Федерико Моччиа 9 страница

Баби незаметно проскальзывает по танцполу и встает прямо под ними. Она чувствует странную эйфорию. «Беллини» сделал свое дело. Музыка ее захватывает. Она повинуется. Закрывает глаза и постепенно в танце пересекает танцпол. Покачивает головой в такт. Счастливая, немного пьяная, незаметная среди людей. Волосы разлетаются. Поднимается на высокий край танцпола. Сжимает руки и танцует дальше, поводя плечами, сжав губы, открывает глаза и смотрит вверх. Их взгляды проходят сквозь стекло и пересекаются. Стэп стоит и неотрывно смотрит на нее. В первую минуту он ее вообще не узнает. Поворачивается к Паллине и о чем‑ то спрашивает. Баби внизу не слышит, но догадывается, о чем. Паллина кивает. Стэп снова смотрит вниз. Баби улыбается, опускает глаза и вновь отдается танцу.

Стэп быстро уходит, не заботясь ни о чем и ни о ком. Полло качает головой. Паллина с разбега бросается на него и целует. Коренастый мужик на лестнице пропускает Стэпа бесплатно. Даже уважительно здоровается с ним. Стэп останавливается. Вот она, Баби, перед ним. Какой‑ то тип с длинными волосами и в бейсболке танцует рядом с нею, рассчитывая снять девочку. Увидев Стэпа, уходит туда, откуда пришел, сделав вид, что просто проходил мимо. Баби танцует, глядя прямо в глаза Стэпу, и он тут же тонет в их лазури. Молча, улыбаясь, они танцуют рядом. Дышат их глаза, их взгляды, их сердца. Баби раскачивается под музыку. Стэп приближается к ней. Настолько, что чувствует ее аромат. Она подносит руки к лицу и, танцуя, отходит дальше. Она сдалась. Он зачарованно глядит на нее. Она прекрасна. Таких чистых глаз он никогда не видел. Мягкие губы приглушенного цвета, бархатная кожа. Все в ней хрупко, но совершенно. Волосы, выбившись из‑ под повязки, свободно обрамляют лицо, весело танцуют вместе с ее улыбкой. Стэп берет ее за руку и притягивает к себе. Гладит ее по лицу. Они рядом. Стэп останавливается. Одна мысль вызывает у него трепет. А что если от неосторожного движения она рассыпется, как обманчивый хрустальный сон? Улыбается и уводит ее. Похищает из этого беспорядка, из отвязной толпы, от бешено дергающихся людей, обезумевших от собственных действий. Стэп проводит ее через море машущих рук, защищая от тычков, от двигающихся в ритме локтей, от случайных возбужденных движений. А выше, за стеклом – радость и боль. Паллина смотрит, как Баби, наконец‑ то ставшая непоследовательной и искренней, уходит с ним. Маддалена смотрит, как Стэп уходит с другой, пораженная не только тем, что он ее не любит. Пара, пораженная любовью, выходит, а Маддалена падает на ближайший диван. Сжимает в руках пустой бокал, а внутри поднимается горечь.

Красивые, в джинсе, слившиеся с толпой. Смеясь, едут вглубь города на синем, как ночь, мотоцикле. Болтают ни о чем и обо всем, улыбаясь друг другу в зеркальца. Она сидит, обхватив его за спину, ее обвевает ветер и какая‑ то новая сила, сила поражения. Виа Куаттро Фонтане. Площадь Сайта Мария Маджоре. На углу справа небольшой паб. Англичанин у дверей узнает Стэпа. Пропускает его. Баби улыбается. С ним можно куда угодно пройти. У него есть пропуск. Пропуск в счастье. Она так счастлива, что заказывает темное пиво, при том что никогда не любила даже светлое, так замечталась, что съела с ним на пару тарелку пасты, забыв о призраке диеты. Слова льются из нее ливнем, она говорит обо всем, у нее не осталось тайн. Она видит его сильным и умным, красивым и нежным.

И как она, слепая дурочка, не заметила этого раньше, злилась и обижалась на него? Но теперь она прощает себе. Она просто боялась. Они играют в дартс. Она попадает в цель. Торжествующе поворачивается к нему: «Ну как, неплохо получается? » Он улыбается, кивает. Баби радостно бросает следующий дротик, но уже не успевает увидеть, что попала в цель.

