В. В. Лаптухин 26 страница

— Все в порядке, — произнес поднявшийся на крышу Хасан. — Голубь улетел, а через некоторое время, для верности, пошлем и второго. Смотришь на их работу? Каждая такая яма, глубиной в два человеческих роста, кормит целую семью… Да что с тобой? Почему такой грустный?

— Когда уедем отсюда?

— Понимаю, хочешь скорее вернуться в Дикву.

— Беспокоюсь за Амину, ей скоро рожать. Надо бы послать весточку.

— Забудь об этом, мы еще не так далеко ушли от Данкори. Сам говорил, что надо не вспоминать о том, что там произошло. Но другие очень желают узнать подробности. Хочешь, чтобы вслед за твоим посланцем к дочери эмира Лере пришли незваные гости?

— Думаешь…

— Не думаю, а знаю. Хозяин предупредил, что по нашему следу уже идут любопытные. За их сведения и наши головы могут хорошо заплатишь. О себе дашь весть, когда будем на земле Борну, в полной безопасности. А сейчас зайдем к одному арабскому купцу. Недавно он привез из Триполи хороший товар, но сейчас решил оставить Кацину и все распродает довольно дешево.

— И ему здесь не нравится?

— Пойдем-пойдем. Уезжаем завтра на рассвете.

Купец встретил старичка-хозяина как родного отца, а его гостей словно долгожданных благодетелей. Усадил их на диван в своей небольшой лавке, велел подать кофе и халву. Был он невысок ростом и в меру упитан, глаза, щеки, животик — все круглое. Шариком катался вокруг покупателей, ловко раскладывал товар и непрерывно болтал.

— Уважаемые, для вас есть одежда на любой вкус! Товар Ассада ибн Рашида везде знают. Мой дед торговал в Алжире, а отец в Тунисе. В Кацину я привез самое лучшее, все пошитое по последним образцам, полученным из Стамбула. Шелк индийский, тесьма из Италии, пуговицы немецкого серебра! Обратите внимание на этот халат. Точно такой носит сам турецкий султан!

— Нам покажи что-нибудь попроще, — ответил Дмитрий, отодвигая алый шелковый халат, сплошь затканный золотой нитью. — Видишь сам, мы в походе и совсем поизносились.

— Ты халат яриме[28] предложи, — посоветовал Хасан. — Говорят, ему скоро садиться на отцовский престол. Так что такое роскошное одеяние как раз и пригодится.

— Он у меня уже много вещей купил, только денег не заплатил. Грозил, что заберет и остальное.

— Ничего, ты торговец изворотливый, и на берегу реки сумеешь воду продать!

— Ярима у нас с норовом, — вздохнул старичок-хозяин. — Молодой, но такой гордый, что с простыми людьми в разговор не вступает. Только приказы отдает, кого выпороть, кого под замок. Денег никому не платит, все берет даром.

Пока выбирали одежду, прошло много времени. Да тут еще и Хасан не утерпел и заспорил о цене. Вошел в такой азарт, что начал осуждать всех торговцев за корысть и желание получить прибыль.

— Уважаемый, ты, видно, забыл пословицу — «Прибыль получают и в Мекке», — возразил купец. — Поторгуемся, я готов уступить…

— Скинь треть цены и плати, — приказал Дмитрий. — Нам давно пора ехать. Смотри, еще покупатели появились.

— Ох, да это же ярима с друзьями!

Наследник эмира Кацины не вышел ростом. На нем был одет просторный синий плащ, обильно расшитый серебряной бахромой, и сандали, украшенные страусиными перьями. Огромный тюрбан из белой кисеи венчал небольшую фигурку, а его конец закрывал нижнюю часть лица. Маленькие глазки наследника быстро осмотрели лавку и всех находившихся в ней. Задержались на алом халате и кожанкой сумке с талерами в руках Хасана.

— Эй, купец! Ты нарушил мой приказ и не заплатил за охрану товара!

