Лариса Васильева 12 страница

Сталин, с помощью представителя ЧК Червякова, «чистит» командование недавно созданной Красной Армии, арестовывает почти весь штаб военного округа, держит его на барже, которая потом «случайно» тонет. Имя Сталина в Царицыне произносят шепотом.

Медовые месяцы недоучившейся гимназистки обагрены кровью.

Она видит вокруг ужас, смерть, слышит стрельбу. При чем тут она?

Да, Надя всосала большевизм с молоком матери, но домашний большевизм и жестокая реальность лета 1918 года мало похожи. Борьба за дело рабочего класса — дело нешуточное.

Любовь под пулями?

Любовь революционная, припахивающая чужой смертью? Так и у Раскольникова с Ларисой. Так и у Клима Ворошилова с Екатериной.

Надя любит Сталина? Она его жена! С ума можно сойти от того, что брошено к ее ногам.

Остановить бы ее тогда и спросить: ты любишь Иосифа Джугашвили? Немолодого, угрюмого, странного человека?

Она не поймет — она любит Сталина, революционера, борца, вождя.

Разве такое трудно предположить? Легче легкого.

И Сталин, и Ворошилов, и Раскольников взяли с собой женщин на боевые позиции, рискуя…

Похоже, не так уж и рисковали они своими походными женщинами за плотным прикрытием красногвардейцев и матросов. Во всяком случае, ни с одной тогда ничего не случилось.

У Романа Гуля, описывающего оборону Царицына, нет ни слова о Наде, но есть строки о Екатерине Ворошиловой: «В полуразграбленном, пустынном особняке горчичного фабриканта командарм Клим Ворошилов живет с женой Екатериной Давидовной. Екатерина Давидовна нарядная, изящная женщина. Она пролетает по городу на военном автомобиле».

Наверное, и Надя так же.

А выше, по Волге, вместе с Раскольниковым в эти дни совершает свои подвиги Лариса Рейснер. Она встретится с Надей в Москве 7 ноября 1918 года, на приеме в честь первой годовщины Октября. Надежда отведает знаменитой черной икры, привезенной Ларисой.

Вернувшись из «медового похода», Надежда Аллилуева начинает работать секретарем Ленина. Она оказывается прекрасным, исполнительным, неутомимым работником. Ленин доверяет ей самые секретные материалы.

Юная Надя, конечно же, попадает под магическое обаяние, которое отмечают все женщины, когда-либо общавшиеся с Лениным.

Ему приятно видеть возле себя милое, молодое аллилуевское личико. Что он думает о ней и о Сталине, уже доподлинно зная ему цену? Жалеет Надежду? Или вообще не думает ни о чем личном, видя в каждом человеческом существе лишь работника революции?

Жена Сталина — секретарь Ленина. Отличная позиция для Сталина — он будет знать все об Ильиче.

Сталин, однако, сталкивается с тем, что его молодая жена не сообщает ему секретных сведений. Поначалу это нравится: крепким орешком оказалась Надя. Но бывают ситуации, когда ему необходимо знать. А она молчит. И ничего с ней не поделаешь.

В дневнике дежурных секретарей запись секретаря Н. С. Аллилуевой: «Владимир Ильич нездоров… Мария Ильинична сказала, чтобы его ничем не беспокоить — если сам запросит об ответах, то запросить кого следует. Приема никакого, поручений пока никаких. Есть два пакета от Сталина и Зиновьева — об них ни гугу, пока не будет особого распоряжения и разрешения…»

Надежде нравится, что ей доверяют тайны, не должные быть известными даже Сталину. Ей приятна самостоятельность, отдельность от него. Ему неприятно. Коса начинает находить на камень. Особенности его натуры, волею судьбы оказавшиеся позднее заметными миллионам людей, придвигаются к ней вплотную.

Ленин и Крупская, с их дореволюционным воспитанием, безусловно, ближе Надежде Аллилуевой, чем грубый, резкий, беспощадный муж.

Она хочет думать, что любит его.

Она хочет его любить.

Она его любит!

Милую Наденьку, выросшую на глазах революционеров, ныне властвующих в Кремле, кажется, обожают все окружающие, но, когда она опаздывает на работу и делает ошибки в серьезных текстах, ей не делают поблажек. Ленин берет ее под защиту: секретарь Аллилуева не манкирует обязанностями, она родила ребенка, не справляется, а грамотность — дело наживное.

Волею судьбы двадцатидвухлетняя Надежда оказывается внутри конфликта Ленин — Крупская — Сталин и ведет себя безукоризненно.

Волею судьбы она, еще с царицынских времен, свидетельница конфликта Сталин — Троцкий.

Присматривается к ленинским соратникам — они заметно изменились после революции. Раньше их подозрительность была в основном направлена на царский строй и на враждебные партии. Теперь друг на друга. Сталин такой же.

Она одной из первых узнает о «Завещании Ленина», в котором он точно и беспощадно характеризует ее мужа. Надежда вынуждена самой себе сказать, что Ленин прав: Сталин груб, резок, несправедлив. К ней тоже. А может быть, несправедлива она? Они очень разные. Может, просто не понимают друг друга? Она молода, хочется веселиться, учиться — жить! Тут, в кремлевской клетке, она — затворница. Под охраной, как в тюрьме со всеми удобствами. И люди вокруг старые, сорока-, пятидесятилетние, озабоченные властью. Скука!

И он разочарован: лучше бы привез девушку из грузинской деревни. Все сделал для Нади: вопреки своим принципам терпит в доме нянек и кухарок. Чего не хватает? Каждое ее желание — закон. У мамы, что ли, с папой ей такое снилось? Дом на широкую ногу: еду, какую хочешь, выписывай — принесут. Любой театр или кино — пожалуйста. Он, правда, не всегда сопровождает, и она обижается. Потерпи, занят. Чего мало? Скрытная. В истории с «Завещанием Ленина» как себя повела? Не на стороне мужа! В общем-то, по-большевистски правильно, но обидно: жена против мужа.

Нервная очень, в мать. У Ольги Евгеньевны шизофрения. Теперь это Сталину доподлинно известно: Ольга ходит в кремлевскую спецполиклинику, ему оттуда докладывают.

Девушка из грузинской деревни лучше подходила бы ему в жены. Такая, как Екатерина Сванидзе.

Троцкий в своих воспоминаниях называет Екатерину Сванидзе «молодой, малокультурной грузинкой» — однако известно, у этой девушки из грузинской деревни до четырнадцати лет были домашние учителя, брат ее учился в Берлине.

Психология революционеров, построенная на классовом подходе, заведомо определяла: если человек из деревни, значит, беден и малокультурен.

И то и другое в реальной жизни необязательно. Бедность притбилисской деревни с бархатным климатом весьма сомнительна, а что касается культуры, то человечеству еще предстоит разобраться, не взято ли лучшее в культуре любого народа у его прародителя, возделывавшего землю?

Иосиф Иремашвили в воспоминаниях о молодых годах Сталина приводит его слова, сказанные на похоронах первой жены:

«Это существо смягчало мое каменное сердце; она умерла — и вместе с ней последние теплые чувства к людям». Они возродились: к Надежде, к детям. Надежда всегда была строга с детьми, а Сталин — мягок и добр. Каменные сердца чувствительны.

После смерти Ленина его секретарь Надежда Аллилуева идет работать в журнал «Революция и культура». Не имея образования, кроме шести классов гимназии и секретарских навыков, приобретенных в ленинской канцелярии, она успешно постигает редакционную работу.

Любым делом будет она заниматься, лишь бы не сидеть в кремлевских стенах с детьми и не нудиться по ночам в застольях с компанией мужа.

Проблема детей решается просто — няня, экономка, ребята-чекисты из охраны.

Застолье обязывает. Она не пьет и не выносит пьющего застолья, а Иосиф Виссарионович обожает застолье в силу национального характера и таких внезапно открывшихся неограниченных возможностей пить сколько и что душе угодно. Любит вино «Хванчкару».

