ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 1 страница

Наблюдения Алены

В январе Москва пустеет – высший свет и все, кто пыжится им казаться, срываются в горы. Все более-менее приличные шале бронируются чуть ли не с лета.

В этом году я осталась без альпийских вершин, пряного глинтвейна и пестрой куртки Bosco, а все из-за нигерийского бизнесмена г-на Мбомбо, которому приспичило провести рождественские каникулы в Сочи (ну не чудак ли? ), да еще и в моем высокооплачиваемом обществе. Билеты были забронированы, Пабло вручил мне аванс – полторы тысячи долларов – и несколько раз поинтересовался, не имею ли я чего против секса с темнокожими. Памятуя о высокой конкуренции в мире элитной продажной любви, я холодно приподняла бровь: «Неужели в наше время еще существует расизм? »

Специально для этой поездки я сходила в тайский SPA-салон. Все мое тело натерли измельченными абрикосовыми косточками, а потом обернули в смоченные медовым лосьоном полотенца. Все нежелательные волосы были безжалостно выдраны, все желательные – расчесаны, удобрены масками и красиво уложены. Намеки на морщины заполнены коллагеном, ногти – подпилены и накрашены. Короче говоря, я была во всеоружии, и все для того, чтобы пятого января, за один день до предполагаемого вылета, мне позвонила секретарь господина Мбомбо и на ломаном английском извинилась:

– Мисс Соболева (она произнесла – «Са-боль-е-фа»), просим нас простить. Господин Мбомбо вынужден срочно улететь в Токио. Половину аванса можете оставить себе. Господин Мбомбо выслал на ваше имя корзину фруктов.

При этом она еще и улыбалась. Улыбалась – сука, – я по голосу поняла! Что мне было делать? Объяснить ей, что глубокоуважаемый г-н Мбомбо – мудак из мудаков, который лишил меня шансов и на Куршавель, и даже на лузерский московский шопинг в ЦУМе? Пожаловаться, что на пятьсот долларов мне до конца января не протянуть? Жестко сказать, что корзину с фруктами я отправлю обратно в надежде, что г-н Мбомбо съест немытую грушу и подцепит кишечную палочку?

Нет, вместо всего этого я на безупречном английском проворковала:

– Ничего страшного. Спасибо большое, что предупредили заранее. Передайте г-ну Мбомбо спасибо за фрукты.

Да еще при этом и улыбнулась, дура!

Дура.

И вот, шестое января, одиннадцать часов утра, Москва пустая и сонная, таксисты и официанты слегка пьяны и заторможены. Я завтракаю с Лизой – куртизанкой на вольных хлебах – в пиццерии на Садовом кольце. А что мне, безработной, остается, кроме как втягивать в сложенные трубочкой губы длиннющие макаронины и с некоторым садистским удовольствием предвкушать, как станут малы лучшие джинсы?

С Лизой я познакомилась несколько месяцев назад, на вечеринке по случаю дня рождения ресторатора Шаховского. Я с двумя другими девушками из агентства Пабло была в свите именинника. Наша задача заключалась в том, чтобы подливать ему шампанское, кормить его с ложечки икрой, заливаться хохотом в ответ на его плоские шутки, кокетливо визжать, когда он хватал одну из нас за грудь, а когда гости разойдутся, ублажить его отчаянной групповушкой. Забегая вперед, могу похвастаться, что упоили мы Шаховского до такой степени, что вместо отчаянной групповушки он до половины седьмого утра отчаянно блевал в туалете, после чего уснул в гостиной, трогательно свернувшись калачиком на антикварном персидском ковре. Но это так, деталь, не имеющая к моему знакомству с Лизой никакого отношения.

На той вечеринке мы притворялись девушками из высшего света. На мне было платье Valentino (выданное Пабло с оговоркой, что если пролью на ткань шампанское, он трижды обмакнет мою голову в унитаз общественного сортира на Казанском вокзале). Мои волосы были завиты в крупные кудри, подобраны наверх и прихвачены едва заметным золотистым ободком. В общем, я была этакой леди в превосходной степени.

