Арина Ларина 5 страница

– Сняла? – мрачно спросила Надежда.

– Не. Пронесло. А потом ты спать рухнула.

– И ты не воспользовался?

– Чем? – обалдело переспросил Красовский.

– Не чем, а кем! Мною! Моей беззащитностью и невинностью! Как ты меня назвал? Девочка– ромашка? Ну и как оно там с ромашкой? Говори!

– Отпусти меня, Иванцова, а? Чего ты привязалась? На фига мне твоя невинность сдалась? И откуда она у тебя нарисовалась на третьем десятке?

– Откуда надо, оттуда и нарисовалась, – огрызнулась Надя и заявила: – Я домой хочу.

– Я тоже, – обрадовался Андрей. – Я тебе такси вызову, хочешь? Только рожу сполосни, а то тебя в машину не возьмут. Как ты так уделалась‑ то, мать?

– Это мейк‑ ап, – просветила его Надя. – Просто к утру он размазывается. Серый ты, Андрюша.

– Может, я и серый, но такой «красоты» еще не видал. Ты значительно обогатила мой жизненный опыт. Домой хочешь?

– Хочу. Только мы сейчас вместе поедем. Я должна все объяснить Вике.

– Объясни, объясни, – подобострастно закивал Андрей, застревая в брюках. Конвульсии успехом не увенчались, и он рухнул на постель. – Только не говори, что мы вместе спали. Она не поверит, что я тебя не трогал. Да и вы поссоритесь.

– Я ей врать не буду, и не проси. К тому же чем я могу подтвердить, что ты чист перед своей супругой? Только тем, что я всю ночь держала свечку?

– Надька, да ты всю ночь храпела, как пьяный дизелист. Какая свечка? Хотя ври что хочешь. Только помири нас, а то мне некомфортно, хотя не права Вика.

– А ты за чужих баб руками не хватайся, тогда будет тебе счастье и душевный комфорт.

– А ты к чужим мужьям под бок не укладывайся в пьяном угаре, тогда и тебе счастье будет, – не остался в долгу Красовский.

Тепло попрощавшись с несколько удивленным хозяином, которого подобная рокировка озадачила, они отбыли в город.

– Вика, я спала с ним всю ночь. Никаких девиц не было! – выпалила Надежда, едва только подруга открыла двери.

– Молодец, умеешь убеждать, – зло расхохоталась Вика. На Андрея она не смотрела, словно Надя заявилась не с ее блудным супругом, а с пачкой макулатуры. – Это меняет дело.

– Да не в этом смысле. Я его как бы стерегла.

– Как бы? – Вика подняла брови и фыркнула. – За что держала, чтобы не убежал? Вы там втроем с Гариком развлекались? Или Гарик согласился постеречь мое сокровище вместе с тобой, безвозмездно?

– Да в том‑ то и дело, что твой Гарик, – вдруг вспомнила нанесенную обиду Надюша, – приклеился к какой‑ то рыжей грудастой вешалке и меня бросил! Если бы не Андрей, я бы не знала, как домой добраться! Одежда‑ то вся у вас осталась. Жутко безответственный мужик!

– Обрати внимание на пункт про рыжую вешалку, – заискивающе вклинился в диалог Красовский. – С ней был Гарик, а не я!

– С тобой мы поговорим отдельно, – отрезала Вика. – Отвези Надю домой и возвращайся. Извини, Надюшка, что так вышло. Кто ж знал, что Гарик такой неблагонадежный. В следующий раз подыщем что‑ нибудь поприличнее.

Искренне надеясь, что следующего раза не будет, и радуясь, что скандал не состоялся, успокоенная Надя облобызалась с Викой и вышла.

– Давай, Иванцова, шевели оглоблями, видишь, у нас временное затишье. Мне надо еще колечко прикупить и веник, чтобы жену задобрить, – подгонял ее Красовский, перепрыгивая через ступеньку. – Давай, давай, не тяни резину.

– Лучше б ты на посторонних баб не пялился, тогда бы никаких задабриваний не понадобилось, – резонно возразила Надя. Быстро идти она не могла, так как была на каблуках, а тычки в спину вызывали смутные подозрения, что воскресный вечер может закончиться в травмпункте.

– Много говоришь, сейчас на трамвай посажу, – пригрозил Андрей, запихивая пассажирку в джип.

– Не хватай меня, – шлепнула его по рукам Надя, плашмя упавшая на заднее сиденье.

– Было бы за что, – хлопнул дверью извозчик.

Всю дорогу до дома Надя сидела, замерев от ужаса, и старалась не смотреть в окно. Андрей несся с такой скоростью, что, казалось, еще немного – и внедорожник взлетит, выпустив закрылки и убрав шасси.

– Что‑ то я гляжу – на чем уехала, на том и вернулась. А где же олигарх? – приветствовала дочь Татьяна Павловна. – Или ты решила оттяпать супруга у подружки? Тогда имей в виду – это капитально подпорченный товар. Такого избалованного мужика может держать в узде только сильная баба. Я имею в виду твою Вику. Такой аморфной тюхле вроде тебя это не под силу. Вот я бы справилась.

Мама мечтательно посмотрела на потолок, потом на маникюр, после чего вернулась взглядом к притихшей дочери.

– Так где олигарх? Где наша надежда и опора? Отец моих будущих внуков и спонсор моей обеспеченной старости?

– Твою старость проспонсирую я, – выдохнула Надежда, вспомнив, что ей теперь олигархи не нужны. Ни с моральной точки зрения, ни с материальной. У нее появился папа, и нынче она сама себе и олигарх, и спонсор.

Отец позвонил в понедельник с утра.

– Наденька, ты сможешь сегодня отпроситься с обеда? – Голос заискивающий, словно он не фирму на нее открыть хочет, а денег в долг взять. – Я все подготовил, нас будет ждать нотариус.

Надя выдержала паузу.

«Ну и правильно, – держа эту самую паузу, думала она. – Пусть не расслабляется. В конце концов, загубленное детство не вернешь, так что еще неизвестно, кто кому одолжение делает».

– Ладно. А что от меня надо?

– Только паспорт, доченька.

Слово «доченька» он произнес с робостью и опасливо примолк, ожидая реакции.

– Я отпрошусь. – Надя попыталась добавить теплоты в голос, но назвать его папой так и не смогла. Надо было еще привыкнуть, адаптироваться. Чувство неловкости перед мамой никак не сглаживалось. Очень хотелось ее одобрения, но Надежда понимала, что мама предпочтет красиво отказаться. Как папаша собирался с ней объясняться, Надя не представляла. Тем не менее упустить свой личный, первый и единственный шанс она не могла. Это было грязно, низко, стыдно, но лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном, как сказал кто‑ то умный. Если в ближайшее же время не отселиться от Татьяны Павловны, то можно не только остаться одинокой старой девой, но и приговорить себя к нищете и озлобленной старости. Прошли те времена, когда молодой и красивой Татьяне Павловне жизнь стелилась под ноги скатертью‑ самобранкой. Без покровителей карьера ее пошла на спад, зарплаты хватало едва‑ едва, и они с дочерью еле‑ еле вписывались в прожиточный минимум. Оказалось вдруг, что Надя не только получила «не то» образование, но и не смогла стать предметом маминой гордости. Все устроились, а она нет. Ни работы, ни богатого мужа. При этом Татьяна Павловна категорически не желала, чтобы дочь бегала за мужиками, ища лучшей доли или вообще – хоть какой‑ нибудь женской доли. Мама была уверена, что дочь должна заниматься самосовершенствованием и самореализацией до тех пор, пока мужчины сами не начнут носиться за ней, словно стая бродячих собак за мотоциклом.

– Задача истинной женщины – не пристроиться к теплому толстому боку спонсора и потом остаток жизни бояться, что тебя турнут, заменив на что‑ нибудь более качественное, а самой стать фигурой, – упиваясь умным течением своих мыслей, вещала дочери Татьяна Павловна. – Во всех смыслах. И тогда наверняка…

«…вдруг запляшут облака! » – про себя завершала ее пассажи Надежда. Мама сочиняла сказки сама для себя. Наверное, ей так было легче мириться с действительностью. Татьяна Павловна была уверена, что есть тысяча и один способ изменить свою жизнь, а Надя знала точно – ни один из них ей не подходил. Жизнь не сериал с хеппи– эндом. Все банально и серенько. Миллионы женщин живут скромными серыми мышками. Кто‑ то находит любовь или что‑ то похожее на любовь, рожая детей и доживая до суетливой старости, наполненной внуками, скандалами и болезнями. Кто‑ то вообще ничего не находит и ищет плюсы в своем одиночестве, злорадно подслушивая через стакан соседские скандалы. Единицы вырываются из плена, предначертанного судьбой, но тем яснее проступают правила на фоне исключений. Как муха, упавшая в молоко, или как эдельвейс на навозной куче.

Татьяна Павловна приводила массу примеров из жизни знакомых и малознакомых людей. Все как‑ то устраивались, хоть и в серости, но на порядок выше Нади.

– Ты аморфное тело, – свирепела мама. – Займись внешностью, найди приличную работу, иди по карьерной лестнице, иначе сгниешь в своей шарашкиной конторе!

Она была уверена, что действовать надо именно в таком порядке. Но Надежда срезалась сразу же на первом пункте плана. Как она ни «занималась внешностью», ничего путного не получалось. Далее вся конструкция без первого этапа рушилась, как стопка тарелок, из‑ под которой выдернули нижнюю. Да, Надя была не борец, но постоянно слушать комментарии на этот счет не хотела. Менять что‑ то в своей жизни было элементарно страшно, поскольку изменения могли иметь необратимые последствия и вести к худшему, а вовсе не к лучшему. Делиться своими логическими умозаключениями с мамой было опасно, так как для Татьяны Павловны существовало только два мнения: одно ее, а второе – неправильное.

Мама мотала дочери нервы, разгоняла женихов, как дихлофос тараканов, и формировала дополнительные комплексы. Конечно, мать любила ее, но такой «особой любовью», выносить которую уже не было ни сил, ни желания. Надя хотела самостоятельности, отдельной жилплощади и спокойствия. Как было бы здорово не отчитываться по каждому пустяку, не комментировать каждый свой промах, не оправдываться из‑ за очередной неудачи с несостоявшимся кавалером, не унижаться. В мечтах она уже видела себя приезжающей в гости к старушке‑ матери с пачкой денег на красивой машине. Прослезившаяся мама стоит на пороге дома и с умилением смотрит на дочь, ставшую бизнес‑ леди, красавицей и, возможно, даже матерью троих детей. Пусть еще с ними на второй машине приедет муж, которого Татьяна Павловна будет уважать и которому она будет заглядывать в рот. Фантастическая картина! Наши на Марсе братаются с марсианами.

Если бы Татьяна Павловна поворошила дочкины фантазии, то была бы до предела изумлена. Дрессируемый тигр вынашивал планы съедения дрессировщика.

Человек может убедить себя в чем угодно, было бы желание. Надя оправдывала себя тем, что мама, во‑ первых, сама виновата в том, что с ней неохота делиться тайнами, а во‑ вторых, она сама хотела, чтобы дочь изменила траекторию своей судьбы. Поэтому можно ограничиться демонстрацией результата, не посвящая маман в перипетии взаимоотношений между Надей и блудным Иваном Ивановичем.

– Я уйду с обеда, – сообщила Надежда Арону Яковлевичу. Шеф, чувствовавший себя после неудачного сводничества виноватым, мелко закивал.

Как все оказалось легко. Даже отпроситься можно. Странно, но раньше Надя даже к врачу отпроситься боялась. В жизни гораздо меньше проблем, чем мы думаем.

Сразу после отца позвонила Фингалова. Заряд на трубке ополовинился, и Надя раздраженно подумала, что вечером может возникнуть какой‑ нибудь форс‑ мажор и мобильник понадобится. Учитывая ее невезение, в этот судьбоносный день любая мелочь могла все испортить.

– Свершилось! – завопила Фингалова и гыгыкнула.

– Первый раз, что ли? – осадила ее Надежда. – Слушай, перезвони мне на рабочий, на месте сижу.

И нажала отбой.

Из кабинета шефа послышался дикий грохот и тихий скулеж.

«Пристрелили! – тут же решила Надя. – Сейчас понаедет милиция, и меня никуда не выпустят. Сбежать тоже нельзя: заподозрят, что это я грохнула деда. От обиды за неудавшееся охомутание его отпрыска. Вот ведь невезуха! »

– Надюша, зайдите! – крикнул Арон Яковлевич жалостливым придушенным голоском.

Пришлось идти. Клякман стоял посреди кабинета на четвереньках.

– Папочка упала, – виновато сообщил шеф, проведя подбородком кривоватую дугу, указывающую на последствия.

– Папочка, папочка, – пробормотала Надежда, голова которой была тоже занята папочкой. Она оглядела пол, густо усыпанный бумажками, и директора, на лбу которого вздувалась лиловая шишка. Она росла на глазах, становясь устрашающе бордовой. Казалось, что на мудром челе Клякмана пробивается рог.

– Наденька, помогите собрать, пожалуйста. А то я тут решил дела… э‑ э‑ э‑ э… закруглить, так сказать, а на меня, ха‑ ха, упала финансовая отчетность за прошлый квартал. Вот такой каламбур.

Опасный по содержанию каламбур Надежда опасливо пропустила мимо ушей. Вдумываться в смысл не хотелось. Пока вопросы с отцом не были решены, пока фактически в ее жизни ничего не переменилось, она отмахивалась от негатива, как от назойливой июльской мошкары. Позиция, конечно, страусиная, но лучше уж спрятать голову в песок и получить по менее значимой части организма, чем пытаться бороться, заранее осознавая бесперспективность сопротивления.

За разлетевшимися бумажками пришлось лезть под стол, шкафы и даже диван. Клякман покаянно ходил сзади, бормотал извинения и созерцал тощеватый тыл разрумянившейся от ползания по полу секретарши. Надя даже заподозрила, что престарелый шеф специально придумал этот веселый аттракцион, чтобы отвлечься и развлечься.

Собрав все, она наконец вышла в приемную, искренне радуясь, что пока что никакой форс‑ мажор не препятствует ее счастливому продвижению в светлое будущее. Водитель Шурик застыл у ее стола с выражением нирваны на круглой физиономии. Его маленькие хитрые глазки превратились в щелочки и плотоядно поблескивали сквозь белесые ресницы, периодически закатываясь. Щербатый рот расплылся в бессмысленной улыбке.

Взглянув на медитирующего водителя, Надя тут же вспомнила про Фингалову и в раскаянии схватила трубку:

– …а потом еще раз прямо на цветочной клумбе. Звезды, черное небо и его глаза. Они были, конечно, закрыты, но я телепатически ощущала его взгляд. Конечно, на клумбе было холодно. – В голосе Фингаловой мелькнуло сожаление. – Если честно, я чуть не околела. У меня, кстати, сопли теперь. В этой связи у меня к тебе серьезный вопрос, но это после… Так вот, это было всего пару минут, но как волшебно! Он так говорит! Так красиво говорит!

– Ты давно это слушаешь? – злобно прошептала Надежда, попытавшись пнуть разомлевшего водителя. Шурик все еще пытался расслышать окончание, отчего его красное ухо, казалось, увеличивается в размерах и чутким локатором ловит комариный писк, летящий из трубки.

– Секс по телефону отдыхает! – жарко прошептал он. – Обалденная баба, дай телефончик!

– Она уже занята, если ты не понял, – ехидно отрезала Надежда, прикрыв рукой трубку.

– А я ее отобью! Такая женщина пропадает!

– Шурик. Эта женщина не пропадет. Иди работай. – Надюшу снова кольнула ревность. Ну что за бред? Такой ажиотаж вокруг придурковатой Фингаловой, а она, Надежда, опять не при делах. Даже водитель не стесняется через ее голову ломиться к Аньке. – Она сама кому хочешь все отобьет. Не утруждайся.

– Ты слушаешь? – вдруг прервала свои эротические экзерсисы Фингалова.

– А как же. Вся на слюни изошла и от зависти вспотела, – неласково сообщила Надя. – Ты себе на клумбе ничего не отморозила, сказочница? Отцвели уж давно хризантемы в саду, а ты все по клумбам кувыркаешься.

– Да я же рассказываю! Мы хотели на сеновал! Но не дошли!

– Какие страсти, однако.

– И не говори. Он волшебник.

– Ох ты! И чем он там колдовал? Ой, не говори, сама догадалась. Не будем опошлять ваше светлое чувство.

– Ты не рада, – догадалась наконец Фингалова.

– Я рада. Только еще не в полном объеме. Ты мне лучше скажи, когда бракосочетание. Ты вроде летом хотела.

– Это банально. Кольца, свадьба, – увильнула от ответа Анька. Видимо, что‑ то не срослось. Наде даже стало стыдно за мелькнувшее удовлетворение. – Любовь – это такое хрупкое чувство, которое может быть разрушено штампом в паспорте.

На мгновение представив любовь, спрятанную, словно Кощеева смерть, в яйце, на которое с хрустом опускают тяжелую загсовую печать, Надежда неодобрительно заметила:

– Раньше ты категорически возражала против гражданских браков. Это тебе Костик в уши надул про хрупкое чувство?

– Что у тебя за лексика, – обиделась Фингалова. – Надул! Он очень тонко чувствующий человек.

– Ань, внутренний голос мне подсказывает, что если мужчина без видимой причины, когда его никто не спрашивает, вдруг начинает страховаться и плести всякую чушь про вред штампов в паспорте, то либо у него этот штамп уже есть, либо юноша вынашивает принципиально другие планы насчет тебя.

– Другие – это как? – насторожилась Анька.

– Не настолько серьезные и далеко идущие, как тебе бы хотелось.

– Скажи своему внутреннему голосу, чтобы он заткнулся, – высокомерно усмехнулась Фингалова. – Он сказал об этом, потому что я спросила.

– И что ты спросила? – развеселилась Надя. – Какой костюм он хочет надеть на бракосочетание?

– Я не такая дура, как тебе хочется думать. Я прочитала ему стих. С намеком.

– Про «не жмурь глаза»? – помрачнела Надежда. Все же Фингалова была с приветом, хотя просветления и случались. А смеяться над больными грешно.

– Знаешь, Надя. Если тебе кажется, что все вокруг идиоты, то это повод задуматься, а все ли в порядке с тобой. Так не бывает: все дураки, а ты умная.

– Почему же не бывает? – пробормотала пристыженная Надежда. – Просто не надо себя недооценивать.

– Переоценивать тоже не стоит. Я сказала, что не хотела бы разбивать чужую семью. Костя тоже считает, что это подло и непорядочно, и он тоже на это не способен. Поэтому и попросил меня сказать честно, не замужем ли я.

Надя была уверена, что у Фингаловой большими неоновыми буквами написано на лбу, что она не замужем. И тот факт, что Костя в этом сомневался, был до невозможности удивителен. Надо же, встретились на дискотеке в подростковом клубе две потрепанные банальностью мира возвышенные натуры! Надюша вдруг поняла, что завидует. Пусть Костик толстый, смешной и странный, но Фингалова счастлива с ним, а он, похоже, с ней, если уж они не смогли даже дойти до сеновала. И то, что они кувыркались в сугробе, лишний раз подтверждало: не такая уж эта парочка придурковатая и оторванная от действительности. Так неужели это с Надей что‑ то не так? Все проходило мимо, даже водитель Шурик ею не интересовался.

– Мы на неделе пойдем к его приятелю, на байках кататься. Представляешь? – развеселилась Анька. – Я в шлеме, с развевающимися волосами по ночному городу под рев мотоциклов!

Надежда не представляла, но на язвительную реплику у нее не хватило запала.

– А в следующие выходные едем на рыбалку, – вдруг донеслось до ее сознания. – У тебя спиннинга хорошего нет?

– Куда? – поперхнулась Надя.

– На рыбалку. В Финляндию.

Это был удар ниже пояса.

– Поздравляю. Надеюсь, прыжки с парашютом и альпинизм в сферу его интересов не входят. Разносторонний тебе юноша попался.

– Он еще конным спортом увлекался и карате, – похвасталась Анька. Так гордятся собственным младенцем, который делает первые шаги или говорит какое‑ нибудь экстраординарное слово. Например, повторяет нечто нецензурное из бабушкиного репертуара.

– Надеюсь, это в прошлом, – приуныла Надюша. Она и не подозревала в рыхлом Костике такой потенциал. Бриллиант, а не мужчина. И на байке, и на клумбе, и на лошади. Просто фантастика.

– Ань, ты извини, мне некогда.

– Ну, только еще одно словечко, – взмолилась Фингалова. Ей не терпелось выложить всю информацию. Радость переполняла ее, грозя расплескаться и кого‑ нибудь утопить.

– Чего еще?

– Он мне кольцо подарил. С божьей коровкой. Как думаешь, что это значит? – судя по восторженному тону, у Аньки на этот счет были весьма определенные мысли.

– Не знаю.

– Ну, подумай, – заныла Фингалова.

– Что‑ то связанное с Интернетом, – напрягла фантазию Надюша. – Безлимитным. То есть он намекает, что…

Тут ей в голову полезла всякая оскорбительная дрянь, про безлимитное пользование Фингаловой, про два номера на одном канале, и Надя взмолилась:

– Аньк, давай свою версию, и я работать пойду.

– Это связано с мифологией. Я попросила соседского ребенка, и он мне нашел. Я не поняла точно, но что‑ то такое про небесную свадьбу и образ мужа.

Тут Анна торжественно замолчала.

– Ну? – прервала затянувшуюся паузу Надя. – Это кольцо невесты?

– Не знаю, – загадочно и гордо хихикнула подруга.

– Кольцо с камушком? – Надя подумала, что если сейчас Фингалова скажет, что да, мол, рубин с опалами, то она расплачется. От несправедливости, от обиды, от усталости. Почему она все время в конце? Почему вынуждена за кем‑ то гнаться, догонять, дышать в затылок и снова безнадежно отставать?

– Нет, в том‑ то и дело. Оно такое оригинальное: цветной металл.

Надя была уверена, что цветной металл – это то, что откручивали, отвинчивали и срезали бомжи, сдавая в специализированные пункты приема. Но говорить об этом Ане было бы жестоко. Хотя дарение многогранным Костиком дешевого кольца как‑ то примиряло ее с действительностью. Особо завидовать было нечему.

«Ну и дрянь же я, – вдруг запечалилась Надежда. – До чего жизнь довела. За подругу порадоваться не могу. Ведь я скоро буду богатой наследницей».

Повторив этот пассаж про себя несколько раз на разные лады, Надя поняла, что не верит сама себе. Надо было дожить до обеда и встретиться с отцом и нотариусом.

– Ань, давай вечером поговорим, – заторопилась она. – Ты мне потом фотки с рыбалки привези.

– Ой, обязательно. Костя сказал, там такой потрясающий клев!

Судя по тону, беседа пошла на новый виток.

– Вот и отлично. Жду фоток и рыбы, – и Надя поспешно нажала отбой. Фингалова в валенках и ушанке с удочкой в руках среди льдов. Страшная картина. Рыба должна сама сдаваться и всплывать кверху пузом. Хотя никакого льда еще не будет, а вот романтический уик‑ энд – запросто.

Папа, импозантный, как свежеотполированный рояль, подкатил к офису ровно в два на черной иномарке с наглухо тонированными стеклами. Смокинг, бабочка. Не хватало только виолончели. Цветов Иван Иванович не привез. Что было вполне логично, так как любой букет поблек бы на фоне грядущего подарка.

– Замуж выходишь? – вылез из «девятки» Шурик и заинтересованно, даже оценивающе, осмотрел шествующую к авто Надежду. Видимо, в заблуждение его ввел папашкин смокинг и Надюшин белый шарф. Шарф этот был неимоверной длины. Но, следовало признать, он был самой яркой деталью в ее блеклом наряде, освежая общую унылость красок. Мама называла его «ослепительным аксессуаром». Данный аксессуар имел два минуса: тонкая пряжа постоянно за что‑ то цеплялась, уродуя узор грубыми затяжками, а пышные концы регулярно застревали между пассажирскими телами в транспорте. Однажды сей аксессуар мог просто удавить хозяйку. Хотя красота испокон веков требовала жертв.

– Нет, – односложно отмахнулась она от водителя.

– А что за хмырь с тобой? – не отставал Шурик. – Чего ему надо?

Надо же, вот что, оказывается, красит женщину и делает ее привлекательной для противоположного пола – наличие мужчины. У самцов срабатывал рефлекс соперничества: раз ему надо, то и мне тоже.

– А тебе чего, Саш? С каких пор мои хмыри тебя волнуют?

– С недавних, – не уступил Шурик и нехорошо прищурился на Ивана Ивановича.

Разочаровывать его не хотелось, и Надя туманно сообщила:

– У меня дела. Завтра поговорим, раз для тебя это важно.

Этот ответ изумил Сашу не меньше, чем Надежду. Водитель начал размышлять, действительно ли для него важно, что за дела у секретарши со старым хлыщом, а Надюша пыталась сообразить, с какой стати заинтриговала абсолютно постороннего и ненужного ей мужчину.

Уже в машине она внезапно поняла, что дико волнуется. Даже не поняла, а осознала, что еще немного, и жизнь круто изменится. Как раз то, чего Надя всегда подсознательно опасалась. Ладони вспотели, колени затряслись отвратительной гриппозной дрожью, в голове медленно нарастала тягучая боль.

– А после того, как я подпишу, что мне делать‑ то надо будет? – неожиданно сиплым голосом выдала она обрывок сформулированного сознанием опасения. Ведь это только по телевизору свежие и успешные бизнес‑ леди катались на дорогих авто, выпархивали из элитных салонов и выдавали на переговорах тщательно продуманные сценаристом умные и дальновидные решения. В жизни все страшнее и сложнее.

– Что захочешь, – удовлетворил ее любопытство отец. – Захочешь, будешь учиться руководить, не захочешь, там бизнес налажен. Я только утрясу все формальности и основные вопросы, а дальше все пойдет как по маслу. Можно будет только снимать пенки и жить в свое удовольствие.

Надежда, безусловно, желала именно руководить, а не сидеть дома обеспеченной клушей. Раз уж шанс представился, то использовать его надо по полной. Но единственное, что оформилось в некое подобие конструктивного вопроса, – опасение, что до работы придется добираться весь день по пробкам. Поэтому Надю осенила мудрая мысль – офис должен быть где‑ то недалеко.

– А… это… – она ловила туманные мысли за хвосты, но они исчезали в глубинах сознания, – где офис?

– Нет еще офиса, что ты! – удивился папа. – Я же штат даже не набирал. Думаешь, это так просто? Тяп‑ ляп и дело на потоке?

Ничего такого она не думала, смутно осознавая, что это не тяп и не ляп. И вообще по Сеньке ли шапка? Может, и правда, спокойнее дома сидеть? А то еще испортит все.

– Мы же не решили еще, кем ты себя видишь в семейном деле. Если хочешь работать, то штат будем набирать вместе.

– Вместе! – оживилась Надя, представив, как отсеивает длинноногих красоток и берет на высокооплачиваемую должность серую мышь. Раз ей повезло, то пусть еще кого‑ то судьба облагодетельствует.

– Офис купим в центре, я тебе помогу. И квартиру тебе там же подыщем, – развивал тему Иван Иванович.

Надюше хотелось себя ущипнуть, чтобы удостовериться – это не сон. Единственное, что немного смущало, что он «поможет». Лучше уж на первых порах пусть вообще все делает сам, а то она легко может напортачить. Офис, штат, бухгалтерия… Взять, что ли, пару уроков у Клякмана, как у коллеги?

Снова разволновавшись и страшно боясь не соответствовать моменту, Надя начала психовать, тихо трястись, нервно хихикать и строить из себя умудренную опытом бой‑ бабу. Собственный голос долетал до нее как сквозь вату. Язык молол всякую чушь, поджилки, оказавшиеся где‑ то под желудком, а вовсе не в ногах, вибрировали балалаечными струнами.

Нотариальная контора была роскошна, начиная с помпезной золотой вывески и заканчивая уютным кабинетом, нотариус солиден и суров, пачка документов – увесиста и бесконечна. Если первые бумаги Надя еще пыталась с умным видом читать, под одобрительным взглядом отца, то уже на третьем листе она сдалась и начала подписывать все, не глядя. Рука болела, мышцы сводило, а документы все не заканчивались.

– Финиш, – наконец вздохнула будущая владелица заводов, газет, пароходов.

– Поздравляю вас, – скучным голосом сообщил нотариус и вежливо указал на выход.

– Спасибо, – величественно кивнула Надя. Она теперь не была «слабо оплачиваемой секретаршей», девочкой без будущего, изюминки и стального стержня, бледной тенью и чем там еще называла ее Татьяна Павловна.

– Я так рад. – Отец прослезился и потряс Надюшину ладошку. – Партнер.

Надя благодарно хихикнула. Все оказалось правдой.

– Сейчас я отвезу тебя домой, и давай, начинаем работать. Но маме ни слова, ты помнишь?

Даже если бы он попросил ее теперь все рассказать матери, Надежда отбрыкивалась бы руками и ногами. Она еще не чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы поставить Татьяну Павловну перед фактом. Для этого сначала надо было дорасти до акулы капитализма или хотя бы купить жилплощадь. Чтобы было куда отступать после боя.

Поэтому Надюша согласно закивала и даже собралась поцеловать отца, но опять не смогла себя пересилить.

– У меня скоро регистрация начинается, – с сожалением развел руками Иван Иванович, – так что даже посидеть и отметить не успеваем. Но привыкай, бизнес – это скорый поезд: сел и несешься, сойдешь – не догонишь. Через неделю буду, а ты пока подыскивай офис и квартиру. Офис обязательно в собственность, аренда в нашей стране чревата форс‑ мажором и неоправданными рисками. Да, площадь метров триста квадратных, желательно с евроремонтом и коммуникациями. Проведи маркетинг, чтобы не прогадать. Пусть будет несколько вариантов, чтобы мы сразу после моего приезда посмотрели, взяли и начали работать с людскими ресурсами.

Неловко приобняв ее напоследок, отец уехал.

«Свинья я неблагодарная», – подумала Надя, с сожалением глядя ему вслед. Но впереди была целая жизнь. Она еще успеет и отблагодарить, и оправдать доверие, и доказать всем, как фатально они в ней ошибались. Немного портило настроение обилие поручений и глобальность поставленной задачи, но, как говорили мудрые, проблемы следовало решать по мере их поступления.

Всю неделю Надежда пугала Клякмана совершеннейшим невниманием к начальственным просьбам, обилием журналов по недвижимости на столе и странными телефонными разговорами с риелторами. За короткий период времени Надежда выработала новую, более жесткую манеру общения, командный голос и уверенный взгляд. Взгляд она репетировала на рабочем месте перед открытой пудреницей, периодически смущая чудовищной мимикой водителя и редких служащих, заскакивающих в приемную. К концу недели народ начал активно шептаться и ходить на групповые экскурсии по теме «глянуть на Надьку».