Кто-то из двух должен уступить. Она уступает, уступает, уступает, уступает… И срывается, убегает с детьми к родителям.

Разве девушка из грузинской деревни так поступила бы?

Сталин возвращает жену домой. Стыдно, что люди скажут? Хоть бы его-то не позорила — весь на виду.

После ленинской смерти стремительно нарастает его влияние в партии, его сила в правительстве, его отлично организованная популярность в народе. Уже широко понесли сталинские портреты по праздничным площадям. Все вокруг вертятся, боятся, уважают, понимают, а дома понимания нет. Обидно. Ведь дом — это крепость. Что он за вождь без хорошего домашнего тыла, без покоя в семье? С врагами не справится, а врагов полно.

Она все реже соглашается с ним. Какие враги? Те же самые большевики, ленинцы, партийцы! Какой враг Троцкий? Просто самовлюбленный индюк. Каменев вообще золотой человек. Зиновьев тоже. Николай Иванович Бухарин, душка. Почему они все ссорятся, ссорятся, не могут договориться? Ведь общее же дело. Как Ленина не стало, они словно с цепи сорвались в один клубок.

Сталин победит. Она чувствует это без радости, со страхом. Почему? Трудно объяснить.

Ноябрь двадцать седьмого года. Мрачная осень. Этот месяц всегда труден для Надежды Сергеевны: в ноябре ей плохо, настроение ужасное. Жизнь вокруг не способствует веселью: идет последняя схватка Сталина с Троцким. Из партии исключают многих деятелей оппозиции. Среди них люди, милые сердцу Надежды Сергеевны.

Она ничего не понимает.

Она ничего не понимает?

Она понимает все!

Сталин успешно проводит свою линию. В минуты семейного мира Надежда Сергеевна пытается поговорить с ним. Он отмахивается — не женское дело. Не лезь, куда не просят. Вечером будут гости, позаботься о столе.

Он — сова, она — жаворонок. Он не спит ночами, она не может спать днем.

Все врозь. Она на пределе — вот-вот сорвется. Срывается. И словами, словами его! Хуже пощечин. Он краснеет, но при людях молчит. Запоминает каждое слово, а потом возвращает. Наедине. Она не остается в долгу.

Почему Надежда не может понять его? Почему Иосиф не понимает ее?

В ноябре двадцать седьмого года кончает с собой видный дипломат Иоффе. Да, конечно, все знают, он был болен, обречен, но мог еще пожить. Все знают, он — троцкист, ему грозит расправа.

Самоубийство в ноябре…

Надежда Сергеевна хорошо знала Иоффе, уважала его. Она идет на похороны.

Иоффе провожают толпы народу. Много молодежи. Поют военные песни времен Гражданской войны, в них звучит имя Троцкого. На кладбище выступают Троцкий, Каменев, Зиновьев. А в первом ряду слушает их жена Сталина. Зиновьев, сбившись с похоронного тона, над гробом Иоффе клеймит преступления ее мужа, предающего интересы партии.

Слушает молча. А кто скажет, что творится в ее душе? Никто.

Митинг окончен. Надежда Сергеевна в сопровождении охраны выходит из ворот Новодевичьего кладбища. У ворот — строй солдат, вызванный из казарм для поддержания порядка. Какой-то юноша из окружения Троцкого кричит солдатам:

«Красноармейцы! Ура вождю Красной Армии товарищу Троцкому! » В ответ — тишина. Троцкий идет к машине. Аллилуева знает — Сталин победил.

Победа не радует ее?

Почему она не может стать рядом с мужем, быть его вторым «я», такой же жестокой всепобеждающей силой?

Вот ведь и Ольга рядом с Каменевым, хотя у него есть вторая семья. И Екатерина во всем поддерживает Клима. И Наталья — за Троцкого. Почему Надежда другая? Почему она не может, не хочет его понять? Не видит за ним правды? А за другими разве правда есть?

Надежда Сергеевна оставляет журнал «Революция и культура», идет учиться в Промакадемию. Хочет стать специалистом по химическим волокнам.

Вне стен Кремля интересно. Даже трудности в учении по-своему легки. Она старается ничем не выделяться в Академии. К учебному корпусу на «Форде» не подъезжает. Останавливает машину за квартал, идет пешком, требуя от охраны не маячить слишком близко. Ей кажется, никто не знает, чья она жена. Ей стыдно быть его женой?

Аллилуева умом все ближе к противникам мужа. Сердцем — тоже.

Можно ли представить себе Надежду Константиновну в такой ситуации? Ни в коем случае: Ленин был прав, даже когда он не прав. Конечно, Надежда Константиновна не так глупа, чтобы идеализировать вождя революции. Никто лучше ее не знал ленинских недостатков, но никто лучше ее не мог их скрыть от посторонних глаз. Люди никогда не узнают ее несогласий с ним. Она подправила его так, что он сам не заметил, где она его подправила. Она спрятала все его промахи. Она объяснила себе и другим необходимость любой ленинской ошибки, объявив ее верным поступком.

Аллилуева другая.

Связывало ли что-нибудь обеих Надежд? Сложно все было. Сталин не любил Крупскую. Аллилуева, наверное, сочувствовала ей. Но Крупская сама могла быть не слишком понятна Аллилуевой. Мог отвращать ее воинствующий атеизм. Надежда Сергеевна все больше и больше обращалась к Богу. Это приносило кратковременное успокоение мятущейся душе. Она стала ходить в церковь. Все вокруг заметили это.

Сноха Каменева, Галина Сергеевна Кравченко, рассказала мне: «Надежду Аллилуеву я часто встречала в начале тридцатых в мастерской для высших чинов Кремля, их жен и детей. У нас с ней была общая портниха. Не могу сказать, чтобы мы были близко знакомы. Сидели в мастерской, ждали, когда попросят на примерку.

Какая она была? На мой взгляд, очень неинтересная. Серая. Скучная. И вкус ее мне, любившей всякие экстравагантности, не нравился, тоже скучный.

Выглядела Аллилуева старше своих лет. Пожалуй, можно было дать под сорок. Если у молодой жены старый муж, они с годами сравниваются в возрасте.

Аллилуева была очень верующая. Да, да, не удивляйтесь, она в церковь ходила. Все знали и много говорили об этом. Ей, видно, разрешалось то, что другим партийцам запрещалось: она состояла в партии с восемнадцатого года. Вообще, заметно было, что она немножко «того». Как теперь говорят, с фиалками в голове«.

Начались первые судебные процессы тридцатых годов. В «процессе Промпартии», охватившем многие отрасли советской промышленности, были так или иначе «замешаны» многие преподаватели Академии, где училась Аллилуева. Она продолжала оставаться в хороших отношениях со сталинскими врагами.

Не хотела заниматься детьми, и они росли как трава.

Все это Сталину решительно не нравилось. Самостоятельные женщины-кукушки хороши в революционных теориях, а в жизни его семье нужна была хозяйка.

Бывший секретарь Сталина Бажанов, сбежавший за границу, вспоминал кремлевскую квартиру вождя: перед дверью постоянный часовой, в маленькой передней солдатская шинель и фуражка Сталина, а в четырех комнатах квартиры простая мебель; рассказывал, что поначалу еду в дом приносили из столовой Совнаркома, а потом повара стали готовить дома — Сталин боялся отравления.

«В своей семье, — писал Бажанов, — он держит себя деспотом. Целыми днями он соблюдает у себя высокомерное молчание, не отвечая на вопросы жены и сына.

Сталин, если бывал не в духе, а это случалось часто, молчал за обедом, и все молчали. После завтрака обычно сидел в кресле. С трубкой.

Раздается звонок по внутреннему телефону Кремля.

— Коба, тебя зовет Молотов, — говорит Надежда Аллилуева.

— Скажи ему, что я сплю, — отвечает Сталин«.

