Примечание Автора 6 страница

– Понятно. Но как мы можем остановить рост производства продовольствия?

– Точно так же, как положить конец уничтожению озонового слоя, как прекратить вырубку дождевых лесов. Если есть воля, способ найдется.

– Как ты, наверное, заметил, я положил рядом с твоим креслом книгу, – сказал Измаил.

Это оказалась Книга американского наследия индейцев.

– Пока мы продолжаем обсуждать вопрос контроля над рождаемостью, тебе многое может сказать карта расселения племен в начале этой книги.

После того как я посвятил несколько минут изучению карты, Измаил спросил, что я из нее извлек.

– Я даже и не представлял себе, что их было так много. Столько различных народов!

– Не все они жили в одно и то же время, но все‑ таки большинство было современниками. Я хочу, чтобы ты подумал о том, что служило фактором, сдерживающим рост индейского населения.

– Как в этом может помочь карта?

– Я хотел, чтобы ты убедился: этот континент вовсе не был безлюден. Контроль над рождаемостью не являлся роскошью, он был необходимостью.

– Понятно.

– Ну как, есть идеи?

– От того, что я смотрел на карту? Боюсь, что нет.

– Скажи мне вот что: как поступают люди вашей культуры, когда им надоедает жить на перенаселенном Северо‑ востоке?

– Ну, тут все просто. Они переезжают в Аризону, Нью‑ Мексико, Колорадо. На обширные, слабо заселенные территории.

– А как это нравится тем Согласным, которые уже живут на обширных, слабо заселенных территориях?

– Им это, конечно, не нравится. Там на всех бамперах автомобилей наклейки: «Если вы любите Нью‑ Мексико, отправляйтесь туда, откуда явились».

– Однако новые поселенцы не отправляются туда, откуда явились.

– Нет, наоборот, приезжают все новые и новые.

– Почему Согласные‑ старожилы не могут остановить этот наплыв? Почему они не могут остановить рост населения Северо‑ востока?

– Не знаю. Не вижу, как они могли бы это сделать.

– Значит, существует бурный поток роста населения в одной части страны и никто не беспокоится о том, чтобы перекрыть его, потому что излишки всегда можно направить на обширные, слабо заселенные территории Запада.

– Так и есть.

– Однако каждый из названных тобой штатов имеет границы. Почему границы не мешают притоку переселенцев?

– Потому что они всего лишь воображаемые линии.

– Именно. Чтобы превратиться в жителя Аризоны, требуется всего лишь пересечь воображаемую линию и поселиться, где тебе понравится. Однако обрати внимание вот на что: на карте, которую ты рассматриваешь, каждый народ Несогласных был отделен от других отнюдь не воображаемой, а вполне определенной культурной границей. Если навахо начинали чувствовать, что им стало тесно, они не могли сказать: «У хопи много свободных земель. Давайте переселимся туда и станем хопи». Подобное им и в голову не могло прийти. Короче говоря, проблема перенаселенности Нью‑ Йорка может быть решена, если его жители станут жителями Аризоны, но для навахо такая же проблема не могла разрешиться тем, что они стали бы хопи. Те культурные границы никто не пересекал по собственной прихоти.

– Это верно, но, с другой стороны, навахо могли пересечь границу территории хопи, не пересекая границы культурной.

– Ты хочешь сказать, что они могли захватить земли хопи. Да, несомненно. Однако мое возражение остается в силе. Если ты проникал на территорию хопи, они не предлагали тебе заполнить анкету, они тебя убивали. Такая система работала очень хорошо. Она давала племенам очень действенный стимул ограничивать свою численность.

– Да, с этим не поспоришь.

– Племена индейцев ограничивали рост населения не ради процветания человечества и не ради защиты окружающей среды. Они делали это потому, что ограничить собственную численность было легче, чем вести войны с соседями. Конечно, были и такие, кто не особенно старался ограничить рост населения, потому что ничего не имел против войн. Я вовсе не пытаюсь изобразить индейцев мирными утопическими поселянами. В мире, где нет Большого Брата, который следил бы за поведением каждого и охранял бы права собственности, очень полезно иметь репутацию бесстрашного и свирепого противника, а такая репутация не зарабатывается оскорбительными нотами соседям. Пусть лучше они точно знают, что их ждет, если они не желают ограничивать рост населения и довольствоваться собственной территорией.

– Понятно. Они взаимно не давали увеличиться численности друг друга.

– Однако делали они это не благодаря созданию непреодолимых территориальных границ. Непреодолимыми должны были быть культурные границы. В случае избытка населения у племени наррагансет они не могли просто собрать вещички и отправиться на запад, чтобы стать шайеннами. Наррагансеты должны были оставаться там, где жили всегда, и ограничивать свою численность.

– Да. Это еще один пример того, что разнообразие срабатывает лучше, чем однородность.

– На прошлой неделе, – сказал Измаил, – когда мы обсуждали законы, ты говорил, что существует лишь один закон, определяющий, как людям следует жить, – тот, изменить который можно голосованием. Что ты думаешь на сей счет теперь? Могут ли законы, управляющие конкуренцией в сообществе, быть изменены путем голосования?

– Нет. Только это ведь не абсолютные законы вроде законов аэродинамики – они могут нарушаться.

– А разве законы аэродинамики не могут быть нарушены?

– Не могут. Если ваш аэроплан построен без их учета, он просто не полетит.

– Однако если его столкнуть со скалы, он окажется в воздухе, не так ли?

– На некоторое время.

– То же самое распространяется на цивилизацию, созданную в нарушение закона ограниченной конкуренции. Она остается какое‑ то время в воздухе, потом падает вниз и разбивается. Разве не это грозит сейчас людям вашей культуры – катастрофа?

– Да.

– Я иначе сформулирую вопрос. Уверен ли ты, что любой вид, который нарушает закон ограниченной конкуренции, кончит тем, что разрушит биологическое сообщество ради собственного неограниченного распространения?

– Уверен.

– Так к чему тогда мы с тобой пришли?

– Мы открыли для себя некоторые познания о том, как людям следует жить; более того, как они должны жить.

– Еще неделю назад ты говорил, что получить такое знание невозможно.

– Да, но…

– Да или нет?

– Да… но я не вижу… Подожди минутку.

– Можешь не торопиться.

– Я не вижу, как сделать это источником знаний вообще. Я хочу сказать, что не вижу способа применить это знание в общем плане, к другим вопросам.

– Разве законы аэродинамики говорят тебе, как бороться с дефектами генов?

– Нет, конечно.

– Тогда какой от них толк?

– Они нужны… Они позволяют нам летать.

– Закон, который мы с тобой обсуждали, позволяет видам, включая человека, выживать. Он не скажет вам, должны ли быть легализованы модифицирующие настроение препараты. Вы не узнаете благодаря ему, хорош или плох секс до брака. Из него не следует, правомерна или нет смертная казнь. Однако он скажет вам, как следует жить, если вы хотите избежать вымирания, и это самое важное и самое фундаментальное знание, в котором нуждается человечество.

– Все так. Но тем не менее…

– Что?

– Тем не менее люди моей культуры не признают его.

– Ты хочешь сказать, что люди твоей культуры не признают того, что мы с тобой тут выяснили?

– Именно.

– Давай уясним себе, что они примут и чего не примут. Сам по себе закон не может оспариваться. Он существует и действует в сообществе живых существ. Чего Согласные не признают, так это того, что он приложим к человеку.

– Правильно.

– Этому едва ли следует удивляться. Матушка Культура смогла примириться с тем, что родная планета человечества не центр мироздания, она в конце концов признала, что человек произошел из первобытной слизи, но она никогда не примет того факта, что он не является неподвластным ограничивающему его своеволие закону биологического сообщества. Такое признание было бы ее концом.

– Так что ты хочешь сказать? Что надежды нет?

– Ничего подобного. Несомненно, Матушку Культуру придется прикончить для того, чтобы вы могли выжить, и люди вашей культуры способны на такое. Матушка Культура живет только в ваших умах. Как только вы перестанете к ней прислушиваться, она исчезнет.

– Так‑ то оно так, но я не думаю, что люди позволят этому случиться.

