Лариса Райт 9 страница

Женщина порылась в сумочке, открыла ежедневник, окинула записи придирчивым взглядом. До встречи с сиренью в планах значились еще три мероприятия: переговоры с перспективным клиентом, визит в салон к конкурентам и парикмахерская. Оксана с сожалением признала, что сократить этот список можно лишь на последний пункт. Заказчиками она никогда не разбрасывалась, раз и навсегда усвоив наставления своих учителей.

– Богатенький папик, – говорила лет пятнадцать назад Ксанке опытная, уже сорокалетняя Любка, – хорош на какое‑ то время, а потом ты ему надоешь, и он усвистит вместе со своим богатством, поминай как звали. И останешься ты не при делах: ни щей, ни ложки. Так что лучше не отказывай никому и давай, пока готовы платить. Да с умом подходи: кого телом не зацепила, цепляй рублем. Надо понимать, кого ногами увлечь можно, а кого скидкой.

Ксанка из таких нравоучений сделала в те времена свой вполне очевидный вывод: лучше иметь много богатеньких «папиков» и не утруждать свою голову мыслями о скидках. Эту философию потом с успехом перенесла она и в бизнес: прежде чем снизить цену, она рисовала заоблачные прайсы, и, видя выгоду, жадный до денег клиент, не успев понять хитрых маневров Оксаны, заглатывал наживку. Ну а получив качественный товар вовремя, даже и не пытался соскочить с крючка. От добра добра не ищут.

Сегодня надо было склонить к сотрудничеству крупного застройщика. Тактика переговоров была определена, условия сделки понятны: он рекомендует покупателям квартир искать мебель в салонах Оксаны и с каждой покупки имеет оговоренный процент. Оксана не думала, что могут возникнуть сложности, все нюансы были давно сглажены, договоры оформлены, оставалось только ударить по рукам и подписать. Последний штрих, который, в принципе, можно было нанести позже и на день, и на два, и на неделю. Но люди, как известно, все разные. И если одни экономят свое и чужое время, не зацикливаются на формальностях и присылают подписанные документы партнерам с курьером, то другие хотят непременно видеть тебя лично, чтобы посидеть, поговорить и еще раз засвидетельствовать свои серьезные намерения, да и в твоих удостовериться.

Генеральный директор компании‑ застройщика был как раз из такой породы. Он придавал огромное значение соблюдению ритуалов подписания контракта и перенос такого важного события вполне мог воспринять как личное оскорбление. Кроме того, Оксана не исключала мысли, что ему просто доставляло удовольствие ее лицезреть. Она давно уже привыкла осознавать свою женскую привлекательность и умело ее использовать.

Крепко сбитая, ладная с детства, Ксанка, рано приобретшая милые мужскому взгляду женские округлости, довольно долго стеснялась тех богатств, которыми одарила ее природа. Да и рассматривать себя она привыкла с долей критики, которая, впрочем, была скорее справедливой, чем придирчивой. Ноги у нее были прямыми и длинными, но коленки чересчур острыми, а ляжки чуть полноваты, хотя полноту эту большинство сильного пола охотнее относило к достоинствам, нежели к недостаткам. Бедра тоже были немного широковаты, но, с другой стороны, выгодно подчеркивали талию. Грудь… Ну, здесь у Оксаны не оказалось к себе никаких претензий. Она не была обделена ни размером, ни формой, и после того как несколько лет назад нож опытного хирурга и высококачественный силикон подправили то, что испортили возраст и кормление ребенка, к этой ее части тела не смог бы придраться никто. А еще у Оксаны были удивительно красивые руки. Даже девчонкой она любила рассматривать их в зеркале и думала, что ее кисти с длинными, ровными пальцами могли бы запросто тягаться с ладонями Динки‑ балеринки. Чего не хватало Ксанке раньше, так это женственности. Плавность линий не сразу угадывалась за резкими движениями, длинные ноги привлекали к себе внимание, прежде всего, количеством синяков и ссадин, глаза – яркие, синие – испепеляли недоверчивым, презрительным взглядом.

Но это было давно, так давно, что можно было и забыть о том времени, когда Ксанка считала себя смешным, угловатым подростком. Она бы с удовольствием выкинула из головы эти воспоминания, но превращение в лебедя далось ей слишком тяжело, а пережитые трудности если и стираются из памяти, то все же не полностью. Женственность не появилась сама и не пришла из ниоткуда. На это ушли месяцы отчаянной работы. Как правило, молодые мамы используют каждую свободную минуту для того, чтобы восстановить силы и хотя бы немного поспать. Ксанка же все свободное время проводила у зеркала. Она запиралась в комнате и пробовала ходить, как Дина, поворачивать голову, как Дина, говорить, как Дина: не грубо и резко, а медленно, с хрипотцой, чуть растягивая слова, будто задерживая их в гортани – чтобы собеседник прислушивался, проникался еще большим интересом. Ксанке, энергичной, шустрой, нелегко давалась сдержанность и неторопливость, но она готова была стараться, тем более что знала, ради чего надрывается, не высыпается и постоянно репетирует перед зеркалом мелкие шаги, учится красиво изгибать шею и «делать» глаз с поволокой.

– Ты очень похорошела, Ксаночка, – призналась ей как‑ то преданная Верочка, которая, хоть и не одобряла замужества подруги, все же сочувствовала ей. А как не посочувствовать, если муж увлечен другой и не скрывает этого?

– Все же природа‑ матушка знает, что делает. Может, если я рожу, тоже преображусь. Надюшка, вон, и без того симпатичная была, а теперь и вовсе глаз не отвести. У нее даже волосы гуще стали. Ну а ты – так просто красавица.

– Не пой, Верка! Роды тут ни при чем. Надька твоя крапиву в голову втирает, Костик как‑ то руки запустил в мою шевелюру и спросил: «А ты, как мама, волосы травой мажешь? »

– Травой? Ой! Я тогда тоже буду втирать. А ты? Ты‑ то что делаешь? – Верочка искоса посмотрела в зеркало, залюбовалась подругой: Ксанкины раньше всегда собранные в тугой хвост светло‑ каштановые волосы теперь струились по плечам жгуче‑ рыжими от хны волнами, оттеняя и без того синие глаза в ореоле пушистых, умело подведенных ресниц.

Верочка краситься не умела. Она невольно сравнила себя с подругой. Конечно, Вера тоже немного вытянулась и прическу изменила: вместо куцего хвостика ее украшало, действительно украшало, каре. Иногда, по особым случаям, она даже подкручивала концы волос на бигуди, и на голове появлялось подобие настоящей прически. В тот день никакого особого случая не было. Верины волосы были прямыми и висели за ушами бесформенными прядями, примятыми косынкой после очередного дежурства в больнице. Разве могут эти патлы сравниться с Ксанкиными чудесными волнами? Девушка с нетерпением ждала ответа, а вдруг Ксанка сейчас расщедрится и откроет секрет чудесного превращения, и тогда она – Верочка – тотчас перестанет катиться по жизненной тропинке Колобком, а поплывет по ней не спеша, очаровательной павой.

– Делаю, – снисходительно кивнула Ксанка.

– А что? Что?

– Меняюсь. Я, Вер, цель поставила и двигаюсь к ней шаг за шагом.

– Какую цель? Ты и так прекрасно выглядишь.

– Кому‑ то этого недостаточно. – Девушка объяснила беззлобно, будто в какой‑ то степени уже приняла эту мысль как данность и даже сумела с ней примириться. – Мне нужно стать другой.

– Какой?

– Такой, как она, понимаешь? – Ксанка схватила Веру за руку и заговорила быстро, сбивчиво, будто боялась, что подруга не поймет ее искреннего желания преобразиться: – Чтобы смотреть так же, говорить так же. Чтобы жесты, движения, все‑ все было, как у нее. Ведь если тебя все это ждет дома, так зачем на сторону смотреть? Он же должен когда‑ нибудь прозреть, понимаешь?

Верочка осторожно кивнула. Она разрывалась от двойственности охвативших ее чувств. Испытывая искреннюю, глубокую жалость к подруге, она в то же время была уверена в том, что та заслужила свои страдания. Кроме того, Ксанка заставляла страдать еще двоих людей, один из которых был Верочке по‑ прежнему не безразличен, и она продолжала желать ему счастья, которое он, безусловно, не мог обрести рядом с женой.

– Ксан, это утопия.

– Почему же? – Губы превратились в тонкую полоску, глаза сощурились, и вдруг, будто и не было этой секундной вспышки гнева, лицо Ксанки мгновенно преобразилось, стало безмятежно спокойным, без единой тени, без какого‑ либо признака недавнего недовольства. – Видишь, как я могу? – не без гордости спросила Ксанка. – Только что была самой собой, и вот перед тобой уже она – мисс невозмутимость и обходительность. Видишь, я все могу копировать: и взгляд, и походку, и поведение.

– Ксаночка. – Для пущей убедительности Вера дотронулась до руки подруги. – Копия всегда хуже оригинала. Никто не станет приобретать подделку, если владеет подлинником.

Ксанка резко отдернула руку:

– Думаешь, я не смогу стать лучше оригинала? Да я сейчас по улице иду, мужики шеи сворачивают, не веришь?

– Я верю, верю. – Назревала ссора, и Верочка тут же бросилась спасать положение.

– Выходит, Мишка не мужик, что ли? Не видит, какая краля у него под боком спит?

Верочка поморщилась. Как только Ксанка начинала злиться, все ее преображения волшебным образом исчезали, уступая место природной резкости и неотесанности. Нет, Вера не могла согласиться с тем, что подруге когда‑ нибудь удастся искоренить без следа эту грубоватую манеру общения, но даже если бы это произошло, вряд ли Ксанке посчастливилось бы достичь поставленной цели. Поэтому Верочка только и сказала:

– Разве в этом дело?

– А в чем же еще?

– Знаешь, у Шекспира есть такие строки. – Вера нахмурилась, пошевелила губами, вспоминая, потом продекламировала с грустью:

… За внешний облик – внешний и почет…

А зеркало души – ее деянья.

И заглушает сорная трава

Твоих сладчайших роз благоуханье…[11]

– Значит, моя душа – сорная трава, да? Ну, спасибо тебе, подруга! Не ожидала! – Ксанка смерила Верочку презрительным взглядом и выскочила в коридор. Вера, тут же устыдившись своей откровенности, бросилась за ней, приговаривая на ходу:

– Это же образно. Ты пойми, что не во внешности дело! Внутренне надо меняться. Ты считаешь, Мишка без ее прекрасных глаз прожить не может? Он же любит, Ксан! А когда любят, то к душе стремятся.

– И много нашлось охотников на твою прекрасную душу? – Ксанка уже стояла на пороге у распахнутой двери, щеки пылали, глаза прожигали подругу насквозь смесью холода, обиды и недоверия.

– Злая ты, – тихо ответила Верочка.

– А она, выходит, добрая?

– Наверное. – Вера выбрала это слово, хотя в душе ни капли не сомневалась в том, что избранница такого хорошего, такого замечательного во всех отношениях Миши должна быть ангелом. Да и тот опыт общения с Диной, который у нее имелся, никак не мог характеризовать балерину с плохой стороны.

– Все равно я лучше. – Ксанка даже ногой топнула, как ребенок, пробующий все способы получить желаемое и испытывающий настоящее отчаяние от бесплодности этих попыток.

Бесплодность своих попыток переубедить подругу осознавала и Верочка, но все же предприняла последнюю:

– Ксан, отпусти его.

Ксанка выскочила за дверь как ужаленная. Бросилась вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, и, лишь пробежав несколько пролетов, откликнулась:

– Да пошла ты со своим Шекспиром!

Верочка лишь головой покачала и вернулась домой. Это была их первая крупная ссора, и также впервые она не испытывала ни малейшего желания догонять подругу и сглаживать углы. Уж если классику не удалось ничего объяснить, разве есть у нее надежда?

Ксанка выскочила из подъезда, размазывая по щекам злые слезы. Остановилась на крыльце, вытащила из сумочки пудреницу, взглянула на себя в зеркало. Нет, теперь нельзя себе позволить разгуливать по улицам с красной, распухшей физиономией. Она всегда должна следить за собой и выглядеть безукоризненным совершенством. Она докажет, что Верка ошибается и ничего не смыслит ни в мужчинах, ни в жизни. Все‑ таки интеллигентность не приводит решительно ни к чему хорошему: погрязла в какой‑ то придуманной книжной романтике и считает, что разбирается в любви. Шекспир, сонеты, классика… Тьфу! «В любви, как на войне, все средства хороши». Вот это классика! И Ксанка уже на тропе войны. Она и солдат, и генерал, и стратег. И у нее есть прекрасные шансы выиграть не только сражение, но и всю битву до конца, тем более она обладает таким важным оружием, как дочь, в которой папочка души не чает. А уж если прибавить к этому такую значительную артиллерию, как привлекательность и сексуальность, то врагу ничего не останется, как вывесить белый флаг.

Осознав свою женскую сущность и начав ею пользоваться, Оксана и по прошествии двадцати лет с момента того разговора не переставала считать внешний облик прекрасным оружием для достижения целей. Жизнь доказала, что если иногда подобная схема и дает сбой, то осечки становятся лишь исключениями, подтверждающими правила. Мужчины падки на круглые коленки, глубокий вырез и томный взгляд. И уж если партнер жаждет лишний раз взглянуть на все это, то ради заключения выгодной сделки Оксана не преминет предоставить ему такую возможность.

Она еще раз перечитала записи в ежедневнике, просмотрела адреса, потом набрала номер офиса. Как обычно, не здороваясь, отдала распоряжение секретарю:

– Узнай, можно ли перенести встречу с застройщиком на вторую половину дня. Меня устроит в четыре. И еще скажи, есть ли у «Новой линии» салоны в районе Хорошевки?

В ответ трубка попыталась что‑ то возразить, но:

– Я прекрасно знаю, что больше всего образцов выставлено на Смоленке. Но если я задаю вопрос, будь любезна ответить, договорились? Выполняй, я жду. – И через пару минут: – Да, записываю. Первый Боткинский проезд? Что это они в глушь такую забрались? Там хоть есть на что посмотреть, или одно старье стоит? Ладно, поеду взгляну. С застройщиком договорилась? Ждет в 16. 00? Хорошо, буду. – Она уже собиралась дать отбой, но:

– Оксана Андреевна, все‑ таки по поводу сирени…

– Знаешь, если не найдешь белую, можешь остановиться на любой другой. Цвет, в конце концов, не имеет решающего значения.

Оксана закончила разговор и захлопнула ежедневник с чувством глубокого удовлетворения. Теперь, если не тащиться по пробкам на Смоленку, а заехать в ближайший салон конкурента, то до встречи с застройщиком можно успеть на укладку. Убьет сразу двух зайцев: и на мужчину произведет должное впечатление, и к вечернему мероприятию будет готова должным образом. Женщина снова села за руль. Она была чрезвычайно довольна собой. Почему‑ то способность регулировать мелкие детали и планировать собственное время радовала Оксану больше, чем умение на равных с мужчинами вариться в котле российского бизнеса, в котором хватало и змей, и акул, и пиявок. Самым важным в современном сумасшедшем мире была способность соответствовать задаваемому ритму жизни, существовать в бешеной пульсации большого города, ощущая себя не песчинкой в вихре времени, а неотъемлемой частью огромного мегаполиса. Конечно, никому не могла повредить, вернее, даже оказывалась полезной, временная остановка, вроде той, что Оксана сделала сегодня у Левитана. Но замедлить бег позволялось лишь для того, чтобы на скорую руку передохнуть, впитать в себя несколько благородных капель культуры, получить поверхностные представления о других областях жизни и поспешить дальше по своим делам. Как известно, кто не успел, тот опоздал.

Оксана никуда опаздывать не собиралась. Она давно уже хотела выкроить время, чтобы присмотреться к образцам мебели, выставленной в салонах основного конкурента. Итальянские фабрики, в своей массе, придерживались классического стиля, и люди, охочие до чего‑ нибудь высококачественного, но вместе с тем современного и оригинального, испытывали немало трудностей в подборе обстановки. Оксане необходимо было видеть, с кем сотрудничают конкуренты, какую продукцию предлагают покупателям, чтобы, в свою очередь, найти и занять ту нишу, которой еще нет на рынке. Подобные трюки она проделывала не раз, да и не она одна. Любой грамотный бизнесмен интересуется, чем занимаются коллеги, и делает необходимые выводы из полученной информации. Оксана и сама, беседуя с зашедшим в салон клиентом, бывало, интуитивно чувствовала, что перед ней засланный казачок, и тогда старалась немного приврать, назвать завышенную цену и показать старые каталоги. Так что ее предстоящий визит в один из мебельных магазинов сети «Новая линия» был обычной рутинной работой, которая не всегда интересна, которая часто откладывается до последнего, но при этом продолжает требовать исполнения. Конечно, секретарь была абсолютно права: салон на Смоленке являлся самым крупным, и поход туда мог стать гораздо более результативным, но отнял бы больше времени, которым Оксана не располагала. К тому же магазин, в который она теперь направлялась, мог оказаться ничем не хуже.

Она ехала по некогда знакомым улицам, уже не обращая внимания на произошедшие там изменения. Мысли крутились вокруг работы, и Оксана вела машину механически, не задумываясь над тем, каким образом и откуда помнит все повороты и закоулки. Мозг автоматически давал указания ногам и рукам и так же автоматически заставил ее резко нажать на тормоз и замереть перед знакомым зданием. Сзади раздались возмущенные гудки клаксонов. У резко объехавших Оксану «Жигулей» опустили тонированное стекло и из салона что‑ то возмущенно кричали, демонстративно размахивая руками. Но женщина ничего не замечала, она не видела и не слышала. Этот дом заставлял ее бежать, а затем долгие годы объезжать район детства, чтобы не чувствовать приступов удушающего, всеохватывающего горя. Но теперь главный корпус Боткинской больницы смотрел прямо на Оксану, не пытаясь спрятаться и заглушить моментально охватившую ее боль.

– Больно, мам, больно! – Четырехлетняя Даша уже не просто хныкала, а плакала громко и отчаянно. Температура у ребенка зашкаливала, тело покрылось странной темной сыпью, ноги девочка согнула в коленях и отчаянно рыдала при любой попытке их разогнуть. Ксанка металась по квартире раненым зверем в ожидании «Скорой».

Она была одна. Свекровь, которая действительно вышла на пенсию и заставила‑ таки невестку поступить в институт, как только у той кончилась летняя сессия, отбыла на заслуженный отдых восстанавливать потерянные с маленьким ребенком силы минеральными водами. А муж… Впрочем, всему двору уже было известно, где ночами околачивался ее муж. Ксанка ловила на себе разные взгляды: и сочувствующие, и любопытные, и откровенно осуждающие, и изучающие. Люди, знающие ее с детства, словно старались понять, почему она терпит. Ксанка никогда не производила впечатления человека, способного сломаться или хотя бы прогнуться. Впечатление это и не было обманчивым, прогибаться она не собиралась. Оксана выстроила линию поведения и придерживалась ее, не сворачивая с выбранного курса на сохранение семьи. Она всегда была аккуратно и красиво одета, ухоженна и приветлива. Ни слова упрека мужу, ни одного гневного взгляда, ни единой слезинки отчаяния. Ксанка старалась оставаться самой нежностью, излучать счастье и спокойствие, каким бы сильным не было желание проявить истинные эмоции. Она избрала своим оружием дочь и умело им пользовалась. Ребенок, которому постоянно напоминали о том, что у нее самый лучший на свете папа, действительно души в отце не чаял, Ксанка же иногда нашептывала на ушко несмышленой малышке о том, как боится остаться без Миши. А Дашутка (вот умница! ), бывало, цеплялась за него ручонками, когда он наклонялся, чтобы поцеловать и пожелать спокойной ночи, и просила, заглядывая в глаза:

– Не уходи, папочка!

И он оставался, а Ксанка, лежа в спальне, прислушивалась к тихому похрапыванию мужа в гостиной и торжествовала, ни минуты не сомневаясь в том, что ненавистная балерина сейчас, конечно, не спит, а страдает горько и безутешно.

Хотя только на ребенка женщина ставку не делала. Кто знал, что могла вбить в голову Дине великая любовь? Возможно, она решилась бы забеременеть, и тогда все Ксанкины расчеты полетели бы в тартарары. Поэтому вторым беспроигрышным способом борьбы за мужа определила она самосовершенстование, причем после ссоры с Верочкой все же решила, что совершенствоваться придется не только внешне, но и внутренне. Она решила стать лучше и умнее. В конце концов, чему могли научить Дину в балетном училище: махать руками, ногами да разбираться в музыке? Ну, предположим, руки‑ ноги ценность для Миши представляли, а музыку он предпочитал совсем не классическую. «Машина времени», «ДДТ», «Наутилус Помпилиус» – рок был его пристрастием, о чем Ксанка не забывала ему напоминать практически каждый день, либо напевая «Скованные одной цепью», либо ставя пластинку и вопя отчаянно: «Если мы еще мужчины, мы кое в чем сильны», либо мурлыкая невзначай, подавая мужу ужин: «В комнате с видом на огни, с правом на надежду…»

Ксанка надеялась, цеплялась за призрачное, неуловимое счастье и ждала, ждала каждый день, каждую минуту, затаив дыхание и отчаянно боясь одним неверным шагом, грубым словом и неотточенным движением упустить те крупицы отвоеванного внимания мужа, которые она завоевала с помощью дочери. К Даше относилась она не просто как любящая мать, оберегающая свое дитя яростной тигрицей от всех невзгод. Чувства ее походили больше на гордость и тщеславие собственника, обладающего величайшей из ценностей и тщательно охраняющего неприкосновенность своего трофея. Если бы Оскар Уайлд был знаком ей не только понаслышке, она бы поняла, что поведением своим походила на Дориана Грея, главным страхом и кошмаром которого стала боязнь лишиться того, чем дорожил он превыше всего. Так и Ксанка, словно пантера, готова была растерзать всякого, кто не так посмотрел, не то сказал или, как ей вдруг показалось, не то подумал о ее расчудесной доченьке. Даша априори была для своей матери самой замечательной, самой красивой, самой умной, но не только оттого, что чувства эти характерны для любого нормального родителя, но и оттого, что именно с ней были связаны все грандиозные планы и великая идея новой распрекрасной жизни, от которой Ксанка ни в какую не желала отказываться.

– Тли. – Маленькая ладошка упрямо и сильно тянула мамину руку.

– Где? Что ты хочешь? – Ксанка пошла в требуемом направлении.

– Тли, – еще раз объявил ребенок. Ладошка разжалась, и женщина увидела у своих ног три пластмассовые формочки с изображением зверюшек.

– Три, – согласилась Ксанка, погладила Дашу по голове и начала обеспокоенно озираться, пытаясь найти кого‑ то, с кем можно поделиться небывалым открытием. И вот удача: – Верочка, – замахала женщина, бегущей мимо подруге, – иди скорее!

– Что случилось? Я опаздываю очень. Через полчаса обход.

– Обход – это будни практиканта в частности и врача вообще. В этом нет ничего интересного, а я тебе предлагаю нечто из ряда вон выходящее, – торжественно объявила Ксанка.

– Что же?

– Знакомство с маленьким гением.

– С кем? – Кроме Дашутки вокруг никого не было.

– Она умеет считать, – заговорщицким шепотом поделилась с подругой Ксанка. – Не просто цифры произносит, а в количестве разбирается.

– Правда? – ахнула Верочка. Для крохи, которой еще и двух не исполнилось, это было действительно невероятным достижением.

– Да. Смотри. – Ксанка обратилась к дочке: – Что ты только что говорила, доченька?

Даша снова затеребила ее руку, задергала юбку и принялась настойчиво повторять:

– Тли, тли, тли.

– Видишь? – Оксана указала Верочке на пластиковых зверушек.

– Ага, – зачарованно повторила та и тут же нагнулась, придвинула к трем формочкам еще две и спросила девочку: – А теперь сколько, Дашутка?

Ребенок, даже не взглянув в сторону игрушек, продолжал твердить странным требовательным тоном:

– Тли, тли, тли.

Не успела Верочка засомневаться в способностях малышки к счету, как та подняла с земли маленькие грабли, протянула матери и снова плаксиво произнесла, притопнув ножкой:

– Тли!

– Три, мама, песок, – расхохоталась Верочка и побежала по своим делам, не увидев колючего, сверлящего ей спину взгляда подруги. Ведь никто, никто не имел права смеяться над Дашей. Она была гениальна, и точка. И если пока очевидным это казалось только Ксанке, что ж, победителем‑ то всегда выходит тот, кто смеется последним.

– Что, маленькая? Что, моя сладкая? – Ксанка утирала плачущему ребенку слезы и растерянно озиралась по площадке, мысленно выговаривая себе за потакание вредным привычкам. Отошла на пару метров покурить и вот, пожалуйста: проглядела катастрофу. Дитя заливается слезами, а она даже не знает причину истерики.

– Кули, кули. – Наконец, ей удалось вычленить из бессвязных рыданий невнятный лепет.

– Ты хочешь куличик, радость моя? Сейчас мама сделает. Ну, пойдем. – Ксанка потянула упирающуюся дочку.

– Лома! – Даша замахала руками, выкручиваясь из объятий матери.

– Ах, тебе сломали кулич? – Ксанка моментально ощетинилась. – Кто обидел мою красавицу? Покажи маме!

Дрожащий пальчик вытянулся в направлении мальчика еще меньше и младше самой Даши. Ксанка моментально подскочила к его матери и выговорила той все, что думала о поведении ее «нерадивого сыночка», который «сам ничего не построил, а у других ломает» и «следили бы за своими отпрысками, чтобы они не издевались над нормальными детьми».

– Но ваша девочка первая толкнула Витюшу, – лишь пожала плечами мама малыша. – И потом все дети ломают чужие куличи.

– Общей гребенкой своего Витюшу чешите, – только и процедила Ксанка, забирая Дашу с площадки. Она удалилась, гордо вскинув голову, оставляя женщин лишь переглядываться в недоумении и шептать друг другу с полным взаимопониманием:

– Ненормальная.

– Ненормальная! Куда ты лезешь?! – Ксанка резко выхватила дочку из неглубокой лужи, по которой та неловко, медленно шлепала маленькими ножками, обутыми в резиновые сапоги. – Заболеешь!

– Ксаночка, у нее же обувь непромокаемая, – робко, но все же возразила гуляющая с ребенком свекровь.

– Я же вас просила не давать ей ходить по лужам, – нахмурилась в ответ невестка.

– Но ведь сапоги же!

– Двадцать раз не промокали, а на двадцать первый промокнут, – продолжала выговаривать Ксанка, лихорадочно ощупывая совершенно сухие носочки девочки. – Простудится.

– Оксаночка, все дети болеют.

– Я же просила вас! – Голос задрожал, брови сошлись у переносицы.

– Хорошо, хорошо, – мгновенно пошла на попятный свекровь, которая иногда забывала, что Ксанка не выносит сравнения своего ребенка с остальными.

Дело, впрочем, было не только в неугодном сравнении. Всякая, даже пустяковая, болезнь ребенка – это определенный стресс для любой семьи. Женщина сконцентрирована на микстурах, горчичниках и термометре, а мужчина, как правило, чувствует себя заброшенным и не испытывает желания окунаться в атмосферу озабоченности и беспокойства. Ну а если он и при здоровом ребенке не сильно жаждал находиться в собственном доме, то вряд ли стремглав побежит к плачущему, капризничающему чаду и жене, безуспешно пытающейся это чадо утихомирить. В общем, болезней дочери Ксанка остерегалась по многим причинам. И как это часто бывает в жизни, в конце концов неизбежно происходит то, чего мы страшимся. О плохом не стоит думать, чтобы не даровать мысли шанс материализоваться, но изгнать из собственной головы и из подсознания тайные страхи – желание утопическое. Ксанка хотела не бояться, но боялась, она мечтала, чтобы ничего не случилось. Но случилось.

Дашутка металась по постели, Ксанка по квартире, а мысли ее по соседнему подъезду, в котором неверный муж сходил с ума от любви к прекрасному. Женщине отчаянно хотелось схватить дочь и принести ее на порог к Дине, чтобы та увидела, как страдает маленький человечек в то время, как она ублажает ее отца. Ксанка едва не сделала это, уже укутала ребенка в одеяло, но сдавленные хрипы девочки, ее посиневшее лицо и сбившееся, почти неслышное дыхание, заставили бежать со своей драгоценной ношей совсем в другом направлении.

Теперь же в другом направлении Оксану заставили бежать нахлынувшие воспоминания. Она развернула машину и утопила педаль газа с такой силой, как будто там, в полу, находилось спасительное убежище от тоски. Бежать. Бежать, не оглядываясь. Не давая слабины. Она – вумен с приставкой бизнес, и только. И больше никто! Больше никто! Или все‑ таки кто‑ то? Женщина снова резко затормозила, не взглянув в зеркало заднего вида и не обратив никакого внимания на визг шин позади. Ее внимание теперь полностью переключилось на список контактов в мобильном телефоне. Номер найден, кнопки нажаты.

– Алло. – Почти забытая вопросительно‑ утвердительная интонация.

– У меня будет время сегодня часа через два.

– Я понял.

Коротко и ясно. Именно то, что сейчас так необходимо. Ни удивления, ни упреков, ни кокетства. Ни пресловутых: «Где была? Почему не звонила? » Ни унылого: «Так почему же ты так долго не звонила? » Ни занудного, наигранного ломания вроде: «Ой, это так неожиданно! У меня куча планов. Не уверен, получится ли так быстро все устроить». Хотя таких вариантов ответа и нельзя было ожидать. Тех, кто жаждал уговоров и собирался повышать свою самооценку посредством женского унижения, Оксана не терпела. Она, конечно, способна и наступать на горло собственной песне, и попирать гордость, и пускаться в уговоры. Но все это оказывалось возможным лишь ради поставленной цели, ради объекта, которым никогда не были и не могли быть эгоистичные мажорные мальчики (назвать их мужчинами Оксана не могла даже мысленно), считающие лучшим подарком для женщины свою снисходительность. Сегодняшней Оксане нужны были те, до кого она снисходила сама. Она вдоволь пресытилась взаимными обвинениями, выяснениями отношений и разговорами о чувствах. Опыт последних нескольких лет лишь только укрепил в ее сознании ранее туманную и не вполне приятную мысль о том, что романтический антураж и кипение страстей оставляют ее совершенно равнодушной.