Благодарность 1 страница

Глава 2

43 год. н. э. Юго‑ восточное побережье Британии

Веспасиан был убежден, что предатель‑ бритт обманывает, и появления земли ждал с тревогой. Но корабли проплыли вдоль побережья Британии, и варварских толп, дико танцующих на берегу, нигде не оказалось. Ни на одном мысу не было видно этих ужасных воителей в звериных шкурах, раскрашенных синей краской и угрожающих непрошеным гостям.

Получалось, как не странно, что отступник говорил правду. Действительно, Админий уверял, что римляне не встретят сопротивления, и теперь, когда над морем взошло солнце и корабли бросили якоря невдалеке от береговой линии, было похоже на то, что римлянам предстоит высадка ясным летним днем на песчаный берег Неаполя.

Удивленный отсутствием воинственно настроенных бриттов, Веспасиан постарался все же, чтобы его лодка коснулась берега первой. Из осторожности он первым выпрыгнул на берег и прошел по песку, высматривая, не прячется ли где‑ нибудь поблизости враг. Наконец он подал сигнал восьмидесяти солдатам первой центурии собраться в строй, называемый «черепахой». [4] Это было первое построение римлян в Британии со времен Юлия Цезаря. После того как причалили еще несколько лодок, солдат на берегу было уже достаточно, чтобы отразить любое неожиданное нападение. Но бритты так и не появились.

Веспасиан был в равной степени изумлен беспечностью бриттов и поражен правдивостью Админия. Но даже когда римляне выгрузили свое оружие, боевые машины, доспехи и походные кухни, Веспасиан все еще отказывался до конца поверить предателю. Непостоянство этого человека со времени его появления в Риме подсказывало Веспасиану, что без серьезной проверки он не должен доверять словам бритта, и из поля зрения упускать его тоже нельзя.

На то, чтобы высадить с судов восемь легионов, ушел целый день, но все прошло гладко, даже излишне гладко. Кроме Админия, ни один бритт высадки римлян не увидел. Но даже когда выволокли на берег последнюю лодку, Веспасиан со своими передовыми отрядами готов был ко всему, и вооруженные короткими мечами и острыми копьями солдаты до вечера осматривали окрестности в поисках засады.

Разбили лагерь и выставили дозорных: нападение бриттов не должно было прервать продвижение Великого Рима по земле народа кантиаков – здесь, в самой юго‑ восточной точке побережья Британии.

Не участвовавший в тяжелой работе Админий наблюдал за военной четкостью приготовлений римлян и восхищался их сноровке. «Бритты! Куда им до них! », – подумалось ему. В Риме он нашел свой дом с тех пор, как был вытеснен с наследственных земель своими братьями, и теперь готов был отдать что угодно, лишь бы увидеть выражение их лиц, когда они узнают, что он вернулся в Британию с легионами свирепых союзников и намерен заявить свои права.

…Веспасиан, оторвавшись на мгновение от дел, удивился тому, что Админий стоит на возвышении, оглядывает берег и улыбается. Ему не нравился этот человек, по меньшей мере он не вызывал доверия. Невысокий, коренастый, лысеющий Админий был одним из трех братьев, которые по воле их отца, короля Конубелина, распоряжались землями народа кантиаков во время правления императора Тиберия. Но Админий поссорился со своими братьями Каратаком и Тогодумном, и те изгнали его. С того момента когда римская армия отправилась в поход на покорение Британии, Админий постоянно жаловался Веспасиану на то, какими бесчестными были его братья и как он хочет сразиться с ними, чтобы вернуть свой законный трон…

Веспасиан часто задавался вопросом, как Админий, не обладая никаким весом у себя дома, смог стать другом Калигулы. Именно Админий убедил сумасшедшего Калигулу в том, что Британия – созревший плод, который пришло время сорвать, именно он спровоцировал ту неудавшуюся попытку пройти по следам Юлия Цезаря. И теперь, по необъяснимым причинам, это бритт каким‑ то образом опять смог убедить уже императора Клавдия сделать то же самое… Все, что требовалось Клавдию для укрепления его шаткого положения римского владыки, это военная победа, и именно Админий убедил императора, что она возможна.