Измаил пожал плечами.

– Тогда вместо них это сделает закон. Если они откажутся жить в соответствии с ним, они просто перестанут жить. Можно сказать, что таково одно из его самых основных действий: те, кто угрожает стабильности сообщества, отрицая закон, автоматически уничтожают себя.

– Согласные никогда этому не поверят.

– Вера тут ни при чем. С тем же успехом можно говорить о том, что человек, разбившийся, прыгнув со скалы, не верил в действие тяготения. Согласные уничтожают себя, и когда они в этом преуспеют, устойчивость биологического сообщества восстановится и вред, причиненный вами, начнет исправляться.

– Так и будет…

– С другой стороны, я думаю, что ты неоправданно пессимистичен. Мне кажется, существует много людей, понимающих, что дело неладно, и готовых услышать кое‑ что новое – даже стремящихся услышать что‑ то новое, вот как ты.

– Надеюсь, ты прав.

– Мне не очень нравится, как мы сформулировали закон, – сказал я.

– Почему?

– Мы говорим об одном законе, когда на самом деле их три. По крайней мере, я выделил три.

– Твои три закона – ветви, а на самом деле нужно обнаружить ствол, который выглядит примерно так: «Ни один вид не должен подчинять себе жизнь всего мира».

– Да, согласен: именно это обеспечивают правила компетенции.

– Я предложил тебе одну формулировку. Возможна и другая: «Мир не был создан для какого‑ то одного вида».

– Да. Тогда получается, что человек определенно не был создан для того, чтобы покорить мир и править им.

– Ты слишком далеко перескакиваешь. Согласно мифологии Согласных, мир нуждается во властителе, потому что боги плохо выполнили свою работу: созданным ими миром правит закон джунглей, хаос и анархия. Только было ли так на самом деле?

– Нет, все было в полном порядке. Это Согласные принесли в мир неразбериху.

– Закон, который мы с тобой обнаружили, был и остается вполне достаточным для биологического сообщества. Оно не нуждалось в человеке для наведения порядка.

– Ты прав.

– Люди вашей культуры фанатически отстаивают исключительность человека. Они отчаянно стремятся обнаружить пропасть между собой и остальными живыми существами. Этот миф о человеческом превосходстве служит оправданием того, что они творят с миром, как гитлеровский миф о превосходстве арийцев служил оправданием того, что нацизм творил с Европой. Однако в конце концов такая мифология не приносит глубокого удовлетворения. Согласные – безнадежно одинокие существа. Мир для них – враждебная территория, они всюду чувствуют себя оккупантами, враждебными окружению и изолированными от него собственной исключительностью.

– Все так, но к чему ты это говоришь?

Вместо того чтобы ответить на мой вопрос, Измаил сказал:

– Среди Несогласных преступления, психические болезни, самоубийства, наркомания встречаются очень редко. Как такое объясняет Матушка Культура?

– Я сказал бы… По‑ моему, Матушка Культура утверждает, что Несогласные просто слишком примитивны, чтобы у них все это было.

– Другими словами, преступность, безумие, самоубийства, наркотики – проявления высоко развитой культуры.

– Точно. Никто этого прямо не говорит, конечно, но понимается все именно так. Названные тобой явления – плата за прогресс.

– Существует почти полностью противоположное мнение, которое было широко распространено среди людей вашей культуры на протяжении столетия. Оно совершенно иначе объясняло, почему все эти вещи редки среди Несогласных.

Я на минуту задумался.

– Ты имеешь в виду концепцию «благородного дикаря»? Не могу сказать, что знаком с ней в деталях.

– Но какое‑ то понятие о ней у тебя имеется?

– Да.

– Так принято в вашей культуре – ничего не знать в деталях, имея о чем‑ то приблизительное понятие.

– Ну да. Существовала идея, что люди, живущие в близости с природой, благородны. Их делают такими закаты, грозовые тучи и тому подобное. Считалось, что нельзя любоваться закатом, а потом пойти и поджечь соседнее типи. Жизнь в тесном соприкосновении с природой полезна для духовного здоровья.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я ничего подобного не утверждаю.

– Да, но что все‑ таки ты утверждаешь?

– Мы с тобой получили представление о сюжете, который на протяжении десяти тысяч лет разыгрывают Согласные. Несогласные тоже разыгрывают сюжет, хотя он и не имеет словесного выражения.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Если ты побываешь в разных странах, где живут народы одной с вами культуры, – в Китае и Японии, в России и Англии, в Индии и Норвегии, – всюду тебе расскажут совершенно разные истории о своем происхождении, но все эти народы тем не менее воплощают в жизнь одну и ту же сказку, которая является сюжетом Согласных.

– Не возражаю.

– То же верно и в отношении Несогласных. Африканские бушмены, австралийское племя алава, бразильские крин‑ акроре, навахо в Соединенных Штатах имеют различные мифы о своем происхождении, но они тоже воплощают в жизнь одну и ту же сказку, которая является их собственным сюжетом.

– Я понимаю, к чему ты ведешь. Важна не та история, которую ты рассказываешь, а то, как ты на самом деле живешь.

– Правильно. Сказка, которую воплощают в жизнь Согласные последние десять тысяч лет, не только разрушительна для человечества и всего мира, она изначально порочна и неудовлетворительна. В ее основе – мания величия, и в результате культура Согласных пронизана алчностью, жестокостью, безумием, преступлениями, наркоманией.

– Да, похоже, все так и есть.

– Тот сюжет, который на протяжении последних трех миллионов лет разыгрывают Несогласные, не история завоеваний и правления. Воплощая его, они не обретают власти, но зато живут жизнью, которая их удовлетворяет и полна для них смысла. Вот что ты обнаружишь, оказавшись среди них. Они не источают неудовлетворенность и бунтарство, не препираются бесконечно о том, что разрешено и что запрещено, не обвиняют непрерывно инакомыслящих в том, что те живут неправильно, не боятся друг друга, не сходят с ума из‑ за пустоты и бессмысленности жизни, им не приходится оглушать себя наркотиками, чтобы преодолеть тягучие дни, они не изобретают каждую неделю новую религию, чтобы хоть в чем‑ то найти опору, не занимаются бесплодными поисками того, что можно совершить или во что можно поверить, чтобы придать своим жизням ценность. И все это, повторяю, не потому, что они живут в единении с природой, не имеют правительства или благородны от рождения. Дело в том, что они просто разыгрывают сказку, которая благоприятствует жизни. Эта их сказка шла на пользу людям три миллиона лет и все еще помогает им там, где Согласным не удалось еще вытравить ее.

– Здорово! Звучит просто замечательно. Когда же мы узнаем этот сюжет?

– Завтра. По крайней мере, завтра мы начнем с ним знакомиться.

Часть 9

Когда я пришел на следующий день, обнаружилось, что организация наших занятий изменилась: нас с Измаилом больше не разделяло стекло, он теперь расположился в той же комнате, что и я, на подушках в нескольких футах от моего кресла. До этого момента я не осознавал, насколько важной для меня была стеклянная преграда – честно говоря, я ощутил некоторую панику. Близость этого огромного существа смутила меня, хотя всего на долю секунды. Я сел в кресло и, как всегда, кивнул Измаилу. Он тоже приветствовал меня кивком, но мне показалось, что я заметил в его глазах проблеск настороженности, как будто моя близость смутила его так же, как меня – его.

– Прежде чем мы продолжим, – сказал Измаил через несколько секунд, – я хочу исправить одну неточность. – Он протянул мне листок бумаги с изображенной на нем схемой.

– Здесь все достаточно наглядно. Схема представляет собой историческую линию Несогласных.

– Да, я вижу.

Измаил что‑ то добавил к чертежу и снова показал мне листок.

– Этот отросток, начинающийся примерно за 8000 лет до н. э., представляет собой историческую линию Согласных.

– Правильно.

– И какому же событию это соответствует? – спросил Измаил, указывая карандашом на точку, помеченную «8000 лет до н. э. ».

– Земледельческой революции.

– Произошло ли это событие одномоментно или за какой‑ то период времени?

– Думаю, что за некоторый период.

– А что означает тогда эта точка – «8000 лет до н. э. »?

