Благодарность 9 страница

Она вгляделась внимательнее и увидела два круга танцующих. Они двигались, словно волны, и каждый бритт держал ленту, привязанную к верхушке дерева. Движение этих лент означало бег времени, коловращение мира и звезд. Боудика слышала музыку и видела на лицах людей счастье.

Потом люди стали разделяться на пары и устраиваться под светом звезд на соломе, и отблески пламени освещали их обнаженные тела, сливавшиеся в единое целое и исполнявшие требование богов и жрецов.

Боудика глубоко вздохнула. Больше, чем когда‑ либо с начала своего путешествия, она тосковала по Прасутагу как по мужу, мужчине. Внезапно она почувствовала себя одинокой и страстно пожелала вернуться домой к своим близким, которых любила больше всего на свете. Она скучала по телу мужа, по его силе и нежности. Они были вместе уже много лет, но редко находили бо льшую радость, чем в близости друг к другу, и хотя считали себя остепенившимися, но отдавались любви несколько раз в неделю – иногда по ночам, а иногда и утром, когда она просыпалась и видела, что муж лежит рядом, смотрит на нее и улыбается. Она улыбалась тогда в ответ, а он отвечал ей поцелуем, который переходил в объятия и ласки.

Скоро она вернется к своему мужу. Но она не жалела о предпринятом путешествии. Оно было важным, очень важным. Она достигла значительных результатов: заключила выгодные торговые соглашения, встретилась со всеми высокопоставленными римскими начальниками, она представила себя и свою дочь своей родной земле. И завтра она, наверное, встретится с королевой, которая, как все говорят, – самая страшная женщина в Британии.

– Королева Боудика, – сказала пожилая женщина, вставая со своего трона, – рассказы о вашей красоте были ложью, и мне следует отсечь головы тем, кто говорит, что ты просто прелестна. Ты самая прекрасная из женщин, и имя тебе – Красота, а не Победа. Ты богиня, королева иценов, богиня, сошедшая на землю. Даже само твое имя принадлежит нашей древней богине побед. Подойди сюда, повелительница юга, и поцелуй свою сестру.

Удивленные нежданной теплотой и щедростью приема, Боудика и Каморра сделали несколько шагов по мозаичному полу. Гостьи склонились в низком и долгом поклоне, как того требовали приличия.

– Встань, королева и дочь иценов, и обними королеву и подругу Рима, – сказала Картимандуя. Подойдя к прибывшим, она заключила их в объятия.

Королева бригантов была меньше ростом, чем Боудика, много старше и солиднее; ее волосы, когда‑ то белокурые, теперь словно подернулись пеплом и лицо более не хранило следов юности. Однако, несмотря на возраст, Картимандуя была красива – той красотой, которая, должно быть, делала ее грозной для тех, кто ее боялся.

Удивляясь тому, что королева повела себя столь открыто и дружественно, особенно в присутствии своих советников и придворных, вместо того чтобы предстать перед гостями правительницей суровой и непреклонной, Боудика поцеловала Картимандую в обе щеки и прошептала молитву Лугу, богу света. Две женщины обнялись, словно сестры. И вдруг с другого конца залы раздался пронзительный крик, и Каморра в страхе схватила мать за руку. Крик повторился. Это был, похоже, крик женщины… нет, ребенка в опасности. Каморра перепугалась еще сильнее и обняла мать. Даже Боудике стало не по себе от страдания, которое звучало в этом голосе. Но королева лишь мило улыбнулась и щелкнула пальцами.

Придворные расступились, и в образовавшемся круге Боудика и Каморра увидели самое необычное существо из всех, какие только можно было себе представить. Оно вновь издало резкий крик и несколько раз переступило на костлявых ногах. Но когда эта птица – Боудика поняла наконец, что это была птица, хотя никогда не видела птиц такой раскраски – сделала несколько шагов, она внезапно остановилась, склонила свою увенчанную маленькой короной голову перед двумя королевами, и ее хвостовые перья распустились в фантастический веер. В нем переливались все цвета радуги, а по краю словно открылись десятки глаз, и они, казалось, уставились во все стороны.

Ошеломленная Боудика повернулась к королеве, но не успела задать столь очевидный вопрос.

– Ее называют павус[14], – объяснила Картимандуя. – Эта птица – мужского пола… Самки у них совсем некрасивые в отличие от нас, дорогая Боудика. Его привезли из самой дальней части Римской империи, из той земли, которую называют Индией. Его преподнес мне в дар император Клавдий, он ведь был моим другом. Как жаль, что Агриппина дала ему столько грибов, что он не смог с ними справиться.

Не обращая больше внимания на птицу, Картимандуя взяла Боудику и Каморру за руки и повела мимо придворных к своему трону. А Боудика и ее дочь все не могли оторвать глаз от чудесной птицы, которая тоже величественно проследовала за ними.

– Пойдем, королева иценов, ты расскажешь мне, зачем путешествовала по всей Британии. Я слышала обо всем, что ты делала. Знаешь, мои люди есть везде. Я знаю, где ты была и что видела, но единственное, чего никто пока не смог понять, – почему?.. Однако куда подевалось мое гостеприимство? Вы с девочкой проделали трудный путь, а я даже не предложила вам подкрепиться и отдохнуть!

Она снова щелкнула пальцами, и двое чернокожих слуг принесли подносы, на которых стояли чаши, из которых поднимался пар.

– Горячее красное вино с пряностями, подслащенное медом. Насколько я знаю, это то, что ты очень любишь.

Боудика вдруг почувствовала себя ребенком. Везде, куда бы она ни приезжала, ее приветствовали как равную: она рассказывала сама и получала сведения в ответ. Но эта королева, казалось, знала о ней все, она же сама могла сказать о королеве бригантов очень мало. Пригубив вино, Боудика пожелала ей здоровья и поблагодарила, а про себя помолилась о том, чтобы научиться за этот вечер как можно большему и наутро чувствовать себя равной хозяйке.

Картимандуя с удовольствием показывала гостям свою огромную виллу, построенную для нее римлянами. Во всех отношениях этот невообразимый дворец превосходил дом Боудики в земле иценов. Здесь были атрии, прелестные сады с деревьями и кустами, которые поднимались высоко над землей, а в двух комнатах располагались глубокие бассейны.

Кухни также были устроены в отдельных комнатах, продукты хранились на полках и плитах, а также были места, где, как сказала королева, собиралась моча рабов, которая затем смешивалась с водой и использовалась при стирке для растворения жира. По всей вилле, кроме закрытых комнат, пропахших мочой, носились ароматы благовоний. Они восхищали обоняние и обостряли чувства. Боудика спросила, что это были за запахи, но королева бригантов лишь пожала плечами и сказала:

– Когда меня посещает какой‑ нибудь благородный римлянин, он всегда приносит дары. У меня есть особая комната, где я их храню, и запахи разносятся по всему дворцу.

Боудика начала уже понимать разницу между теми отношениями, в которых находилась с Римом Картимандуя, и теми, в которые под гнетом обстоятельств были вынуждены вступить они с Прасутагом. Картимандуя была римской подданной по собственному желанию и выставляла напоказ свои отношения с империей, пользуясь любой возможностью, а они стали сторонниками римской силы вынужденно, не по доброй воле.

Однако, несмотря на все, что говорили о Картимандуе, Боудика теперь увидела в ней скорее прислужницу Рима, чем друга, и ей хотелось понять, почему столь великая королева могла позволить себе играть такую роль.

Закончив прогулку по дворцу, королева присела отдохнуть в окружении лишь нескольких советников и придворных. Отослав Каморру посетить ее собственных детей, она обратилась к Боудике:

– Ну что ж, королева иценов, почему ты решила посетить север Британии? Почему ты со своей прекрасной дочерью покинула короля Прасутага и вашу вторую дочь Таску? Я слышала, что вы установили близкие отношения с добуннами, корновиями и коританами. Теперь торговать с иценами – черед бригантов? Или для этого визита есть другие причины?

Взяв вторую чашу вина, Боудика решала, как ей ответить королеве. Другие короли хотели знать, кто из тех, с кем она беседовала ранее, согласился вести с ней дела, они желали получить выгоду от визита правителя большого племени иценов. Но Картимандуя, похоже, следила за ней с самого ее отъезда из дома.

– Из‑ за смерти императора Клавдия для народов Британии открылись новые возможности пересмотреть свои отношения с Римом, – ответила Боудика. – Сейчас, похоже, подходящее время, чтобы оценить заново, на каких условиях мы подчиняемся Риму и продолжаем платить нашу дань. Каждый год мой муж и я отдаем Риму половину всего нашего дохода. В ответ они навязывают нам опыт, который мы все равно не используем. Они учат наших детей в школах своему языку, они строят дороги, они показали нам, как строить дома и еще многое другое. Но взамен они вырубают наши леса, забирают в рабство молодых мужчин и женщин и никогда не удовлетворяются тем количеством серебра и свинца, которые мы отдаем им из своих шахт…

– «Отдаете»?

– Продаем, конечно. Да, мы хорошо зарабатываем на торговле с римлянами, великая королева. И мы продолжим это делать. Но чувствуем, что покупаем мир за слишком высокую цену, и думаем, не пришло ли время потребовать от нового императора новых отношений, например снижения налогов и дани, которые мы вынуждены платить империи.

Королева посмотрела на нее удивленно:

– Это – единственная причина? Я думала, причина в том, что земли иценов граничат с могущественным племенем катувелланов, которое, как и я, поддерживает добрые отношения с Римом. Если вы хотите путешествовать за пределами земель своего народа и торговать, то вам всегда приходится пересекать их земли, так что вас весьма сильно контролируют и соседи, а не только римляне…

Боудика хотела возразить, но королева заговорила снова:

– Но это не единственная причина, почему вам стоит еще больше сблизиться с Римом. Вы, ицены, продаете римлянам замечательные серебряные и медные украшения. Ваши ремесленники работают день и ночь, чтобы обеспечить купцов всем, что они хотят получить.

– Да, это правда, – сказала Боудика. – Но мы вынуждены отдавать огромные суммы как налог Риму. Это вызывает возмущение наших людей… Мое путешествие по Британии было предпринято и для того, чтобы узнать, так же ли обращается Рим с другими своими подданными, как с нами, и обсудить пути выхода из этого положения.

– Мы все вынуждены платить дань, Боудика. За эту дань мы получаем защиту Рима от наших врагов, а также изобретения римского гения, приглашаем их мастеров по строительству зданий и дорог, учителей. Ты и Прасутаг сейчас богаче, чем были когда‑ либо. Но за все приходится платить. Теперь, после путешествия, вы, конечно же, будете лучше понимать это.

– До завоевания я видела лишь земли катувелланов и белгов, – ответила Боудика. – Я путешествовала к нашим священным рощам как простая девушка. Но сейчас я королева и сочла своим долгом увидеть всю родную страну, встретиться с ее правителями, чтобы поговорить с ними об этих вещах. Но встретилась с непониманием. Они с удовольствием говорят о торговле, обмене ремеслами и многом другом, но когда я поднимаю вопрос отношений с Римом, они замолкают. Мне это кажется странным. Мы все – бритты, все мы страдаем.

– Возможно, некоторые страдают даже больше остальных. Значит, это – главная причина, побудившая тебя отправиться в путь?

– Да, это было первой причиной. Но потом я захотела увидеть, могут ли те, кто не сражается с Римом, создать нечто вроде союза, чтобы встретиться с новым императором и побудить его как‑ то изменить свое представление о наших землях, убедить его, что Британия – нечто большее, чем место, откуда он может выкачивать серебро для своих монет, древесину для судов и рабов для обслуживания своих людей.

– Но что еще может Британия предложить Риму? – спросила Картимандуя.

Улыбнувшись, Боудика ответила:

– То, что жена предлагает мужу. Партнерство равных.

Картимандуя некоторое время молчала. Боудике было интересно – не потому ли, что она недовольна своей гостьей? Но, поднося к губам чашу с вином, та мягко произнесла:

– А почему вы думаете, что новый император вдруг ни с того ни с сего решит изменить свои отношения с бриттами? Как же его мать, Агриппина, которая все еще нашептывает ему в уши? А Сенека с Бурром, которые управляют Нероном за его спиной и всей страной – через его голову? Ты, конечно же, не думаешь, что посольство бриттов может достичь целей, не договорившись с ними всеми? Рим – это змея, неосторожно задевая которую каждый рискует жизнью. Несмотря на твою молодость, Боудика, годы на троне, несомненно, научили тебя этому.

– Я знаю об опасности отправки посольства в Рим. Когда Нерон только стал императором, мы послали сына Прасутага, Кассия, чтобы выразить уважение императору. Но с ним обращались презрительно, и он не смог даже приблизиться к трону. Он увидел только мелких чиновников и теперь ненавидит римлян, и этим добавляет нам с мужем еще больше хлопот.

Королева посмотрела на Боудику с удивлением:

– Ненавидит?

Боудика кивнула.

– Тогда ты, значит, не слышала о его встрече с прокуратором Децианом?

Боудика посмотрела на королеву, не веря своим ушам.

– О да, дорогая сестра. Сын Прасутага трижды встречался с прокуратором в Лондинии. Они стали неплохими приятелями. Возможно, если вы снова пошлете Кассия в Рим, он будет действовать совсем по‑ другому.

Боудике потребовались немалые силы, чтобы сохранить спокойствие. За два последних года Кассий стал теплее и дружелюбнее и к отцу, и к ней самой. Она думала, что он наконец‑ то повзрослел, но теперь понимала, что пасынок стал куда более опасен, чем раньше.

– Кассий живет своей собственной жизнью. Шпионить за ним – не мое дело. Он не будет послан в Рим. Если кто‑ то и поедет, то мой муж или я. Но я слышала, что Рим уже не та змея, что раньше, он стал менее опасен. Похоже, с конца правления Клавдия изменилось многое. Сенека, например, посоветовал Нерону отменить гладиаторские бои до смерти – те представления, при которых рабов и преступников разрывали на арене на куски, больше не будут показывать. Купцы, которые приезжают к нам, говорят, что Рим сейчас мягче и терпимее, чем он был при Клавдии. Этот император кажется другим. Еще говорят, что люди снова смеются и гуляют по улицам Рима свободно. Сравни это с последними годами правления Клавдия, когда по его прихоти было убито столько великих людей! И чтобы показать, что в Риме произошли перемены, Нерон радует всех, снижая налоги горожан. Его учитель Сенека, кажется, оказывает очень большое влияние на юного императора. Нерон внимательно слушает то, что ему говорят…

– Но Агриппина? – удивилась королева. – Императрица за спиной императора? Что говорят твои люди? Она все еще правит в Риме? Я спрашиваю, Боудика, потому что мои сведения приходят из самого дворца, а не с улиц.

Осторожно, зная, как хорошо осведомлена Картимандуя, Боудика продолжила:

– Я слышала, что Нерон получает больше удовольствия от музыки, искусств, театра и развлечений, чем от управления империей. Я слышала, что власть Агриппины ослабевает, что он больше не ищет ее совета или утешения и уделяет больше внимания обществу и советам друзей, чем тому, что предлагает ему мать. Но особенно, Картимандуя, меня уверяли, что Британия – слишком тяжелая ноша в кошельке Рима. Что содержание такого числа солдат здесь стоит Риму больших денег и что многие в Сенате спрашивают, почему Римская империя должна расширять границы на север дальше Галлии. Если Рим пустит нас по течению и отзовет свои легионы, как тогда будем жить мы, те, кто стал друзьями Рима?

Королева смотрела на молодую женщину и изучала ее, пока пила вино, а затем мягко сказала:

– В то время когда ты будешь спать, Боудика, я подумаю, следует ли тебе побывать в моем совете и выслушать кое‑ кого… Нам о многом нужно поговорить. Особенно о некоторых тревожных сведениях, которые я получила о новом императоре.

Но мысли о Нероне уже не так угнетали Боудику, как сообщение о том, что мерзавец Кассий сам вступил в союз с римлянами. Что он задумал? Что за тайные планы он вынашивает и какую опасность может теперь представлять для Прасутага?.. И, что более вероятно, для нее самой?

Дворец императора Нерона

– Британик! – воскликнул император с восторгом. – Британик, дорогой брат и сын бога Клавдия! Позволь нам отметить сатурналии божественной песней! Я хочу, чтобы ты вышел и спел нам. Позволь нам увидеть твое чудесное лицо и услышать твой сладкий голос.

В зале, где проходило празднество, разом воцарилось молчание. Эта зала обычно предназначалась для не слишком важных гостей, артистов и второстепенных сенаторов и воителей. Именно такое место долго занимал в иерархии Нерона и Британик. Его обычно не замечали, а, заметив, неизменно осмеивали. Британик, сводный брат Нерона и настоящий сын императора Клавдия, был худощавым подростком со спокойным и тихим нравом. Те, кто хорошо его знал, давно поняли, что главным его желанием, равно как и некогда желанием его отца, было избежать смертоносной судьбы императора.

– Подойди, Британик! – снова воскликнул император. – Встань в центр, чтобы все могли тебя видеть! В конце концов, ты же воистину благороден. Я сделал твоего отца богом, а теперь выяснилось, что ты стал любимцем моей матери. По причинам, известным лишь небу, она предпочитает мне тебя. Давай же мы посмотрим, почему она променяла своего родного сына со всеми его талантами и дарованиями на… такого как ты.

Гости с ужасом ждали того, что должно было сейчас произойти. Ненависть между Нероном и Британиком всегда была очевидной, но она никогда не проявлялась на публике. Сейчас же она явилась неприкрытой и ужасающей.

Британик нерешительно произнес:

– Цезарь, тебе известно, что у меня нет голоса, чтобы петь. Уверен, что всем лучше насладиться одной из твоих прекрасных од. Спой нам песню, Нерон, и позволь всем твоим друзьям и почитателям услышать голос, подаренный самими богами.

– Нет, дорогой брат. Пришло время тебе спеть для нас. И ты будешь петь! Встань же и иди сюда. Позволь нам услышать свою песню.

Тринадцатилетний Британик поднялся, дрожа от переполнившего его страха. Он уже предчувствовал, как выйдет из‑ за кушеток и окажется в центре комнаты и как все глаза будут устремлены на него. Заикаясь, он только спросил:

– Что я должен петь, Нерон?

Император повернулся к гостям и расхохотался:

– Он спрашивает меня, что ему спеть! Вы слышали? Мальчик хочет, чтобы я сказал ему. Разве кто‑ нибудь говорит мне, что петь? Нет, ибо сами боги вкладывают музыку в мои уста, и я пою песни воздуха, моря и горных вершин. Мои пальцы – арфы, вызывающие духов, а губы – трубы, заставляющие прислушиваться богов, мой рот – рог изобилия, в котором живут музы и отдают величайшие дары. И этот мальчишка спрашивает меня, что он должен петь?!

Он ожидал смеха, но в зале воцарилась тишина, потому что все смотрели на Британика и чувствовали переполнявшую его тревогу.

– Я не знаю! – закричал Нерон. – Пой то, что хочешь.

Тонким, робким голосом Британик запел песню, которую сочинил всего несколько дней назад, страдая от одиночества в своей дальней комнате на первом этаже дворца.

Нежен, молод и бессилен,

Как цветок с куста,

Вся семья моя в могиле:

Круглый сирота –

Нет ни дома, нет ни друга,

Страшно меж людьми…

Ты ли, Смерть, моя подруга

Встала за дверьми?

Наконец…

– Довольно! – завопил Нерон. – Хватит! Что за погребальная песнь? Что за кошмарная мелодия!

Он огляделся по сторонам, ожидая, что люди как всегда согласятся и закричат на мальчишку. Но все молчали. Напротив, некоторые отвернулись от императора, чтобы он не увидел на их лицах страдания. В ярости Нерон приказал Британику сесть на место и сам замолчал. Обед закончился в тягостной тишине.

Нерон отправился в постель рано, и, как только гости разошлись, пожилой сенатор, который смог пережить правление и Тиберия, и Калигулы, и Клавдия, прошептал Британику на ухо:

– С этого момента берегись. Твоя песня и в самом деле может оказаться предсмертным плачем. Мой совет тебе, сын Клавдия: покинь этот дворец сегодня же и никогда не возвращайся.

Предстоящий обед должен был быть превосходным. Все было тщательно подготовлено, учтены все мелочи. Нерон самолично убедился, чтобы все развлечения были заранее продуманы. О, это будет потрясающий вечер и вполне подходящий для того, чтобы отплатить Британику за то неудобство, которое он доставил императору неделю назад прямо перед всеми друзьями.

И это будет началом избавления от гнусных отпрысков отвратительного Клавдия – брата и сестры, которые представляли теперь угрозу для власти Нерона. Британик должен умереть. За все те страхи и унижения, которые претерпел из‑ за него Нерон. И скоро мерзкий мальчишка отправится в страну теней вместе с женой Нерона Октавией, тоже исчадьем мерзкого Клавдия.

И потом он наконец‑ то сможет обратить внимание на главную заботу своего правления. Она была, по уверениям всех его друзей, самой опасной. О, радость убить Агриппину! Много ли великих людей позволило бы себе убить женщину, которая была их матерью и наложницей?

Да, она уйдет. Это будет трудно, ибо гадина еще слишком могущественна и ее по‑ прежнему поддерживают разные силы, стоящие близ трона. Несмотря на то что Нерон изгнал ее из дворца, она все еще представляла для него угрозу. Разве не ей пришла в голову ужасная мысль на том пиру в бухте Неаполя – мысль, что ее собственный, родной сын – узурпатор и не имел права занимать трон? Потому что, видите ли, Британик – истинный, родной сын Клавдия и потому только он – настоящий император! Чем больше Нерон пытался удалить свою мать от власти, тем больше поддерживала она Британика против него, Нерона. «О, – подумал он, – бесчестная мать встретит свой бесславный и мучительный конец! »

И сегодня мир преклонится перед настоящим императором. Не перед узурпатором, которого посадила на трон Агриппина, а перед цезарем, занявшим его по праву. Перед молодым человеком, который внимательно слушал уроки своего наставника и советника, мудрого стоика Сенеки; перед тем, кто постиг уроки бесстрашного и выдающегося полководца Бурра; перед тем, кто был радостью и восторгом Рима и обрел любовь и уважение всех людей, когда снизил налоги, убрал кровавые представления с арен и превратил их в места посещения семей и кто поставил самые грандиозные и фантастические представления из всех, какие когда‑ либо видел Рим!

Нерон опустился на ложе. Он рад был возможности подумать о деяниях, которые он уже осуществил для империи. Его воображение витало над картой империи, от жаркого и таинственного востока до холодного и негостеприимного севера. Сенека говорил ему, что стоит проявлять больше интереса к землям, которые находятся под его властью; однако он по‑ настоящему интересовался только театром, пением, музыкой и плотскими удовольствиями. Зачем вникать в детали? Разве это не работа его советников? Для чего тогда они находятся подле него, если не заботиться о судьбе Рима? Его же обязаность как императора должна заключаться в том, чтобы быть любимым людьми, и поэтому он будет изо всех сил трудиться, чтобы играть роль бога.

Нерон взглянул на мраморный стол, который уже стали украшать яствами, предназначенными для его друзей и самого цезаря. Они получат сегодня особое удовольствие от пира. Отвратительный Британик, незаслуженно ценимый римлянами как племянник «великого» Германика и сын ущербного заики Клавдия, любимчик Сената, который считает его прекрасным оратором и достойным молодым человеком, скоро будет корчиться на полу, судорожно хватать воздух и умолять о глотке воды. И когда он окажется в цепких объятиях смерти, забытый всеми гостями Нерона, когда Британик будет подыхать, глаза всех подданных будут направлены только на императора. Все будут слушать его божественную игру и чудесный голос, радоваться совершенству слов, трепетать от звуков лиры, которые они услышат, звуков, достойных богов! О, это будет славная ночь. Последним, что услышит Британик на этой земле перед тем, как тени примут его в свою семью и Харон высадит из своей лодки, будет непревзойденное пение Нерона, его брата, друга и убийцы!

Отравитель, которого использовала Агриппина для убийства Клавдия, дал ему превосходный яд. Нерон уже пытался пару раз покончить с Британиком, но мальчишку слишком хорошо охраняли. Теперь он прибегнет к яду. Но Британик уже опасается своего брата. Значит, нужно принять особые меры, чтобы скрыть смертоносную отраву. Нерон представил себе будущий вечер в уме и почувствовал, как судорога удовольствия сотрясает его тело. Да, это ужаснет матушку и напугает возможных мятежников.

Его мать! Почему она вторгается даже в его сны и портит их? Прежде они были так близки… Когда он стал императором, разве не она позвала его в свою постель и сделала своим любовником? Разве не она снабжала его мальчиками и девочками, чтобы удовлетворить все его страсти?

Но он был хорошим сыном. Он был столь же внимательным к ней, как и она к нему. Разве не он позволил ей слушать его речи в Сенате, устроив специальное место за занавеской там, где всегда запрещено было присутствовать женщинам? Разве не он разрешил ей сидеть позади себя, когда принимал посольства из других стран? Разве не он приказал чеканить монеты, на которых они смотрели друг на друга, чтобы показать всему миру, что Римской империей правят и сын, и мать? Разве она не присутствовала в совете, когда Сенека, Бурр и другие советники обсуждали разные важные вопросы? Но и этого было ей мало. Нет! Ей нужно было все уничтожить из‑ за своего ненасытного властолюбия. Ей хотелось принимать решения и контролировать все, забыв, что она – мать и жена цезаря, но не сам цезарь.

И что за истерику она устроила, когда Нерон, по совету Сенеки, повелел ей не приходить больше на собрания совета и в Сенат, даже тайно! Это был первый раз, когда он увидел свою мать в истинном свете, увидел, какой женщиной она была на самом деле – мегерой, гарпией, которая мало любила своего сына, зато бесконечно – власть.

Со временем Агриппина все больше становилась мстительной и скрытной. Она даже… Нерон попытался вспомнить, что она тогда сказала, не проронив ни слезинки… Это была худшая из всех вещей, наиболее болезненная, ужасающая и предательская. Она начала поддерживать Британика в притязаниях на пурпурную тогу императора, предавая своего родного сына. Какая другая женщина могла пожертвовать своим единственным сыном ради чужого ублюдка, мальчишки, зачатого испорченным и отвратительным отцом?

Рабы, стоявшие у стен пиршественной залы в ожидании знака императора или своих хозяев, внезапно услышали, как цезарь расхохотался. Это был глупый, визгливый смех. Но они знали императора достаточно хорошо, чтобы оставаться спокойными.

Рабы бесстрастно наблюдали, как он поднялся с ложа и снова подошел к столу. Скоро этот стол будет ломиться от еды и напитков. И когда гости разойдутся или заснут, на столах останется еще достаточно еды, чтобы рабы устроили собственный пир.

А этажом выше, стараясь угадать, какие зловещие и опасные планы выстраиваются в уме императора, расхаживала Агриппина. Ей пришлось покинуть свою безопасную виллу в бухте Неаполя, потому что император пригласил ее на пир. Она не могла отказаться от приглашения, если только хотела сохранить свою жизнь. Поначалу Агриппина надеялась, что, живя так далеко, сможет затаиться, переждать гнев Нерона. Но она достаточно хорошо знала своего сына, чтобы понимать: ни один ее поступок не укроется от его внимания. Даже поддержка Британика, о которой знали только самые доверенные сенаторы, каким‑ то образом стала ему известна. С тех пор она вздрагивала, когда он на нее смотрел.

Спустился вечер, гости понемногу съезжались на пир. Она выбрала красную тогу с золотой отделкой, глубоко открывавшую грудь. Волосы украсила драгоценностями, подаренными ей Клавдием, и бронзовым гребнем, привезенным им при завоевании Британии.

Агриппина пользовалась почетом как мать императора и потому уселась невдалеке от него, на вторую диванную подушку. Дальше вокруг стола расположились друзья и подлипалы Нерона, потом советники Сенека и Барр, греческие врачи и египетские астрологи, два полководца, чьи легионы стояли на холмах близ Рима, и несколько сенаторов с женами и детьми. Всем было очень неуютно. В глубине залы, напротив Нерона, сидели: Британик, его сестра Октавия и друг Тит, сын великого полководца Веспасиана.

Нерон был в особенно хорошем настроении, он в который уже раз пересказывал истории о своих развлечениях на рынке и на форуме. Его смех не заглушила даже ужасная музыка, которую играли бездарные музыканты, собранные в местных тавернах. Временами они распевали непристойные песенки, никак не подходившие для императорского дворца.

Не только Агриппина, но и другие гости морщились от вульгарных слов и всей этой какофонии.

Неожиданно Нерон вышел в центр залы и раздраженно выкрикнул:

– Кому‑ нибудь нравится эта музыка?

Все гости заворчали, что музыка отвратительна. Испуганные музыканты и певцы сбились в кучу, и Нерон громко повелел:

– Собирайте свое барахло и покиньте дворец! И никогда не возвращайтесь. Вы для бога музыки – что дерьмо для сандалий. Вон!

Перепуганные музыканты бросились бежать, роняя инструменты. Один из приятелей Нерона заметил:

– Какая досада, цезарь, что здесь сегодня не будет настоящих музыкантов. Если бы только мы могли услышать нежные звуки лиры, пение арфы, поэзию стройных фраз…

Другой гость перебил: