Валентина (Ирина) Мельникова 19 страница

В нем даже образовалась своеобразная школа, где детей учили старославянскому письму, обычаям и традициям старой веры. Руководил этой " школой" казак Страшилов, за что впоследствии и был посажен на кол. Дошло до того, что в одно прекрасное мгновение некоторые чиновники Тобольска и даже духовные чины с ужасом обнаружили, что их дети с упоением играют " в скит" вместе с аремзянской деревенской ребятней.

- А старец Паисий?

- В это время или чуть раньше Паисий появился в Никифоровском скиту недалеко от Нары. Здесь он разработал свое учение о близком конце света и о воцарившемся Антихристе. Он заявлял, что царь-антихрист ввел рекрутчину, чтобы собрать все русское мужское население на завоевание Иерусалима, где в соответствии с древними предсказаниями будет править три с половиной года и погибнет во время второго пришествия Христа, но перед этим безжалостно умертвит всех своих обличителей. После смерти Павла по Сибири и Уралу поползли слухи, что казаков заставят присягать царю без имени, то есть Антихристу, имя которого даже вымолвить невозможно. Говорили, что он мерою в аршин с четвертью и родился уже с зубами, которых не тридцать два, а в три раза больше.

- Как я понимаю, нарские казаки не слишком чуждались староверов? спросил Алексей.

- Ты абсолютно прав, - ответил Константин, - немалая часть Нарского гарнизона считала Паисия своим наставником. Теперь ученики Паисия, среди которых был сам нарский атаман полковник Вельчанинов, в открытую призывали выступить против присяги новому царю. Паисий несколько раз приезжал в Нару и уговаривал казаков и солдат, что лучше погибнуть, бежать в леса, но не присягать. И хотя он пребывал в городе всякий раз тайком, проповеди его звучали почти в открытую. Словом, когда в городе появились указ и присяжные листы, их встретили враждебно, а в день присяги у городского собора сошлись огромные толпы казаков и горожан.

Тогда присягнули немногие - часть духовенства, сам комендант и еще несколько человек. Остальные отказались.

- Наказание последовало незамедлительно?

- Конечно, против бунтовщиков послали военный полк, две сотни татарской конницы, артиллерию. Полковник Ратасов, который командовал подавлением мятежа, внезапным ударом захватил Нару. Военные отряды прочесывали тайгу от тюменских болот до алтайских предгорий. Нарский розыск продолжался пять лет. За это время уничтожили несколько сотен скитов, поймали более тысячи мятежников. Сторонники идеи царя-антихриста редко оставались в живых. Казнили всех без разбору.

- Паисию удалось скрыться?

- Поначалу нет. Карательный отряд окружил скит, где он скрывался. Паисий готовился сжечь скит, но его ранили, и он не успел поднести свечу к соломе, которой был устлан пол в избе. В то время скиты полыхали, как снопы сена. В одном из них на реке Пышма погибло четыреста человек, в другом двести, в третьем - семьдесят, но самой крупной была все-таки еланская гарь, когда сгорело более шестисот человек. Вожаков нарского бунта четвертовали, сажали на кол, им рубили головы...

- И это в России, которую уже считали достаточно просвещенной благодаря Петру и Екатерине... - тихо сказал Алексей.

- Да, поэтому рядовых бунтовщиков наказывали весьма милосердно: сотней ударов кнута, женщинам же делали скидку вдвое, - усмехнулся Константин. Паисия же велено было четвертовать. Но когда палачи пришли за ним, то обнаружили его камеру пустой, хотя засовы были в порядке, а два дежурных стражника словно тронулись умом одновременно и заявляли в голос, что видели, как старец с образом Богоматери в руках прошел сквозь двери темницы, а потом сквозь стену каземата и исчез.

- Неужели " Одигитрия"?