– Начало революции.

– И где же нужно поставить точку, обозначающую ее конец?

– Э‑ э… – глупо промычал я, – я, пожалуй, и не знаю. Должно быть, земледельческая революция длилась тысячелетия два.

– И какое же событие знаменует конец этой революции?

– Тоже не знаю. Не уверен, что его знаменовало бы какое‑ то определенное событие.

– Значит, никаких летящих в потолок пробок от шампанского?

– Да не знаю я!

– А ты подумай.

Я подумал и через некоторое время сказал:

– Сдаюсь. Странно даже, что в школьном курсе этого нет. Я помню, как нам говорили о земледельческой революции, но ничего не могу вспомнить о дальнейшем.

– Продолжай рассуждать.

– Земледельческая революция не кончилась – она продолжается. Она только распространяется с тех пор, как началась десять тысяч лет назад. На протяжении восемнадцатого и девятнадцатого столетий она охватила этот континент, а в некоторых частях Новой Зеландии, Африки и Южной Америки процесс все еще продолжается.

– Конечно. Ну вот, теперь ты видишь: земледельческая революция не относительно краткое событие, вроде Троянской войны, оставшееся в далеком прошлом и не воздействующее непосредственно на вашу жизнь сегодня. Работа, начатая неолитическими земледельцами на Ближнем Востоке, продолжается поколением за поколением без перерыва до настоящего момента. Она – основание вашей развитой цивилизации точно так же, как была основой жизни самой первой крестьянской деревушки.

– Да, я вижу.

– Сказанное должно помочь тебе понять, почему то, что вы рассказываете своим детям о смысле творения мира, о божественных намерениях, о предназначении человека, имеет такое огромное значение. По сути, это манифест революции, приведшей к возникновению вашей культуры. Это источник всех ваших революционных доктрин и всплесков революционного духа. Он объясняет, почему революция была необходима и почему она должна продолжаться любой ценой.

– Да, – кивнул я, – здравая мысль…

– Примерно две тысячи лет назад, – продолжал Измаил, – в вашей культуре произошло событие, полное тонкой иронии. Согласные – или по крайней мере очень значительная их часть – прониклись верой в легенду, которая казалась им исполненной значительности и тайны. Легенда дошла до них от Несогласных Ближнего Востока, а потом Согласные рассказывали ее своим собственным детям на протяжении многих поколений – так долго, что она начала казаться им тайной. Знаешь почему?

– Почему она стала тайной? Нет, не знаю.

– Потому что те, кто рассказывал ее изначально, – далекие предки тех земледельцев – были Несогласными.

Я некоторое время сидел, непонимающе глядя на Измаила, а потом спросил: не возражает ли он против того, чтобы повторить все еще раз.

– Примерно две тысячи лет назад Согласные поверили в легенду, возникшую среди Несогласных за много столетий до того.

– Понятно. И в чем же здесь ирония?

– Ирония заключается в том, что легенда, которую когда‑ то рассказывали своим детям Несогласные, говорит о происхождении Согласных.

– Ну и что?

– Согласные поверили в легенду о собственном происхождении, созданную Несогласными.

– Боюсь, что я так и не улавливаю в этом иронии.

– Какого рода легенда о происхождении Согласных могла бы возникнуть у Несогласных?

– О боже, понятия не имею! Измаил по‑ совиному захлопал глазами.

– Похоже, ты сегодня утром забыл принять свою мозговую пилюлю. Ладно. Я расскажу тебе одну историю, и тогда ты все поймешь.

– О'кей.

Измаил переменил позу, сидя на своих подушках, и я невольно закрыл глаза. Если кто‑ то не знающий, что здесь происходит, откроет дверь и войдет, что он подумает?

– Если ты собираешься править миром, – начал Измаил, – тебе для этого потребуется особое знание. Ты, несомненно, это понимаешь.

– Честно говоря, никогда о таком не думал.

– Таким знанием Согласные, конечно, обладают – или по крайней мере думают, будто обладают, – и очень этим гордятся. Это – самое основополагающее знание, абсолютно необходимое для тех, кто собрался править миром. И что же, как ты думаешь, обнаружили Согласные, столкнувшись с Несогласными?

– Не знаю, что ты имеешь в виду.

– Они обнаружили, что Несогласные подобным знанием не обладают. Разве это не замечательно?

– Откуда мне знать?

– Подумай: Согласные обладают знанием, которое позволяет им править миром, а Несогласные – нет. Именно это обнаружили миссионеры, жившие среди Несогласных. Они были этим просто поражены, поскольку полагали, что такое знание, по сути, очевидно.

– Мне даже неизвестно, что ты имеешь в виду.

– Речь идет о знании, необходимом для того, чтобы править миром.

– Прекрасно, но в чем все‑ таки оно заключается?

– Ты все поймешь из той истории, которую я тебе расскажу. Что интересует меня сейчас – это кто обладает таким знанием. Я уже говорил тебе, что Согласные им обладают, и это естественно, не так ли? Ведь они правят миром, верно?

– Да.

– А Несогласные нужным знанием не обладают, и это тоже естественно, правда?

– Пожалуй.

– А теперь скажи мне вот что: кто еще, помимо Согласных, должен таким знанием обладать?

– Понятия не имею.

– Попробуй посмотреть на это с мифологической точки зрения.

– О'кей… Это должны быть боги.

– Конечно. Вот об этом и будет моя история: как боги обрели знание, необходимое для того, чтобы править миром.

– Однажды, – стал рассказывать Измаил, – боги собрались и начали обсуждать, как править миром. Один из них сказал: «Я тут думал об одной местности – обширной такой, приятной глазу саванне. Давайте нашлем на нее саранчу. Пламя жизни ярко разгорится в насекомых, в ящерицах и птицах, которые ими питаются, и все будет превосходно».

Остальные обдумали это предложение, потом кто‑ то из них возразил: «Нельзя, конечно, спорить, что, если мы нашлем на эти земли саранчу, пламя жизни на какое‑ то время разгорится в насекомых и тех существах, которые ими питаются, но за счет других живущих там созданий. – Другие боги поинтересовались, что он имеет в виду, и тот продолжил: – Разве не будет ужасным преступлением лишить пламени жизни других животных ради того, чтобы саранча, ящерицы и птицы недолгое время процветали? Ведь саранча опустошит саванну, и олени, газели, козы и кролики останутся без пищи и вымрут. Когда исчезнет дичь, умрут и львы, и волки, и лисы. Не станут ли они проклинать нас за то, что мы предпочли им саранчу, ящериц и птиц? »

Боги принялись чесать в затылках: они никогда не смотрели на вещи с такой точки зрения. Наконец один из них сказал: «Не вижу тут особой проблемы. Мы просто не станем насылать саранчу. Тогда все будет идти, как раньше, и ни у кого не возникнет причины нас проклинать».

Большинство богов сочли это предложение удачным, но тот, который говорил первым, не согласился: «Но ведь это же будет не менее ужасным преступлением! Разве саранча, ящерицы и птицы не такое же творение наших рук, как и все остальные? Неужели им никогда не выпадет судьба процветать так же, как это случается с другими? »

Пока боги решали, кто прав, на охоту вышла лиса, и боги хотели дать ей для поддержания жизни перепелку, но не успело это предложение прозвучать, как кто‑ то возразил: «Но ведь это же ужасное преступление – позволить лисе жить за счет перепелки. У перепелки есть жизнь, которую мы ей дали, и она такое же наше творение, как и лиса. Было бы отвратительно отправить ее в лисью пасть! »

Тут другой бог воскликнул: «Смотрите, перепелка охотится на кузнечика! Если мы не отдадим перепелку лисе, она съест кузнечика. Разве нет у кузнечика жизни, которую мы ему дали, и разве он не такое же наше творение, как перепелка? Ведь это же ужасное преступление – не отдать перепелку лисе, чтобы сохранить жизнь кузнечику».

Тут, как ты можешь себе представить, боги горестно застонали: они не знали, как поступить. И пока они спорили, наступила весна, снега в горах начали таять и реки стали разливаться. Увидев это, один из богов сказал: «Ведь это же ужасное преступление – позволить рекам разлиться! Паводок унесет бесчисленное множество живых существ и лишит их жизни! »

Однако другой бог тут же возразил: «Ужасное преступление было бы не позволить рекам разлиться: без паводка высохнут многие пруды и болота, и все населяющие их живые твари погибнут».

Боги снова впали в растерянность и никак не могли решить, как им поступить.

Наконец одного из них посетила свежая мысль: «Ясно, что любое наше действие несет благо одним и зло другим созданиям, поэтому давайте ничего не будем делать. Тогда никто из тех, кому мы дали жизнь, не станет нас проклинать».

«Ерунда, – тут же рявкнул другой бог. – Если ничего мы не будем делать, то это тоже будет благом для одних и злом для других, не так ли? Тогда создания, которым мы дали жизнь, скажут: «Смотрите, мы страдаем, а боги ничего не предпринимают! »

И пока боги препирались друг с другом, саранча наводнила саванну и насекомые, ящерицы и птицы стали благословлять богов, в то время как травоядные и хищники умерли, богов проклиная. А поскольку боги не послали лисе перепелку, лиса вернулась в свою нору голодной, проклиная богов, а кузнечик, которого перепелка поймала, умер, тоже проклиная богов. Решение же богов остановить разлив рек привело к тому, что пруды и болота пересохли, и тысячи существ, живших в них, погибли, посылая богам проклятия.

Слыша все эти упреки, боги горестно стонали.

«Мы превратили прекрасный сад в страну, где царствует страх и все живые существа клянут нас как тиранов и преступников. И они правы, потому что, действуем мы или бездействуем, мы посылаем им благо сегодня и беду завтра, поскольку не знаем, как следует поступить. Из саванны, опустошенной саранчой, несутся проклятия, и нам нечего на них ответить. Лиса и кузнечик проклинают нас, потому что мы оставили жизнь перепелке, и на это нам нечего ответить тоже. Наверняка весь мир проклинает день, когда мы его создали; мы и в самом деле преступники – посылаем то благо, то зло, понимая при этом, что сами не знаем, как следовало бы поступить».

Боги совсем уже погрузились в пучину отчаяния, как тут один из них поднял голову и сказал: «Послушайте, разве мы не создали для нашего сада специальное древо, плоды которого дают познание добра и зла? »

«Да! – воскликнули остальные. – Давайте найдем это древо и вкусим от него: посмотрим, какое знание оно нам даст».

И когда боги нашли древо познания добра и зла и вкусили от него, глаза их открылись и они сказали: «Вот теперь у нас есть знание, как ухаживать за нашим садом, не становясь преступниками и не выслушивая проклятий от всех, кто живет на Земле».

И как раз когда они этому радовались, лев вышел на охоту, и боги сказали друг другу: «Сегодня день, когда льву положено остаться голодным, а олень, которого он съел бы, пусть поживет еще».

И вот лев промахнулся и не поймал свою жертву, вернулся голодным в свое логово и стал проклинать богов. Но они сказали ему: «Не ропщи, ибо мы знаем, как править миром, и сегодня тебе положено остаться голодным». И лев не стал роптать.

На следующий день лев снова вышел на охоту, и боги послали ему того оленя, которого пощадили накануне. И когда олень ощутил клыки льва у себя на горле, он стал проклинать богов. Но они сказали ему: «Не ропщи, ибо мы знаем, как править миром, и сегодня тебе положено умереть, так же как вчера было положено жить». И олень не стал роптать.

И тогда боги сказали друг другу: «Действительно, познание добра и зла – могучая сила, ибо позволяет нам править миром, не становясь преступниками. Если бы мы вчера оставили льва голодным, не обладая этим знанием, тогда мы, несомненно, совершили бы преступление. И если бы мы сегодня отдали оленя в когти льва без этого знания, то мы тоже, несомненно, совершили бы преступление. Однако, обладая знанием, мы совершили оба эти деяния, кажущиеся противоположностями, никакого преступления не совершив».

Но случилось так, что один из богов отлучался по делу, когда остальные вкушали от древа познания добра и зла, и когда он вернулся и узнал, как поступили боги со львом и с оленем, он воскликнул: