Благодарность 6 страница

– Нет.

Она подошла еще ближе и остановилась рядом. Молодой человек продолжал внимательно смотреть на воду. Боудика решила выждать, пока Кассий не начнет разговор сам. За все годы, что она была замужем за Прасутагом, он только бормотал, рычал или огрызался на нее, как трусливая собака.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Кассий спросил:

– Ты что‑ нибудь хотела?

– Да. Я хочу знать, почему ты так жестоко причиняешь боль твоему отцу.

Он передернул плечами и продолжил смотреть на воду.

– Почему ты так обращаешься с ним и со мной? – снова спросила она.

– Я ничего ему не делаю, – резко ответил Кассий.

Боудика рассмеялась.

– Не считай меня глупой, если не хочешь, чтобы я обращалась с тобой, как с ребенком. Твое поведение с тех пор, как я вышла замуж за твоего отца, – позор. Ты сделал так, что я не чувствую себя здесь дома. Я хочу знать почему. Из‑ за чего ты так злишься на меня?

Молодой человек резко повернулся к ней. Его губы были сжаты, глаза с презрением прищурены.

– Кассий, чем раньше ты поймешь, что твой отец любит меня, тем скорее убедишься, что ничто не отнимет у меня его любовь, – продолжала Боудика. – Так почему же ты причиняешь ему боль? Разве он обманул твое доверие?

– Что ты знаешь о доверии? – процедил он. – Тело моей матери не успело еще остыть, когда ты соблазнила моего отца и заменила ее.

– Кассий, ты прекрасно знаешь, что это не так. Твоя мать умерла задолго до того, как Прасутаг решил взять меня в жены. И как можешь ты осуждать его право на счастье?

– Он забыл мою мать и женился на тебе, как будто ее никогда и не существовало.

– Если бы твоей матери не существовало, ты бы не ловил здесь рыбу, – тихо сказала Боудика. – Ты существуешь так же, как и я. И твой отец женился на мне. Ради богов, что смотрят на нас, Кассий… Мы женаты уже семь лет. Когда ты примешь меня как его жену и перестанешь относиться ко мне как к врагу? Ты ведешь себя по‑ детски, но не как взрослый мужчина.

Кассий не проронил ни слова.

– Если бы я ушла, ты простил бы своего отца за женитьбу на мне? – спросила она.

Он не сказал ни слова, только покачал головой.

– Значит, что бы я ни сделала, мы никогда не будем друзьями… Если тебя это устраивает, тогда и меня тоже, – сказала она.

Он по‑ прежнему молчал.

– Семь лет я мирилась с твоей неприязнью… А теперь запомни: я очень хороший друг, но крайне опасный враг. И предупреждаю тебя: это не мне, а тебе стоит измениться. Я вошла в эту семью как девушка, подготовленная к…

Кассий вдруг резко повернулся.

– Вот именно, Боудика! – почти прокричал он. – Вот почему я ненавижу тебя! Потому что ты пришла к моему отцу девушкой, ненамного старше меня самого. Ты спишь с моим отцом. Но ты слишком молода для него. Это неправильно!

– Я не слышала ни слова упрека от него с самой нашей свадебной ночи. Я была в подходящем для твоего отца возрасте.

– Ты омерзительна!

– Почему я отвратительна для тебя? Твой отец находит меня привлекательной. У меня нет сложностей ни с одним из его братьев или с их женами, как и со всеми людьми народа иценов, которым мы правим. Только ты считаешь меня омерзительной. Как королеву или просто как жену своего отца?

Уставившись на воду, Кассий снова промолчал.

Пытаясь его понять, Боудика спросила:

– А как насчет тебя, Кассий? Сколько лет должно быть женщине, чтобы она стала твоей женой? Она должна быть юная или зрелая? Полная или стройная? Высокая или маленькая? На какой женщине хотел бы жениться ты?

