Часть вторая

Было уже около двенадцати часов ночи, когда Эндрью вернулся в " Брингоуэр", но, несмотря на такой поздний час, его ожидал там Джо Морган, расхаживая короткими шагами между запертой амбулаторией и домом. При виде Эндрью широкое лицо бурильщика выразило облегчение.

- Ох, доктор, как хорошо, что вы вернулись! Я тут хожу взад-вперед уже целый час. Моя хозяйка нуждается в вашей помощи - и раньше времени к тому же.

Эндрью, сразу оторванный от размышлений о своих личных делах, попросил Моргана подождать. Он сходил наверх за сумкой, потом они вместе отправились на Блэйнатеррас. Ночь была прохладна и загадочно-спокойна. Всегда такой впечатлительный, Эндрью теперь ощущал лишь какое-то тупое безучастие ко всему вокруг. Он не предчувствовал, что это ночное посещение будет необычно, более того, что оно будет иметь решающее значение для его будущего в Блэнелли. Оба шагали молча, пока не дошли до дома № 12. Здесь Джо круто остановился.

- Я не войду, - сказал он, и в голосе его чувствовалось большое душевное напряжение. - Но я уверен, доктор, что вы нам поможете.

Внутри узкая лестница вела в тесную спаленку, чистенькую, но бедно меблированную и освещенную только керосиновой лампой. Здесь мать миссис Морган, высокая седая старуха лет семидесяти, и пожилая толстая повитуха ожидали у постели роженицы, следя за выражением лица Эндрью, ходившего по комнате.

- Можно вам предложить чашку чаю, доктор? - быстро спросила старая мать через несколько минут.

Эндрью слегка усмехнулся. Он понял, что старая женщина, умудренная опытом, боялась, как бы он не ушел, обещав вернуться попозже, когда начнутся роды.

- Не беспокойтесь, матушка, я не сбегу.

Сойдя вниз, на кухню, он выпил чашку чаю, поданную ею. Он был очень утомлен, но понимал, что даже если и уйдет домой, не урвет и часа на сон. К тому же видел, что этот случай потребует всего его внимания. Какое-то странное душевное оцепенение владело им, и он решил остаться здесь, покуда все не кончится. Час спустя он поднялся наверх взглянуть на больную, вернулся в кухню и сел у огня. В квартире стояла тишина, слышно было только, как сыпалась сквозь решетку зола да медленно тикали стенные часы. Впрочем, раздавались и другие звуки: стук башмаков Моргана, ходившего по улице перед домом. Против Эндрью сидела в своем черном платье старая мать. Она сидела совершенно неподвижно, и глаза ее, удивительно живые и умные, не отрываясь, смотрели в лицо Эндрью, словно изучая его.

Тяжелые, путанные мысли бродили в голове Эндрью. Сцена на кардиффском вокзале все еще стояла перед ним и болезненно волновала. Он думал о Бремвеле, обожавшем женщину, которая гнусно его обманывала, об Эдварде Пейдже, связанном навсегда с строптивой Блодуэн, о Денни, который вел печальную жизнь врозь с женой. Рассудок твердил ему, что все это крайне неудачные браки. Но в нынешнем состоянии его души этот вывод заставлял его хмуриться. Он хотел представлять себе брак идиллией, - да, иначе он не мог себе его представлять, когда перед ним витал образ Кристин. Ее глаза, сиявшие перед ним, не допускали никакой другой мысли. И борьба между холодными сомнениями ума и переполнявшей сердце любовью вызывала в нем гнев и растерянность. Уткнув подбородок в грудь, вытянув ноги, он задумчиво смотрел в огонь.

Так он сидел долго, и мысли его были настолько заняты Кристин, что он вздрогнул, когда сидевшая напротив женщина заговорила с ним.

Ее занимали вопросы совсем иного свойства.

- Сюзен наказывала, чтобы ей не давали хлороформа, если это может повредить ребенку. Она страх как хочет этого ребенка, доктор. - Старые глаза вдруг потеплели, и она добавила тише: - Да и все мы так же хотим его.

Эндрью с трудом стряхнул с себя рассеянность.

- Наркоз не принесет никакого вреда, - сказал он ласково. - Оба будут живы и здоровы.

С верхней площадки раздался голос повитухи, звавшей его. Эндрью посмотрел на часы: они показывали половину четвертого. Он встал и пошел в спальню. Пора было приступать к делу.

Прошел час. Борьба была длительна и жестока. Наконец, когда первые лучи зари скользнули в комнату из-за неровного края шторы, ребенок родился - бездыханным.

Дрожь ужаса пронизала Эндрью, когда он посмотрел на неподвижное тельце. После всего того, что он обещал родным! Его лицо, разгоряченное от усилий, вдруг похолодело. Он стоял в нерешимости, колеблясь между желанием попробовать оживить новорожденного и необходимостью заняться матерью, которая и сама была в опасном состоянии. Дилемма была так трудна, что он не мог по совести решить ее. Инстинктивно, жестом слепого, передал он ребенка повитухе и занялся Сюзен, которая лежала на боку без сознания, почти без пульса, еще не придя в себя после эфира. Эндрью делал отчаянные усилия, бешено торопился спасти ее.

В одно мгновение он разбил стеклянную ампулу и спрыснул ей под кожу питуитрин. Затем отбросил шприц и начал приводить в чувство лежавшую неподвижно женщину. Несколько минут прошло в лихорадочных усилиях - и сердце ее забилось сильнее. Эндрью видел, что теперь можно отойти от нее, не опасаясь за ее жизнь. Он резко обернулся. Он был без пиджака, волосы прилипли к мокрому лбу.

- Где ребенок?

Повитуха испуганным жестом указала под кровать, куда она положила ребенка.

В одно мгновение Эндрью опустился на колени. Пошарив среди промокших газет под кроватью, он вытащил оттуда ребенка. Это был мальчик, прекрасно сложенный. Вялое, но теплое тельце его было бело и мягко, как сало. Перерезанный впопыхах пупочный канатик висел, как сломанный стебель. Кожа была прелестного оттенка, гладкая и нежная. Головка болталась на тонкой шее. Руки и ноги казались совсем бескостными.

Не вставая с колен, Эндрью смотрел на ребенка, свирепо хмурясь. Мертвенная белизна могла означать только одно: здесь налицо Asphyxia pallida. И, сверхъестественно напрягая память, Эндрью стал лихорадочно припоминать случай, который ему пришлось наблюдать когда-то в Самаритянской больнице, и те средства, которые тогда были применены. В одну секунду он вскочил на ноги.

- Принесите горячей воды и холодной и два таза, - бросил он повитухе. - Живей, живей!

- Но, доктор... - пролепетала она, запинаясь, устремив глаза на мертвенно-белое тельце.

- Скорее! - заорал он.

Схватив одеяло, он положил на него ребенка и начал специальным способом делать ему искусственное дыхание. Принесли тазы, кувшин, большой жестяной чайник. С бешеной быстротой Эндрью налил в один таз холодной воды, в другом смешал холодную с горячей до такой температуры, какую едва могла выдержать его рука. Затем, подобно какому-нибудь сумасшедшему фокуснику, принялся жонглировать ребенком между обоими тазами, окуная его то в ледяную воду, то в горячую, от которой поднимался пар.

Так прошло пятнадцать минут. Пот стекал Эндрью в глаза, мешая ему видеть, один рукав промок и повис, с него текла вода. Дыхание с шумом вылетало из его груди. А в вялом тельце ребенка по-прежнему не замечалось и следа жизни. Отчаяние поражения душило Эндрью, ярость безнадежности. Он чувствовал, что повитуха точно в столбняке наблюдает за ним, а там, в глубине, прижавшись к стене (где она оставалась все время), держась рукой за горло, не издавая ни единого звука и только вперив в него горящие глаза, стояла старая мать Сюзен. Он вспомнил, что она жаждала внука так же горячо, как дочь ее жаждала этого ребенка. И все пропало, все напрасно, ничто не поможет.

На полу был невероятный беспорядок. Наступив на полотенце, Эндрью чуть не уронил ребенка, который скользил у него в руках, словно какая-то белая, мокрая рыба.

- Господь с вами, доктор, - простонала повитуха. - Ведь он родился мертвый!

Эндрью не слушал, не замечал ее. Убитый, теряя надежду после напрасной получасовой возни, он сделал еще одну последнюю попытку - начал растирать ребенка жестким полотенцем, то сдавливая маленькую грудку обеими руками, то отпуская ее, стараясь вызвать дыхание в вялом тельце.

И вдруг - о, чудо! - крохотная грудь под его руками судорожно, коротко дрогнула, поднялась. Потом опять. В третий раз. У Эндрью закружилась голова. Это биение жизни, внезапно возникшее под его пальцами после стольких тщетных усилий, было так чудесно, что от волнения ему чуть не стало дурно. Он лихорадочно удвоил усилия. Ребенок задышал все глубже и глубже. Пузырек пены выступил из одной крохотной ноздри, красивый, радужный пузырек. Тело не казалось больше бескостным. Головка не валилась назад. Бледная кожа медленно розовела. И вот - о, радость! - раздался крик ребенка.

- Отец небесный! - истерически прорыдала повитуха. - Он... он ожил!

Эндрью отдал ей ребенка. Он был ошеломлен, сразу почувствовал слабость. Вокруг него в комнате царил ужасающий беспорядок: одеяла, полотенца, тазы, испачканные инструменты, шприц, воткнувшийся острием в линолеум, опрокинутый кувшин, чайник, лежавший на боку в луже воды. На разрытой постели мать все еще спокойно спала после наркоза. Старуха все так же стояла у стены. Но руки ее были сложены, губы беззвучно шевелились: она молилась.

Эндрью машинально отжал промокший рукав, надел пиджак.

- Я зайду за своей сумкой попозже, - сказал он повитухе.

И сошел вниз, через кухню в посудную. Во рту у него пересохло. Он жадно напился. Взял свою шляпу и пальто.

Выйдя из дома, он наткнулся на Джо, стоявшего на мостовой с напряженно выжидательным видом.

- Все в порядке, Джо, - сказал он охрипшим голосом. - Оба живы.

Было около пяти часов утра и совсем светло. На улицах попадались уже шахтеры: это шла домой первая смена. Измученный, едва передвигая ноги, Эндрью шел рядом с ними, и шаги его звучали в такт их шагам под утренним небом. Забыв обо всей своей прежней работе в Блэнелли, слепой ко всему вокруг, он твердил про себя: " Господи, наконец-то! Наконец-то я сделал что-то настоящее! "

После ванны и бритья (благодаря Энни в его распоряжении имелось всегда достаточное количество горячей воды) он почувствовал себя менее усталым. Но миссис Пейдж, найдя его постель несмятой, саркастически подшучивала над ним за завтраком, подзадоренная молчанием, которым он встречал ее колкости.

- Ха-ха! У вас, доктор, сегодня вид совершенно разбитого человека. Под глазами синяки. Это вы только утром воротились из Суонси, а? И забыли привезти мне пирожные от Перри! Кутнули, небось, мой милый! Та-та-та! Меня не проведете! Я так и думала, что не такой уж вы тихоня, каким кажетесь. Все вы, помощники, на один покрой. Какой ни явится - либо пьяница, либо за ним водятся другие грешки!

После утреннего приема в амбулатории и визитов на дому Эндрью зашел навестить жену Моргана. Было половина первого, когда он свернул на Блэйна-террас. У открытых дверей домиков там и сям стояли, болтая, группы женщин, и, когда он проходил, они, прерывая разговор, улыбались ему и дружески здоровались. Когда он подходил к дому № 12, ему показалось, что кто-то смотрит в окно. Так оно и было. Его ожидали. Не успел он ступить на недавно натертую до блеска ступеньку крыльца, как дверь распахнулась, и старая бабка, сияя ему навстречу всем своим морщинистым лицом, пригласила его войти.

Ей так хотелось принять его получше, что она с трудом находила слова. Сначала предложила ему войти в гостиную и подкрепиться. Когда же Эндрью отказался, она засуетилась:

- Ну, хорошо, хорошо, доктор, пусть будет по-вашему. Но, может быть, у вас перед уходом найдется время выпить капельку бузинной наливки и съесть кусочек пирога. - И она трясущимися старыми руками ласково подтолкнула его к лестнице, которая вела в спальню.

Он вошел. Маленькая комната, вчера походившая на бойню, была теперь прибрана и вычищена так, что все блестело. Его инструменты, разложенные в полном порядке, сверкали на покрытом лаком деревянном комоде. Кожаная сумка была заботливо вытерта гусиным жиром, застежки начищены порошком так, что казались серебряными. Постель преобразилась, застланная чистым бельем, и на ней лежала мать, склонив некрасивое, немолодое лицо, в котором светилось немое счастье, над ребенком, спокойно сосавшим ее полную грудь.

- А, доктор! - Толстая повитуха поднялась со своего места у кровати, вся расплываясь в улыбку. - У них обоих теперь отличный вид, не правда ли? Они и не знают, сколько хлопот доставили нам с вами. И знать ничего не хотят, ей-Богу!

Кроткие глаза Сюзен Морган говорили что-то горячо и невразумительно. Облизав губы, она пыталась пролепетать слова благодарности.

- Да, да, есть за что благодарить, - закивала головой повитуха. - И не забывайте, голубушка моя, что вам, в ваши годы, уже никогда не родить второй раз. Если бы этого не спасли, вам бы никогда не видать другого.

- Мы это знаем, миссис Джонс, - перебила ее внушительно старая бабка, появляясь на пороге. - Мы знаем, что всем обязаны доктору.

- Был у вас уже мой Джо? - робко осведомилась Сюзен у Эндрью. - Нет? Ну, значит, еще придет, будьте уверены. Он не помнит себя от радости. Он жалеет только, что в Южной Африке не будет вас, чтобы лечить нас, если понадобится.

Надлежащим образом угостившись пирогом и домашней наливкой из бузины (для старухи было бы тяжкой обидой, если бы он отказался выпить за здоровье ее внука), Эндрью ушел продолжать обход больных. У него было удивительно тепло на душе. " Они меня приняли, словно английского короля", - подумал он самодовольно. Этот эпизод послужил как бы противоядием против впечатления, оставленного встречей на кардиффском вокзале. В пользу брака и семенной жизни говорило то счастье, которым полно было все в доме Моргана.

Недели через две, когда Эндрью закончил визиты в дом № 12, Джо Морган пришел к нему домой. У Джо был необычайно торжественный вид. Он долго и мучительно подыскивал слова, затем выпалил:

- Черт возьми, доктор, я не мастер говорить. Никакими деньгами не заплатишь за то, что вы для нас сделали. Но все-таки мы с хозяйкой хотим отблагодарить вас этим маленьким подарком.

И он стремительно протянул Эндрью бумажку. Это был чек на пять гиней.

Эндрью смотрел на чек. Морганы были люди зажиточные, но далеко не богатые. Этот дар, особенно теперь, когда им предстояли значительные расходы на переезд, был, должно быть, большой жертвой с их стороны, доказательством благородной щедрости. Эндрью сказал, тронутый:

- Я не могу его принять, Джо, дружище.

- Вы должны принять, - возразил Джо серьезно и настойчиво, положив руку на руку Эндрью. - Иначе моя хозяйка и я будем смертельно обижены. Эти деньги для вас, а не для доктора Пейджа. Он много лет получал то, что с меня вычитали, и ни разу мы до сих пор его не беспокоили. Он достаточно получил. И это наш подарок вам, доктор, понимаете?

- Да, понимаю, Джо, - с улыбкой кивнул головой Эндрью.

Он сложил чек, положил его в карман жилета и несколько дней не вспоминал о нем. Но в следующий вторник, проходя мимо Западного банка, остановился, задумался на минуту и затем вошел в банк. Так как миссис Пейдж платила ему всегда наличными деньгами, которые он отсылал по почте в управление Фонда, то он ни разу еще не имел дела с банком. Теперь же, вспомнив с приятным чувством, что у него есть собственные деньги, он решил положить дар Джо в банк на свое имя.

У перегородки он расписался на обороте чека, заполнил необходимые бланки и передал все это молодому кассиру, сказав с улыбкой:

- Здесь немного, но как-никак - начало.

В это время он заметил, что Эньюрин Рис из глубины комнаты наблюдает за ним. И когда он уже повернулся к дверям, длинноголовый директор подошел к перегородке, держа в руках чек. Тихонько его разглаживая, он искоса поглядел на Эндрью через очки.

- Добрый день, доктор Мэнсон. Как поживаете?

Пауза. Директор втянул в себя воздух через желтке зубы.

- Гм... Вам угодно внести эту сумму на свой личный счет?

- Да, - ответил Эндрью с некоторым удивлением. - А что, разве сумма слишком мала, чтобы открыть текущий счет?

- Нет, нет, доктор! Дело не в сумме. Мы очень рады иметь вас в числе клиентов. - Рис замялся, рассматривая чек, затем посмотрел Эндрью в лицо своими маленькими недоверчивыми глазками. - Э... Вы желаете внести это на свое имя?

- Ну, разумеется!

- Прекрасно, прекрасно. - Лицо его внезапно изменило выражение и осветилось бледной улыбкой. - Я только так подумал... Хотел проверить. Какие чудные дни стоят, не правда ли? Будьте здоровы, доктор Мэнсон, будьте здоровы!

Мэнсон вышел из банка озадаченный, спрашивая себя, что нужно было от него этому лысому, застегнутому на все пуговицы субъекту. Но только через несколько дней он получил ответ на этот вопрос.

XII

С тех пор как Кристин уехала на каникулы, прошло уже больше недели. Эндрью так был занят родами Сюзен Морган, что успел зайти к ней только на несколько минут в самый день отъезда. Он не поговорил с нею. А теперь, когда ее не было, он тосковал по ней всем сердцем. Лето в этом городе было ужасно мучительно. Весенняя зелень, увянув от зноя, давно стала грязножелтой. Горы словно пылали в лихорадке, и когда в неподвижном, истомленном зноем воздухе эхом раскатывались из рудника или каменоломни ежедневные взрывы, они, казалось, заключали город в сверкающий купол звуков. Рабочие выходили из шахт с лицами, покрытыми, будто ржавчиной, рудной пылью. Дети играли как ни в чем не бывало. Старый Томас, кучер Пейджей, заболел желтухой, и Эндрью приходилось всех больных обходить пешком. Шагая по раскаленным улицам, он думал о Кристин. Что она думает о будущем, о возможности счастливой жизни вдвоем с ним?

И вдруг, совсем неожиданно, он получил записку от Уоткинса с просьбой зайти в контору копей.

Управляющий принял его любезно, пригласил сесть, пододвинул ему через стол коробку с папиросами.

- Вот что, доктор, - начал он дружеским тоном, - я давно уже хотел поговорить с вами, и давайте обсудим это дело, раньше чем я представлю смету на будущий год. - Он остановился, чтобы снять с языка желтую полоску табака. - Ко мне приходило множество наших ребят, и во главе всех Имрис Хьюз и Эд Вильямc, прося зачислить вас штатным врачом нашего предприятия.

Эндрью выпрямился на стуле, охваченный волнением и радостным удовлетворением.

- Вы хотите передать мне практику доктора Пейджа?

- Не совсем так, доктор, - медленно возразил Уоткинс. - Видите ли, положение создалось трудное. Мне приходится считаться с рабочими. Я не могу исключить из штата доктора Пейджа, так как есть много рабочих, которым это не понравится. Поэтому я в ваших интересах попробую просто как-нибудь ухитриться втиснуть и вас в штат. Тогда те, кто захочет, могут очень легко перейти от доктора Пейджа к вам.

Оживление исчезло с лица Эндрью. Он нахмурился, сидя все в той же напряженной позе.

- Но вы же понимаете, что этого я не могу сделать. Я сюда приехал в качестве помощника Пейджа. Если я выступлю его конкурентом... Нет, ни один порядочный врач не сделает этого!

- Другого выхода нет.

- Но почему вы не хотите передать мне его практику? - настаивал Эндрью. - Я бы охотно уплатил ему за нее часть своих доходов. Это было бы совсем другое дело.

Уоткинс упрямо покачал головой.

- Блодуэн этого не допустит. Я уже раньше говорил с нею. Она знает, что положение ее прочно. Почти все наши старые рабочие, как, например, Инох Дэвис, стоят за Пейджа. Они верят, что он поправится. Попробуй я только его уволить, как вспыхнет забастовка. - Он помолчал. - Обдумайте это дело до завтра. Завтра я буду посылать список новых штатов в наше правление в Суонси. Если список будет отослан, ничего нельзя будет сделать до будущего года.

Эндрью с минуту смотрел в пол, затем медленно сделал отрицательный жест. Его надежды, минуту назад так высоко занесшиеся, теперь были повержены в прах.

- Нечего откладывать до завтра. Я не могу на это согласиться, хотя бы раздумывал целые недели.

Ему горько было принимать это решение и объявлять его Уоткинсу, выказавшему столько участия к нему. Но нельзя было уйти от того факта, что возможность показать себя на работе в Блэнелли он получил в качестве помощника доктора Пейджа. Выступить теперь против последнего, хотя бы и при таких исключительных обстоятельствах, было немыслимо. Если бы Пейджу удалось все же вернуться к работе, хорош был бы он, Эндрью, отбивая у старика его пациентов! Нет, нет! Он не может и не должен соглашаться на это предложение.

Все же весь день он был в тяжелом унынии, негодовал на бесстыдные вымогательства Блодуэн, говорил себе, что он попал в невозможное положение и что лучше бы Уоткинс не предлагал ему ничего. Часов в восемь вечера он с горя отправился в гости к Денни. Он не виделся с ним уже довольно давно и чувствовал, что ему станет легче от разговора с Денни, который, может быть, ободрит его уверением, что он поступил правильно. Он добрался до Денни в половине девятого. Как всегда, вошел в дом, не постучав, и направился прямо в гостиную.

Филипп лежал на диване. Сначала, не разглядев его в полумраке, Мэнсон подумал, что он спит после трудного рабочего дня. Но Филипп в этот день ничего не делал. Он лежал на спине, тяжело дыша, закрыв лицо рукой. Он был мертвецки пьян.

Эндрью, обернувшись, увидел за собой, у самого своего локтя, квартирную хозяйку Денни, встревоженную и озабоченно смотревшую на него.

- Я услышала, как вы вошли, доктор. Вот лежит сегодня весь день! И не ел ничего, ни крошки. Не знаю, как и быть с ним.

Эндрью не знал, что сказать. Он стоял и глядел на бессмысленное лицо Филиппа, вспоминая его циничное замечание в амбулатории при первой с ним встрече.

- Вот уже десять месяцев прошло со дня его последнего запоя, - продолжала хозяйка. - А между запоями он капли в рот не берет. Но уже когда запьет - беда. И на этот раз, как на грех, доктор Николс уехал на праздники. Придется, видно, вызвать его телеграммой.

- Пришлите сюда Тома, - сказал, наконец, Эндрью. - Мы уложим его в постель.

С помощью сына хозяйки, молодого шахтера, который, видимо, отнесся ко всей этой истории, как к чему-то очень забавному, он раздел Филиппа и надел на него пижаму. Затем они снесли его, сонного и валившегося, как мешок, в спальню.

- Главное - смотрите, чтобы он больше не пил. Понимаете? Если понадобится, заприте его на ключ, - сказал Эндрью хозяйке, когда они с Томом воротились в гостиную. - А теперь не дадите ли вы мне список адресов, куда его вызывали сегодня?

С ученической грифельной доски, висевшей в передней, он списал адреса больных, которых Филипп должен был сегодня навестить, и вышел, рассудив, что, если поспешить, он успеет сделать все визиты до одиннадцати.

На следующее утро, сразу после амбулаторного приема, он пошел на квартиру Денни. Хозяйка вышла ему навстречу, ломая руки.

- Я не знаю, где он достал виски. Я не виновата, я сделала для него все, что могла.

Филипп был еще пьянее вчерашнего, отяжелевший, безучастный ко всему. После того как Эндрью долго пытался его растормошить и подбодрить крепким кофе, которое в конце концов разлилось по всей постели, пришлось опять взять список визитов. Кляня жару, мух, желтуху Томаса и Денни, Эндрью снова в этот день проделал двойное число визитов.

К вечеру он вернулся домой измученный, сердито решив во что бы то ни стало добиться вытрезвления Денни. На этот раз он застал его верхом на стуле, в пижаме, все еще пьяного. Денни разглагольствовал, обращаясь к Тому и миссис Сиджер. Когда вошел Эндрью, Денни круто оборвал речь и уставился на него с хмурой насмешкой. Потом сказал хрипло:

- А, милосердный самаритянин! Я полагаю, что вы опять сделали вместо меня визиты. Весьма благородно с вашей стороны. Но с какой стати вы это делаете? Почему этот проклятый Николс улизнул, а мы должны работать за него?

- Не знаю. - Терпение Эндрью начинало уже истощаться. - Знаю только одно, что лучше было бы, если бы вы делали свою долю работы.

- Я хирург. Я не какой-нибудь проклятый лекарь, лечащий от всех болезней. " Практикующий врач". Ух! Что это значит? Задумывались вы когда-нибудь над этим вопросом? Нет? Ну, так я вам сейчас объясню. Это самый последний, самый стереотипный анахронизм, самая скверная и глупая система, когда-либо созданная человеком. Милые старые " врачи за все"! И милая старая британская публика! Ха-ха! - Он насмешливо захохотал. - Это она их создала. Она их любит. Она трясется над ними. - Денни раскачивался на стуле, его воспаленные глаза снова приняли злобное и мрачное выражение, он пьяно поучал слушателей:

- Что же может сделать бедняга при таких условиях? Ваш драгоценный " практикующий врач", этот шарлатан и мастер на все руки? Он, может быть, окончил курс двадцать лет тому назад. Откуда же ему знать терапию, и акушерство, и бактериологию, и все современные достижения науки, и хирургию? Да! Да! Не будем забывать о хирургии. Такой врач время от времени пробует свои силы, делая какую-нибудь пустяковую операцию в сельской больнице. Ха-ха! Ну, скажем, мастоидит. Оперирует ровно два с половиной часа. Если найдет гной - он спаситель человечества. Если нет - пациента хоронят. - Денни повысил голос. Он был зол дикой, пьяной злостью. - К черту все, Мэнсон! И это тянется уже сотни лет. Неужели они никогда не захотят изменить систему? Впрочем, что толку? Что толку, я вас спрашиваю? Дайте мне еще виски. Все мы сумасшедшие. А я, кажется, к тому же еще и пьян.

Несколько минут царило молчание, потом Эндрью, подавляя раздражение, сказал:

- Не лучше ли вам теперь опять лечь? Пойдемте, мы вам поможем.

- Оставьте меня в покое, - угрюмо отрезал Денни. - Нечего запрятывать меня в постель. Я этот способ слишком хорошо знаю - в свое время много раз его применял. - Он резким движением встал, пошатнулся и, ухватив миссис Сиджер за плечо, толкнул ее в кресло, затем, качаясь, грубо имитируя слащавую любезность, обратился к испуганной женщине:

- Как сегодня ваше здоровье, дорогая лэди? Немно-ого лучше, надеюсь? Пульс уже не так слаб. Хорошо ли спали? Гм... В таком случае придется прописать вам что-нибудь для успокоения нервов.

В этой нелепой сцене было нечто пугающее: худая фигура в пижаме и небритая физиономия Филиппа, который, передразнивая светского доктора, склонялся с раболепным почтением перед съежившейся от страха женой шахтера. Том захлебнулся нервным смехом. Денни тотчас набросился на него и влепил ему пощечину.

- Вот тебе! Можешь смеяться! Смейся, пока не лопнет твоя дурацкая башка! А я на этом потерял пять лет жизни! О Господи, как подумаю об этом, хочется умереть!

Он обвел всех сверкающими глазами, схватил одну из ваз, стоявших на каминной полке, и с размаху швырнул ее на пол. Через секунду в руках у него очутилась вторая ваза, которую он разбил вдребезги о стену. Он рванулся вперед, в глазах его пылала бешеная жажда разрушения.

- Ради Бога, удержите его, - заплакала миссис Сиджер, - удержите его!

Эндрью и Том бросились на Филиппа, который стал с ними бороться с диким упрямством пьяного. Но затем внезапно ослабел и впал в плаксивую чувствительность.

- Мэнсон, - хныкал он, цепляясь за плечо Эндрью, - вы славный малый. Я люблю вас больше, чем брата. Я и вы, если будем держаться вместе, можем спасти всю проклятую медицинскую профессию.

Он стоял, как потерянный, с блуждающим взглядом. Потом голова его повисла на грудь, все тело обмякло. Он позволил Эндрью свести его в соседнюю комнату и уложить в постель. Когда голова его очутилась на подушке, последнее, что он изрек, была слезливая просьба, обращенная к Эндрью:

- Обещайте мне одно, Мэнсон: ради Христа, не женитесь на знатной даме!

На другое утро он напился еще сильнее прежнего. Эндрью махнул на него рукой. Он отчасти подозревал, что юный Сиджер тайком доставляет Денни виски, несмотря на то, что на его вопрос Том, побледнев, стал клятвенно уверять, что он ничего подобного не делает.

Всю неделю Эндрью вдобавок к своим визитам обходил и пациентов Денни. В воскресенье после завтрака он пошел на Чэпел-стрит. Филипп был уже на ногах, аккуратно одет, выбрит, словом - имел безупречный внешний вид, но осунулся, и руки у него тряслись. Тон его был холоден и трезв.

- Я догадываюсь, что вы делали за меня всю работу, Мэнсон.

Дружеская интимность последних, дней исчезла бесследно. Ее сменили сдержанность, ледяная чопорность.

- Это пустяки, - неловко возразил Эндрью.

- Напротив, это вам, вероятно, причинило много затруднений.

Тон Денни был так неприятен, что Эндрью побагровел. Ни слова благодарности, ничего, кроме этого упрямо-холодного и дерзкого высокомерия!

- Если уж хотите знать правду, мне было черт знает как трудно эту неделю! - буркнул он.

- Будьте уверены, что я постараюсь как-нибудь вознаградить вас.

- За кого вы меня принимаете?! - вскипел Эндрью. - За какого-нибудь кучера, который ждет от вас подачки? Если бы не я, миссис Сиджер телеграфировала бы доктору Николсу и вас бы вышвырнули вон. Вы заносчивый, недопеченный сноб, вот вы кто! И следовало бы хорошенько набить вам морду.

Денни закурил папиросу. Пальцы у него дрожали так сильно, что он едва мог удержать в них спичку. Он сказал иронически:

- Очень деликатно с вашей стороны выбрать такой момент для того, чтобы вызывать меня на драку. Истинно-шотландская тактичность. Как-нибудь в другой раз я вам, может быть, доставлю это удовольствие.

- Заткните глотку! - оборвал его Эндрью. - Вот список ваших больных. Крестиками отмечены те, которых следует навестить в понедельник.

Он в бешенстве выбежал из дома Денни. " А, будь он проклят! - возмущался он мысленно. - Какое право он имеет держать себя так, как будто он - царь и Бог! Можно подумать, что он мне делает одолжение, разрешая вместо него исполнять его обязанности! "

Но, пока он шел домой, возмущение его мало-помалу остывало. Он искренно любил Филиппа, и теперь ему уже была понятна эта сложная душа: стыдливо-замкнутая, чрезмерно впечатлительная, легко уязвимая. Только эти свойства заставляли Денни укрываться в защитную скорлупу жесткости. Воспоминание о недавнем запое, о том, в каком состоянии его видели люди, вероятно, сейчас было для него пыткой.

Не в первый раз удивлялся Эндрью тому, что этот умный и одаренный человек зарылся в такую дыру, как Блэнелли. Филипп был талантливым хирургом. Давая наркоз во время его операций, Эндрью видел, как он на кухонном столе вырезал у больного шахтера желчный пузырь. Пот ручьями тек с его красного лица и волосатых обнаженных рук, но все его действия были образцом быстроты и точности. Человеку, который так работал, можно было многое простить.

Несмотря на это, Эндрью, придя домой, все еще испытывал жгучую обиду при воспоминании о холодности Филиппа. И когда он, войдя в переднюю и повесив на вешалку шляпу, услышал голос миссис Пейдж, звавшей его, у него совсем не было желания откликнуться на этот зов.

- Это вы, доктор?.. Доктор Мэнсон! Вы мне нужны!

Эндрью сделал вид, что не слышит, и хотел было подняться по лестнице в свою комнату. Но, когда он уже взялся рукой за перила, голос Блодуэн донесся снова, еще резче, еще громче прежнего.

- Доктор! Доктор Мэнсон! Вы мне нужны!

Эндрью обернулся и увидел, что миссис Пейдж выплыла из гостиной, лицо ее было необычно бледно, черные глаза так и горели от сильного волнения. Она подошла ближе.

- Вы что, оглохли? Неужели не слышали, как я кричала, что вы мне нужны?

- В чем дело, миссис Пейдж? - спросил он, с раздражением.

- В чем дело? - Она задышала чаще. - Это мне нравится! Он еще спрашивает! Нет, это мне нужно у вас кое-что спросить, мой милый доктор!

- Так спрашивайте! - огрызнулся Эндрью.

Лаконичность его реплик, видимо, злила Блодуэн до невозможности.

- Так вот, мой любезный джентльмен, может быть, вы потрудитесь объяснить мне, что означает это!..

Она достала из-за корсажа, обтягивающего ее полную грудь, какую-то бумажку и, не отдавая ее Эндрью, угрожающе размахивала ею перед его глазами. Он узнал чек, который дал ему Джо Морган. И, подняв голову, увидел за спиной Блодуэн Риса, укрывшегося за дверью гостиной.

- Да, да, смотрите! - продолжала Блодуэн. - Я вижу, вы узнаете эту бумажку. Так отвечайте же нам немедленно, как вы посмели внести эти деньги в банк на свое имя, когда они принадлежат доктору Пейджу и вам это известно.

Эндрью почувствовал, что кровь стремительной волной бросилась ему в голову.

- Они мои. Джо Морган дал мне их в виде подарка.

- Подарка! Ого! Это мне нравится! К сожалению, его уже нет в Блэнелли, и он не может уличить вас во лжи.

Эндрью ответил сквозь стиснутые зубы:

- Если не верите мне, можете ему написать.

- Как же, у меня только и дела, что рассылать письма по всему свету! - И, теряя последние остатки сдержанности, она заорала: - Да, я вам не верю. Вы воображаете, что вы очень хитры! Явились сюда и думаете, что вам удастся забрать в свои руки всю практику, тогда как вы обязаны работать за доктора Пейджа! Но вот это показывает, кто вы такой. Вы вор, вот вы кто, самый обыкновенный воришка!

Она точно выплюнула ему в лицо это слово, полуобернувшись за поддержкой к Рису, который, стоя в дверях, издавал горлом какие-то неодобрительные звуки и был еще желтее обычного. Эндрью стало ясно, что виноват во всей истории Рис, который, помедлив в нерешительности несколько дней, в конце концов примчался-таки к Блодуэн с этой новостью. Он яростно сжал кулаки. Спустившись со второй ступеньки, на которой стоял, он подошел к ним, не сводя грозного и пристального взгляда с узких бескровных губ Риса. Он был вне себя от злости и жаждал

- Миссис Пейдж, - сказал он с усилием, - вы бросили мне обвинение. Если вы в течение двух минут не возьмете его обратно и не извинитесь, я подам на вас в суд за клевету, порочащую мое имя, - На суде будет выяснен источник ваших сведений. И, без сомнения, правлению банка будет интересно узнать, что мистер Рис разглашает служебные тайны.

- Я... я только исполнил свой долг, - пробормотал, заикаясь, директор банка, и лицо его приняло еще более землистый оттенок.

- Итак, я жду, миссис Пейдж. - Слова вырывались стремительно, он точно захлебывался ими. - И если вы не поторопитесь, я задам вашему приятелю такую жуткую трепку, какой ему еще в жизни никто не задавал.

Блодуэн видела, что хватила через край, сказала больше, гораздо больше, чем хотела. Угроза Эндрью, его зловещая мина испугали ее. Не трудно было уловить быстрый ход ее размышлений: штраф, большой штраф! О, Господи, с нее могут взыскать огромные деньги! Она точно задохнулась, проглотила слюну, пробормотала запинаясь:

- Я... я беру слова свои обратно. Я прошу извинения...

Было почти забавно видеть эту строптивую и наглую толстуху так быстро и неожиданно укрощенной. Но Эндрью почему-то вовсе не было смешно. Он вдруг в приливе горечи почувствовал, что терпению его наступил конец, что он больше не в силах выносить придирки этой надоедливой особы. Он быстро и глубоко перевел дух. Забыл все, кроме своего отвращения к ней. В том, что наконец-то можно дать себе волю, была какая-то дикая, жестокая радость.

- Миссис Пейдж, мне нужно сказать вам два слова. Во-первых, мне достоверно известно, что та работа, которую я здесь выполняю за вашего мужа, дает вам полторы тысячи фунтов в год. Из них вы платите мне жалкие двести пятьдесят да к тому же делаете все, что от вас зависит, чтобы уморить меня голодом. Пожалуй, вам будет небезинтересно узнать, что на прошлой неделе к управляющему рудником приходила депутация от рабочих, и после этого он предложил мне вступить в штат. Но из побуждений морального порядка, которые вам совершенно недоступны, я категорически отказался. А теперь, миссис Пейдж, я вам вот что скажу: вы мне так безмерно надоели, что оставаться здесь я больше не могу. Вы низкая, жадная, продажная тварь. Вы просто патологический тип. Я вам официально заявляю, что через месяц ухожу.

Она смотрела на него, открыв рот, ее круглые, как пуговицы, глазки чуть не выскакивали из орбит. И вдруг она пронзительно закричала:

- Все это враки. Вас и близко не подпустили бы к штату рудника. И не вы уходите, нет. Я вас увольняю, вот что! Не было такого случая, чтобы помощник мне заявил об уходе. Так разговаривать со мной! Какая наглость! Это я первая вам заявила об увольнении. Вы выгнаны, да, выгнаны вон...

Крик был громкий, противно-истерический. Но когда он достиг самой высокой ноты, он вдруг оборвался: наверху медленно распахнулась дверь из комнаты Эдварда, и через мгновение показался он сам - нелепая худая фигура с торчавшими из-под ночной сорочки костлявыми голенями. Так неожиданно было это появление, что миссис Пейдж замолкла на полуслове. Она смотрела снизу, из передней, на мужа, также как и Эндрью и Рис. А больной, волоча за собой парализованную ногу, медленно, с трудом, подошел к верхней ступени лестницы.

- Неужели нельзя ни на минутку дать мне покой? - Голос его, несмотря на волнение, звучал сурово. - Из-за чего вы тут шумите?

Блодуэн опять разразилась потоком слов, слезливой обличительной речью против Мэнсона. И в заключение объявила:

- Вот поэтому... поэтому я его предупреждаю об увольнении.

Мэнсон, не возражая, слушал эту новую версию происшедшего.

- Значит, он от нас уходит? - спросил Эдвард, дрожа всем телом от волнения и от усилий держаться на ногах.

- Да, Эдвард. - Блодуэн засопела носом. - Ведь ты скоро сам начнешь работать.

Наступило молчание. Эдвард хотел было что-то сказать, но передумал. С немым извинением остановил он глаза на Эндрью, потом перевел их на Риса, от него торопливо на Блодуэн и, наконец, со скорбным выражением уставился куда-то в пространство. Безнадежная, полная достоинства печаль читалась в его застывшем лице.

- Нет, - промолвил он наконец. - Никогда уж я больше не буду работать. Вы все это знаете.

Ничего больше не сказав, он медленно повернулся и, держась за стену, добрел до своей спальни. Дверь беззвучно закрылась за ним.

XIII

Вспоминая ту бескорыстную радость, тот подъем духа, которые он испытал после спасения жены и ребенка Моргана и которые теперь Блодуэн Пейдж загрязнила несколькими гнусными словами, Эндрью сердито спрашивал себя, предпринять ли ему дальнейшие шаги, не написать ли Джо Моргану, не потребовать ли от Блодуэн чего-нибудь большего, чем простое извинение. Но он сразу отказался от этой мысли, достойной Блодуэн, но не его. Он кончил тем, что выбрал самое бесполезное благотворительное учреждение во всей округе и в припадке горечи отослал секретарю этого учреждения свои пять гиней, прося его квитанцию переслать Эньюрину Рису. После этого настроение его улучшилось. Он жалел только, что не увидит лица Риса, когда тот получит квитанцию.

Так как работа его в Блэнелли должна была прекратиться к концу месяца, он сразу же начал искать нового места, перелистывая последние страницы " Ланцета", предлагая свои услуги всюду, где были подходящие условия. Он нашел множество объявлений в столбце " Требуются помощники врача". Посылал туда заявления, копии своих документов, отзывов и даже, как это часто требовалось в объявлениях, свою фотографическую карточку. Но прошла первая неделя, за ней вторая, а он не получил ни единого предложения. Он был разочарован и поражен. Тогда Денни объяснил ему, в чем дело, одной спокойной фразой: " Вы работали в Блэнелли".

Тут Эндрью с огорчением сообразил, что всему виной его работа в этом отдаленном уэльском городке. Никто не хотел брать врача " из долин" - у них была дурная слава. Прошло две недели, и Эндрью начал серьезно беспокоиться. Что же ему делать? Он все еще должен был больше пятидесяти фунтов " Гленовскому фонду". Ему, конечно, отсрочат уплату. Но независимо от этого, если он не найдет другого места, чем он будет жить? У него имелось наличных денег всего два-три фунта, не больше, и ни приличного платья, ни какого-либо имущества: за все время работы в Блэнелли он даже не купил себе нового костюма, а тот, в котором он приехал, уже и тогда был достаточно потрепан. Бывали минуты настоящего ужаса, когда он уже видел себя впавшим в полную нищету.

Измученный заботами и неизвестностью, он тосковал по Кристин. Писать ей не стоило; он не умел выражать свои чувства на бумаге, рее, что он написал бы, несомненно произвело бы на нее невыгодное впечатление. А в Блэнелли она должна была вернуться только в первых числах сентября. Эндрью беспокойно и жадно поглядывал на календарь, считая дни, оставшиеся до ее приезда,. Их было все еще двенадцать. И с растущим унынием он жаждал, чтобы они поскорее прошли, что бы ни ждало его впереди.

Вечером тридцатого августа, через три недели после его заявления об уходе, когда он в силу горькой необходимости уже подумывал о том, чтобы поискать места фармацевта, он в унынии шел по Чэпел-стрит и встретил Денни. В последнее время отношения между ними были несколько натянутые, и Эндрью удивился, когда Денни остановил его.

Выколотив трубку о каблук сапога, Филипп разглядывал ее так, словно она заняла его все внимание.

- Жаль, что вы уезжаете, Мэнсон. Без вас здесь будет совсем не то. - Он помолчал. - Я сегодня слышал, что Общество медицинской помощи в Эберло ищет младшего врача. Эберло - в тридцати милях отсюда, по ту сторону долины. Врачи там приличные; старший врач Луэллин - дельный человек. А так как это такой же город в долине, как Блэнелли, то вряд ли они будут брезгать врачом " из долины". Почему бы вам не попытаться?

Эндрью нерешительно смотрел на Денни. Надежды его, некогда высоко витавшие, за последнее время были так окончательно сломлены, что он утратил всякую веру в успех.

- Что же, - согласился он как-то вяло, - раз так, надо будет попытаться.

Несколько минут спустя он шел домой под начавшимся проливным дождем, чтобы написать и отослать заявление.

Шестого сентября в Эберло состоялось заседание комитета Общества медицинской помощи в полном составе для выбора врача на место доктора Лесли, недавно уехавшего на каучуковую плантацию на Малайских островах. На его место имелось семь кандидатов, и всех семерых пригласили на заседание комитета.

Был чудесный летний день, и стрелки больших часов над входом в кооперативный универсальный магазин приближались к четырем. Прохаживаясь взад и вперед по тротуару перед домом Медицинского общества на Эберло-сквер и нервно поглядывая на шестерых остальных кандидатов, Эндрью с беспокойством ожидал, чтобы часы пробили четыре. Теперь, когда предчувствие его не оправдалось и он был вызван сюда, когда он считался одним из кандидатов на должность врача, он страстно жаждал удачи.

Эберло, насколько он успел его рассмотреть, понравился ему. Город был расположен на самом краю Джеслейской долины, то есть не столько в долине, сколько над ней. Благодаря такому высокому местоположению, воздух здесь был здоровый, живительный. Город был больше Блэнелли, - по соображениям Эндрью, в нем должно было быть тысяч двадцать жителей, - и весь он, со своими красивыми улицами и магазинами, двумя кинематографами и тем простором, который создавали зеленевшие вокруг поля, казался Эндрью настоящим раем после знойной духоты и тесноты Пенеллийского ущелья.

" Но мне ни за что не достанется это место, - волновался он, шагая взад и вперед. - Никогда, никогда, никогда. Нет, не может быть, чтобы мне так повезло! "

Все другие кандидаты, как ему казалось, имели гораздо большие шансы на успех, - они были так хорошо одеты, держали себя так уверенно. В особенности доктор Эдвардс просто излучал уверенность. Эндрью чувствовал, что ему ненавистен этот Эдвардс, упитанный, цветущий мужчина средних лет, который только что, в общем разговоре у входа, откровенно сообщил, что он продал свою практику в долине, чтобы занять это место врача в Эберло. " Черт бы его побрал, - злился в душе Эндрью, - он, видно, вполне уверен, что это место за ним, иначе он, конечно, не продал бы прежнего".

Взад и вперед, взад и вперед, опустив голову, заложив руки в карманы. Что подумает Кристин, если и тут у него ничего не выйдет? Она должна была возвратиться в Блэнелли либо сегодня, либо завтра - в письме она не указывала точно дня. Школа на Бэнк-стрит открывается в будущий понедельник. Хотя он в письме к ней и словом не обмолвился о месте в Эберло, но если он его не получит, он при встрече будет мрачен или, что еще хуже, искусственно весел, и это как раз тогда, когда ему больше всего на свете хочется произвести на нее хорошее впечатление, заслужить ее спокойную, дружескую, радостно волнующую улыбку.

Четыре часа. Наконец-то! В то время как Эндрью направился к входу, красивый автомобиль бесшумно проехал по улице и остановился у подъезда. С заднего сиденья встал невысокий, щегольски одетый мужчина, оглядел кандидатов с беглой улыбкой - любезной, но небрежно-самоуверенной. Перед тем как войти на крыльцо, он узнал Эдвардса и мельком поздоровался с ним.

- А, Эдвардс, здорово! - Затем, понизив голос: - Я думаю, все будет в порядке.

- Спасибо, очень вам благодарен, доктор Луэллин, - шепнул Эдвардс едва слышно, с трепетным почтением.

" Ну, значит, кончено! " - сказал себе с горечью Эндрью.

Приемная наверху, маленькая, бедно обставленная, с кислым запахом, находилась в конце короткого коридора, который вел в комнату комитета. Эндрью вызвали туда третьим по счету. Он вошел в большую комнату комитета с чувством упрямого ожесточения. Если место уже заранее обещано, так не стоит и любезничать с ними, все равно его не получишь. Он с безрадостным видом сел на предложенный ему стул.

В комнате находилось человек тридцать шахтеров. Все сидели, курили и смотрели на него с бесцеремонным любопытством, в котором не было, однако, ничего неприязненного. За маленьким столом сбоку сидел бледный, тихий человек с умным и выразительным лицом, повидимому, тоже бывший шахтер, судя по синим рябинам на его коже. Это был Оуэн, секретарь. В конце стола сидел, развались, доктор Луэллин и благосклонно улыбался, глядя на Эндрью.

Начались расспросы. Но прежде всего Оуэн тихим голосом изложил условия работы.

- У нас тут, доктор, такой порядок: рабочие Эберло (в нашем районе имеются два антрацитовых рудника, сталелитейный завод и одна угольная шахта) выплачивают из каждой недельной получки известную сумму нашему обществу. На эти деньги мы организуем необходимую врачебную помощь, содержим прекрасную, хотя и небольшую больницу, амбулатории, выдаем лекарства, протезы и так далее. Кроме того, у Общества состоят на службе врачи: доктор Луэллин, наш главный врач и хирург, четыре младших врача и дантист. Мы им платим, так сказать, с головы - в зависимости от числа постоянных пациентов в их списке, по определенной ставке за каждого. Насколько я знаю, доктор Лесли в последнее время перед отъездом зарабатывал что-то около пятисот фунтов в год. - Оуэн сделал паузу. - В общем мы находим нашу систему разумной.

Со стороны тридцати членов комитета последовал ропот одобрения. Оуэн поднял голову и поглядел на них.

- Ну, а теперь, джентльмены, есть ли у кого вопросы к доктору Мэнсону?

Эндрью начали обстреливать вопросами. Он старался отвечать спокойно, правдиво, без прикрас. Один раз сострил:

- Вы говорите по-валлийски, доктор? - Вопрос исходил от одного особенно назойливого молодого шахтера, по фамилии Ченкин.

- Нет, - сказал Эндрью. - Я с детства говорю только на гэльском языке[10].

- Много вам будет от него проку здесь!

- Он мне пригодится, когда я захочу обругать пациентов, - сказал Эндрью сухо, и все засмеялись.

Наконец опрос кончился.

- Очень вам благодарен, доктор Мэнсон, - сказал Оуэн. И Эндрью вышел в ту же маленькую приемную с кислым запахом. Чувствуя себя так, как будто его долго швыряло по бурным волнам, он наблюдал, как остальные кандидаты один за другим уходили в комнату заседаний.

Эдвардс, вызванный последним, отсутствовал долго, очень долго. И вышел, широко ухмыляясь, всем своим видом как бы говоря: " Жаль мне вас, товарищи. Место уже у меня в кармане".

Последовало бесконечное ожидание. Наконец дверь в комнату комитета отворилась, и из клубов табачного дыма вынырнул Оуэн с бумажкой в руке. Его глаза, поискав среди группы ожидавших, в конце концов с выражением искреннего доброжелательства остановились на Эндрью.

- Будьте добры зайти сюда на минутку, доктор Мэнсон! Комитет хочет еще раз поговорить с вами.

Побелев до самых губ, с колотившимся сердцем, Эндрью прошел за секретарем в комнату комитета. " Не может быть, - твердил он себе, - не может быть, чтобы они выбрали меня".

Сидя опять на том же стуле, словно на скамье подсудимых, он увидел обращенные к нему улыбки, ободряющие кивки. Один только доктор Луэллин не смотрел на него.

Оуэн, говоривший от имени всех, начал:

- Доктор Мэнсон, мы будем с вами откровенны: комитет в некоторой нерешимости. Собственно, он, по совету доктора Луэллина, сильно склонялся в пользу другого кандидата, который имеет большой стаж работы в Джеслейской долине.

- Но он слишком разжирел, этот Эдвардс, - вставил седоватый шахтер из задних рядов. - Хотел бы я поглядеть, как он будет карабкаться наверх, к нашим домам на Марди-хилл!

У Эндрью были слишком напряжены нервы, он и не улыбнулся. Затаив дыхание, ожидал он слов Оуэна.

- Но, - продолжал секретарь, - надо вам сказать, сегодня вы произвели на комитет очень хорошее впечатление. Комитету, как минуту тому назад поэтично выразился Том Кетлис, нужны люди молодые и энергичные.

Смех и крики: " Слушайте! Слушайте! ", " Молодец, Том! ".

- Кроме того, доктор Мэнсон, должен вам сказать, что на мнение комитета сильно повлияли две рекомендации, которые даны были без вашего ведома и поэтому еще ценнее для нас. Они прибыли по почте только сегодня утром. Они - от двух врачей вашего города, то есть из Блэнелли. Одна - от доктора Денни, имеющего звание магистра хирургии, очень высокое звание, как подтвердил и доктор Луэллин, который это должен знать. Другая, вложенная в письмо доктора Денни, подписана доктором Пейджем, помощником которого вы, кажется, теперь состоите? Так вот, видите ли, доктор Мэнсон, мы умеем разбираться в отзывах, а эти два отзыва о вас написаны так искренно, что они произвели на нас очень хорошее впечатление.

Эндрью закусил губу и опустил глаза, только теперь оценив великодушие Денни.

- Остается одно затруднение, доктор. - Оуэн остановился и смущенно потрогал линейку на своем столе. - Комитет сейчас единогласно высказался за вас, но для этого места врача со всеми его... гм... ответственными обязанностями скорее подошел бы человек женатый. Не говоря уже о том, что рабочий всегда предпочитает, чтобы членов его семьи лечил женатый доктор, - мы вместе с этой должностью предоставляем и дом, который у нас здесь называется " Вейл Вью" [11]. Хороший дом, но он... для холостяка он не совсем подходит.

Беспокойное молчание. Эндрью тяжело перевел дух. В мыслях его встал образ Кристин, словно залитый ярким белым светом. Все, даже доктор Луэллин, смотрели на него, ожидая ответа. И без мыслей, как-то независимо от собственной воли, он заговорил. Он вдруг услышал свой спокойный голос:

- Джентльмены, у меня есть невеста в Блэнелли. Я... я только и ожидал, пока получу приличное место, такое, как здесь у вас, чтобы жениться.

Оуэн от удовольствия треснул линейкой по столу. Остальные выражали свое одобрение, топая тяжелыми сапогами. А неугомонный Кетлис прокричал:

- Вот это отлично, товарищ! Эберло - замечательно подходящее место для медового месяца!

- Итак, я считаю, что вы согласны, джентльмены, - покрыл шум голос Оуэна. - Доктор Мэнсон избран единогласно.

Послышался громкий ропот одобрения. Эндрью испытывал бурный трепет торжества.

- Когда вы сможете приступить к своим обязанностям, доктор Мэнсон? Чем скорее, тем лучше.

- Я могу начать работу с будущей недели, - ответил Мэнсон. И вдруг, холодея от страха, подумал: " А что, если Кристин меня не захочет? Что, если я лишусь и ее и этого чудного места? "

- Значит, решено. Благодарю вас, доктор Мэнсон, вы свободны. Комитет желает вам... и будущей миссис Мэнсон всякого благополучия на новом месте.

Аплодисменты. Все поздравляли его - и члены комитета, и Луэллин, и Оуэн, сердечно пожавший ему руку.

Затем он вышел в приемную, пытаясь не показывать своей радости, не видеть расстроенного и вместе с тем недоверчивого лица Эдвардса. Но, как бы он ни старался, он не мог сдерживаться. Когда он шел с площади на вокзал, сердце его ширилось радостным ощущением победы. Походка стала быстрой и упругой. Спускаясь с холма, он увидел справа от себя зеленевший городской сад с фонтаном и эстрадой для оркестра. Только подумать - эстрада! Когда в Блэнелли единственным возвышением во всей унылой долине была куча шлака! А вот и кино наверху, на холме. Нарядные большие магазины, а под ногами - не гордая каменистая тропа, а отличная мощеная дорога. И ведь Оуэн говорил что-то о больнице, о " прекрасной, хотя и небольшой больнице"? О! Подумав о том, как много значит для его работы наличие больницы, Эндрью испустил глубокий вздох радости. Он забрался в пустое купе кардиффского поезда и всю дорогу бурно ликовал.

XIV

От Эберло до Блэнелли расстояние через горы небольшое, но поезд шел кружным путем. До Кардиффа он останавливался на каждой станции, а пенеллийский поезд, в который Эндрью пересел в Кардиффе, не желал, попросту не желал идти быстро. Настроение Эндрью уже изменилось. Забившись в угол дивана, все сильнее раздражаясь, сгорая от нетерпения поскорее очутиться в Блэнелли, он терзался мыслями.

Только сейчас он понял, каким был эгоистом все эти месяцы, рассматривая вопрос о женитьбе только с точки зрения своих собственных интересов. Во всех своих сомнениях относительно того, говорить ли ему с Кристин и жениться ли, он исходил только из собственных чувств, как будто согласие Кристин разумелось само собой. А что, если он жестоко ошибается? Что, если Кристин его не любит? Он уже представлял себе, как, отвергнутый ею, в унынии пишет письмо комитету, объясняя, что " по независящим от него обстоятельствам" не может работать в Эберло. Кристин стояла перед ним, как живая. Как хорошо он изучил ее: эту легкую пытливую улыбку, манеру браться рукой за подбородок, " прямой и твердый взгляд темных глаз. Острое томление по ней охватило его. Милая Кристин! Если она не будет принадлежать ему, то ему все равно, что бы с ним ни случилось.

В девять часов поезд подполз к Блэнелли. Вмиг Эндрью выпрыгнул на платформу и направился по Вокзальной улице в город. Он рассчитывал, что Кристин приедет только завтра, но могло же случиться, что она уже приехала. Вот и Чэпел-стрит. Теперь обогнуть Рабочий клуб. Свет в выходившем на улицу окне ее комнаты пронизал его дрожью надежды. Твердя себе, что не надо терять самообладания, что это просто хозяйка Кристин убирает к приезду ее комнату, он ринулся в дом, влетел в гостиную.

Да, Кристин была здесь! Она стояла на коленях над сваленными в углу книгами, расставляя их на самой нижней полке. Кончив, стала подбирать бечевки и бумагу, валявшиеся на полу. Ее саквояж, жакетка и шляпа лежали на кресле. Видно было, что она недавно приехала.

- Кристин!

Она быстро обернулась, все еще стоя на коленях, и при этом прядь волос свесилась ей на лоб. Затем она вскочила на ноги с легким криком удивления и радости.

- Эндрью! Как мило, что вы пришли!

Подойдя к нему с просиявшим лицом, она протянула ему руку. Но он взял обе ее руки в свои и держал их крепко. Он смотрел на нее во все глаза. Она больше всего нравилась ему именно в этой юбке и блузке. Она казалась в них тоньше, стройнее, они подчеркивали нежную прелесть ее юности. Сердце его снова бурно забилось.

- Крис! Мне надо вам сказать кое-что.

В глазах Кристин засветилось беспокойство. Она всмотрелась с настоящим испугом в его бледное, грязное с дороги лицо. Сказала быстро:

- Что случилось? Опять неприятности с миссис Пейдж? Вы уезжаете?

Он покачал головой, крепче стиснул ее маленькие руки. И вдруг неожиданно выпалил:

- Кристин! Я получил место, чудеснейшее место! В Эберло. Я сегодня ездил туда на заседание комитета. Пять сотен в год и дом. Дом, Кристин! О, дорогая... Кристин!.. Вы... Вы выйдете за меня замуж?

Она сильно побледнела. Глаза ее ярко блестели на бледном лице. Ей как будто перехватило горло. Наконец она сказала тихо:

- А я думала... я думала, что вы пришли с худыми вестями.

- Нет, нет! Новости самые чудесные, дорогая. Ох, если бы вы видели этот город! Весь открытый, чистенький, с зелеными лугами, и приличными магазинами, и дорогами, и парком, и - подумайте, Кристин! - с настоящей больницей! Если только вы выйдете за меня, родная, мы можем сразу уехать туда.

Губы у Кристин дрожали, но глаза смеялись, смеялись, и в них был какой-то новый, странный свет.

- Так это ради Эберло - или ради меня самой?..

- Ради вас, Крис. Вы знаете, что я люблю вас, но... но, может быть, вы не любите меня?

Она издала горлом какой-то тихий звук, подошла к Эндрью так близко, что голова ее очутилась у него на груди. И в то время как его руки обвились вокруг нее, она сказала прерывающимся голосом:

- Милый... милый мой... Я люблю тебя с тех пор... - она улыбнулась сквозь счастливые слезы, - с тех самых пор, как увидела тебя в этом дурацком классе.

Часть вторая