Снова похищена. Виа Кавур. «Пирамида». На полной скорости, наслаждаясь прохладным ветром последних ночей апреля. Стэп включает третью, потом четвертую скорость. Наперерез им на перекрестке – светофор сияет желтым. Стэп не останавливается. Вдруг – скрип тормозов. Щебенка. Jaguar Sovereign выехал слева на полной скорости, пытается затормозить. Удивленный Стэп застывает посреди перекрестка. Мотоцикл глохнет. Баби крепче обнимает его. В ее перепуганных глазах отражаются мощные фары приближающейся машины.

Кошачья морда бунтует против резкой остановки. Машина теряет управление. Баби зажмуривается. Слышно, как рычит мотор, как тормоза буквально рвут шины. И больше ничего. Баби открывает глаза. Jaguar стоит в нескольких сантиметрах от мотоцикла. Баби вздыхает с облегчением и выпускает из цепких рук куртку Стэпа.

Стэп же бесстрастно глядит на водителя.

– Куда ты прешь, сволочь!

Мужчина лет тридцати пяти с густыми, кудрявыми, безукоризненно подстриженными волосами опускает стекло:

– Что ты сказал, мальчик?

Стэп, улыбаясь, слезает с мотоцикла. Знает он таких. С ними должна быть женщина, так что выглядеть бледно им не захочется. Подходит к машине. И в самом деле – сквозь стекло видны скрещенные ноги, на коленях черная вечерняя сумочка, элегантный костюм. Стэп пытается разглядеть ее лицо, но мешает блик от фонаря. Мальчик. Сейчас посмотрим, кто тут мальчик. Стэп учтиво распахивает дверь перед тем типом.

– Вылезай, сволочь, так лучше слышно.

Мужчина собирается выйти. Стэп хватает его за пиджак и выволакивает наружу. Швыряет на машину. Замахивается для удара.

– Стэп, не надо! – это Баби.

Стоит возле мотоцикла. Смотрит встревоженно и недовольно, опустив руки.

– Не надо, пожалуйста!

Стэп ослабляет хватку. Тип тут же этим воспользовался. Подло бьет его прямо в лицо. Голова Стэпа отлетает назад. Но лишь на секунду. Удивленно подносит руку ко рту. Губа кровоточит. «Ах ты сукин…» – Стэп бросается на него. Мужчина выбрасывает вперед руки, нагибает голову в попытке закрыться. Стэп хватает его за кудри, тянет вниз, вот‑ вот пнет коленом, как вдруг… снова получает удар. Теперь по‑ другому, сильнее, прямо в сердце. Меткий удар. Всего лишь одно слово. Его имя.

– Стефано…

Из машины выходит женщина. Сумочка ее на багажнике, а сама она стоит с ним рядом. Стэп смотрит на нее. Смотрит на сумку. Нет, он такой еще не видел. Подарил какой‑ нибудь хахаль. Что за дикая мысль. Он медленно отпускает руку. Кудрявый тип высвобождается, ему повезло. Стэп молча смотрит на женщину. Красива, как и всегда. Слабое «Привет» слетает с его губ. Мужчина пихает Стэпа в бок. Стэп послушно пятится. Тип садится в Jaguar и зовет женщину с собой.

– Поехали, быстрее.

Женщина и Стэп смотрят друг на друга последнюю секунду. В этих глазах, таких похожих, – загадочные чары, долгая история о любви и грусти, о страдании, о былом. И дама снова садится в машину – красиво, элегантно, так же, как и вышла. А он остается на дороге: губа кровоточит, а сердце рвется на куски. К нему подходит Баби. Она видит только одну рану и, встревоженная, осторожно касается губы. Стэп сдвигается с места и молча садится на мотоцикл. Раздраженно ждет, пока сядет Баби. Стартует, жмет на газ. Мотоцикл пролетает по улице, набирает обороты. Лунготевере.