— Уважаемый господин и повелитель! Платил страже у ворот, старосте на рынке и дворцовому казначею. Все сборы, какие они потребовали. Не забыл и о подарках!

— Ты презренный торгаш и для тебя важна только выгода! — наследник повысил голос так, чтобы его могли слышать и за стенами лавки. — Мы, государи, дожны заботиться о благе всего народа. Ты слышал о том, что французы приблизились к стенам Кацины, а мои витязи их разгромили! Перебили всех до одного, никого не пощадили! Каждый из моих богатырей одной рукой ломает пять копий и без промаха стреляет в цель. Их доблесть поэты Кацины воспевают в стихах. Воины охраняют город и тебя, жалкий купец, но им нужны мясо в котлах и порох в ружьях. Поэтому — плати! Так я говорю?

Двое придворных, которые смогли втиснуться в лавку вслед за наследником, склонились в глубоком поклоне. Остальные, что толпились на улице, разразились приветственными криками:

— Ярима, ты наша опора!

— Ты рвешь горло врагам, как похлебка из табака и каша из перца!

— Непобедимый лев саванны!

— Этот золотой халат и все твои товары я беру в залог. Получишь их, когда заплатишь налог на охрану, — решил ярима. — Этих двух оборванцев запереть в тюремной башне, с ними разберусь позднее.

— Говорят, что в Кацине каждый гость может рассчитывать на вежливое обращение, — заметил Хасан. — Тем более галадима.

— Ха! Галадима перед эмиром, как муравей перед слоном! — рассмеялся наследник эмира.

— Каждый хозяин в своем доме, — хихикнул один из придворных. — Скала на дне реки не боится грозовой тучи!

— В чужом городе и бык не сильнее зайца! — поспешил добавить второй.

— Но по воле Аллаха и собака может оказаться в зубах у зайца! — возразил Хасан.

Но тут не выдержал Дмитрий. Дело принимало скверный оборот, и никакое красноречие уже не могло спасти положения. Надо было действовать быстро и решительно.

— Я Альхаджи Муса, галадима эмира Раббеха. Мой алам стоит на реке Гада, в одном переходе от города. Идем в Зиндер, чтобы наказать изменников.

— В Кацине я хозяин! — возразил ярима. — Поэтому…

Но Дмитрий не дал ему договорить. Распахнул свой драный халат, так что стал виден широкий офицерский ремень французского образца с двумя наганами в кобурах, и обнажил исполосованную плетью Мишо спину.

— Смотри! Так Раббех наказывает за самые маленькие ошибки. Слышал о его палаче Суруру? Хочешь с ним встретиться? Или забыл, что раньше Кацина платила дань Борну?

— И солью, и золотом, и по сотне отборных рабов каждый год! — тут же уточнил Хасан.

Конец тюрбана соскользнул с лица наследника, и открылись нервно вздрагивающие губы. Трудно сказать, что произвело на него самое сильное впечатление — вороненая сталь наганов или еще гноившиеся рубцы на спине, но из попытки сказать что-то в ответ ничего не получилось. Послышалось лишь постукивание зубов и какой-то хрип.

— Хочешь, устроим состязание и мои головорезы встретятся с твоими богатырями? — Дмитрий заговорил спокойно, почти ласково. — Вот когда все поэты Кацины хорошо заработают на похоронных плачах. Не хочешь? Тогда возьми этот шитый золотом халат, такой же, как у турецкого султана. От имени эмира Раббеха я дарю его тебе. И пусть больше никто не смеет притеснять купца Ассада ибн Рашида, он мой земляк. Прощай, ярима!

После ухода наследника в лавке некоторое время царила тишина, а потом купец разразился потоком восторженных слов. Казалось, его благодарностям, заверениям в искренней дружбе, клятвам в любви и пожеланиям здоровья, удачи и всех благ на земле не будет конца. Тем не менее такое восторженное состояние не помешало ему принять от Хасана плату и быстро пересчитать талеры.

Когда в задней комнате лавки покупатели переодевались, Ассад наклонился к уху Дмитрия и, делая вид, что поправляет на нем одежду, прошептал:

— В Алжире готовится новая французская колонна. В поход идут три сотни стрелков с пушками, начальник у них полковник Лами. Пойдут через Сахару прямо к озеру Чад.

— Не врешь?

— Мой брат продавал им верблюдов и корм.

— Спасибо, Ассад. Извини меня, но деньги за халат пришлю тебе позднее.

— Ой, не надо! После того, как этот щенок и его прихлебатели узнали, что галадима Борну мой земляк, я здесь получу тройную прибыль. А можно я назовусь еще и твоим родственником?

— Ладно. Можешь сказать, что мы женаты на родных сестрах.

— О, благодетель! Прошу тебя, возьми в дорогу мою скромную благодарность!

— Спасибо, но не сейчас. — Дмитрий вернул тяжелый мешочек, как бы случайно оказавшийся в кармане его новой рубахи. Выплатить долю посреднику при удачной сделке, это святая обязанность хозяина товара. Но об этом договариваются заранее. Должностному лицу, такому, как галадима, не пристало мелочиться. Тем не менее нельзя обидеть купца высокомерным отказом. — Мы расплатимся при новой встрече, уважаемый Ассад.

Вместе с Хасаном поспешил в дом старичка, чтобы лично проверить, все ли готово к дальней дороге. На улице их обогнала странная процессия. Впереди бежали глашатаи, били в маленькие гонги и кричали:

— Лев Кацины в пути! Дорогу яриме!

Следом скакало несколько всадников в кольчугах. Они потрясали копьями и древками били всех, кто не успевал посторониться. Пышно разодетые придворные гарцевали на сытых конях в окружении музыкантов и певцов, дружно возглашавших славу яриме.

За ними следовал и сам наследник. Он уже успел облачиться в подаренный халат, шитье которого ослепительно сверкало на солнце, и сидел верхом на рослом полуобнаженном мужчине. В рот ему были вложены удила богато украшенной уздечки, а на плечах одето седло. Ярима поминутно то хлестал его плетью, то резко осаживал, натянув поводья. Кровь, алая, как шелк халата, обильно текла по лицу и всему телу несчастного.

— Это последняя прихоть нашего наследника, — тихо произнес старичок, когда вся процессия проследовала мимо. — Теперь он не желает ездить ни на лошадях, ни на верблюдах. Каждый день, перед торжественным объездом города, к нему приводят кого-нибудь и надевают седло и уздечку. После такой скачки многие становятся калеками, а иные и умирают.

— Старый эмир знает об этом?

— Советники докладывали ему, просили брать под седло только рабов и преступников, а горожан оставить в покое. Ведь ярима седлает только самых рослых и крепких, лучших работников. Сам-то он ростом не вышел, завидует им.

— Что же ответил старик?

— Сказал, что сын еще молод, когда подрастет, то перестанет. Добавил, что такие скачки отличный способ наказания всех недовольных и строптивых.

— Много таких в городе?

— Время тревожное, никто не знает, как будем жить дальше. Со всех сторон приходят вести о наступлении белых людей, а наши эмиры только ссорятся друг с другом. У них теперь ни силы, ни власти, одна болтовня. Люди же все это видят и понимают. Мы живем-то не в глухом лесу, а на большой торговой дороге.

В доме все уже было готово к отъезду, но у ворот еще толпился народ, наблюдавший за шествием яримы и его свиты. Мужчина, на котором ехал наследник эмира, рухнул бездыханным у квартала красильщиков, и теперь слуги поспешно искали новую жертву.

Скоро они привели высокого и мускулистого парня, угрюмо смотревшего по сторонам. Староста красильщиков начал просить, чтобы его избавили от такой повинности, хвалил как умелого мастера. Упомянул о выкупе, но когда сказал, что парень совсем недавно женился, то ярима нетерпеливо топнул ногой и приказал седлать быстрее. Стражники отшвырнули старосту.

Под звуки музыки и хвалебные крики свиты процессия тронулась в путь, но ушла совсем недалеко. Парень, как норовистый конь, шарахнулся в сторону от дороги.

— Крепче держись, наш лев! — кричали придворные. — Плетью его, плетью! Дай ему удила!

Но эти крики сменились воплями ужаса, когда все увидели, что ярима приближается к красильным ямам. Именно к той, из которой все еще валил дым. Стражники поняли угрозу и бросились наперерез, но запутались среди длинных кусков материи, развешанных для просушки. Парень оказался быстрее. Он крепко держал за ноги отчаянно вопившего наследника и ловко уворачивался от погони. На краю дымящейся ямы остановился и крикнул во весь голос.

— Люди, прощайте! Живите свободно!

С наследником эмира на плечах он прыгнул в раскаленную яму, и столб искр высоко взметнулся над ними.

Стражники бросились к колодцу, принялись заливать огонь в яме, но никто из них не попытался спуститься вниз и вытащить своего хозяина. Вскоре его отчаянный визг смолк, и из ямы лишь валил пар. Потрясенные случившимся люди поспешно расходились по домам. Многие не скрывали слез.

— Жалко парня, — покачал головой хозяин дома. — Добрый был, ласковый и приветливый, но молчать не умел. Все о справедливости говорил.

— Вот поэтому его и оседлали, — заключил Хасан. — Как его звали?

— Маммаду, по прозвищу Черный Боб. Он всегда был перемазан краской.

Дмитрий молчал. Все случившееся только усилило его дурные предчувствия.

Но оказалось, что в Дикве не было никаких оснований для беспокойства. Когда поздно ночью Дмитрий подъехал к дому, в воротах его встретил улыбающийся Ахмед. Зажег светильник, проводил в покои, доложил, что в хозяйстве все в полном порядке. Понизив голос, добавил, что все три супруги господина благополучно забеременели и теперь за их здоровьем он следит особенно внимательно. Ежедневно греют воду и купают их в настое из целебных трав, а в пишу добавляют полезные корешки и золу некоторых растений. Три опытных женщины приставлены к женам, круглосуточно не отходят от них ни на шаг, следят, чтобы они не скакали и не резвились, случайно не сбросили плод. От эмира Лере прискакал гонец и поведал, что Амина здорова и также находится под неусыпным наблюдением своих мамок и нянек.

Потом Ахмед перешел к хозяйственным делам. Кратко сообщил, что в этом году урожай уродился на славу, лишнее зерно удалось выгодно продать и полностью расплатиться со всеми долгами. Отучил попрошайничать родню, сказал им, что перед рождением детей хозяину надо попридержать деньги. На отказ многие обиделись, ругались и грозили пожаловаться галадиме, когда он вернется.

— Господин, после вечернего купания твои жены спят, но если пожелаешь взглянуть на них, то можно и разбудить, — предложил евнух в конце своего доклада.

— Не надо их будить, — ответил Дмитрий. — Ты все сделал правильно, а с родней я сам разберусь. Какие новости во дворце?

— Хаким здоров и просил передать, чтобы ты побывал у него. Он помирился со своим сыном Наби и очень доволен, что у Фадельалла родилась дочь. Так что теперь у нашего хакима есть внучка. Ну а Авва так взнуздала своего Умара, что он боится нос показать в покои остальных своих жен. Старик Бабикар надумал еще раз жениться, только у него с молодой женой ничего не получается…

— Ладно, об этом расскажешь потом. Что в городе?

— Собираются строить новую мечеть возле главной площади, налоги собраны вовремя и цены на базаре немного понизились. Да! Хаким приказал чеканить золотые монеты. Пока они точь-в-точь, как старинные марокканские динары, но скоро он собирается начать выпуск собственных денег. Все купцы весьма одобрительно отзываются об этом. Говорят, что теперь на рынки Борну хлынут товары со всего света!

— Спасибо, я все понял. Сейчас пойду засну. Но прежде взгляни на мою спину, рубцы что-то плохо подживают.

Ранним утром Дмитрий уже был во дворце, но разговор с Раббехом получился странным. Чувствовалось, что о многих подробностях случившегося в Данкори он уже знает. Тем не менее похвалил за отлично проведенную операцию и еще раз посоветовал держать язык за зубами, а потом перечислил сколько денег и какое имущество он жалует своему галадиме за верную службу. Внимательно выслушал известие о том, что на юге Алжира формируется новая французская колонна под командованием полковника Лами.

— Пусть идут, — усмехнулся Раббех. — Сахара большая, может быть, где-нибудь сгинут в пути. Ты, Альхаджи Муса, сходи к мистеру Кейнсону. Он недавно вернулся из Лагоса, привез новые лекарства. Подлечись, мне что-то не нравится твой вид. Надо тебе отдохнуть.

— Нельзя ли мне съездить к эмиру Лере?

— Нет, оставайся в Дикве. А что, понравились те края? Был в Кано?

— Большой город, не думал, что такой может существовать посреди африканской саванны.

— Ха! Несравненный Кано! Раньше в нем одних только тканей собственного производства продавали на триста миллионов каури в год. Говорят, сейчас получают еще больше. Вот бы сделать его провинцией Борну. Тогда бы никому и в голову не пришло посылать военные колонны в наши края. Недавно мне Менелик написал, что теперь европейские посольства и торговые миссии весьма скромно ведут себя в Аддис-Абебе, не пытаются ссориться с властями и признают, что выгода от торговли должна быть взаимной.

— Кано без боя не овладеть. Да и англичане уже считают его частью своей колонии.

— Знаю. Газеты теперь мне читают регулярно. Но с англичанами можно договориться. Думаю, не пора ли последовать примеру эфиопского негуса и послать своих послов в Англию, Россию и другие страны. Не хочу я больше воевать… Ладно, иди отдыхай.

Из дворца Дмитрий шел задумавшись, едва отвечал на приветствия встречных. Из памяти не шли слова Раббеха. Конечно, старый авантюрист будет до конца отстаивать свои завоевания. Собственную власть и независимость Борну он не отдаст, но хватит ли сил для борьбы. Можно расправиться с одной колонной, затем и с другой, а что потом? Военное поражение и жизнь под властью одуревших от крови и жары иностранных офицеров и чиновников. Есть один выход — пойти на компромисс. Но хватит ли для этого у Раббеха умения? И главное — времени… И как поступать самому? Особенно после всего того, что случилось во французском лагере.

По дороге к дому ноги сами занесли в магазинчик Королевской компании Нигер, что расположился недалеко от главной площади столицы. Вывески на нем не было, чтобы не дразнить тех, кто сохранял верность традициям и косо смотрел на иноземные новшества. Но люди более широких взглядов хорошо знали сюда дорогу. В небольшом полутемном торговом зале, освещавшемся лишь светом, падавшим из двух узких оконных проемов, предусмотрительно забранных железными решетками, восседал за конторкой мистер Кейнсон. После конной прогулки по саванне он совсем не изменился. Как ни в чем не бывало щелкал на счетах, подписывал какие-то бумажки, а потом накалывал их на вбитый в стену гвоздь. Да еще успевал следить за приказчиками, которые суетились с покупателями.

Увидев вошедшего Дмитрия, англичанин приветливо улыбнулся и отодвинул бумаги.

— Как поживаете, Альхаджи Муса? Что нового? В каких краях побывали?

— Отвез старшую жену к отцу. Все хорошо, но в горах Джоса дуют такие холодные ветры, что почти все время пришлось сидеть у костра.

— О, огонь великое благо! Он согревает человека, помогает наполнить его желудок, очищает душу от лишних забот. Воистину, он обращает зло в пепел.

— Это правда. Хорошо сидеть у огня и знать, что все заботы умчатся, как дым, — согласился Дмитрий. Значит, Хасан уже успел доложить англичанину, что все бумаги, которые тот передал Вулэ, уже уничтожены. Ну и напарник! Сколько же у него хозяев? Или он использует их всех только в собственных интересах?

— Именно, как дым! Чем могу быть полезен?

— Близится сезон дождей, а мой запас хинина и других лекарств подошел к концу. Говорят, вы недавно вернулись с юга и привезли новые товары. В том числе и лекарства. — Дмитрий улыбнулся как можно простодушнее и с невинной улыбкой спросил: — Кстати, что нового в Лагосе?

— О, Лагос процветает! — мистер Кейнсон откровенно подмигнул. — Дела там идут отлично. Оборудование порта завершилось, и теперь в него могут заходить крупные морские суда. Начали строить железную дорогу, которая со временем протянется до северных хаусанских городов, а количество пароходов на Нигере и Бенуэ достигло пятидесяти. В городе полным ходом строятся каменные дома, банки и магазины, начали выходить газеты. После того, как разгромили воинство правителя Бенина, в дельте Нигера наведен полный порядок. По производству пальмового масла этот район занял первое место в мире, и без его поставок химические заводы Европы уже просто не могут существовать. Вывоз каучука вырос в восемьдесят раз! Причем прибыль получает не только наша компания, но и арабские торговцы — посредники и вожди местных племен, которые занялись выращиванием тропических культур и заготовками ценной древесины.

— Приятно слышать хорошие вести.

— А что гнетет вас, мой друг?

— Устал. Видимо, слишком долго живу в жарком климате.

— Сейчас подготовлю лекарства. Принимайте их регулярно и ни о чем не беспокойтесь. Прогресс и процветание придут и на берега Чада. В лондонском Сити очень заинтересованы в этом и приложат все усилия для того, чтобы какие-то глупые параграфы пыльных договоров не помешали завершить такое выгодное предприятие.

С пакетом лекарств Дмитрий вернулся домой, где с радостным шумом был встречен всеми его обитателями. Ахмед, все три жены, слуги и служанки бурно приветствовали своего господина и готовы были выполнить все его желания. После того как завершилось изъявление чувств и Дмитрий всех похвалил и сказал полагающееся милостивое хозяйское слово, все занялись своими обычными делами, а он отправился отдохнуть.

Но прошло совсем немного времени и в дверь его спальни тихонько постучали. С глубоким поклоном Ахмед протянул небольшую плоскую коробку, обшитую грубой тканью и перетянутую шнуром, на котором висела печать одного из известных в Триполи торговых домов.

— Господин, только сейчас это принесли тебе из дворца. Посыльный сказал, что коробка получена вместе с другими грузами для хакима. Еще он передал, что хаким просит тебя никуда не отлучаться из дома.

В коробке оказалась аккуратно свернутая безрукавка, какие носят в Александрии солидные купцы, и богато расшитая феска. При внимательном осмотре под шелковой подкладкой безрукавки обнаружилась узкая полоска бумаги, исписанная крохотными цифрами. Из шкафчика в стене пришлось доставать басни Крылова. Но после первых же расшифрованных строк, что-то стукнуло в затылке и какой-то кусок мяса задергался под ребрами.

Новости были краткими и неожиданными. В питерских канцеляриях решили свернуть операцию. Объяснили, что «заинтересованные стороны» достигли соглашения и обстановка в регионе теперь «не требует внимания». Следовательно, информация больше не нужна, а агенту «надлежит вернуться к прежнему месту службы и представить отчет о проделанной работе». Старательный канцелярист указал и срок возвращения — до 1 января 1900 года!

