ГЛАВА XII 5 страница

– Мне было там более лучше, пока вас не встретил.

– Вы неправильно образуете степени сравнения. Вы не можете вообразить, как меня раздражает неправильная речь. Я действительно хотела воспитать вас и познакомить немного со своим миром, но теперь у меня просто опустились руки.

– Но ведь еще можно попробовать, а?

– Нет, – отрезала Аврора, решив развеять все его надежды без остатка. – Поезжайте в свою Альберту, куда вы собирались с самого начала. Я уверена, там вам будет уютнее.

– У вас бы получилось играть в покер, – попытался улыбнуться Вернон. – Трудно сказать, когда вы блефуете.

– Чепуха. Леди никогда не блефуют. Можно передумать, а это совсем другое.

– Да, правильно говорят. От любви одни неприятности.

– Замолчите. Это я заставила вас в меня влюбиться, если это чувство так называется. Это был мой каприз, а сами вы вовсе ничего не предпринимали.

Она почувствовала, что уже ни о чем не хочет говорить. Ей очень бы хотелось, чтобы вернулся Тревор: если бы он пришел, то обнял бы ее, а сейчас ей больше всего хотелось, чтобы ее обняли. Она простила бы что угодно за хорошие объятия. Она с тоской посмотрела на Вернона, но он не понял этого взгляда. То, что она чувствовала, было для него слишком сложно.

Хотя он не был начисто лишен интуиции. Он сознавал, что ей чего‑ то не хватает и поэтому осторожно взял ее чашку, налил еще чая.

– Вот пожалуйста, – сказал он, начиная отступать к своей стороне стола.

Аврора зацепила стул ногой и пододвинула его на свою сторону.

– Мне кажется, вы, по крайней мере, можете сесть рядом со мной, а не напротив?

Вернон неуверенно присел, повернувшись к ней в профиль. Его профиль был только парой выпуклостей, и когда Аврора стала рассматривать его, к ней вернулось хорошее настроение. Насытившись этим зрелищем, она раза два подвинула его стул ногой, развернув его более или менее прямо перед собой.

– Ну вот, теперь мы пьем чай, Вернон, – ласково сказала она.

– Вы сидите на той же стороне, что и я, и повернулись ко мне почти лицом. Я вижу ваши глаза, а не подбородок и кончик носа, и вы достаточно близко от меня, так что, если я на вас рассержусь и захочу вас ударить, то легко дотянусь. Это соответствует процедуре, принятой в цивилизованном обществе.

Вернон был в замешательстве. Аврора ему улыбалась, что совершенно не соответствовало тем ужасным вещам, которые она только что сказала. Она вновь засветилась весельем и, казалось, простила ему все его проступки, но он чувствовал, что в любой момент может опять провиниться. Он ерзал на стуле, постукивал пальцами по своим коленям, очень надеясь, что ему удастся избежать новых прегрешений. Обычно, если рядом с ним случалось оказаться женщине, то это была официантка, от которой его отделяла стойка бара, но между ним и Авророй не было ни стойки, ни прилавка.

– Что вы все нервничаете? – сказала она. – Перестаньте стучать пальцами.

