Часть 2. Выдумщик 11 страница

Старик сделал паузу, а Обнорский неожиданно ее заполнил одним словом:

— Слышал…

— Да? — Антибиотик оживился. — Много ты чего слышал, как я погляжу — одно слово, способный юноша…

Виктор Палыч почувствовал азарт — Серегин понемногу втягивался в разговор… Собственно говоря, Антибиотик использовал старый, как мир, оперский трюк — представить главным виновником не самого допрашиваемого, а его подельника. Прием этот, несмотря на древность, всегда действовал очень эффективно — допрашиваемый цеплялся за соломинку и топил напарника, не понимая, что тот утянет за собой и его самого… Антибиотик горько усмехнулся, как человек, много раз сталкивавшийся в жизни с черной неблагодарностью.

— Да, так вот, Катенька‑ Катюша, значит… Когда покойный Олежка Званцев ее из златоглавой приволок, он ведь ее ко мне сразу привел, и от меня, Андрюша, зависело — отдавать ее Гургену или нет… А у Гургена к ней серьезные предъявы были… Пожалел я ее, да и Олежка просил… Ну, и что в ответ? А в ответ — блядство, крысятничество и предательство подлючее… И Олежку она с пути сбила, он‑ то пацаненком правильным был, неиспорченным… И чем же она ему отплатила? … Молчишь? М‑ да… А отплатила она ему тем, что, когда Олежку в «Кресты» слили — тут же спуталась с еще одним хлопчиком, с Сережкой Челищевым. Тоже, кстати, парнишка был неплохой… И его ведь она тоже на кривую дорожку толкнула — толкнула‑ толкнула, чтоб там Катька не плела… Она‑ то, конечно, может на все свои объясниловки давать, но ты, Андрюша, ты на факты смотри, а слова… Слово произнесенное — есть ложь, а правда — она только в делах… Дела же о следующем говорят: обоих ребятишек — и Сергуню и Олежку — она, тварь, загубила… Ведьма она, Андрюша, чистая ведьма, упыриха с красивой наружностью… Она сладким местом своим мужиков подманивает, а потом — вертит, как хочет, жизнь высасывает, под свою дуду плясать заставляет… Вот и с тобой, я вижу, так же получилось… Дурни вы молодые, не там зло видели, где оно на самом деле корни пустило… Я тебе скажу так — если эту ведьму не остановить, она ведь еще много жизней загубит… Только я ее остановлю — вот те крест святой, остановлю… Зло карать нужно… Молчишь? Что ж, понимаю, тут действительно сказать нечего, не попрешь против правды‑ то… Эх, Андрюша, Андрюша… Я уже говорил, что зла на тебя лично не таю, но и ты меня пойми правильно — не могу я тебе невозможное обещать… По всем понятиям за твои проступки тебе смерть положена… М‑ да…

Старик замолчал, словно заколебался в чем‑ то, словно обдумывал что‑ то… Обнорский тоже молчал, а Череп, тот, вообще, словно в часть мебели превратился — по его застывшему лицу ни одной мысли, ни одной эмоции прочитать было нельзя… Антибиотик кашлянул и прервал молчание:

— Впрочем… Бывает иногда, что и на исключение пойти можно… Тут зависеть все будет — понял ты свои ошибки, или нет… Чтобы я тебе помог, а могу я, Андрюша, многое, надо, чтобы ты сам себе помочь захотел… Сам… Не могу же я человека вытягивать, если он сам того не хочет… Против совести это будет, не по божьи… Напачкал ты много — так хоть попробуй что‑ то подтереть за собой… Иначе, при всех, как говорится, симпатиях… Понимаешь, да? Ты нам с Катькой помоги — и у тебя шанс появится… Не буду говорить, что большой, но все‑ таки — шанс… И еще одно уясни — чего я тут с тобой сижу, время трачу, уговариваю… По большому счету, можно и силком из тебя все вынуть — запросто можно, поверь… Я бы сам все сказал, если бы меня так спрашивать начали — и любой другой. И вынем мы, что нам нужно, будь уверен… Только тогда уж — не обессудь. Одно дело — человек добровольно в грехах покаялся, осознал неправоту, другое — когда его заставили. Разница большая… Для тебя… А Катьку я все одно достану, на это ты никак не повлияешь… Остановить ее, тварюгу, надо, а кроме меня это сделать некому… Думай, Андрюша, думай… Последняя у тебя возможность подумать есть, больше не сложится…

В «бункере» снова стало очень тихо, а потом Обнорский завозился на полу, застонал и пробормотал что‑ то.

