Глава XVIII

В Раздольное приехали перед закатом солнца. Село выглядело притихшим и малолюдным, пустовала, словно осиротевшая, таверна. Скучавшая за стойкой грустная Лиза Удалая сказала, что Андрей с Богданом Куделькиным сейчас в поле жнут пшеницу и вернутся по домам, наверное, только в середине ночи. Она без малейших колебаний согласилась передать им повестки.

– Какие новости в деревне за сегодняшний день? – спросил Бирюков.

– Никаких нет, – без обычной улыбки невеселым голосом ответила Лиза. – Вот разве только Упадышев и Замотаев протрезвели и напросились в помощники к Богдану с Андреем, спозаранку уехали с ними.

– Об убийстве Гусянова что люди говорят?

– Утром приходившие за свежим хлебом старухи судачили, будто слышали от нашего Ромки, что Володьку застрелил из снайперской винтовки его друг. Когда братец по привычке забежал после школы за жевательной резинкой, я у него спросила, от кого он такое услыхал. Тот сразу признался: «Сам придумал». – «Зачем? » – «Чтобы бабкам было о чем языки чесать». Дала сорванцу подзатыльник и без жвачки отправила домой.

– А вы к тому, что раньше рассказывали, не можете что‑ то добавить?

Лиза вроде бы хотела перекреститься, но, смутившись, опустила глаза и тихо заговорила:

– Истинный Бог, я ничего больше не знаю. И Андрей наш ничего толкового вам не скажет. Вчера мы с ним допоздна просидели, а разумного ответа ни на один вопрос не нашли. Богдан Куделькин, по его словам, тоже не в курсе дела. Вы лучше поговорите с Анной Сергеевной Гусяновой. Кстати, она сегодня днем приходила сюда, чтобы позвонить вам, но из прокуратуры ответили, что ни вас, ни следователя на месте нет.

– Разве Анна Сергеевна не больна? – стараясь не выказать мелькнувшего удивления, спросил Бирюков.

– Сказала, что ночью был сердечный приступ. Пришлось, мол, даже «скорую» из райцентра вызывать. После оказанной врачом помощи стало легче.

Из дальнейшего разговора с Лизой Бирюков узнал, что Семен Максимович Гусянов вчера приехал домой поздно, когда Лиза уже закрывала таверну. Кроме него в машине никого не было. А уехал он из дома, видимо, сегодня рано утром. Во всяком случае, днем Лиза не видела ни «Тойоты», ни Гусянова. Катафалк в Раздольное вообще не заезжал, и о похоронах никто из селян ничего не знает. Анна Сергеевна, дозваниваясь до прокуратуры, ни слова не сказала, о чем она хочет переговорить с прокурором. Лишь пожаловалась на Семена Максимовича, что тот, уезжая из дома, каждый раз увозит сотовый телефон, и теперь, мол, если вторично прихватит сердце, то и врача не вызовешь. И вообще Анна Сергеевна была сегодня на редкость доброй и какой‑ то непохожей на себя. Вероятно, смерть сына повлияла на нее очень сильно, хотя об этом она тоже не обронила ни словечка.

Оставив Голубева в машине, Бирюков с Лимакиным тут же направились к гусяновскому «Белому дому». Едва лишь Лимакин постучал во встроенную в металлические ворота калитку, из дома послышался басовитый лай, и почти тотчас оттуда вышел пенсионного возраста мужчина. Узнав, что представители прокуратуры хотят видеть Анну Сергеевну, он без всяких вопросов впустил их в ограду, затем молча провел в коттедж. Показав на устланную яркой, малинового цвета, ковровой дорожкой лестницу с высокими перилами, проговорил:

– Проходите на второй этаж. Хозяйка там.

Бирюков с Лимакиным поднялись по лестнице и вошли в просторную роскошно меблированную комнату с окнами, выходившими на таверну. Паркетный пол, обои на стенах и убранство комнаты были точно такими, как в кузнецкой квартире Гусянова. Отличие заключалось лишь в том, что одну стену здесь полностью занимали застекленные книжные полки, плотно уставленные книгами с глянцевыми корешками, да в левом переднем углу бесшумно отсчитывал время сияющий медью маятник высоких напольных часов.

Анна Сергеевна в черном траурном платье и таком же платке, повязанном по‑ старушечьи под подбородком, сидела посередине комнаты у круглого стола и со сосредоточенным видом то ли гадала на картах, то ли раскладывала какой‑ то очень трудный пасьянс. Она настолько была увлечена своим занятием, что, когда Бирюков поздоровался, вздрогнула от неожиданности, разом собрала карты в колоду и лишь после этого сказала:

– Здравствуйте… Вы из прокуратуры?..