Вот она, истинно «штабная культура». Главное, чтобы все бумаги были в ажуре, а номера входящих и исходящих соответствовали друг другу и не вызывали никаких сомнений. Где находится человек, в Костроме или Дикве, не имеет разницы. Командуют, а сами за все это время денег не прислали ни копейки. Ведь кормлюсь тем, что сам добываю. Ну да об этом потом. Но как выбраться отсюда? Просить у Раббеха отпускное свидетельство, а у Идриса взять ссуду для найма верблюдов до Триполи?

А почему бы и не попросить? Год службы в Борну уже подошел к концу, все, о чем договорились, исполнено. Даже с лихвой! Сейчас кругом тишина и мир, самое время собираться домой. Тем более что сегодня утром сам Раббех упомянул о своем желании направить посольство в Россию. Как обычно, он поинтересуется, какие новости содержатся в послании из Триполи. Поэтому эту полоску бумаги надо сжечь, а ее содержание изложить как-нибудь помягче. Конечно, прядется признаться, что отзывают домой, но добавить, что и ему пора писать послание в Санкт-Петербург. Наверное, в свое время и поручик Машков имел подобную беседу с эфиопским негусом, а потом доставил его письмо российскому императору.

Жен и домашних, конечно, придется оставить. Но вот как быть с Аминой? Пожили совсем немного, а вот расставаться жаль. Взять ее с собой в Россию? Или позднее самому вернуться сюда? А что если прямо сейчас ускакать к ней! Эх, да ведь хаким велел оставаться в Дикве. Стража дальше городских ворот и не пустит.

Что это? Арест? Ну и дела! Попался, как волк на псарне, о котором написал дедушка Крылов. Но не надо спешить, надо обдумать все хорошенько. Сейчас все кругом выглядит слишком уж спокойно и благополучно. Но сам-то понимаешь, что так быть не должно. Поэтому который день что-то томит душу, не дает покоя.

В таких раздумьях и сомнениях прошло три дня. Сидел дома, ел, спал, а потом уже начал злиться. Но на четвертый день рано утром приехал Идрис. Сопровождавшие его всадники встали за воротами, а сам он уселся в комнате для гостей и жевал орехи кола. Для приличия вел пустой разговор, расспрашивал о здоровье и домашних делах. Наконец громко объявил, что приглашает Дмитрия поохотиться на ближних озерах. Выезжать следует немедленно.

Когда выехали из города, то свернули совсем в другую сторону, а Идрис велел всадникам приотстать и мрачно сообщил:

— Французы наступают с юга, их отряд вышел на берега Шари.

Странно, но это сообщение не вызвало у Дмитрия волнения. Разом все слухи, обрывки новостей, намеки и догадки встали на свои места в единой картине. Обстановка прояснилась, и теперь надо было действовать.

— Это война? — спросил, чтобы окончательно внести ясность.

— Еще не знаю, но думаю, что еще хуже. Это измена.

— Объясни.

— Сейчас едем в мой загородный дом, там поможешь допросить французского купца. Мне достался молодой переводчик, он еще слаб в языке. Его старший находится сейчас во дворце при хакиме, где много чутких ушей и любопытных глаз. К нашему расследованию нельзя раньше времени привлекать внимание, оно не требует огласки. Лишний шум может все испортить. Хотя боюсь, что ты прав, к. нам пришла война.

— Все к тому шло. Просто сами себе не хотели в этом признаться, мучились догадками и предчувствиями.

— Так ведь на нашей работе о многом приходится узнавать и многое решать, а меч власти тяжел. Ошибаться нельзя, этого не простят ни люди, ни Всевышний.

Француз сидел прямо на земле, в углу небольшого двора. Сжался в комок, так что трудно было судить о его росте и внешности. Весь он был какой-то серый, мятый полотняный костюм и лицо были одного цвета. Выделялись только глаза — белые и круглые. Перед ним стоял обнаженный до пояса мускулистый гигант и вытирал о штаны кривой нож. Посредине двора вздрагивала бесформенная куча кровоточащего мяса.

