Лариса Райт 12 страница

– Работа поможет, – сказала Вера пациентке громко и четко. – «Вы просто поверьте, а поймете потом», – процитировала из своего любимого «Чайфа».

– Разве смогу я расческой и ножницами спасти свою душу? – Женщина, не переставая, раскачивалась на постели. Но безумие из глаз исчезло, голос был все еще грустным, но спокойным: надрыв сгладился.

– Новая прическа по сути своей новая жизнь. Представляете, какому количеству женщин вы сможете подарить новую жизнь? Возможно, в кого‑ то снова влюбится муж, кто‑ то встретит свою судьбу. Вы осчастливите многих. А сделав это, и себя почувствуете счастливой.

– Вам это удалось?

– Да.

– Выходит, однажды оступиться может каждый?

«И не однажды». Вера ощутила непреодолимое желание выскочить из палаты. Она хотела расшевелить пациентку, а не собственные чувства, пробудить жажду жизни, а вовсе не плач своей совести.

– Может, – ответила она, справившись с нахлынувшими воспоминаниями, – но судьба всегда предоставит шанс искупить свою вину. – Врач направилась к двери и услышала за спиной звук отодвигающегося стула и звяканье ложки по тарелке. Вера готова была поставить себе отлично по психологии, если бы вопрос, догнавший ее на пороге, не превратил хорошего учителя в нерадивого ученика.

– А призраки? – спросила женщина, проглотив ложку настоящего украинского борща.

– Какие призраки?

– Призраки прошлого вас не мучают?

Вера пренебрежительно махнула рукой: «Какие призраки? Какие мучения? Жизнь прекрасна и удивительна». Но… До тех пор, пока злобная, обиженная тень давно забытого прошлого не накроет твое настоящее потрепанной, темной пеленой и не бросит в атаку свои лучшие силы, сотканные из неугодных памяти событий и образов. Один из этих призрачных образов Вера как раз оставила сегодня утром лежать на журнальном столике.

Она закрыла за собой дверь палаты.

– Я видел, она села за стол, – подскочил к Вере Оршанский. – Удивительно, но она ест. Как вам это удалось?

Вера не отвечала, потому что не слышала вопроса. Она не слышала журналиста и не видела его. Перед ее глазами был только белый конверт: взрыв из прошлого, яд для настоящего, насмешка над будущим. Вера отвлекала себя слишком долго, она мучилась неизвестностью почти шесть часов и сейчас вдруг четко осознала, что больше не готова терпеть ни секунды. Не обращая никакого внимания на что‑ то возбужденно болтающего журналиста (то ли хвалил он ее, то ли ругал – какая разница! ), она достала телефон. Услышав ответ, спросила:

– Сынок, папа дома? Нет? Ты не мог бы взглянуть: в гостиной под «Наркологией» не лежит никакой конверт?

Секунды ожидания, закушенные губы, сжатые кулаки, белые от напряжения костяшки пальцев.

– Нет? Ты хорошо посмотрел? Взгляни еще раз. Может, не заметил?

И снова ожидание, снова напряжение, только еще более безнадежное.

– Точно нет? Ладно, спасибо. Да нет, я не расстроена, с чего ты взял? Говорю тебе, все нормально. Пока, сынок.

Вера спрятала мобильный в карман халата и, наконец, услышала журналиста:

– Что с вами? – Оршанский пытливо заглядывал ей в лицо. – Что‑ то случилось?

– Ничего, – просто ответила Вера, направляясь к выходу из стационара. Неизвестность, от которой она хотела избавиться, теперь обхватила ее своими стальными щупальцами. Да, теперь Вера знала наверняка, что муж прочел адресованное ему послание, но было ли от этого легче? Ведь она не ведала главное: что сделал он, что сотворил со своим призраком прошлого. Прогнал прочь или принял, распахнув и двери, и окна, и свои объятия.