А Лиза появилась в самом конце вечеринки – выпрыгнула из огромного пятиярусного торта. Обычно такое действо происходит на разбитных мальчишниках, и в качестве «тортовой» девочки нанимают стриптизерку с минимум пятым размером груди. И высшим шиком – я видела в каком-то фильме – считается размазать о ее грудь взбитые сливки, а потом, отталкивая друг друга, слизывать сладкие потоки с воинственно торчащих сосков.

У Лизы бюста пятого размера не было, зато была дрябловатая попа, похожая на трясущееся сливочное желе, сильные мускулистые ноги экс-спортсменки, простоватая физиономия с намечающимся двойным подбородком и колечко в ноздре – всего этого она совершенно не стеснялась. Лиза относилась к своей работе с таким энтузиазмом и «огоньком», что и другие переставали видеть в ней экзальтированную дамочку не первой молодости, а видели лишь девчонку-душу-компании, которая отрабатывает свое с не свойственным профессии смаком. Позже я узнала, что с учетом щедрых чаевых непрестижная тортовая девушка Лиза зарабатывает втрое больше меня самой.

Итак, она выпрыгнула из торта, хохоча и визжа, и начала закидывать именинника бомбами из нежнейшего безе. В первый момент мы переглянулись и скривились – что творит эта странная некрасивая женщина? Но потом Лиза распространила свой вирус веселья и на нас. Уходя, я зачем-то оставила ей визитную карточку. А она – тоже не зная зачем – перезвонила на следующий день. С тех пор и дружим.

Лиза диеты презирала. У нее было твердое убеждение, что лишь неврастенички с комплексом неполноценности и надвигающимся кризисом среднего возраста могут добровольно лишать себя сливочного соуса к спагетти и воздушного «тирамису» к чаю. Ее неумеренный аппетит распространялся на все области жизни – и на еду, и на удовольствия, и на мужчин.

Мы сидели за столиком у окна с видом на нереально пустое Садовое кольцо, и я смаковала спагетти, а перед Лизой толпилось штук десять тарелок со всяческой итальянской едой. Она запускала вилку то в салат с морепродуктами, то в овощную лазанью, то в карпаччо из лососины, то в политый горячим шоколадом вишневый пирог. И тарахтела без умолку.

– Я тебя, Аленка, вообще не понимаю. С твоими данными, с твоими мозгами – и пахать на какого-то беспонтового Пабло. Отдавать ему пятьдесят процентов твоих гонораров! Когда ты могла бы жить на полную катушку и ни в чем себе не отказывать.

Это главный камень преткновения нашей дружбы. Лиза, по сути, занимается тем же, чем и я сама, только она называет себя не проституткой, а куртизанкой и ведет свои дела самостоятельно, презирая сводников.

– Я могла бы тебе помочь, – с набитым ртом проговорила она, – знаешь, какая у меня база данных? Мама не горюй. Всех обслужить сама все равно не успеваю. Я могла бы подкидывать тебе заказы.

– С барского плеча? – усмехнулась я.

– Ну почему ты так воспринимаешь? Между прочим, мой типаж устраивает не всех. Иногда мне звонят и спрашивают – а нет ли у тебя, Лизонька, подружки, похожей на модель? Тут бы я тебя и присватывала. И – прошу заметить – не брала бы за это с тебя деньги.

– С Пабло я чувствую себя уверенной, – в сотый, наверное, раз объяснила я, – я точно знаю, что простоев не будет. Каждые выходные у меня железно есть работа. Иногда и на неделе. Иногда – и три раза в неделю. Стабильно три раза в месяц я куда-нибудь еду, а за выездной трах платят почему-то по двойному тарифу. Хотя, между нами, я согласилась бы и за полцены, особенно если речь идет о Нью-Йорке или Монте-Карло.

– Так и у меня все то же самое, – Лиза всплеснула руками и едва не опрокинула себе на колени высокий бокал с чем-то подозрительно синим, что согласно меню называлось коктейлем «Лазурный оргазм», – более того, если бы я была трудоголиком, могла бы пахать хоть каждый день. В конце концов в мире миллионы неудовлетворенных мужиков, а я одна, красавица.

Последнюю фразу она выкрикнула так торжественно и громко, да еще и отсалютовала при этом бокалом с «Лазурным оргазмом», что в нашу сторону начали заинтересованно поворачиваться головы, а одна некрасивая коренастая официантка шепнула что-то другой некрасивой коренастой официантке, едва заметно кивнув в нашу сторону и выразительно скривившись.

Ну а Лизе все было хрен по деревне. Это я со своими застарелыми комплексами немного стеснялась собственной профессии и в свободное время изо всех сил косила под леди – носила строгие тренчи в стиле Burberry, туфли на квадратных каблуках и иногда даже фальшивые очки. А Лиза, наоборот, своим образом жизни хвасталась – причем это была не защитная реакция, а искренняя самовлюбленность.

И в который раз она мечтательно рассказала свою историю появления в бизнесе. Еще пять лет назад Лиза была стандартной домохозяйкой с рабочих окраин – красила волосы в ближайшей парикмахерской, с особенной тщательностью пылесосила под диваном, пекла ватрушки и каждое утро собственноручно завязывала мужу галстук. В один прекрасный день созданная ее неутомимыми руками идиллия рухнула, и муж в красиво завязанном галстуке переметнулся в лагерь соседки из второго подъезда. Пергидрольная и томная, она носила кожаную мини-юбку и предпочитала позицию «девочки сверху», о чем радостно доложил Лизе муж, собирая в чемодан наглаженные ею рубашки. Лиза была настолько удивлена, что даже обидеться не успела. Иногда, затаившись у окна, она подсматривала, как ее муж (бывший) и пергидрольная разлучница дружно выгуливают ее старенького терьера. Лизин муж (бывший) нежно жался бедром к кожаной юбке разлучницы и что-то шептал ей в ухо, отодвинув пальцем вытравленную прядь. С нею, с Лизой, он никогда так себя не вел – их интимный мир был лаконичным и деловым и ограничивался двумя разами в неделю по взаимной договоренности.

– Я горжусь тем, что его не возненавидела, – призналась однажды она, – вместо того чтобы проклинать соперницу и подкладывать им под дверь кошачьи какашки, я призадумалась: а может быть, дело во мне? Посмотрела на себя в зеркало и увидела унылую тетку в спортивном костюме с вытянутыми коленками. А я еще гордилась, что ношу дома не халат, как всякие распустехи, а спортивный костюм. В общем, я была типичной лахудрой, но, к счастью, вовремя это поняла.

– Не надо так, Лизок, – поморщилась я, – ты не будешь лахудрой, даже если перестанешь брить ноги и полюбишь кофты с люрексом!

– И тогда я распетрушила свою денежную заначку и отправилась в парикмахерскую, – продолжила Лиза, не обращая внимания на мои утешительные фразы, – не в районную, а в «Жак Дессанж». И там из меня сделали блондинку с длинными волосами, длинными ногтями и длинными ресницами. Потом я купила красное платье и сняла в ближайшем баре первого попавшегося мужика. С тех пор жизнь моя изменилась.

– Мужик оказался олигархом и заплатил тебе пять тысяч долларов за ночь?

– Нет, – расхохоталась Лиза, шумно втягивая через трубочку остатки коктейля, – он был обычным компьютерщиком-неудачником. Но он действительно заплатил. За те четыре дня, что мы были вместе, он переклеил мне обои, побелил потолок и подарил ноутбук.

– Зачем тебе ноутбук?

– Как зачем? Искать по Интернету богатых мужиков, разумеется! Я сфотографировалась, разместила свою анкету на нескольких сайтах. И клиенты посыпались, как горох из дырявого мешка. Естественно, я позиционировала себя не как проститутку. И всем лузерам, которые звонили и, шумно дыша в трубку, предлагали «двести пятьдесят за анал», я объясняла, что являюсь куртизанкой, не проституткой.

– А в чем разница-то?

– О-о-оо, – протянула Лиза, – как будто ты сама не понимаешь. Проститутки – низшее звено пищевой цепочки. Трахаются, как кролики, и получают деньги по заранее оговоренному тарифу. В моем же случае ничего заранее не известно. Я не требую с мужчин деньги, я их на деньги развожу. Это не работа, а искусство. И для меня количество денег – это не просто материальный эквивалент минета. А мерило моего самолюбия, вот как-то так.

– Но я в какой-то степени тоже развожу, – подумав, возразила я, – гонорар, конечно, оговаривается заранее, и платят они не мне, а Пабло… Зато я всегда могу рассчитывать на чаевые. Или на роскошный подарок, что тоже хорошо.

– Зато твоими делами рулит Пабло. Вот ты сама сказала – сорвалась у тебя поездка в Сочи с этим Мбомбо или как его там, и ты сидишь здесь со мной, лапу сосешь, экономишь. А я, когда хочу подзаработать, открываю записную книжку и сама выбираю, кому позвонить и на когда назначить встречу.

Этот бессмысленный спор был вечным атрибутом наших с Лизой встреч.

– Короче, Аленка, когда надумаешь бросить Пабло, давай ко мне! Вдвоем веселее, да и безопаснее! И учти – мы с тобой поставим на уши весь мир!

Он немного похож на кролика, мой новый любовник.

Его большие грустные глаза с длинными светлыми ресницами прячутся за немодными круглыми очками в стиле Джона Леннона. У него неправильный прикус: верхняя челюсть слегка выдается вперед вместе с передними верхними зубами – крупными, длинными. У него редкие светлые волосы, под которыми прячется розовая кожа головы (судя по всему, прятаться ей осталось недолго, скоро она явит себя широкой общественности, как бесстыдная девка из стрип-клуба, если только он не решится на модную нынче трансплантацию волосяных луковиц). Он носит голубые рубашки в полоску и говорит тихим, немного застенчивым голосом. У него маленький член и огромный автомобиль – закономерность, кстати, для Москвы тривиальная. Он любит китайский белый чай и кубинский темный ром. Он играет на губной гармошке – отвратительно, но всех это умиляет, почти не курит и наизусть читает Блока.

Общаться с ним было бы одним удовольствием, если бы не маленькая деталь.

Федор – садист.

Обычный секс с его нежно-влажной атрибутикой, с посасываниями-постанываниями-покусываниями, судорожными вздохами, мятыми простынями и порой рвущимися презервативами его не возбуждает.

Ему нравится порвать на девушке платье, каратистским ударом в солнечное сплетение завалить ее на пол, отхлестать сначала ладонями по щекам, потом – березовым прутом по ягодицам, зажать ей пальцами нос, а в рот вливать струю ледяной водки. А потом развернуть лицом к дивану и грубо взять сзади, намотав на кулак ее распущенные волосы.

Когда он, такой застенчивый и интеллигентный, проделал это со мною впервые, я была возмущена и шокирована. Тем более что Пабло ни о чем таком не предупреждал. Просто позвонил и сладким таким голосом объявил:

– Алена, душа моя, есть хороший заказ. Одному скучающему клерку понравилась твоя фотография. Денег у него – хоть жопой жуй. Сегодня в половине девятого вы встречаетесь в «Антонио». Постарайся ему понравиться, возможно, ему нужна девушка для серьезных отношений.

– От тебя ли я это слышу? – усмехнулась я, ничего не подозревающая.

Дело в том, что Пабло был категорически против, если между клиентом и работающей на него девушкой возникал хотя бы намек на эти самые «серьезные отношения». Он ревностно отслеживал нашу (как правило, отсутствующую – при такой-то работе) личную жизнь. И если кто-то из наших пытался назначить денежному клиенту вольное свидание, Пабло реагировал немедленно и порой жестоко.

Ходит легенда, что года три назад Тамара, в то время самая успешная девушка агентства, получила от клиента брачное предложение и ответила, разумеется, радостным согласием. Пабло взбеленился, узнав, что лучший плательщик будет иметь его лучшую девушку на халяву и на законных основаниях. Ему повезло, что Тамара была девушкой патологически жадной до денег и согласилась в качестве компенсации выполнить последний заказ агентства. Он продал ее троим мутноватым латиносам, которые были похожи не на миллионеров, а на гастарбайтеров. Одна ночь в отеле «Балчуг» – и у Тамары выявляется сифилис. Жених ретируется в свою швейцарскую резиденцию, Пабло, демонически усмехнувшись, тоже отказывает предательнице в работе. Что произошло с этой Тамарой потом – никто не знает. Кто-то говорит – села на иглу и опустилась до шоссейной проститутки. Кто-то уверяет, что она вылечилась и уехала домой на Украину, где вышла замуж за сантехника, родила тройню и теперь ходит в дырявых тапочках и с растяжками на животе.

Неважно. На самом деле, возможно, никакой Тамары и вовсе не было, а страшилку про нее придумал сам Пабло, чтобы нас запугать.

В этом контексте слышать от него о «серьезных отношениях» было по меньшей мере странно.

– Алена, ну зачем ты так, – нежно сказал Пабло, – серьезные отношения не подразумевают брак. Жениться он не собирается, но готов купить эксклюзив на понравившуюся девушку.

Я скривилась – иногда меня коробили эти его экономические термины.

В половине девятого я, как и договаривались, пришла в «Антонио» в серебряных туфельках и желтом платье, изумительно подчеркивающем загар. Люблю первые минуты свидания – клиент встает мне навстречу, и я вижу неподдельное восхищение в его глазах. Он отодвигает стул, заказывает для меня лучшее вино, мы вместе обсуждаем меню, знакомимся, шутим, смеемся, светски треплемся, и все это похоже просто на свидание вслепую.

Конечно, попадаются и такие, кто любит сразу расставить точки над «i». Запустить руку под скатерть и с сальной улыбкой влезть пальцем под трусики, украдкой ущипнуть сосок или, придвинувшись вплотную, влажным шепотом поинтересоваться, случаются ли у меня вагинальные оргазмы. Но, как ни странно, происходит такое редко. Чаще купившие меня мужчины ведут себя так, как будто бы никакого оплаченного секса не подразумевается и в помине. Как будто бы мы не проститутка и клиент, а просто случайно встретившиеся в городской сутолоке одиночки, всегда готовые перевести обычный вечер в режим «спонтанное эротическое приключение».

Федор был похож на кролика – об этом я уже упоминала. Он сразу мне понравился. Я даже подумала – вот странно, какой он милый, а все туда же, покупает проститутку. И не для куража покупает, не для демонстрации, а просто так, скрасить одинокий вечер.

Ужинали долго – он рассказывал о недавнем путешествии по Китаю. Я тоже недавно была в Китае, но упоминать об этом не стала, так как ничего, кроме шелковых простыней лучшего отеля Шанхая, не видела. К половине первого мы выпили три бутылки вина и чувствовали себя друзьями. Скажу больше – если бы такое свидание случилось со мною пару лет назад, когда я работала эскорт-girl без обязательного секса, я все равно отправилась бы к нему домой.

На заднем сиденье «Лексуса» мы целовались, и он держал меня за руку. Мне показалось, что его водитель поглядывает на меня испытующе и с некоторой насмешкой, и я все не могла взять в толк, почему. Знала бы я тогда…

Как только за нами захлопнулась дверь его нереально огромной даже по московским меркам квартиры, произошло все то, о чем я рассказывала выше. Желтое платье, купленное мною за 600 евро в Милане, было порвано одним движением его слабых на первый взгляд рук. А когда я попробовала возмутиться, он наотмашь треснул меня по лицу с воплем:

– И ты, сука продажная, еще будешь мне указывать?!

Пабло тысячу раз предупреждал, что мы не должны самовольно уходить от клиента, что бы ни случилось. Вопросы безопасности разруливает он, наше дело – ублажать того, кто за это заплатил. Однако инстинкт самосохранения тянул меня к двери, за которой – я знала – дежурит охранник-водитель. Мне было плевать, что на мне нет ни платья, ни туфель, что моя щека покраснела, а глаз заплыл. Я была испугана, как никогда в жизни: и странно, что от визга моего не повылетали все его панорамные стекла.

Федор только на первый взгляд казался субтильным и слабеньким. На самом деле – я узнала об этом позже – у него был коричневый пояс карате. Избивал он меня долго, со вкусом, смакуя каждый мой вопль (впрочем, довольно быстро сил вопить не осталось, и я просто постанывала, когда в очередной раз носок его ботинка пинал меня в бок).

У боли есть предел – в какой-то момент ты перестаешь ее чувствовать и видишь все, что с тобою творят, словно со стороны, с некоторым даже удивлением констатируя: ага, он дернул меня за волосы так, что захрустели шейные позвонки; он бьет меня по щекам, и голова моя болтается, как у бесчувственной куклы; он входит в меня резкими толчками, словно хочет проткнуть до самого горла, безжалостно, насмерть. Когда все закончилось, у меня не было сил даже отползти. Я раскинулась на ковре, который был влажным от крови, спермы и слез. Краем глаза увидела – он отошел к мраморной барной стойке, наливает в стакан джин, разбавляет его тоником, пьет жадно, высоко запрокинув голову вверх. Допивает до дна, поднимает с пола черные трусы-боксеры, надевает, возвращается. Возвращается… Наверное, сейчас он меня добьет.

Но ничего подобного не случилось. Совсем наоборот – Федор помог мне подняться, подал мне безразмерный махровый халат и заботливо поинтересовался, не сломано ли у меня чего, ведь я так страшно кричала. Я посмотрела на него с изумлением – он что, шутит? Сначала избил до полусмерти, а теперь волнуется, да еще так обеспокоенно заглядывает в глаза! Артист хренов!

– Аленушка, сделать тебе чаю? У меня есть корзиночки с фруктами и шоколадом, – суетился садист, – а хочешь, закажем поесть? У меня здесь недалеко китайский ресторан, лучший в Москве. Я бы не отказался от утки.

– Ты издеваешься? – прохрипела я, доковыляв до дивана и рухнув всей тяжестью измочаленного тела в его прохладные кожаные объятия.

– Аленушка, ну я ничего не мог поделать, – он выглядел так, словно и в самом деле раскаивался, – тебя разве не предупреждали?

Я вспомнила беспечный тон Пабло и без особенных эмоций подумала: «Вот подонок! »

– О том, что этот вечер будет иметь риск для моей жизни? Нет, представь себе.

– Бедная… – сочувственно протянул он, окончательно превращая сцену в фарс, – наверное, я должен был сам сказать за ужином. Но твой Пабло уверял меня, что проблем не возникнет… Хочешь, я ему выговорю?

– Не надо. Это мое дело. В конце концов, если бы он предупредил, я бы отказалась.

По его бледному лицу словно пробежала тень.

– И так всегда, – вздохнул Федор, усаживаясь рядом со мной, – стоит мне встретить девушку, которая действительно цепляет, – он взял меня за руку, но я машинально отдернула ладонь, – как она сбегает от меня после первого секса. Я пытался что-то с собой сделать, стать таким, как все… Бесполезно, рано или поздно срываюсь. Уж такой я человек.

– А ты не пробовал обратиться в садомазо-клуб?