Вообще‑ то эти его подергивания напомнили ей о первом низеньком мужчине в ее жизни – это был миниатюрный декан из Гарварда, ставший ее первым любовником, воспоминания о котором оставались у нее удивительно свежими. Его звали Файфут, он был такой маленький и безобразный, этот декан Файфут, такой энергичный, боевой и знающий, постоянно всеми возможными способами компенсируя недостаток роста, что ни стеснительности, ни девственности Авроры не оставалось никаких шансов устоять, она лишилась их одновременно, и с тех пор, как ей казалось, ей не удалось вернуть даже стеснительности. Если в Треворе ее действительно что‑ то не устраивало, так это его мягкотелость и лень, высокий рост и самоуверенность, а также то несчастное обстоятельство, что ему случилось прийти в ее жизнь после мужчины с гигантской энергией и честолюбием и маленьким телом. Тревор и вообразить не мог ту жажду, которой пылал маленький декан. Она и сама вновь встретила нечто подобное только однажды, в Альберто, в тот короткий срок, когда он находился на гребне своей карьеры в опере. Поэтому Тревор никогда не имел бы шанса залучить ее в путешествия по морям, если бы декан Файфут внезапно не женился на богатой непривлекательной особе. Аврора не могла припомнить, чтобы ее сердце было разбито, так как у него никогда не находилось времени полностью сфокусироваться, но в течение нескольких последующих лет она чувствовала, что в каком‑ то отношении ее жизнь пошла на спад. И теперь вновь появился мужчина маленького роста, прямо у нее на кухне, вот он гремит чашкой и блюдечком, стоит, по его собственному признанию, шесть миллионов долларов, горит энергией; стремление компенсировать малый рост из него так и лезет; и при этом он начисто лишен находчивости.

– Такова уж моя участь, – заметила она.

– Какая?

– Вы, – сказала она. – Мне нужен мужчина, знающий жизнь, а достается знаток нефтяных месторождений.

Вернон был обескуражен.

– По‑ моему, вы очень невезучий человек, – продолжала Аврора. – Пятьдесят лет ждете, чтобы впервые влюбиться, и выбираете меня. Я невыносимо вредная, как вы уже поняли. Только многолетний опыт позволяет мужчине иметь дело со мной. И вам хватает нахальства предстать передо мной без тени опыта, как раз в то время, когда я нуждаюсь в большой любви и искусном обращении. Короче говоря, вы неудачник.

Она с удовольствием откинулась на спинку стула, наблюдая, как он переваривает такую речь.

– Откуда же мне было знать, что я встречусь с вами? – спросил Вернон. – Шансы были один на миллион.

– Какой смешной метод защиты, – сказала она. – Я пыталась направить критику на то обстоятельство, что вы прожили пятьдесят лет, даже не постаравшись, насколько я понимаю, встретить какую‑ нибудь женщину. Вы абсолютно милый, компетентный, внимательный, дружелюбный человек могли бы сделать какую‑ нибудь женщину очень счастливой, а вы не приложили к этому никаких усилий. Вы никому не принесли счастья, даже себе, а теперь вы так закостенели в своих нелепых привычках, что даже не знаете как завести отношения с другим человеком. Просто позор. Вы остались неиспользованным ресурсом. Более того, вы ресурс, который я, может быть, хотела бы пустить в дело.

– Да, небось, мне должно быть стыдно, – сказал Вернон.

– Стыд еще никого не сделал счастливым. По своей бесполезности он подобен сожалениям. А в это время ближние томятся от голода.

– Ну, у меня еще полжизни впереди, если ничего такого не случится. Может еще удастся подучиться.

– Сомневаюсь, – возразила Аврора. – В тот день, когда мы познакомились, вы внушали некоторые надежды, просто не знаю, куда все делось. Вы позволили мне вас стреножить. Вспыхнули, как жир на сковородке.

Вернон вдруг встал. Он понимал, что его положение безнадежно, но не мог перенести веселого тона, которым Аврора выносила ему приговор.

– Да, я просто глупый невежда, – сказал он. Аврора уже приготовилась упрекнуть его за этот явный плеоназм, когда вдруг заметила, что зашла слишком далеко, задев его чувства.

– Ладно, ладно. Я, разумеется, прошу прощения. Разве вы не видите в этом прелести игры? Я же это говорила в юмористическом ключе. Мне просто нравится наблюдать, как вы реагируете. Ради всего святого, обращайте внимание на тон моего голоса. Не могу же я всегда быть серьезной, не правда ли? Вы что собрались уходить только из‑ за того, что я с вами немножко пошутила?

Вернон опять сел.

– Я попал впросак, – сказал он, размышляя вслух. – Не пойму, куда мне идти, туда или сюда? – добавил он, вспыхивая румянцем.