Он летит, не размышляя. Оставляя позади давние воспоминания, увеличивает скорость. Сто тридцать, сто сорок. Быстрее, быстрее. Холодный воздух бьет ему в лицо, и эта боль приносит облегчение. Сто пятьдесят, сто шестьдесят. Еще быстрее. Стрелой пролетает меж двух машин, едва не задев их. Глаза его закрыты, он смотрит внутрь себя. Счастливый облик той женщины одолевает его смятенный разум. Сто семьдесят, сто восемьдесят, подпрыгнув на ухабе, мотоцикл едва не пролетает через перекресток. Светофор только что вспыхнул красным. Слева гудят только что тронувшиеся и затормозившие автомобили. Покоряются дерзкому мотоциклу, слабо освещенному ночному метеору, он быстр и опасен, как синий хромированный снаряд. Сто восемьдесят, двести. Ветер свистит в ушах. Края улицы размываются и сливаются где‑ то впереди. Снова перекресток. Далекий свет. Гаснет зеленый, зажигается желтый. Стэп жмет на кнопку под левой рукой. В ночь взмывает гудок. Как предсмертный крик подранка, как сирена «скорой помощи», пронзительная, как стон страждущего, что лежит в ней. Светофор переключается. Красный.

Баби молотит его в спину кулаками: «Стой, остановись! » Машины на перекрестке трогаются. Перед ними вырастает гудящая металлическая стена из весьма дорогих разноцветных кирпичей. «Стой! »

Последний крик, последний призыв к жизни. Стэп будто просыпается. Отпущенная рукоятка газа проворачивается до нуля. Мотор под всесильным седоком медленно затихает. Четвертая скорость, третья, вторая. Стэп охватывает стальную ручку тормоза, едва не согнув ее. Мотоцикл, дрожа, тормозит, обороты быстро спадают. Колеса оставляют на асфальте два глубоких прямых следа. От дымящихся поршней поднимается запах гари. Машины останавливаются в нескольких сантиметрах от мотоцикла. Никто ничего не заметил. Только теперь Стэп вспомнил о Баби. Она слезла с мотоцикла, прислонилась к отбойнику.

Из груди ее вырываются приглушенные рыдания, бледное лицо прочертили дорожки слез. Стэп растерян. Стоит с раскрытыми объятиями, не решаясь прикоснуться к ней. А вдруг от этого она еще сильнее разревется? Но надо попробовать. Однако такого отклика он не ожидал. Баби отталкивает его рукой, речь прерывается слезами, она почти кричит:

– Зачем? Ну зачем ты так? Ты с ума сошел? Нашел время гоняться!

Стэп не знает, что ответить. Просто смотрит в огромные, влажные, залитые слезами глаза.

Как объяснить? Как рассказать ей, что произошло? Сердце будто тисками сжали. Баби бросает на него взгляд. Ее голубые глаза, страдающие, вопрошающие, ищут ответа. «Не могу, – повторяет он про себя. – Я не могу». Баби шмыгает носом и возобновляет атаку:

– Кто эта женщина? Почему у тебя вдруг переменилось настроение? Стэп, скажи мне. Что между вами было?

И вот эти последние слова, эта гигантская ошибка, этот невероятный намек поразили его в самое сердце. И вся его защита рассеивается. Прочные, толстые стены, что возводил он день за днем, рухнули в один миг. Сердце впервые забилось спокойно. Он улыбается наивной девочке.

– Хочешь, скажу, кто эта женщина?

Баби кивает.

– Это моя мать.

Два года назад.

Стэп, запершись в комнате, ходит из угла в угол, учит химию. Опирается руками о стол. Перелистывает тетрадь с записями. Не получается. Формулы никак не лезут в голову.

Вдруг с последнего этажа дома напротив запел Баттисти: «Ты запомнилась мне такой же прекрасной…» Хорошо ему, а вот мне ничего не вспоминается, а химию я ненавижу. Потом, поняв, что ему сейчас прокрутят всю пластинку, он встает и распахивает окно:

– Эй, вы там, потише!

Музыка затихает. «Дебилы», – Стэп усаживается и снова углубляется в химию.

– Стефано…

Стэп оборачивается. Перед ним мать. Она в шубе из кусочков меха разных оттенков, светло‑ коричневых и золотистых. Под шубой бордовая юбка, открывающая великолепные ноги, обтянутые тонкими колготками. Элегантные темно‑ коричневые туфли завершают наряд.