Будучи человеком военным, Веспасиан не доверял предателям или перебежчикам и встречал изъявления дружбы и все советы Админия с крайним скептицизмом, доверяя только римским шпионам и агентам. И теперь он не мог тратить время, выслушивая нытье Админия про двух злых братцев. Он был занят по горло: нужно было отдать приказы подчиненным и проверить, все ли люди накормлены и готовы ли к возможному нападению врага. Лучше, чем кто‑ либо, Веспасиан знал, что для снабжения армии в сорок тысяч воинов требуется девять тысяч модиев[5] зерна в день, а еще – три тысячи мулов, пятьсот повозок, чтобы перевозить провиант, лошади и фураж для них, а также военные машины – баллисты, онагры и скорпионы. [6] Обычно армия пользовалась для своего содержания тем, что можно было взять на завоеванных землях, но, поскольку стояла весна, Веспасиан понимал, что урожая ждать еще долго, а прошлогодние запасы бриттами съедены или же хорошо спрятаны. Так что вопрос прокорма армии после трех или четырех недель станет большой проблемой. Римлянам нужно было быстро покорить местное население и захватить его запасы. Иного выхода не было.

Сейчас, после высадки и обеспечения защиты лагеря, Веспасиан мог возвратиться в свою палатку. Погруженный в приказы и распоряжения, он не заметил, что к нему вошел Авл Плавтий. Ординарец и другие солдаты вскочили и отсалютовали командующему. Появился в палатке и Админий.

Плавтий задумчиво покачал головой.

– Как ты думаешь, почему бритты все еще не нападают? – спросил он.

Веспасиан промолчал.

– Во время высадки и устройства лагеря мы были в самом уязвимом положении, – заметил командующий. – Но они не атаковали. Почему?

Админий уже сообщил Веспасиану причину, но тот, сомневаясь в достоверности этих сведений, не счел нужным сразу передавать их своему начальнику.

– Возможно, мой командир, наш друг Админий знает тактику и стратегию бриттов лучше, чем мы, – сказал он.

Стоявший в стороне Админий сделал шаг вперед.

– Вы должны понять, – начал он, – что в отличие от римлян бритты действуют не как один человек, а как толпа. Земля разделена между племенами и королевствами, и между ними часто вспыхивают войны. В конце концов, не потому ли император Клавдий послал нас сюда? Кроме того, многие из племен торгуют с Римом и потому не станут нападать на вас.

– Но где тогда остальные бритты? – настаивал Плавтий. – Где друиды и воины тех племен, что не питают к нам расположения? Почему мы не видим никого? Они не могли не заметить, как наши корабли подошли к берегу. Разве у них нет ни стражи, ни дозорных?

– О недавних брожениях в ваших войсках в Галлии наверняка стало известно шпионам, которых послали туда бритты, – сказал Админий. – Я могу допустить, что они думают, будто римская армия, подобно войску императора Калигулы несколько лет назад, не пересекла море, а направилась в Рим.

– Тогда бритты – дураки, – рассмеялся Плавтий. – Почему предводитель их армии доверяет своим шпионам до такой степени, что даже не предположил возможности нашей высадки и не выставил по побережью дозорных? Что они за воины, если оставляют свои берега без защиты?

– Не стоит недооценивать храбрость воинов бриттов, господин, – сказал Админий. – Но из‑ за своих распрей они, несомненно, проиграют. Именно об этом я говорил римскому Сенату и сейчас повторяю вам.

Веспасиана ужасно раздражало высокомерие этого человека, однако, разлив вино в кубки и предложив один Плавтию, другой он подал Админию.

