Annotation 7 страница

Мне кажется, что за последние три недели я узнала больше, чем за всю свою жизнь. И чувствую себя совершенно измученной. Слишком много эмоций, таких разных. Я оставила свой багет мадам Рудан и спустилась к себе. Накинула рубашку Рика и попыталась навести порядок в мыслях. Запах гари все еще чувствуется. Первым делом я тщательно упаковала останки своего компьютера в мусорный пакет, не зная, что с ним делать дальше. Затем зажгла ароматизированные свечи. Но, как выяснилось, аромат жасмина, смешанный с запахом горелых электронных деталей, не приносит удовольствия… На кухне и на столе в комнате еще лежат остатки нашего прерванного ужина. Я убираю все или почти все. Мне не хочется мыть его тарелку и бокал прямо сейчас. Так у меня будет ощущение, что он еще со мной. Говорят, если отпить из бокала другого человека, узнаешь все его мысли. Я собираюсь это сделать. Наконец-то узнаю, что он думает обо мне и зачем ему нужны все эти странные инструменты, хранящиеся у него под раковиной. Этот парень и впрямь необычный. В дверь кто-то стучит. Наверняка это мадам Рудан, которая забыла мне что-то сказать. Открываю, не спрашивая. Это не мадам Рудан. Это мужчина, рубашка которого сейчас на мне и который никогда не должен видеть меня в таком виде. — Привет. — Здравствуй, Рик. Он показывает на свою рубашку: — Тебе идет. Еще раз спасибо за вчерашний вечер. Он получился суматошным, но я получил удовольствие. — Я тоже. — Запах гари вроде рассеялся? — Я убрала компьютер в мусорный мешок, собираюсь выкинуть. — Хочешь, попробую восстановить данные с твоего жесткого диска? — Если ты думаешь, что это возможно, буду тебе благодарна, но у тебя наверняка полно своих дел. Там нет ничего важного. — Давай я его возьму и посмотрю, когда у меня появится свободная минутка. — Спасибо. Он достает из кармана листок бумаги: — Держи, это номер моего мобильника. Он не всегда включен, но вдруг понадобится. Я поспешно хватаю драгоценную бумажку и иду к столу, чтобы написать ему свой номер. Закончив, вздрагиваю от неожиданности. Он, оказывается, прошел за мной и стоит в комнате. А на моей разобранной кровати Туфуфу наполовину скрылся в его бермудах. — Как же ты теперь будешь без компьютера? — Ну, для переписки могу использовать старенький ноут. Что же касается остального… Знаешь, булочнице нечасто приходится делать доклады по поводу презентаций. — Это точно. — Ты завтра пойдешь на пробежку? — Попытаюсь, но мне еще нужно кое-что сделать. «Тебе вечно нужно кое-что сделать, посмотреть, подготовить. Но ведь есть кто-то, нуждающийся в твоем внимании, ласке, любви! » Он берет листок с номером моего мобильного и направляется к двери. Сразу находит упакованный компьютер. — Сообщу тебе, как только смогу на него взглянуть. Думаю, шансы на успех составляют меньше двадцати процентов, но попробовать стоит. Своей большой ладонью он подхватывает мешок и поднимает его с впечатляющей легкостью. Ну вот, теперь я буду какое-то время мечтать о его руках. Мы обмениваемся поцелуем в щечку, и он исчезает за дверью. Я не сразу осознаю, что он ушел. Видимо, застигнутая врасплох его неожиданным визитом, не могу поверить, что он приходил. Мне срочно нужно поспать, иначе я опять что-нибудь натворю. И еще похлеще, чем обычно. 30