– Я ухожу, тебе нужно что‑ нибудь?

– Нет, мама, спасибо.

– Ну хорошо, тогда до вечера. Если позвонит папа, скажи ему, что я пошла отнести юристу документы. Он знает, какие.

– Ладно.

Мать подходит к нему и нежно целует в щеку. Ее локоны заметно благоухают. Стэп думает: это уж чересчур. Нет, отцу он ничего не скажет. Смотрит, как она уходит, и понимает, что поступил правильно. Она – само совершенство. Его мать ничего не может делать неправильно. Даже по части духов. Под мышкой у нее сумочка – ее подарили они с братом. Паоло дал почти всю сумму, но выбирал‑ то он, в том самом магазине, на виа Кола ди Риенцо, где он столько раз видел, как мать в нерешительности застывает у витрины.

– Ты настоящий знаток, – прошептала она ему на ухо, сунув сумочку под мышку, и покачивая бедрами, прошлась как по подиуму. – Ну, как она мне?

Все наперебой загалдели. Но она ждала его суда, суда «настоящего знатока».

– Мама, ты очень красивая.

Стэп возвращается в свою комнату. Слышит, как хлопнула кухонная дверь. Когда же они подарили ей эту сумочку? На Рождество или ко дню рождения? Нет, лучше уж поучить химию.

Прошло время. Почти семь часов. Осталось доучить еще три страницы. Тогда это и случилось. Снова запел Баттисти. Из‑ за закрытого окна на последнем этаже дома напротив. Громче, чем раньше. Настойчиво. Вызывающе. Не обращая внимания ни на кого и ни на что. И на него – а он‑ то учится, он не может пойти в спортзал! Это уж слишком.

Стэп берет ключи от дома и, хлопнув дверью, выбегает. Пересекает улицу и входит в подъезд напротив. Лифт занят. Бежит вверх по лестнице, перемахивая через две ступеньки. Все, так больше нельзя. Что Баттисти, Баттисти ни при чем. Но так громко его слушать!.. Он прибегает на последний этаж. И тут двери лифта открываются. Оттуда выходит парень из службы доставки с бумажным свертком в руках. Он оказался быстрее Стэпа. Смотрит на табличку с именами жильцов и звонит. Стэп переводит дух неподалеку. Парень глядит на него с любопытством. Стэп с улыбкой отвечает ему взглядом, затем изучает пакет у него в руках. На нем написано «Антонини». Ага, это те самые знаменитые сэндвичи. Они их тоже заказывают по воскресеньям. Они бывают с чем хочешь: с лососем, с икрой, с морепродуктами. Мать их ужасно любит.

– Кто там?

– Антонини. Вы заказывали сэндвичи.

Стэп улыбается про себя. Он угадал, и может, тот тип, чтобы загладить вину, предложит ему один. Дверь открывается. На пороге показывается мужчина лет тридцати. На нем полурасстегнутая рубашка и трусы. Доставщик собирается вручить ему пакет, но мужчина, едва завидев Стэпа, бросается на дверь, пытаясь ее захлопнуть. Стэп ничего не понимает, но инстинктивно кидается вперед. Просовывает в щель ботинок. Доставщик отступает, чуть не падая вместе со своей коробкой. И тут Стэп, прижавшись лицом к холодному темному дереву, в дверной щели видит ее. Она лежит на кресле рядом с шубой. Вдруг он вспоминает: они с братом подарили эту сумочку к Рождеству. Ярость и отчаяние, желание, чтобы всего этого не было, невозможность поверить собственным глазам во сто крат увеличивают его силы. Он распахивает дверь, швырнув того типа наземь. В гневе влетает в гостиную. О господи, лучше ослепнуть, чем видеть такое! Дверь в спальню открыта. На кровати среди сбившихся простыней, с совсем другим лицом – он не узнал его, хоть видел сотни раз – лежит она. Закуривает с невинным видом. Их глаза встречаются, и тут же что‑ то ломается, что‑ то гаснет навсегда. Навсегда обрезана пуповина, и оба они рыдают, глядя друг на друга. Потом он удаляется, а она, не сказав ни слова, остается в постели, сжигая себя, как закуренную сигарету. Сгорая от любви к нему, от ненависти к самой себе, к другому, к самой ситуации. Стэп медленно направляется к двери и останавливается. На лестничной площадке возле лифта стоит доставщик, вперившись взглядом в пакет с сэндвичами. Вдруг на его плечи опустились руки. «Послушай…» Это тот парень. Что он хочет сказать? Все равно ничего не докажет. Стэп смеется. Парень не понимает. Удивленно смотрит на Стэпа. И Стэп бьет его по морде. Тут слова Баттисти, безвинно виновного в этом открытии, они эхом разносятся по площадке и доходят до Стэпа. «Прости меня, если сможешь, и вы, синьор, простите». Это за что же я должен извиняться?