– Мой командир, – обратился он к Плавтию, – я закончил укрепление нашего лагеря. Сейчас, думается мне, самое время взять половину солдат, углубиться в землю бриттов и оценить возможности дальнейших действий. Вы разрешите?

Плавтий улыбнулся и положил руку на плечо своего еще молодого помощника. Такой славный человек! Выглядит несколько грубовато, но обладает бесподобным военным мышлением. Будь у Плавтия дюжина таких Веспасианов, он мог бы завоевать все остающиеся варварские земли за пределами империи.

– Иди, друг мой. Покажи этим друидам и бриттам, что Цезарь вернулся и на этот раз он не уйдет.

На следующее утро Веспасиан выехал на боевом коне к солдатам, уже выстроившимся позади своих легатов и центурионов. Силы были немалые. Но смогут ли они привести к покорности хотя бы одно племя? Купцы и шпионы болтали, что во всех землях бриттов обитает всего двести тысяч человек, но это было лишь предположение, и число могло быть в два, а то и в десять раз больше. И все же он был уверен: чтобы одолеть одного превосходного римского воина, потребуется дюжина бриттов!

Веспасиан выкрикнул:

– Центурионы, проверьте своих людей!

Каждый центурион оглядел свою центурию. Со времен Августа Цезаря, преобразовавшего римскую армию, перед выходом в поход или на учения проверка была обязательной и проводилась каждое утро.

Раздались крики центурионов:

– Каждый должен проверить снаряжение и оружие своего соседа! Надел он свой шлем?

Веспасиан знал, что проверять такие детали в армии с огромным опытом – лишняя трата времени. Эти солдаты сами прекрасно знали, как нужно снаряжаться, знали важность каждой детали амуниции. Римский воин мог пройти быстрым маршем двадцать миль в день и в конце этого броска готов был вступить в сражение. Воины ни одной армии – ни греки, ни парфяне, египтяне или карфагеняне, и уж определенно ни варвары германцы, галлы или бритты – не могли сравниться с армией Рима. Но так уж было заведено.

Довольный увиденным, Веспасиан тронул поводья и направил коня в центр поля – так, чтобы увидеть его смогли все.

– Центурионы и солдаты Рима! – прокричал он. – Вы отправитесь в великий, героический поход! Римская империя – величайшая из всех, что видел свет. Лишь малая часть мира еще не склонилась перед нашим славным императором. Но Рим правит не одной лишь силой оружия, не только храбростью своих солдат. Мы справедливые завоеватели – яростные и благородные в битве, последовательные в победе и честные в мире. И римляне протягивают сильную руку дружбы, которая ценится всеми, кто ее принимает. Воины! Мы встретимся и вступим в битву с людьми Британии. Их жрецы, друиды, выглядят устрашающе. Лица их – синие от ежедневного раскрашивания вайдой, так же как наши – красны от вина…

Солдаты засмеялись и начали перебрасываться шутками. Нервничая, Веспасиан немного подождал, затем по его знаку центурионы повернулись и велели своим людям соблюдать тишину.

– Среди вас ходят слухи, – продолжил Веспасиан, – что друйды убивают и приносят в жертву людей. Как вы знаете, император Клавдий изгнал евреев и эту новую секту христиан из Рима, потому что они слишком высокомерны и отказываются верить в наших богов и богинь. То же самое римляне сделают со всеми, кто живет в наших границах. Да, бритты действительно выглядят страшно, но они только выглядят так! И помните, что страх может быть в ваших сердцах перед битвой, но не тогда, когда вы вступите в сражение! Ходят слухи, что бритты никогда не сдавались и победить их нельзя. Об этом мы уже слышали – в Карфагене, Парфии и в других землях, склонившихся ныне перед Римом. Сражайтесь за империю, и тогда мы уничтожим и сотрем в пыль этих друидов, словно зерно на мельнице!