Многое видно в этой сцене. Молодая женщина, живя в атмосфере вранья по малым мелочам, и сама должна лгать, отвечать, что его нет, когда он есть. Вряд ли Молотов хочет сообщить Сталину о прилете грачей. Наверное, важный вопрос.

Для Надежды Сергеевны, «всосавшей большевизм с молоком матери», революционер, слуга народа, способный на такое вранье, вряд ли долго будет предметом восхищения и душевной любви.

Аллилуева к 1930 году уже второй десяток лет — женщина Кремля из верхнего «эшелона» власти и несколько лет — некоронованная царица советского типа. Глаголы «достать» и «дают», применительно к продовольствию, ею крепко забыты. Как ни храни старые скромные платья с заплатками, которые жаль выбросить от чувства ностальгии по своей молодости, факт остается фактом: она может позволить себе многое — она жена Сталина. И этим все сказано.

Однако не все.

Был праздник — 7 ноября 1932 года. Пятнадцатая годовщина со дня Октябрьской социалистической революции. Сначала парад, потом демонстрация трудящихся. На трибуне Мавзолея — все правительство во главе с товарищем Сталиным. На нижней трибуне, среди ответственных лиц с женами и зарубежных гостей праздника, стояла красавица Катя, работница завода, получившая билет на трибуну в награду за активную работу в комсомоле. Она испытывала ставший привычным для советского человека в день праздника прилив энтузиазма, чувство, когда при виде торжеств на Красной площади — ком в горле. Кто постарше, знает.

— Аллилуева, Аллилуева, жена Сталина, жена… — прошелестело по трибунам. Глаза Кати заметались между колонн демонстрантов, и она увидела: «Надежда Аллилуева шла со своей Промакадемией в первом ряду — под знаменами. Она бросалась в глаза — высокая, в распахнутом пальто, хотя было холодно, улыбалась и смеялась, что-то говорила своим спутникам, смотрела в сторону Мавзолея, махала рукой, ее белое мраморное лицо было прекрасно. Взмах руки был царственный. Она была вся… лучезарная».

Под крики здравицы товарищу Сталину его жена Надежда Сергеевна прошла Красную площадь, свернула, оторвавшись от своих спутников, в хорошо знакомые ей Спасские ворота и, сопровождаемая группой охраны, вышла на нижние трибуны, стала на заранее приготовленное ей место, рядом с Никитой Хрущевым. Холодало. Она поеживалась, запахнув пальто, и все посматривала вверх на Мавзолей. С нижней трибуны ей был виден Сталин, и она говорила Хрущеву, что волнуется, как бы он не простудился, он такой упрямый, она умоляла одеться потеплее, но он не слушается.

Обычные волнения заботливой жены…

На следующий день был вечерний прием в честь праздника, завершившийся для узкого кремлевского круга вечеринкой в квартире Ворошилова, откуда Сталин и Надежда Сергеевна вернулись домой не вместе и в разное время. Она — пораньше, он — очень поздно.

Они спали порознь: она — в спальне, он — у себя в кабинете или в маленькой комнатке при столовой, возле правительственного телефона. Этот телефон стал обязательным приложением к главе государства. Он мог зазвонить в любую минуту, но звонить могли лишь особо доверенные люди, в особо экстренных случаях. Цвет телефона был определен раз и навсегда — красный.

Экономка по заведенной привычке утром пришла будить Надежду Сергеевну и нашла ее на полу возле кровати в луже крови. Рядом — маленький пистолет «вальтер», привезенный Аллилуевой братом Павлом из-за границы. Испуганная экономка позвала няню. Надежда Сергеевна была уже холодная. Женщины вдвоем уложили тело на кровать. Они побоялись разбудить Сталина, спящего в кабинете возле красного телефона. Позвонили Авелю Енукидзе и Полине Молотовой. Они пришли. Разбудили Сталина.

Он вышел в столовую и услышал: «Иосиф, Нади больше нет с нами».

Так рассказывали все очевидцы своим домочадцам, а позднее и Светлане, дочери Аллилуевой и Сталина.

Самоубийство в ноябре?..

Вранье началось сразу. 10 ноября в газете «Правда» появился следующий некролог:

«Н. С. Аллилуева

В ночь на 9 ноября скончалась активный и преданный член партии тов. Надежда Сергеевна Аллилуева.

ЦК ВКП(б)«.

Сразу за этим траурным сообщением крупным шрифтом заголовок:

«ДОРОГОЙ ПАМЯТИ ДРУГА И ТОВАРИЩА

НАДЕЖДЫ СЕРГЕЕВНЫ АЛЛИЛУЕВОЙ

Не стало дорогого, близкого нам товарища, человека прекрасной души. От нас ушла еще молодая, полная сил и бесконечно преданная партии и революции большевичка.

Выросшая в семье рабочего-революционера, она с ранней молодости связала свою жизнь с революционной работой. Как в годы Гражданской войны на фронте, так и в годы развернутой социалистической стройки Надежда Сергеевна самоотверженно служила делу партии, всегда скромная и активная на своем революционном посту. Требовательная к себе, она в последние годы упорно работала над собой, идя в рядах наиболее активных в учебе товарищей в Промакадемии.

Память о Надежде Сергеевне как о преданнейшей большевичке, жене, близком друге и верной помощнице тов. Сталина будет нам всегда дорога.

Екатерина Ворошилова, Полина Жемчужина, Зинаида Орджоникидзе, Дора Хазан, Мария Каганович, Татьяна Постышева, Ашхен Микоян, К. Ворошилов, В. Молотов, С. Орджоникидзе, В. Куйбышев, М. Калинин, Л. Каганович, П. Постышев, А. Андреев, С. Киров, А. Микоян, А. Енукидзе«.

Что можно понять из этого общепринятого набора стандартных газетных соболезнований? Умерла. От чего? Болела? Несчастный случай? Ни слова о причине смерти. О покойной жене первого человека в государстве — как о бесполом существе: преданность партии, революционная работа. Всего одна деталь, но характерная: женские имена и фамилии подписавших некролог даны полностью и вынесены перед мужскими инициалами и фамилиями — лишь это говорит о том, что ушло из жизни существо женского пола.

Далее, в заметке-соболезновании от руководства Промакадемии им. товарища Сталина, где училась жена Сталина, появляется фраза — намек на причину смерти: «…болезненное состояние не могло приостановить ее большевистского упорства в учебе».

Как хотите, так и понимайте. О каком болезненном состоянии речь, если многие видели ее только что на демонстрации веселую и здоровую?

Почему нет медицинского заключения? Ведь жена Сталина, не кто-нибудь!

А слухи ползли, ползли под звуки траурных маршей.

Убита,

застрелена,

самоубийство…

«Правда» от 11 ноября уже как бы опомнилась. В соболезнующих заметках появились более теплые слова: «Умер молодой, скромный и преданный боец великой большевистской армии. Умер в пути, в походе, на учебе». Опять в мужском роде. Газета, отдав дань умершей, повернулась к пострадавшему. Все соболезнования адресованы лично товарищу Сталину: «Мы, близкие друзья и товарищи, понимаем тяжесть утраты товарища Сталина со смертью Надежды Сергеевны, и мы знаем, какие обязанности это возлагает на нас в отношении к товарищу Сталину».

Какие?

В траурных репортажах рассказывается о торжественном карауле, в котором стоит и товарищ Сталин, но в последнем репортаже с кладбища ни слова нет о том, что на кладбище Сталин присутствовал.

Несколько дней идет, убывая, траурная аллилуевская нота на страницах «Правды».

А в газете от 16 ноября особо выделенный материал:

«Дорогой Иосиф Виссарионыч,

эти дни как-то все думается о вас и хочется пожать вам руку. Тяжело терять близкого человека. Мне вспоминается пара разговоров с вами в кабинете Ильича во время его болезни. Они мне тогда придали мужества.

Еще раз жму руку.

Н. Крупская«.

Боже мой, почему мне так много видится за этой соболезнующей записочкой? Все в ней продумано, выверено, вычислено, высчитано — все многозначно.

Это «ы» в его отчестве она употребила не зря. Редактор, конечно же, не осмелился исправить «ошибку».

Многие, знавшие Крупскую, отмечали индивидуальность ее языка: «я тогда была неписучая», «это ведь и титечному ребенку ясно». Эдакая симпатичная инфантильность, нарочитость, претенциозность исключительности: Крупской можно то, чего нельзя другим.

Думаю, буква «ы» в слове «Виссарионыч» — тоже из ряда ее неологизмов. Всего лишь буква, но говорит о многом: Надежда Константиновна, как никто, имеет право на фамильярность с ним в государственном масштабе, потому что она — Крупская, а он всего лишь Сталин.

В тяжелую для него минуту она фамильярностью этого «ы» как бы подчеркнула свое к нему отношение: не сверху, не свысока, а с высоты.

Наверное, Крупская имеет свое мнение о самоубийстве и даже, может быть, об убийстве, но, не располагая никакими другими возможностями, выражает свое подлинное к нему отношение, обращаясь на «вы» с маленькой буквы. Все остальные пишут ему «Вы».

«Тяжело терять близкого человека».

Это о нем, но и о ней. Эти слова должны напомнить ему, что ОНА потеряла ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА ЛЕНИНА!!!

А две последние фразы вообще образцы многозначной прозы, если вернуться к отношениям Сталина и Крупской перед смертью Ленина.

Она напоминает ему «пару разговоров в кабинете Ильича», понимая, что он вспомнит не их, а грубый разговор с нею по телефону.

Почему она хочет от него этого воспоминания? А если она живет с сознанием, что Сталин отравил Ленина?

Можно ли жить с таким сознанием и продолжать делать общее дело вместе с «отравителем»?

Я не сторонница сплетни об отравлении Ленина Сталиным, но я знаю, что Надежда Константиновна может вынести все: она воплощает идею, и нет земной силы, способной помешать ей.

Не дает ли она ему понять: «Никто не забыт, ничто не забыто»?

Маловероятно? Кто докажет?..

В газете «Известия» о смерти и похоронах Аллилуевой материала меньше, и весь он как бы поживее. В одном из номеров Надежде Сергеевне посвящены стихи Демьяна Бедного с такими строками:

У смерти есть свое жестокое коварство;

Щадя нередко тех, кто стар, и слаб, и хил,

Она разит того, кто полон юных сил,

Кто был, казалось, так далек от входа в царство

Воспоминаний и могил.

Если принять во внимание, что придворный поэт Кремля Демьян Бедный не мог не знать хотя бы двух главных версий смерти Надежды Сергеевны, то для кого этот стишок?

Для народа, которому нечего знать лишнее: смерть сразила молодую. И хватит с вас. Скорбите!

Приступая к работе над этой книгой, заранее зная, что глава об Аллилуевой будет трудной и полной всяческих противоречий, я, как говорится, «прыгнула с обрыва». По ноль девять узнала телефон справочной КГБ и позвонила: «Мне нужен отдел, в котором хранится дело о самоубийстве Аллилуевой-Сталиной».

Трубка помолчала и выдала без комментариев обычный семизначный номер. По этому номеру мне дали еще номер. И так далее. Может быть, на пятый раз я попала, не знаю куда, но куда надо. Доброжелательный молодой мужской голос расспросил меня. Предложил позвонить через неделю. И я получила ответ:

ДЕЛА АЛЛИЛУЕВОЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ. ТОВ. СТАЛИН ОТДАЛ ПРИКАЗ НЕ ВОЗБУЖДАТЬ УГОЛОВНОГО ДЕЛА.

Этот ответ давал мне возможность предполагать все, что угодно. И я начала поиск.

Слухов, легенд и сплетен так много, что их стоило бы классифицировать.

Было две версии смерти Аллилуевой: убийство и самоубийство. В первой — три предположения: убита самим Сталиным, убита охранниками, убита сообщниками. Каждая версия распадается еще на несколько. Вот основные.

Версия убийства.

«Сталин сам убил ее из ревности. Она завела роман со своим пасынком Яковом. Он застал их. С ней расправился на месте, а сыну сказал, что отомстит позднее. Поэтому-то он и Якова из немецкого плена не вызволил».

«Сталин убил ее как своего политического противника. Она возмущалась его политикой, коллективизацией, а он не мог этого слышать — правда глаза колет».

«Сталин приказал ее убить, чтобы самому не марать рук, узнав, что она политически изменила ему — вошла в группу врагов народа, была такая группа „девяноста двух“».

«Она действительно была в оппозиции, входила в группу, враждебную Сталину. Сообщники, боясь, что она предаст их, убрали ее».

«Сталин приказал охране убить ее, она надоела ему ревностью, и вообще они уже давно не жили как муж и жена. Она мешала ему жить, как он хотел: пить вино и гулять с балеринами».

«В Аллилуеву стреляли — спасти ее было невозможно. Истекающая кровью, она сказала: „Это Иосиф. Не простил, что я заступилась за Надю Крупскую, когда она просила миловать. Своей рукой, сам…“».

В этой невозможной версии меня, конечно же, привлекло появление имени Надежды Константиновны рядом с трагедией другой Надежды.

Версия самоубийства и непреднамеренного убийства.

Самый популярный слух: «Она покончила с собой, потому что хотела наказать его за хамство, грубость, пьянство и разврат. В эту ночь она узнала, что он был с другой женщиной, и не выдержала». Он, как и слухи об убийстве, по самым разным причинам представляется мне далеким от истины.

Не лучше ли послушать людей, знавших Аллилуеву и Сталина?

«Ревность, конечно. По-моему, необоснованная. Парикмахерша была, к которой он ходил бриться. Супруга была этим недовольна… Такая молодая… У нас была большая компания после 7 ноября на квартире Ворошилова (по другим сведениям: 8 ноября в ГУМе, по третьим — в Большом театре, по четвертым — в Кремле. — Л. В. ). Сталин скатал комочек хлеба и на глазах у всех бросил этот шарик в жену Егорова (по другим сведениям: в жену Тухачевского, по третьим — в артистку Большого театра, по четвертым — в саму Аллилуеву. — Л. В. ). Я это видел, но не обратил внимания. Будто бы это сыграло роль. Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время. На нее это действовало так, что она не могла уж себя держать в руках. С этого вечера она ушла вместе с моей женой, Полиной Семеновной. Они гуляли по Кремлю. Это было поздно ночью, и она жаловалась жене, что вот то ей не нравилось, это не нравилось… Про эту парикмахершу… Почему он вечером так заигрывал… А было просто так, немножко выпил, шутка. Ничего особенного, но на нее подействовало. Она очень ревновала его. Цыганская кровь. Полина Семеновна осуждала ее поступок, говорила: „Надя была не права. Она оставила его в такой трудный период“». — Это записанное Феликсом Чуевым свидетельство В. М. Молотова, ближайшего соратника Сталина. Общеизвестно, что Молотов был на стороне своего вождя. В его словах слышно осуждение Аллилуевой. Но он сидел за столом вместе с ними в тот вечер, он знал больше других. Ему было что сказать и что — скрыть.

«В самый разгар сплошной коллективизации, голода в деревне, массовых расстрелов, когда Сталин находился почти в полном политическом одиночестве, Аллилуева, видимо, под влиянием отца, настаивала на необходимости перемены политики в деревне. Кроме того, мать Аллилуевой, тесно связанная с деревней, постоянно рассказывала ей о тех ужасах, которые творятся в деревне. Аллилуева рассказывала об этом Сталину, который запретил ей встречаться со своей матерью и принимать ее в Кремле. Аллилуева встречалась с ней в городе, и настроения ее все укреплялись. Однажды, на вечеринке не то у Ворошилова, не то у Горького, Аллилуева осмелилась выступить против Сталина, и он ее публично обложил по матушке. Придя домой, она покончила самоубийством». — Так хотелось видеть эту трагедию Троцкому из его мексиканского далека.