Джованни Амброзини прижимает руки к лицу, сквозь них сочится кровь. Стэп хватает его за рубашку и с треском ткани выкидывает из этого притона незаконной любви.

Бьет его несколько раз по лицу. Мужчина пытается убежать. Слетает вниз по ступенькам. Стэп тут же его настигает. От выверенного пинка Джованни Амброзини спотыкается и катится по лестнице. Как только он останавливается, Стэп прыгает на него сверху. Колотит его по спине, по ногам, тот пытается схватиться за перила, чтоб подняться и убежать. Стэп собирается его искалечить. Тянет за волосы, пытаясь добиться мольбы о прощении. Но почуяв, что его схватили за волосы, Джованни Амброзини вцепляется в железные перекладины и вопит как оглашенный. Двери квартир распахиваются. Стэп бьет его по рукам до крови. Но Джованни Амброзини все так же цепляется за перила, он знает, что в этом его спасение. И тогда Стэп… Замахнулся ногой и пнул его как следует в затылок. Точный, жестокий удар. Лицо Амброзини впечаталось в перила. С глухим стуком. Хрустнули и сломались скулы. Хлынула кровь. Челюсти сломаны. На мраморный пол, подскакивая, вылетел зуб. Перила затряслись, звук разнесся вниз по лестнице вместе с последним криком Амброзини. Потом тот потерял сознание. Стэп сбежал по лестнице сквозь строй любопытных лиц жильцов, расталкивая вялые тела, что безуспешно пытались его задержать. Он бродил по городу. Домой не вернулся. Ночевать пошел к Полло. Тот ни о чем не спрашивал. К счастью, его отец куда‑ то ушел, так что они могли спать в одной кровати. Полло слышал, как Стэп метался, страдая даже во сне. Но наутро сделал вид, что ничего такого не было, несмотря даже на то, что одна подушка была мокра от слез. Они позавтракали, улыбаясь, болтая о пустяках, выкурили одну сигарету на двоих. Затем Стэп пошел в школу и даже ухитрился получить на химии шесть баллов. Но с того дня жизнь его изменилась. Никто не знал почему, но это ему было все равно.

Что‑ то злое затаилось в его душе. Зверь, злобное животное завело себе логово в его сердце, в любой момент оно готово вырваться и наброситься с яростью, со злобой – дитя страдания и поруганной любви. С того дня жить дома стало невыносимо. Молчание и ускользающие взгляды. Ни единой улыбки, особенно той, которую он так любил. И потом – суд. Приговор. Мать не защитила его. Отец наорал. Брат не понял. И никто ничего не знал. Кроме них двоих. Невольные стражи горькой тайны. В том же году родители развелись. Стэп ушел жить к Паоло. В первый же день, как он вошел в новый дом, он выглянул из окна своей комнаты. Там мирно расстилался газон. Он начал разбирать вещи. Вынул из сумки несколько свитеров и сунул их вглубь шкафа. Затем взял олимпийку. Пока вытаскивал, она развернулась в его руках. На секунду ему показалось, что мать снова рядом. Он вспомнил, как мать отдала ему ее, в тот день, когда они бежали по тенистому бульвару. Как он нарочно бежал медленнее, чтобы быть с нею рядом. А теперь он тут, в этом доме, так далеко от нее, во всех смыслах. Стэп прижал олимпийку к лицу. Уловил ее аромат и заплакал.

