Annotation 13 страница

Через двенадцать дней, накануне торжественного открытия музея Дебрей, Рик собирается выкрасть содержимое его семнадцатой витрины. Наверное, самые красивые бриллианты коллекции. Как я могу жить спокойно, зная об этом? Неудивительно, что я вся на нервах. На работе подпрыгиваю от малейшего звука. Вчера я издала вопль, достойный фильма ужасов, поскольку мне показалось, что на меня с гигантским ножом надвигается маньяк. На самом деле это был всего лишь Николя, который, паясничая, нес багеты. — Ты чересчур расстряжена, — заявил он мне. Видимо, это означало, что я расстроена и напряжена. Хорошо, что месье Калан больше не приходит, а то бы я сама с ним разобралась. Даже Софи заметила мое состояние, но я ничего ей не рассказала. — Эта история тебя добьет, — заявила она. — В таком напряжении ты долго не протянешь. «В любом случае через двенадцать дней он будет либо в тюрьме, либо в бегах». Я боюсь, что Рик передумает брать меня с собой. Он наверняка считает меня слишком примерной девочкой. И уверен, что я никогда не брошу свою налаженную жизнь, чтобы разделить с ним все тяготы побега. Прав ли он, думая так? На что я действительно готова пойти ради него? Если оставить в стороне громкие слова, мечты о счастье, мелкие и наивные протесты сытого человека, на что я на самом деле способна? В том-то и дело, что я боюсь ответа. Боюсь, что Рик окажется мне не по зубам. Однако уже не осталось никаких сомнений в том, что он значит для меня. Это не просто красивый парень, которым я увлеклась, потому что чувствовала себя одинокой. Нет. Я его не ждала, не искала флирта, даже мыслей не было о том, чтобы начать новые отношения. Что-то сдвинулось во мне благодаря ему. И результат меня поражает, тревожит, наполняет жизнью, но с равным успехом может и уничтожить. Если он считает, что я неспособна бежать вместе с ним, нужно его переубедить. Я должна как-то осторожно намекнуть ему, послать едва заметный, но действенный сигнал — как я это умею. И тогда он предложит мне поехать с ним. Обещаю не брать с собой много: только две пары трусиков, овощечистку и Туфуфу. Нам нельзя будет терять ни секунды.
Рик еще не полностью оправился от гриппа. Я вижу, как он изо всех сил пытается скорее встать на ноги, но тело его не слушается. Во мне крепнет уверенность, что эта болезнь вызвана тревогой, отравляющей ему жизнь по мере того, как приближается дата намеченного им ограбления. Если ему это так тяжело дается, зачем он вообще все это затеял? Если у него не хватает смелости на ограбление, зачем так упорствовать, тщательно разрабатывать план? Может быть, где-то держат в заложницах его женщину, за которую он должен заплатить выкуп, или он наконец-то решил обеспечить достойную жизнь десятку своих внебрачных детей, умирающих с голоду? Если только он не вступил в тайную связь с Джейд, которая захотела сделать себе такую же грудь, как у Лены. Как бы то ни было, ослабленный болезнью Рик почти не выходит из квартиры. Под предлогом смены обстановки я предложила ему прийти ко мне вечером на ужин. Он сразу же согласился. Могу сказать без всякого бахвальства, что сейчас скорее он ищет моего общества. Звучат фанфары, стреляют пушки, выпускают голубей. Спасибо, что не выпустили голубей до пушечных выстрелов — тогда бы от птичек вряд ли что-то осталось. Я принесла из булочной салаты и легкий торт, чтобы это напомнило ему наш первый ужин. Наученная горьким опытом, проверила свой водонагреватель и отключила все, что могло помешать спокойному вечеру, даже — на всякий случай — телефон. Ничто не должно отвлекать нас. Нам есть о чем поговорить, я обязательно должна задать ему вопросы, которые меня мучают, и он не уйдет, пока на них не ответит. От этого зависит наше будущее, особенно мое. Рик побрился и надел красивую рубашку. Войдя в квартиру, он огляделся вокруг. — Такое ощущение, что я не был здесь целую вечность. «Одно твое слово — и у тебя будет ключ». Он продолжает: — У меня даже не было времени снять с твоего компьютера жесткий диск. Ты на меня не сердишься? — Это неважно, у тебя других дел полно. «Как, например, воровать где-то планы зданий и прикидывать, через какое вентиляционное отверстие проникнуть в музей Дебрей…» Он собирается помочь мне накрыть на стол, но я заставляю его сесть: — Ты едва держишься на ногах. Я сама все сделаю. «У тебя такой измученный вид, что я готова предложить тебе помощь в ограблении. Я могла бы нести твои сумки…» Он спрашивает, как дела у моих родителей, у Ксавье и всех прочих. Затем плавно переходит к моей работе в булочной. У него просто дар вынуждать меня говорить о себе, что дает ему возможность не раскрываться самому. Я даже не уверена, что это осознанная стратегия. Скорее всего, он так ведет себя со всеми, все время, всегда. Он защищается. Как бы мне хотелось заслужить его доверие! Ест он очень мало, поэтому трапеза не затягивается. Его глаза блестят все больше, но причиной тому — температура. До сих пор он старательно направлял нашу беседу в определенное русло, чтобы она не касалась его. Но мне все же пора перейти в наступление. — Твоя болезнь не слишком сказалась на твоей работе? — Нет, все нормально. Я просто перенес несколько встреч. — Ничего срочного? — Нет, мне повезло. — Ты не собираешься в отпуск до конца года? — Пока не знаю. А ты? «Хороший ход, но я не попадусь на удочку». — Нет. Может, просто отдохну пару дней. Я снова иду в атаку: — Ты поедешь проведать семью на праздники? — До них еще два месяца, есть время подумать. А у тебя что нового с квартирой мадам Рудан? «Какой же ты все-таки упрямец». — Документы сейчас у нотариуса. Алиса сделала мне прекрасный подарок. Стрелки часов бегут. Я должна получить ответы, пока волк не вернулся в свое логово. Он наверняка уже заметил, что я больше не иду у него на поводу в беседе. Я смотрю ему в глаза: — Рик, если у тебя какие-то проблемы, знай, что ты можешь со мной поговорить. Он нервно смеется. Я попала в больное место. — Единственное, что меня сейчас беспокоит, — чертов грипп, и ты мне уже здорово помогла. — Я имею в виду не это. Мне не удается выдержать его взгляд. Я опускаю глаза: — Не знаю, известно ли тебе, но ты очень много значишь для меня. — Спасибо, Жюли, ты тоже. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось… — Успокойся, со мной ничего не случится. — Просто, если тебя что-то тревожит, о чем тебе сложно говорить, помни, что я готова выслушать… Он пристально смотрит на меня. В его позе появляется какое-то напряжение. Мне это уже знакомо: он закрывается от меня. Его губы сжимаются, превращаясь в ниточку. Я боюсь, но не должна отступать. — Рик, всем нам случается совершать глупости или ставить перед собой невыполнимые цели… Его взгляд становится жестче. — Жюли, что ты пытаешься мне сказать? Голос его холоден. — Я просто хочу тебе помочь, Рик, ничего больше. — Ты очень добра, и я ценю все, что ты для меня делаешь, но, поверь, у меня все в порядке. — Мне бы очень хотелось, чтобы между нами не было недомолвок. Чтобы ты мне доверял и рассказывал обо всем, что тебя беспокоит. Он отворачивается. Я не вижу его лица. Когда он снова смотрит на меня, это уже не тот Рик, которого я знаю. Это совершенно чужой человек, который испепеляет взглядом самозванку, пытающуюся влезть в его личную жизнь. Нужно ли мне настаивать? Как преодолеть невыносимое чувство неловкости, возникшее между нами? Должно быть, он догадался, что мне что-то известно. Наверняка он напуган. Мне нужно успокоить его, но я не знаю как. У меня нет сил. Я с трудом сдерживаю слезы. Меня хватает только на то, чтобы протянуть к нему руку. Но он ее не берет. — Рик, я боюсь тебя потерять. Все, чего я хочу, это жить рядом с тобой, и мне неважно, какую жизнь ты для нас выберешь. Я не пытаюсь тебя образумить, никогда не стану чинить препятствий, но, умоляю тебя, расскажи мне, что тебя мучит так, что даже довело до болезни. Он сдерживается, но я чувствую, что внутри у него все кипит. Я рассчитывала совсем не на такую реакцию, но уже слишком поздно. Он нервно вертит в руках свою вилку, словно оружие, которое собирается метнуть в цель. Некоторое время раздумывает, затем смотрит на меня и встает: — Жюли, ты мне очень дорога, но я должен идти. Думаю, нам лучше не видеться некоторое время. Я тебе позвоню. Спасибо за ужин. Он покидает мою квартиру. Звук хлопнувшей двери подобен выстрелу в сердце. Сегодня, девятнадцатого октября, в девять часов двадцать три минуты, я умерла. 68

На улице темно, немного прохладно. Я поеживаюсь, глядя с балкона квартиры Жерома на город в сияющих огнях. В голове проносится безумная мысль — перелезть через перила и прыгнуть вниз, но я вовремя представляю, какой оплеухой встретит меня в раю мадам Рудан. Впрочем, я не уверена, что попаду именно туда, особенно если слово дадут кошкам с их девятью жизнями. Празднование развода Жерома проходит замечательно. Думаю, что многие, кто пришел сюда один, уйдут парами. Жером вспоминает с бывшей женой свою первую свадьбу. Оба смеются. Будет забавно, если они снова поженятся… Я наблюдаю за ними через окно. Замечаю и своего посланника судьбы, странного типа с мордочкой белки. Он разговаривает с симпатичной девушкой с очень короткой стрижкой. Наверное, спрашивает ее, какую самую большую глупость она совершила в своей жизни. Может, сделав эту стрижку? Бывает и хуже. Если он снова подойдет ко мне с этим вопросом, я знаю, что ему ответить: мой самый необдуманный поступок состоит в том, что я настроила против себя любимого мужчину. Еще несколько часов назад было возможно все. У него оставалось достаточно времени, чтобы предложить мне бежать с ним. Мы еще успевали обняться и ощутить силу чувства, которое, возможно, объединяет нас. Я еще могла отговорить его от ограбления иначе, чем путем допроса. Но мы уже перешли этот рубеж. Доверие — основа всего. Я должна была верить ему, подождать, пока он сам откроет карты, а не лезть в его игру. Если бы сегодня вечером Жером устроил выборы мисс Неудача, я бы, без сомнения, получила главный приз. Потерять Рика — что может быть хуже? Я никогда не смогу забыть, как он покинул мою квартиру, сказав, что нам лучше больше не видеться, и ту боль, что пронзила мне сердце. Эти шрамы не видны, но они ноют всю жизнь. Когда я стану старой, одинокой, измученной десятилетиями разлуки с тем, кого я считаю мужчиной своей жизни, я буду сжимать в руках нашу единственную фотографию, где в погожий воскресный день мы оба стоим возле огромной машины Ксавье. Через десять дней наступит час Икс, и Рик отправится похищать драгоценности с витрины семнадцать. Он вор, и все же я не могу осуждать его за проступок, который он собирается совершить. Я даже искренне желаю ему удачи и счастья, которого я не смогла ему дать. Но в глубине души знаю, что никто не сможет дать ему больше, чем дала бы я. Хотя нет, не так. Единственная правда состоит в том, что никто не сможет дать мне больше, чем давал он. Рик не преступник. Плохой парень не может так смотреть и говорить, он хоть раз выдал бы себя словом или жестом. И это вовсе не речи женщины, ослепленной любовью. Будь он обычным преступником, он не заболел бы с приближением намеченной даты. Когда я думаю, что еще больше усложнила ему жизнь, до такой степени, что он предпочел порвать с единственной компанией, в которой чувствовал себя хоть немного счастливым… Идиотка. В гостиной Жерома я вижу всех его друзей: они смеются, развлекаются. Многие ждут встречи, которая превратит их существование в нечто большее, чем просто жизнь. Я упустила свой шанс, прозевала свое счастье. Мне трудно видеть радостные лица, когда сама я чувствую себя разбитой. Я отворачиваюсь в темноту, к невидимой в облаках луне. Слышу, как шелестят под ветром деревья. Постепенно все остальные звуки исчезают, остается лишь шум ветра. Как исправить свою ошибку? Что мне сделать, чтобы помочь Рику? Как показать ему все, на что я способна? Как защитить его от него же самого? Сквозь просвет в облаках вдруг появляется луна, яркая и четкая. Ее красота озаряет мою душу, и тени в ней, как на небе, ненадолго отступают. И как раз в этот момент меня осеняет гениальная мысль. Я обещала вам рассказать о самом глупом поступке, который совершила в своей жизни. Так вот, именно в эту секунду он и родился, вырвавшись в мир из глубин отчаяния. Я нашла решение всем своим проблемам, ответ на все свои вопросы. Я выкраду эти драгоценности раньше Рика. 69

— Жеральдина, это вопрос жизни и смерти! Умоляю тебя! — Какие громкие слова! Ты вообще представляешь, о чем меня просишь? Я и так допускаю тебя к конфиденциальной информации — банковскому делу нашей самой крупной клиентки. — Я знаю и очень тебе благодарна. — Если Рафаэль заметит, что я использовала его коды доступа, он меня убьет, и я потеряю работу. «Заметь, если он тебя убьет, работа тебе больше не понадобится». — Я все понимаю, Жеральдина, но ты должна мне доверять. Ты же знаешь, что я не сделаю ничего, что могло бы тебе навредить, и что в банке я всегда была честной… — Это так, но мне также известно, что ты со своей добротой способна увязнуть по уши в неприятностях ради кого-то другого. — В любом случае если что-то пойдет не так, я возьму все на себя. Ты сможешь дать против меня показания. Мне это будет уже неважно, поскольку терять будет нечего. — Что ты задумала? — Лучше не буду тебе рассказывать. Меньше знаешь — крепче спишь. — Ты меня пугаешь, Жюли. Я немного знакома с этими Дебрей. В бизнесе это настоящие акулы, наверняка и в других сферах жизни тоже. — У меня нет выбора, Жеральдина. Я не имею морального права просить у тебя этой помощи, но без тебя мне не справиться… — Что именно тебе нужно? — Ты ведь говорила, что мастерские Дебрей ищут частных инвесторов? — Их счета вот-вот опустеют. У них не осталось резервов, и большая часть вещей, которые они собираются выставлять в своем музее, уже заложена. — Однако сумки у них недешевые… — Албан Дебрей живет на широкую ногу. Она разбазаривает все получаемые доходы. В прошлом году она даже взяла кредит под залог предприятия для финансирования конного завода, который прогорел. И так во всем. Еще два года, и без вливания свежих денег дом Шарля Дебрей будет вынужден продать себя по дешевке какой-нибудь крупной компании или фонду. — Если ты порекомендуешь им инвестора, они тебя послушают? — Мы не единственный их банк, но я уверена, что да. — Они будут проверять его платежеспособность? — Они попросят сделать это нас. — Именно на это я и рассчитываю. — Почему? Ты знаешь достаточно богатого инвестора? — Я над этим работаю.
