Он уже едет к тебе.

Он уже едет к тебе.

Запаниковав, я оглядываюсь по сторонам. Я уже миновала службу безопасности. Он не сможет добраться до меня. Да и зачем ему это? Мне уже и так стыдно. Я сказала парню моей лучшей подруги то, что говорить не стоило. Прижимая свою сумку к груди, считаю от тысячи до нуля. Я распадаюсь на части. Мне очень больно. Чувствую себя неудачницей и ничтожеством. А потом мы садимся в самолет, и я заказываю себе выпивку. Я отлично знаю, что на мне вызывающее платье, волосы в беспорядке, и люди пялятся на меня. Но они не видят моего сердца. Если бы они могли его видеть, то поняли бы, почему у меня так размазалась тушь.

Глава 28

#тыква

В городе, который я люблю, сейчас осень. Со свадьбы прошел месяц. Мое смущение почти полностью улеглось, хотя я и провела много времени, не думая о том, что сказала Киту. В этом месяце я писатель. Я детально описываю свои дни в серии постов для блога, которые не планирую публиковать. Блог называется «К черту любовь». Не знаю, в чем его смысл, кроме как записывать свои чувства, но это тоже хорошо. С писательством не нужно терпеть неудачу публично, как это случается с акварелью, или глиняными птицами, или набросками деревьев.

Личная неудача более комфортна. Я мысленно планирую пост в блоге под названием «Я не послала к черту свою любовь», когда слышу свое имя. Развернувшись, осматриваю тротуар. И вижу его — любовь, которую я не послала к черту — холодный ветер развевает его волосы, а от вида его улыбки я готова воспарить в воздух как птица. Мое сердце полно энергии и гнева. Но оно не в согласии с остальным моим телом, которое поворачивается к нему. Нет, нет, нет, бешено колотится оно.

— Боже мой! Кит! Что ты тут делаешь?

— Привет, одинокое сердце.

Мою грудь обжигает боль, когда сердце подчиняется ему.

Я падаю в его объятия и прижимаюсь лицом к его кожаной куртке. От него пахнет бензином.

— Я так соскучилась по дому, — говорю я. — Рада тебя видеть.

— Я тоже скучал по дому, — отвечает он. Его руки в перчатках обхватывают мое лицо, он смотрит мне в глаза. — Среди прочего.

Внезапно я чувствую это; ко мне возвращаются воспоминания о нашей последней неловкой встрече. Я отвожу взгляд, и Кит отпускает меня.

Сейчас мы на сцене, и это неловко. Вокруг нас движутся другие люди. Только на минуту мы с Китом были вдвоем.

— Итак, — говорю я.

— Итак, — повторяет он.

Мое сердце колотится. Мне интересно, где Грир. Знает ли она, что он здесь? Он здесь ради нее?

— А Дэлла...?

— Нет, — не дослушав, отвечает он. — Я приехал один. Не хочешь прогуляться?

Я смеюсь и качаю головой.

— Боже. Да... конечно.

Мы идем по Мейн-стрит мимо покупателей и матерей, толкающих коляски. Я пытаюсь словить чей-нибудь взгляд. Используя телепатию, мне хочется передать хоть кому-то, что я с человеком, которого люблю и который не может быть моим. Машина въезжает в лужу, и мне приходится отпрыгнуть в сторону, чтобы избежать брызг. Отскочив в сторону, я сбиваю с ног маленькую старушку. Мы с Китом спешим помочь ей подняться, и я начинаю плакать, потому что боюсь, что из-за меня она могла сломать бедро.

— Ох, милая. У меня такое уже бывало. Я сделана из метала. — Пожилая дама похлопывает себя по бедру и колену, а также по черепу, что меня очень беспокоит. Она позволяет нам суетиться вокруг нее в течение нескольких минут, кажется, наслаждаясь вниманием, а затем говорит, что мы очень милая пара, и должны провести остаток дня, целуясь. Я краснею от этой мысли, но Кит смеется и подыгрывает. Наша новая подруга, которую зовут Глория, наблюдает за нами, поэтому Кит берет меня за руку и уводит прочь.

— Мне не хотелось разочаровывать ее, — говорит он мне. — Я сделал это ради Глории.

— Глория нас уже не видит, — отвечаю я. — Так почему ты все еще держишь меня за руку?

Он ухмыляется мне, но руку по-прежнему не отпускает. Мы проходим мимо кафе-мороженого, и он смотрит на меня.

— Слишком холодно для мороженного, — говорю я. Но мне хочется, и он это знает.

— Кто сказал?

Не знаю. Моя мама? Общество? К черту всех.

— Возьми мне абрикосовый бренди, — прошу его я. Я остаюсь ждать его на улице, не пожелав заходить в переполненное теплое помещение.

— Ты здесь... ради Грир? — спрашиваю я, когда Кит протягивает мне рожок.

Он выглядит озадаченным. Капля мороженого падает ему на руку.

— А с чего бы мне быть здесь из-за Грир?

Я вытираю мороженное с его руки салфеткой.

— Потому что она та самая. Великая любовь, настоящая любовь, юношеская любовь, первая любовь...

— Спасибо, Элен. Я понял. И нет, я здесь не из-за Грир.

— Ох, — охаю я.

Некоторое время мы идем молча. Мороженое становится моим врагом. Пять минут назад он держал за руку меня, а теперь держит мороженое.

— Тогда зачем ты здесь? — не выдерживаю я.

— Я уже сказал тебе. Скучал по дому. Мне нужно было вернуться и найти себя.

— Ох. Но...

— Элена!

