В. В. Лаптухин 30 страница

— Как это случилось? Кто прикрывал северное направление?

— Виноват я сам. Послал туда младшего сына, дал ему в помощь надежных советников и базингеров. Но сейчас узнал, что французы появились внезапно со стороны Сахары и были одеты как местные кочевники. Дозорные были застигнуты врасплох.

— Разве они думали, что французы будут маршировать по барханам в своих красных кепи? Или ничего не слышали о колонне полковника Лами, которая идет из Алжира?

— О колонне я приказал молчать, чтобы не пугать людей раньше времени. Мой Мухаммед молод, его советники стары, никто из них не имеет опыта войны с европейцами. Бери свой алам и выбей французов, пока они еще не успели укрепиться в Нгигми, — голос Раббеха дрогнул, глаза увлажнились. Стало видно, как трудно старику держать себя в руках. Он наклонился вперед и, в знак высокого доверия, положил свою ладонь на плечо Дмитрия. — Очень прошу тебя, постарайся. Никто другой не спасет положения.

В последних боях алам арабов сильно поредел, но еще сохранял мобильность и огневую мощь. Форсированный марш на север прошел быстро и без потерь. Нападение на лагерь противника было хорошо организовано и грамотно исполнено. Энергичный обстрел завершился обходом и атакой в конном строю. Допрос пленных показал, что отряд возглавлял лейтенант, его маузер Айчак взял себе на память, а остальные воины являлись уроженцами Алжира и Марокко. Это была одна из конных частей французских колониальных войск, которые назывались спаги и носили бурнусы, шаровары, расшитые куртки и чалмы. Видимо, это обмундирование и ввело в заблуждение дозорных базингеров.

— Рубятся эти спаги, как бешенные, — заметил Айчак, осматривая поле боя. — Еще один такой поход, и от нашего алама ничего не останется.

— Это был передовой отряд разведчиков, — ответил Дмитрий. — Следом идет большая колонна с пушками. Если она займет главные оазисы на караванной дороге, грузы из Триполи придется возить дальним путем.

— Ты заметил, что кони у спагов были местных пород? Они не измотаны переходами по пустыне.

— Пленные сообщили, что пограничные султаны продали им свежих лошадей и корма.

— Это измена!

Дмитрий промолчал, все и так было ясно.

— Фитаурари, — не унимался Айчак. — Мы с тобой побратимы и я буду говорить откровенно. Нашего хакима называют «победителем» и «добывающим прибыль», но время его успехов кончается. Не собираюсь кричать об этом на базаре, но в жизни, как и в шахматах, привык смотреть на несколько ходов вперед.

— Какой же ход ты собираешься теперь сделать?

— Воин дорожит своей честью и верно служит вождю, которому он присягнул. Негус отпустил меня и теперь я служу Раббеху. Останусь с ним до самого конца.

— Правильно говоришь, побратим. Для воина честь дороже всего.

В столицу возвращались без спешки, надо было дать отдых людям и коням. Своих раненых и пленных оставили на попечение сына эмира, чьи базингеры вернулись в освобожденный Нгигми. Посчитали свои потери и оказалось, что от прежнего числа арабов осталось не более тридцати человек. Конечно, каждый из них стоил десятка обычных воинов, но сам алам перестал быть боевой единицей. Для его восстановления требовались пополнения, время и деньги. А пока каждый вечер на привале Айчак развязывал свой мешочек с шахматными фигурами и начиналась игра. Она сопровождалась рассказами о прежних боях и походах и жаркими спорами. Порой в ней принимал участие и Дмитрий, так что разбор шахматной партии превращался в своеобразный урок тактики.

Когда до Диквы оставалось совсем немного, на привал прибыл Раббех. Его конвойные смешались с конниками, послышались приветствия, шутки, смех. От костров потянуло ароматом жареной баранина. На этот раз Дмитрий был гостеприимным хозяином, подробно рассказал о разгроме спагов и от всей души потчевал высокого гостя, хотя походное застолье было довольно скромным.

Все это настроило эмира на несколько благодушный лад и он пустился в воспоминания. Рассказал, как в прошлые годы он, молодой и сильный, бродил по саванне вместе с такими же отчаянными сорвиголовами и не знал, у какого костра придется провести ближайшую ночь. Определяли свой путь по звездам, дня не проходило без стычек.

— То на нас нападали, то мы сами устраивали засады, — задумчиво произнес он. — Так вот звезды и довели нас до Борну. Тогда мы очень спешили, а сейчас те немногие, что остались живы, понимают, как важно уметь ждать.

— Ждать? — удивился Дмитрий. — По приказу эмира мы так спешили, что чуть не загнали коней.

— Ты молод и еще многого не понимаешь. Запомни — терпение удел всей жизни. Чем чаще к человеку приходит удача, тем меньше у него друзей и тем больше у него врагов. Ему все чаще приходится вступать в борьбу. Поэтому надо уметь ждать, беречь силы и упорно исполнять задуманное. Если все сделано правильно, то успех — твой! Лев потому и сыт, что не бросается в погоню за каждой антилопой.

— Покойный Абубакар говорил, что для воина есть один закон: если силен — нападай, если устал — обороняйся.

— Это верно. Воин защищает слабых своего рода, он всегда обязан думать о том, как уничтожить врага. Вот и сейчас твоя победа поможет нам выиграть время. Англичане просили меня продержаться до начала больших дождей и обещали помочь, как только они разберутся со своими трудностями. Но пока заверили, что султан Сокото не нападет на нас с запада, а французов они не пропустят через свои владения. Наш тыл будет прикрыт.

— Хорошая новость. Войскам Борну придется драться только на одном фронте, вдоль берегов Шари.

— Ты думаешь как военный человек, а мне еще предстоит сражаться и в самом Борну. Ты говорил, что кто-то дал спагам свежих коней. А я знаю, кто это сделал. Знаю и о других изменниках. Власть сильна, если следует правилу — виноватого убей или прости. Но повелитель не должен спешить с наказанием. Люди часто ошибаются, и прощать приходится очень многих. А потом долгие годы ждать, слушать лицемерные клятвы в верности и глупые покаяния.

— Нужны верные помощники.

— Молодец! Хорошо сказал. Они необходимы каждому вождю. — Раббех задумчиво смотрел на огонь костра. Потом опять заговорил: — Мои помощники обленились и зажрались. Что с них взять! Они же простые разбойники и ничему не учились, кроме охоты на рабов. Виноват и я сам, последние годы слишком многое доверил этим старикам, забыл о молодых, которых надо было посылать учиться в другие страны. Да и сам слишком поздно понял, как опасно жить без знаний об окружающем мире. Даже у бабуинов вожак поднимается на холм и осматривает окрестности, пока вся стая собирает гусениц и съедобные коренья.

— Если не допустим французов за Шари, то можно попытаться договориться с ними.

— Поэтому я и направляюсь туда, чтобы расставить аламы вдоль реки. Всех твоих арабов включаю в число своих телохранителей. Останешься при мне, будем защищать восточную границу Борну.

Потянулись однообразные дни походной жизни, во время которых переходы из одного городка в другой сопровождались учениями войск, осмотром складов и укреплений, опросом разведчиков и проверкой дозорных. Пыльные и жаркие дни сменялись холодными ночами, а на зубах постоянно хрустела тонкая песчаная пыль, которую дувший в это время года харматан нес из Сахары.

Дмитрий уже давно перестал воспринимать красоты местной природы, ставшие для него всего лишь ориентирами на местности. Ослепительные краски заката напоминали о том, что нужно лично проверить часовых, а потом можно немного поспать. Огромные звезды на бездонном небе предупреждали о наступлении полуночи или приближении рассвета, а пасущиеся на равнинах стада диких животных указывали на то, что в данном районе еще не появились отряды вооруженных людей. Экзотические костюмы и яркие украшения местных жителей помогали точно определить профессии и место рождения человека.

За всеми этими заботами даже пропустил наступление нового, 1900 года и начало нового века. Вспомнил об этом лишь после того, как получил от мистера Кейнсона посылку с лекарствами, к которой был приложен изданный в Лондоне календарь. Сам же Раббех и его приближенные не были озабочены проблемой новогоднего праздника. Как и все местные жители, они отсчитывали время по мусульманскому лунному календарю и вели летоисчисление с 622 года, когда пророк Мухаммед переселился из Мекки в Медину.

В своем письме англичанин поздравил с Рождеством и Новым годом, а еще сообщил, что полностью провалились все попытки уговорить французов начать мирные переговоры с правителем Борну. Объяснил, что в Париже все требуют реванша. Скандальная история с колонной Вулэ—Шануана, завершившаяся убийством старшего офицера и мятежом, а затем и неудачные бои на берегах Шари вызвали возмущение общественности. На военное командование и колониальную администрацию посыпался град депутатских запросов, и началось расследование. Конечно, власти постараются многое замять, но на страницах газет уже опубликовано достаточно много неприятных подробностей. В Лондоне и Берлине публика ахает от негодования, а специалисты с удовольствием потирают руки. Дело осложняется еще и тем, что окончательно не завершилось завоевание Мадагаскара и Марокко, где Франция вынуждена содержать крупные вооруженные силы и нести значительные потери. Для Парижа приобретение колоний в Африке превратилось в длительную и весьма дорогостоящую операцию. Поэтому сейчас французам нужна решительная победа на поле боя, которая заставит замолчать всех критиков и скроет прошлые неудачи.

Такое откровенное письмо Дмитрий поспешил уничтожить, а про себя лишь горько усмехнулся. Хитрит Бычья Голова! Переговоры о мире с Раббехом не выгодны и самой Англии. Заключать официальные договора суверенное государство может только с равноправной стороной. Если допустить такое в отношении Раббеха, то тогда придется и в отношении других африканских владык признавать право на независимость и равноправие. Пока такое исключение западные державы сделали только в отношении эфиопского негуса. Да и то только после того, как к нему прибыли пароходы Добровольного флота с современным оружием из России.

Торжества по случаю наступления нового столетия не отвлекли от дела французских военачальников. За последний год они избавились от легкомысленного отношения к «туземной империи Борну» и, оценив силу сопротивления Раббеха, серьезно взялись за дело. К озеру Чад стянули значительные силы и начали действовать решительно и планомерно. Теперь их патрули непрерывно тревожили заставы базингеров, а нанятые отряды союзных султанов и пограничных шейхов и просто шайки разбойников совершали дерзкие набеги на города и селения Борну. Они грабили население, угоняли скот, сеяли панику. С различных направлений к Шари двинулось несколько войсковых колонн, которые 24 февраля соединились в местечке Гульфе на правом берегу реки. Общее командование над ними принял полковник Лами.

Через два дня его войско стремительно форсировало реку и с боем заняло торговый город Кусери, построенный у слияния Шари и Логоне. Видимо, данные о его укреплениях, когда-то собранные месье Беаглем, все же попали по назначению и пригодились французскому командованию. Охранявший этот участок берега Фадельалла не ожидал атаки, и небольшой гарнизон городской крепости был перебит. Сын эмира попытался исправить положение, и целый день две тысячи его базингеров штурмовали позиции Лами. Но все их усилия не принесли успеха. Только после того, как к крепости подошли главные силы под командованием Раббеха, французов удалось заблокировать в Кусери.

Началась осада. Однако взять крепость оказалось не просто. Французы не сидели сложа руки и кроме старых укреплений возвели целую сеть траншей и валов. Их точный артиллерийский и ружейный огонь наносил тяжелые потери наступавшим. Но как-то на совете у Раббеха Айчак заметил, что все стадо скота, свой единственный источник снабжения мясом, французы разместили в загоне на речном берегу. Хотя он и находился в радиусе действия орудий, но охранялся всего лишь несколькими безоружными пастухами и четырьмя сенегальскими стрелками. Это сообщение эмир выслушал очень внимательно и молча кивнул.

Прошло несколько дней, и как-то ранним утром базингеры с ужасными воплями и барабанным боем поднялись в новую атаку. Вся французская артиллерия открыла по ним беглый огонь и не жалела снарядов. Однако вскоре стрельбу пришлось прекратить, так как стало ясно, что атакующие и не думают покидать свои укрытия. А вот на другом фланге позиции тем временем какие-то всадники добивают охрану и угоняют всех коров и овец. Стрельба в поднявшееся до неба облако пыли не дала никаких результатов, а из бросившихся в погоню спагов в крепость уже не вернулся никто.

Остается только добавить, что несколько дней после этого в Кусери царило уныние, а из лагеря воинов Борну раздавались веселое пение, звуки дудок и барабанов и разносились ароматы мясных блюд.

Пока происходили эти события, Дмитрий руководил строительством укрепленного лагери в шести километрах от Кусери.