Я знаю, о чем вы сейчас подумали: она ненормальная. И вы правы. Но когда терять больше нечего, ставишь на карту все. Пытаясь себя успокоить, я перебираю в памяти исторических персонажей, совершивших невозможное только потому, что у них не было другого выхода. И теперь до этого дошла я. Через шесть дней Рик перейдет к действию. Я должна успешно провернуть дело раньше него, без планов, без инструментов, без тренировки. Я рассчитывала приманить Албан Дебрей деньгами, даже не подозревая, насколько плачевно ее финансовое состояние… Мой план прост: я встречаюсь с ней под предлогом вливания денег в ее компанию. Спрашиваю, можно ли посмотреть музей до его торжественного открытия. И оказавшись у витрины семнадцать, разбиваю стекло, хватаю драгоценности и убегаю. Потом приношу все Рику, подобно коту, таскающему дохлых мышей своим хозяевам. Ему не останется ничего другого, как полюбить меня, и мы заживем счастливо, как Белоснежка и ее принц, без гномов. Вас это не убедило? Меня тоже. Я ужасно боюсь, но эта афера — одновременно самоубийственная, безнадежная и глупая — мой единственный шанс доказать Рику, что я готова ради него на все. И когда я себе это говорю, я в это верю и полна решимости осуществить задуманное. Понимаю, что одной мне не справиться, и мой измученный рассудок, несчастный пленник в моей голове, уже придумал сценарий. Как и в случае эвакуации машины Ксавье, больше всего меня поражает удивительная легкость, с которой люди принимают ваши идеи, даже самые безумные, когда вы сами глубоко в них верите. Я не утверждаю, что все идет без сучка и задоринки, просто я действительно думала, что все, к кому обращусь за помощью, хлопнут дверью перед моим носом и больше не захотят меня видеть. Начала я с Жеральдины, и она согласилась. Несмотря на все мои обещания, она все же сильно рискует, и я чувствую себя виноватой. Чтобы снять с нее обвинения, я готова заявить, что пришла работать в банк только для того, чтобы ее использовать, и что я угрожала рассказать всем о ее связи с Мортанем. Я обдумываю свой план днем и ночью. Тщательно изучаю его со всех возможных сторон. Каждые сорок секунд я нахожу очередной аргумент, доказывающий, что дело провалится, но избегаю говорить себе, что в итоге могу оказаться за решеткой. Одновременно я представляю, что Рик будет вне себя от благодарности за эту прекрасную, но неудавшуюся попытку, и тогда уже я стану той девицей, которую он попытается вызволить из тюрьмы. Жду не дождусь, когда он отвезет меня в свой дворец… Странно, но я чувствую себя намного лучше с тех пор, как затеяла это дело. Я не говорю себе, что собираюсь совершить ограбление. И даже представить не могу, что агент ЖТ может быть втянута во что-то недостойное. Нет. Я делаю это для Рика. Я готовлю ему самый замечательный сюрприз в его жизни, самое большое доказательство любви, которое глупая молодая женщина может дать симпатичному парню. Самый дурацкий поступок в моей жизни, возможно, станет самым красивым. Я не боюсь ни обвинительного приговора судьи, ни осуждения толпы, ни критических замечаний своей матери. Мадам де ля Саблиер говорила: «Цель не стоит той ошибки, которую совершает нежность». Мазарини утверждал: «Нужно быть сильным, чтобы противостоять катастрофе, нужно быть великим, чтобы обратить ее себе во благо». Мадам Триньоне, моя учительница по изобразительному искусству в лицее, добавила бы: «Сам кашу заварил, сам и расхлебывай». Ничего, мы еще посмотрим. Если я выберусь из этой передряги, меня саму попросят написать афоризмы, которые будут жить века. Я непобедима. Мир принадлежит мне. Надо не забыть вынести мусор перед уходом. 70

Мне приснился сон. В самом красивом в мире концертном зале я выхожу на сцену в ореоле сияющих бесчисленных бриллиантов, покрывающих мое тело. Передо мной ровными рядами вытянулись тысячи кресел, обитых красным бархатом, абсолютно пустых, за исключением одного, в самом центре партера. У меня единственный зритель: Рик. Горло сжимается от волнения, но я иду к центру сцены и величественно кланяюсь. Медленно, под звуки первых нот, из оркестровой ямы поднимается симфонический оркестр и замирает передо мной. Лола сидит за роялем. Мой голос начинает тихо звучать, словно тайное послание, робкое признание. В этой песне вся моя жизнь, обещание, которое я даю любимому. Здесь есть и ритм, и скрипки, и рок, и блюз, и медленный фокстрот, диезы и соло. Несколько минут на квинтэссенцию одной жизни, несколько секунд на то, чтобы воспламенить сердце. Я пою для него, ему одному я готова все отдать. Я уже слышу музыку, произношу слова. В моей песне говорится о любви, о надежде, обо всем, чем может пожертвовать женщина ради любимого. Я надеюсь, что он дослушает до конца. А потом к моим ногам упадет красная роза. Я хочу, чтобы он снял с меня все мои драгоценности. У меня больше нет сомнений — я там, где должна быть, делаю то, во что верю больше чем когда-либо. Единственное, чего я боюсь, — проснуться и увидеть перед собой полный зал с одним пустым креслом в середине партера. Именно сегодня решается моя судьба. 71

Ксавье часто рассказывал, что перед началом операции члены отряда коммандос молчат, чтобы лучше сосредоточиться. Наверное, поэтому он не произносит ни слова, когда везет нас к поместью Албан Дебрей, с которой у нас назначена встреча. Ксавье надел тот же темный костюм, в котором был на похоронах мадам Рудан. Стоя в нем возле гроба, он был похож на мужчину в трауре, что не было правдой. На этот раз, за рулем своего впечатляющего бронированного автомобиля, он выглядит как телохранитель, который одним нажатием секретной кнопки может выпустить баллистическую ракету из потайного люка, — и это тоже неправда. Мощная машина движется по улицам. Сквозь тонированные стекла я вижу, как прохожие оглядываются нам вслед. Я сижу на заднем сиденье, рядом с мадам Бержеро. На ней роскошное меховое манто. Хоть оно и синтетическое, да к тому же немного ей мало, эффект потрясающий. С макияжем и прической от Лены она действительно похожа на русскую миллиардершу, роль которой должна исполнить в моем сценарии. Посадка головы, благородные черты лица, уверенность во взгляде — попробуйте продать более двух миллионов багетов и такое же количество круассанов самым разным людям! Я одета в шикарный, довольно строгий костюм жемчужно-серого цвета, который одолжила мне Жеральдина. Думаю, мне он идет гораздо меньше, чем ей, но мадам Дебрей будет смотреть не на меня. Теперь мне уже нельзя отступать от задуманного. Я стараюсь не думать о том, во что втравила дорогих мне людей. Софи наверняка уже прибыла в поместье Дебрей, где будет изображать журналистку, пожелавшую увековечить многообещающую встречу наследницы одной из крупнейших французских компаний по производству кожгалантереи класса люкс и богатейшей деловой женщины, которая, возможно, вложит средства в дальнейшее продвижение этой компании на международный рынок. Машина сворачивает с бульвара и углубляется в узкие улочки. Независимо от скорости, на которой Ксавье выполняет повороты, подвески удерживают нас в строго горизонтальном положении, и мы не чувствуем никакого дискомфорта. КСАВ-1 и правда исключительный автомобиль. В зеркале заднего вида я ловлю взгляд Ксавье. Отправляясь в опасное место, коммандос имеет право гордиться своим творением. Мадам Бержеро тоже под впечатлением от машины. Она даже почти забыла о недостойном поступке, который собирается совершить ради меня. Еще час назад мы обе занимались обычной работой в булочной, но как только в полдень на витрине опустилась штора, декорации тут же изменились. Мадам Бержеро отправилась переодеваться. Один занавес опустился, другой поднялся. Она наклоняется ко мне: — Значит, я ничего не говорю, так? — Совершенно верно, вы лишь шепчете мне что-нибудь на ухо, а я перевожу мадам Дебрей. — Ты не оставишь меня ни на секунду, договорились? Иначе я совсем растеряюсь. — Я буду следовать за вами как тень. Я же ваш переводчик и личный секретарь. Ни ей, ни Ксавье, ни даже Софи я не сказала, что собираюсь делать. Моя официальная цель — осмотреть местность, в частности основной зал музея, чтобы помешать Рику совершить глупость накануне торжественного открытия. На самом деле я толком не знаю, как поступлю, оказавшись перед витриной номер семнадцать. Придется импровизировать. Если появится возможность, украду ее ценное содержимое и убегу. Я готова ко всему, и одна отвечу за последствия. Мои друзья не пострадают, потому что они ничего не знают, к тому же я написала три письма — в полицию, во дворец правосудия и в мэрию, — которые поручила Мохаммеду отправить завтра, если не зайду к нему до этого времени. Мосты сожжены, назад ходу нет. Вот увидите, я сама проведу в бегах остаток своих дней, а Рик будет меня сопровождать. В отличие от него, я без колебаний позову его с собой. Уверена, Стив сможет спрятать нас в Австралии. Мы будем питаться мясом кенгуру, а Рик станет меня лечить, после того как, бросив в первый раз бумеранг, я получу его обратно в физиономию. Мы только что свернули на улицу, ведущую к поместью. По бокам ее выстроились роскошные владения, сгрудившиеся возле легендарного адреса, словно придворные вокруг монарха. Вдали уже различимы величественные ворота, на которых, как и на дорогих сумках, переплетаются инициалы знаменитого основателя. Здесь намного красивее, чем со стороны заводских помещений. — Дамы, вы готовы? — спрашивает Ксавье. Мадам Бержеро поправляет свое манто и кивает. Я отвечаю: — Мы готовы, Ксавье. Не знаю, как вы, но, когда мне предстоит какое-нибудь испытание, я нередко говорю себе, что отдала бы десять лет жизни, только бы его избежать. Однако на этот раз все по-другому. Я напряжена, но совершенно не хочу отступать. Во-первых, потому что чувствую себя на своем месте, во-вторых, я больше не отдам ни часа своей жизни, которую планирую провести вместе с Риком. Ксавье надевает солнцезащитные очки и останавливается перед воротами. Возле нас тут же появляется охранник. Он явно впечатлен машиной. Ксавье опускает стекло и бросает: — У нас назначена встреча. Охранник даже не осмеливается спросить, те ли мы, кого ждет его хозяйка. Запинаясь, он бормочет: — Следуйте по дороге… Добро пожаловать. КСАВ-1 углубляется в аллею, извивающуюся между вековыми дубами. Вскоре мы выезжаем к зданию, которое я видела на фотографиях. Каменная кладка, черепичные крыши, башенки на углах. По крайней мере с внешним обустройством у семьи Дебрей все в порядке. Огромная резиденция состоит из трех корпусов, окружающих мощеный двор, посреди которого возвышается искрящийся фонтан. В целом все выглядит впечатляюще, даже для голливудского фильма. КСАВ-1 останавливается у широкого подъезда. Тут же на пороге возникает мужчина. Я замечаю машину Софи. Ксавье выходит из бронеавтомобиля и предупредительно открывает дверцу мадам Бержеро. Я выбираюсь сама и подхожу к мужчине, который вышел нас встретить: — Добрый день, сообщите мадам Дебрей, что приехала мадам Ирина Достоева. Я работала над своим акцентом всю ночь. Время у меня было, учитывая, что я почти не спала. Это тонкая помесь несерьезного русского, который мы слышим в шпионских фильмах, с чем-то еще, как если бы я дула себе феном в рот. Я точно знаю, какой эффект дает означенная процедура, поскольку опробовала ее ночью. — Добро пожаловать в поместье Дебрей! Меня зовут Франсуа де Турней. Я поверенный в делах мадам Дебрей. Я непринужденно протягиваю ему руку: — Валентина Сергеева, личная помощница мадам Достоевой. Я буду также ее переводчиком, поскольку она не говорит на вашем языке. Он бросается к мадам Бержеро, направляющейся к дому. Напыщенным и одновременно подобострастным движением целует ей руку: — Мое почтение, мадам, это огромная честь для нас. «Не утруждайся, дружок, учитывая состояние вашей конторы, мы знаем, почему вы так рады нас видеть…» Внутри поместье выглядит еще более эффектно. Стены, мебель, каждый предмет просторного холла рассказывают историю компании и ее основателя. Увлекаясь путешествиями и сбором растений для гербария, Шарль Дебрей стал первым потребителем созданных им дорожных сумок, кофров и чемоданов. Он составил себе определенную известность в морских портах, а затем и в аэропортах, но богатство семье принес его сын Александр, отец Албан, благодаря своим знаменитым дамским сумочкам. Стены холла можно рассматривать, как витражи собора: здесь представлена вся семейная эпопея. Дебрей умеют себя преподнести. — Мадам Дебрей подойдет через секунду. Она принимает журналистку. — У нас мало времени, — уточняю я. Он исчезает. Мадам Бержеро наклоняется ко мне и шепчет: — Я видела фотографии в журналах, но живьем все гораздо красивее. Ксавье, скрестив руки на груди, держится немного в стороне, готовый броситься на любого, кто посягнет на жизнь миллиардерши Ирины. Видимо, чтобы выглядеть еще солиднее, он не снял темные очки, хотя здесь намного сумрачнее, чем на улице. Я опасаюсь, как бы он не врезался в мебель. Наконец появляется Албан Дебрей. Дорогой костюм, ослепительные драгоценности, походка завоевательницы: — Мпибет, мадам Достоева. Либо она говорит по-русски, и тогда мы пропали, либо она выучила всего одно слово, чтобы пустить пыль в глаза. Женщины обмениваются долгим рукопожатием, оценивая друг друга. Мадам Бержеро держится ничуть не хуже наследницы. Булочница уводит у меня «Оскар» за лучшую роль. Я подхожу к ним: — Мое почтение, мадам. Я Валентина Сергеева, личный секретарь и переводчица на время нашей встречи… Она пожимает мне руку. — Скажите вашей хозяйке, что я рада принимать ее в этих стенах, пропитанных историей. Я много о ней слышала. Мне нравятся женщины, умеющие брать судьбу в свои руки, и меня радует возможность нашего объединения. С вдохновенным видом опытной переводчицы я лопочу что-то нечленораздельное как можно тише, с приблизительным акцентом. Мадам