Атмосфера в банке меняется на глазах. Теперь, когда я отсюда ухожу, мне, возможно, не увидеть его лучшего периода. Жеральдина стала более спокойной. Она вертит Мортанем как хочет, и результат поразителен. Стало меньше стычек, напряжение ослабло. Мелани перестала разговаривать со своим растением и все чаще обращается к нам. В убытке только ее папоротник. Моя последняя рабочая неделя. Мне это так странно… Все трогательно милы со мной. Почему нужно дожидаться, пока люди соберутся уходить, чтобы попытаться сблизиться с ними? Потому что нам будет их не хватать? Или потому, что они выходят из игры? Не знаю. Не успела я сесть за стол, как зазвонил телефон. Это Софи. — Что ты там делаешь? Никак не могу до тебя дозвониться. — Привет, Софи. Прости, долго говорить не могу, я на работе. — Издеваешься? Скажи еще, что ты загружена больше всех в банке, особенно в августе месяце, да еще за четыре дня до увольнения. Ну, как все прошло с Риком? «Нас чуть не взорвали, мы вместе приняли душ, я надела его одежду, он съел всю мою зарплату, в общем, полное безумие! » — В целом неплохо. Он и вправду очень милый. — Оставь подобные фразы для своей матери. Мне нужна реальная картина. Что вы делали, он к тебе приставал? Вы теперь встречаетесь? Я боюсь говорить. А вдруг кто-нибудь в банке меня услышит? Прикрываю рукой трубку: — Мне сложно здесь разговаривать… — Ладно, поняла, можешь отвечать только «да» или «нет». Вы занимались любовью? — Нет. — Он что, гей? «Это стало бы трагедией всей моей жизни, и я бы ушла в монастырь». — Не думаю. — Ну, он хотя бы был мил с тобой? — Да. — С тобой и впрямь интересно разговаривать. Сомнений нет, ты моя лучшая подруга. Ты уже рассказала родителям о своей новой профессии? — Бывшая соседка им обо всем доложила. — И как они отреагировали? — Лучше, чем я думала. Они были так поражены, что даже не нашлись, что сказать. К тому же, думаю, их сейчас больше беспокоит здоровье моего отца. — Что-то серьезное? — У него будет обследование на следующей неделе. — А что с твоей булочной? — Есть хорошая новость: я начну работать по полдня до тех пор, пока Ванесса, другая продавщица, не уйдет в декрет. И, не поверишь, зарабатывать буду столько же, сколько и здесь. — Рада за тебя. Добавлю в эту кучу хороших новостей еще одну. Следующий девичник пройдет у Мод. Нас будет слишком много для твоей маленькой квартиры, и, поскольку у нее самая большая жилплощадь, мы это вместе обсудили, и она согласилась. И не говори мне, что ты расстроена: теперь, когда твой первый ужин с Риком уже состоялся, тебе больше не нужны подопытные кролики… За тобой выпивка. — Согласна. — И не надейся легко отделаться, ничего не рассказав. Тебе не увильнуть. Ну, мне пора, целую! 31

В среду вечером я решила зайти к Ксавье. Мне хотелось с ним повидаться, но, если быть до конца искренней, я надеялась встретить там Рика. Не успела я войти во двор его дома, как меня ослепил яркий свет. Мне даже пришлось прикрыть ладонью глаза. Похоже, Ксавье конструирует не автомобиль, а установку со смертоносными лучами. Давно подозревала, что он в сговоре с инопланетянами, прилетевшими с планеты Рика, поэтому они так хорошо ладят. Наконец-то я поняла, почему парни быстро находят общий язык: они все прибыли из другой галактики! Пошатнувшись, выбираюсь из радиуса действия ослепляющего света, который оказывается всего лишь солнечным лучом, отражающимся от новенького бронированного стекла. Над машиной, как в невесомости, плывет широкая металлическая пластина, прикрепленная к мини-крану. С сосредоточенным видом Ксавье ставит ее на место с точностью часовщика. Он настолько сконцентрирован на этой операции, что даже не замечает меня. На лбу у него блестят капельки пота. Он направляет пластину немного вправо, легонько подталкивает вглубь, опускает еще немного, проверяет, правильно ли она встала, и наконец закрепляет ее. Вздохнув, выпрямляется и видит меня: — Жюли! Ты меня напугала. — Привет, Ксавье. Чем ты занят? Он вытирает лицо своей рубашкой и чмокает меня в щеку. — Я поставил первую деталь кузова. Черную, матовую. Никто ее еще не видел, ты первая. Что скажешь? — Потрясающе. Весь КСАВ-1 будет покрыт такой броней? Он радостно кивает, как гордый собой ребенок. — Весь корпус будет готов через три недели. Завтра планирую провести испытания мотора: пока