- В это трудно поверить, но по Сибири опять поползли слухи, что " Одигитрия" помогла Паисию уйти от наказания и вывела старца и оставшихся в живых его учеников за Алтай в таинственную страну Беловодье. Видели даже, дескать, странный караван и людей в черных балахонах, которые увезли в горы более десятка сундуков с символами старой веры и спрятали в недоступных местах.

- Ты имеешь в виду Шихан?

- Вполне возможно, это и есть то самое место, и я уже десять лет бьюсь, чтобы найти его.

- Не хочешь ли ты сказать, что ратники веры охраняют " Одигитрию"?

- Наверняка не только ее, но " Одигитрию" в первую очередь. - Константин снова взял в руки трубку, с тоской посмотрел на нее, затем перевел взгляд на Алексея. - Ты знаешь, по какому случаю оказался здесь Корнуэлл? Сам он известный английский путешественник, но все его экспедиции оплачивает хозяин, американский миллионер Дэвид Зиглер.

Он прослышал о чудодейственной силе " Одигитрии", решил непременно ее отыскать и всякими правдами-не правдами заполучить. Старый пень женился на молоденькой певичке, сам старше ее лет этак на пятьдесят, вот и решил вернуть себе былую резвость.

- Господи, что за ерунда? - скривился Алексей. - Это же древняя русская святыня! Как можно?

- Они все там без родины, без флага, - махнул рукой Константин. - Самое святое для них - деньги, а на чужие святыни как раз наплевать, лишь бы собственную выгоду поиметь.

- Выходит, ты с самого начала знал о целях Корнуэлла?

- Ты слишком преувеличиваешь мои возможности. Эта информация пришла от наших агентов в Париже и в Лондоне, а мы уж постарались с ней поработать как следует и по возможности ухватить два горошка на одной ложке: и Корнуэлла хлопнуть, чтоб неповадно было российские власти в заблуждение вводить, и до ратников добраться.

- Значит, в Североеланске ты определенно следил за Евпраксией?

- Я пытался помешать косорылым агентам Ольховского схватить ее раньше времени. Разве я мог предполагать, что вы с Иваном выскочите в самый неподходящий момент.

- Но откуда о ратниках узнала охранка?

- Насколько мне известно, кто-то подбросил Ольховскому письмо, где предупреждал его о скором ограблении Чурбанова бандой головорезов в черных балахонах.

- Я немного занимался этим ограблением, - сказал Алексей задумчиво, и, сдается мне, уж не сам ли Чурбанов, а может, Усвятов, его секретарь, подбросили это письмо.

Они этих ратников, похоже, больше, чем черт ладана, боятся.

Книги и образа, которые хранятся в коллекции, явно из скитов и большей частью, несомненно, добыты не праведным путем. Усвятов в беседе со мной упоминал, что Чурбанову угрожали незадолго до ограбления его дома...

- Я с тобой согласен, Чурбанову есть что скрывать.

И если Евпраксия рискнула появиться в Североеланске, дел купец натворил нешуточных.

- Расскажи мне о ней все, что знаешь, - попросил Алексей. - Я теперь нисколько не сомневаюсь, что их привел сюда Паисий.

- Расскажу, - Константин положил ему здоровую руку на плечо, - но только позже.., если получится. Смотри, они уже здесь!

Алексей поднял голову и замер, потрясенный увиденным.

Около десятка фигур в черных одеяниях с надвинутыми на лица капюшонами с красной каймой, с посохами в руках, образовав полукольцо, стояли на камнях. Сзади неприступная скала, впереди - ратники веры. Отступать было некуда.

Алексей посмотрел на пса. Ветер дул в сторону ратников, и Соболь не почувствовал их приближения. Но, заметив их, встопорщил шерсть на холке и, присев по-волчьи на задние лапы, изготовился к атаке на чужаков.

- Однако! - сказал Константин и спрятал пистолет за пояс. - Они пришли раньше, чем я ожидал.

- Я буду отстреливаться, - прошептал Алексей. - Не собираюсь погибать просто так.