Оксана распахнула дверь и скользнула в ванную. Ей нравилась эта гостиница, редкое явление в центре современной Москвы. Уютное небольшое здание, скрытое от посторонних глаз в тени узких переулков. В номерах с почасовой оплатой, встав с кровати, не упираешься в шкаф или стену, а ванну вполне можно принять вдвоем. Этот вариант Оксана пока рассматривала только в теории. У нее, даже если и возникало желание, времени не было никогда на долгие водные процедуры, да еще и в компании мужчины. Впрочем, сейчас в ее распоряжении оказалось достаточно минут для того, чтобы привести себя в порядок. Она приехала раньше, чем рассчитывала: пробки иногда оказываются непредсказуемым явлением и стихийно образуются там, где их совсем не ждешь, при этом исчезают в привычных местах. На дорогу от конкурирующего салона, визит в который оказался пустой потерей времени, хотя Оксана осталась довольна отсутствием оригинальных новинок и более высокими ценами, чем в ее магазинах, она потратила меньше получаса и теперь могла себе позволить на какое‑ то время расслабиться.

Она включила воду и, присев на край ванны, сделала несколько телефонных звонков, чтобы на пару часов попробовать забыть о работе. Транспортники клятвенно пообещали вечером вызволить грузовики с таможни (главное в разговоре правильный тон: не сюсюканье и слезные просьбы, а жесткая требовательность, ну и реверансы в конце, чтобы настойчивость не сочли за грубость и уж постарались выполнить обещанное), так же клятвенно, но с гораздо меньшей уверенностью секретарша пообещала достать сирень и доложила, что заказчик прибудет не в четыре часа, а в половине пятого.

– Хорошо. К шести буду в офисе.

– Ладно, – испуганно пискнула девушка, из чего Оксана сделала вывод, что та по‑ прежнему не имела представления о том, где же достать злополучные весенние цветы в середине осени.

«Менять надо дурочку», – подумала женщина, погружаясь в белое облако пены. Хороший секретарь обязан выполнять даже указания типа «Иди туда – не знаю куда. Принеси то – не знаю что», а уж поиск сирени не должен ставить профессионала в тупик ни при каких обстоятельствах.

– Я не понимаю слов: «Это невозможно! » – говорила Оксана своим сотрудникам. – Бывает только: «Я не могу и я не справляюсь». И поверьте мне, в этом случае всегда найдется тот, кто захочет и сможет выполнить распоряжение. Так что в ваших интересах этих слов никогда не произносить.

– А вы, – как‑ то рискнула ее спросить одна из новеньких, еще плохо знающих начальницу менеджеров, а потому не боящихся открыть рот и продемонстрировать характер, – вы всегда на коне? Все планы осуществлены? Программа выполнена?

– Конечно, – не моргнув глазом, тогда отрапортовала Оксана. – Если план не подлежит исполнению, значит, он никуда не годится.

– И что делать с таким планом?

– Переделывать. Но у меня таких планов не бывает.

И это было абсолютной правдой. С одной только оговоркой: Оксана забыла добавить слово «больше». У нее больше не было таких провальных, не осуществленных планов. Хватило одного, с неудавшейся семейной жизнью. Именно в ней случилось то, что заставило опустить руки и признать: «Это было невозможно». А потом Оксана ставила перед собой цели, достичь которые ей не помешали бы никакие обстоятельства и происки судьбы. Если не удалось стать счастливой, необходимо было попробовать стать богатой. Желающих иметь золотые горы пруд пруди, а добираются до вершины немногие. Чтобы не сорваться в пропасть, необходима страховка, отличное знание маршрута и умение ориентироваться в любых ситуациях.