Снова настоящее. Ночь.

Мотоцикл спокойно едет у самой кромки воды. О берег тихо бьются невысокие волны. Накатывают и откатываются, как мерное дыхание глубокого, темного моря, что смотрит издали. Пляж затерялся среди темных пятен гор. Стэп гасит фары. Они едут дальше в темноте, по мягкому мокрому ковру песка. На полпути до Фенильи они останавливаются. Идут рядом, совсем одни, завороженные покоем. Баби идет у линии прибоя. Окаймленные серебром волны разбиваются и омывают ее синие кроссовки All Star. Волна шаловливее других пытается ее замочить. Баби резво отскакивает в сторону. И попадает прямо в объятия Стэпа. Его сильные руки уверенно обнимают ее. Она не противится. В ночном свете видна ее улыбка. Она не сводит с него полных любви голубых глаз. Он привлекает ее к себе и медленно, нежно обнимая, целует. Мягкие, теплые губы, свежие и чуть соленые, обласканные морским ветром. Стэп запускает руку ей в волосы. Отводит их назад, открыв лицо. На щеке, отливающей серебром, маленьком отражении луны в небесах, ямочка от улыбки. Еще поцелуй. Облака медленно плывут в темно‑ синем ночном небе. Стэп и Баби уже обнимаются, упав на холодный песок. Руки в песчинках упоенно скользят по телу.

Еще поцелуй. Затем Баби приподнимается на руках. Смотрит на него, лежащего под ней.

Темная, гладкая и нежная кожа. Коротким волосам не страшен песок. Кажется, он слился с этим пляжем – вот так, лежа, раскинув руки, властитель песка, властитель всего на свете. Стэп, улыбнувшись, привлекает ее к себе, он и ее властитель, и встречает ее долгим, глубоким поцелуем. Он крепко держит ее, впитывая нежный вкус ее губ. А она позволяет ему все, захваченная этой силой. И вдруг понимает, что никто никогда не целовал ее по‑ настоящему.

– О чем ты думаешь?

Баби поворачивается к нему, глядя искоса.

– Так и знала, что спросишь, – она снова кладет голову ему на грудь. – Видишь дом, вон там, на скалах?

Стэп смотрит туда, куда указывает ее рука. Прежде чем углубиться взглядом вдаль, останавливается на ее пальчике, и даже тот кажется ему чудесным. Он улыбается – он теперь единственный властитель ее дум.

– Да, вижу.

– Это моя мечта! Я так хочу жить в этом доме! Оттуда открывается такой вид! Окна выходят на море. Глядеть, обнявшись, на закат из гостиной.

Стэп снова притягивает ее к себе. Баби еще мгновение мечтательно смотрит вдаль. Он прижимается щекой к ее щеке. Она шаловливо пытается отпихнуть его, сделав вид, что хочет убежать. Стэп берет в руки ее лицо, и она, как жемчужина в створках этой живой раковины, улыбается.

– Хочешь искупаться?

– Ты шутишь? Такой холод… И купальника у меня нет.

– Да ладно, совсем не холодно, а рыбке купальник ни к чему…

Баби зло морщится и обеими руками отталкивает его.

– Кстати, а ты ведь рассказал Полло, что было вчера вечером?

Стэп поднимается и пытается ее обнять.

– Ты чего?

– А как же тогда Паллина узнала? Ты рассказал все Полло!

– Клянусь тебе, что я ему ничего не рассказывал. Может, я во сне разговаривал…

– Во сне разговаривал – подумать только! И вообще, я уже сказала, что не верю твоим клятвам.

– Но я правда иногда говорю во сне. Скоро ты сама об этом узнаешь.

Стэп идет к мотоциклу, довольно оглядываясь.

– Я об этом узнаю? Ты что, шутишь?

Баби встревожена. Стэп смеется. Его фраза принесла свои плоды.

– А что, разве мы сегодня не вместе заночуем? До рассвета всего несколько часов.

Баби испуганно глядит на часы.

– Половина третьего. Черт, если предки вернулись, меня убьют. Мне надо скорей домой.

– Так ты не будешь ночевать у меня?