— Чего? — не понял Антибиотик, быстро наклонился поближе к Андрею. Серегин дернулся, скривился от боли и снова забормотал — говорил он совсем шепеляво, изо рта у него текла кровь, и Виктору Палычу приходилось очень сильно напрягаться, чтобы разобрать произнесенные Обнорским фразы:

— Я… Если вы хотите Званцеву взять, то… зря меня изломали… Она в Швеции… Адрес уже сменила, на какой — я не знаю, так договаривались… специально… Я в Стокгольм не прилетел — это как сигнал… опасности… был… Потом — договор был такой… Каждые… следующие… среду и субботу… встречаемся в пять… В условленном месте, в Стокгольме… Я туда… должен идти… оговоренным маршрутом… И ждать… И если… что‑ то будет не так… она поймет… И не подойдет… А меня… так поломали, что… Как… Она же поймет…

Некоторые слова Андрею приходилось повторять помногу раз, пока Антибиотик наконец не понимал их… Виктор Палыч замучился вслушиваться в мало разборчивую речь, и когда Обнорский затих, старик раздраженно повернулся к Черепу:

— На хера вы ему зубы‑ то выбили, а? Не понять же ничего! Как парню говорить‑ то теперь? А?!

Череп спокойно пожал плечами:

— Он Мюллера кончил… Вот ребята и перестарались…

— «Перестарались»! — раздраженно передразнил Антибиотик начальника «контрразведки». — Они перестарались, а не уследил — ты… Вы ж пацаненка всего перекалечили, а нам с ним еще, может быть, работать! О, Господи, ну все, ну все везде самому приходится… М‑ да… Давай, думай теперь — надо Андрюшу‑ то как‑ то подкрепить, он же исстрадался уже весь… И захочет нам помочь — да сил не хватит… Давай, давай, соображай!

Череп еле заметно улыбнулся. В принципе, старик все делал правильно: шла типичная «разводка» по схеме «добрый — злой», где Антибиотику отводилась роль «доброго», а бывшему комитетчику — «злого». Вообще, конечно, Череп не любил, когда кто‑ то влезал в процесс его «работы», но с «начальством» не поспоришь… Да и вел свою партию Виктор Палыч достаточно грамотно… Обнорский, похоже, и впрямь — «потек». А куда ему деваться, с другой‑ то стороны? Ничего, потом «химическая» проверка все на свои места расставит. Если журналист не врет, то он, действительно, может еще понадобиться для поисков Званцевой… Ишь, как «обставились», паскуды, прямо разведчики‑ нелегалы.

— Ты руки‑ то ему раскуй, — отдал между тем распоряжение Антибиотик. — Глянь, они уже у него синие совсем…

Казалось, что Виктору Палычу вдруг пришла в голову хорошая идея — он вскочил со стула и наклонился к Серегину:

— Слышь, Андрюша… Ежели тебе говорить трудно — так, может, ты написать попробуешь, а? Дело‑ то тебе привычное, ты же у нас человек пишущий, так сказать… А? Сейчас тебе для подкрепления сил попить чего‑ нибудь принесут, оклемаешься чуток — и опишешь потихоньку, как оно так вышло все… Как тебя эта стерва к блудням своим подтащила… А? Может, оно все и быстрее пойдет, чего время‑ то зря терять… А я потом подъеду, через денек, посмотрю, чего да как… Дел‑ то у меня, Андрюша, невпроворот…

Антибиотик напряженно всматривался в лицо Обнорского — тот вздохнул несколько раз и еле заметно кивнул.

— Вот и славно! — обрадовался старик. — Правильное решение, Андрюша…

Через несколько минут в бункер вошли люди Черепа.

Пыха снял наручники с Андрея, а Грач, поддерживая журналиста за плечи, начал осторожно поить его из большой кружки — просто как мать заботливая… Обнорскому пить было очень больно, у него весь рот представлял собой одну большую рану, но в питье, видимо, добавили какие‑ то тонизирующие и обезболивающие средства… Спустя некоторое время Серегин смог даже сесть самостоятельно, привалясь спиной к стене. Андрей начал осторожно разминать кисти рук. Рядом с ним Пыха положил блок листов для записей машинописного формата и хорошую шариковую ручку фирмы «Паркер».

— Ну и ладно, — кивнул Обнорскому Антибиотик. — Давай, Андрюша, работай… Увидимся попозже… Особо не торопись, но и не затягивай с писаниями… Лады?

Андрей медленно кивнул, и Антибиотик вышел из бункера в сопровождении Черепа и его людей — с Обнорским остался только Пыха, назначенный на «просмотр». На свежем воздухе Виктор Палыч подставил лицо легкому ветерку, зажмурился сладко, потянулся, а потом сказал начальнику своей «контрразведки»:

— Ты вот что… Поработай с «писателем» как следует, но уродовать его не торопись… Вдруг гаденыш не врет насчет Катьки… Где твои «эскулапы»‑ то?

— Подтягиваются, — невозмутимо ответил Череп, не желавший посвящать Антибиотика в проблемы с врачами. — Решаем вопрос.

— Решай‑ решай, — усмехнулся старик. — Побыстрее бы надо… Тем более, что «орешек»‑ то не такой уж и твердый… Я, вон, хоть и не обучался в ваших спеццентрах, а «развел» его на разговоре…

Череп кивнул и, разумеется, не стал ничего говорить про большую «подготовительную работу», предшествующую «расколу». Хочется Антибиотику свою «крутость» подчеркнуть — так ради Бога… К стариковским слабостям надо с пониманием относиться. По крайней мере — до поры…

— Если что, держи меня в курсе, я сегодня в Репино поеду, а завтра к тебе снова заскочу… Порадуй старика результатами, уважь… Дожми этого писаря…

Виктор Палыч хохотнул на прощание и направился к своей машине. Череп молча смотрел ему вслед. Наверное, они оба очень удивились бы, если узнали, что им уже не суждено будет встретиться вновь — по крайней мере — на этом свете…

* * *

Чем дальше отъезжал Антибиотик от «бункера» по направлению к Петербургу, тем больше портилось у него настроение. И основания для этого были, причем основания серьезные… Журналист‑ гаденыш создал‑ таки проблемы Виктору Палычу!

Оно ведь как вышло‑ то: после попытки покушения на Антибиотика 12 мая старик психанул и, не зная, что покушение организовывал его верный подручный Валера Ледогоров, решил срочно «гасить» генерального директора фирмы «ТКК» Дмитрия Максимовича Бурцева. Разозлившись на Черепа — такого же бывшего «комитетчика», как и Бурцев, — Виктор Палыч вызвал из Воркуты своего «личного исполнителя», некого Симоненко Николая Захаровича, известного когда‑ то в блатной среде по «погонялу» Туз. Этого Симоненко Антибиотик знал еще по зоне, доверял ему (насколько вообще был способен на доверие), но использовал крайне редко — всего четыре раза за последние десять лет. Собственно говоря, Туз находился на «пенсионном обеспечении» у Виктора Палыча — жил Симоненко тихо, мало с кем общался, а занимался, в основном, охотой и рыбалкой…Симоненко прибыл в Питер 22 мая — раньше просто не получилось. Поселился Туз в Веселом поселке, на личной конспиративной квартире Виктора Палыча — старик совсем не хотел как‑ то афишировать свои контакты с Симоненко… Но тут снова подлянка Антибиотику вылетела оттуда, откуда он ее и ожидать‑ то не мог… Дело в том, что в свое время ремонт конспиративной хаты в Веселом поселке осуществляла одна строительная фирма, платившая «крышные» не кому‑ нибудь, а Валерию Ледогорову, который на всякий случай посадил в квартире «клопа»[34]. Валера давно уже вел на всякий случай осторожные наблюдения за многими своими «соратниками» — в том числе и за самим Антибиотиком. Валера‑ Бабуин был парнем честолюбивым и энергичным, мысль о том, чтобы убрать при случае Виктора Палыча (старым он стал и душным, достал уже своим занудством), приходила не раз и не два на ум Ледогорову… Да вот только случаи все никак не подворачивались — а слишком сильно рисковать башкой Бабуину не хотелось.