народ еще не вернулся из отпусков, можно немного пошуметь. Его машина будет огромной и наверняка очень впечатляющей, но я все же пытаюсь перевести разговор на интересующую меня тему: — Ты не видел Рика? — Нет, сегодня не видел. Кажется, у него какие-то дела. «Опять дела! » — Он говорил тебе о своем водонагревателе? — Да, мы собираемся им заняться в ближайшие выходные. Он совсем ни на что не годится. «Кто не годится? Рик или водонагреватель? » Ксавье осторожно смахивает рукавом пыль со своего новенького капота. И как ни в чем не бывало добавляет: — Рик говорил со мной не только о водонагревателе… «А о чем? Что он тебе рассказал? Ты знаешь, на какую секретную службу он работает? Признавайся сейчас же, или я возьму ключ от твоей дверцы к почтовому ящику и сделаю жирную царапину на твоем красивом капоте, садистски смеясь с запрокинутой головой». — Правда? И о чем же вы говорили? — Между двумя вопросами о сопротивлении металлов он расспрашивал меня о тебе. — Серьезно? — Он интересовался, давно ли я тебя знаю, что ты из себя представляешь, хотел узнать побольше о наших друзьях и даже о твоих парнях… «Ксавье, если ты все ему разболтал, клянусь, я подожгу твою тачку». — Не волнуйся, ничего лишнего я ему не сказал, но мне кажется, у него на тебя планы, если ты понимаешь, о чем я… Не знаю, что ты об этом думаешь, но он вроде порядочный парень. «И не только. Но объяснять слишком долго». — Спасибо, Ксавье. Спасибо, что не сдал меня. Он выпрямляется и смотрит мне в глаза. — Нет проблем. Знаешь, Жюли, это, может быть, странно звучит, но ты мне как сестренка. Мы так давно знакомы и, думаю, дорожим друг другом, и все же между нами наверняка никогда ничего не будет. Потому что наши отношения скорее родственные… Как может мужчина, нежно гладящий свои железяки, словно волосы женщины, выдавать фразы, на которые способен не каждый романтический писатель XIX века? Я потрясена. Ксавье спокойно продолжает, будто не сказал ничего особенного: — Рик меня удивляет. — Почему? — Он интересуется неожиданными вещами. «Прекрати ходить вокруг да около, Ксав. Все равно ты мне все расскажешь. Смотри, у меня в руке ключ…» — Какими, например? — Он расспрашивает меня о металле, способах его скручивания и резки. Зачем ему это в информатике? — Наверное, это как-то связано с твоей машиной. — Вовсе нет. Я рассказывал ему о восьмицилиндровых двигателях и о сварке. Но это его совершенно не интересовало. Он перевел разговор совсем на другую тему. Признаюсь, у меня это вызвало определенные мысли. — Какие? — Ну… Это чудно, но если бы он собирался устроить кому-нибудь побег из тюрьмы, то задавал бы именно такие вопросы. 32

Как вы уже догадались, фраза Ксавье прочно засела в моей голове. И это еще слабо сказано — она произвела настоящее землетрясение. Ближайшая тюрьма находится где-то в шестидесяти километрах отсюда, и в ней содержатся женщины. Здравствуй, депрессия. В первый же вечер только по одному имени на его почтовом ящике я его почти разоблачила. Рикардо Пататра — очень похоже на шпиона в бегах, готовящего план по спасению возлюбленной, которая томится в тюрьме. Ради нее он пойдет на любой риск. Он так и не смог себе простить, что ее схватили во время их последней операции в Новосибирске, и поклялся, что вытащит ее оттуда. А потом они убегут вдвоем в огромное поместье, спрятанное в глубине бразильского леса, полного забавных зверушек. В этом райском уголке, приобретенном благодаря кредиту на индивидуальное жилищное строительство от ЦРУ, они будут предаваться страсти, обнаженные. Мой Рик с этой дрянью. Я страшно разочарована. Если она мне попадется, я прищемлю ей колени капотом Ксавье. Как представлю ее в объятиях Рика, сразу хочется выть. А я буду влачить свое жалкое существование, продавая в перерывах между девичниками