Еврейский календарь 19 страница

Взошло солнце и осветило побоище. Через мое волшебное стеклышко я увидела Иешуа: в белом плаще, без шлема, он стоял на высоком камне, когда‑ то вырубленном из скалы, но брошенном здесь без пользы. Рядом кто‑ то держал в поводу его лошадь.

В большинстве своем выйдя из лагеря, стражники перегородили всю долину, так их было много. Пыль, взбитая ногами, висела над головами подобно расслоившемуся дыму. Возможно, стражники даже и не понимали еще, скольких уже потеряли. Наш строй против их строя был что Давид против Голиафа.

Я бросилась вперед и влево, поближе к воинам и скалам. У меня откуда‑ то взялось копье в руке и старый шлем на голове. Шестеро мальчишек, учеников асаев, увязались за мной, кто с копьями, кто с пращами.

Примерно с полчаса ничего не происходило. Воцарилось молчание, какое бывает в небе перед большой бурей.

Потом над стражницким желто‑ коричневым строем развернулись и заколыхались знамена, раздались звуки рогов и флейт. Строй двинулся навстречу нам – медленно и размеренно. И тут же зазвучали наши рожки.

Теперь мне надо рассказать, как Иешуа обучал наших воинов, пока на это было отпущено время. Если у стражников главным оружием было копье, то у наших стало – щит. Крепкий тяжелый дубовый слегка выгнутый щит, в котором наконечник копья застревал даже при самом сильном ударе. Сомкнутая шеренга, прикрытая от глаз до колен, была практически неуязвима, но главное не в этом. Разогнавшись сначала в быстром шаге, а потом в ритмичном беге, такая шеренга с легкостью опрокидывала строй, вооруженный копьями и небольшими круглыми щитами, – даже если в том строю воины стояли в несколько рядов; но ведь и наша шеренга бежала не одна, и в момент соприкосновения с врагом в спину наших воинов упирались щиты их товарищей, усиливая и без того страшный натиск. А после того, как нарушался вражеский строй и частый гребень копий исчезал, в ход шли наши железные мечи, заточенные до остроты бритвы.

Не буду лгать – я не видела, да и не могла видеть всей битвы; и дело не столько в слабости моих глаз, сколько в облаке легкой, но плотной пыли, тут же поднявшейся из‑ под множества ног. Но я многое слышала и понимала, что происходит…

Слышно было, как медленно и непреклонно набирают темп ходьбы, а потом бега наши воины. Земля стала как бы огромным полым барабаном или настилом моста, который дрожит и подпрыгивает под множеством бьющих в такт подошв. Наша шеренга была, я думаю, впятеро короче строя противника. Я почти угадала момент удара – с точностью до нескольких сердцебиений.

Наш строй врезался во вражеский несколько левее его центра. Докатился чудовищный звук, который просто ничем не передать. Вопль ужаса вознесся за несколько долей до того, как пришелся самый удар – множеством тяжелых деревянных колотушек по недостаточно защищенным телам. Стражники поняли, что копья здесь ничего не стоят. Возможно, души их вырвались из тел с тем воплем, не знаю. А потом будто захлопнули крышку…

Дальше был сплошной стон или вой.

Те части строя врага, что не попали под удар, вели себя по‑ разному. Тысяча, оказавшаяся ближе к скалам, почти сразу начала разбегаться, и многие просто побросали оружие и доспехи, чем в большинстве и спаслись. Две же тысячи, что были ближе к берегу, попытались развернуться и охватить наших с фланга. Однако тут в спину им вцепились наши воины, до того обошедшие лагерь по горам. Эти не имели тяжелых щитов и действовали не плотным строем, а россыпью, но и против них у стражников не оказалось защиты – тем более что нападение было внезапным и страшно кровавым. Вот тут я видела, и пыль не все закрыла, как начинает бежать армия. Только что это был гранит, а стал песок. Стражники бросились к переправе и там действительно смешались с отрядом лучников, пытавшимся прийти на помощь. Иордан в этом месте, перед разделением на рукава, довольно широкий, но мелкий, по грудь или шею, и по расчищенному броду его перейти легко; но в сторонах от брода есть и ямы на дне, и камни. Думаю, град из стрел, что обрушили на переправу наши лучники, взял самую малую долю из погибших там. В воде дрались, утратив весь рассудок, свои со своими; река текла кровью, и это не книжное красное слово.

А чуть позже на том берегу появились словно ниоткуда несколько сотен наших воинов…

Но бен‑ Хиэль был не самым бездарным военачальником. О нет, он был по‑ своему прекрасен и гениален, и таких других я не знаю нигде. Потеряв более половины войска за каких‑ то три часа сечи, он сумел преломить панику в своих бойцах и собрать тех, в ком еще не весь иссяк дух, вокруг себя. Желто‑ коричневые ряды вновь выстроились, плотно сжавшись, поперек Иерихонской дороги, отойдя немного за лагерь и бросив переправу, ставшую ловушкой для многих несчастливых. Ступившие в воду так и не вышли из нее…

Иешуа велел трубить сбор. Увлекшись рубкой бегущих, войско вполне превращалось в разрозненную толпу, уязвимую даже для медлительных кушан. Кроме того, все безумно устали; многие были ранены легко или средне, но держались на ногах благодаря боевому порыву; в новой же схватке сил их могло не хватить.

Линию сбора обозначили семеро всадников с высокими апостолонами – пожалуй, единственным, что у Иешуа осталось от прежнего. Туда двигались, если могли их видеть сквозь плотную пыль, усталые воины; прочие брели на звук рожков. Был бы кстати самый легкий ветер, но его не было; зной набряк, как нарыв, болезненный, еще не готовый прорваться. Я, ведя за собой моих лучников и пращников (число их возросло), устремилась к брошенному лагерю: заняв его дальнюю стену и смотровую вышку, мы могли бы поражать и часть строя врага…

То, что произошло, произошло в четверти стадия от меня и на моих глазах, но я так ничего и не поняла. Иешуа ехал на коне среди других начальников войска, из которых я знала лишь Иегуду Горожанина и Иоханана бар‑ Забди; навстречу им разрозненно шли раненые или просто слишком усталые воины, повесив свои щиты на спину или волоча их по земле. И вдруг Иешуа исчез в один миг: вот он только что был, а вот его уже нет. Я вскрикнула и бросилась туда, продираясь сквозь ставшую вдруг слишком плотной толпу. Я почти добежала, когда совсем рядом раздался страшный рев: «Барра!!! »

Это были римляне. Их бронзовые шлемы и щиты и красные плащи вдруг оказались совсем рядом, на бросок дротика. Туда! – я послала свой отряд в сторону переправы, а сама попыталась прорваться к Иешуа; тщетно. Меня подхватил вал бегущих. Римляне шли с двух сторон, от Иерихона и от Иерушалайма; чуть позже они показались и на той стороне Иордана; там их попытались задержать, но силы были слишком неравны. Вдруг я снова увидела Иешуа, совсем рядом – но нет, это оказался бар‑ Забди, накинувший его белый плащ, теперь запятнанный кровью. Он увидел меня и показал: там.

Иешуа несли на сомкнутых щитах; я видела, как волочится рука. Я услышала за спиной голос бар‑ Забди, вновь запели рожки, и тут же зазвенели мечи. Кто‑ то схватил меня за руку и поволок; это был Нубо. Я упиралась, но он был много сильнее меня.

Глава 34

Мой труд подошел к концу уже хотя бы потому, что писать больше не на чем. Я могу послать мальчика в город, но это будет не скоро; да и нужно ли? Все, что я хотела рассказать, я рассказала; Шаул же, назвавший себя Наималейшим, перестал быть мне интересен; я знаю, чего он добивается. Да, он и те, кто стоит над ним, хотят пошатнуть еврейскую веру и внедрить новое язычество, дабы укрепить власть империи, и мне все равно, получится это у них или нет. Мне жаль только, что они используют для этого добрую память о моем брате. Но я бессильна им помешать.

…Римляне разгромили нас, усталых и не успевших собраться. Впрочем, успевших они разгромили бы тоже. Я не знаю армии, которая могла бы им противостоять даже по силам один в один; здесь же их было больше вдвое, чем нас.

Погибли почти все, кого я знала. Крепость Зегеду взяли к вечеру, и в ней потом еще несколько дней что‑ то горело. Всего в плен к римлянам попало полторы тысячи мужчин и шестьсот женщин и детей. Мужчин распяли на столбах вдоль Иерихонской дороги; детей и женщин продали в рабство. Избежать этой участи сумели сотни две, не более. Мы с Нубо отлежались в темной лощине, под терновым кустом, слыша, как в трех локтях над головами хлопают сандалии римских солдат.

Потом мы ушли, изображая из себя мирных беженцев.

На одном из столбов я видела Иоханана бар‑ Забди. Не знаю, был ли он жив к тому времени или уже нет. Его прибили коленями вбок, с дощечкой‑ седалищем, так что он мог прожить и несколько дней; не знаю.

Тела погибших наших зарыли вблизи крепости в двух огромных рвах. Я думаю, что Иешуа тоже лежит где‑ то там, среди людей, которые верили ему и которым верил он сам.

Иегуда сумел тогда спасти Марию. Они бежали по старой Содомской дороге вместе с десятком воинов. Позже они нашли пристанище у Ареты; однако, попав из‑ за последних событий в страшную немилость к Вителию, Арета счел за благо отослать беглецов еще дальше, в Египет; известно, что в ту пору между наместниками Сирии и Египта не было дружбы, а была вражда.

В Египте Мария родила сына, которого назвала в честь деда Антипатром.

Три года спустя, когда Пилат уже был отозван, Ханан, ощутив свою полную неподконтрольность, послал отряд тайных убийц за Марией. Они захватили Филарета и пытали его так, что он показал им дом Марии. Убийцам удалось войти в дом, удавить Иегуду и Марию и похитить ребенка. Говорят, Ханан мучительно умертвил его во время своих богопротивных магических практик. Может быть, да, может быть, нет. Скорее, я думаю, просто убил.

А за полгода до этого злодеяния в Самарии произошли другие события. Элиазар, Марфа и Мирьям не придумали ничего лучше, чем создать поминальное капище Иешуа на горе Геризим, священной для всех евреев, поскольку именно там Предвечный принял их под свою защиту; когда‑ то там стоял Храм, позже разрушенный, поскольку не может быть двух Храмов, и на вершине горы покоились зарытыми священные сосуды самого Моше. Чуть не вся Самария вдруг двинулась туда, на гору, говорят, было две тысячи, а говорят, что и пять тысяч человек; и вновь поддавшись клевете Ханана, Пилат отправил туда войска. Пролилось много крови; вдруг ощутив в себе любовь к народу, Антипа отписал наместнику Вителию, и тот прибыл сам разбираться с делами Пилата. Что из этого вышло, я рассказывала.

Мой брат Яаков остался в Иерушалайме и скоро стал знаменитым проповедником. Одни звали его Праведным, другие – Неистовым. Он всеми силами отстаивал чистоту писанного Закона и обличал тех великих, которые вольно нарушали его в свою корысть и удовольствие. Так продолжалось долго, но не бесконечно. После по синагогам велено было говорить, что он в гордыне своей проповедовал с надвратия Храма, и в него ударила молния. Многие видели, однако, как моего брата с перебитыми ногами затащили туда стражники и копьями столкнули вниз.

Об этой истории ходило много пересудов – как всегда, имевших мало общего с реальностью. Говорили, что Яакова погубил Шаул ха‑ Тарси, в ту пору один из служителей тайной стражи при прокураторе. Это не так, я проверила. Говорили также, что Яаков остался жив, только не мог более ходить на прямых ногах, а лишь на коленях. И это не так. Иосиф занял его место, назвавшись Яаковом…

(У них были грубые, израненные острыми сколами различных камней руки. Но души их были нежны и преданны.

Мои братья. Мои любимые братья. )

…Его и многих других праведников и упрямцев побили камнями в лето безвластия – между кончиной несчастливого Феста и приездом Альбина. Через десять лет Храм рухнул. [27]

Я же после разгрома вернулась в Галилею, вся опустошенная и выжженная изнутри. Нубо сопровождал меня, почему‑ то всегда держась в отдалении. Он говорил, что быть рядом ему тяжело. Сначала я пришла в дом к маме, и мы с нею, с братьями и с моими детьми оплакали наши потери. Еще и сестра Элишбет умерла, укушенная больным лисенком. Ее охватывали мучительные судороги, текла слюна. Пришедший цирюльник сказал, что спасти ее нельзя и можно только облегчить муки, спустив злую кровь… Ему заплатили. Он сделал свое дело и ушел.

Мы с детьми поселились в нашем разоренном и пустом доме в Геноэзаре. Без Нубо я ничего не смогла бы сделать; он же, бывший плотник, знал и множество других ремесел. Что‑ то налаживалось, вставало на места. Однажды мы с ним отправились на ярмарку за гвоздями и скобами. Вернувшись вечером, мы не увидели в доме огня.

Обстановка была вновь порушена, и занавесы сорваны. Пол лип к подошвам. Дети мои лежали в углу, обнявшись. Я зажгла огонь и поняла: им перерезали горло и отпустили, и они бросились друг к дружке…

Это все. Потом была только тьма.

СПб, сентябрь 2008 – март 2009

[1] Сирийско‑ македонский календарь

диос – ноябрь

апеллай – декабрь

аудинай – январь

перитий – февраль

дистр – март

ксантик – апрель

артемисий – май

дасий – июнь

панем – июль

лаос – август

гарпей – сентябрь

иперберетай – октябрь

Еврейский календарь

В Библии встречаются только семь пришедших из Бабилонии названий месяцев еврейского календаря: нисан (приходится обычно на март–апрель), сиван (май–июнь), элул (август–сентябрь), кислев (ноябрь–декабрь), тевет (декабрь–январь), шват (январь–февраль) и адар (февраль–март). Названия остальных месяцев – ияр (апрель–май), таммуз (июнь–июль), ав (июль–август), тишрей (сентябрь–октябрь) и мархешван, или хешван (октябрь–ноябрь), – иногда с обозначением их порядковым числительным появляются наряду с уже перечисленными только в рукописях первого века до н. э. – первого века н. э., в частности в свитках Кумрана.

Сутки делились на 24 часа, а час – на 1080 долей. Начало суток считалось с конца заката, когда край солнца исчезал за горизонтом.

[2] Здесь и далее, когда речь идет о римских солдатах, римском лагере и т. п., следует иметь в виду, что регулярных римских войск, легионов, в Иудее не было вообще, а развернуты были только вспомогательные войска, набираемые из местного населения; организация их и вооружение не отличались от римских, но язык использовался туземный; также другими были и регалии. Расквартированные в Иудее и в частности близ Иерушалайма части комплектовались преимущественно самарянами и декаполийцами, говорившими на греческом.

[3] В рукописи используются как греческий (Еммаус), так и арамейский (Хаммат) варианты написания названия; мы используем только первый, как более привычный, дабы не создавать путаницу.

[4] Денежные и имущественные расчеты были в то время весьма сложны, поскольку на территории Иудеи существовало одновременно несколько денежных систем: римская (аурии, динарии, сестерции), старая хасмонейская, вплетенная в греческую (драхмы, оболы, халки), собственно иудейская (шекели, пруты, лепты, причем шекель был не монетой, а лишь мерой веса серебра); имели хождение также драхмы Тира и Сидона. В силу скорее традиции, нежели удобства, земля и недвижимость оценивались в драхмах, труд и товары – в динариях, храмовый налог – в шекелях. Шекель равнялся одной тетрадрахме или четырем динариям; стоимость же медных и латунных монет относительно серебряного номинала изменялась, и если при Ироде один шекель (тетрадрахма) стоил 384 пруты, то после низведения Архелая – 256 прут. Легко понять, почему так распространено, доходно и востребовано было ремесло менялы.

[5] Дамаск в то время не принадлежал Сирии, а был главным городом Декаполиса, объединения автономных эллинистических городов‑ государств. Хотя Декаполис переводится как Десятиградие, в разное время в него входило от семи до тридцати шести городов. Административно Декаполис был одной из провинций Рима.

[6] Самаритянами (шомроним ) в рукописи называются как все жители Самарии, так и иудеи весьма специфического толка, полагающие себя более правоверными, чем все остальные иудеи, а свой храм на горе Геризим, – единственно истинным Храмом (в отличие от иерусалимского). На этой почве возникало множество конфликтов, в том числе и вооруженных. В описываемое время в Самарии численность этих шомроним составляла от четверти до трети всего населения страны.

[7] Вероятнее всего, это Яффа, Иоппия.

[8] Более известно, но менее правильно – ессеи.

[9] Псалмы Соломона, псалом 17.

[10] Вряд ли речь идет о тирской тетрадрахме, которой положено было платить храмовый налог, поскольку на ней не изображались люди или животные. Скорее, имеется в виду мера веса, то есть – несколько серебряных монеток общим весом около 15 граммов. Не очень много: на самый скромный кров, хлеб и чечевицу для двоих – хватит на неделю, на десять дней, не более.

[11] Куш, Кушанское царство – один из множества парных топонимов, часто сбивающих с толку, наряду с Бабилоном (в Месопотамии и Египте), Антиохией (в Сирии и Декаполисе), горой Геразим (в Самарии и Декаполисе же), множеством Магдал и Александрий – ну и так далее. Одно Кушанское царство находилось южнее Египта, другое – примерно на месте нынешнего Таджикистана с окрестностями. Будучи родом из африканской страны Куш и зная понаслышке, что Сугуда – часть Кушанского царства, Эфер ожидала увидеть совсем другие лица.

[12] Дебора не преувеличивает. Храм по размерам почти не уступал Брестской крепости, а как инженерное фортификационное сооружение значительно превосходил ее – разумеется, с поправкой на вооружение.

[13] К сожалению, нигде нет даже намеков на то, где и когда Дебора получила дальнейшее образование – хотя несомненно, что получила, и очень хорошее. А. П. Серебров высказал предположение (исходя из владения реалиями, особенностей сказовой речи и т. д. ), что это произошло в Египте и, скорее всего, в Александрии. В пользу этой гипотезы говорит и упоминавшееся «повторное бегство в Египет».

[14] Позже, при императоре Клавдии, полномочия римского управителя в Палестине были расширены до прокураторских. Строго говоря, ни Колоний, ни Пилат, ни прочие управители до Куспия Фада (44–46 гг. ) прокураторами не были.

[15] Очевидно, имеется в виду греческое слово «катамасса» – окровавить, запятнать кровью.

[16] Здесь разночтение с римскими источниками. Согласно им, Пилат был отозван с должности и заменен Марцеллом еще при Тиберии. Возможно, Дебора что‑ то путает, возможно – знает лучше.

[17] По‑ арамейски – еш‑ Кириаф; слово «кириаф» не является топонимом, а означает просто «город».

[18] Хадар, или Хадара – один из городов Декаполиса, отошедший к тетрархии Филипповой; также имя древнесемитского бога грома.

[19] Военный трибун Марк Сентий был казнен по обвинению в шпионаже в пользу Парфии. Это обстоятельство не опровергает, конечно, версию Деборы, но существенно ее дополняет.

[20] Разумеется, здесь речь не идет о настоящей храмовой страже – число их не могло превышать шестисот человек. Однако многотысячная городская стража Иерушалайма также подчинялась непосредственно первосвященнику; кроме того, по множеству косвенных данных, можно предположить, что и сам первосвященник Иосиф, и бывший первосвященник, общепризнанный религиозный лидер Ханан имели значительные «личные армии», состоящие из рабов и наемников. Вполне возможно, что «храмовой стражей» именовались все эти вооруженные силы в совокупности.

[21] Налоговая система во времена Пилата и Ханана была нарочито сложна и запутанна. Казалось бы, со взрослого мужчины‑ налогоплательщика Законом положено было взымать лишь два обязательных налога: на Рим в размере 1 динария в год и на Храм в размере 0, 5 шекеля серебра, т. е. примерно 2 динария. Однако число косвенных налогов, пошлин и обязательных платежей превышало три сотни, и разобраться в них мог только специально обученный чиновник.

[22] Villa agrarica – крупное сельскохозяйственное предприятие, плантация. На территории провинции Палестина, т. е. Иудеи и Самарии, такая форма хозяйствования развивалась очень интенсивно вплоть до восстания бар‑ Кохбы. Крестьяне во множестве разорялись и шли в батраки или же продавали себя в рабство.

[23] Полба приносилась в жертву в печальных случаях, мед – в радостных.

[24] Каста египетских жрецов – служителей Храма, исполнявших в основном хозяйственные и административные функции. Применительно к иудейским священникам‑ кохенам – грубое оскорбление.

[25] Проклятие, анафема, сопровождаемое лишением множества гражданских прав – в частности, права владения собственностью и обращения в суд.

[26] Так в рукописи; приходится думать, что в описываемое время топография местности значительно отличалась от нынешней: сейчас русло Иордана не дробится на рукава, проходит в пяти километрах восточнее горы Кумран, а почва речной долины засолена настолько, что там нет никакой растительности. Впрочем, на снимках со спутников видны пересохшие русла примерно в описываемых местах.

[27] Многие исследователи прямо указывают на причинно‑ следственную связь между гибелью Яакова Праведного и началом Первой иудейской войны. В последние годы своей деятельности Яаков был очевидным религиозным лидером традиционалистов‑ патриотов и наиболее вероятным претендентом на пост первосвященника. Я могу лишь догадываться, почему Дебора, которая наверняка знала об этом массу подробностей, отделалась одним коротким, хотя и емким, замечанием.