- Не кипятись, - произнес сквозь зубы Константин, - оглянись и посмотри вверх.

Алексей оглянулся. На вершине скалы виднелись еще три ратника, вооруженные луками и короткими копьями.

- Ладно, я подчинюсь, - сказал Алексей и, затолкав по примеру бывшего офени револьвер в карман тужурки, взял пса за ошейник.

- И то дело, - посмотрел одобрительно Константин. - Возможно, они не сразу нас прикончат, если покажем свое смирение.

- Твоими бы устами да мед пить, - скептически хмыкнул Алексей и, пригнувшись к уху Соболька, приказал:

- Живо в камни, и чтоб духу твоего здесь не было!

И пес понял его. Посмотрел на Алексея почти по-человечьи умными глазами и юркнул в заросли.

Глава 29

Ивану казалось, что он видит кошмарный сон. Руки и ноги его ломило от боли, спина горела, словно по ней с десяток раз прошелся кнутом не в меру ретивый палач. Рот раздирала вонючая повязка. Колючая ткань царапала небо и язык, страшно хотелось пить. Из-за повязки ему никак не удавалось сглотнуть слюну, и она текла у него по подбородку длинной струйкой, как сопли у деревенского дурачка.

Иван попытался извернуться и принять более удобное положение, но веревки, которые стягивали его запястья и голени, не позволяли сделать этого. Он выругался и, только услышав вместо собственного голоса нечленораздельное мычание, понял, что все эти события происходят наяву. В темнице, где он сидел на корточках, привязанный за руки и ноги к деревянному столбу, было очень темно. К тому же его лицо почти вплотную притиснули к столбу кожаным ошейником с шипами, который не позволял ему посмотреть в сторону, откуда шел слабый, мерцающий, похожий на лунный, свет.

Поза, в которой он находился, была не просто неудобной.

Она была крайне унизительной. Впервые старший агент по особо важным делам Североеланского уголовного сыска Иван Вавилов оказался в таком положении, из которого, как ни прикидывал, выхода не находил. Он догадывался, кто мог его захватить и поместить в эту примитивную темницу. Но более всего он беспокоился о судьбе Алексея. С наступлением темноты Иван и близнецы принялись искать его вдоль ручья, где тот собирался ловить хариусов. Но Алексей исчез бесследно.

Возможно, в пылу азарта ушел дальше по берегу, хуже, если заблудился, и самый бесперспективный вариант - если его тоже захватили ратники.

Последнее, что хорошо помнил Иван, это громкий лай Белки, которая бежала в десятке шагов впереди него. Темнота в горах наступает быстро, поэтому они решили не рисковать и не уходить далеко друг от друга. Все это время он слышал голоса близнецов, которые пошли вверх по ручью в поисках Алексея, и весело перекликались. С собой они взяли Соболька, поэтому Иван не слишком беспокоился, что ребята потеряются.

Самому же Вавилову досталась Белка, вздорная и драчливая лайка, которая вечно задирала своего братца. Поэтому, когда она вдруг залаяла, Иван подумал, что вернулся Соболь.

Он окликнул собаку, но та не двигалась с места и продолжала лаять на темные заросли, не обращая на его окрики никакого внимания. Иван сделал шаг, другой, потянул с плеча карабин... И вдруг что-то резко рвануло его за ногу. Он совершил полный кувырок в воздухе, почувствовал, что взлетает вверх, и в следующее мгновение уже болтался головой вниз, раскачиваясь в воздухе, как гигантский маятник.

" Петля... " - успел он подумать прежде, чем потерял сознание. И очнулся уже в этой грязной дыре, в полной темноте, связанный по рукам и ногам, как последний куриный воришка, без всякого почтения к своему довольно важному полицейскому чину.

Более всего Ивана угнетало, что он попал в плен без малейшего сопротивления со своей стороны. Подловили, мерзавцы, как тетерева на току. И, видно, нарочно караулили, не зря Белка ворчала на заросли. Именно там ратники устроили на него засаду, а он ждал этого, берегся как мог, но в решающий момент сознание словно отключилось. Наказание за беспечность не заставило себя ждать. И самое главное, он не помнил, кто и как снимал его с дерева, которое выпрямилось и вздернуло вверх петлю, стоило Ивану зацепить ее ногой. Не знал, каким образом и куда его доставили, равно как и то, что случилось с близнецами и Алексеем.

Он пошевелил плечами и бедрами, проверяя, насколько туго затянуты веревки. Спина у него затекла, ноги онемели, и, когда Иван напряг мускулы, их пронзили тысячи иголок, это побежала по жилам застоявшаяся в сосудах кровь. Вавилов выругался про себя. Похоже, он уже не первый час пребывает в подобном положении, и сколько еще ему отмерено, известно только его тюремщикам.

Иван прекрасно понимал, что терпение ратников истощилось. Они и так позволили им подобраться слишком близко к Шихану. Возможно, это являлось следствием добрых отношений с Шаньшиным или их просто заманили, как глупых щенков, чтобы наказать за чрезмерное любопытство? Но неужели атаман позволит ратникам расправиться со своими гостями?

Или законы гостеприимства в пожарской тайге почитаются меньше, чем те, по которым живут эти мрачные типы в черной бахотне?

Несмотря на свое незавидное положение, Иван пока не отчаивался. Он верил, что близнецов не тронули, чтобы не осложнять отношений со станицей. Тогда они вполне успеют сообщить своему бате о незавидной участи Ивана Вавилова и о том, что Алексей тоже исчез. Иван отгонял от себя не слишком веселые мысли. Ему не хотелось верить, что Поляков погиб.

Если его тоже захватили ратники, то сейчас их просто держат отдельно друг от друга Возможно, опасаются, что вдвоем они непременно найдут способ, как ускользнуть из объятий Евпраксии и ее доблестной рати.

Он опять пошевелил затекшими чреслами, чем вызвал новый приступ боли и поток сквернословия, который Иван, как никогда в жизни, желал выпустить наружу, но мерзкая повязка, раздиравшая его рот от уха до уха, сдержала и эти его порывы.

Его окружала абсолютная тишина, и, как Иван ни прислушивался, его ухо не уловило ни единого звука, кроме тех, что возникали по его вине" издаваемое носом сопение и скрип столба, к которому он был привязан. В какой-то миг ему почудилось слабое движение воздуха, которое и ветерком нельзя было назвать. Так, легкое касание, словно некто невидимый провел перышком по щеке.

Иван насторожился. За его спиной что-то прошуршало, будто прошмыгнул маленький зверек, мышь или крыса. Иван поежился. Не хватало, чтобы крысы затеяли здесь свой хоровод. Эти гнусные твари мгновенно сообразят, что пленник совершенно беспомощен, и тогда он пожалеет, что родился на свет. Они расправятся с ним в одночасье, быстрее, чем мошка с несчастным Голдовским.

Совсем некстати он подумал о Маше и детишках. И мгновенно постарался отогнать эту мысль. Он никогда не обманывал жену и раз пообещал вернуться к ней живым и здоровым, то обязательно свое слово сдержит. Разве не было в его жизни более опасных, смертельно опасных передряг? И он с тоской признал: нет, не было! В прошлом всегда просматривался хоть какой-то выход, на этот раз он его не видел.

За спиной опять что-то прошуршало. Так осыпается песок или сухая земля. Затем что-то довольно громко заскрипело.