— Больше никаких вопросов, — успокаиваю его я. Притворяюсь, будто застегиваю губы на замок, после чего глаза Кита опускаются на мой рот, и я краснею.

— Мы решили взять паузу, — объясняет он. — Все стало...

— Что?

Не хочу показаться восторженной, но это так. К тому же, я знаю, как все это работает. Как пары то сходятся, то расходятся, но в конце концов остаются вместе навсегда. Когда Нил изменил мне, я попыталась найти способ мысленно оправдать свое возвращение к нему. Если бы я сумела спасти наши отношения, тогда мне бы не казалось, будто я провела лучшие годы своей жизни с неправильным человеком. Спасение, вот все что мне оставалось, чтобы прикрыть собственные ошибки.

— Не знаю, — наконец говорит он. — Все пошло наперекосяк. Даже когда люди испытывают друг к другу сильные чувства, ревность может разрушить все.

Я проглатываю все слова, все вопросы. Мне знакома ревность Дэллы. И знакома ее неуверенность, которая как спичка, сжигает все, что угрожает ей.

— Где ты остановился? — спрашиваю я у Кита.

— У меня есть здесь местечко.

Я смотрю на него краем глаза. Этого я не знала.

— Ты просто сохранил его. На случай...

— Оно принадлежало моему дяде. Когда он умер, то завещал его мне.

— Ох. — я откашливаюсь. Я столько всего не знаю, и от этого мне грустно. — И как долго ты здесь пробудешь?

Тогда Кит смотрит на меня, и внезапно я понимаю, что люди — вот кого действительно нужно бояться. Люди с «говорящими» глазами. Люди, которые могут причинить тебе такую боль, что ты пожалеешь, что вообще родился.

— Поживем, увидим.

Я спотыкаюсь о трещину в тротуаре, и Кит протягивает руку, чтобы поддержать меня.

— А точнее?

Пока жду его ответа, любуюсь длиной и изгибом его ресниц, изгибом его полных губ. Я отвожу взгляд и пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом: размокшем недоеденном хот-доге на тротуаре, неправильно подобранных женских носках, выглядывающих из теннисных туфель. На то, от чего у меня не кружится голова.

— От того, как будет воспринята моя правда.

Я уже собираюсь попросить его объяснить, но Кит говорит, что ему пора идти.

— Я должен встретиться с мамой за обедом. Она пытается уговорить меня переехать обратно.

— О, — отвечаю я. Мне уже нравится его мама. — Мамы всегда знают, что лучше для тебя.

— Правда?

— Нет, — говорю ему. — Если она хоть чем-то похожа на мою маму, тебе, наверное, не стоит ее слушать.

Кит смеется.

— Скоро увидимся, Элена.

Вскоре после этого я получаю известие от Дэллы. Дэлла, от которой не было вестей уже несколько месяцев. Она пишет, что они поссорились и расстались. Я не отвечаю ей сразу на ее сообщения и Дэлла перезванивает мне.

— Он там, Элена? Ты не знаешь?

Отвечая ей, вижу в зеркале свое собственное лицо; я выгляжу как человек, испытывающий отвращение. Не хочу оказаться в эпицентре их выяснений отношений. Не хочу предавать одного ради другого.

— Ты должна позвонить ему, — отвечаю ей. — Помнишь, он уже пропадал однажды.

— Я звонила ему. Боже мой, Элена, я звоню ему каждые пять минут. Он просто сказал, что ему нужно побыть одному. Я вообще ничего не умею делать. Даже не знаю, как оплатить ипотеку.

Я слышу слезы, всхлипы, вижу Дэллу, которая сидит в халате, ест шоколад и волнуется. Чувствую себя виноватой из-за того, что меня нет рядом с ней, но нет, я не опора для всех подряд. Я учусь ходить самостоятельно; и они тоже должны.

— Ты можешь во всем разобраться, пока он не вернется, — говорю я. — Твоя мама тебе поможет.

Следует долгая пауза, прежде чем она спрашивает:

— Ты его видела?

— Да, — отвечаю я. — Не так давно. Он шел по улице на встречу с мамой.

— Он сказал что-нибудь? Обо мне?

— Не очень много. Только то, что у вас перерыв.

Дэлла начинает плакать. Держу телефон подальше от уха и рьяно жую губу. Я чувствую две вещи: жалость, которая на деле неприятная, снисходительная эмоция, чтобы испытывать ее к кому-то, и беспринципность. Не хочу, чтобы она вернула его. Не хочу, чтобы она убедила его, что может измениться. Ведь я знаю, что она не может.

— Все будет нормально, — говорю ей. — Если ему нужно время, чтобы во всем разобраться, ты должна дать ему его. И не названий ему каждые пять минут. Постарайся провести какое-то время... размышляя.

После того, как мы прощаемся, она присылает мне сообщение, чтобы поблагодарить меня, в котором также умоляет меня позвонить и сообщить все, что я услышу. Мне хочется сказать ей, что я не ее личная сплетница. Меня тошнит. Тошнит от Дэллы, тошнит от самой себя. Немного тошнит и от Кита, но не очень сильно. Он заслуживает страданий.

Джун присылает сообщение и сообщает, что видела в магазине ребенка Нила, и что его голова похожа на тыкву.

Мальчик или девочка? — уточняю я.

Джун: Это тыква!

Новость о том, что ребенок Нила выглядит так, как будто его можно найти в продуктовом отделе магазина, должна меня обрадовать. Но я ничего не чувствую. Не хочу упиваться детской безобразностью. Вообще не хочу думать о Ниле. Что же это значит? Неужели моя боль прошла? А тыква — это фрукт или овощ?