

последствий, -- которые Роуланд мог усугубить, были столь серьезными, что

неуместно было призывать его к ответу за дерзость и нарушение субординации.

Капитану оставалось идти навстречу демону и умиротворять его на почве

человеческих отношений.

" Осознаешь ли ты, Роуланд, " спросил он спокойно, " что ты останешься в

одиночестве... что будешь дискредитирован, потеряешь место и наживешь

врагов? "

" Я осознаю больше этого, ответил возбужденный Роуланд. " Я знаю о

власти, которой вы наделены, как капитан. Я знаю, что по вашему приказу на

меня могут одеть наручники за преступление, какое вам будет угодно

вообразить. И что вашей никем не засвидетельствованной, ничем не

подкрепленной записи в вахтенном журнале хватит для заключения меня

пожизненно. Но я также кое-что смыслю в законах адмиралтейства, так что из

места заключения я могу отправить вас и вашего первого помощника на

виселицу. "

" У тебя ошибочное понятие о свидетельстве. Я не могу обосновать твою

виновность записью в вахтенном журнале, как и ты, будучи заключенным,