Глава 38. #КАРУСЕЛЬ

Глава 38

#КАРУСЕЛЬ

Она сбита с толку. Спрашивает, может ли остаться в моей квартире на некоторое время после того, как выйдет из больницы, чтобы я могла позаботиться о ней.

— Я здесь больше не живу, Деллс, — мягко говорю я. — Помнишь? Сейчас я живу в Вашингтоне. Но могу остаться с тобой в твоем доме.

— Кит из Вашингтона, — говорит она. — Ты встречалась с ним?

— Ага. Хочешь еще воды?

Я делаю ей массаж рук и расчесываю спутанные волосы. Она стонет и закрывает глаза, как будто это лучшее, что она когда-либо чувствовала. По большей части она просит, чтобы я оставалась с ней в комнате, настаивая, чтобы Кит приносил ей то, что понадобится. Кит и ее мама отстраняются, позволяя встать мне рядом с ее кроватью, призывая быть тем, кто ответит на все ее вопросы.

— Мне рассказать ей об Энни? —Спрашиваю я.

— Давайте дадим ей немного времени, чтобы наверстать упущенное, — говорит мне доктор. — Ее мозг еще приспосабливается. Мы не хотим перегружать ее.

Поэтому, я рассказываю ей о Вашингтоне, Лонг-Айленде, Палуз-Хилле[5]в Сиэтле, которые заставляют ваши ягодицы гореть, когда вы поднимаетесь по ним. Я описываю бар с шампанским, где подают клубнику, покрытую сахаромиз страз. Рассказываю о бездомном парне, который дал мне сигарету и оценил мои воображаемые носки. И каково — стоять на верхней палубе парома, когда чистый воздух нежно обдувает твое лицо и шею, пока ты не закрываешь глаза от такой близости. Закончив рассказ, в ее глазах стоят слезы, и она протягивает бледную руку, касаясь моей щеки.

— Ты такая храбрая, — говорит она. — Хотелось бы, чтобы мы все могли быть такими же храбрыми.

Я отвожу взгляд, в собственных глазах стоят слезы. Я не такая, какой она меня считает. А потом она говорит что-то, от чего теряю самообладание.

— Ты так напоминаешь мне Кита, Элена.

Я встаю и, извинившись, ухожу в туалет. Когда оборачиваюсь, Кит стоит в дверях и наблюдает за мной. Не слышала, как он вошел. Мне интересно, как много он слышал, но мне не нужно удивляться, потому что, когда прохожу мимо него, он хватает меня за руку и сжимает.

Вскоре после этого Дэллавспоминает, что мы не в лучших отношениях. Это происходит, когда Кит и ее врач рассказывают ей об Энни и экстренной гистерэктомии. Я стою у стены, опустив голову и сцепив руки на талии. Я никогда не чувствовала себя такой незащищенной и не ненавидела себя настолько сильно. Чувствую, как она смотрит на меня, не замечая доктора или Кита. Я держала на руках ее ребенка, кормила ее ребенка, заботилась о ее ребенке, пока она умирала в этой палате. Все, что осталось теперь, — это неприязнь. Но я готова к этому, и не виню ее.

— Где мой ребенок? — Спрашивает она со слезами в голосе.

— Они сейчас принесут ее, — мягко говорит Кит. Дэлланачинает рыдать, и я имею в виду по-настоящему рыдать. Я не могу этого вынести. Я выхожу из комнаты и бегу вниз по лестнице. В вестибюле чуть не сталкиваюсь с мамой Деллы, которая несет Энни к лифту. Энни сразу улыбается при виде меня, и начинает дрыгать ногами. Я не могу справиться с этим прямо сейчас. Слабо улыбаюсь ее маме и направляюсь в противоположном направлении. Это больно. Я хочу обнять ее. Она моя Энни. Она не моя Энни.

Кит приходит домой около десяти часов. Без малышки.

— Энни забрала бабушка к себе на ночь, — объясняет он. — Мне нужно поговорить с тобой.

Я сажусь на диван, поджимая под себя ноги. Я готова. Мое сердце в броне. Он прислоняется к стене, скрещивая руки на груди. Он не смотрит на меня — плохой знак.

— Ты не обязан ничего говорить. Я все поняла. Я как раз просматривала рейсы перед тем, как ты вошел.

Страх превратился в гнев. Зачем я это сделала? Почему он позволил мне? Я должна была просто приехать повидаться с Деллой, остаться на несколько дней и уехать. Теперь я знаю каждый изгиб лица этой маленькой девочки, и никогда не смогу забыть ее.

— О чем ты говоришь? — В недоумении спрашивает он.

— Я уезжаю, — парирую я. — Теперь, когда Дэллаочнулась.

Кит смотрит на свои ноги и качает головой.

— Элена, это совсем не то, что я хотел сказать. Прошу, останься. По крайней мере, еще на пару дней. Пока Дэллаокончательноне поправится. Я знаю, это несправедливо, но все равно прошу тебя.

От шока открываю и закрываю рот. Прежде чем Кит вошел в дверь, я допивала вторую порцию водки. Просто водка, без чего-либо. Теперь я расплачиваюсь за это, погруженная в мысли, которые с трудом вертятся в голове.

— Ты хочешь, чтобы я что?

— Осталась. Я знаю, что слишком многогопрошу.

Я отворачиваюсь; взглядом окидываю комнату в поиске стакана с водкой. Осталось ли там что-нибудь еще? Может, просто растаявшие кубики льда?

— Она не хочет, чтобы я был здесь, Кит. Я видела ее лицо.

— Боже, Элена. Перестань. Она только что вышла из комы и вспомнила, что у нее есть ребенок. Нам пришлось сказать ей, что она больше не может иметь детей.

Я закрываю лицо руками. Я рада, что в тот момент меня там не было.

— Знаешь, — говорю я. — Иногда ты меня удивляешь. Мне правда жаль.

Его губы плотно сжаты, когда он смотрит на меня сквозь густые ресницы.

— Кажется, ты видишь все и совсем ничего.

Я медленно встаю, убеждаясь, что он видит, насколько я зла. На мне кожаные леггинсы, которые нашла в коробке Деллыдля пожертвования. Они издают звук, когда пересекаю комнату и направляюсь к Киту. Он напрягается, и я наслаждаюсь этим, будучи непредсказуемой.

— Я останусь, но только ради Энни, — говорю я, проходя мимо него в свою комнату.

Жизнь — как карусель из четырех времен года. В основном непредсказуемая. Счастливая. Иногда нет. Полноценная. Испытывающая тебя на прочность. Нарушишь этот порядок, и она все равно отбросит тебя в тот или иной момент. Я поняла, что радикальные изменения могут быть внутренними или внешними. Объехать через всю страну, чтобы все прояснить. Изменить отношение к кому-либо, чтобы обрести душевный покой. Однако смысл в том, чтобы бунтовать, когда сменяютсяэти времена года. Хотя бы для того, чтобы утолить свою жажду.