– Ты с ума сошел? Или еще не понял, что за люди мои предки? И вообще, много ты видел рыбок, которые спят с кем‑ то?

Стэп заводит мотоцикл, удерживая тормоз, пока жмет на газ. Мотоцикл послушно разворачивается и оказывается прямо перед Баби. Она садится. Стэп включает первую скорость. Они уносятся, все быстрее и быстрее, оставляя за собой четкую полосу от шин. Дальше, на песке, примятом от невинных поцелуев и объятий, нарисовано сердечко. Его втихомолку нарисовала Баби, тем самым пальчиком, что так восхитил Стэпа. Волна коварно размывает его края. Но при наличии воображения можно прочесть буквы «С» и «Б». Собака лает на луну. Мотоцикл уносит влюбленных, исчезая в ночи. Другая волна совсем стирает сердечко. Но ничто уже не сотрет этих минут из их памяти.

Перед «Стекляшкой» посреди пустынной улицы одиноко стоит ее Vespa. Баби соскакивает с мотоцикла, снимает замок с переднего колеса и заводится. Садится в седло и снимает мотороллер с вилки. И только теперь вспоминает о Стэпе.

– Пока, – нежно улыбается она.

Он подходит к ней.

– Я провожу тебя до дома.

Приехав на корсо Франча, Стэп подъезжает к Vespa и упирает правую ногу куда‑ то над фарой, в маленькую табличку.

Жмет на газ. Vespa увеличивает скорость. Баби пораженно глядит на него:

– Мне страшно.

– Держи руль прямо…

Баби снова смотрит вперед, держась прямо и следя за рукоятками. Паллинина Vespa быстрее, чем ее собственная, но до такого она еще не доходила. Они пролетают корсо Франча и поднимаются по виа Джачини до площади. Стэп последний раз толкает ее – к самому дому. И отпускает. Постепенно Vespa теряет скорость. Баби тормозит и поворачивается к нему. Он выпрямился на мотоцикле в нескольких шагах от нее. Стэп смотрит на нее еще секунду. Потом улыбается, включает первую и уезжает. Она провожает его взглядом, пока он не скрывается за поворотом. Слышно, как он разгоняется, быстро переключает передачи, как рычит на полной скорости глушитель. Баби ждет, пока сонный Фьоре поднимет шлагбаум. Бежит по дорожке к дому. За углом ее поджидает печальный сюрприз. В доме горит свет, а мать высовывается из окна спальни.

– Вон она, Клаудио!

Баби от отчаяния улыбается. Но напрасно. Мать захлопывает окно. Баби ставит Vespa в гараж, едва протиснувшись между стеной и Mercedes. Опуская створку, думает об утренней пощечине. Бессознательно подносит руку к щеке. Пытается вспомнить, насколько это больно. Но это ее больше не волнует. Скоро она и так узнает. Медленно поднимается по лестнице, всячески оттягивая неизбежную встречу. Дверь открыта. Она покорно идет на эшафот. Ее приговорили к гильотине, на помилование нет надежды, ей, современному Робеспьеру в комбинезоне, отрубят голову. Она закрывает дверь. И тут же получает пощечину.

– Ай! – по той же щеке, думает она, потирая больное место.

– Иди спать. Поговорим завтра. Не нравишься ты мне, дочка!

Двери спальни закрываются. Успокоившись, Клаудио и Раффаэлла обсуждают, что же стало с их девочкой, такой спокойной и тихой раньше? Почему она бунтует, ее просто не узнать. Возвращается среди ночи, участвует в гонках на мотоциклах, ее фотография во всех газетах. Что же случилось? Что произошло с малышкой?

В комнате рядом Баби раздевается и ныряет в постель. Подушка приятно холодит покрасневшую щеку. Она лежит и мечтает. Ей все еще чудится шум прибоя, ветер, ласкающий волосы, и поцелуй, сильный и в то же время нежный. Она поворачивается в кровати. Обнимает подушку и засыпает, думая о нем. Улыбается, нащупав на простыне песчинки. В темной комнате рождается ответ, что так безуспешно искали ее родители. Вот что произошло с малышкой. Она влюбилась.

Стэп недавно встал. Он залез под душ, предается водному массажу. Упирается руками в мокрую стену и, пока вода барабанит ему по спине, растягивается, чередуя ноги: сначала на правой, потом на левой. Вода скользит по лицу, а он вспоминает голубые глаза Баби. Такие чистые, огромные, глубокие. Улыбнувшись, закрыв глаза, он видит ее как живую. Вот она стоит перед ним, чистая, безмятежная, нос прямой, волосы разметались по ветру. Решительный взгляд показывает силу характера. Вытираясь, он размышляет о том, что они сказали друг другу, о том, что он ей рассказал. Она вся обратилась в слух, молчаливо внимая его старой боли, его ненавистной любви, его печали. Не сошел ли он с ума? А, ладно, пускай. Он завтракает в мыслях о семье Баби. О сестре. Об отце с довольно располагающей внешностью. О матери с суровым и решительным характером, так похожей на Баби, но несколько потускневшей с годами. Неужели когда‑ нибудь и Баби станет такой? Иногда в матерях видно будущее дочерей, с которыми мы развлекаемся. Вспоминается фраза: «Дочь красива, мать красивее». Улыбаясь, допивает кофе. В дверь звонят. Мария отпирает. Это Полло. Он швыряет на стол дежурный пакет бутербродов с лососем.

– Ну и? Что там у вас было? Ты ее трахнул? Убиться можно! Такая стерва – и не удрала от тебя? Не верю. И куда вы вообще делись? Я вас везде искал. Ты еще не видел Мадду? Она злобствует! Поймает – убьет.

С лица Стэпа сползает улыбка. О Маддалене‑ то он и не подумал. Он вообще ни о чем не думал тогда. Да и сегодня не хочется. В конце концов, они друг другу ничего не обещали.

– На! – Полло вытаскивает из кармана скомканный листочек бумаги и швыряет его Стэпу. – Это ее номер телефона. Я еще вчера выудил его у Паллины. Как знал, что ты попросишь.

Стэп сует листочек в карман и уходит. Полло за ним.

– Стэп, мать твою, ты скажешь что‑ нибудь или нет? Отодрал ты ее?

– Полло, не задавай мне таких вопросов. Я джентльмен.

Полло валится на кровать, согнувшись пополам от смеха.

– Джентльмен… Ой, блин, уморил! Еще чего отмочишь? Джентльмен хренов…

Стэп, глядя на него, качает головой, надевает джинсы и вдруг тоже начинает смеяться. Сколько раз он не был джентльменом! На минуту ему даже нравится, что у него есть что рассказать другу.

День тянется медленно у обоих, хотя они об этом не знают.

Баби пытается учиться. Листает дневник, крутит ручку настройки радио, открывает и закрывает холодильник, пытаясь устоять перед соблазном нарушить диету. Наконец садится к телевизору, смотрит какую‑ то дурацкую детскую программу и ест Danon с шоколадом, от которого ей потом станет еще хуже. «Интересно, есть у него номер моего мобильного? Вроде, он не просил. Надеюсь, что хоть домашний у него есть». Она несется отвечать на каждый звонок. Но это все подруги матери. Андреа Паломби звонил сестре трижды. Баби завидует. Снова звонок. Сердце уходит в пятки. Она бежит по коридору, а вдруг это Стэп! Но это снова Паломби, уже в четвертый раз. Она подзывает Даниелу, умоляя: только недолго. «Нет в мире справедливости. Даниеле позвонили целых четыре раза, а мне ни разу». Потом она нашла в этом кое‑ что хорошее. Если так бегать, можно сбросить половину набранных калорий.

Стэп обедает дома с Полло. Тот опустошил полхолодильника. Он очень ценит стряпню Марии. Та страшно рада видеть, как испеченный ею торт с яблоками исчезает в пасти юного гостя. Стэп более умерен, поскольку ему придется выдержать причитания Паоло, когда тот вернется.

Идет дождь. Баби и Даниела сидят на диване рядом с родителями. Смотрят забавный, на первый взгляд, семейный фильм. В воздухе ощущается напряжение.

Звонок. Даниела хватает трубку с подушки.

– Алло? – она удивленно смотрит на Баби. Не верит своим ушам. – Сейчас передам трубку.