– Я районный прокурор, – представился Антон и указал на Лимакина. – А он следователь.

Анна Сергеевна вялым жестом руки пригласила сесть напротив нее. Затем вскинула на Бирюкова заплаканные глаза и, словно не зная, с чего начать разговор, смущенно проговорила:

– Сегодня пыталась дозвониться до вас, однако мне сказали, будто вы со следователем уехали в Кузнецк.

– Да, мы сейчас возвращаемся оттуда, – ответил Бирюков. – О вашем звонке узнали от Лизы Удалой и решили, не откладывая, встретиться с вами. Вы, вероятно, хотели что‑ то узнать о трагедии, случившейся с сыном?

– Конечно, именно об этом хотела переговорить по телефону.

– В таком случае, чтобы наша беседа не носила частный характер, не будете возражать, если следователь сделает магнитофонную запись?

– Поступайте, как считаете нужным. Я не собираюсь лгать и могу подписаться под своими показаниями.

Лимакин достал из «дипломата» портативный магнитофон, поставил его на середину стола и, щелкнув кнопкой, включил запись. Анна Сергеевна уставилась в черную коробочку немигающим взглядом и, не дожидаясь вопросов, заговорила напряженным голосом:

– Я, Гусянова Анна Сергеевна, официально заявляю районному прокурору, что моего сына Владимира убил мой муж, то есть Володин отец, Семен Максимович Гусянов…

На одном дыхании выговорив столь длинную фразу, она, побагровев, умолкла и пальцами показала Лимакину, дескать, выключи. Когда тот выполнил ее просьбу, раздраженно сказала:

– Мне воздуха не хватает говорить под эту шарманку.

– Не обращайте на нее внимания, – посоветовал Бирюков. Вроде бы проверяя, он пощелкал кнопкой и оставил магнитофон включенным. – В официальном протоколе не будет ничего лишнего. Следователь оставит только главную суть ваших показаний.

– Тогда задавайте вопросы.

– Хорошо. На чем строятся ваши обвинения Семена Максимовича в убийстве сына?

– На его безразмерном обогащении. Пользуясь попустительством районных властей, Семен Максимович в последние годы настолько погряз в коммерции, что теперь и сам не ведает, какие гадости творит. Разоренное акционерное общество он использует в качестве ширмы, прикрываясь которой, можно перекачивать казенные деньги на собственные счета в коммерческих банках. Ворочает сотнями миллионов, а одураченным акционерам от случая к случаю раздает мизерные авансы, как подачки с барского стола. Узнать у него правду стало труднее, чем у змеи отыскать ноги. Врет на каждом шагу! Даже мне соврал, будто Володя погиб от неосторожного выстрела на охоте. Брехня собачья! Он развратил сына с детских лет потачками. Знаю, на людях Гусянов в плохом воспитании сына обвиняет меня. Поверьте, все наоборот. Когда Володя бросил институт, я говорила мужу: «Если парень не хочет учиться, посади его на трактор. Пусть от зари до зари пашет землю и зарабатывает себе на хлеб». Думаете, послушал? Куда там! Взъерепенился: «С ума сошла! Сын председателя – тракторист. Куры нас засмеют». Чтобы Володя от безделья не безобразничал в Раздольном, отвез его в Кузнецк. Купил там ему квартиру и японскую автомашину, познакомил с какими‑ то уголовниками. Втравил его в свою коммерческую авантюру и теперь вот лишил Володю жизни…

Анна Сергеевна перестала коситься на магнитофон, уставилась немигающим взглядом в глаза Бирюкову и говорила, говорила, говорила. Видимо встревоженный сердитым голосом хозяйки, за стенкой трубным басом залаял дог. Это как будто охладило Анну Сергеевну.

– Банзай, молчать! – громко крикнула она.

Лай сразу прекратился. Воспользовавшись паузой, Бирюков сказал:

– Хотелось бы услышать не общие обвинения в адрес Семена Максимовича, а что‑ то конкретное.

– Что именно?

– Скажем, каким образом он лишил сына жизни?

– Самым простым, – упавшим голосом ответила Анна Сергеевна. – Подвел, мерзавец, Володю под пулю.

– А поточнее?

– Что тут еще уточнять…

– Тогда расскажите, в какую авантюру Семен Максимович втравил Владимира?

– Гусянов не посвящал меня в подробности своих бесчисленных авантюр.

– Зачем же завели такой разговор?

– Чтобы усадить на скамью подсудимые убийц Володи.

– Кто они?

– Заказчик – отец, исполнителя не знаю.

– Трудно поверить, чтобы отец сделал подобный «заказ».

– Вы не знаете Гусянова! На этом мерзавце пробу негде поставить. Когда дело касается богатства, он способен совершить такое, на что нормальный человек никогда не решится.