Аврора восприняла румянец как проявление чувств и решила, что, пожалуй, ей лучше на этом успокоиться. Последующие двадцать минут вечера она старалась вести себя так, чтобы ничем его не огорчать, но на вопрос, нельзя ли ему прийти на завтрак, покачала головой.

– По‑ моему, не стоит, Вернон, – сказала она. – Мне даже кажется, что на самом деле вам этого не хочется. Мы стали друг для друга большей загадкой, чем были в первый день. Я рада, что вы выбрали меня на роль своей первой любви, но для меня это слишком труднопреодолимая задача – быть первой возлюбленной. Из меня бы вышло прекрасное последнее увлечение, но у вас же еще первого не было, не правда ли?

– Да, так, – сказал Вернон.

Когда он сел в машину, собираясь уезжать, Аврора, глядя ему вслед и не одобряя своего поведения, покачала головой и без слов пошла к дому.

Вернон возвращался в таком смятении, что у него даже свело желудок.

Иногда Аврора просыпалась по ночам. Она ненавидела ночные бодрствования и старалась усилием воли заставить себя не пробуждаться. Она просыпалась в состоянии глубочайшей тоски и лежала беспомощная и безмолвная. Это случалось все чаще, и она об этом никому не рассказывала. Это была такая бездна! После таких ночей она особенно старалась быть веселой; если кто и замечал что‑ то необычное, так это Рози, но Рози помалкивала.

Почувствовав, что не уснет, что на нее снова напала тоска, она встала и с подушками и одеялом перешла в эркер, устроилась там и стала смотреть в окно. Светила луна, и деревья в ее заднем дворе отбрасывали глубокие тени. Это было какое‑ то бездумное состояние, бесформенная тоска; она не могла сказать, чего ей не хватает: желать кого‑ то или быть кому‑ то желанной, но грудь болела так отчетливо, что она даже ударила себя, надеясь, что таким образом избавится от тиснения. Но чувство, из которого вырастала эта боль, было чересчур сильным; ее было невозможно унять таким образом. Все ее беды были оттого, что она отклонилась от своей оси или ее вовсе не было; и еще ее мучило ощущение, что остановилось нечто, чему полагалось двигаться.

Она старалась всеми силами сохранять активность, не замыкаться, но жизнь начинала оказывать ей сопротивление самыми неожиданными способами. Мужчины, некоторые очень порядочные и хорошие, возникали в ее жизни постоянно, но, однако, они почти не могли заставить что‑ либо шевельнуться у нее в душе, и она стала бояться не того, что ничто уже не заставит трепетать ее душу, скорее ее пугало, что настанет час, когда ей не захочется больше трепетать, волноваться о том, сохраняется ли в ней свойственная ей живость, более того, захочется, чтобы ничто не нарушало покоя.

Именно этот страх в конце концов заставил ее глубокой ночью сидеть у окна без сна и слез. Она не хотела отступать, впадать в некий околооконный ступор, наоборот, она двигалась вперед, туда, где за ней никто не угонится. Собственная дочь вдруг заставила ее понять это, когда узурпировала ее право на рождение ребенка. Пришла очередь Эммы рожать детей, а какой же очереди дождалась она, Аврора? Понадобилась беременность ее дочери, чтобы заставить ее понять, какой несгибаемой, не гнущейся ни под каким бременем сделалась она сама. Стоит ей стать еще чуть старше, жестче, тверже в своих привычках, окружить себя дополнительными баррикадами рутины и привычек, и тогда она сделается совершенно неуязвимой. Жизнь сведется к дому и садику, к Рози и паре старых друзей, к Эмме и детям, которые у нее родятся. Ее удовольствиями станут разговоры и концерты, небо и деревья, дом и еда, и, возможно, редкие путешествия в те уголки мира, которые она когда‑ то больше всего любила.