банковские продукты, чуть позже сменив их на хлебобулочные. Сердце мое разбито. Я рыдаю со вчерашнего вечера, когда Ксавье мне все рассказал. Рыдаю по-настоящему. Подойдя к больнице, я вытираю слезы, прежде чем спросить в приемном отделении: — Подскажите, пожалуйста, где палата мадам Рудан? Молодая женщина стучит пальцами по клавиатуре, смотрит на экран. Она хорошенькая, жизнь должна ей улыбаться, однако вид у нее грустный. Вполне возможно, ее парень тоже сбежал со шпионкой. Если подумать, проблемы у нас с мужчинами всегда одни и те же. — Онкологическое отделение, третий этаж, палата 602. — Спасибо. Двери лифта захлопнулись так быстро, что смяли коробку с заварным пирожным, которое я принесла. Иду по бесконечно длинным коридорам. В последний раз я посещала больницу, когда один из моих приятелей сломал ногу. Тогда в коридорах было полно народу, но в этом отделении, где лежат больные раком, мне попадаются в основном медсестры и врачи в белых халатах. Я подхожу к палате и тихонько стучу в дверь. — Войдите! Это явно не голос мадам Рудан. Вхожу. Вижу две кровати. На одной очень прямо сидит пожилая дама в ночной рубашке в желтый цветочек, с безупречной прической директрисы пансиона благородных девиц. Она смотрит на меня своими темными глазами, явно недовольная тем, что ее отвлекают от телеигры, участники которой должны отвечать на дебильные вопросы под взрывы заранее записанного смеха. — Здравствуйте, — говорю я с робкой улыбкой. Дама строго кивает в ответ. Думаю, она вполне могла бы работать надзирательницей в тюрьме, где сидит пассия Рика. Мадам Рудан на дальней кровати возле окна меня даже не замечает. Телевизор словно околдовал ее. Она смотрит на него восхищенными глазами, как ребенок на рождественскую витрину. Может, она никогда раньше не видела телевизора? Я подхожу ближе: — Мадам Рудан… Она переводит взгляд на меня, и восхищение в ее взгляде тут же сменяется удивлением: — Жюли? Что ты здесь делаешь? Надеюсь, ты не заболела? — Нет, все в порядке. Я просто зашла вас проведать. На ее лице читается скорее неловкость, чем радость: — Не стоило этого делать. Ты очень милая. Но, знаешь, я ведь привыкла быть одна. — Я решила принести вам пирожное. — Какая прелесть! — Вам все можно есть? — Пока да, но, насколько я поняла, это ненадолго. Я кладу пакет на тумбочку. Ловлю завистливый взгляд соседки. — Упаковка немного помялась — я не ожидала, что двери лифта так быстро закроются… Мадам Рудан недоверчиво смотрит на меня. Думаю, ей непривычно, что с ней разговаривают. Обычно она поздоровается с кем-нибудь пару раз в неделю, обменяется банальными фразами о погоде или о своих старческих болях, и все. А здесь мало того что медсестры заходят к ней раз десять на дню, так еще я рассказываю о коварстве лифта… — Садись, — говорит она мне. — Здесь много стульев. — Как вы себя чувствуете? — Не хуже, чем дома. — Вам сказали, когда вас выписывают? Она теребит платочек: — Мне ничего не говорят. В этой светлой комнате мадам Рудан кажется еще бледнее, ее волосы выглядят более тонкими. Хотя выражение лица вроде не такое напряженное, как во время наших встреч на лестнице. Она наклоняется ко мне, чтобы не слышала соседка: — А как мой огород? — Вчера я ходила его поливать, все в порядке. Думаю, помидоры созреют на следующей неделе. Я их вам принесу. Эта перспектива, кажется, ей нравится. Спрашиваю: — Может быть, вам что-нибудь нужно: журнал, телефон или что-то еще? Она отрицательно кивает, подкрепляя ответ жестом руки. — Здесь у меня есть все, что нужно. Как в отеле. Видишь, достаточно заболеть, чтобы получить комфортабельный номер. Да еще с телевизором… Мадам Рудан кивает в сторону экрана. На ее лице снова читается восхищение. Она шепчет: — Все эти люди, их истории — с ума можно сойти. Жизнь целого мира на этой маленькой сцене. Не знаю, многие ли смотрят телевизор… — Многие, мадам Рудан, многие. Она ничего не сказала мне о своей болезни. А я не осмелилась расспрашивать. Думаю, она давно ни с кем не разговаривала, поэтому ее ответы на все вопросы были короткими. Уходя, я пообещала прийти снова. Мне показалось, ей это понравилось. Прежде чем сесть в лифт, я заглянула в кабинет медсестер. — Не могли бы вы рассказать мне о результатах обследования мадам Рудан, палата 602? — Вы ее родственница? «И снова приходится врать…» — Да, племянница. Женщина смотрит в карточку. — В графе «предупредить в случае необходимости» никто не указан. Давайте я запишу ваши координаты. — Пишите. Я диктую номер своего мобильного. — Что с ней? — У нас будет более точная информация через неделю, по результатам очередного обследования. Когда вы придете сюда в следующий раз, зайдите к доктору Жолио, он вам все объяснит. — Хорошо. — И заодно принесите какую-нибудь одежду, поскольку ваша тетя взяла с собой минимум вещей. Ей нужны ночные сорочки и что-то, в чем можно выйти прогуляться в саду… — Я об этом позабочусь. 33

Наверное, это ненормально для моего возраста, но я очень чувствительна к тому, что делаю в последний раз. Возможно, это объясняется страхом потерять людей, о котором я вам уже рассказывала. Сегодня мой последний день в банке. Последняя встреча с клиентом, последний открытый депозит, последняя операция на компьютере. Это странно — испытывать ностальгию по месту и профессии, с которыми не терпится расстаться. Мне кажется, что в моей жизни завершается период, который мне совершенно не соответствовал. И прежде чем перейти к следующему этапу, я сбрасываю с себя личину банковского работника, неразрывно связанную с Дидье. Мне не хочется устраивать прощальные посиделки со всеми коллегами, но в полдень я отправляюсь пообедать с Жеральдиной. Мортань попытался было вклиниться между нами, но Жеральдина ему не позволила. Это тоже кажется странным. Я прекрасно помню день, когда впервые увидела Жеральдину. Она перешла к нам из другого отделения. Если говорить точнее, в первый раз я ее не увидела, а услышала. В тот момент она находилась в кабинете бывшей директрисы, где громко кому-то рассказывала: — Когда я еду на велосипеде, всегда наклоняю голову вправо, потому что где-то читала, что почти в половине всех аварий страдает левая часть черепа. А так я увеличиваю свои шансы уцелеть, если вдруг упаду! Так что еще до личной встречи я уже получила о ней определенное представление… И все же сейчас мы обе сидим на залитой солнцем террасе кафе «Большая липа». Мне досаждает одна деталь: Жеральдина в солнцезащитных очках. То, что она похожа в них на муху, меня не беспокоит, но я не вижу ее глаз. А я не люблю разговаривать с человеком, чей взгляд не могу поймать. Жеральдина выглядит шикарно. Она умеет себя подать. Интуитивно всегда выбирает выгодную для себя позицию. Папарацци могут появиться в любой момент, она все равно выйдет красавицей на фото. Это у нее в крови. Я смотрюсь рядом с ней гадким утенком. У меня нет ее осанки, ослепительного кулона и декольте, привлекающего взгляды мужчин. Даже меню она держит по-особенному. Словно королева, собирающаяся читать речь своим верноподданным. — Я буду, — произносит она, — моцареллу с помидорами. А потом два десерта… — Я возьму то же самое, но, чур, я угощаю. И не спорь. Она жестом подзывает официанта, который мчится к ней со всех ног. Думаю, меня он даже не заметил. Не удивлюсь, если он спросит у нее, не принести ли мисочку воды для ее домашнего питомца. — Мне будет тебя не хватать, Жюли. — Мне тоже, но мы ведь можем видеться. — Очень на это надеюсь. Я была в шоке, когда узнала, что ты уходишь из банка, чтобы стать булочницей. Знаешь, меня это навело на размышления о собственной жизни… «Боже мой, что я наделала! » — …Нужно обладать смелостью, чтобы так кардинально изменить свою жизнь, как ты это сделала. Я решила последовать твоему примеру. Собираюсь записаться на конкурсные испытания в банке. Хочу подняться по карьерной лестнице как можно выше. Знаю, что это будет нелегко, потому что у меня не все получается, но я буду работать над собой и попытаю удачу. — Это отличная мысль. — Ты меня вдохновила, Жюли. — Тем лучше. А что с Мортанем? — С Рафаэлем? Это любовь. Нужно было просто получше его узнать. «А главное, влепить ему пощечину». — У вас все серьезно? — Еще рано об этом говорить. Он хочет пятерых детей и уже показывал мне фотки дома, который собирается нам купить, но я так далеко не планирую. Но все же, скажу тебе честно, я представляю себя рядом с ним. — Жеральдина, можно тебя кое о чем попросить? — Все, что захочешь. — Не могла бы ты снять свои очки? Они меня нервируют. — Почему бы и нет? Я знала одного кастрированного йоркшира, на которого это производило точно такой же эффект. Как только он видел кого-нибудь в темных очках, сразу начинал лаять как ненормальный и даже кусался. Ты ведь не станешь лаять, Жюли? «Нет, но, возможно, укушу тебя, чтобы дать понять официанту, который возвращается с нашими тарелками, что я надеялась получить мисочку с кормом… Кстати, может, именно из-за своей собачьей сущности я вечно придираюсь к кошкам». — Мне просто хочется видеть твои глаза. — Ты находишь их красивыми? — с невинным видом спрашивает она, принимая позу кинозвезды. Официант ставит перед нами две тарелки. Жеральдина смотрит на содержимое с присущим только ей видом. Что творится у нее в голове? Наука много бы выиграла, узнав ответ. Жеральдина подмигивает мне. Я чувствую, что сейчас она выдаст очередной шедевр: — У меня всегда одна проблема, когда я ем моцареллу с помидорами. — И какая же? — Я все время думаю, почему они не сделают белые помидоры и красную моцареллу. Это было бы не так заурядно, не находишь? — Приятного аппетита, Жеральдина. Не знаю, как у вас, но поначалу в моей жизни было лишь два вида людей: те, кого я обожала, и те, кого ненавидела. Мои лучшие друзья и мои заклятые враги. Те, для кого я была готова на все, и те, кому желала смерти. С тех пор я повзрослела. Между черным и белым обнаружились и другие оттенки цвета. Теперь мне встречаются люди, которые не то чтобы мои друзья, но которых я все же немного люблю. И наоборот, те, кого я принимаю за близких, без конца втыкают мне нож в спину. Не думаю, что это открытие означает, будто я изменила своим принципам или утратила целостность натуры. Это просто другой взгляд на жизнь. И именно благодаря ему я сейчас получаю искреннее удовольствие от общения с этой курицей Жеральдиной Дагуэн. Мир стал бы более унылым и в конечном счете менее красивым без таких людей, как она. 34

Мой первый настоящий рабочий день в булочной. Теперь я официально продавщица. Папа с мамой позвонили мне вчера вечером, чтобы пожелать удачи, Софи тоже. Все спрашивают, когда я собираюсь возобновить учебу… Я все надеялась, что Рик тоже проявится, но так и не видела его с прошлых выходных. И даже не знаю, поменял ли он с Ксавье свой водонагреватель. Я уже раз пятьдесят проверяла, не разрядился ли мой телефон, не включен ли виброзвонок, но нет — ни звонков, ни сообщений не было. Видимо, Рику снова понадобилось «кое-что» сделать. Когда я пришла в булочную, Дени, кондитер, вышел, чтобы поздравить меня с вступлением в их команду. Покраснев, он пробормотал какую-то фразу, в которой я ни слова не поняла, но это было очень мило. Жюльен тоже хорошо меня принял. Один из рабочих помахал мне рукой. Его зовут Николя, он довольно симпатичный. Ванесса, похоже, свыклась с мыслью, что я стала частью обстановки. Может быть, она тоже начинает испытывать нечто вроде ностальгии при мысли о том, что скоро отсюда уйдет? Мне прекрасно знаком этот феномен. Выкладывая пончики на серебряный поднос, мадам Бержеро сразу же задает тон: — С сегодняшнего дня работы прибавится. Люди начинают возвращаться из отпусков. Сразу после открытия народу было немного. Я сказала себе, что она, возможно, ошиблась и все еще продолжают отдыхать. Но не тут-то было. После девяти утра поток страждущих уже не иссякал. Мы тщетно старались работать быстрее, очередь все росла, выходя за пределы магазина. В банке я никогда не видела такого количества толком не проснувшихся клиентов. Многие из покупателей были загорелыми. Подростки, подходя к прилавку, перечисляли нужные продукты, словно по выданному родителями списку, который они старательно выучили наизусть. Иногда люди в нескольких словах рассказывали о своем отдыхе. Мадам Бержеро любезно отвечала одними и теми же фразами, следя, однако, за тем, чтобы не использовать одинаковые слова, обращаясь к людям, которые уже могли их слышать в очереди. Представляете, какая для этого нужна память? «Судя по вашему загару, погода была хорошей». «Главное — это быть с семьей». «Сама я там никогда не была, но слышала, что это прекрасное место». «Как-то раз я видела репортаж по телевизору, это очень красиво, вам повезло». «Полагаю, питание там хорошее, но у нас все равно лучше! » Тридцать лет в профессии. У нее десятки подобных фраз в запасе. Только за это утро я слышала каждую по меньшей мере раз десять. Когда с отдыха вернутся все постоянные клиенты, она уберет свои фразы до следующего года, как новогодние украшения. Большинство покупателей провели свой отпуск во Франции, некоторые ездили за границу; многие из них были одеты в пляжную одежду, как бы желая еще немного продлить атмосферу отдыха. Те, кто стремился произвести впечатление, громко рассказывали о своем сказочном отдыхе на далеких райских островах. В середине утра в булочную вошла маленькая девочка. Я не могла отвести от нее глаз. Показалось, что это я сама, только двадцать лет назад. Такая же робкая, в скромном платьице. Она прилежно со всеми поздоровалась и попросила дать ей багет. Когда мадам Бержеро протянула ей сдачу, девочка пересчитала монеты и бросилась к витрине с конфетами. Мне было прекрасно знакомо ее состояние в эту секунду, когда возможно все. Пусть денег хватает только на одну конфету, но, прежде чем ее выбрать, ты обладаешь властью взять каждую из них, то есть все. Это волшебный момент. И я впервые наблюдаю за ним с другой стороны прилавка. Теперь я понимаю, почему мадам Бержеро каждый раз выглядела такой растроганной. Девочка выбрала конфету в виде маленькой бутылочки с колой. Я до сих пор помню ее вкус. Сначала вы чувствуете, как она пенится во рту и на языке тают крупинки сахара. Постепенно конфета становится мягкой, и вы жуете ее, жмурясь от удовольствия… Я бы сама хотела обслужить девочку, но ею занялась Ванесса. Ничего, она наверняка придет еще. Я пока не решаюсь активно общаться с покупателями. Просто обслуживаю их, отвечаю на вопросы, улыбаюсь, но сама стараюсь с ними не заговаривать. Тем не менее каждый человек, который появляется передо мной, вызывает у меня определенные чувства. Я говорю себе, что он мог бы стать моим лучшим другом или злейшим врагом. Но мы-то с вами знаем, что это неправда. Один из покупателей заставил буквально содрогнуться Ванессу: маленький старичок с почти облысевшей головой, в старомодной рубашке, бесформенных брюках и вьетнамках на ногах. — Этим занимайся сама, — бросила она мне, делая вид, что перекладывает безе. — Я его не выношу. Он такой противный, что меня может вырвать. Старичок, конечно, не шикарно выглядит, но зачем же так реагировать… В очереди он пятый по счету. Женщина, которая расплачивается у кассы, рассказывает, что