— Где переводчик?! — крикнул Идрис.

— Не выдержал, пошел поспать, — ответил верзила, и сплюнул оранжевую жвачку ореха кола. — Который день ведем допросы без перерыва. Если бы не орехи, я бы тоже…

— Это что такое?

— Когда переводчик ушел, француз начал что-то кричать, на меня махал руками. Но мы его и пальцем не тронули, просто с одного из его гребцов я заживо снял кожу. Теперь они оба молчат.

— Отойди! — приказал Дмитрий. Быстро подошел к серому господину, положил ему руку на плечо.

— Успокойтесь, месье. Вам ничто не угрожает, пойдемте со мной. Идрис, вели подать кофе.

Слуги подхватили француза, отнесли в одну из внутренних комнат. Сам он передвигаться не мог, руки и ноги волочились по земле. Казалось, что все его тело лишилось костей.

— Нельзя так обращаться с людьми, — сердито бросил Дмитрий. — Он же от испуга может совсем лишиться дара речи или просто сойдет с ума.

— Это Раббех чуть не лишился дара речи, когда узнал об этом купце. А потом мне чудом удалось сохранить на плечах собственную голову.

— Так что же случилось?

— Пока мы возились с Хайяту и султаном Сокото, а ты сражался в горах Мандара, французы побывали на озере Чад!

— Ну и что из этого? Озеро уже посетили многие европейцы.

— Это были путешественники или купцы и с ними всегда находились наши люди. На этот раз какой-то французский офицер на огненной лодке тайно прошел по реке Шари до Чада, а потом вернулся обратно на юг.

— Каким же образом он мог незаметно проплыть на пароходе? У того же машина стучит на всю округу и дым валит столбом.

— Это места дикие, и живут там мелкие племена рыбаков, которые платят дань султану Гаурангу. Среди них француз и нашел проводников, указавших путь среди многочисленных островов и проток. Говорят, что судно у него было маленькое и по ночам мимо селений рыбаки тащили его своими пирогами. Ясно, что султан знал об этом.

— Тот самый Гауранг, что клялся в верности хакиму?

— Он же обещал послать своих дозорных на юг, чтобы они следили за французами на берегах Конго, и согласился на строительство нашей крепости у местечка Кусери, где сливаются Шари и Логоне.

— А этот купец в чем виноват?

— Он недавно объявился возле Кусери. Приплыл с юга на железной лодке, которую можно разбирать на части. На базаре расспрашивал, где какой товар продается, справлялся о запасах зерна и сушеной рыбы. Но когда завел речь о числе базингеров и пушек в крепости, староста рынка заподозрил неладное и дал нам знать. Француза схватили, но переводчик бежал, а гребцы с его лодки только и могли сказать, что их послал с купцом этот сын свиньи и обезьяны, султан Гауранг.

— Хорошо, я поговорю с французом, но обещай, что никаких пыток не будет.

— Обещаю. Он всего лишь исполнитель, но все, что он скажет, поможет нам разобраться в обстановке.

— Пусть твой горе-переводчик ведет запись нашего разговора, а этот мясник со своими приятелями и близко не подходит.

Через некоторое время Дмитрий прошел в комнату, где находился задержанный. Представился арабским купцом, ведущим торговлю в Борну, пожаловался на строгость и подозрительность местных властей. Спокойно, со знанием дела поговорил о ценах на различные товары, упомянул о дороговизне перевозок и хорошей прибыли, которую умелый торговец всегда может получить в Африке. Без нажима поинтересовался, что привело коммерсанта в эти дикие края, но упомянул и о щедрости эмира Борну в отношении тех, кто оказывает ему ценные услуги. Привел примеры и назвал имена, увидел, как зарозовели щеки собеседника, а глаза приняли осмысленное выражение.