Раздался громкий гул одобрения, и Веспасиан подумал, что смог внушить своим людям чувство решимости, которая нужна для похода в глубь неизвестной страны. Он перешел к заключительной части своей речи:

– Сейчас мы двинемся навстречу нашей славе. Вы сражаетесь за императора, за своих командиров и за самих себя. Сражаясь, вы преумножите вашу славу, и следующие поколения мужчин и женщин, юношей и девушек по всей империи будут петь о том дне, когда римляне завоевали Британию и принесли свет в эти темные земли. Долгая жизнь Сенату и народу Рима!

– Долгая жизнь Сенату и народу Рима! – как один, рявкнули легионеры.

Веспасиан повернул коня и последовал за штандартом с орлом, который двигался теперь прочь от моря, в глубь этой земли, на запад – навстречу армиям бриттов. За ним последовали легаты, центурионы и колонны солдат, каждая за штандартом своего легиона. Вслед за колоннами громыхали повозки и телеги, полные припасов, тяжело тащились боевые машины. К тому времени как последняя повозка покинула лагерь, голова колонны уже вошла в неизвестные земли.

Священная роща в землях белгов

Два дня и две ночи продолжался друидский праздник. Земля священной дубовой рощи покрылась коркой засохшей крови; над ней висел тяжелый запах разбросанных повсюду внутренностей. Огромный костер, который гудел все это время, разгоняя тьму, превращая ночь в день, начал увядать, и бритты, семьями и кланами, начали уходить обратно в свои земли, чтобы готовиться к щедрости летней жатвы. Они прощались, давали клятвы – новым друзьям и старым – в том, что снова встретятся здесь же на следующий год.

Боудика смотрела на уходящих с непонятной грустью. Чувство страха, переполнявшее ее в самом начале праздника, вскоре исчезло, и она все оставшееся время светилась, очаровывая своим весельем, бившей через край жизнью, а порой и озорными выходками. Она только‑ только начала узнавать людей из других племен, а теперь они уходили, исчезая, словно туман летним утром. Но Боудика была счастлива, познакомившись с ними. Она так много узнала о людях Британии, о том, как отличались они от ее соплеменников‑ иценов. И вот теперь, расставаясь, она не знала, встретит ли их еще когда‑ нибудь…

Одним из уходивших был симпатичный юноша, с которым она провела прошлую ночь. Он очень заботился о ней, нашел какой‑ то флакон с приятно пахнущей мазью и сказал, что сможет войти в нее, не причинив неудобства и боли. И он был бесконечно нежен, а потом они вдруг начали наслаждаться друг другом, а затем второй и третий раз, когда проснулись утром.

В это утро Гэдрин с Анникой сказали ей, что людям племени иценов тоже пришло время собрать свою поклажу и покинуть священную рощу, и они уверили Боудику, что если отправятся сюда на следующий год, то обязательно возьмут ее с собой. Они уже начали собирать в одеяла еду, посуду и остальные вещи для обратного путешествия, как вдруг Боудика услышала за рощей какой‑ то шум. Это были возгласы, полные горя и боли, и все обернулись в ту сторону, чтобы посмотреть, что случилось.

Люди расступились, и, словно ниоткуда, нарушив мир и покой священной рощи, появилась колесница вестника. Он задыхался, а его лошадь готова была пасть.

Боудика видела, как гонец говорил со жрецами, слышала громкие голоса и повторявшееся слово «римляне». Поймав взгляд, которым обменялись родители, она всерьез забеспокоилась.

– Люди! – воскликнул вдруг верховный жрец. – Идите сюда! Только что мы получили плохие вести. Подойдите ближе и слушайте.

Вокруг алтаря быстро собралась толпа.

– Враг посмел вторгнуться в священную Британию, он уже осквернил наши земли! Железные римские легионеры шагают по нашей земле, заставляя холмы и долины сотрясаться от лязга своего оружия.

Бритты взревели от ужаса и ярости, а верховный жрец продолжил:

– Каратак и Тогодумн, храбрые вожди, уже подготовились к битве на реке Медвей. Мы должны вооружиться и присоединиться к ним, чтобы изгнать эту чуму с наших земель!

Снова раздался крик ярости, но, к удивлению Боудики, с речью жреца согласились не все, и многие начали спорить друг с другом. Жрец поднял руки, призывая к тишине, но голоса спорящих становились все громче.

Внезапно шум толпы перекрыл голос высокого белокурого человека в ярко‑ голубом плаще:

– Подождите, люди! Послушай меня, жрец. Почему мы должны сражаться с римлянами? Они здесь именно потому, что мы ссоримся друг с другом. Мы богатеем от торговли, мы стали друзьями римлян, а теперь ты хочешь, чтобы мы сражались с ними? Ты думаешь, мы сошли с ума?

– Да, вы должны драться с ними! – завопил жрец. – Они – на наших землях!

– Их купцы и путешественники живут на наших землях годами и никогда не доставляли нам беспокойства. Они – наши друзья. И они вполне довольствуются тем, что мы им предлагаем. Мы, племя атребатов, никогда не присоединимся к тебе в новой войне, мы пригласим римлян в свои земли и будем жить с ними в мире.

Боудика увидела, что жрец, указывая на вождя своим дубовым посохом, уже начал выкрикивать в его адрес проклятия, и тогда раздался громкий голос вождя в зеленом плаще из племени регнов:

– Мы тоже не присоединимся к тебе! Это – не наша война. Мы не станем терять своих мужчин и женщин, когда можем жить спокойно. Римские войска располагаются во многих землях, и народы там живут с ними в мире. Мы же только сражаемся друг с другом. Почему бы римлянам не прийти сюда и не принести хотя бы немного порядка и спокойствия? Мы долго размышляли, что делать, если придут римляне и завладеют нами, и проголосовали, что мы, как и атребаты, будем с ними торговать и жить в мире. Жрец, ты увидишь, что многие из бриттов сделают то же самое!

Жрец хотел сказать что‑ то еще, но поднялся страшный гвалт. Многие в толпе принялись спорить с вождями, выступившими против сражения. Боудика испугалась, что бритты уже здесь начнут воевать друг с другом, когда должны были бы объединиться и пойти на римлян.

В конце концов голос жреца перекрыл шум ссоры, и, когда люди приутихли, жрец сказал:

– Только трусы и предатели откажутся сражаться с завоевателями. Почему? Потому что с нами – наши боги. Прошлой ночью мне был послан сон, в котором множество людей с голубыми лицами вырубали деревья, чьи стволы и кроны были покрыты римскими доспехами. Еще до приезда вестника я знал, что римляне высадятся на берег, ведь боги сказали мне об этом. А еще они поведали, что мы должны их умилостивить, чтобы они дали нам силу сокрушить врага и ввергнуть его в пучину моря, из которой он появился. Мы должны избрать здорового ребенка, мальчика или девочку, и принести это чудесное дитя бриттов в жертву богам, дабы получить их покровительство.

Боудика услышала эти слова, но не понимала их смысла, пока мать не схватила ее за плечо и не толкнула за спину Гэдрина, подальше от взгляда жреца. Вдруг с другой стороны закричала женщина, но было поздно – жрец указал посохом на ее сына и воскликнул:

– Этот ребенок избран! Приведите его сюда и восславим великих богов Эдрина, Малдоха, Иссуа, чтобы они получили это дитя и обратили его юность и силу в мощь наших воинов!

Боудика слышала шум, но не могла видеть начавшуюся потасовку. Она вырвалась из рук отца и только и могла разглядеть, как жрецы волокут через толпу отчаянно сопротивлявшегося юношу. Отец мальчика кричал и отталкивал жрецов, но жрецы уже затолкали юношу в одну из пустых клеток для жертвенных животных.

Сотрясая клетку, ошеломленный юноша плакал и звал свою мать. Когда клетку принесли и водрузили на алтарь, Боудика смогла, наконец, рассмотреть обреченного. Она ужаснулась, поняв, что несколько раз видела его здесь. Почему избрали именно этого? Он был совсем обычным, примерно ее возраста, но намного ниже ростом и выглядел гораздо младше. Сейчас его открытое детское лицо застыло в ужасе, он смотрел сквозь прутья и пытался найти своих отца и мать, но тех оттащили на край поляны и крепко держали, а они все продолжали кричать, умоляя отпустить их сына.

Жрецы вынули из костра тлеющие сучья и положили их на алтарь, а потом стали подкидывать сухие ветви и раздувать огонь. Вскоре его языки достигли клетки. Юноша кричал, пытаясь отодвинуться подальше от пламени, а оно уже лизало его кожу. Крики становились все ужаснее. На мальчике вспыхнула одежда. Боудика зажала уши и закрыла глаза. Раздался последний ужасный вопль, и все стихло. В роще воцарилась неестественная, жуткая тишина, которую нарушал теперь только треск поглотившего тело пламени.

Сначала тихо, а потом все громче зазвучала песнь. Друиды протягивали к обгоревшему телу юноши руки, прося богов, чтобы они приняли его молодую жизнь ради всех бриттов. То были обращения к богам, но в ушах Боудики звучали только вопли несчастного и стенания его родителей. Их боль тронула ее так, что захотелось кричать от горя, и ее сердце наполнилось невыразимым страхом. С надеждой взглянула она на мать, но, к своему ужасу, увидела на ее лице выражение экстаза; отсвет огня, поглотившего юношу, отражался и в ее глазах!

Боудику затошнило.

Обратный путь был даже опаснее, чем первое путешествие. Все вокруг стало враждебнее: рощи были мрачны, реки – глубоки и коварны, в холмах, казалось, скрывались какие‑ то злые силы. Повсюду царил страх перед римлянами.

Когда ицены в первый раз шли в земли белгов, родители Боудики и другие люди племени искрились весельем, пели песни и по пути приносили в жертву кроликов и птиц. В том путешествии жизнь казалась Боудике надежной. Сейчас же вокруг была словно темная тревога, не звучало ни песен, ни смеха. Дичь, как и прежде, ловили для еды и жертв, убивали и посвящали богам, но делалось это скорее со страхом, чем с радостью. Родители разговаривали шепотом, а когда садились отдохнуть, остальные члены племени собирались вокруг и начинали тихую беседу. Они видели, что многие бритты спешили присоединиться к войску Каратака и Тогодумна. Некоторые ицены тоже решили драться. Они пошли на юг, к реке Медвей.

Наконец соплеменники добрались до своей деревни. Полная облегчения, Боудика проспала остаток ночи и большую часть следующего дня.

Глава 3

43 г. н. э. Дворец императора Клавдия в Риме

Коротенький, толстый Полибий выпрямился во весь свой смешной рост и заявил повелителю мира и Римской империи:

– Это решение недостойно вас, цезарь. Это – решение дурака.

Его коллега Паллант взглянул на своего друга в крайнем изумлении и ужасе. Он побледнел и покачал головой, призывая Полибия замолчать, но не смог привлечь его внимания, потому что философ отказывался смотреть на кого‑ либо кроме императора Клавдия.

– Что ты сказал? – спросил Клавдий, стараясь не заикаться.

– Я сказал, цезарь, что только дураку могла прийти в голову такая идея. Вы рискуете жизнью, ища одобрения Сената, который вас презирает! Почему вы делаете так, если можете написать эдикт, который за ночь удвоит число сенаторов и вдвое же уменьшит их силы? Почему кланяетесь и расшаркиваетесь перед этими заносчивыми глупцами, перед этими думающими только о протекции идиотами, когда можете прихлопнуть их в одно мгновение?

– Ты только что назвал меня дураком, – повторил Клавдий. – Ты назвал римского императора дураком!

– Именно им вы и являетесь, – парировал Полибий.

– Паллант, – Клавдий посмотрел на своего второго советника, – Полибий назвал меня дураком. Разве этого не достаточно, чтобы приказать схватить его и бросить в темницу?

– И протащить за колесницей по арене, – ответил второй грек.

Клавдий вздохнул.

– Знаешь, Полибий, тебе действительно не стоит называть императора Рима дураком. Римляне могут услышать тебя и решить, что ты не шутишь, и тогда никто не будет меня уважать. Меня свергнут, а тебя вышвырнут из дворца.

Полибий передернул плечами и, казалось, собирался что‑ то сказать, но Клавдий продолжил:

– Я иду на бриттов не для того, чтобы умилостивить Сенат, а чтобы поднять свой авторитет у народа Рима. Завоевав дикарей и варваров, я стану героем для своих людей, таким же, как Ю‑ юлий и Ав‑ вгуст.

Он снова начал заикаться, сжал кулаки и ударил себя по бедрам. Это как‑ то помогло. Но что действительно раздражало императора, так это дерзость Полибия. В конце концов, философ или нет, но он – всего лишь бывший раб.

– Достаточно уже того, что сенаторы отказываются обедать со мной, и я вынужден отправиться в почти что добровольное изгнание из‑ за всех этих заговоров. Но я приблизил тебя, Палланта и Нарцисса, сделал вас советниками, подняв куда выше вашего прежнего положения, и ты больше, чем кто‑ либо, должен уважать меня. Особенно потому, что все здесь, кроме меня, ненавидят вас из‑ за того, что вы – греки.

– Клавдий, я уважаю тебя, почитаю твой ум, воображение и то, что ты каким‑ то образом смог выжить в самой убийственной семейке за всю историю мира; но будешь ли уважать меня ты, если все, что я буду делать, – это отвечать на твои дикие планы: «Да, цезарь! » и «Нет, цезарь! »? И эта твоя затея – отправиться по следам Нарцисса после того, как он только недавно был направлен на подавление волнений армии в Галлии – безумство. Как будто твое здоровье позволит тебе отъехать далеко от Рима! Но это еще не все. Твой план – добраться до Британии, где мужчины и женщины носят звериные шкуры и раскрашивают лица синим, – полнейшая чушь. О боги! Чтобы император Рима отправлялся куда‑ то на край земли, в стремлении оставить там свой след?! И что самое плохое – ты собираешься поставить на время во главе империи Луция Вителлия, этого вечно пьяного льстеца… Это же чистое сумасшествие!

– Довольно! – заверещал Клавдий. – Я терплю, когда ты критикуешь меня или грубишь, если это в моих интересах. Но ты абсолютно не имеешь права порицать Луция Вителлия, моего дорогого друга и помощника!

– Пьющего помощника, цезарь, – заметил Полибий. – И человека, который лизал задницы Тиберию и Калигуле. Он был самым первым римлянином, который поклонился и поцеловал землю, когда Калигула провозгласил себя богом. Даже этот треклятый Сенат тянул несколько дней, выказывая свое несогласие. Только не Луций! Он орал «О, великий и могущественный бог Калигула! » в каждом коридоре!

– Он был прекрасным наместником Сирии, – сказал Клавдий. – Вспомни, как он подавил недовольства иудеев, сместив этого жестокого безумца Понтия Пилата и его соправителя Каиафу. Иудеи и та новая секта, христиане, могли распространить смуту до Египта, если бы он не действовал с умом и решимостью. Это была опасная ситуация для всей империи, но он справился великолепно.

– Как же, справился… А еще создал нам огромную проблему с христианами и евреями здесь. Он был благороден в провинциях, но когда вернулся сюда, все изменилось. Похоже, он просто мечтал поддаться порче и коррупции, которые пронизывают все в Риме, едва только въехав в городские ворота. И теперь он здесь, во дворце, и каждую ночь вы ходите по отвратительным тавернам и публичным домам, пьете, играете в азартные игры и забавляетесь до утра… Что за пример подает цезарь своим людям?

Император Клавдий вздохнул и уселся на стол. Он не любил спорить со своими советниками, единственными людьми во дворце, которым полностью доверял, и больше всего с Полибием, гением, рожденным в Греции, советы которого он особенно ценил с того самого момента, когда в день убийства Калигулы неожиданно обрел власть. И ему нравилось, что греки звали его «цезарь», чего не хотел делать ни один из сенаторов.

Сенат до сих пор считает его узурпатором, потому что двумя годами раньше его избрали солдаты, убив перед этим Калигулу и всю его семью, и хотя на словах сенаторы почитали императора, любой из них всадил бы ему кинжал в спину, если бы только смог потом спастись. Клавдию пришлось заручиться поддержкой преторианцев и остальной части армии и, несмотря на свою не слишком большую сообразительность, он стал самым сильным человеком во всем Риме. Для всех, кроме, конечно, его жены Мессалины.

– И тем не менее, Полибий, мне необходимо добиться большой военной победы, чтобы укрепить свой авторитет как в народе, так и в Сенате. А при моем слабом здоровье я не могу сравняться с Юлием, Октавианом или даже Тиберием. Люди смеются надо мной, когда я ковыляю по улицам, передразнивают меня. Чтобы заручиться любовью и уважением народа, мне нужен военный авторитет, а он приходит от славных битв и побед.

– Ерунда, Клавдий, – фыркнул Полибий. – Чтобы заручиться их любовью и уважением, все, что тебе нужно сделать, – это дать народу хорошее, ответственное и стабильное правление. Хлеб и работу, а не хлеб и зрелища. Тебе нужно снизить стоимость зерна, построить сотню‑ другую домов в городе, защитить Остию от набегов пиратов и увеличить число ворот в Риме со стороны Неаполя. Еще тебе стоит очистить Тибр – настоящую сточную канаву; там одни трупы животных и пьяниц, и все это несет к морю. Кроме того, было бы хорошо облегчить бремя налогов, как я уже годами пытаюсь тебе объяснить, ибо увеличение налогов приводит к тому, что люди работают меньше, а не упорнее. И еще тебе нужно…

– Довольно, Полибий, довольно! – замахал руками Паллант.

Император и Полибий с удивлением взглянули на этого грека. Паллант редко говорил, если только его об этом не просили, и никогда не повышал голос до крика, он был человеком, взвешивавшим каждое слово, неспособным внезапно обидеться или впасть в ярость. Теперь чаша терпения даже спокойного Палланта переполнилась.

– Дай цезарю хоть минуту для раздумий, а не перечисляй проблемы, тянущиеся со времен республики! Нельзя ожидать, чтобы он решил за один день все, что унаследовал от правления своих ужасных предшественников. Откуда взять деньги, чтобы исполнить то, что ты перечислил? Кто будет работать, если не будет достаточного количества рабов? Вот почему для нас так важны бритты!

– Конечно же, завоевание Британии важно для нас, Паллант, – сказал Полибий. – Именно поэтому мы и послали туда Авла Плавтия. Но почему император должен ехать туда лично? С чего это люди Рима выйдут на улицы и будут приветствовать его восхищенными криками только потому, что он возвратится с именем «Британик»? Что за имя! Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик Британик! У тебя уже есть имя, – повернулся он к Клавдию, – которое большинство римлян будет помнить всю жизнь, а прибавив к нему новое, ты ввергнешь их слабые умы в пучину хаоса. Снова повторяю, цезарь: нет тебе необходимости отправляться в путь, совсем не обязательно тащиться через всю Галлию, а потом и морем – в гнилые земли облаков и дождей‑, да еще и этих жутких друидов! Особенно когда столь много дел нужно решить в самом Риме.