Полного осознания своего одиночества Ксанка достигла у гроба, в котором едва виднелось щупленькое тельце Дашутки. Стоя у деревянного ящика и механически перебирая кружева, Ксанка не плакала и не стенала. Она не думала о прошлом и не кляла судьбу. Потому что совершенно четко понимала, что судьба не имела никакого отношения к произошедшему. Ксанка знала, кто, в чем и до какой степени виноват уже и будет виноват еще. Она абсолютно ясно представляла себе картины будущего. Вот муж сообщает ей, что теперь имеет полное моральное право быть свободным. Вот женится на своей балерине. Вот Верочка, грустно улыбаясь и размахивая букетом, спешит на их свадьбу. (Глупая гусыня: объект ее страсти так и будет ходить в ЗАГС с другими, а она так и не решится заикнуться о своих чувствах. ) Вот Дина из второго состава перепрыгнет в примы, ибо сейчас уже вышагивает по двору с гордо поднятой головой, а ее приемная мамаша всем соседям распинается о том, что через сезон, максимум через два, «ее кровиночка» (у женщины, наверное, с головой не все в порядке, называть так приемыша) обязательно станет солисткой. Вот, натанцевавшись всласть и получив кучу премий и званий, она уходит со сцены и рожает сына и дочь. А если ребенок заболеет, что ж, муж всегда окажется рядом и сделает все, что нужно, чтобы Дина не стояла в черном, перебирая белые оборки убранства маленького гроба. Вот они живут припеваючи, никогда не вспоминая о Ксанке, будто и не было ее, будто была она к увлекательному роману вступительной статьей, которую никогда никто не читает.

Из всех перечисленных «вот» дождалась Ксанка только первого. Как только перспектива развода перестала быть перспективой, а переросла в неотвратимую реальность с заявлением в ЗАГСе, решительным настроем и нескрываемым облегчением со стороны Михаила, Оксана пообещала себе, что больше ни одну из нарисованных себе у гроба дочери картин не увидит. Обещаний Ксанка на ветер не бросала. Сказано – сделано. Безразлично бросив на прощание бывшему мужу «Счастливо» и чмокнув для порядка бывшую же свекровь, Оксана отбыла, по их мнению, далеко и надолго, если не навсегда, а по ее представлениям, лишь скрылась из виду, чтобы незримо, но ощутимо по‑ прежнему присутствовать в их жизни и делать эту жизнь невыносимой.

Первым делом она поменяла место жительства. Страна стала новой, свободной, с открытыми коммерческими отношениями. Свою квартиру Ксанка сдала, себе сняла поближе к институту однушку за меньшие деньги. На разницу жила какое‑ то время, не прекрасно, но на еду и даже на какую‑ то одежду хватало. Подружек не заводила, с однокурсниками не встречалась. Училась неплохо, но без увлечения: конспекты писала и складывала до тех времен, когда действительно придется разбираться в дебете, кредите и маржинальной стоимости. Кино, музеи и театры не посещала, книг не читала, гулять не ходила. Ходила на свидания. Сначала на те, куда посылало так называемое агентство, в которое устроилась, едва переехав из родного района. Потом, когда спрос на ее услуги начал превышать предложение, позволяла себе выбирать того, кто пополезнее, побогаче и посолиднее.

– Почему я клиентов неделями жду, а ты карточки веером перебираешь и еще ерепенишься: с этим не пойду, с тем не хочу? – ревниво вопрошала Любка, числившаяся в «агентстве» старожилкой и еще недавно учившая новенькую Ксанку премудростям продажной любви.

– Откуда мне знать, – изображала невинность ученица, продолжая допрашивать администратора о том, где работает и сколько получает очередной потенциальный клиент и пытаясь сообразить, чем этот кадр может быть ей полезен. На первом этапе (про себя она называла это время становлением той Оксаны, которую теперь каждый день видела в зеркале) финансы любовников интересовали ее гораздо меньше их связей. Она искала свой интерес и всегда его находила.

– Руководитель департамента продаж вторичного жилья, – читала она карточку, будто случайно выпавшую из кармана брюк. Ксана сама ее вынула и бросила визитку на пол, когда мужчина вышел покурить на кухню.