Бержеро удовлетворенно кивает. Теперь я точно уверена, что потеряла «Оскар». Мы проходим в элегантный кабинет хозяйки поместья, где нас уже ждет Софи. Никогда не забуду выражения ее лица, когда она увидела нас троих: булочницу, сварщика и свою чокнутую подружку. В этот момент она напомнила мне конкистадора, впервые узревшего храм инков. Или мужа, обнаружившего в первую брачную ночь, что его жена — трансвестит. Нас представляют друг другу, словно мы незнакомы. Настоящее испытание. Мы обмениваемся общепринятыми фразами. Все ведут себя достойно: пресса великолепна, русские не отстают, дамские сумочки тоже. Софи делает снимки, мадам Дебрей проявляет чудеса любезности. Затем Софи вежливо, но быстро отправляют восвояси. Она была гениальна. Я уверена, что дешево не отделаюсь, когда мы останемся с ней вдвоем. Мадам Дебрей усаживает нас напротив письменного стола. В мягких креслах мы оказываемся сидящими чуть ниже, чем она сама. Так хозяйка поместья незаметно доминирует над нами, заняв место под огромным портретом своего отца. Ксавье остается стоять на заднем плане. — Может быть, ваш телохранитель подождет в гостиной? — Невозможно, — категорично отвечаю я. — Это не соответствует нашим нормам безопасности. — Но здесь мадам Достоевой нечего опасаться… — Мы не отступаем от этого правила. Мадам Дебрей смиряется и протягивает нам две кожаные папки, специально изготовленные для нашей встречи ее лучшими специалистами. — Здесь вы найдете ключевые позиции по предприятию и нашим проектам. Насколько мы поняли, мадам Достоева готова инвестировать в предметы роскоши. — Она приехала в Европу, чтобы провести встречи и оценить обстановку, после чего отправится на другие континенты. И только тогда примет решение. — Понимаю. И хозяйка поместья начинает презентацию своей компании. Она явно отрепетировала это шоу и выглядит очень убедительно. Меня тревожит, как бы мадам Бержеро не выдала нас, отреагировав на слова, которые не должна понимать, но она держится превосходно. Я регулярно наклоняюсь к ней, чтобы прошептать невесть что на ухо, после чего она с важным видом кивает. Сзади я чувствую успокаивающее присутствие Ксавье. Албан Дебрей предупредительна, вежлива, улыбчива — все, чем она не является на самом деле. Чего не сделаешь ради того, чтобы пополнить свои счета и продолжать жить на широкую ногу… Мадам Бержеро пробегает глазами документы, составленные на английском языке, и отмечает параграф о собственных средствах предприятия. Она склоняется ко мне и шепчет: — Похоже, здесь несостыковка. Попроси у нее разъяснений. «Что вы делаете? Мы здесь не для аудита. И откуда у вас эти экономические замашки? Я думала, вы так шутите просто для того, чтобы поставить на место Мохаммеда! » — Мадам Достоева желает получить разъяснения по параграфу шесть, второй абзац. Албан Дебрей неловко смеется: — Сразу чувствуется финансовая хватка! Эта цифра, должно быть, снижена за счет покрытия расходов, связанных со спадом производства. Нет причин для беспокойства. Я перевожу. Мадам Бержеро делает мне знак наклониться: — Такое объяснение недопустимо, поскольку на предыдущей странице она уже покрыла все отрицательные суммы из прибыли. Она не может проводить их дважды. Это мошенничество. «Я вне себя от изумления. Продавая свои круассаны, мадам Бержеро вполне может рассчитывать на Нобелевскую премию по экономике». — Проблема? — обеспокоенно спрашивает Албан Дебрей. — Ничего серьезного. Мадам Достоева просто заметила мне, что мы можем свести вас с более опытным финансовым консультантом, чем тот, что составлял эти документы… Мадам Бержеро кивает: «Да, да! » Я сейчас хлопнусь в обморок. К счастью, Албан ничего не замечает и продолжает рассказывать о своей компании. Через двадцать минут я демонстративно смотрю на часы: — Прошу прощения, но у нас очень плотный график. На сегодня назначена еще одна встреча, довольно далеко отсюда, по поводу возможной покупки двух тысяч гектаров элитного виноградника. Мадам Дебрей не смеет настаивать. Я добавляю: — И поскольку мы не успеваем посетить ваши знаменитые мастерские, мадам Достоева хотела бы взглянуть на музей, в котором собраны все ваши сокровища. — Торжественное открытие состоится через два дня. Я рассчитывала пригласить вас на это мероприятие. Мадам Достоева могла бы стать почетной гостьей на ужине, разрезать ленточку вместе со мной и даже остаться на несколько дней. Она может жить в поместье. — Это очень любезно с вашей стороны, но первого ноября мы должны быть в Соединенных Штатах на благотворительном обеде с президентом. — С президентом… Понимаю. Послушайте, если вам это доставит удовольствие, я могу сама показать вам музей прямо сейчас. Там еще не все готово, но коллекции уже на своих местах. Я оставлю вас на минуту, чтобы организовать это для вас. 72

Ведя нас по коридорам своей резиденции, Албан Дебрей говорит без умолку. О своей жизни, о благодарных женщинах, рассказывающих, как сумочки этой марки изменили их жизнь, об отвратительных подделках, о новых разработках, одна из которых — чехол для жетонов продуктовых тележек… Как увлекательно. Я рассеянно слушаю ее болтовню, ощущая себя атлетом перед выходом на арену стадиона. В конце коридора меня ждет витрина номер семнадцать. Не знаю, что мне придется делать, метать ядра или бороться, но это неизбежно закончится спринтом, переходящим в бег на большие дистанции. Нечто вроде триатлона в исполнении Жюли. Надеюсь, в семнадцатой витрине не находится слишком тяжелая драгоценность или маска из массивного золота, иначе я не смогу с этим бежать. Как бы там ни было, я полна решимости завоевать медаль за двадцать четыре часа до того, как Рик в свою очередь выйдет на арену. Это моя главная цель, вершина моей карьеры. Я обгоню его на финише и подарю ему свою победу. Мы попадаем в коридор, по которому в музей будут входить посетители. Паласы еще накрыты целлофаном. С навесного потолка свисают провода. Даже если искушение будет велико, я навсегда запомнила, что их НИКОГДА нельзя брать в рот. Проход загромождают стремянки и инструменты. Чувствуется, что из помещения в срочном порядке убрали всех рабочих, чтобы освободить для нас место. На стенах вывешены фотографии, видимо, для того, чтобы ввести посетителей в нужное состояние, прежде чем они проникнут в святая святых. Шарль Дебрей во время своих путешествий, Шарль Дебрей или его сын, позирующие со знаменитостями, кумирами прошлых десятилетий и сильными мира сего. Выставлены напоказ и легендарные рекламные кампании. Актеры, певицы, спортсмены — все рано или поздно приобщились к модной кожгалантерее. На некоторых снимках видна и сама Албан в обществе известных людей. Могу поручиться, что она вывесит сюда одну из фотографий, сделанных Софи, если мадам Достоева соберется приехать к ней снова… Тем временем хозяйка поместья продолжает экскурсию: — Для публики, которая будет приходить в музей, отведен специальный вход в поместье. Парковка на сто мест, магазин со всякой мелочью по разным ценам… Так сказать, мерчандайзинг. Мы входим в большой холл, ведущий в три разных зала музея. Трое вооруженных охранников стараются держаться как можно незаметнее. Я невинно интересуюсь: — Должно быть, это место отлично охраняется? — Мы используем все последние технические новинки. Видеонаблюдение ведется с самых подступов к поместью. Мы можем заблокировать все здания менее чем за четыре секунды. «Удачи тебе, Рик, с твоей дрелью…» Мы пересекаем два зала поменьше, где представлены различные технологии производства. На территории площадью в двадцать три мои квартиры они объясняют нам, как делаются дамские сумочки… Мадам Бержеро шепчет мне: — Мне нужно в туалет… — Мадам Достоева хотела бы знать стоимость вашей экспозиции. — Вся коллекция застрахована на сумму двадцать шесть миллионов. Но некоторые вещи просто бесценны. У нас, например, есть исторические образцы багажных изделий, а также эксклюзивные драгоценности из коллекции, собранной моим дедом. Мой отец ее значительно обогатил, и я в свою очередь продолжаю его дело. Вы сами сейчас все увидите. И вот мы стоим на пороге самого просторного зала. Мне кажется, я узнаю контуры плана из папок Рика. Албан раскидывает руки, словно жрица в трансе: — Мы находимся в сердце нашего музея. Мой дед и отец были бы так горды… Глухие стены, низкий потолок, множество точечных светильников, создающих изысканную атмосферу, но, конечно, и камеры с детекторами повсюду. Дверь бронированная. Этот зал — настоящий сейф. Витрины в нем расположены продуманно. На каждой стоит временная карточка с цифрой. В витрине номер один выставлено несколько экспонатов из потрепанной сафьяновой кожи: папка, бювар и украшение для стола. — Эти предметы находились на столе английских монархов. Они были подарены королевскому дому одним моим предком, а позже отец выкупил их на одном из аукционов в пользу Короны. Я пытаюсь разглядеть семнадцатую витрину. Напряжение нарастает. Если мне придется убегать, это можно будет сделать только через единственную дверь зала. В холле меня поджидают три охранника. Если я буду выглядеть спокойно и естественно, они вряд ли осмелятся меня задержать. Витрина номер шесть: первое колье. Эффектное сочетание бриллиантов и изумрудов. Великолепно. Витрина закрыта, на черной бархатной подставке мигает красный огонек. На стоимость одного этого колье мы с Риком могли бы прожить остаток наших дней. Витрина номер десять: дорожная сумка с секретными отделениями, изготовленная специально для знаменитого танцора и хореографа Владимира Таркова, который возил с собой священную реликвию — кусочек вуали святой Клотильды. Тарков считал его своим талисманом и перед выходом на сцену всегда целовал. Витрина номер двенадцать: чемодан, в котором тело аргентинского диссидента Пабло Хуменьеса бросили в реку Паранд в Росарио. — Если вы наклонитесь, — говорит мадам Дебрей, — то сможете увидеть на внутренней поверхности чемодана пятна крови и царапины от ногтей, которые он оставил, когда пытался выбраться. Должно быть, он сильно мучился, пока не захлебнулся. Я уже вижу витрину номер семнадцать, но никак не могу понять, что в ней выставлено. В четырнадцатой и пятнадцатой представлены драгоценности, куда более крупные и дорогие. Есть даже яйцо Фаберже, как в Лондоне. Наконец мы подходим к цели нашего визита: витрине, к которой так страстно стремится Рик. Увидев ее содержимое, я впадаю в шок. Здесь лежит лишь старая дамская сумка. Вряд ли Рик нацелился на нее. Мне необходимо все выяснить. Я делаю над собой нечеловеческое усилие, чтобы спросить непринужденным тоном: — Ваш музей просто восхитителен. Мне очень нравится расположение витрин. По какому принципу вы распределяете экспонаты? — В основном по наитию. Мы долго размышляли об оформлении этого зала, но до сих пор каждый день что-то корректируем. Я так и думала. Они в последний момент все поменяли. Какую драгоценность наметил себе Рик? Колье из шестой витрины? Я в недоумении застыла перед семнадцатой, не зная, что делать дальше. Ко мне подходит мадам Бержеро. Она чувствует, что меня что-то беспокоит, но не решается со мной заговорить. Албан стоит слишком близко и может услышать. Ирина Достоева разглядывает старую сумку вместе со мной. — Это особенная вещь, — комментирует мадам Дебрей, — но, признаюсь, я долго колебалась, прежде чем выставить ее на всеобщее обозрение. Сначала мы планировали разместить здесь одну из наших самых красивых драгоценностей. «Я уже это поняла, и ты даже не представляешь, в какой тупик меня поставила…» — Неужели? — Наш консультант по музеографии сказал, что здесь недостаточно представлена история производства, и я уступила. Это первая сумка, изготовленная в наших мастерских. Предок всех наших коллекций, основа нашего знаменитого продукта. Я продолжаю стоять в полной растерянности, не зная, что делать дальше. Мадам Бержеро тоже в замешательстве. Мадам Дебрей это замечает: — Похоже, вас привлекла эта вещь? — Первый камень в воздвигнутом здании всегда вызывает волнение, — выдавливаю я из себя. Албан, похоже, колеблется: — Если это доставит удовольствие Ирине, я буду рада подарить ей эту сумку. — Вы очень любезны, но мадам Достоева не имеет обыкновения принимать такие дорогие подарки. — Она как будто очарована этой сумочкой… Спросите, что она об этом думает. В любом случае я собиралась подарить ей нашу последнюю модель… Так пусть она возьмет первую! Если мы объединимся, она по праву будет иметь доступ к нашему наследию. Я перевожу. Мадам Бержеро в шоке. Не дожидаясь ответа, мадам Дебрей подает знак в ближайшую видеокамеру. Она показывает на витрину. В ватной тишине раздается щелчок. Эта коллекция неприступна. Не знаю, какую драгоценность рассчитывает украсть Рик, но ему это в любом случае не удастся. Албан Дебрей открывает бронированную витрину и достает сумку. С почтительным полупоклоном она протягивает ее мадам Бержеро: — Возьмите это скромное напоминание о нашей первой встрече. И пусть оно не обязывает вас ни к чему, кроме долгой взаимной дружбы! Я с горем пополам перевожу. В голове у меня полный кавардак. Что я скажу Рику? Какую победу ему преподнесу? Если он все равно попытается сюда проникнуть, несмотря на мою разведку, его схватят. Мой план рухнул. Я его не спасла. Не обошла на финише. И теперь окончательно понимаю, в какую западню он собирается броситься. Каким бы ни был исход, я его потеряю. В случае провала его посадят в тюрьму. Если, несмотря ни на что, ему удастся осуществить задуманное, он все равно сбежит без меня, поскольку я не сумела внушить ему доверие. Мне нужен другой план, чтобы избежать катастрофы. Единственное, что мне приходит сейчас в голову, — это оглушить Рика и связать, чтобы помешать ему совершить преступление. А потом всю жизнь держать его взаперти. Я рассчитываю на стокгольмский синдром, чтобы по прошествии нескольких лет он все-таки меня полюбил. 73

Ксавье довез нас до булочной. На обратном пути они с мадам Бержеро, испытывая одновременно облегчение и гордость, смеялись и комментировали комедию, которую только что разыграли. Я не произнесла ни слова. Софи ждала нас на тротуаре. Завидев огромную машину, Мохаммед вышел из своей лавки. Поняв, что это мы, он принес мне три моих письма. — Все прошло нормально? — Неприятностей ни у кого не будет, и это уже хорошо. — Однако вид у тебя нерадостный. — Нет повода для радости. — Вот твои письма. Не знаю, что в них, но, судя по получателям, я рад, что мне не пришлось их отправлять. Отклей марки, прежде чем разорвать письма. — Спасибо, Мохаммед. Я чмокаю его в щеку. Софи набрасывается на меня: — Ну что? — Ничего. У меня нет ни единого карата для Рика. — Что ты будешь делать? — Понятия не имею. Я обнимаю ее. — В любом случае я никогда не забуду, что ты для меня сегодня сделала. Если у меня есть сестра на этой планете, то это ты, моя старушка. Я прижимаю ее к себе так сильно, словно больше никогда не увижу. — Да что с тобой творится? Мы все-таки провернули эту аферу. И это был не пустяк! Скажешь своему парню, что ты попыталась ради него сделать невозможное, и не твоя вина, что это безнадега. «Безнадега, как и моя жизнь». — Софи, не удаляй, пожалуйста, свои фотографии. Пусть останутся на память. — Не волнуйся, я их увеличу и буду тебя шантажировать. — Гнусная вымогательница. — Подлая воровка. — Я тебя люблю. Теперь она меня обнимает. К нам подходит Ксавье: — Жюли, прости, но мне пора возвращаться на работу. Я здорово опаздываю. Я заключаю его в объятья. Этот тротуар все больше напоминает вокзальный перрон, где происходят душераздирающие прощания. — Ксавье, спасибо тебе за все. Твоя машина — настоящий шедевр, а ты золотой парень. — Нет проблем, это было здорово. Не знаю, чего именно ты добивалась, затеяв эту комедию, но надеюсь, ты нашла, что хотела. — Ваша помощь, то, как вы рисковали ради меня, — вот самое важное сокровище, которое я нашла в этом музее. Я целую его от всего сердца. — Мне невероятно повезло, что у меня такие друзья, а я — просто идиотка, что хочу большего. Сейчас я разрыдаюсь, уткнувшись в его костюм. Он обнимает меня за плечи своими большими руками. — Жюли, если Рик сам не поймет, какая ты фантастическая девчонка, я открою ему глаза парой пинков. Мы расстаемся. Ксавье и Софи садятся каждый в свою машину. У Софи она почти такая же широкая, как у Ксавье. Странный кортеж, сигналя, исчезает в конце улицы. Мы с мадам Бержеро остаемся одни на тротуаре. — Это еще не все, моя девочка, — говорит экс-миллиардерша из России. — Нам пора приниматься за работу. — Не знаю, как вас благодарить. — Я ничего такого не сделала. Самым сложным было сдерживать свой мочевой пузырь. Мне хочется обнять ее, но я не осмеливаюсь. — Можно задать вам один вопрос? — Конечно, но поторопись, скоро закончатся уроки в школе… — Почему вы согласились ввязаться в эту безумную аферу? Она задумывается, затем тихо произносит: — Понимаешь, Жюли, Бог не дал мне детей. Я знаю тебя давно, и твой приход в булочную пошел на пользу всем, особенно мне. Ты напоминаешь мне дочку, которую мы с Марселем хотели бы иметь. Поэтому сегодня я за один раз совершила все безумные поступки, которые родители совершают ради своих детей. А теперь беги, открывай магазин. Мадам Бержеро поправляет свое манто и прическу. Нет, она не просто похожа на знатную даму, она ею является. 74

Глядя на вещи и людей, я всегда сознаю, что когда-нибудь их потеряю. Мой план позорно провалился. И все же я зайду к Рику, чтобы рассказать ему о своей попытке. Не думаю, что это изменит ситуацию. Мне достаточно вспомнить его последний взгляд, чтобы снова ощутить страх. Я стучу в его дверь. Не сразу, но она приоткрывается. — Жюли, я же сказал, что встретимся позже. — Я знаю, Рик. Я очень хорошо помню все, что ты сказал. Но мне нужно поговорить с тобой сейчас. Потом я тебя никогда больше не побеспокою. Сбитый с толку, он впускает меня, предупредив: — У меня мало времени. «Кто бы сомневался». — Кто бы сомневался, учитывая, что ты задумал. Он удивленно приподнимает одну бровь. — Что ты хочешь сказать? — Я знаю, что ты собираешься пробраться в поместье Дебрей, чтобы ограбить его. Он бледнеет. — Ты хочешь взломать витрину номер семнадцать. — Жюли, что ты несешь? — Не перебивай меня, пожалуйста. Потом ты больше никогда обо мне не услышишь. Я просто пришла тебя предупредить, что эта витрина пуста. Там больше нет никаких драгоценностей. Ты также должен знать, что тебе никогда не удастся проникнуть в этот зал. Он защищен бронированной дверью, охранниками и напичкан электронными системами. Рик подвигает стул и опускается на него. Я остаюсь стоять и продолжаю: — У тебя нет никаких шансов, Рик. Не знаю, что именно ты хочешь украсть, но тебе это не удастся. Я даже хотела предложить тебе свою помощь. Ради тебя я была готова карабкаться по вентиляционным трубам или сидеть в засаде, но это бесполезно. — Откуда ты все знаешь? Когда ты так хорошо изучила это место? Ты что, на них работаешь? — Нет, Рик. Я побывала там сегодня днем, ради тебя. Все осмотрела. Все увидела. — Господи, да как тебе это удалось? — Неважно. Главное, что я смогла убедиться на месте в невыполнимости твоей затеи. Рик, ты можешь меня бросить, но я умоляю тебя, откажись от этого безумного плана. Он недоверчиво смотрит на меня: — Зачем ты это сделала? — Потому что я люблю тебя, Рик. Потому что я предпочитаю рискнуть всем, что у меня есть, с тобой, чем притворяться счастливой без тебя. Если ты исчезнешь, вместе с тобой уйдет моя жизнь. В ней больше не останется смысла. Я не знаю, зачем ты хочешь выкрасть эти драгоценности, и признаюсь тебе, что этот вопрос мучает меня уже не один месяц. Но я знаю тебя, я знаю, какой ты. Я вижу твою суть, когда ты разговариваешь, бегаешь, даже когда спишь. У меня не получится сдержать слезы. — Я многого не знаю, Рик, но одно мне известно точно — если я тебя потеряю, моя жизнь больше никогда не будет прежней. Как если бы я упустила шанс, который дала мне судьба. Я могу любить целый мир при условии, что тебя я буду любить любовью, не похожей ни на какую другую. Я готова все бросить, все потерять, чтобы жить рядом с тобой. Он опускает голову, но я еще не закончила: — Раз уж я так далеко зашла, Рик, признаюсь тебе во всем. Я застряла в твоем почтовом ящике только потому, что хотела узнать, кто ты. Каждый раз, когда ты что-то говоришь, это отпечатывается в моей памяти. Я помню каждый твой взгляд, каждый твой поцелуй. Если бы ты знал, сколько раз я надеялась, что ты обнимешь меня… Он обхватывает голову руками и вздыхает. — Почему ты мне раньше об этом не говорила? — Потому что боялась! Боялась тебя потерять, боялась, что ты оттолкнешь меня! Кстати, вот, на прощанье я принесла тебе маленький сувенир из музея. Я роюсь в целлофановом пакете, который до сих пор прижимала к груди, словно спасательный круг. — Ты подарил мне мужской свитер, поэтому, думаю, не обидишься, если я подарю тебе дамскую сумочку. Я протягиваю ему старую сумку. Он изумленно смотрит на нее. — Вот что лежало в витрине семнадцать. Не на что даже съездить на Багамы. Он сидит неподвижно, не сводя взгляда с сумки. — Ты не хочешь ее взять? Я кладу сумку на стол перед ним. На глаза наворачиваются слезы. — А теперь я ухожу. И никогда тебя не забуду. Он протягивает руку и берет сумку. Голос его дрожит: — Жюли, останься, пожалуйста. Мне нужно с тобой поговорить. 75

Рик смотрит на меня, пытаясь побороть волнение. И начинает свой рассказ: — Мои родители были скорняками на юге страны. Мы жили скромно. Мать вела хозяйство и брала работу у местных обувщиков. Отец проводил свои дни в глубине гаража, приводил в порядок салоны подержанных машин. Он некоторое время проработал на машиностроительном заводе, но ему казалось, что там его эксплуатируют. Тогда они с матерью решили оставаться бедными, но свободными. В перерывах между работой он делал мне игрушки из обрезков кожи, кобуру для моих пластмассовых револьверов, фантастических животных, необычные наряды. Я обожал за ним наблюдать. Именно благодаря отцу я понял, что работа порой может быть выражением любви. Нужно было видеть, как он просовывает под большие иглы куски кожи, наносит на них краску, наводит глянец мягкой тряпкой, разглаживает ладонью… Однажды мои родители услышали про конкурс для одной крупной компании. Речь шла о том, чтобы придумать дамскую «сумочку будущего» — то есть абсолютно новую модель. Отец с матерью вложили в это всю душу, объединив свои таланты. Рик нежно кладет руку на старую сумку, словно лаская, гладит ее. — Жюли, ты, сама того не зная, принесла мне то, что я хотел забрать. Воспоминание. Доказательство. Он встает и идет за лезвием. Осторожно открывает сумку и, волнуясь, начинает отпарывать ветхую подкладку. — Мои родители создали этот образец для Александра Дебрей. Он так и не заплатил им за работу. Сказал, что свяжется с ними позже. Больше они о нем не слышали. Несколько лет спустя, листая какой-то журнал у врача, моя мать наткнулась на рекламу, расхваливающую точную копию их детища. Это уже история, но факт остается фактом: семейство Дебрей разбогатело благодаря тому, что создали мои родители. По сути, ограбив их. Отец не вынес этого удара. Меньше чем через год он скончался от рака. У матери не было сил бороться. Она полностью посвятила себя мне, но постепенно угасала. Я поклялся отомстить, восстановить их честь и истину, начать судебный процесс, на который они не осмелились. Он приподнимает подкладку. Под ней обнаруживаются сделанные чернилами подписи Шанталь и Пьетро, а также маленький рисунок собаки и детская подпись — Рик. Рядом виднеется надпись: «Пусть эта сумка наконец принесет нам удачу». У Рика в глазах стоят слезы. — Теперь ты знаешь все, Жюли. Я приехал сюда, чтобы забрать то, что принадлежало моим родителям, и предать правосудию тех, кто их убил. Я не думал, что встречу тебя. В какой-то момент я даже решил, что смогу отказаться от мести, чтобы жить с тобой, но обещание, данное родителям, было сильнее. Поэтому я все-таки готовился к ограблению, хотя сердце мое разрывалось между ним и тобой. — Теперь тебе не нужно этого делать. — Нет. Благодаря тебе и твоей смелости. — Что будешь делать дальше? — Расскажу историю в прессе, подам в суд, надеюсь, меня услышат. Рик выглядит обессиленным. Словно напряжение, мучившее его столько лет, наконец ослабло. Он смотрит на меня: — Мне хочется плакать, петь, наброситься на тебя и расцеловать. «Я не люблю, когда ты плачешь. Я слышала, как ты поешь на свадьбе Сары, и мне это тоже не очень нравится. А вот последнее, пожалуй…» — Жюли, ты согласна жить со мной? «Да!!! » — Да! Остальное касается только нас, но я все же хочу вам сказать, что желаю всем испытать хоть однажды то, что я чувствовала в этот момент. Должна также признаться, что теперь мы можем преподать урок кошкам и что, в отличие от них, нам не нужны кусты. Несмотря на все, что мы говорим себе, когда дела идут плохо, жизнь — наша самая большая удача. Время девять часов двадцать три минуты, и я снова живу. 76

Знаю, что вы сейчас скажете, но, клянусь вам, это не я. В прошлый понедельник, когда подлый менеджер, обманувший несчастных африканцев, только что помыл свою любимую машину с откидным верхом на станции техобслуживания, невесть откуда выскочил какой-то тип в капюшоне и вывалил ему на голову ведро с собачьим дерьмом, когда тот уже собирался трогаться. Нападавший скрылся, никто не смог его опознать. Салон автомобиля вычистить невозможно. Я здесь ни при чем. Я, конечно, рассказала о своей идее друзьям, поэтому в списке подозреваемых фигурируют Ксавье, Стив, Рик и даже Софи, но я пока не знаю виновного. Я снова учусь на заочном, и мадам Бержеро помогает мне по экономике. Они с Мохаммедом больше не ругаются — с тех пор как его срочно госпитализировали с каким-то недомоганием, а она помчалась к нему в больницу. Им уже не с руки притворяться, иначе все поднимут их на смех. Жюльен и Дени утверждают, что это наверняка закончится совместной жизнью. Мы больше никогда не видели месье Калана. Тео, сын продавщицы книг, немного успокоился, с тех пор как завел себе подружку, и его мать чувствует себя лучше. Лола продолжает совершенствоваться в игре на фортепиано, у нее концерт через три недели. Мы все планируем туда пойти. Албан Дебрей согласилась урегулировать спор мирным путем, чтобы замять скандал, который еще больше ослабил бы ее компанию. Через месяц в музее появится новая витрина, которая расскажет о родителях Рика и их работе. На праздники Софи едет в Австралию. Отец Брайана скончался. Софи сочувствует Брайану, но со стыдом признается, что не может не радоваться его намерению переехать к ней. Лена попала в автомобильную аварию, но с ней все в порядке. Эксперты говорят, что ее грудь спасла ей жизнь. Я уже не знаю, что и думать. Жеральдина беременна от Мортаня. У нее жуткий токсикоз, ее все время тошнит. В банке стоит запах рвоты, даже клиенты жалуются. Последний раз ее вырвало на папоротник Мелани. Разумеется, я напомнила ей, что ребенок — это чудо.
Что касается меня… Что вам сказать? Возможно, однажды кто-то будет смеяться, увидев на почтовом ящике — «Жюли Пататра». Но мне на это плевать. Рик со мной. Каждый вечер я ложусь спать на час позже него, потому что хочу еще немного на него посмотреть. Он именно тот, кто мне нужен. Он помогает мне узнать себя. Понимаю, что жизнь — непростая штука, что в ней всегда будут кретины, циники, испытания и несправедливости. Я знаю, что редко все получается так, как должно быть, но в глубине души верю, что сообща мы сможем справиться. Здоровья вам! Любви! Рискуйте! Никогда не сдавайтесь! С любовью, Жюли. P. S. Не позволяйте кошкам убедить вас, что перуанские шапки вам к лицу. И В ЗАВЕРШЕНИЕ…