– Вы ненавидите мужа?

– Ненавижу.

– С таким чувством трудно быть объективной.

– Ничего подобного! Я слишком долго угождала ему. Ради обеспеченной жизни терпеливо сносила все унижения, стала нелюдимой затворницей, но когда он не позволил мне похоронить родного ребенка, терпение мое лопнуло. Не думайте, что я свихнулась от горя. Нет! Я отдаю отчет своим словам и сделаю все от меня зависящее, чтобы усадить мерзавца за решетку. Одного боюсь… как бы Гусянов скоренько не отправил меня в могилу следом за сыном.

– Не преувеличиваете? – недоверчиво спросил Бирюков.

– Нисколько. Семен Максимович изворотливостью ума не блещет и просчитывать комбинации на много ходов вперед не умеет. У этого наглого хапуги повышенный инстинкт самосохранения. Он непостижимым чутьем улавливает запах паленого и, чтобы спасти свою шкуру, не останавливается ни перед чем.

– Такие люди опасны для общества.

– Еще как опасны… Сегодня утром умоляла: оставь дома сотовый телефон. Если опять прижмет сердце, мне же придется снова врача вызывать. В ответ равнодушное: «Ничего с тобой не сделается. Прижмет, попроси, чтобы позвонили из таверны. Без телефона я как без рук». Из такого ответа сам собой напрашивается вывод, что Гусянов боится меня и хочет скорейшей моей смерти. Таверна ведь ночью не работает…

– Может быть, Семен Максимович просто черствый человек, – возразил Антон.

– Когда ему кто‑ то нужен, он – сплошная любезность. Здесь же, поверьте, тоже корысть, но иного рода. При обширном инфаркте, допустим, у меня врачи констатируют скоропостижную смерть, и все шито‑ крыто, у Гусянова – чистые руки. При таком исходе киллеру платить не надо. Дешево, так сказать, и сердито.

– Чувствуется, у вас с мужем произошел серьезный конфликт…

– Очень серьезный. Когда он сегодня утром наотрез отказался взять меня на похороны Володи, я в отчаянии высказала ему все, что сейчас говорю вам, без дипломатических ухищрений.

– Чем Семен Максимович мотивировал отказ?

– Сослался на заключение врача, который прописал мне постельный режим и щадящий покой. Однако, как видите, состояние мое вполне сносное. Я нормально беседую с вами, а днем даже в таверну сходила без особых затруднений. Словом, под видом заботы о моем здоровье Гусянов не моргнув глазом совершил кощунство.

– Вы только что упомянули киллера. Это ради красного словца или Семен Максимович на самом деле пользовался услугами наемных убийц?

– Конечно, пользовался.

– Когда?

– В прошлом году по его заказу некий Рудольф застрелил в Кузнецке мужа, точнее сказать, сожителя Лизы Удалой.

– Чем Лизин сожитель насолил Семену Максимовичу?

– Попросту говоря, он вроде бы отбил Лизу у нашего Володи. С горя парень стал злоупотреблять спиртным, и Гусянов, спасая сына, избавил его от соперника.

– Это, кажется, ничего не дало?

– И не могло дать. Не зря же говорится, что силой мил не будешь. Когда узнала о случившемся, пришла в ужас. Заварить кровавую кашу ради того, чтобы добиться расположения неглупой женщины, какой является Лиза, к нелюбимому парню, способен только круглый идиот. Собственно, в женском вопросе Гусянов таков и есть. Да и коммерческие его дела, если судить по большому счету, имеют признаки идиотизма.

– С вами насчет того «заказа» Семен Максимович не советовался?

– Упаси меня Бог быть советчицей в подобных делах. Впрочем, как и в других его махинациях.

– Как же вы узнали об этом?

– Можно сказать, случайно. Нынче в начале лета Володя привез из Кузнецка какую‑ то винтовку. Сначала за околицей учинил стрельбу из нее, потом разъезжал по селу в машине и бахвалился оружием, какого никто из односельчан не имеет. Узнав такое, Гусянов вечером устроил сыну небывалый нагоняй. Из его крика, который был слышен даже сквозь плотно закрытую дверь комнаты, я поняла, что некий Рудольф, сотворив «мокрое» дело, отдал винтовку Володе, чтобы спрятать, а не для показа всей деревне. Сожалею, что в тот раз я промолчала, не ввязалась в скандал. Теперь близок локоть, да не укусишь…

– А вечером в прошлую пятницу из‑ за чего возник конфликт у Семена Максимовича с сыном? – спросил Бирюков.

– Начало этого конфликта я упустила. Смотрела «Санта‑ Барбару»… – Анна Сергеевна нахмурилась. – Когда выключила телевизор и вошла к ним в комнату, они уже поутихли. Володя собрался уходить…

– Он сильно был пьян?

– Заметно. Я спросила: «Ты куда? » – «Домой, в Кузнецк». – «Как в таком состоянии поедешь? » – «За рулем будет друг. Мы на его машине приехали». – «Почему не на твоей? » – «Так надо». Это дословно мой разговор с Володей.

– Значит, он вам сказал, что поедет в Кузнецк? – уточнил Бирюков.

– Да.

– А вот Семен Максимович говорит, будто сын с другом собирался поохотиться на раздоленских лугах.

– Врет! Об охоте не было ни слова. Перебросившись со мной короткими фразами, Володя направил сяк двери. Гусянов сердито ему сказал: «Передашь деньги и чтоб никакой самодеятельности. Понял? » – «Понял», – раздраженно буркнул Володя и ушел. Больше я не видела сына.

– О каких деньгах шла речь?

– Не знаю.

– Неужели не спросили у мужа?

– Нет, я давно у него ничего не спрашиваю.

– Почему?

– Потому, что он никогда не говорит правду.

Бирюков, чуть подумав, сказал:

– У Владимира, кажется, были очень напряженные отношения с братом Лизы Андреем…

– Мне трудно судить, что между ними было. Сын не откровенничал со мной, больше с отцом шушукался. Вместе они строили прожекты.

– Наподобие перекупки шашлычной у фермера Куделькина и переименования ее в таверну?

– Таверна – это цветочки. Богдан Куделькин у Семена Максимовича вообще, как бельмо в глазу. По моим наблюдениям после шашлычной Гусянов намеревается прибрать к своим рукам Богданову мельницу, а в итоге – разорить фермера… – Анна Сергеевна помолчала. – А напряженные отношения с Андреем Удалым у Володи могли возникнуть по двум причинам. Либо из‑ за Лизы, которую брат опекает на каждом шагу, либо из‑ за Гусянова. В прошлом году Семен Максимович поступил с Андреем по‑ крохоборски: оплатил ему всего‑ то половину заработанного.

– Не Андрею ли предназначались те деньги, чтобы компенсировать его прошлогодний убыток и тем самым расположить к Владимиру? – спросил Бирюков.

– Может быть. Однако сомневаюсь, чтобы Андрей взял их. Парень он гордый. Такие не меняют своих убеждений ни за какие подачки.

– Фермер Куделькин тоже такой?

– Богдан еще принципиальнее, но его финансовое состояние на грани краха. Чтобы избежать нависшего банкротства, он, в отличие от Андрея, по‑ моему, не отказался бы от солидного куска наличных денег.

– Хорошо знаете этих людей?

– Достаточно. Потому и высказываю о них свое мнение.

– Жаль, что вы не захотели встретиться с сотрудником уголовного розыска в субботу или воскресенье.

– Я тогда еще не знала о случившейся трагедии и была раздражена необъяснимым чувством надвигающейся беды.

– А как Семен Максимович вел себя в выходные дни?

– Очень странно. Метался из угла в угол и через каждые полчаса хватал телефонную трубку. Как я заметила, хотел дозвониться к Володе в Кузнецк. Не знаю, кто конкретно убил Володю, но в том, что смерть сына на совести отца, не сомневаюсь ни на йоту…

Неожиданно в приоткрывшуюся дверь заглянула пожилая сухощавая женщина, одетая в адидасовское трико, и тихим голосом проговорила:

– Извините, Анна Сергеевна, пора вам принять лекарство.

– Спасибо, Руфина, за напоминание. Не мешай, таблетки у меня в кармане.

Женщина мгновенно исчезла за дверью. Анна Сергеевна достала из накладного кармана платья аптечный пузырек с широким горлышком, вытряхнула на ладонь небольшую фиолетовую таблетку и осторожно взяла ее губами. Проглотив, какое‑ то время посидела молча. Затем подняла на Бирюкова влажные от слез глаза и медленно, с придыханием, сказала:

– Сегодня весь день такое предчувствие, что этой ночью я непременно умру.

– Не отчаивайтесь, возьмите себя в руки, – посочувствовал Бирюков. Осененный внезапной мыслью, он тут же предложил: – Может, увезти вас в районную больницу?..

– Приезжавший на «скорой» врач говорил, что там нет свободных мест.

– Одно местечко всегда найдется.

– Сомневаюсь.

– Напрасно. Если возникнет проблема, договоримся с главврачом.

– Не боитесь неприятностей?

– Каких?

– Гусянов может и в больнице меня убить.

Бирюков улыбнулся:

– Кто ему такое позволит. Словом, собирайтесь. Через полчаса доставим вас под надежный надзор врачей.

– Спасибо. Сейчас оставлю наказ Руфине и соберусь…