Все это было неплохо, но мысль о том, что все это будет составлять ее жизнь на необозримое будущее, вызывала у нее тоску и беспокойство, не менее сильные, чем у Вернона, с той лишь разницей, что ее подергивания, главным образом, происходили в душе и редко толкали ее на непроизвольные движения, если не считать того, что иногда она крутила кольца на пальцах. Сидя в эркере и глядя в окно, она ощущала это томление костным мозгом. Продолжение такой жизни было бы не ошибкой, а самоубийством. Ей всегда казалось, что ее энергия проистекает от способности ждать перемен, своеобразного состояния, не покидавшего ее на протяжении многих лет, вопреки всем жизненным трудностям. Именно ожидание перемен заставляло ее по утрам вставать, а по вечерам – спокойно ложиться. Почти пятьдесят лет какая‑ то тайная пружина, сидевшая в ней, наполняла надеждами ее кровь, она шла по жизни всегда с нетерпением, в ожидании неожиданностей, и они случались.

В последнее время ей стало казаться, что источник иссяк, – видимо, сюрпризов больше не будет. Мужчины стали от нее спасаться, а собственная дочь вот‑ вот родит. Она всегда жила достаточно замкнуто; теперь то ли считая себя сильной или особенной, а может быть, из‑ за капризов судьбы, она невообразимо отдалилась от людей сердцем? Это было неправильно, она не желала, чтобы так продолжалось. Она слишком многое забыла, скоро, должно быть, забудет и чего ей не хватало. Она знала, что даже секс со временем переосмыслится, примет форму духовной жажды. Возможно, это уже произошло, а если нет, то скоро случится.

Худшие минуты тоски миновали, но когда они подошли к концу, она почувствовала, что настолько пробудилась, что до утра ей уже не заснуть. Она спустилась на кухню, приготовила себе чай и достала несколько печений. Потом она вернулась в свой эркерчик, где за едой стала обдумывать возможные варианты. В отношении мужчин было ясно, что все они совершенно не годятся. Она избавилась от отчаяния, но сознавала, что если что‑ нибудь не изменить, и если перемена не наступит скоро, она сделает что‑ то грустное, с чем‑ то смирится. От этой мысли она не вздохнула и не вздрогнула, а продолжала широко открытыми глазами смотреть на темный двор и голые факты. А голые факты сводились к тому, что если она не желает провести остаток жизни в одиночестве, ей надо срочно завести какую‑ нибудь максимально приемлемую связь.

Она понимала, что это требовало принятия хладнокровного решения, в то время как в жизни ею руководила горячая кровь. Если же она и впредь будет полагаться на свою горячую кровь, то, скорее всего, останется ни с чем. Чудеса бывают, но на них не надо рассчитывать. Ничего уже не наладится, но было уже четыре утра, а она была на пороге своего пятидесятилетия. Она не желала поддаваться чему‑ либо посредственному, неподвижному, пустому. Лучше поступиться гордостью, если это она изо дня в день подтачивает ее дух.

Она подумала о симпатичном маленьком человеке в белом автомобиле, в котором она от нечего делать пробудила любовь. Вероятно, это была бы вполне благопристойная любовь и со временем он научился бы выражать ее словами: но мысль о его благопристойности не заставила ее взяться за телефонную трубку. Вместо этого, когда ее корабельные часы пробили пять, она подняла ее, чтобы позвонить своему соседу, генералу Гектору Скотту.

– Слушаю, говорит генерал Скотт, – четко и хрипло отрапортовал он таким бодрым голосом, словно дело происходило в полдень.

– Ну, разумеется, Гектор, ты уже на ногах. Ты не расслабляешься. Должна сказать, это уже говорит в твою пользу. Тем не менее, я решила предъявить тебе иск.

– Мне иск? – переспросил Генерал, не веря своим ушам. – Ты звонишь мне в пять часов утра, чтобы сообщить, что собираешься подать на меня в суд? Черт побери, в жизни не встречал такого хамства.

– Ну видишь ли, я не отступлюсь, раз уж решила, – настаивала она.

– Аврора, какого дьявола ты взбесилась? Это сущий вздор. Ты не можешь подавать на меня в суд.

– О, я уверена, что у меня есть на то полное право, Гектор. Я считаю, что твои действия в момент аварии были совершенно незаконными. Но я люблю считать себя доброй женщиной. Хочу пригласить тебя на завтрак, чтобы дать тебе право на защиту. По‑ моему, справедливее ничего и быть не может.

– Если уж речь зашла о справедливости, то я с удовольствием дал бы тебе хороший щелчок по чертову носу, – ответил Генерал, впадая в ярость при воспоминании о том, как она хладнокровно бросила его в своем «кадиллаке» посреди дороги.

– Гектор, ты уже слишком стар, чтобы раздавать кому‑ то щелчки, – возразила Аврора. – Если ты говоришь о доставленных тебе неудобствах, то не забывай, что ты получил то, что заслужил. Так ты придешь на завтрак или так и будешь стоять как пень, рассыпая напрасные угрозы?

– А что случилось с твоим коротышкой‑ картежником?

– Это тебя абсолютно не касается. Так ты собираешься прийти или будешь рыскать по улицам со своими глупыми псами?

– Они не глупые и, разумеется, я пойду бегать, – ответил Генерал. – Я бегаю при любых обстоятельствах. А потом приду к тебе, чтобы отвесить тебе хороший щелчок по носу.

– Гром и молния, Гектор! Какие ты будешь есть яйца?

– Всмятку, – сказал Генерал.

– Хорошо. И постарайся не надорваться во время пробежки. Нам еще надо обсуждать судебное дело, и я не хочу, чтобы ты был уставшим.

Прежде чем он успел что‑ либо сказать, она уже повесила трубку. Она не очень удивилась, когда три минуты спустя кто‑ то забарабанил в дверь. Она поставила телефон на место, затянула пояс халата, взяла щетку и медленно пошла к лестнице, по пути расчесывая волосы. Открыв дверь, она столкнулась лицом к лицу с красным от злости Генералом. Он был одет в серый спортивный костюм, в котором всегда бегал по утрам.

– Я щелкну тебя по носу, черт побери, а затем побегу, – сказал он.

Аврора вздернула подбородок.

– Хм, – выдохнула она.

Генерал чуть не ослеп от гнева; но даже в ярости он заметил в ее взгляде холодноватый, довольно небрежный вызов. Она даже не перестала причесываться.

– Я хочу тебе сказать, что ты самая несносная высокомерная дрянь, которую я только видел в своей жизни, а повидал я их множество, – сказал Генерал. Он ее не стукнул, но не удержался и сильно толкнул.

Аврора заметила, что руки у него крепкие, довольно тонкие, руки достаточно молодого мужчины. Мужчины, которые держат себя в форме, обладают определенным шармом. Она удержалась на ногах и увидела, что от злости его лицо покраснело, а грудь резко вздымается и опускается.

– Ты думаешь, что я трус, не так ли? Я столько лет тебя любил, а в итоге ты, черт возьми, считаешь меня трусом.

– Сколько лет ты меня любил, Гектор? – спросила она дружеским тоном.

– Много… много, – серьезно ответил он. – С сороковых годов. И ты это знаешь. С той вечеринки, которую ты для нас устроила, когда меня командировали на Мидуэй. Ты это помнишь. У тебя только что родилась дочка, и ты еще все качала ее. Я помню, какое на тебе было платье.

Аврора улыбнулась.

– Какая у мужчин удивительная память, – заметила она. – Я и войну‑ то почти не помню, тем более вечеринку или какое‑ то платье. Дай мне твою руку. – Генерал протянул ее ладонью вверх. К его удивлению она стала пристально рассматривать ее.

– Да, это было приблизительно тогда, – продолжал он. – Я много думал о тебе, пока был вдали от дома.

– На Тихоокеанском театре военных действий, – добавил он.

Аврора ласково взяла его под руку, не отпуская его ладонь.

– Уверена, что дело не обошлось без сентиментальных сцен, которые порадовали бы меня, если бы я могла их припомнить. И у вас, мужчин, такое терпение.

– Как это?

– Ладно, не обращай внимания, – отмахнулась Аврора. – Да, мне немножко стыдно. За все эти годы я ни разу не показывала тебе Ренуара. Если хочешь, пойди взгляни на него сейчас, если не очень торопишься бегать. Мне кажется, это та малость, которую я должна сделать для человека, любившего меня двадцать лет.

Генерал Скотт тут же освободил свою ладонь, но лишь для того, чтобы крепко сжать ее пальцы двумя руками. На смену гневному возбуждению, в котором он сюда явился, пришло другое, не менее сильное, и оно еще усилилось, когда стало ясно, что наконец, Аврора не выказывает неудовольствия, когда ее обнимают.

– Аврора, мне не интересны твои картины, меня интересуешь только ты, – успел вымолвить Генерал, пока от страсти совсем не задохнулся.

Аврора уловила новый оттенок в знакомом хриплом голосе. Она улыбнулась, но наклонила голову, чтобы Генерал не увидел улыбки.

– Да, ладно, забудь об этом, Гектор. Мой Ренуар никуда не денется. Мы вернемся к нему, когда нам уже больше ничего не останется.

Подняв глаза, она встретилась с его взглядом. Генерал чувствовал себя дураком, старым запуганным болваном, но не таким напуганным и не таким глупым, чтобы спрашивать, почему произошло чудо. Ласково, даже весело Аврора повела его наверх, в ту комнату, о которой он давно перестал даже мечтать.

ГЛАВА XII

Рози, проснувшись поутру, обнаружила, что нагреватель для воды вышел из строя. Маленький Бустер, ее младший, упал и разбил себе губу, пытаясь отобрать игрушечную уточку у своей сестры Лу Энн, а та еще стала над ним смеяться. Губа у Бустера кровоточила так обильно, словно ему перерезали глотку: и дети думали только о том, когда вернется папка. Когда это может произойти и где он находится, Рози понятия не имела. Уже три недели от Ройса не было ни слуху, ни духу. Каждый день, возвращаясь домой, она ожидала найти там Ройса, одинокого и раскаявшегося, но ее встречали лишь опустевший дом и пара непослушных детей. Это становилось невыносимо, и к тому времени, как остановив Бустеру кровь, Рози закинула детей к соседке, присматривавшей за ними в ее отсутствие, ее охватило полное отчаяние. В утренний автобус она села чуть не в слезах, и ехала по Хьюстону, плотно прикрыв веки, испытывая такую усталость от всего мира, что у нее глаза на него не глядели.

Когда она их все же открыла, первым, кого она увидела, оказался Эф. Ви. д'Арк, сидевший на бордюре у автобусной остановки. Такое случилось впервые, и Рози это слегка заинтриговало. Эф. Ви. выглядел так, будто у него выбили почву из‑ под ног: правда, под его ногами твердой почвы никогда и не было. Так что Рози удивило лишь то, что он сидит на тротуаре. На нем были шоферские штаны и майка.

– В чем дело? Тебя уволили? – спросила она. Эф. Ви. покачал головой.

– Я обалдел от нервов.

– Ага. Я тоже. Даже не знаю, живой Ройс или нет. Интересно, как он думает, чего я должна говорить детям. Никогда бы за него не вышла, если б знала, что все кончится такой передрягой.

– Угадай, где Генерал, и ты поймешь, чего я балдею от нервов, – сказал Эф. Ви.

– Где? Поехал куда‑ нибудь покупать танк?

– Не‑ а, он у Гринуэйихи. Полетел к ней два часа назад. Даже не бегал сегодня. Псы того и гляди дверь вышибут.

– Вот это да, – Рози посмотрела в тот конец улицы, где жила ее хозяйка.

– На кухне света нет. Если уж хочешь знать, свет не горит во всем доме.

– Вот это да, – повторила Рози. Она опустилась на тротуар рядом с Эф. Ви. и оба стали смотреть на дом миссис Гринуэй. Солнце встало, день начинался ясный, но дом почему‑ то казался темным и зловещим.

– А ты что думаешь? – спросила Рози у Эф. Ви. Эф. Ви. выразительно пожал плечами, что должно было означать предупреждение о крупномасштабном бедствии. Рози приняла концепцию бедствия, но требовала деталей.

– Это ужасно, – начала она. – Вот бы Ройс вернулся домой.

– Я тебе кой‑ чего хотел сказать, – начал Эф. Ви. – Я собирался сказать раньше, но теперь все это случилось.

– Что? Что такое, – заволновалась Рози, думая, что у него есть сведения о Ройсе.

– Танцы, – сказал Эф. Ви. – Сегодня вечером в Джей‑ Бар Корал, знаешь, там, на Маккарти стрит.

– Ага. Ну так и что?

Некоторое время Эф. Ви. молча подергивал себя за ус. Прошла минута, но, казалось, он не мог заставить себя говорить.

– Эф. Ви., я больше не могу выносить неизвестности. Что там случилось на этих танцах?

– Хочешь пойти? – выдавил из себя Эф. Ви.

Рози воззрилась на него как на сумасшедшего. Вообще‑ то ей казалось, что весь мир сошел с ума. Ройс скрылся в неизвестном направлении, а Генерал – в доме Авроры. А теперь еще Эф. Ви. д'Арк назначает ей свидание.

– Тебе бы побольше гулять, – промямлил Эф. Ви., уставившись на свои шнурки.

– Да, так небось и есть. Мне надо больше гулять. Маленький Бустер сводит меня с ума.

Эф. Ви. окончательно замолчал, ожидая, как Рози распорядится его приглашением.

– А ладно, какая разница. Если Ройсу это не нравится, придется согласиться.

Эф. Ви. сделал вывод, что она согласна, но все же не был полностью уверен.

Рози вновь посмотрела на дом Авроры.

– Если он ее не убил, то значит они вовлечены. – Слово «вовлечены» Рози заимствовала из хозяйкиных мыльных опер. – Это разобьет бедняге Вернону сердце.

– Так поедем все же на танцы? – спросил Эф. Ви. Факт вовлеченности его босса с миссис Гринуэй померк перед почти несомненной перспективой свидания с Рози.

Не успела Рози слова вымолвить, как на улицу вывернул белый «линкольн» Вернона.

– О Боже, – простонала Рози и бросилась, чтобы остановить его.

Увидев ее, Вернон затормозил. Он провел ночь без сна, расхаживая по своему гаражу взад и вперед, и наконец решил пренебречь своей отставкой и вернуться к завтраку.

– Остановитесь, – драматично вскричала Рози. Вернон обратил на нее вопрошающий взгляд, но в этот момент Рози обнаружила, что от растерянности у нее нет слов. Обернувшись, она взглянула на Эф. Ви., не осенит ли его вдохновение. Эф. Ви. поднялся и стал осторожно балансировать на ребре бордюра, словно изображал из себя высокое здание. Через пару секунд эйфория в нем вновь уступила место осознанию бедствия. Ему было нечего сказать.

К счастью, в этот момент в машине Вернона зазвонил один из телефонов. У Рози появилась возможность собраться с мыслями, пока он будет разговаривать.

– Отвезу‑ ка я его к Эмме. Может быть, она мне поможет сказать ему новость.

– Так как насчет танцев? – спросил Эф. Ви. Рози это очень рассердило. Совершенно в духе жителя Боссьер‑ сити – пытаться ее подцепить как раз в тот момент, когда у нее каждые две минуты изменяется мнение.

– Милый, я тебе потом позвоню. А сейчас, я просто не знаю, за что браться.

Эф. Ви. так помрачнел, что она слегка сжала ему руку. В конце концов, они провели столько счастливых часов, когда вместе ковырялись в генеральском «па‑ карде». Потом она быстро залезла в «линкольн».

– Поворачивайте, – сказала она, как только Вернон повесил трубку. Приказ запоздал: Вернон смотрел в конец улицы. Рози посмотрела туда же. Генерал Гектор Скотт в одном из купальных халатов Авроры стремительно шел через ее лужайку. Взяв газету, он повернул к дому и захлопнул за собой дверь.

Вернон отпустил педаль тормоза и сдал назад. Большая белая машина медленно тронулась. Они проехали мимо Эф. Ви., который в своей неизменной майке и серых штанах все еще балансировал на бордюрном камне. Он им не помахал.

– Не знаю, что это на нее нашло, – пробормотала Рози.

Вернон продолжал ехать задним ходом до самого поворота – пока дом Авроры не скрылся из виду. Лишь через какое‑ то время он заметил, что Рози сидит у него в машине.

– Я тебя увожу, а тебе надо в другое место.

– Я еще не завтракала, – сказала Рози, – хочете, поедем к Эмме?

Вернон почувствовал, что у него затекли руки. Ехать задним ходом было гораздо легче, чем поворачивать. Он охотно и дальше ехал бы так по какой‑ нибудь улице или по местности, где нет других машин, и больше не рвался бы вперед. Но они находились в Хьюстоне, где другие машины просто так бы не сдались. Это не устроило бы и тонкую как шнурок, жилистую женщину, сидевшую рядом с ним.

Через несколько минут Эмма, услышав стук в дверь, с удивлением встречала их у себя на веранде.

– Доброе утро, – сказала она. – Вы что, сбежали вдвоем? – Она проснулась совсем недавно, и ей в голову не пришло другого объяснения тому, что они появились перед ее дверью.

– Да нет, скорее каждый сам по себе, – ответила Рози. – Мы пригласили себя на завтрак.

Рози сразу же бросилась готовить, словно ей предстояло накормить целую армию. На самом же деле, завтрак предназначался всего трем растерянным людям, причем ни одному из них не хотелось есть.

Вернон смиренно сидел, наблюдая за происходящим. По глупости он встал на пути высших сил, и теперь ему казалось, что он лишен собственной воли.

– Генерал Скотт только что выбил Вернона из седла, – просто сказала Рози. – Сколько вам яиц, Вернон? Надо смотреть правде в глаза.

– Два, – ответил Вернон.

– Генерал Скотт? – переспросила Эмма. – Генерал Скотт получил отставку. С кем – с кем она связалась бы, но только не с ним.

Вернон и Рози молчали. Рози невозмутимо била яйца.

– Не понимаю, что заставило ее передумать, – позднее заметила Эмма. В этот момент в кухне появился Флэп в пижаме. Вернон встал, чтобы поздороваться с ним за руку.

– Я, должно быть, здорово перепил, – сказал Флэп. – Вчерашняя вечеринка переместилась к нам?

– Нет, мы просто держим совет, – ответила Эмма. – Наверху прошел слух, что мама связалась с генералом Скоттом.

– Великолепно, – отозвался Флэп, усаживаясь. Эмма рассердилась.

– Ничего великолепного. Зачем ты сюда пришел, чтобы делать бестактные замечания?

Флэп тут же встал.

– О'кей, пойду еще посплю. Тогда не надо будет бояться моих бестактных замечаний.

– Спасибо, – сказала Эмма.

– Я и для него яйца на сковородку вылила. Лучше пускай останется.

– Ты же слышала, меня отсюда выживают. Можешь разлить яйца обратно по скорлупкам.

Он вышел с оскорбленным видом. Эмма не обратила внимания.

– Может быть, ты что‑ то не так истолковала, – предположила она. – Может быть, они с Генералом выясняют отношения. Ты же знаешь, как она это любит.

– Вообще‑ то, это, должно быть, не наше дело, – сказал Вернон.

Обе женщины быстро повернулись к нему. Рози разорвала оболочку желтка и покачала головой, недовольная как своей небрежностью, так и непоследовательностью всего мира.