– Да… Я… ну… в общем, вот так вот. – Смятение было понятным. Теперь Ксанке известно не только его место работы, но и имя, и фамилия. Захочет – найдет. Захочет – жене расскажет. А там скандал, а может, и развод, и прощай кресло, полученное с подачи всемогущего тестя.

– Слушай, – Ксанка специально заглянула в карточку, – Денис, а квартиру продать можешь?

– Могу, конечно.

– Даже если там человечек прописан?

– Какой человечек?

– Плохой. В тюрьме сидит за убийство. Вернется, если вернется, жаловаться не станет.

– А если могу?

– То ты не Денис. Где работаешь, не имею понятия, фамилию сроду не слышала.

– Лады.

Через пару месяцев Ксанка, продав квартиру на Хорошевке, переехала в новенькую двушку в спальном районе.

– Хочешь, сходим куда‑ нибудь? – Этот ухажер гордился возможностью достать билеты на любое мероприятие. У актеров и режиссеров свои связи, блаты, контрамарки, у кассиров свои. Кассиром одного из московских театров была сестра этого мужчины, не обремененного ни женой, ни детьми, ни страхом их потерять, а потому позволяющего себе время от времени выводить свою очередную пассию в свет. Ксанку променады не интересовали. К тому же, по слухам, выход этот кавалер устраивал на прощанье, когда собирался поменять даму сердца. Ксанка была предупреждена. Предупрежден – значит вооружен, поэтому приглашение вежливо отклоняется, а любовнику протягивается фотография красивой девушки: она моложе Ксанки, свежее и любит культурную программу:

– Хочешь, познакомлю? Она с удовольствием пойдет.

Плотоядная улыбка тут же растягивается от уха до уха:

– Хочу.

– Процент за сводничество причитается?

– Сколько ты хочешь? – Мужчина с готовностью открывает бумажник.

Ксанка отмахивается:

– Спрячь. Я о другом. Ты меня театрами не удивишь.

– Что ты хочешь? – Маски сброшены. Деловая беседа: баш на баш и никакого кокетства.

– А за кулисы можно попасть?

– Легче легкого.

– Организуешь?

– Да раз плюнуть!

– И в Большой?

Пара секунд молчания:

– Да можно и в Большой. Никогда не сказал бы, что ты интересуешься классикой.

А она и не интересуется. Но за кулисы Большого идет. На ней темные очки и парик из длинных светлых волос. А в руках пакет. А в пакете новенькие пуанты, обложенные кубиками сухого льда. Пуанты твердые и холодные: как раз такие, какие нужны если не для того, чтобы сломать ноги, то по крайней мере для устрашения. Это уж как получится.

Получился второй вариант, но и это скорее плюс, чем минус. Пусть потанцует, пусть выбьется в солистки: тем больнее будет падать.

Через несколько лет у Ксанки имелась собственная – уже трехкомнатная («Либо покупаешь, либо никакого аборта и я звоню жене») – квартира, иномарка и неплохая должность в солидной мебельной компании. Не было только спокойствия, ибо выстроенные ею ненавистные «вот» начинали сбываться со страшной скоростью. Про состоявшуюся свадьбу доложила ей бывшая свекровь, которой она звонила изредка, конечно, не по доброте душевной, а исключительно по необходимости узнать, что происходит в жизни ее обидчиков. Она же рассказала Ксанке и о финансовом положении Михаила. «Бизнесмен он теперь. Фирма своя, значит. Чем занимается, точно не скажу. Что‑ то с медициной связано. Оборудование, кажется, продает. В общем, неважно. Главное: живем – не жалуемся». Ну а об успехах молодой балерины свидетельствовала афиша. «В роли Жизель – юное дарование, открытие сезона Дина Елисеева», – прочитала Оксана и почувствовала, как каждую клеточку тела заполняет еще неведомое торжество: «Момент настал». Теперь ничто не мешало взять оружие и поразить врага.

На ловца и зверь бежит.

– Отдел по борьбе с экономическими преступлениями, – гордо отрапортовал очередной кавалер.

– Интересно… Сам борешься, сам совершаешь.

– Не понял.

– Что ж тут непонятного. Ко мне пришел, денег дал, чек не взял. Нехорошо.

– Так у нас с тобой все полюбовно.

– А ну как про эту твою любовь начальство узнает?

– Ты, что ли, расскажешь?

– Не расскажу…

– Если?

– Если одну внеплановую прокурорскую проверку организуешь. И нарушений у директора конторы накопаешь.

– Едрит твою мать! Вот боятся мужики всякой ерунды и не ведают до поры до времени, что ничего страшнее обиженной бабы не бывает.

– Меня твои умные мысли не интересуют. Скажи лучше: сделаешь?

– Что за контора‑ то?

– Занимаются поставками медицинского оборудования, подробностей не знаю.

– Поставки – это прекрасно. Где поставки, там левые инвойсы, заниженные цены, а если повезет, так и контрабанду нарыть можно.

– Вот и порой.

– А когда нарою, посадить его?

Ксанка была мстительной, жестокой и беспощадной, но какая‑ то маленькая частичка ее сознания все же боялась то ли Страшного суда, то ли еще какой неведомой расплаты. Поэтому, поколебавшись, женщина ответила с неохотой:

– Зачем такие крайности? Просто намекни, что такой исход неизбежен. Если, конечно, он не бросит все и не уедет.

– Понял. А куда уезжать‑ то?

– Да наплевать куда. Лишь бы отсюда подальше. Ну, хоть в Новосибирск.

– В Новосибирск, так в Новосибирск. Сделаем.

Ксанка, конечно, не ожидала, что солистка Большого театра отправится в ссылку за своим мужем. Сначала, отметив исчезновение ее имени с афиш, Оксана было расстроилась, а потом решила, что и в Новосибирске должны найтись любители клубнички, с которыми можно договориться на взаимовыгодных условиях. И она не ошиблась: глубоко женатый работник мэрии, отчаянно желающий вернуть зашатавшемуся под собой стулу твердое положение, нажал на все мыслимые и немыслимые рычаги, перекрывая известной балерине дорогу на сцену, а ее мужу в бизнес. Ксанка осталась довольна. Хотели быть вдвоем – да пожалуйста. Живите, ребята, наслаждайтесь друг другом. Считаете, что главное в жизни любовь? Что ж, милости просим проверить.

Сама Оксана о любви и думать забыла. Казалось ей, что засыпана она еловыми ветками и комьями земли на могиле дочери. Не погребенным осталось лишь чувство неудовлетворенного соперничества и желание доказать всем и каждому, что она, Ксанка, бедовая девчонка и сорвиголова, теперь впереди планеты всей. Такая судьба. Кому‑ то задирать ноги на задворках сцены в Новосибирске, а кому‑ то блистать в соболях в московском высшем обществе.

С соболями Оксана, конечно, поторопилась. Это сейчас уже она могла выбирать, какую шубу надеть и на какую вечеринку отправиться, но путь к этому выбору был не так уж прост, а результат не так уж незаслужен. Пусть стартовый капитал на собственное дело получила Ксанка проверенным способом шантажа. Но разве кто‑ то отменил непреложную истину, что за удовольствие надо платить. Сама она заплатила за это сполна: слишком поздно сообразила, что беременности и аборты, которыми привыкла пугать своих мужчин, вполне могли быть выдуманными, а не настоящими. Никто не требовал справок, каждый прятал голову в песок, а руками и ногами старательно выплясывал под ее дудку. Психология одна и страх один: как бы чего не вышло. А вышло вот что: Оксана стала владелицей магазина, контактов с европейскими мебельными фабриками, связей с транспортными компаниями и вердикта врачей о невозможности иметь детей. Впрочем, мысль эта ее сильно не удручала: слишком горьким и так и не исчезнувшим был след давнего недолгого материнства и слишком сильным страх возможности нового столкновения с разбитыми иллюзиями и не сбывшимися надеждами. Теперь надежды должны были оправдываться. Помощники уже не требовались, шантаж и угрозы, как средство достижения цели, давно забыты. Ксанка никогда не была дурочкой, а потому изначально понимала, что гладкую асфальтированную дорогу ей организовать могут, но идти по ней придется самой. И для того чтобы не съехать на обочину, не свалиться в кювет и не застрять на светофоре, необходимо владеть не только искусством общения с противоположным полом, но и технологией ведения деловых отношений.

– В субботу свободен, как ветер: теща на даче, жена на курорте. Прогулка на яхте, IMAX кино или концерт Элтона Джона?

Элтона Джона Ксанка любила. «What I gonna do to make you love me? [13]» – это был своеобразный гимн и ее душевному состоянию, и всем жизненным метаниям. Но известного британского сэра она с удовольствием могла послушать и в записи. Что ж теперь поделать, если:

– Извини, я занята.

– Антон Эдуардыч? Борис Сергеич? Илья Леонидыч?

– «Макроэкономика», «Маркетинг на предприятии» и «Основы ведения бизнеса».

– Смеешься?

– Отнюдь. Вгрызаюсь в науку. Сдаю зачет.

– Зачем? Ты же говорила, у тебя есть высшее образование?

– Образование – вещь, конечно, хорошая. Но это теория, а мне практика нужна. Хочу еще пару салонов открыть.

– Зачем? У тебя прибыль падает, продажи замирают?

– Пока нет. Но, знаешь, я думаю, что идти в ногу со временем – это неправильно. В бизнесе надо хотя бы на полшажочка это время опережать. Кстати, у тебя, помнится, паренек талантливый был – консультант по финансовым вопросам. Есть такой?

– Работает.

– Одолжи на недельку. Не обижу.

– Кого?

– Его, конечно.

– Его я сам не обижу. А ты лучше на Элтона Джона со мной сходи.

– Нет, не получится. Посмотри, кто через пару недель приезжает. На него и сходим. А сейчас не могу.

– А что же мне делать?

– Ехать на курорт к жене и детишкам. Тем более что и консультант твой пока будет занят моими проблемами.

Проблем, как таковых, у Оксаны на самом деле не было. Если и возникали какие‑ то трудности, то она довольно быстро их решала – помогал накопленный опыт и советы знающих людей.

– Оксаночка, рад слышать. Да и увидеть было бы неплохо, – говорил в телефонную трубку немолодой сотрудник торговой палаты.

– Вернусь из Италии, тогда обязательно.

– Рим? Венеция? Адриатика?

– Промышленный полигон между Турином и Миланом. Кровати, шкафы, комоды.

– Переговоры, значит? Важные?

– Очень. У них мебель фантастическая. Каталоги просто божественные, а с Россией работать не хотят ни в какую.

– А продавать готовы?

– Готовы, только не в Москву.

– Так найди перевалочный склад где‑ нибудь в Германии. Пусть туда толкают. А ты уже потом вывезешь.

– Так НДС придется платить.

– В московскую цену его добавишь, и все дела. Сама же говоришь: каталоги божественные. А наши богатеи любят ощущать себя небожителями.

– Спасибо.

– Предлагают помещение в Текстильщиках. Сто квадратов, – сообщала Ксанка знакомому риэлтору.

– Почем и под что?

– Цена хорошая, а поставить мебель хочу.

– Какую?

– Разную. Испанскую, итальянскую. Возможно, еще немецкие кухни через полгода будут.

– Нет, моя милая. Не вздумай! На мебель твою дорогую и импортную никто в Текстилях и смотреть не станет. Ты лучше переплати за аренду, но возьми магазин на Рублевке или на Вернадского.