В его темнице стало заметно светлее, а вместе с ветерком в нее проникли не слишком приятные резкие запахи, которые показались Ивану знакомыми. Он принюхался: похоже на запах конюшни, но тут же отвлекся от этого занятия, почувствовав уже более сильное движение воздуха. Словно открыли и закрыли дверь. Или окно? Опять что-то скрипнуло. Иван напрягся. Он кожей чувствовал чье-то присутствие за своей спиной. Но путы и ошейник держали его крепко, не позволяли повернуть голову, подать голос... Он терялся в догадках. Если это ратники пришли по его душу, то почему медлят? Почему нерешительно топчутся, словно боятся подойти к нему? Они были гораздо смелее, когда вынимали его из петли. Правда, тогда он находился без сознания, но разве сейчас он в состоянии оказать сопротивление, сидя в подобной позе?

Он напряг слух и различил тихие шаги. Тот, кто был сзади, передвигался осторожно, крадучись, и одно это говорило о том, что там не ратник, иначе он вел бы себя, как хозяин. Чего, спрашивается, ему остерегаться, уж не Ивана ли, который и так не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой?..

Но кто мог проникнуть в его темницу? Может, Алексей?

Однако это было столь же невероятно, как увидеть вдруг перед собой Машу или Тартищева.

А если все-таки зверь? Свирепый и беспощадный, специально выпущенный из клетки, чтобы утолить свой голод. К тому же человек не может издавать такую омерзительную вонь.

Значит, сзади крадется неведомый зверюга, выжидающий момент, чтобы наброситься на беспомощного пленника...

Иван шумно втянул носом воздух. Что ж, пришла пора проститься с жизнью. Никогда он не думал, что расстанется с ней столь бездарно! Поэтому, видно, ратники и связали его.

Во-первых, они понимали, что он просто так не позволит отобрать свою жизнь, во-вторых, чтобы продлить его мучения...

Он зажмурился... Вот-вот острые клыки и когти вопьются в тело и примутся безжалостно рвать его на куски...

В это время существо приблизилось вплотную и остановилось за его спиной. Ивану показалось, что оно, точно так же, как и он, сдерживает дыхание. Еще несколько мгновений оно молча стояло, совсем как человек, переминаясь с ноги на ногу (или все-таки с лапы на лапу? ). Затем на плечи Ивана опустились руки. Именно руки, а не лапы. Правда, они были слишком тяжелы для рук человека и покрыты шерстью, как у зверя. Это Иван ощутил, когда существо ненароком коснулось его щеки. Все в его голове перепуталось. Он почувствовал, как сердце сжимается в тугой комок. Впервые он понял, что через несколько секунд его не станет. И тогда он рассвирепел, но сумел показать свой гнев лишь яростным мычанием и тем, что напряг мышцы, словно пытался порвать стягивавшие его веревки.

Существо явно не ожидало от него подобной прыти. Оно отскочило в сторону и что-то пробурчало то ли испуганно, то ли сердито. И это не было ворчанием зверя, такие звуки мог издавать только человек. И хотя они совсем не походили на слова, в них ясно сквозило удивление.

В душе слабо затеплилась надежда. Вполне очевидно, что неизвестное существо боится Ивана не меньше, чем он его...

Иван мысленно перекрестился. Неужто бог оставил его? Ведь он если и грешил когда, то только во благо, если не считать тех грешков, которые совершил в годы непутевой юности. Но он уже не раз отмолил их, не раз покаялся... С чего ради господу гневаться на него? Или он опять решил испытать его на стойкость?

В этот момент существо вновь и с еще большей осторожностью приблизилось к Ивану. Теперь оно стало шарить у него по спине, словно искало что-то, и несколько раз дернуло за веревки. Ивану показалось, что оно проверяло их на прочность. Это было и вовсе невероятно, но после этих рывков его путы немного ослабли.

И тут он окончательно потерял всякую способность соображать. Существо принялось не только тянуть, но и грызть веревки. Не его спину, нет, а именно веревки. И очень успешно с этим процессом справилось. Стягивающие его руки и ноги путы свалились на пол темницы, и существо довольно заурчало. Иван попытался подняться на ноги, но мешал ошейник, которым он был притиснут к столбу. К тому же ноги отказались ему повиноваться, и он упал на колени. Теперь его шея была неестественно вытянута. Ивану показалось, что он слышал, как хрустнули позвонки. Боль пронзила его с головы до ног. Он застонал, попытался дотянуться руками до повязки на лице, чтобы наконец избавиться от нее, но руки тоже повисли, как тряпки.

И тут существо пришло ему на помощь, оно ласково погладило его по голове, затем принялось развязывать узел на затылке, чем окончательно повергло Ивана в смятение. Нет, определенно это не зверь. Разве может зверь столь осторожно возиться с узлом и что-то бурчать при этом точно таким же тоном, как бурчал всякий раз дед Аким Вавилов, когда-то подшивавший валенки всей деревне и иногда сослепу попадавший шилом себе в палец.

Но и по голове своего внучка он гладил задубевшей от мозолей ладонью точно так же неловко и так же осторожно...

Иван снова ощутил дыхание существа за своей спиной, и оно уже не показалось ему таким зловонным. Чего он, спрашивается, закрутил носом, или это не он, не Иван Вавилов, вырос в деревне, где подобные запахи являются неотъемлемой частью крестьянской жизни?

Существо возилось с его ошейником. В какой-то момент Иван почувствовал, что под него проник палец, и острый коготь или ноготь царапнул ему шею. Иван дернулся, а его освободитель что-то успокаивающе пробормотал и снова погладил по голове.

Наконец и ошейник упал к его ногам. Иван ухватился за столб, попытался выпрямиться, но ноги опять подвели, и он сполз по столбу прямо на грязный пол своей темницы. Опершись руками, он сумел-таки развернуться и чуть не закричал от неожиданности. Перед ним сидел на корточках огромного роста человек в лохматой, вывернутой мехом наружу шубейке.

Он был раза в три больше Ивана, глаза его отдавали желтизной и слегка светились, как у дикого зверя. Его лицо, совсем не морда, нет, с низким лбом и широкими надбровными дугами склонилось к Ивану. Оно было безволосым, нос слегка приплюснутым с широкими ноздрями, а губы казались слишком толстыми для человека.

Его освободитель протянул большую руку, покрытую шерстью, к его голове... И Иван вспомнил... Ведь совсем недавно это самое существо или его собрат чуть не заставило его провалиться в очко нужника в огороде атамана. Господи, неужели он до сих пор без сознания и этот кошмар просто-напросто ему мерещится?

Он быстро отклонился в сторону и чуть было не упал, потому что голову повело от слабости. Иван чертыхнулся. И в это мгновение рука чудища настигла его и осторожно, уже в который раз, погладила по голове.

- Чуф-ф! Чуф-ф! - ласково фыркнул его избавитель и вдруг с трудом выдавил из себя:

- И-и-ива-а-н... - затем стукнул себя кулаком в грудь и произнес с еще большим трудом:

- Х-хла-а-ашша!

- Ч-что? - вымолвил, заикаясь, Иван, так как освобожденный от повязки язык до сих пор плохо слушался его. - К-кто ты такой?

Человек, а теперь Иван не сомневался, что это человек, но какой-то странный, не такой, как все, засмеялся, показав в улыбке крупные зубы, и протянул к Ивану руки. И тот не успел опомниться, как оказался на его широком плече. Дикарь несколько бесцеремонно хлопнул его по спине, но Иван от неожиданности потерял дар речи. Впервые с ним обошлись, как с кулем картошки, столь небрежно закинув на плечо. Он, правда, успел обвести взглядом свою темницу. Это была небольшая комнатенка, стены которой представляли собой плотно пригнанные, ошкуренные стволы деревьев. Пол был земляной, а столб, к которому он только что был притянут ошейником, являлся единственным украшением этой мрачной и неуютной темницы. Окон в ней не было, но тусклый свет проникал внутрь сквозь щель в частоколе. Казалось, кто-то раздвинул стволы, как гармошку...

Иван не успел сообразить, что это за щель и откуда она появилась, как его освободитель слегка пригнулся и скользнул прямо в нее. Снаружи было гораздо светлее. Щербатый диск луны завис над горизонтом. И вдруг Иван с ужасом понял, что человек не одет в шубейку, а покрыт густым жестким волосом. Правда, что-то похожее на лопнувшую на спине жилетку охватывало его мощную грудь, и это была единственная одежда на этом лохматом великане.

" Господи! Дикий человек! - догадка, словно комета, озарила сознание Ивана. - Но что ему нужно от меня? " - успел подумать он. В следующий момент его взгляд переместился вниз, и он задохнулся от неожиданности. Пятки великана свешивались с крошечного скального уступа, за который он умудрился уцепиться пальцами ног. Руками он, будто рачительный хозяин, вновь притянул бревна и установил их на прежнее место, потом довольно фыркнул и, удерживая Ивана под колени одной рукой, присел и вдруг сиганул вниз с отвесного обрыва.

Где-то далеко бесновалась и грохотала валунами река. Иван приоткрыл на миг глаза, которые в ужасе закрыл в момент прыжка, и обнаружил, что его спаситель довольно быстро спускается вниз по совершенно отвесной скале, цепляясь за корни деревьев и камни и проделывая это столь ловко и деловито, словно подобные упражнения давно вошли у него в привычку. За считаные минуты они спустились на дно пропасти, где бушевал и выл от ярости водный поток. Только теперь Иван перевел дыхание. Но в следующее мгновение ему пришлось пережить новое потрясение. Его спаситель вздумал форсировать реку вброд. Он начал прыгать с одного скользкого валуна на другой, камни едва виднелись в потоке стремительно мчащейся воды. Иван сжался в комок. Он даже не замечал, что промок насквозь и висит вниз головой. Порой гребень особо крутой волны проносился в каком-то футе от его лица, и тогда он мысленно прощался с жизнью.

Наконец и это препятствие было преодолено. Но испытания на этом не закончились. Дикарь несколько раз фыркнул, пристроил Ивана на своем плече поудобнее и опять полез, на этот раз вверх, но по столь же отвесной и скользкой стене, как и та, по которой они только что спустились.

Иван, как тряпка, висел у него на плече. Руки и ноги агента сыскной полиции безвольно болтались. Он почувствовал вдруг странное равнодушие и безмерную усталость. Ему было уже наплевать, что под ними добрая сотня футов, а то и две, скальной стены и что корни порой рвутся под рукой его освободителя, а камни осыпаются... Он закрыл глаза и словно окунулся во что-то мягкое и пушистое. Это " что-то" было столь же нежным и приятным, как Машины руки, когда она обнимала его в редкие счастливые минуты. Ведь иногда он позволял себе побыть с семьей чуть дольше, чем позволяли его служебные обязанности...

- Маша, Машенька, - прошептал Иван Вавилов едва слышно и окончательно потерял сознание...

- Иван Лександрич, дядька Иван! - Кто-то настойчиво и не очень вежливо тряс его за плечо.

Вавилов открыл глаза. Над ним склонились знакомые лица и одна собачья морда. Заметив, что он пришел в себя, близнецы облегченно вздохнули.

- Дядька Иван... - Сашка подложил ему под голову свой чекменек. А вторым, Шуркиным, укрыл его. - Слава богу, очухались! А то глаза закатили, посинели, что твой мертвяк. Хотели уже водой вас отливать...

- Так его Глаша вниз головой волокла, - пояснила Шурка. - От этого у него в мозгах трясение случилось. Помнишь, я на ветке повисла вниз башкой, так после два дня меня тошнило и в глазах все колесом крутилось?

Иван приподнялся на локтях и с удивлением уставился на близнецов.