На речном берегу, у подножия невысокого холма, воздвигался мощный палисад из вертикально вкопанных бревен и рылись неглубокие окопы для укрытия стрелков. На триста метров все подходы к этой позиции очищались от кустов и деревьев. Зная, что прицельный огонь из винтовок превышает эту дистанцию, Дмитрий требовал, чтобы открытое пространство перед палисадом было увеличено хотя бы до пятисот метров. Но столкнулся с упорным отказом старых военачальников, признававших возможность меткой стрельбы только на расстоянии восьмидесяти шагов. Делать дополнительную работу по расчистке зарослей они отказались наотрез. Сломить их упрямство не помогло и обращение за помощью к Раббеху.

Пробиравшиеся в Кусери лазутчики и бежавшие из него горожане в один голос сообщали о нехватке у французов продовольствия. Жидкая просяная каша и небольшая порция сушеной рыбы не способствовали поддержанию высокого воинского духа среди осажденных. Несколько фугасных гранат, выпущенных по городу из трофейных горных пушек, также вселили уныние в их сердца. Тем более что ответный огонь из крепости заметно ослаб и можно было понять, что французские артиллеристы начали экономить свои снаряды.

Однако все осведомители предупреждали, что Лами и десятки его офицеров, не говоря уже о свирепых сержантах, строго следят за дисциплиной, не собираются сдаваться и очень рассчитывают на подход флотилии губернатора Жантийя.

Поступавшие с юга донесения разведчиков также свидетельствовали о том, что губернатор получил значительные подкрепления из колонии Французское Конго. Теперь у него огненных судов с пушками столько, что они перегородили всю реку, а баржи со снарядами, мешками муки и другими припасами невозможно пересчитать. Для размещения новых рот свирепых сенегальских стрелков не успевают строить бараки. Кроме того, французы набрали солдат и среди лесных дикарей. Эти настоящие людоеды — они молятся каким-то деревяшкам и пучкам соломы, грозятся выпустить кишки всем базингерам и не пропускают ни одну женщину, которая проходит мимо их лагеря. Еще губернатор щедро оплатил дружбу султана Гауранга и теперь имеет две тысячи отборных всадников и бесчисленные стада скота. Все это громадное воинство готовится двинуться вниз по Шари, чтобы снять блокаду с французских экспедиционных сил.

Вскоре донесения дозорных с боевых пирог подтвердили, что паровые канонерки идут по реке на север. Огнем своих пушек они прикрывают передовые отряды, которые внимательно осматривают все острова, холмы и заросли на берегах, не забывают заглянуть и на соседние протоки и озера. Остановить их движение невозможно, и они занимают одно прибрежное селение за другим.

Через несколько дней флотилия Жантийя появилась у стен Кусери.

Ночь на 22 апреля 1900 года навсегда запомнилась Дмитрию. Коптящее пламя светильников освещало лица десятка военачальников, собравшихся в шатре Раббеха. Говорили мало, всем было ясно, что произойдет на следующее утро.

— Барде, рассказывай, что тебе стало известно, — негромко приказал Раббех. — Говори подробно, мы не испугаемся.

Идрис перечислил все роты и отдельные команды алжирских и сенегальских стрелков, конголезских охотников, конников Гауранга и другие отряды союзных султанов. Признался, что знает о пушках, установленных на укреплениях Кусери, но не может точно сказать, сколько орудий находится на паровых катерах и буксируемых ими баржах. Добавил, что после того, как флотилия прибыла и силы Лами и Жантийя соединились, противник имеет в избытке и боеприпасы и продовольствие.

— Все ясно. — Эмир оставался спокоен. — У нас пять тысяч базингеров, но только половина из них имеет винтовки. Лами выставит не более двух тысяч, но его стрелки не будут жалеть патронов. Против наших трех пушек… Да! Именно трех! Твои самопалы, Меи Араду, годятся только для стрельбы в упор, у французов наберется два, а может быть и три десятка орудий. Сотни трусливых собак Гауранга и остальных трупоедов я не считаю. Их Лами выпустит, чтобы рубить головы тем, кто побежит с поля боя.

— Этого они не дождутся! — воскликнул Меи Араду. Все решительно его поддержали.

— Французы очень хотят, чтобы мы отступили от города, поэтому их будет легко выманить из-за укреплений, — продолжал эмир. — Мы сами приведем их в чистое поле. Наши мушкетеры атакуют первыми, а потом быстро отступят и подставят врага под винтовочный огонь базингеров, которые будут оставаться за палисадом. Тогда и все наши пушки вступят в дело. Вам понятно, как мы проведем этот бой? Действуя таким образом, раньше мы всегда побеждали.

Все военачальники согласно закивали головами. Кивнул и Дмитрий, хотя днем заспорил с эмиром, сказал, что нельзя все время побеждать с помощью одних и тех же тактических приемов. Предлагал ему оставить укрепление и отойти в саванну, подальше от пушек флотилии. Французы наверняка начнут преследование. Так пусть они удалятся от своих складов с запасами, растянут боевые порядки. Тогда их можно будет обойти, внезапно атаковать, а укрепления построить и в другом месте. Тем временем подойдут аламы Фадельалла и Наби.

Но Раббех возразил, что сыновья охраняют столицу и важные участки и переправы на берегах Шари и Логоне. Продвижение французов в глубь территории Борну вызовет смятение среди населения. Это скажется и на некоторых молодых базингерах, которые не выдержат и разбегутся по домам. Возможно, что некоторые султаны даже поднимут восстание и открыто перейдут на сторону врага.

— Но сейчас наши силы разрозненны, а Лами все свои отряды собрал в мощный кулак. Да и с пушками канонерок мы не сможем справиться, — настаивал Дмитрий.

— Успокойся. Помнишь, сколько мы положили их перед палисадами Куно? За этот год я хорошо понял характер французов. Они яростно идут в первую атаку, на врагов бросаются, как леопарды. Но если она не принесла успеха, их напор ослабевает. Я бы сказал, что они боятся крови, а это передается сенегальцам и остальным воинам. Поэтому мы должны выдержать первый удар, и сделать это легче под защитой палисада. Верю, что мои буйволы выстоят.

Спорить было бесполезно.

Когда наступило утро, Дмитрий находился на склоне холма, рядом с эмиром, и наблюдал начало сражения. Все начиналось так, как и задумал Раббех, но затем обстановка изменилась. Французы не послали своих бойцов на штурм палисада. Они не вышли на расчищенное пространство и, прикрываясь кустами, начали обход позиции. Одновременно паровые катера и баржи, с установленными на них орудиями, спустились вниз по течению, встали позади левого фланга Раббеха. Таким образом, она оказалась в «огневом мешке» и могла простреливаться с трех сторон.

В первую очередь, французские снаряды обрушились на позиции трех горных пушек. Их молодые расчеты успели сделать всего несколько выстрелов, но не выдержали поединка с несколькими батареями, огнем которых управляли кадровые офицеры-артиллеристы. Затем начался методический расстрел позиции Раббеха, продолжавшийся более двух часов. Разрывы фугасных снарядов швыряли вверх комья земли, обломки бревен палисада и тела его защитников. Их взрывы заглушали треск рвущейся в воздухе шрапнели, от которой невозможно было укрыться в неглубоких окопах. Засевшие в кустах стрелки с близкой дистанции палили без передышки и посылали десятки пуль в каждого, кто попадался им на глаза.

Когда обстрел прекратился, казалось, что на позиции базингеров никого не осталось в живых. Густые шеренги стрелков бодрым шагом двинулись к развалинам укреплений, но были встречены нестройными залпами и звонкими выстрелами уцелевших пушечек. Это было настолько неожиданно, что наступавшие остановились. Но решительные команды офицеров и сержантов, которые сами бросились вперед, быстро привели их в чувство. Атака возобновилась.

У разбитого палисада закипел рукопашный бой. Часть базингеров отошла на вторую линию обороны и укрылась за колючими изгородями соседней деревни. Некоторые из них засели в зернохранилищах, трехметровых сооружениях из обожженной глины, и в упор расстреливали нападавших. Все перемешались, и сражение разбилось на несколько отдельных схваток, управлять которыми было уже невозможно.

За тем, что творилось на левом фланге, Дмитрий наблюдал, сидя на разбитой пироге, вытащенной на берег. Шрапнельная пуля пробила ему плечо, и теперь правая рука повисла как плеть. Опытный воин Меи Араду быстро наложил плотную повязку и помог спуститься с холма в это не сильно простреливаемое место. Пообещал, что пришлет людей, которые отведут его подальше от поля боя. Но никто не пришел, и Дмитрий понял, что нужно выбираться самому. От боли и потери крови кружилась голова, но он уже почти добрался до задних ворот укрепления, когда увидел, что базингеры бегут.

Значит, плена не миновать.