Кассий вспыхнул, отвернулся и снова принялся смотреть на воду.

– Ну? – спросила она. Но он не поворачивался.

Она подошла ближе и заглянула ему в лицо.

Прежде она редко встречалась с ним глазами, считая его просто угрюмым, но сейчас обнаружила в этом взгляде что‑ то еще. Там не было того презрения, которым он всегда встречал ее, когда они оказывались рядом. На этот раз все было по‑ другому, словно… Она с удивлением подвинулась поближе, пытаясь рассмотреть, что скрывалось в глубине его глаз. И вдруг ее озарила догадка.

Но разве такое возможно? Как могло быть, чтобы Кассий…

Он резко отвернулся, пытаясь смотреть на речной поток, куда угодно, только бы избежать ее понимающего взгляда.

– Я вижу… – прошептала она.

И вдруг из его груди словно разом вырвались все семь лет терзаний:

– Боудика, – вопил он, – с первого дня, как ты вошла в мой дом, ты должна была стать моей! Но ты положила глаз на моего отца, ты соблазнила его, ты…

– Замолчи! Тише. Я не хочу этого слышать. Я – жена твоего отца. Он и…

– Ты должна была стать моей! – опять закричал Кассий, швырнув рыболовную снасть в траву. – Должна была спать со мной! Ты, шлюха, своим телом соблазнила глупого старика. Он был для тебя слишком стар. А я – нет. Я хотел тебя, а он – нет!

Он кричал, брызгая слюной, не видя ничего вокруг.

Толчком в спину Боудика отправила Кассия в реку. Глотнув воды, тот завизжал, как раненый лис, и на мгновение скрылся под водой. Она не стала ждать, пока он выберется на берег, повернулась и пошла домой.

Она была слишком взволнована, чтобы что‑ то говорить, слишком уязвлена, чтобы разумно мыслить. Она сомневалась, стоит ли сказать обо всем Прасутагу. И если говорить, то – что именно?

Остаток дня и весь вечер она не видела Кассия, как и на следующий день, когда король встречался с посланниками Рима, вместе с которыми прибыли и купцы. Посланцы империи исследовали покоренную часть Британии, чтобы подготовить отчет для Сената и улучшить торговлю. А у Боудики до сих пор голова кружилась от сделанного открытия. Почему она раньше не понимала, что ненависть мальчишки происходила просто от его неудовлетворенной похоти? Как могла она быть настолько слепой и глупой? Ей придется сказать все Прасутагу! А Кассия придется выдворить из земель иценов. И главное – нужно подыскать ему жену, чтобы успокоить и покончить с этой неприкаянной жизнью.

Сейчас она снова должна была играть роль королевы иценов и боялась, что ей трудно будет сосредоточиться на этом. Но у нее не было выбора… Человек, сидевший теперь перед королем и королевой иценов, был десятым или двенадцатым посетителем за день, и она уже забыла его имя, хотя его представили лишь пару минут назад… Октавиан? Квинтилий? Аврелий? Все римские имена стали звучать для нее одинаково, и она знала, что Прасутаг нередко чувствовал в точности то же самое. Она шутили об этом в постели ночью, когда заканчивались их обязанности короля и королевы и оставалось немного времени для себя. У римлян были такие нелепые обычаи, такие забавные имена!

Даже сейчас, через десять лет после римского завоевания, Прасутаг мог связать на латыни лишь пару фраз. Боудика же, напротив, вполне свободно разговаривала с римскими посланниками и не нуждалась в услугах переводчика. Их жизнь как короля и королевы иценов была заполнена хлопотами. Прасутаг никогда еще не был настолько занят. До того как стать королем, он был занят так, как бывает занят всякий хозяин земель, старающийся сделать их богаче. Он проверял, чтобы зерно, фрукты и овощи выращивались и собирались надлежащим образом. Или же отправлялся на свои шахты и обсуждал, как сделать то или иное дело, оценивал качество руды и то, сколько рабов здесь нужно и можно ли кого‑ нибудь перевести на другие работы. В другие дни он отправлялся в леса, чтобы охотиться на серых и белых куропаток и оленей. Пока он выполнял обязанности только в своем хозяйстве, заботился о рабах, слугах и жителях деревень, которые платили ему десятину и другие подати, пока он имел лишь небольшую стражу для защиты, у него было достаточно времени, и порой он принимался рыбачить, а то и брался за настольные игры.

Теперь же, став королем, он не имел времени на то, что прежде любил, почти все оно уходило на дела с Римом. Богатство, которое они с Боудикой собрали, обеспечивало спокойствие, а процветание, которое они принесли в свои земли при помощи связей с Римом, сделало жизнь очень удобной. Они не были единственными кельтами, которые жили в просторных римских виллах; многие семьи, разбогатевшие на торговле древесиной, серебром, свинцом и рабами, тоже переселились в удобные дома.

Но, конечно, король лучше, чем кто‑ либо, знал, что все, что попадало в его сундуки, так же быстро и утекало из них. Каждый год ему приходилось грабить самого себя, чтобы выплачивать деньги в качестве клиентельного подданного империи. [10] Ежегодные выплаты императору усушивали его казну, к тому же в самом начале правления Прасутага заставили выплатить деньги, которые тот на самом деле платить был не должен. В ярости он угрожал разорвать договор и начать войну против Рима, но Марк Осторий пообещал ему, что по прошествии времени награда будет куда большей, чем эти «крохи», и он неохотно согласился.

С увеличением богатства рос и долг Риму. К тому времени когда нужно было выплачивать дань, Прасутаг столь часто оказывался в долгах, что был вынужден занять у самого императора Клавдия сорок миллионов сестерциев, и на погашение этого долга уходило почти все богатство земель иценов, происходившее из шахт, лесов, а также от уплаты пошлин купцами, проезжавшими через их королевство. Пользуясь роскошью и не противореча римлянам, он попал в замкнутый круг долгов и выплат. Но вооруженное противостояние было бы неминуемо проиграно. Прасутаг не видел выхода из этого положения. Как и в прошлый год, король отправил посольство в Рим, чтобы молить императора снизить выплаты, и император пообещал прошение рассмотреть. Но пока ничего не изменилось…

Прасутаг с обожанием смотрел на жену. Более подходящей королевы он и представить себе не мог. Царственно прекрасная, умная, любящая свою семью и свой народ, она по праву обрела всеобщую любовь. Прасутаг был счастлив. Ему никогда особенно не везло с женщинами, пока он не повстречал Боудику. Первые две его жены умерли, а потом он вообще оставил надежду стать отцом и передать богатство своему родному ребенку. Был еще Кассий, но он не приходился Прасутагу сыном: первая жена короля уже была беременна от мужа, погибшего случайно на охоте. Прасутаг женился на ней из жалости и усыновил ребенка. Но она умерла, а вторая жена тоже умерла вскоре после родов вместе с ребенком, унеся с собою все его надежды, и он забыл о желании стать отцом. Забыл до Боудики.

Теперь у него были две прекрасные дочери – Каморра и Таска, его гордость и радость. Он уже словно видел их в будущем – красивыми, высокими, гордыми, может быть, немного своевольными, как их мать, но, конечно, ответственными в делах, как отец. В свои пять и шесть лет они никогда не жили в кельтской хижине и знали лишь мраморные полы, отопление и мозаики римской виллы. Они росли скорее как римлянки, чем как дети бриттов, но сейчас это не беспокоило отца. Жизнь была хороша, так почему бы им не пользоваться всеми ее благами? Даже принимая на своей вилле гостей, Прасутаг порой уносился мыслями в будущее, когда дочери станут совсем взрослыми, и тогда сидевшей рядом с ним Боудике приходилось незаметно толкать его локтем, чтобы вернуть на землю.

Но сегодня, несмотря на поздний вечер, король внимательно слушал беседу Боудики. Она говорила с купцом, который пришел из другой части мира, из Иудеи, чтобы посмотреть земли Британии и увидеть, чем здесь можно торговать. В Иудее он и раньше торговал золотом, но, прибыв в Британию, был изумлен тонкостью и изяществом изделий местных мастеров – золотыми брошами, ожерельями, кольцами, серьгами и заколками для одежды. Теперь купец собирался отправиться в обратный путь, чтобы продать купленные им украшения в своей земле по высокой цене. Его слуга уже спал в конюшне, а хозяин пока наслаждался гостеприимством королевского дома.

Человек этот был одет странно, его одеяние было украшено длинными шерстяными полосками голубого, красного, желтого и оранжевого цветов. Вокруг головы он носил шарф, слегка прибавлявший ему роста и важности. У него была черная как смоль борода, а лицо словно сделано из коричневой кожи, которую долго держали на холоде и дожде где‑ нибудь на вершине горы.

В доме короля сегодня не было римлян, и он мог говорить свободно.

– Абрахам, расскажи нам побольше о борьбе твоего народа с Римом, – попросил он.

– Наш народ разобщен, мой господин. Одни хотят жить с римлянами, другие хотят их выгнать, но вынуждены уживаться с ними. Многие возмущены непристойностями, которые римляне допускают в нашей стране.

– Непристойности? – спросила Боудика. – Их похотливая живопись? Их пиры и оргии?

– Нет. Это статуи их богов и императоров в наших священных местах.

Боудика вздохнула:

– То же самое они делают и у нас. Они вырубают наши священные рощи на дрова, а в святилищах наших богов строят свои храмы.

– У нас лишь один Бог, и Он очень ревнив. Он велит нашим людям восстать против римлян, как до этого мы восставали против греков.

– Один бог? – изумился Прасутаг. – Только один?! Но как же этот бог знает обо всем, что происходит? Как он может видеть все?

Абрахам пожал плечами:

– Тысячу лет и еще тысячу лет до этого наш Бог защищал свой народ.

Боудика рассмеялась:

– Но разве ты не рассказывал нам историю своего народа, не рассказывал, как вас завоевывали египтяне, ассирийцы, греки и многие другие? Похоже, ваш бог не слишком много делает для вас!

– Странный Бог – для странного народа, моя госпожа. Не многие другие народы более странны, чем иудеи. Мы даже не являемся единой нацией. В Египте, Греции и Риме больше иудеев, чем в самой нашей земле. Те, что остались на родине, раздробились, как песчаник на берегу моря. Есть одна совсем новая, быстро растущая секта. Эти люди последовали за Иисусом, который был потом распят, и та история совсем уронила в глазах народа римского прокуратора Пилата Понтийского. Иисус, называвший себя Сыном Божиим, был казнен римлянами в правление императора Тиберия. Это удивительно, но его известность продолжает расти с властью его брата Иакова и других последователей. Несмотря на то что Иисуса не стало уже два десятка лет назад, его последователи сейчас исчисляются тысячами, и их становится все больше! Кто еще пошел бы за человеком, который умер, и уже давно? Только иудеи… В нашей стране множество разных групп, которые думают, что должны править с помощью римлян или без нее. Среди нас есть друзья римлян, которые поклоняются нашему Богу и построили свой храм, их священники называются саддукеями. Кроме того, у нас имеется группа мятежников, ненавидящая саддукеев и избегающая их храма; они называются фарисеями, и от них сплошные хлопоты, они вечно спорят, ссорятся и чего‑ то требуют. Есть иные, следующие за другим, давно умершим вождем, эти зовутся ессеями. Они называют своего вождя Учителем Справедливости и живут в пустынях…

Но, хотя и всех этих групп было бы вполне достаточно, чтобы создавать постоянную головную боль римлянам, есть еще люди, подобные тем, что пошли за вашим королем Каратаком. Мы в Иудее называем их зелотами. Это поистине дикие люди, они живут в пещерах и скалах, нападают на римские войска и их сторонников. Но чем больше они нападают, тем больше римлян приходит в наши земли, чтобы подавить эти выступления.

– Насколько серьезны выступления зелотов? – спросил Прасутаг.

– Очень серьезны, мой господин, – ответил иудей. – Многие тысячи переходят на сторону вождя восставших, дикого человека по имени бен Исаак. Они стали приходить к нему с тех пор, как император Калигула, да сгноит Бог его проклятые кости, поставил свое изваяние в нашем храме. Мы даже послали людей в Рим, чтобы молить его не осквернять места, священные для нашей веры, но он на них просто наорал. Не умри он столь скоропостижно – не без помощи одного из наших, благородного Ирода Агриппы, – он разрушил бы наш храм, а заодно и бо льшую часть Иерусалима. С тех пор зелоты стали одной из самых больших сил в наших землях.

Боудика, когда гость заговорил о восстаниях, буквально замерла. Она никогда не слышала о зелотах, но они ее безмерно заинтересовали. Германцы тоже сражались с римлянами, наносили им немалый ущерб, и римляне не могли их завоевать до конца. Когда‑ то вождь германцев Арминий уничтожил три римских легиона под командованием Квентилия Вара в Тевтобургском лесу, и это поражение до сих пор уязвляло римскую гордость. Боудика понимала: германцы будут сражаться до тех пор, пока не отбросят римлян за свои границы или пока Рим не наберется сил настолько, чтобы сокрушить их и сделать германские земли своей провинцией.

Не так обстояло дело с бриттами. С тех пор как Каратак три года назад был окончательно разгромлен Осторием Скапулой, восстания бриттов против римлян прекратились. Мятежный вождь попытался бежать на север, в земли Картимандуи, королевы бригантов, но она предала его и выдала римлянам, а те посадили его в клетку и отправили в Рим. Здесь его показывали, как животное, но его достоинство, поведение и благородство тех, кого схватили вместе с ним, столь сильно впечатлили Клавдия, что он и его жена Агриппина подарили ему свободу и позволили жить в Риме. К несчастью, пленник умер всего через год, возможно, из‑ за перенесенного унижения.

Особенно интересовало Боудику, каким образом выступления и восстания в землях подвластных Риму народов могли разрушить империю. Она слышала, что происходит в Парфии и других землях на севере Африки, но то были просто нападения горстки разъяренных людей. Теперь она узнала о начале настоящих восстаний среди народа, уже давно подчиненного Риму… И снова задумалась.

Вот если бы такое стремление к свободе распространилось по всему римскому миру, оно пробудило бы многие народы, находящиеся под пятой наместников и прокураторов…

– Абрахам, а какова сила этих зелотов? Что говорит им ваш бог? Какое у них оружие? – спросила она.

Но гость не успел ответить, потому что, прервав беседу, в приемную вбежал гонец. Его лицо пылало от быстрой скачки.

Он поклонился и сразу прошел к королю и королеве:

– Срочные вести из Рима, Прасутаг…

54 год н. э. Дворец императора Клавдия

Ночи стали холоднее, хотя дни, благодаря осеннему солнцу, еще хранили тепло. Но даже это неожиданное тепло, казалось, совсем не радовало императора. Уже слишком уставший, потративший много лет на управление империей, которая не желала быть управляемой, Клавдий жаждал теперь покоя, освобождения от постоянного груза забот и решений, от бремени, которым стала для него и публичная, да и частная жизнь.

Как так получилось? Все, чего он когда‑ то хотел, – это просто быть ученым, забыть обо всем среди свитков, созданных в давние времена лучшими умами Афин, Александрии и самого Рима, учиться и размышлять… И написать историю величайшей цивилизации, которую когда‑ либо видел мир. Не будь злобы Тиберия и безумств Калигулы, он жил бы и умер в мире и безмятежности, никем не замеченный и никому не известный, кроме своих слуг, семьи и друзей‑ ученых. Но Калигула погрузил Рим в пучины мерзости более глубокие, чем все прошлые правители вместе взятые, и его падение стало неизбежным.

И сам Клавдий мог бы стать прекрасным правителем, если бы не проклятые ведьмы, на которых он по неосторожности женился. После крушения своего брака с Мессалиной он искренне поверил, что Агриппина станет для него панацеей от всех бед. А она, после нескольких недель на его брачном ложе, вступила в позорную связь с Паллантом. Она вынудила Клавдия поставить своего пащенка Нерона выше его собственного сына Британика, который был младше Нерона на три года, и теперь Клавдий каждую минуту боялся за собственную жизнь, потому что Агриппина вполне могла его отравить. Ливия отравила императора Августа, так почему бы Агриппине не отравить другого императора? Это замкнуло бы круг.

Старый, больной и всеми покинутый, Клавдий поднял кубок с вином и корицей, который оставил у постели раб. Когда‑ то он целые дни распивал вино с друзьями. Но теперь Агриппина заставила всех его друзей обходить дворец стороной, и никто не принимал приглашения отобедать, зная, что, если встретит императрицу, ее мстительные руки дотянутся до любого. Не пил он больше и со своими друзьями‑ греками, бывшими с ним бок о бок так долго. Нарцисс, пытаясь сделать Британика наследником императора, был уничтожен императрицей, и больше его во дворце не видели. А Паллант… Что Паллант! Возможно, он заодно с Агриппиной? Возможно, он слишком заботится о собственной выгоде и действует против интересов империи? Ха! Senatus Populusque Romanus! [11] Все уходит в карманы богачей и на увеселения в Риме. Что ж, Паллант скоро в полной мере осознает опасность когтей самого хищного римского орла – Агриппины. Неважно, спал он с ней или нет, но после вступления на трон Нерона долго ему не прожить. Понимает ли он это? Знает ли, сколь блестящ и циничен философ Сенека и как влияет он на ум своего ученика, юного Нерона?

Отпив вина, Клавдий откинулся на подушки и мысленно представлял себе эту старую и больную ворону – свою империю, схваченную теперь молодой орлицей с острыми когтями и окровавленным клювом. Не довольствуясь разрушением работы всей его жизни, Агриппина проникла теперь в его разум и парила в нем, словно ночной кошмар, словно черное пророчество Сивиллы. Неужели не было спасения от этой женщины?

…Он хотел уже лечь, но блюдо грибов на столе выглядело слишком заманчиво. Он выбрал самый толстый и сочный гриб. Их доставляли с его родины– холмов Этрурии, тщательно мыли в горных потоках, а во дворец приносили наиболее доверенные стражники и готовили на кухне повара, которым он ежедневно щедро платил золотом, чтобы заручиться их верностью. Два гриба съедали перед ним, дабы он убедился, что Агриппина ничего не сделала с едой.

Он прожевал кусочек, наслаждаясь его изысканным вкусом. Грибы были похожи на сочное мясо и столь же превосходны, как и вся пища, которую он ел. Вот в чем оставалась теперь радость жизни… Хорошая еда, хорошее вино и память о хорошей компании. Слишком о многом думалось ему сегодня. А завтра будет достаточно времени, чтобы поразмышлять о бедах, что терзали мир. Как он устал…

Вино, несколько более сладкое, чем обычно, тоже было превосходным. Он съел еще один гриб, а затем еще один. Прекрасно. Завтра он проснется посвежевшим и снова будет думать о Британии, Иудее, Галлии и, конечно, Германии. Может быть, ему следует предпринять поход в Германию и покорить ее, как он когда‑ то покорил Британию?.. Слоны! Да, он возьмет в германские леса слонов. Это ужаснет варваров…

Император и властитель мира тихо опустился на ложе. Скоро он уже спал мертвым сном. От дверей императорской спальни быстро отошли люди Палланта. Они уносили тело слуги, который пробовал еду Клавдия.

Грек очень хотел увидеть, что происходит в покоях императора, но Агриппина стерегла двери, как стойкий часовой, и только иногда полным ненависти шепотом сообщала, что делает Клавдий:

– Он лег, пьет вино. Собирается взять еще один гриб… Нет, он ставит чашу… Поднимает ее опять, похоже, он плачет. Не, он говорит сам с собой. Нет, плачет… Теперь он пьет вино… Что‑ то бормочет, оглядывается вокруг, словно в комнате кто‑ то есть. Да, теперь он делает большой глоток вина. Проливает немного на тунику. Теперь он чистит тунику портьерой. О боги! Что за грязная пьяная скотина! Как он мог быть братом моего отца? Он не собирается больше есть… Нет, он не… Да, подожди, теперь он берет третий гриб. Старый идиот. Бормочет, словно разговаривает с кем‑ то. Нет, он ложится и… Я думаю, он заснул.

Наконец Агриппина позволила греку посмотреть в щель двери. Он приник к ней и увидел спящего на своем ложе Клавдия. Его кривые ноги раскинулись так, словно он ехал на слоне, а руки вывернулись, словно обрубки туши, брошенные на прилавок мясника.

На расстоянии Паллант не мог видеть, спит Клавдий или умер, поднимается его грудь дыханием жизни или уже упала с выдохом смерти. Но войти в комнату, чтобы проверить это, он не смел. В любом случае утром Паллант узнает, будет он советником нового императора Нерона или советником старого, пережившего свое время императора Клавдия – мужем матери нового юного императора или отвергнутым слугой угасшей звезды.

Он мог еще подождать. Но Агриппина – не могла. Кивнув греку, чтобы он оставался на месте, она осторожно открыла дверь и тихо подошла к императору. Она прикоснулась к его лбу, потом потрясла его за плечи, пощекотала и что‑ то раздраженно воскликнула. Император не двигался. Она посмотрела на его толстый живот, дряблые ноги, открытый рот. Во рту еще оставались грибы, а вино стекало на шею и тогу.

– Проснись, бог всего сущего!

Но император оставался безмолвным и неподвижным.

– Проснись, мой герой, мой бог, моя единственная любовь! – прокричала она. Она любила насмехаться над ним, когда он был жив, но куда более приятным оказалось потешаться над его трупом.

С улыбкой торжества она повернулась к греку, который ступил за порог, хотя Агриппина и заметила с презрением, что он готов бежать в любую секунду:

– Сообщи императору Нерону, что его мать желает с ним говорить.

54 год н. э. Дом Прасутага и Боудики в землях иценов

– Нерон? – спросил король.

Гонец кивнул.

– А он не приемный сын Клавдия? – спросил иудей Абрахам.

Тот кивнул опять.

– И где ты услышал о смерти императора Клавдия? – спросила Боудика, зная, что Римская империя жила слухами и пересудами.

– В Лондинии, Боудика. Это маленькое римское поселение на северном берегу Тамеса. [12]

– Я знаю, где находится Лондиний, – холодно сказала она. – Кто рассказал тебе эту новость? Сами римляне этому верят?

– Послы из Рима, которые рассказали жителям Лондиния о смерти императора, прибыли в Британию с сундуком монет, на которых выбит профиль нового юного императора. На монетах появился Нерон, когда еще не успели похоронить Клавдия!

– Значит, они знали, когда он умрет, – тихо сказал Прасутаг.

– Тогда они его просто убили, – заметила Боудика.

В комнате на некоторое время воцарилась тишина. Потом Абрахам сказал:

– Не обязательно. Хотя, судя по тому, что говорят о матери нового императора, учитывая, что она была женой Клавдия, это более чем возможно. Правда, в знак уважения к следующему в династии римляне нередко чеканят новые монеты еще при жизни старого императора, хотя и не зовут «императором» его наследника. Но наместники в провинциях могут рисковать своей карьерой и даже жизнью, чеканя монеты с изображением того, кого хотят видеть следующим правителем. Конечно, если они ошибутся, их ставленника могут отравить. Если же он не сможет стать правителем, то и сами они не протянут долго. Что же касается Нерона, то я был в Риме и видел его. Из всех родичей Юлия, Августа и Ливии он менее всего мог бы стать императором. Он толст и туп, и совсем не нравится людям. Нет, – закончил Абрахам, – это не работа Нерона. Он – мальчишка. Это – дело рук его матери, Агриппины.

– Да, похоже, это работа жены императора, – согласился король.

– Агриппина – само зло, – прошептал Абрахам. – Она опасна, как и ее бабка Ливия. – Он грустно улыбнулся и тихо добавил: – Ее можно просто назвать змеей…

Прасутаг слушал и размышлял, как все это может отразиться на жизни его народа.

– Как ты думаешь, – спросил он, – будет ли разница между старым императором и новым в отношении Британии?

Абрахам пожал плечами:

– В любом случае покажет только время. Император Калигула начал свое правление очень хорошо, а потом превратился в монстра. Клавдий начал как идиот, а закончил мудро и достойно, по крайней мере, уже тем, что не приговаривал к смерти всех, кого не любили его жены. Этот же – еще почти мальчишка, и мы не можем предсказать, что будет делать он. Но его советники, и особенно мать, – вне всякого сомнения, будут его направлять.

– Кто его советники? – спросила Боудика.

– Один очень умен и безмерно богат с тех пор, как вернулся из ссылки. Его имя – Луций Сенека, он философ и учитель Нерона. Второго зовут Афраний Бурр, он был командующим преторианской гвардией, это один из самых добродетельных и честных людей. Я встречал их обоих, когда был в Риме. Сенека изворотлив, и нужно опасаться каждого его слова, а вот Бурр – полная ему противоположность: он солдат и не любит всего, что не говорится открыто. Вот почему, наверное, Агриппина выбрала их обоих в советники Нерону: ни один из них не сможет серьезно повлиять на другого. Ограничение и равновесие, моя госпожа, ограничение и равновесие…

Обдумав услышанное, Боудика сказала:

– Нам придется отправить посольство в Рим, чтобы засвидетельствовать наше уважение императору Нерону. А что еще нам следует сделать, Абрахам?

Иудей улыбнулся и встал:

– Посольство – это хорошая мысль, моя госпожа. Пошлите подарки и поздравления. Лесть – та монета, с помощью которой разбогатели многие римляне… Однако уже поздно, а я – старый человек. Если мои господа простят меня, мне нужно завтра покинуть ваш прекрасный дом задолго до рассвета, чтобы застать утренний прилив. Да, я думаю, что отправить посольство в Рим – хорошая мысль. Но осмелюсь посоветовать: до выражения почтения к новому императору вам следует выказать почтение истинной власти, находящейся за троном, – Агриппине.

Они проводили его взглядами и еще минуту сидели в размышлении. Затем Боудика тихо произнесла:

– Я думаю, тебе стоит послать Кассия. Он хорошо представит нас в Риме. Да, Кассию следует стать нашим послом.

Прасутаг посмотрел на нее с удивлением:

– Но, я думал, ты злишься на него из‑ за того, как он ведет себя с тобой.

Боудика пожала плечами:

– Пришло время ему покинуть земли иценов и найти свой путь. Путешествие в Рим и взгляд на огромный мир будут ему только на пользу. А нам – нужен отдых от него.