Сумерки богов 13 страница

Гримм смотрел на него, и в каждой черточке его лица проступало сомнение.

— Видишь? Я уже не выхожу из себя, — Рэмси поднял руку в знак примирения. — Я понимаю, почему ты поверил в эти рассказы обо мне. Когда-то я был необузданным, эгоистичным распутником, но это уже в прошлом. Я не могу тебе этого доказать, только время докажет мою искренность. Ты можешь хотя бы допустить это?

Гримм фыркнул.

— Конечно, Логан. Это я могу допустить. Ты мог стать другим.

“Еще хуже”, — добавил он про себя и снова повернулся к огню.

Услышав, как Рэмси повернулся, чтобы выйти из комнаты, Гримм не смог удержаться, чтобы не спросить:

— Где Джиллиан?

Логан резко остановился и бросил холодный взгляд через плечо.

— В кабинете, играет в шахматы с Куином. Он намерен сделать ей сегодня предложение, так что я предлагаю оставить их наедине. Джиллиан заслуживает хорошего мужа, и если она ему откажет, я намерен сделать ей предложение вместо него.

Гримм сухо кивнул. После этого он несколько минут старался не допустить в голову мысли о Джиллиан — о Джиллиан, устроившейся в уютном кабинете наедине с Куином; который собирается сделать ей предложение, — и, не преуспев в борьбе с самим собой, он снова вышел в ночь, обеспокоенный словами Рэмси гораздо больше, чем ему хотелось это признавать.

Пробродив по саду почти полчаса, Гримм вдруг понял, что нигде не видно его жеребца. А ведь он оставил его во внутренней загороди меньше часа назад! Оккам редко уходил далеко от замка.

Озадаченный, Гримм обыскал внутреннюю и внешнюю загороди, посвистывая по пути, но не услышал ни ржания, ни топота копыт. Затем он обратил задумчивый взгляд к конюшням, стоявшим на краю внешнего двора замка. Внутри него зашевелились тревожные предчувствия, и он пустился к надворной постройке бегом.

Ворвавшись в конюшню, Гримм резко остановился. Там царила неестественная тишина, воздух наполнял странный запах — резкий, едкий, похожий на вонь протухших яиц. Перед тем как войти в помещение, Гримм некоторое время вглядывался во мрак и заносил в память каждую деталь. Кучи сена на полу — нормально. Масляные лампы, подвешенные к балкам, — тоже нормально. Все калитки закрыты — снова нормально.

Запах чего-то сернистого — определенно не нормально. Но и недостаточно, чтобы о чем-то догадаться.

Гримм осторожно шагнул в конюшню, свистнул и был вознагражден приглушенным ржанием из стойла в дальнем конце конюшни. Усилием воли он сдержал себя, чтобы не кинуться вперед.

Это — ловушка!

Хотя невозможно было понять, в чем, собственно, таилась угроза, опасность явственно сочилась с балок низкой постройки. Чувства его обострились. Что же идет не так? Сера?

Гримм задумчиво прищурился, шагнул вперед и легонько пнул ногой клочок сена на полу, затем наклонился и отодвинул густой пучок клевера.

И тихо присвистнул от изумления.

Затем снова пнул ногой сено в другом месте, прошел пять шагов вперед, сделал то же самое, сделал пять шагов влево и повторил движение. Проведя рукой по пыльному каменному полу под сеном, он сгреб пригоршню мелкозернистого черного пороха.

“О Боже! ”. Весь пол конюшни устилал ровный слой черного пороха. Кто-то щедро посыпал камни, затем набросал сверху сена. Черный порох делали из смеси селитры, древесного угля и серы. Многие кланы для производства боеприпасов собирали селитру в конюшнях или вокруг них, но по полу был разбросан уже готовый черный порох, тщательно измельченный в однородные гранулы и обладающий смертоносными взрывными свойствами, к тому же размещенный с определенным умыслом. Это все отнюдь не было похоже на навоз, из которого получали селитру. Сочетание горючести сена с естественным изобилием свежего навоза превращало конюшню в ад, ожидающий взрыва. Одна искра — и она взлетела бы на воздух, как разорвавшаяся бомба. Упади одна лампа, или хотя бы масляная огненная капля, и здание вместе с половиной двора замка утонуло бы в пламени взрыва.

Оккам тихо заржал, в его ржании слышался страх безысходности. Он был в наморднике, понял Гримм. Кто-то надел намордник на его коня и запер его в стойле, устроив смертельную ловушку.

Он никогда не допустит, чтобы его конь снова обгорел, и кто бы ни придумал эту ловушку, этот человек достаточно хорошо знал его слабые места. Гримм неподвижно стоял в десяти шагах от двери — достаточно близко, чтобы можно было отбежать на безопасное расстояние, если загорится сено. Но Оккам находился в запертом стойле, в пятидесяти ярдах от безопасного места, и в этом заключалась основная проблема.

Бессердечный человек на его месте повернулся бы и ушел. В конце концов, что такое конь? Животное, используемое человеком для своих целей. Гримм фыркнул. Оккам был царственным, прекрасным созданием, обладающим умом и такой же способностью страдать от боли и страха, как и любой человек.

Нет, он никогда не бросит своего коня!

Гримм едва успел додумать эту мысль, как что-то влетело в окно, и солома моментально вспыхнула.

Гримм ринулся в пламя.

Сидевшая в уютном кабинете Джиллиан рассмеялась, сделав шах и мат слоном, и украдкой выглянула в окно, что за последний час проделывала уже с дюжину раз, — она выискивала какие-нибудь признаки возвращения Гримма. С той самой поры, как она увидела, что он выезжал утром, она все время его высматривала. В тот момент, когда огромная серая туша Оккама медленно проплыла мимо кабинета, Джиллиан испугалась, что вскочит на ноги, как легкомысленная девчонка, и понесется бегом. Воспоминания о ночи, которую она провела, слившись с твердым, неутомимым телом Гримма, вызвали прилив крови к коже, обдавая ее таким жаром, на который не был способен ни один камин.

— Несправедливо! Как я могу сосредоточиться? Играть с тобой, когда ты была маленькой девочкой, было куда легче, — пожаловался Куин. — Теперь я не могу думать как следует, когда играю с тобой.

— Ага, это женские преимущества, — шаловливо протянула Джиллиан, будучи уверенной в том, что излучает недавно приобретенный чувственный опыт. — Разве я виновата, что твое внимание рассеивается?

Взгляд Куина задержался на ее плечах, которые почти не прикрывало платье.

— Я совсем не могу ни о чем думать, — заверил он ее. — Посмотри на себя, Джиллиан. Ты прекрасна!

Его голос стих до таинственного шепота.

— Джиллиан, девочка, мне хотелось бы обсудить кое-что с тобой.

— Т-с-с, Куин, — она приложила палец к его губам и покачала головой.

Куин отвел ее руку в сторону.

— Нет, Джиллиан. Я достаточно долго молчал. И я знаю, что ты чувствуешь, Джиллиан.

Он умышленно сделал паузу, чтобы подчеркнуть последние слова.

— И я знаю, что у тебя происходит с Гриммом.

Куин встретил ее взгляд спокойно, и Джиллиан моментально занервничала.

— Что ты имеешь в виду? — уклончиво спросила она.

Куин улыбнулся в попытке смягчить свои слова.

— Джиллиан, он не из тех, кто женится на девушке.

Прикусив губу, Джиллиан отвела глаза.

— Ты не можешь этого знать. Это все равно что сказать, что Рэмси не из тех, кто женится, потому что по тем рассказам, которые я слышала, он всегда был отъявленным бабником. Но лишь сегодня утром он клялся мне в своей верности. То, что мужчина не проявлял в прошлом склонности к венчанию, вовсе не означает, что он никогда не женится. Люди меняются.

Вот и Гримм определенно изменился, показав себя нежным и любящим мужчиной, — каким она всегда и считала его.

— Логан просил тебя выйти за него замуж? — нахмурился Куин.

Джиллиан кивнула.

— Этим утром. После завтрака он подошел ко мне, когда я гуляла по саду.

— Он сделал предложение? Но ведь он же знал, что я сам собирался это сделать!

Куин выругался, затем поспешно пробормотал извинения.

— Прости меня, Джиллиан, но меня злит, когда он так ведет себя за моей спиной.

— Я не согласилась, Куин, так что это неважно.

— Как он к этому отнесся?

Джиллиан вздохнула. Горец плохо воспринял отказ: у нее даже возникло ощущение, что ей едва удалось избежать опасного проявления его дурного нрава.

— Не думаю, чтобы Рэмси Логан привык получать отказы. Мне показалось, что он рассвирепел.

Куин рассматривал ее какое-то время, затем сказал:

— Джиллиан, девочка, я не собирался тебе этого говорить, но, полагаю, ты должна знать это, чтобы принять мудрое решение. У Логанов много земли, но мало золота. Логану нужно жениться, и жениться хорошо. Ты была бы подарком судьбы для его обедневшего клана.

Джиллиан бросила на него удивленный взгляд.

— Куин! Не могу поверить, что ты пытаешься опорочить моих женихов. Господи! Рэмси утром потратил четверть часа, пытаясь опорочить тебя и Гримма. Что это с вами, мужчины?

Куин напрягся:

— Я не пытаюсь опорочить твоих женихов, я говорю тебе правду. Логану нужно золото. Его клан умирает с голоду, и так продолжается уже много лет. Последнее время им едва удается сохранить за собой свои земли. В прошлом Логаны за звонкую монету шли в наемники, но в последние годы было так мало войн, что работы наемнику нигде не найти. Земля требует денег, а деньги — это то, чего у Логанов никогда не было. Ты была бы ответом на каждую их молитву. Прости меня за грубость, но если Логану удастся заполучить богатую невесту Сент-Клэр, его клан провозгласит его своим спасителем.

Джиллиан задумчиво покусывала губу.

— А ты, Куин де Монкрейф, почему ты желаешь обвенчаться со мной?

— Потому, что ты мне глубоко небезразлична, девушка, — просто ответил Куин.

— Возможно, мне следует спросить Гримма о тебе?

Куин закрыл глаза и вздохнул.

— Что же, собственно, не так с Гриммом в качестве кандидата в мужья? — наседала она, решив все выведать.

Взгляд Куина стал сочувственным.

— Мне бы не хотелось быть жестоким, но он никогда на тебе не женится, Джиллиан. Всем известно, что Гримм Родерик поклялся никогда не жениться.

Джиллиан не позволила Куину увидеть, как сильно его последние слова подействовали на нее, и прикусила губу, чтобы с ее уст не сорвались никакие опрометчивые слова. Она уже почти набралась смелости спросить его, почему это так, и действительно ли Гримм заявлял такое, когда ужасный взрыв потряс замок.

Стекла в рамах задребезжали, стены содрогнулись, и Джиллиан и Куин вскочили на ноги.

— Что это было? — ахнула она.

Куин подлетел к окну и выглянул во двор.

— О Боже! — закричал он. — Конюшни горят!

Глава 21

Джиллиан помчалась вслед за Куином, снова и снова выкрикивая имя Гримма, не обращая внимания на удивленные глаза прислуги и потрясенные взгляды Кейли и Хэтчарда. Взрыв поднял весь замок. Хэтчард стоял во дворе и выкрикивал распоряжения, организуя борьбу с враждебным пламенем, пожиравшим конюшни и пробиравшимся на восток, к замку.

Осень была достаточно сухой, чтобы огонь быстро вырвался из-под контроля, и теперь он уничтожал здания и урожай. Многолюдная деревушка из мазаных глиной соломенных хижин вспыхнула бы, как сухая трава, если бы пожар добрался до нее. Несколько подхваченных ветром искр могли уничтожить всю долину. Джиллиан постаралась вытолкнуть тревогу на задворки своего сознания; ей надо было найти Гримма.

— Где Гримм? Кто-нибудь видел Гримма?

Джиллиан проталкивалась сквозь толпу людей, заглядывая в лица, отчаянно стремясь увидеть горделивую осанку, проницательные голубые глаза, везде высматривая очертания большого серого жеребца.

— Не геройствуй, не геройствуй, — бормотала она себе под нос. — Хоть раз побудь просто человеком, Гримм Родерик! Побудь в безопасности.

Она не понимала, что произносила эти слова вслух, пока Куин, внезапно появившийся в толпе рядом, не посмотрел на нее внимательно и не покачал головой.

— Ох, девушка, ты его любишь, да?

Джиллиан закивала, и глаза ее наполнились слезами.

— Найди его, Куин! Спаси его!

Куин вздохнул и кивнул головой.

— Оставайся здесь, девочка. Я найду его для тебя. Обещаю.

Воздух прорезал жуткий крик попавшей в ловушку лошади, и Джиллиан резко повернулась к конюшням, ее душу пронзила ужасная догадка.

— Он ведь не может быть там, так ведь, Куин?

Выражение лица Куина словно вторило ее страхам. Ну, конечно же, мог, и наверняка он находится там. Гримм не мог стоять в стороне и наблюдать за тем, как гибнет его конь. Джиллиан точно знала это; он сам рассказал ей это в тот день, в Дурркеше. Для него крик ни в чем не повинного животного был столь же невыносимым, как и крик раненого ребенка или напуганной женщины.

— Ни один человек не смог бы выжить в этом аду.

Джиллиан не отрывала глаз от адского огня. Языки пламени взлетали вверх — высокие, как замок, ярко-оранжевые на фоне черного неба. Огненная стена дышала таким жаром, что почти невозможно было на нее смотреть. Джиллиан прищурилась, в отчаянной попытке разглядеть прямоугольное очертание конюшни, но тщетно. Ничего не было видно — лишь огонь.

— Ты права, Джиллиан, — медленно произнес Куин. — Человек не смог бы.

Словно во сне, девушка увидела, как в пламени выросла какая-то фигура. Как в каком-то кошмарном видении, бело-оранжевые языки пламени замерцали, за ними зарябил расплывчатый темный силуэт, из пламени вырвался всадник, помчался к озеру и вместе с лошадью ринулся в его прохладные воды. Послышалось шипение. Джиллиан затаила дыхание и выдохнула, лишь когда конь и седок вновь появились на поверхности.

Ободряюще кивнув, Куин понесся прочь, чтобы присоединиться к сражению против огненного ада, угрожавшего Кейтнессу. А Джиллиан, спотыкаясь, помчалась к озеру, к своему возлюбленному.

Когда Гримм стал выводить Оккама на каменистый берег, она бросилась к нему, упала в его объятия и спрятала лицо на его мокрой груди. Гримм прижал ее к себе, пока та не перестала дрожать, затем отстранил и нежно утер ей слезы.

— Джиллиан, — проговорил он грустно.

— Гримм, я думала, что потеряла тебя!

Она покрыла неистовыми поцелуями его лицо, ощупывая руками его тело, чтобы убедиться, что он не пострадал.

— О Боже, да у тебя даже нет ожогов, — озадаченно заметила она.

Хотя одежда висела на нем обуглившимися лохмотьями, а кожа немного порозовела, на гладком теле не было ни единого волдыря. Джиллиан посмотрела на Оккама — его, похоже, тоже пощадил огонь.

— Как такое возможно? — удивилась она.

— Ему опалило шкуру, но в целом с ним все в порядке. Мы быстро мчались, — сказал Гримм.

— Я думала, что потеряла тебя, — повторила Джиллиан.

Заглянув ему в глаза, она была поражена неожиданной и ужасной мыслью: хотя он и вырвался из пламени чудесно невредимым, ее слова отражали истину. Она действительно потеряла его. Как и почему, она не имела ни малейшего представления, но его сверкающий взгляд был полон сдержанной грусти. Он собирался уйти.

— Нет! — закричала Джиллиан. — Нет! Я не позволю тебе уйти! Ты не оставишь меня!

Гримм потупил взгляд в землю.

— Ну нет же! — настаивала она. — Посмотри на меня.

Его взгляд помрачнел.

— Я должен уйти, девочка. Я больше не навлеку на это место новых бед.

— Почему ты думаешь, что этот пожар из-за тебя? — спросила Джиллиан, борясь со своим собственным инстинктом, подсказывавшим, что пожар действительно был связан с ним. Она не знала причины, но тем не менее была уверена, что это правда.

— О! Ты такой самонадеянный, — смело напустилась она на Гримма, решив убедить его в том, что правда не была правдой — она была готова всеми правдами и неправдами удержать его.

— Джиллиан, — с досадой вздохнул он и потянулся к ней.

Джиллиан стала отбиваться от него кулаками.

— Нет! Не прикасайся ко мне, не обнимай меня, если это означает прощание!

— Я должен, девочка. Я пытался рассказать тебе — Господи, я пытался сказать это самому себе! Мне нечего предложить тебе. Ты не понимаешь, что все это невозможно. Как бы сильно я этого ни желал, я не могу предложить тебе той жизни, которую ты заслуживаешь. Такое, как этот пожар, случается со мной постоянно, Джиллиан. Быть рядом со мной опасно. За мной охотятся!

— Кто за тобой охотится? — зарыдала она, и мир вокруг нее стал разваливаться на глазах. Гримм рассерженно махнул рукой.

— Я не могу объяснить тебе этого, девушка. Тебе просто придется поверить мне на слово. Меня нельзя назвать нормальным человеком. Мог бы нормальный человек выжить после этого?

Он кивнул в сторону пожара.

— Тогда кто ты? — крикнула она. — Почему ты просто не скажешь мне этого?

Гримм покачал головой и закрыл глаза. После долгой паузы он снова открыл их. Его глаза горели ослепительным светом, и Джиллиан ахнула от промелькнувшего воспоминания — воспоминания пятнадцатилетней девушки, видевшей, как этот человек сражается с Маккейнами. Видевшей, как он, казалось, на глазах увеличивался, становился шире в плечах и крепче с каждой пролитой каплей крови. Видевшей, как его глаза горели, как угли, которые сгребли в кучу, слышавшей его леденящий душу смех. Удивлявшейся, как человек мог убить стольких врагов и остаться невредимым.

— Кто ты? — повторила она шепотом, страстно желая, чтобы он ее успокоил. Она молилась, чтобы он не был ничем большим, кроме как человеком.

— Воин, который всегда…

Гримм закрыл глаза.

“Любил тебя”, — мысленно сказал он.

Но он не мог произнести этих слов, потому что не мог исполнить того, что они обещали.

“Обожал тебя, Джиллиан Сент-Клэр. Человек, который не совсем человек, который знает, что ты никогда не сможешь принадлежать ему”.

Он вздохнул.

— Ты должна выйти замуж за Куина. Выйди за него замуж и освободи меня. Не выходи замуж за Рэмси — он недостаточно хорош для тебя. Но ты должна меня отпустить, потому что я не переживу, если ты умрешь у меня на руках, а это неминуемо, если мы будем вместе.

Он встретил ее взгляд, безмолвно умоляя ее не делать расставание еще труднее, чем оно есть.

Джиллиан оцепенела. Если этот мужчина собирается бросить ее, она заставит его пострадать. Она прищурилась, посылая ему бессловесный призыв быть храбрым, бороться за их любовь. Но он отвернулся.

— Спасибо тебе за эти дни и ночи, девочка. Спасибо, что подарила мне лучшие воспоминания моей жизни. Но сейчас скажи мне “прощай”. Отпусти меня. Оставь в памяти то чудесное время, которые мы делили, и отпусти меня.

Из глаз Джиллиан потекли слезы. Он уже принял решение, уже начал удаляться от нее!

— Это неправда, Гримм! — взмолилась она. — Не может все быть так плохо. Что бы там ни было за твоими плечами, мы сможем справиться с этим, если будем вместе.

— Я животное, Джиллиан. Ты меня не знаешь!

— Я знаю, что ты самый благородный человек из тех, кого я встречала! Мне неважно, какой будет наша жизнь. Я буду жить любой жизнью, если это только будет жизнь с тобой, — прошептала она.

Когда Гримм медленно попятился, Джиллиан увидела, как жизнь исчезает из его глаз, а взгляд застывает и мертвеет. Она остро ощутила потерю: что-то внутри нее разом опустело, оставляя вакуум, засасывающий насмерть.

— Нет!

Он все пятился, Оккам шел за ним с тихим ржанием.

— Ты сказал, что обожаешь меня! Если бы я действительно была тебе небезразлична, ты бы боролся за то, чтобы быть со мной!

Гримм поморщился.

— Ты мне слишком небезразлична, чтобы причинять тебе боль.

— Трус! Ты не знаешь, что такое быть небезразличным, — страстно закричала она. — Быть небезразличным — значит любить. А любовь должна быть с кулаками! Любовь не ищет легких путей. Черта с два, Родерик, если бы любовь была таким простым делом, она была бы в жизни у каждого. Ты трус!

Гримм вздрогнул, и на подбородке бешено задергалась мышца.

— Я поступаю благородно.

— К черту благородные поступки! — вскричала Джиллиан. — У любви нет гордости, любовь стремится лишь к выживанию!

— Прекрати, Джиллиан. Ты хочешь от меня большего, чем я могу сделать.

Ее взгляд стал ледяным.

— Я вижу. Я думала, ты герой во всем. Но это не так. Оказалось, что ты просто человек.

Джиллиан отвела взгляд в сторону и затаила дыхание, гадая, достаточно ли она вывела его из себя.

— Прощай, Джиллиан.

Он вскочил на коня, и ей показалось, что они слились в одного зверя — переплетение теней, растворяющихся в ночи.

Джиллиан ощутила, как рушится ее мир. Он оставил ее! В самом деле оставил. Внутри нее зарождалось рыдание, такое мучительное, что она согнулась пополам.

— Ты трус, — прошептала она.

Глава 22

Ронин вставил ключ в замок, постоял в нерешительности, затем расправил плечи и посмотрел на высокую дубовую дверь, окованную сталью. Дверь под величественной каменной аркой возвышалась над ним. Над аркой были выдолблены слитые в одно слова “Deo non fortuna” — “Божьим промыслом, а не волей случая”. Долгие годы Ронин отвергал эти слова, отказываясь приходить сюда, полагая, что Бог оставил его. Выражение “Deo non fortuna” было девизом его клана, верившего, что их особые таланты были богоданными и имели определенную цель. Затем из-за его “таланта” умерла Джолин.

Ронин тревожно вздохнул и заставил себя повернуть ключ и толкнуть дверь. Проржавевшие петли скрипом выразили свой протест долгому бездействию. В дверном проеме заплясала паутина, и его поприветствовал заплесневелый запах забытых легенд. “Добро пожаловать в Зал Предков, — зашумели легенды. — Неужели ты действительно думал, что сможешь забыть нас? ”.

Зал был свидетелем тысячелетней истории клана Макиллихов. Высеченный глубоко в недрах горы, он взмывал на головокружительную высоту в пятьдесят футов. Изогнутые стены переходили в царственную арку, а потолок был раскрашен графическими изображениями эпических героев клана.

Его отец привел его сюда, когда ему исполнилось шестнадцать, рассказал ему об их благородной истории и руководил Ронином во время превращения — дал руководство, которым Ронин не смог обеспечить собственного сына.

Но кто мог подумать, что Гаврэл превратится намного быстрее, чем любой из них? Ронин никак не ожидал этого. Битва с Маккейнами, последовавшая вскоре после внезапной смерти Джолин, слишком изнурила Ронина, и он слишком проникся горем, чтобы заняться сыном. Хотя берсерков было трудно убить, при тяжелом ранении требовалось время для исцеления. И Ронину понадобилось несколько месяцев, чтобы поправиться. В тот день, когда Маккейны убили Джолин, от него осталась лишь оболочка, которая не хотела исцеляться.

Погруженный в свое горе, он прозевал превращение сына и не смог познакомить Гаврэла с жизнью берсерка, обучить тайным приемам управления кровожадностью. Его не оказалось рядом, чтобы все объяснить. Он не выполнил своего долга, и его сын убежал искать новую семью и новую жизнь.

По мере того как проходящие годы старили тело Ронина, он с благодарностью приветствовал каждую ноющую кость, каждый болящий сустав и каждый новый седой волосок, потому что все это приближало его еще на день к любимой Джолин.

Но пока что он не мог уйти к Джолин — еще оставались незавершенные дела. Его сын возвращался домой, и на этот раз он его не подведет.

С большим трудом Ронин переключил внимание с глубокого чувства вины на Зал Предков. Ему еще предстояло ступить за порог, и он гордо расправил плечи. Сжав в руке ярко горящий факел, Ронин стал пробираться сквозь паутину, и его шаги, как маленькие взрывы, эхом гремели в просторной палате. Он обошел несколько предметов заплесневелой, забытой мебели и прошел вдоль стены к первому портрету, вытравленному в камне более тысячи лет назад. Древние изображения были каменными изваяниями, окрашенными поблекшей смесью трав и глины. Более недавние портреты были рисунками углем.

У женщин на портретах была одна общая поразительная черта — их лица источали невыразимое счастье. Все мужчины тоже обладали общей чертой — у всех девятисот пятидесяти восьми были глаза ледяной голубизны.

Подойдя к портрету своей жены, Ронин поднял факел и улыбнулся. Если бы какое-нибудь языческое божество предложило ему сделку, сказав: “Я заберу все беды, выпавшие тебе в жизни, верну тебе молодость и дам тебе десятки сыновей, мир и покой, но у тебя никогда не будет Джолин”, — Ронин Макиллих рассмеялся бы ему в лицо. Он охотно пережил бы все, случившееся до этой трагедии, вновь, лишь бы любить Джолин, даже то мучительно короткое время, которое им даровала судьба

— Я не подведу его на этот раз, Джолин. Клянусь тебе, я позабочусь о том, чтобы снова обезопасить и наполнить надеждами замок Мальдебанн. И тогда мы вместе будем с улыбкой взирать на наш дом.

После долгой паузы он страстно прошептал:

— Я скучаю по тебе, женщина.

Удивленный Гиллес вошел в коридор, ведущий к Залу Предков, и остановился, в изумлении уставившись на открытую дверь. Пробежав по коридору, он ворвался в долго стоявший запертым зал, едва подавляя в себе вопли восторга при виде Ронина, больше не горбившегося, но гордо выпрямившегося под портретами своей жены и сына. Ронин не обернулся, но Гиллес и не ожидал этого: Ронин всегда знал, кто находится в непосредственной близости от него.

— Вели служанкам прибраться здесь, Гиллес, — распорядился Ронин, не отводя глаз от портрета своей улыбающейся жены. — Оставь зал открытым, пусть проветрится. И я хочу, чтобы вычистили весь замок так, как не чистили его с тех пор, когда была жива моя Джолин. Я хочу, чтобы все сверкало.

И Ронин широко развел руками.

— Зажгите факелы, и отныне пусть они постоянно, днем и ночью, горят здесь, как это было много лет назад. Мой сын возвращается домой, — гордо закончил он.

— Да, милорд! — воскликнул Гиллес, торопясь исполнять приказание, которое ожидал услышать целую вечность.

“Куда теперь, Гримм Родерик? ” — утомленно подумал он. Назад в Далкейт, посмотреть, не навлечет ли он новую бурю на эти благословенные берега?