ездила в Испанию навестить родных. Внезапно ее прерывает громкий голос: — Там бы и оставалась, здесь и без вас полно народу. Неловкая пауза не смущает сварливого покупателя. Следующая дама жалуется на то, что давно не получала вестей от дочери, уехавшей в путешествие. И снова старичок не упускает случая высказать свое мнение: — Тревожные мысли создают маленьким вещам большие тени… Подавленное молчание. Наконец подходит его очередь, и Ванесса, придерживая живот, убегает в подсобку. — О, да у нас новенькая! — начинает он. Мадам Бержеро берет огонь на себя: — Здравствуйте, месье Калан. Вы хорошо выглядите сегодня. — Нужно сказать ей, что я обычно беру, поскольку я ненавижу повторять. Мы не должны страдать от некомпетентности новых работников. Им следует быстрее учиться. Где малышка Ванесса? Я бы хотел с ней поздороваться… — Мы ей передадим, — отвечает хозяйка булочной. — Жюли вас сейчас обслужит. Она поворачивается ко мне: — Положи для месье Калана половину поджаристого багета, как можно менее клейкую лепешку с изюмом и меренгу с кремом. Я выполняю. Он следит за моими движениями с подозрительным видом. — Нет, не эту лепешку, — приказывает мне он. — Я хочу ту, что лежит прямо за ней. Я подчиняюсь и в этот момент за стеклом витрины вижу Рика, который бежит мимо булочной. В бриджах и футболке. Видимо, отправляется на свою пробежку. Я взволнована. К тому же, несмотря на то что он быстро исчез, я успела разглядеть на его спине рюкзак. — Вы просили еще меренгу с кремом? Дотошный старик раздраженно закатывает глаза и шумно вздыхает: — Плохое начало! Не в состоянии запомнить даже три наименования. Вас еще нужно учить! Мадам Бержеро вмешивается: — Это ее первый день, месье Калан, вот увидите, она вам обязательно понравится. С пренебрежительным видом он бросает мне: — Живи, чтобы учиться, и ты научишься жить. После чего забирает свои покупки, сдачу и выходит из магазина. Неудивительно, что, как только он перешагивает порог, напряжение спадает. Словно все, включая покупателей, дружно вздыхают с облегчением. Ванесса возвращается. Других инцидентов до обеденного перерыва не было. Ванесса показывает мне, как закрывать дверь и опускать штору витрины. Я бы с удовольствием провела обеденную паузу, поджидая возвращения Рика, но у мадам Бержеро на сегодняшний полдень оказались свои планы. Поскольку это был мой первый рабочий день и один из последних Ванессы, она организовала обед для всего коллектива. В пекарне рабочие отодвинули в сторону мешки с мукой и тележки, чтобы освободить место. За длинным столом нас собралось девять человек. Мадам Бержеро восседает во главе стола, но она же всех и обслуживает. Жюльен по правую руку от нее, остальные как придется. Николя, хлебопек, уселся напротив меня. Он не сводит с меня глаз. Ванесса рассказывает: — Калан достался Жюли, и она чуть не ошиблась! — Вот ведь мерзкий старикашка! — восклицает хозяйка, наливая вина мужчинам. Николя наклоняется ко мне: — Он и правда скверадкий… «Скверадкий? » Дени, шеф-кондитер, видит мое замешательство. Он с улыбкой объясняет: — Тебе потребуется время, чтобы научиться понимать язык Николя. Он объединяет слова, чтобы создать новые. Скверадкий — это скверный и гадкий. Так ведь, Нико? — Совершенно верно, месье Дени. Дени тихо добавляет: — Такие странные ребята могут только хлеб выпекать. А чтобы делать пирожные, нужно быть настоящими профессионалами. — Я все слышу, — возмущается Жюльен. — Оставь моих ребят в покое. Они хотя бы не обмазывают своих подружек кондитерским кремом… Николя снова наклоняется ко мне: — Это просто поражиданно… Видимо, он хочет сказать «поразительно» и «неожиданно». А может быть, и нет… К концу обеда я много узнала о новой профессии. Отныне я уже никогда не смогу смотреть на пирожное прежним взглядом. 35