– Подберешь?..

– Собираюсь выставляться на «Батимате»[14]. Какой стенд посоветуешь? – спрашивала она у директора крупной строительной компании.

– Бери в центре. Вначале народ пробегает мимо, потому что верит, что дальше его ожидает что‑ то более новое и интересное, а к концу ходит уставший, раздраженный и с замыленным взглядом.

– Спасибо, выручил.

– А что мне за это будет?

– Пятипроцентная скидка на сантехнику.

– На какую?

– А на какую тебе не жалко в дома ставить.

– Ты теперь и сантехникой занимаешься?

– Расту.

Оксана росла. И выросла до сети мебельных салонов, контрактов с крупными застройщиками и известными зарубежными производителями, до большой трешки в элитном жилом комплексе, до «Ауди» в гараже и набора золотых кредиток в бумажнике. Вот только из зависти и жажды мести не выросла, а потому и до счастья не доросла.

– Вылезай, меломанка! – У края ванны с махровым полотенцем в руках стоял мужчина, секунду назад изгнавший из наушников Оксаны хриплые крики Лепса.

– «Я прошел в пустыне грусти полземли», – машинально пропела она без сопровождения, поднимаясь из пены и закутываясь в полотенце.

– Это он прошел, а ты не прошла. И, по‑ моему, уже пора из этой пустыни выходить.

– Пойдем выйдем. – Оксана стояла спиной к гостю. Она сбросила полотенце и вызывающе стрельнула в мужчину глазами через плечо. Упрашивать его не пришлось. У этой гостиницы был и еще один очень существенный плюс: большие, широкие, двуспальные кровати с мягкими матрасами без скрипучих пружин.

Через какое‑ то время, когда оба закурили, наслаждаясь приятной усталостью, он спросил:

– Чем обязан твоему звонку?

Оксана поморщилась:

– Я надеялась, ты не станешь спрашивать.

– А я спросил.

– Могу я позвонить просто так?

– Ты? Нет.

Оксана промолчала. С очевидным не спорят. На правду не обижаются. Без повода она давно уже не звонила. Поводы для всех были разные, а для него всегда один: его обязанностью являлось изгнание уныния и повышение настроения. И он был слишком умен, чтобы этого не понимать, и слишком горд, чтобы до поры до времени закрывать на это глаза. Но и терпению самых независимых и гордых наступает конец. У Оксаны сорвалась сделка? Он рядом. Умер любимый попугай? Он тут как тут. Замучил очередной любовник? И эту напасть исправит. А если все в порядке, спасибо, свободен. Сиди дома, жди звонка. И может быть, когда‑ нибудь… Оксана ценила именно это и не хотела ничего менять. Он не спрашивал – она не рассказывала. Встречи по звонку, быстрые ласки, и до следующей недели, месяца, весны. Она надеялась, так может продолжаться вечно. В конце концов, он несвободен. И она – прекрасный вариант для заполнения обыденности его семейной жизни. Звонит редко, нервы не портит, на развод не толкает. Легкие отношения, не требующие душевных затрат. Так к чему открывать кошелек и задавать лишние вопросы?

– Ладно. Не хочешь – не рассказывай. – Он словно услышал ее мысли.

– Спасибо.

– Знаешь, я вот размышлял на досуге о том, кто ты есть…

«Этого еще не хватало! Ему что, нечем заполнить свободное время, кроме как мыслями о моей персоне? »

– …И так и не понял, ламер ты или хакер?

– Что? – Оксана даже не сообразила сразу, что делать: смеяться или обижаться. Простофилей ее еще никто не называл. – Я? Ламер?

– Да. Возможно, твое поведение связано с тем, что ты ничего не смыслишь в природе человеческих отношений…

«Уж лучше не смыслила бы. Нет, голубчик, ты ошибся, мне давно все известно: ты мне – я тебе. Одна‑ единственная безошибочно работающая схема, под которую подгоняются все винтики и гаечки выживания».

– А может быть, ты, как взломщик, пускаешь свой вирус в чужие души и наслаждаешься эффектом.

«Если я и наделила чью‑ то душу вирусом, то только свою, и уж чего‑ чего, а эффекта наслаждения эта болезнь точно не приносит».

– Я, мой дорогой, просто опытный юзер. И как только тебе это не пришло в голову? Я начинаю сомневаться в том, что ты компьютерный гений.

Это была откровенная лесть. Компьютерным гением он не являлся, до лавров Касперского и Цуккермана было ему очень далеко, но все же гениальность в некотором роде оказалась ему присуща. Ведь сумел он организовать команду из профессионалов, которые в короткие сроки создавали для любой компании отличный сайт и поднимали этот сайт на первые строчки в поисковых системах Интернета. Высокому качеству своей работы он и был обязан знакомству с Оксаной. Ведь когда Ксане понадобилось выйти на новой уровень и обратиться к современным рекламным технологиям, ей, требующей неизменно самое лучшее и известное, посоветовали обратиться именно в его компанию и ни в какую другую. Сотрудничество получилось продуктивным. Оксана приобрела информативную, удобную страничку в Интернете с полным каталогом продукции, схемами проездов к магазинам и даже собственным форумом, на котором клиенты, количество которых также увеличилось, часто оставляли хвалебные отзывы и добрые пожелания. Кроме того, она получила эту гостиницу с большой ванной и удобной кроватью. Пора и честь знать.

– Знаешь, мне пора. У меня еще встреча перед концертом. Кстати, спасибо за контрамарку. – Оксана начала неторопливо одеваться. Мужчина наблюдал за ее действиями, не собираясь присоединяться, будто надеялся, что она передумает и вернется в постель.

– Не за что. Ты вполне могла просто купить билет.

Оксана могла. Но она хотела продемонстрировать, что она из тех, кому оставляют контрамарки.

– Все равно спасибо.

– Пожалуйста. А хочешь, я пойду с тобой?

– Твоя жена достанет еще одну контрамарку?

– Я могу развестись.

«Этого еще не хватало».

– Для того, чтобы сходить на балет? Пожалуй, не надо.

– Разводиться или идти в театр?

– Ни того, ни другого.

– Как скажешь. Иди одна. Хотя, по‑ моему, наслаждаться классикой в одиночестве скучно, а балетом тем более.

– А я иду не наслаждаться, – буркнула Оксана, вставляя ноги в туфли, – терпеть не могу балет. – Тут же спохватилась, что переборщила, разбудив ненужное любопытство, и добавила непринужденно: – Просто хочется быть в курсе событий, а это все‑ таки культурное явление. Елисееву сейчас везде восхваляют. Так что блесну осведомленностью. Хотя сидеть и гадать, что она там будет изображать прыжками и наклонами, удовольствие для меня сомнительное.

– Да, балет определенно не для тебя…

Оксана обернулась. На его губах играла широкая усмешка:

– Ты – оперная героиня… Чио‑ Чио‑ Сан.

– Кто?!

– Мадам Баттерфляй. Это…

– Я прекрасно знаю, кто это. И что общего между мной и этой китаянкой?

– Японкой. – Усмешка грозила превратиться в гогот.

– Какая разница!

– А действительно никакой. Ты такая же несчастная. И упорно не замечаешь того, что тебе пытаются объяснить.

«Он что‑ то пытается мне объяснить? Нет ни времени, ни желания слушать».

– Во‑ первых, я не несчастная, а во‑ вторых, с чего бы мне убивать себя?

– Убивать, конечно, не с чего, а вот убиваешься ты на полную катушку.

Такой проницательности Оксана не ожидала ни от кого, а уж тем более от мужчины. Хотя после сегодняшней встречи с экстрасенсом она уже готова была поверить в паранормальные способности кого угодно.