Пальцы его сжались в кулаки, и он затосковал о бездонной бутылке виски, прекрасно осознавая, что не найдет в ней искомого забвения. Если берсерк пил достаточно быстро, то он мог почувствовать себя пьяным максимум на три секунды. Это не поможет.

Маккейны рано или поздно всегда находили его. Теперь он знал, что у них, должно быть, был шпион в Дурркеше. Вероятнее всего, это был кто-то, кто видел, как он рассвирепел во дворе таверны, и затем попытался отравить его. За долгие годы Маккейны научились нападать скрытно. Хитрые ловушки или простой численный перевес были единственными способами захватить берсерка, и ни один из них не был верным. Теперь, после того, как он дважды избежал ловушек Маккейнов, он знал, что в следующий раз они нападут большими силами.

Сначала они попробовали яд, затем пожар в конюшнях.

Гримм знал, что, останься он в Кейтнессе, они могли бы разрушить весь замок, в слепой ярости уничтожив весь род Сент-Клэров. Он уже познакомился с их уникальным первобытным фанатизмом, и это было незабываемым уроком.

К счастью, они потеряли его из виду в те годы, когда он жил в Эдинбурге. Маккейны были воинами, а не королевскими подхалимами, и они уделяли мало внимания событиям при дворе. Получалось, он прятался у всех на глазах. Затем, когда он перебрался в Далкейт, он встретил нескольких новых людей, и те, кого он встретил, были беззаветно преданы Хоку. Он стал терять бдительность и начал чувствовать себя почти… нормальным.

Какое завораживающее, мучительное слово: нормальный.

— Возьми это назад, Один. Я был не прав, — прошептал Гримм. — Я больше не хочу быть берсерком.

Но Одину, похоже, не было до него никакого дела.

И Гримму надо было взглянуть в лицо действительности. Теперь, после того как Маккейны снова нашли его, они изроют всю страну в его поисках. Для него было небезопасно приближаться к другим людям. Пришло время сменить имя, возможно, и страну тоже. Его мысли обратились к Англии, но против этого бунтовало все то шотландское, что было заложено в нем.

Как он сможет жить без надежды когда-нибудь снова прикоснуться к Джиллиан? Испытав такую радость, как сможет он вернуться к своему пустому существованию? Господи, было бы лучше, если бы он никогда не узнал, что жизнь может быть такой яркой! В ту роковую ночь над Тулутом, в глупом четырнадцатилетнем возрасте, он призвал берсерка, умоляя о даре мести и не понимая, насколько полной будет эта месть. Месть не возвращает мертвых, а умерщвляет мстителя.

“Но какой смысл в сожалении? ” — посмеивался он над собой — ибо он владел зверем, а зверь владел им, и это все так просто! Объявшая его покорность судьбе оставляла единственный вопрос: “Куда теперь, Гримм Родерик? ”.

И он направил Оккама в единственное оставшееся для него место: на мрачное Северное нагорье, где можно было затеряться в диких, безлюдных землях. Ему была знакома каждая пустая хижина и пещера, каждое укрытие от зимы, которая скоро покроет горы белыми шапками.

И ему снова станет так холодно.

Управляя Оккамом коленями, Гримм заплел волосы в боевые косички и подумал, может ли непобедимый берсерк умереть от чего-нибудь столь безобидного, как разбитое сердце.

Джиллиан печально посмотрела на почерневшую лужайку Кейтнесса. Все здесь напоминало о нем. Был ноябрь, и ненавистная лужайка будет чернеть до первого снегопада. Выходя из замка, она каждый раз невольно вспоминала ту ночь, пожар и уезжающего Гримма. Лужайка отлого спускалась вниз, покрытая широким, бесконечным ковром черного пепла. Исчезли все цветы. Пропал и Гримм.

Он бросил ее, потому что он трус.

Джиллиан попыталась найти ему оправдания, но их не находилось. Самый отважный человек, которого она знала, боялся любить. “Ладно, к черту его! ” — дерзко подумала она.