Annotation 2 страница

Придя домой, я вынула почту из своего ящика и, убедившись, что никто не спускается по лестнице, встала на цыпочки, пытаясь разглядеть, есть ли что-нибудь в ящике месье Пататра. Я заметила два или три конверта. Он их не забрал, — значит, домой еще не вернулся. У меня были все шансы увидеть его, когда он будет проходить мимо моей двери. Если, конечно, он не забыл забрать свою почту — в таком случае я буду только зря тут топтаться. Полная решимости, я поднялась к себе. Программа моего вечера была насыщенной. Я наметила себе много дел. Прежде всего запаслась одной из местных бесплатных газет с предложениями работы. После очередной выходки Мортаня я стала всерьез думать, что настало время продолжить свой карьерный рост где-нибудь в другом месте. Переоделась в домашнее и включила чайник. Мой план был так прост, что не мог провалиться. Я устраиваюсь за столом, не включаю музыку, и просматриваю объявления. Как только слышу шаги на лестнице, бросаюсь к двери — на этот раз с сухими ногами и предварительно убедившись, что ничто не помешает мне достичь цели. На самом деле дистанция не так уж велика и сложна: мой уголок в гостиной от входной двери отделяет меньше трех метров… Я как раз читаю заманчивые объявления о продаже товаров на дому — гороскоп и то выглядит правдоподобнее, доложу я вам, — когда с лестницы доносится шум. Я бесшумно подкрадываюсь к двери и прижимаюсь к глазку. Кто-то включил реле времени в освещении подъезда. Четко вижу лестничную клетку, деформированную, округлую, как в рыбьем глазу. Слышу, как кто-то поднимается, волоча за собой что-то тяжелое. Раздается ритмичный стук. Я напрягаю зрение, чтобы разглядеть того, кто вот-вот появится. Только бы это был месье Пататра! Что-то тяжелое — это наверняка его коробки для переезда. Если он пожилой, я выйду и помогу ему. И если симпатичный. Я просто обязана это сделать. Ведь я думала о нем весь день. Внезапно на повороте, ведущем со второго этажа, я замечаю тень. Силуэт разглядеть невозможно. Улавливаю чье-то тяжелое дыхание, вижу руку на выцветших перилах, слышу размеренные шаги. Вдруг появляется лицо: это мадам Рудан, пожилая дама с пятого этажа. Обычно я рада ее видеть, но только не сейчас. Она тащит свою сумку на колесиках, которая набита до отказа, что довольно странно для одинокой старушки. Я не первый раз замечаю ее с этой ношей. Судя по ее комплекции, много она не ест. Что же она может делать с таким количеством продуктов? Я разочарована, к тому же чувствую себя неловко. Если я выйду, чтобы помочь мадам Рудан, она будет смущена, что кто-то застал ее врасплох, и решит, что я целыми днями шпионю за соседями. А если не выйду, меня совесть заест, что позволила старушке тащить такую тяжесть. Мадам Рудан всегда со мной очень мила. Я никогда не слышала, чтобы она о ком-нибудь отзывалась плохо. И потом, я испытываю к ней нежность потому, что она одинока, а мне всегда жалко одиноких людей. Когда на меня нападает особенно сильная хандра, я говорю себе, что через сорок лет стану такой же, как она. Буду есть только для того, чтобы не умереть, больше ничего не ожидая от жизни. Несмотря на свой порыв, я так и не убедила себя выйти помочь старушке. Пока я договаривалась с собственной совестью, она уже раз десять успела подняться на свой этаж. Я снова погрузилась в газетные объявления. Впечатление удручающее. Ничего приличного. А что если отправиться в Пиренеи разводить коз. Из молока варить сыр, из шерсти вязать пледы. Из остального делать колбасу и паштет. Во всяком случае, это не хуже, чем впаривать клиентам потребительские кредиты. Я доедала яблоко, когда на лестнице снова послышался шум. Пришлось тотчас вернуться на свой наблюдательный пост. На этот раз шаги более быстрые. Они ассоциируются у меня только с девушкой с верхнего этажа, но мне кажется, что она уехала куда-то на каникулы. Глупо, но сердце начинает биться чаще. Снова появляется тень, затем мужская рука на перилах. Довольно высокий силуэт. Он как раз должен показаться из-за поворота, но в эту секунду гаснет свет. Наступает кромешная тьма, незнакомец спотыкается и падает — судя по звуку, всеми частями тела. Слышно, как он ругается. Слов не разобрать, но я понимаю это по интонации. Я словно сошла с ума. Мне хочется открыть дверь, включить свет и быстро вернуться в квартиру, чтобы он меня не заметил, а потом снова разглядывать его через глазок. Должно быть, он сильно ударился. Потер ушибленное место. Не знаю какое — на лестнице по-прежнему темно. Выругавшись еще раз, он продолжил подниматься наощупь. Я бы выцарапала глаза тому, кто установил реле времени на такой короткий интервал. Рикардо Пататра здесь, я чувствую его присутствие, слышу его шаги за своей дверью. Он поворачивает выключатель рядом с моим звонком. Снова становится светло, но под этим углом мне ничегошеньки не видно. Напрасно я расплющиваю лицо о дверь и выворачиваю шею — ничего не получается. Полный провал. Я чувствую себя убитой. Вечер прожит зря. Жизнь испорчена. Конец света. 6

Я обещала быть с вами честной, хоть это и нелегко. Так вот: с этого дня мною буквально овладела навязчивая идея его увидеть. На работу я шла, как зомби. Даже не понимала, с кем разговариваю. Всем говорила «да». Не оплачивала счета… Так прошел весь день. Вечером я вихрем ворвалась в свой подъезд и первым делом проверила, есть ли почта в его ящике для писем. Я даже усовершенствовала технологию. Приподняв крышечку щели почтового ящика, осветила его внутренность маленьким фонариком, чтобы убедиться, что это не вчерашние письма. Вы когда-нибудь видели такую дуру? Если бы меня знал Хичкок, он бы снял обо мне свой самый знаменитый фильм. Я провела в засаде под своей дверью несколько часов. Я забыла о еде. Не решалась отлучиться в туалет. Это ужасно, но я даже подумывала поставить ночной горшок возле двери. Правда, не сделала этого. Честное слово. Я заступила на свой пост в четверть шестого и до половины двенадцатого его не покидала. Жизнь корейского пограничника. Я пережила пытку ожидания, восторг от включающейся на лестничной площадке лампочки, возбуждение от приближающихся шагов. Каждый раз во мне вспыхивала надежда, ладони становились влажными, уровень адреналина подскакивал, и я напряженно пыталась различить мир глазами форели. И всякий раз чье-то появление сопровождалось внутренней эйфорией, сравнимой с тем, что я испытала в шестилетнем возрасте на Рождество, когда распаковывала подарки в надежде найти говорящую куклу. Я видела, как мимо проходят люди. Месье Хоффман, который все время насвистывает одну и ту же мелодию. Мадам Рудан как всегда со своей сумкой на колесиках. Учитель физкультуры, считающий себя божеством, даже когда идет один по лестнице. Я буквально приклеилась к двери. Рисунок ее резьбы отпечатался на моей щеке. Я могла бы составить график передвижений по нашему дому с указанием времени вплоть до минуты. Стоя под дверью, я сделала по меньшей мере один вывод: закон подлости все-таки есть. Представьте себе — за долгие часы моего сидения в засаде месье Пататра прошел мимо несколько раз, но мне каждый раз что-то мешало его увидеть. В первый раз, как вы уже знаете, он поднимался по лестнице в темноте. Сегодня вечером он прошел с большой коробкой, скрывавшей его наполовину. Я увидела его ноги, ботинки и четыре пальца руки. Когда он шел обратно, мне позвонила мать. Разговор продлился всего десять секунд. Но я отвлеклась, и он этим воспользовался. Вот невезуха! Не стану испытывать ваше терпение. Я все-таки увидела его! Но до сих пор от одной только мысли об этом мне становится дурно. На третий день, как обычно, я перед работой забежала в булочную за круассаном. — Здравствуй, Жюли. Ты почти не хромаешь сегодня. — Здравствуйте, мадам Бержеро. Мне действительно уже лучше. Не знаю, как она это делает. Всегда одинаково бодра, улыбчива, внимательна к людям. Мне кажется это единственная женщина, которая действительно любила своего мужа. Он пек хлеб, она его продавала. Три года назад он неожиданно умер. Инфаркт в пятьдесят пять лет. Я впервые увидела, как она плачет. На следующий день после похорон она открыла магазин. Ей было нечего продавать, но она открылась. Приходили покупатели. Она стояла за кассой, но вид у нее был растерянный. Люди не осмеливались смотреть на пустые прилавки. Каждый находил для нее несколько теплых слов. В течение двух недель никто в квартале не ел хлеба. За это я тоже люблю наши места. Мохаммед не воспользовался ситуацией, чтобы извлечь из нее выгоду. Он незаметно наблюдал за мадам Бержеро через витрину. Именно он разместил объявление в газете, и месяц спустя она приняла на работу Жюльена, нового булочника. Он молод, и хлеб у него вкуснее, но мадам Бержеро никто никогда об этом не скажет. Тем утром, как обычно, в булочной пахло теплой сдобой. Продавщица Ванесса выкладывала круассаны на витрине. Я всегда обожала этот вкусный, особенный запах. Когда выпекается хлеб, его аромат наполняет улицу. Я многое бы отдала, чтобы жить в квартире над булочной и через открытые окна постоянно вдыхать его. Мы перекинулись парой фраз, и мадам Бержеро завернула мне мой круассан. Когда я собралась попрощаться с ней и выйти на улицу, она задержала меня: — Подожди, я пойду с тобой. Нужно сказать пару слов Мохаммеду: он снова влез на мой тротуар со своими овощами. — Если хотите, я могу ему передать. — Нет, мне полезно размяться. К тому же я пытаюсь ему втолковать, что нехорошо посягать на чужую территорию. — Думаю, он с вами согласится, мадам Бержеро… — Тогда зачем он ставит свои овощи рядом с моей рекламой мороженого? Она вышла со мной на улицу и, полагаю, собралась обрушить на меня одну из своих политико-экономических тирад, которыми обычно бомбардирует бедного Мохаммеда. В такой ситуации они напоминают две многонациональные корпорации, которые борются за рынки стоимостью в несколько миллиардов долларов. Внезапно сменив тему, она мимоходом бросает: — Кстати, новый жилец из твоего дома не лишен обаяния. — Кто? — Месье… Патайа. Я чуть не задохнулась. «Будьте точнее. Его зовут Пататра. Опишите мне его немедленно, в мельчайших подробностях. У вас случайно нет его фотографии? Никто так не жаждал увидеть этого человека, как я. Каждый вечер ради него я часами топчусь под своей дверью. Почему я единственная, кто до сих пор его не видел? Судя по всему, я увижу его последней, тогда как первой смеялась над его фамилией». Я сдерживаю себя: — Правда? Он симпатичный? — Мне кажется, в нем что-то есть. Он выходит по утрам сразу вслед за тобой, скоро вы наверняка пересечетесь. Эта фраза подхлестнула меня. Разве я из тех, кто может довольствоваться каким-то «скоро»? Я поставила себе ультиматум. Сегодня же вечером, неважно каким образом, но я его увижу. Если понадобится, притворюсь мертвой и буду лежать на лестнице до тех пор, пока он не вернется и не обнаружит меня. Или поднимусь на его лестничную площадку, изображая слепую и страдающую амнезией. Или еще лучше — позвоню в его дверь и предложу купить календари за полгода до Рождества, якобы желая опередить других распространителей. Я торжественно поклялась себе, что больше не буду проводить вечера, приклеившись к дверному глазку. Я даже не слышала перебранки мадам Бержеро и Мохаммеда. Я отправилась на работу, как на передовую, полная решимости. В этот день я всем говорила только «нет». Когда часы пробили конец рабочего дня, навела порядок на своем столе и помчалась домой. Трагедия произошла на самом входе. 7

Первым делом бросаюсь проверять его почтовый ящик. Встаю на цыпочки. Свечу фонариком внутрь и вижу три конверта. Он переехал сюда всего несколько дней назад, и уже столько писем! Я различаю какой-то официальный конверт, быть может, из префектуры или министерства. Интересно, что это? Если мне удастся это выяснить, я возьму реванш. Раз уж все увидели его раньше меня, я хотя бы первая узнаю, чем он занимается. И потом могу сказать с невинным видом: «А вы разве не знали? » Я изо всех сил стараюсь разглядеть надпись, но мешает конверт сверху. Можно попробовать сдвинуть фонариком, он как раз пролезет в щель. Я опускаю его как можно глубже. Не хватает всего чуть-чуть. Удерживая фонарик кончиками пальцев, делаю последнее усилие. Мне это почти удалось, но вдруг: тарарах в почтовом ящике Пататра! Снова срабатывает закон подлости. Мой включенный фонарик падает на его письма. Теперь его ящик похож на освещенный кукольный домик. Вот здесь можно устроить гостиную, там кухню, и говорящая кукла войдет сюда, когда получит ключи. Что за бред лезет мне в голову! Я снова совершила глупость. Нужно как-то достать фонарик. Просовываю в щель пальцы — в конце концов, до него не так уж далеко. И пальцы у меня тонкие. Я с усилием протискиваю их внутрь. Эта гадкая кукла могла бы мне и помочь. Чувствую себя маленькой обезьянкой, застрявшей в браконьерской ловушке своими крохотными лапками, которые не хотят выпускать арахис, спрятанный в кокосовом орехе. Касаюсь фонарика кончиком среднего пальца. Он ускользает от меня. Держи его, дрянная кукла, или я оторву тебе голову! У меня нет выбора, и я протискиваю руку дальше. Ладонь почти целиком внутри, но фонарик по-прежнему не дается. Второго шанса у меня не будет, поэтому я напрягаюсь изо всех сил, невзирая на боль. Готово: рука ободрана, но зато пролезла вся ладонь. На этот раз пострадало запястье — металлическая пасть ящика, расплющив мне руку, яростно впилась в кожу. И тут я застываю от ужаса. Слышатся щелчки домофона. Кто-то набирает код, собираясь войти. Сейчас меня застанут висящей на почтовом ящике соседа. Теперь я знаю, что испытывает кролик, попавший в свет фар несущегося на него грузовика. Господи, умоляю, пусть это будет какой-нибудь подслеповатый старик! Или сделай меня невидимой! Я настолько испугана, что, кажется, произнесла это вслух. Представляете, какой бред приходится выслушивать Богу? Даже лучше, если его нет, — одним свидетелем нашей глупости будет меньше. Дверь открывается. Рука не дает мне повернуться и посмотреть на вошедшего. — Что с вами случилось? Голос мужчины. Это он, я узнаю его по ботинкам и четырем пальцам. Катастрофа! У меня подкашиваются ноги, в глазах темнеет. — Да вы застряли! Погодите, я вам помогу. Господи, пожалуйста, пусть грянет взрыв! Пусть кто-нибудь свалится с лестницы со стеклянным газовым баллоном, для разнообразия. Не мадам Рудан, она очень милая, а, к примеру, этот дебильный физрук. Но Всевышний глух к моим молитвам. Ничего не взрывается. Ну, где там святой заступник всех застрявших? Чего он медлит? Мужчина приближается, рост у него скорее высокий. На моем запястье его рука — теплая, мягкая. Вторая тоже. Он стоит совсем рядом. И восклицает: — Но это же мой ящик! Есть ли что-нибудь среднее между обмороком и смертью? Потому что именно это со мной сейчас произойдет. Взрывается не только мой мозг, а все тело целиком. Я впервые встречаю этого парня с забавным именем, и как раз тогда, когда похожа на мышь, застрявшую в мышеловке. Теперь я понимаю королей, рыцарей и святых, которые, угодив в подобную ситуацию, клялись, что построят собор, если выберутся. Проблема в том, что моих доходов от силы хватит на собачью конуру или большую нору. Но я обещаю это сделать. Сейчас я не могу поднять руку, чтобы торжественно поклясться, но говорю это от всей души. К тому же он начал вытаскивать мою руку, и я испытываю муки мученические. Меня уже можно причислить к лику святых. Святая Жюли, мадонна почтовых ящиков. Следует признать очевидное: я не уверена, что когда-нибудь освобожу свою руку. Это как гарпун, который уже не вытащить. Мне придется провести остаток жизни с дверцей почтового ящика в качестве браслета. Представляете, как сложно будет надевать обтягивающее платье? Он встает сзади и обнимает меня. — Я попробую вас приподнять. Так вам будет проще освободиться. Но как вы умудрились это сделать? Его руки обвивают меня, я чувствую спиной его торс, ощущаю дыхание на своей шее. Стыдно признаться, но мне совершенно наплевать на свое запястье. Мне хорошо. Я займусь своей лапкой позже, наложу шину, сделаю компресс, намажу мазью, но сейчас я не знаю, что со мной творится. Я парю над землей. — Как странно вы застряли. Прошу вас, скажите хоть что-нибудь. Вам больно? Я молчу. Я готова часами стоять, прижавшись к нему, с рукой, застрявшей в пасти почтового ящика. — Нет, так у нас ничего не получится. Нужны инструменты. Он осторожно ставит меня на пол, моя рука снова натягивается, и мне кажется, что она сейчас оторвется. Боль помогает мне вернуться к реальности. Я бормочу измученным голосом: — В соседнем доме, тридцать первом, есть двор. В глубине — гараж, там вы найдете Ксавье, у него инструменты… — Может быть, лучше вызвать пожарных? — Нет, идите к Ксавье, у него есть все, что нужно. — Держитесь, я быстро. Его руки разжались, скользнув по моим плечам. Он отодвинулся, и мне сразу стало холодно. Мой спаситель бросился бегом из подъезда. Он дотрагивался до меня, говорил прямо в ухо, прижимал к себе, но я по-прежнему не видела его лица. 8

«Здесь покоится Жюли Турнель, скончавшаяся от стыда». Вот что будет написано на моем надгробии в окружении маленьких мраморных табличек от моих близких. «Я буду продавать меньше круассанов» — от булочницы. «Будешь знать, как совать свой нос не в свое дело» — от Жеральдины. «Вы сделали невыгодное вложение своей руки» — за подписью Мортаня с логотипом банка. Я недолго оставалась в одиночестве, повиснув на почтовом ящике, но мне это показалось вечностью. В томительном ожидании я пыталась выбрать позу, чтобы выглядеть как можно достойнее при его возвращении. Но мне это так и не удалось. Месье Пататра вернулся вместе с Ксавье и ножницами для резки металла. Вдвоем они искорежили дверцу почтового ящика и освободили меня. Ксавье выглядел встревоженным, но, поняв, что я буду жить и что я в надежных руках, снова отправился к своим железякам. Месье Пататра отвел меня в ближайшую аптеку, и месье Бланшар, ее хозяин, оказал мне необходимую помощь. Мой спаситель проявил тактичность, объяснив аптекарю, что я просто прищемила руку дверью. На обратном пути он поддерживал меня под здоровую руку, как старушку. — Да вы еще и хромаете… «Так это из-за тебя я растянулась на полу, когда рванула к дверному глазку, чтобы наконец увидеть твое лицо». — Ерунда, я просто поскользнулась. Когда мы вошли в подъезд, я невольно отшатнулась, увидев почтовые ящики. Теперь я понимаю, что чувствуют ветераны вьетнамской войны при виде бамбуковых хижин. Маленькая железная дверца лежала на полу, словно ее разворотило бомбой. Он элегантным жестом поднял ее и произнес: — Я не могу вас так оставить, пойдемте ко мне. Я не смела поверить своим ушам и поэтому решила, что он разговаривает со своей дверцей. Но почему он обращается к ней на «вы»? Ведь она-то ему точно не чужая.
И вот я сижу за его столом, посреди картонных коробок. И стараюсь смотреть на него так, чтобы он не видел. Мадам Бержеро была скромна, утверждая, что он не лишен обаяния. Он просто умопомрачителен! Карие глаза, мужественный подбородок, красивая улыбка, темные волосы, постриженные коротко, но не слишком. И фигура у него спортивная. Не накачанная, а именно спортивная. Представляю, как выгляжу я! Морская свинка, не сводящая с него влюбленных глаз. — Мне очень жаль, — произносит он, — но кофейник где-то в коробках. Могу предложить вам только растворимый кофе. — Спасибо, меня это вполне устроит. Я ненавижу кофе. Мне не нравится его запах, это настоящее экологическое бедствие. Я не понимаю, как этот напиток смог приобрести всемирную популярность. Если долго и настойчиво что-то повторять, людям можно навязать что угодно. Но я не стану ему этого говорить. Я молча выпью все, что он мне даст. Его движения спокойны и уверенны. Все делается последовательно, без спешки, это проявляется даже в том, как он ставит чашку. Он поворачивается и идет к раковине. Задница у него потрясающая. Меня наполняет тревога. Господи, только бы он не оказался плохим парнем… — Вы играете на каком-нибудь музыкальном инструменте? Он бросает на меня через плечо удивленный взгляд, его глаза смеются: — Почему вы спрашиваете? Беспокоитесь, что я нарушу тишину в доме? — Нет, из простого любопытства. — Я ни на чем не играю. А по поводу тишины в доме не волнуйтесь, я веду себя тихо. Пока он кипятит воду, я внимательно осматриваюсь вокруг. Его одежда аккуратно сложена. Я впервые вижу парня, который складывает свои вещи, когда не ждет визита. Может, он гей? Я замечаю строительный мастерок. Возможно, он каменщик? Ему бы пошла каска и клетчатая рубашка, расстегнутая на груди. На одной из коробок стоит открытый ноутбук. Быстро же он подключился к Интернету. Быть может, он часами напролет играет в сети? Он возвращается к столу и садится напротив меня. Наливает кипяток в чашку и подвигает ко мне. От нее воняет кофе. — Сколько сахара? «Тридцать восемь, чтобы перебить этот гадкий вкус». — Два, спасибо. — Как вы себя чувствуете? — Лучше. Мне жаль, что ваш ящик… — Ерунда. Как-нибудь вы расскажете мне, как это получилось. — Я хотела достать свой фонарик… Он не настаивает. Спокойно смотрит на меня. — Вы давно здесь живете? — спрашивает он. — Я всю жизнь провела в этом квартале, но в доме живу пятый год. Третий этаж, налево. — Слушайте, а ваш приятель Ксавье — необычный парень. В его гараже я заметил странную машину. Она похожа на космический корабль из научно-фантастического фильма. Он что, сам ее сделал? — Он еще мальчишкой увлекался бронированными машинами. Мы знакомы с детского сада. Он хотел стать военным, но провалил экзамены. Сильно переживал. И тогда решил построить себе бронеавтомобиль. — В одиночку? В своем гараже? — Он тратит на это все свободное время. Хороший парень. Вы увидите, у нас здесь много приятных людей. Если у вас возникнут вопросы, понадобится узнать о каком-нибудь ресторане или магазине, все равно о чем, обращайтесь ко мне. — Спасибо. Я недавно приехал и совсем не знаю города. Постепенно исследую его. Сегодня на ужин я купил креветки в остром соусе у продавца-азиата. «Прощай, Рикардо, я тебя больше не увижу. Мое сердце разрывается на части». Я проглатываю кофе, чтобы придать себе уверенности. Он бросает взгляд на часы. — Не хочу отнимать ваше время. У вас наверняка полно дел. — Я сам распоряжаюсь своим временем. Меня никто не ждет. А вот вы… — Меня тоже никто не ждет. — Если бы я знал, то купил бы у китайца побольше креветок и пригласил вас. «Убийца! » — Вы и так достаточно сделали для меня сегодня. Он провожает меня до двери. Мы неуклюже топчемся, не зная, как попрощаться. Если бы я была честной, то посоветовала бы ему не трогать креветки. Но я не осмелилась. Мне до сих пор стыдно. Я предпочла причинить ему страдания, лишь бы не стать посмешищем во второй раз. Это отвратительно! — Кстати! — восклицает он, возвращаясь к столу. — Не забудьте свой фонарик. Похоже, вы им очень дорожите, раз подвергли себя такому риску… Мне чудится в его голосе оттенок иронии. Я глупо улыбаюсь — это я делать умею. Беру свой фонарик, и мы расстаемся. Он закрывает дверь. Будь я на его месте, я бы сейчас приклеилась к глазку. На свой этаж я спускаюсь в странном состоянии. Немного мучает боль в руке, но больше всего — страх, оттого что я выглядела как идиотка. И все же, несмотря на все это, я чувствую себя на удивление хорошо. Я взволнована. Не думаю, что на меня так подействовал кофе. 9

Это глупо, но мне сразу же стало его не хватать. Мне хотелось быть с ним постоянно. Я могла бы помочь ему распаковать его коробки. Мне вполне достаточно просто на него смотреть. Такого со мной еще не было. Это не пылкая страсть. Что-то другое. Наши квартиры, если смотреть через потолок и несколько стен, разделяет от силы пятнадцать метров. Где он спит? И спит ли он вообще? Всю ночь я размышляла о том, как исправить ущерб, нанесенный его почтовому ящику. Вначале решила предложить ему пользоваться вместе со мной моим ящиком, но в итоге отказалась от этой мысли. Представляю лица остальных жителей дома, когда всего через неделю после его переезда они обнаружат наши два имени рядом. Прощай, репутация! Даже Жеральдина не может похвастаться такой скоростью. К двум часам ночи мне пришла в голову гениальная мысль: я попрошу Ксавье сделать новую дверцу. Тем временем месье Пататра займет мой почтовый ящик, а моя почта может спокойно полежать в его раскуроченном. Решено. На следующее утро, отправляясь на работу, я подсунула ему под дверь записку: «Доброе утро, еще раз спасибо за вашу вчерашнюю помощь, вы были очень любезны. Надеюсь, вы простите мне… бла-бла-бла…» и в конце: «Я занесу вам ключ от моего почтового ящика около семи вечера. Если вас не будет дома, зайдите ко мне. С дружеским приветом, Жюли». Эта незамысловатая записка далась мне тяжелее, чем учеба в университете. Мне было проще написать доклад на двухстах десяти страницах о необходимости оказания помощи развивающимся странам, чем нацарапать ему эти несколько строк. Я мучилась, словно сочиняла сценарий для голливудского фильма. Сто двадцать пять черновиков, более шести миллиардов задействованных нейронов, три словаря, пять миллионов сомнений, более двух часов на выбор заключительной фразы: «До скорого», «С сердечным приветом», «С дружеским приветом», «С любовью» или «Ваша душой и телом». Затем пришлось думать над тем, как сложить записку и просто ли сунуть ее под дверь или протолкнуть подальше в глубь квартиры. Ведь он может наступить на нее и не заметить или же, открывая дверь, задвинуть мое послание к стене и обнаружить его только при следующем переезде! Если каждая встреча между двумя людьми создает столько проблем, понятно, почему мы размножаемся медленнее кошек, которые вот-вот захватят господство на планете. Оставив записку, я зашла в булочную за своим круассаном. С самого порога я почувствовала, что в воздухе висит напряжение. И явно не из-за дамочки, покупающей половину багета. Поначалу я решила, что речь идет об очередной стычке с Мохаммедом. — Как ваши дела, мадам Бержеро? — Не очень, моя милая Жюли. В жизни не бывает все гладко. — Что-то случилось? Лучше бы мне прекратить эти расспросы. Каждый раз знаю, что мне это выйдет боком, но не могу себя остановить. Моя мать утверждает, что я слишком беспокоюсь о людях. — Только представь, Жюли, не успела я отразить угрозу вторжения Мохаммеда, как Ванесса сообщает мне о своем уходе. Продавщица появляется из задней комнаты магазина, еле сдерживая слезы. — Один круассан для мадемуазель Турнель, — сухо бросает ей хозяйка. Ванесса начинает плакать. Если она еще чуть-чуть нагнется, то оросит слезами мой круассан. У нее вырывается крик души: — Я беременна, и Максим больше не хочет, чтобы я работала! Так и есть, ситуация накаляется. Мне нужно что-нибудь сказать, чтобы ее разрядить. И я выпаливаю: — Но это же чудесно! Зачем я это сказала? Мадам Бержеро не так часто меня бранила. Последний раз когда мне было восемь лет, и я забыла попрощаться с ней, выходя из булочной. Не следовало отыгрываться за это сегодня утром. Надо же было такое ляпнуть! Она всплеснула руками и разразилась тирадой: — Дело не в этом! Я потратила два года на ее обучение. Несколько месяцев я работала за двоих, чтобы дать ей время освоиться. И теперь, когда она наконец всему научилась, она меня бросает! Через три недели люди возвращаются из отпусков… И что я буду делать? Дрожа с головы до ног, Ванесса бросает на меня полные отчаяния взгляды, в которых одновременно читается облегчение, что ее хозяйка переключилась на кого-то другого. Подождав, пока буря утихнет, я вышла из булочной, не забыв попрощаться. Прибыв в банк, я поняла, что судьба еще не закончила разбираться со мной. Я сразу заметила, что с Жеральдиной творится что-то неладное. В ее взгляде не было привычного восторга юного матроса-романтика, познающего мир. Я села на свое место, и она тут же подошла ко мне, сделав вид, что ей нужен сейф с чековыми книжками. — Жюли… — Что случилось? — Не оборачивайся. Он за нами следит, — прошептала она, показывая глазами на камеры наблюдения, установленные в каждом углу потолка. Я сделала вид, что пишу. И даже старательно что-то написала. На самом деле мне это понравилось, потому что я всегда мечтала сыграть в каком-нибудь шпионском фильме. Я была бы агентом ЖТ — Жюли Турнель или Женственной Труженицей, супершпионкой, а Жеральдина должна была бы передать мне секретный документ, от которого зависела судьба мира. Она стала бы агентом ЖД — Жеральдиной Дагуэн или Жуткой Дурой и спрятала бы микрофильм… не в своем бюстгальтере, поскольку она их никогда не носит, и не в своих стрингах, так как, несмотря на небольшой опыт работы в разведке, ей все же известно, что это опасно для здоровья… Знаю! Она спрятала бы его в одном из своих огромных уродливых перстней. Да, точно. — Ты выглядишь расстроенной, Жеральдина… Она шмыгает носом. Похоже, сейчас расплачется. Неужели угроза, нависшая над миром, столь ужасна? Это уже вторая женщина, которую я вижу плачущей этим утром, они словно сговорились… — Ты что, беременна? — спрашиваю я. — С чего ты взяла? Тебе ли не знать, что я одна уже две недели… — И поэтому ты так расстроена? — Нет. Вчера вечером Мортань вызвал меня на ковер по промежуточным итогам. — Уже? — Он решил сделать это заранее. И постарался на славу. По его утверждению, я полный ноль. Ничего не делаю как надо. Он опустил меня ниже плинтуса, вывалял в грязи. Мне было так плохо, что меня стошнило. Не обращая внимания на камеры, я оборачиваюсь. Жеральдина действительно выглядит подавленно. Я беру ее за руку. — Ты же знаешь, какой он. Наверняка он и половины этого не думает. Просто выполняет свою работу. Не принимай близко к сердцу… — Я его ненавижу. — Да его все ненавидят. Даже его мать сбежала в Индию, только бы его не видеть. — Это правда? — Нет, Жеральдина, я шучу. — Ну что ж, тебе повезло, что у тебя шутливое настроение, поскольку он сказал, что сегодня утром твоя очередь. Смотри, вон он, выходит из своего кабинета… 10

Судя по всему, нас держат за дураков. Используют метод кнута и пряника. Каждый год многочисленных сотрудников банка приглашают на цирковое представление под названием «ежегодные беседы». «Неформальная встреча для свободного обмена мнениями о работе сотрудников в целях улучшения деятельности предприятия в целом через развитие персонала». Можно подумать! Те, кто через это прошел, прекрасно понимают, какая пропасть отделяет эту якобы действенную программу от реальности. Чаще всего один или два мелких начальника объясняют вам, почему, «несмотря на неоспоримые усилия», вам не светит повышение зарплаты в этом году. Если вы сопротивляетесь, приводите аргументы, «неформальная и свободная» встреча превращается в судилище инквизиции. На вас беспощадно вываливают все. Сколько раз мне приходилось утешать коллег, о которых буквально вытерли ноги! Со слащавыми улыбочками, опираясь на низкопробные принципы, вам преподают урок, попирая ваше достоинство. По сути, это всего лишь способ оправдать тот факт, что вам больше не дадут пирога, который едят другие. Но к тому времени и аппетит уже пропадает… Я сижу напротив Мортаня, он читает мне нотацию. Знаете, что такое снежная слепота? Это явление возникает, когда ваши глаза слишком долго подвергаются воздействию яркого солнечного света, отражаемого снегом, и вы перестаете видеть. Так вот, в маленьком кабинете, где еще пахнет рвотой Жеральдины, у меня наступает… не слепота, конечно, а полная глухота от изрекаемых глупостей. Их так много, что мои уши перестают функционировать. Я смотрю, как он жестикулирует, чередуя любезные улыбки с укоризненными взглядами. Он размахивает руками, словно кандидат в президенты, выступающий по телевизору. Мне очень жаль, но у него из носа торчит волос, и это все, что я вижу. Прическа, уложенная гелем, красивая одежда, купленная со скидкой по Интернету, массивные часы, которые всего лишь имитация дорогой марки, — а я не свожу глаз с одиноко торчащего волоса. Но и не слушая, я прекрасно знаю, о чем он сейчас говорит: этот престижный крупный банк оказывает мне честь, оставляя меня в своих стенах, поскольку, откровенно говоря, по шкале «корпоративного духа предприятия» я получила ноль. Я даже не привела в банк никого из членов своей семьи. Не продала ни одного банковского продукта своим подружкам. Плохой дилер. Не знаю, сколько времени я уже сижу перед ним, но это не имеет значения. У меня болит рука. Этот мужлан даже не поинтересовался моим здоровьем, хотя прекрасно видел повязку. Толстокожее животное. Жалкое насекомое. Этим вечером ты будешь гордиться собой. Отчитаешься о проделанной работе своему начальнику. Тебе так нравится править своим курятником. Ты уничтожил Жеральдину, теперь топчешь меня. Но ничего, я переживу. А когда мне все надоест, мой Рикардо придет и разобьет твою крысиную физиономию. — Ну что, договорились, Жюли? «Понятия не имею, я ничего не слышала». Он настаивает: — Обещаете мне об этом подумать? Это в ваших же интересах… «Ладно, посмотрим». Я ничего не отвечаю. Встаю со стула и выхожу из кабинета. Меня поджидает Жеральдина: — Ну что? Как все прошло? Долго он тебя продержал. — Отлично! Он считает меня перспективным работником и решил поднять мне зарплату на тридцать процентов. Жеральдина застывает на месте. Лицо ее становится таким пунцовым, словно она проглотила огромную чашку горячего шоколада вместе с ложкой. Когда о ком-то говорят, что он закипает, наверняка имеют в виду именно такое состояние. Я не успела ей сказать, что это шутка. Жеральдина с криком бросается к кабинету Мортаня. Она не стучит — по крайней мере в дверь. Скрывается в кабинете, откуда раздается грохот и рев. Судя по звуку, она набросилась на шефа прямо через стол, сметя все на своем пути. Мортань только успел крикнуть: — Да что на вас нашло? В ответ последовала звонкая пощечина: таких громких шлепков я никогда не слышала. Удар дровосека, которым можно уложить на месте быка. Затем наступила тишина. Жеральдина вышла из кабинета немного растрепанная, но с явным облегчением на лице. Время в конторе словно остановилось. Я задавалась вопросом, жив ли Мортань. Не хотелось идти проверять. Мне больше нравилось представлять его бездыханное тело с багровой щекой и запрокинутой головой, которое вылетело из кресла, как манекен для краш-теста после столкновения с контейнером, полным утюгов, на скорости сто тридцать километров в час. Впервые за все время на нас повеяло гармоничной безмятежностью. В этот день что-то изменилось в отделении банка. И во мне. 11