- Глаша? Какая Глаша? Как я здесь очутил... - Он повернул голову и осекся на полуслове. Настоящее чудо-юдо сидело в десятке шагов от них и весело скалило зубы. Заметив, что Иван смотрит на него, чудище радостно, совсем как близнецы, захихикало, встало на четвереньки и таким образом оказалось рядом с Иваном. Тот невольно отклонился в сторону.

Но Сашка панибратски хлопнул его по плечу.

- Не боись, дядька Иван! Это Глаша! Шуркина подружка! Она в прошлом годе к нам на омшаник пришла. Ногу где-то располосовала прямо до кости. Мы ее вылечили травами.

Теперь она в тайге повсюду нас встречает. - Заметив, что Иван с подозрением поглядывает на широкие плечи и огромные руки своей спасительницы, паренек поспешил его успокоить:

- Она тихая! Не смотри, что большая, а лет ей совсем мало...

- Постой, - Иван едва справился с изумлением. - Выходит, это действительно Варькина дочка? Той, что исчезла из деревни? Жены дикого человека? Кзыл-оола?

- Ну да! Наверно... - Сашка пожал плечами. - Сама она плохо говорит Шурка ее нескольким словам научила.

Правда, Глаша?

Та, услышав свое имя, радостно зафырчала и произнесла с натугой, но более чисто, чем в первый раз:

- Хл-ла-аша!

Она подала руку Ивану, и он, все еще не придя в себя от потрясения, пробормотал:

- И-иван В-вавилов!

- Вот и познакомились, - радостно захихикала Шурка.

А Глаша вдруг сорвалась с места. Через пару мгновений она вновь появилась на поляне с венком из желтых купальниц в руках и, радостно скалясь, водрузила его на голову Ивана.

И это, как ни странно, окончательно привело его в чувство. Он сел и требовательно посмотрел на близнецов.

- Это что же получается, братцы? Оказывается, все это время вы водили нас с Алексеем Дмитричем за нос? Я ведь хорошо помню те следы в огороде. На подошве просматривался заметный шрам. А потом эти веночки? Значит, вы все знали и потешались за нашими спинами?

- Зачем потешались? - Сашка виновато шмыгнул носом и почесал грязной рукой в затылке. - Глашка без нас пропадет, мы ее подкармливаем, а она, правда, шуткует иногда. Она же малая совсем. Озорует!

- Хороша озорница! - Иван сердито прищурился. - Моя рубаха и сапоги тоже из области шуток?

- Ну да! - Близнецы переглянулись. А Шурка поспешила заступиться за свою лохматую подружку. - Посуду она хотела помыть и нечаянно утопила, а вот рубашка... - Девочка замялась...

- Что рубашка? Надеюсь, она не взяла поносить ее на время? - справился сурово Иван.

- Взяла, - вздохнула девочка, - я хотела отобрать, только... - Она виновато посмотрела на него. - Не ругайте ее, Иван Лександрыч, она ж не со зла...

- Не со зла, - проворчал Иван и вгляделся в свою спасительницу. То, что он принял за жилетку, очень смахивало на утерянную рубаху, только неимоверно грязную, без рукавов и располосованную на спине. - Да-а! - протянул он и озадаченно покачал головой. - Как только она ее на себя натянула?

- Ей пуговки понравились, - пояснила Шурка. - Она ведь, как та сорока, блестяшки всякие любит. Мы ей стеклярус подарили, так она его с шеи не снимает.

Иван посмотрел на Глашу, но никакого стекляруса не заметил. Девица была слишком волосатой, и бедные бусы затерялись в дебрях ее мощной шеи и груди. Он отвел от нее взгляд, потому что до сих пор испытывал внутреннюю дрожь при воспоминании о том, каким образом был освобожден из плена.

Чтобы как-то замаскировать оторопь, Иван огляделся по сторонам. Глаша доставила его в густые заросли пихтача, где близнецы из камней и хвороста соорудили нечто наподобие блиндажа, прикрыли его дерном и закидали валежником.