Морщась от боли, стянул с себя ремень, на котором висели кобуры с наганами и полевая сумка. Бросил их в коричневые волны водоворота, крутившегося у прибрежных камней. Кое-как доковылял до разбитой пироги и без сил опустился на нее.

— Смотри, еще один сидит на берегу! — раздался близкий возглас.

— Сапоги на нем хорошие, — откликнулся кто-то.

Словно в тумане, Дмитрий различал то, что происходит вокруг. Заметил желто-красное шитье на голубых куртках подошедших людей. Отлегло от сердца — это алжирские стрелки. Не лесные охотники за черепами, которые не признают ни Христа, ни Мухаммеда.

— Аллах акбар! Да здравствует Франция! — поднял левую руку, покаазывая, что в ней нет оружия. — Я английский торговец, отведите меня к своему начальнику.

— Ты из людей Раббеха?

— Базингеры разграбили мою лодку с товаром, а ваша шрапнель залетела и сюда. Остался жив по милости Всевышнего.

— Смотри, он весь в крови.

— Одет, как купец. Думаю, не врет.

— Правоверные, я заплачу вам, а начальник наградит.

Но разговора с командиром алжирцев не получилось. Лейтенант, с головой, повязанной окровавленным бинтом, и бурым от пыли и порохового дыма лицом, раздраженно отмахнулся от пленного.

— Отведи его к полковнику! — приказал он одному из стрелков. — Остальным занять оборону! Эти конголезские дикари занялись грабежом, а базингеры опять контратакуют. Пушку сюда! Встретим их картечью!

Опираясь на руку стрелка, Дмитрий с большим трудом дошел до группы французских офицеров. Здесь невысокий худощавый капитан бросил на него профессиональный взгляд и без лишней суеты обследовал карманы. Обнаружив лекарства в упаковке английских фирм, изданный в Лондоне календарь и другую мелочь, он попросил показать ему и наручные часы. После этого удовлетворенно усмехнулся.

— Прошу вас подкрепиться, сэр, — сказал он на отличном английском и протянул фляжку. — Это добрый старый коньяк с берегов Луары. Когда вы в последний раз встречались с майором Мак-Клинтоком?

— Спасибо за угощение. Но вы, капитан, меня с кем-то путаете. Я простой торговец, а из военных людей имел дело только с обер-лейтенантом фон дер Бемом.

— Эй, Лами, послушай! Кажется, мы напали и на немецкий след!

Окруженный офицерами полковник с интересом взглянул на Дмитрия, хотел что-то сказать. Но тут раздался оглушительный залп, и толпа базингеров выскочила из-за разрушенного палисада. Впереди всех, с саблей в руке, бежал Раббех.

Угощавший Дмитрия коньяком капитан схватился за грудь и рухнул на землю. Рядом повалилось еще несколько человек. Стрелок, на которого опирался Дмитрий, упал на него.

— Резерв, в атаку! — раздалась команда Лами.

Стрельба и рубка продолжались недолго, и, когда все стихло, Дмитрий попытался подняться. Но выбраться из-под убитого стрелка не хватало сил. На помощь пришел один из штабных сержантов.

— О месье, вам крупно повезло. Они напали внезапно и чуть не вырезали весь штаб, — сообщил он, принимая Дмитрия за одного из колониальных чиновников. — Говорят, среди нападавших был сам Раббех. Сейчас его ищут. О! Вы ранены!

— Помоги мне дойти до врача. Видишь, в руке у капитана часы? Я хотел подарить их ему, но теперь они твои.

— Спасибо, месье. Вы очень добры, я помогу вам… Смотрите, они нашли кого-то. Подождите меня здесь!

Бой еще продолжался, и в воздухе то и дело свистели пули, раздавались пушечные выстрелы. Но несколько офицеров и сенегальцев не обращали на это внимания и быстро обследовали заваленное трупами пространство возле остатков палисада. Их возглавлял полковник Лами. В некоторых местах он останавливался, о чем-то советовался со своими подчиненными и продолжал поиски. Шедшие за ним стрелки действовали без колебаний, всем лежавшим на земле, на ком были надеты кольчуги или нашиты алые нашивки младших командиров, они разбивали прикладами черепа.

Наблюдавшего эту картину Дмитрия замутило. Он наклонился и отстегнул фляжку с пояса капитана. Сделал долгий глоток. Отвернулся и увидел другую картину, от которой перехватило дыхание.

Шагах в двадцати от него на земле сидел эмир Борну Раббех ибн Файдулла. Лицо залито кровью, но взгляд спокоен. Осматривается вокруг, даже пытается встать на ноги. Лучи солнца играют на его начищенном шлеме.

— Раббех! Вон он! Это Раббех! — сразу же раздалось несколько голосов.

К эмиру со всех сторон бросились стрелки, но их остановил окрик полковника. Лами подошел к своему поверженному врагу и долго рассматривал его.

— Ты Раббех? — наконец спросил он. — Раббех?

Эмир молча кивнул и улыбнулся. В его руке сверкнул никелированный браунинг. В шуме боя выстрелов не было слышно. Лами повалился навзничь.

Стрелки палили в Раббеха до тех пор, пока их не остановили офицеры. Вскоре отрубленная голова эмира Борну была насажена на копье и выставлена на вершине холма.

На Дмитрия никто не обращал внимания, и он медленно побрел прочь, лихорадочно соображая, как подальше убраться от этого места и не нарваться на шальную пулю. Новая вспышка стрельбы, крики ужаса и разбегающиеся во все стороны люди заставили его остановиться. Надо было срочно найти где-то укрытие.

Голые всадники на неоседланных конях мчались по полю. Они молча перемахивали через кучи трупов и воронки от снарядов, не обращали внимания на выстрелы и лишь метали дротики в тех, кто оказывался на их пути. Что-то черно-желтое, словно крылья стервятников, взлетало за плечами каждого из них, а звериный оскал зубов и огромные белки глаз внушали ужас. Словно лица задушенных людей.

— Мертвое воинство!

— Мстители предков!

— Духи павших! — кричали вокруг.

Чьи-то сильные руки грубо схватили Дмитрия и бросили поперек конской спины. Страшная боль оглушила его, и свет солнца потух.

Сознание возвращалось медленно, болело все тело. Кто-то лил на лицо холодную воду и что-то говорил. Дмитрий открыл глаза и увидел над собой знакомый шрам и веселую улыбку Айчака.

— Очнись, галадима! Всеблагой Вака позаботился о тебе и на этот раз. Легко отделался — пробито плечо, да ногу прострелили. Это когда нам стреляли вдогонку. От таких ран не умирают.

— Оставь его в покое, — над Дмитрием склонился Меи Араду. — Альхаджи, выпей этот настой, и боль утихнет. Я сам осмотрю твои раны. Мы, кузнецы, имеем дело с железом и огнем, если бы не умели врачевать, то давно бы все погибли.

— Да он просто пьян, — рассмеялся Айчак. — От него несет хмельным, как от жеребцов фити. Они их с ночи пивом поили, поэтому так и промчались через все французское войско!

— Это я во всем виноват. Людей за тобой послал и думал, что они тебя вынесут из боя. А их всех снарядом накрыло. Когда мы отошли, кто-то из раненых мне сказал, что видел, как стрелки ведут тебя к французам. Тут Раббех повел базингеров в атаку, а следом подоспел Айчак со всадниками фити.

— Как только понял, что ты можешь попасть в плен, бросился на выручку. Там такая свалка была! Французы возле пушек попрятались, ни на шаг от них не отходили, а наши чернокожие резались друг с другом, да грабили все, что попадалось под руку. Но для меня разобраться во всем этом было не труднее, чем в шахматной игре.

— Убили Раббеха.

— Видел. Его голову выставили на холме.

— Дикий у нас народ. Считает, что если убили вождя, то все войско потерпело поражение, — заметил Меи Араду. — У других нет такого обычая.

— Но Раббех убил Лами, — сказал Дмитрий. После питья прибавилось сил и боль утихла. Его рассказ о смерти французского главнокомандующего все выслушали очень внимательно. Юноши фити, на плечах которых были накинуты гривастые шкуры львов, восхищенно щелкали языками и похлопывали в ладоши

— Раббех был воином и умер достойно! Аллах наградил его — позволил лично убить вражеского вождя.

— Теперь мне понятно, почему французы нас не преследуют, — произнес Айчак. — Они приводят в порядок свои части, хоронят убитых.

— Откуда здесь появились фити?

— Эмир Лере прислал их для твоей охраны. Но по дороге Фадельалла перехватил этих молодцов и послал в дозор. Поэтому они и опоздали к началу боя. Сам же он идет сюда и возглавит наше войско. Французам рано праздновать победу — большинство аламов сохранили свою силу. Ну а тебя вместе с другими ранеными отправят в Дикву.