– Пробовал, – печально кивнул он, – но туда ходят девушки, которые ловят от боли кайф. А меня возбуждает не кайф, а страдание, понимаешь?

– Бедненький, – фальшиво улыбнулась я, – ладно. Вызови мне, пожалуйста, такси.

– Аленушка, можешь принять душ, я ничего тебе не сделаю. А завтра пойдем в ЦУМ и в Третьяковский, купим тебе десять новых платьев взамен испорченного. Нет, двадцать! Хочешь?

Я потрепала его по влажным от пота волосам. Двигаться было больно – казалось, мое тело превратилось в один сплошной синяк. Правый глаз упорно не желал открываться, веко распухло. Честно говоря, мне было страшно смотреть на себя в зеркало.

Федор помог мне подняться и доползти до ванной. Выдал чистое полотенце и гель для душа Elizabeth Arden. Насчет зеркала я оказалась права – там проживала не ухоженная красивая девушка, к которой я привыкла, а существо неопределенного пола с фингалом под глазом, разбитой губой и запекшейся кровью у виска. Кое-как, морщась от боли, я продезинфицировала это великолепие найденными в его шкафчике спиртовыми салфетками (предусмотрительный, гад! ).

Когда я вышла из ванной, меня ожидали пиала с горячим какао, сливочное печенье и цветастый шелковый халатик точно моего размера (предусмотрительный, гад! ). Одевшись, я заметила в его глазах похотливый блеск (уж слишком сладострастно он посматривал на мои голые щиколотки) и предпочла ретироваться. На прощание Федор сунул в мою сумочку пачку смятых купюр.

– Я уже заплатил Пабло, он тебе передаст… А это так, лично тебе… От всей души.

Не поблагодарив, я кивнула и поспешила к двери.

Охранник проводил меня до такси.

– Больно? – поинтересовался в лифте.

Взглянула на него исподлобья, как мне самой казалось, испепеляюще.

– А я сразу понял, что ты ни о чем не подозреваешь, – похвастался он своей психологической подкованностью и прозорливостью, – когда вы целовались в машине, у тебя было такое лицо…

– Как у дуры? – спокойно поинтересовалась я.

– Как у человека, который поверил в чудо. Не поверишь, но мне так и хотелось обернуться и все тебе рассказать. Но меня бы после этого уволили.

– Понимаю.

Во дворе меня ждала машина – длинная, темно-синяя, с тонированными стеклами.

– А вообще, он мужик неплохой, – на прощание доверительно сообщил охранник, – незлой, устает жутко, мечтает о семье. Так что, если умеешь терпеть боль, ты бы обо всем этом подумала…

– Да пошел ты! – весело сказала я на прощание, хлопнув дверью авто перед его разочарованным лицом.

Машина плавно тронулась с места и поплыла в сторону моего дома, по пустынной ночной Москве. Уже подъезжая, я зачем-то воровато пересчитала деньги. Доллары. Три с половиной тысячи. Злость постепенно улетучивалась, уступая место нагромождению планов. Нежданные деньги – можно их просто прогулять с размахом, можно купить сто двадцать пятое приличное платье или заказать очередные туфли (с моим размером бывает сложно достать готовые). Можно послать Пабло к черту и отправиться в отпуск, куда-нибудь к океану, где пахнет свободой и немного креветками, а коктейли подают в половинке кокосового ореха…

Ближе к утру позвонил Пабло – за деланой хамоватой распущенностью чувствовалась некоторая тревога.

– Ну, как провела время, красавица?

– Отлично. Что, не ожидал?

– Да брось ты, Аленка! – немного расслабился он. – Понимаю, этот Федор – полный мудак. Зато ты получишь хорошие деньги. Полторы тысячи долларов, и всего-то за один вечер.

«Значит, пять тысяч, – слабо улыбнувшись, подытожила я, – а что, это совсем, совсем неплохо! »

– Завтра утром заеду за деньгами, – пока он не передумал, быстро сказала я, – и знаешь еще что?

– Что?

– Этот Федор – в три раза меньший мудак, чем ты!

Пробормотав что-то неопределенно-матерное, Пабло швырнул трубку. А Федор стал моим постоянным любовником. Правда, виделись мы нечасто – от силы пару раз в сезон. Возможно, я бы согласилась и на большее сближение. Но, как и у большинства рыжих, кожа у меня очень уж тонкая.

С нее долго сходят царапины и синяки.

Люблю гулять по Москве – бесцельно, бездумно. Когда случается редкий выходной, покидаю квартиру спозаранку, наскоро опрокинув чашечку зеленого чаю, ловлю машину, спешу в центр города, словно там меня кто-то ждет. И целый день слоняюсь – по проспектам и переулкам, по Бульварному кольцу, по кривоватым улочкам Замоскворечья. Иногда захожу в кофейню – немного погреться, посидеть у окна с марокканским кофе во френч-прессе, съесть масляное пирожное. Бывает, заглядываю и в магазинчики – есть в спонтанном акте приобретения некий кайф. Как правило, покупаю что-нибудь, что в данный конкретный момент видится жутко важным, а потом оказывается бессмысленным и по нескольку лет пылится на антресолях. Таким образом мною, например, было в разное время приобретено: набор рамочек для фотографий из войлока, безвкусная плюшевая подушка в виде мобильного телефона, антикварный дамский журнал, захватанный чьими-то жирными пальцами, метровый алый подсвечник, растянутый свитер грубой вязки, радио для душа, которое на практике умолкло навсегда, жалобно булькнув, стоило на него попасть одной капельке воды.

В такие дни я словно чувствую себя другим человеком. Как будто бы нет в моей жизни ни Пабло, ни девчонок, ни нарядов, ни гортанных воплей, ни сымитированных оргазмов. Ни денег, ни дизайнерских бирюлек, ни поездок в Венесуэлу для того, чтобы просто потрахаться с каким-нибудь стареющим мачо в бассейне его виллы. На мне простые джинсы, белая футболка, спортивная ветровка, полное отсутствие косметики, волосы забраны в хвост. Со стороны я смотрюсь беспечной студенткой, или беззаботной домохозяйкой, выбравшейся на прогулку, или вообще туристкой, для которой этот город существует лишь в виде одноразового впечатления.

Понедельник именно таким и был. Я проснулась и решила – к черту намеченный визит к парикмахеру, к черту Пабло, отключаю мобильник и иду гулять. Но не успела я спуститься вниз по Тверской и остановиться в раздумье – свернуть ли в Камергерский или отправиться дальше, к Арбату? – как…

– Алена! Аленка! Соболева!

С отвращением поморщившись, я обернулась. Москва тесна, как скукожившиеся на батарее туфли – всегда кого-нибудь знакомого встретишь. Особенно велика вероятность в те дни, когда хочется побыть одной.

Я обернулась… и недоверчиво застыла.

Я и думать забыла о нем. Он был всего лишь никчемным воспоминанием, атавизмом памяти, ампутированным кусочком прошлого.

Тот, с которого вся моя московская история и началась.

Валера Рамкин.

За то время, что мы не виделись – совсем недолгое, если разобраться, но наполненное таким количеством событий, что я словно дополнительную жизнь успела прожить, – он совсем не изменился. Разве что немного похудел и отпустил усы. Правильнее будет даже сказать не усы, а усики – изящные, тонкие, как у Джона Гальяно. Он бежал навстречу ко мне, кинематографично распахнув объятия. Я улыбнулась и не успела ничего сказать, как оказалась прижатой к его пахнущему терпковатой туалетной водой свитеру. И только потормошив меня вволю, запустив безапелляционную пятерню в мои волосы, рассмотрев мои кроссовки с золотыми полосками и мои ногти с розовыми стразами, он наконец заговорил:

– Аленка, а я сначала и глазам своим не поверил! Ты спешишь? Может, кофе где-нибудь выпьем?