После прибытия Туза в Питер, Антибиотик навестил его в конспиративной хате — Ледогоров узнал об этом от своего человека в личной охране Виктора Палыча. Нет, охранник вовсе не стучал на принципала[35], он просто обмолвился Ледогорову, с которым был в хороших отношениях, что старик в Веселый поселок ездил — и Валера тут же насторожился. Насторожился и отдал распоряжение своим людям из охранной фирмы «Офицерский союз» активизировать «клопа» в нужной квартире… Распоряжение было выполнено, и чутье Валеру не подвело — днем позже удалось записать разговор Туза и Антибиотика, приехавшего на еще одну встречу. Виктору Палычу необходимо было передать Симоненко результаты наблюдения за Бурцевым — наблюдение это осуществляло (негласно, естественно), детище покойного Гены Ващанова — охранная фирма «ОРБ‑ сервис»…

Так в руках Ледогорова оказалась пленка с записью крайне любопытного разговора, в ходе которого обсуждалось не что‑ нибудь, а убийство… Причем — что самое главное — в разговоре звучали необходимые имена: и жертвы, и заказчика, и даже кличка исполнителя.

Валера очень обрадовался — с такой пленкой можно было попробовать отправить Антибиотика за «колючку», а в зоне, глядишь, со стариком и еще какое‑ нибудь несчастье приключилось бы… И все — в этом случае Валера‑ Бабуин стал бы самым реальным претендентом на «императорский трон»: Ильдар с Мухой сами в тюрьме сидели, Иваныч — тот высовываться не любит, Сазона убили в самом начале девяносто четвертого года, а Вова‑ Однорукий — у него, по мнению «братвы», после ранения что‑ то с головой случилось… Все… Получается, что Бабуин — чуть ли не единственный наследник из тех, кого признают… Другой настолько же реальной фигуры в Питере не было…

Стремался Ледогоров, конечно, но — глаза, как известно, боятся, а руки делают. Двадцать пятого мая, сразу после того, как по городу разнеслась новость об убийстве в Летнем саду Дмитрия Максимовича Бурцева, пленка с записью разговора Антибиотика с Тузом попала в РУОП. Попала она туда путем довольно сложным, через некого Вадика‑ Пучика, имевшего в последнее время большое влияние на заместителя начальника РУОПа полковника милиции Даниила Серафимовича Лейкина. Лейкин, кстати говоря, вовсе не был предателем или впрямую коррумпированным сотрудником — но он, к сожалению, не очень хорошо разбирался в оперативном процессе, потому что почти всю жизнь занимался исключительно «политическими» и «воспитательными» вопросами.

Так, например, Даниил Серафимович абсолютно не представлял себе, что такое «внедрение в агентурную сеть противника» — а ведь именно этот «финт» и осуществил Валера Ледогоров, подняв авторитет Вадика‑ Пучика, как «ценного агента»… Бабуин обожал «многоходовки», он, вообще, по натуре своей был законченным интриганом, сравниться с которым в Питере, пожалуй, мог бы только сам Антибиотик… Кстати говоря, запуская пленку в РУОП, Ледогоров скорее даже рассчитывал именно на подъем авторитета Пучика (это давало интересные перспективы), чем на реальную посадку Виктора Палыча — дело в том, что личность Туза людям Бабуина установить так и не удалось… А ежели не удалось, то ведь и разговор об убийстве ничего не доказывает. Может, завалил‑ то страдальца совсем не тот, кто на пленке отфиксирован, а на пленке — там вообще, люди просто шутки шутили, дурачились… И пленку обязательно похерили бы, но — Антибиотику очень сильно не повезло, точнее не повезло‑ то сначала Тузу, а уж потом это невезение рикошетом и по Виктору Палычу ударило…

Двадцать четвертого мая Симоненко получил отчеты групп визуального и технического контроля, отрабатывавших генерального директора фирмы «ТКК» Бурцева. Ребята из «ОРБ‑ сервиса» поработали, в общем, неплохо, они сумели вычислить основные маршруты, которыми пользовался Дмитрий Максимович, а также перехватили несколько телефонных разговоров — в них особо ценной информации не было, за малым исключением: из одной распечатки следовало, что 25 мая в 14. 00 у Бурцева состоится встреча в Летнем саду с неким не установленным лицом. Летний сад, по мнению, Туза, как нельзя больше подходил для проведения «акции» — зелень кругом, уходить проще, да и подходы к «объекту» будут несложными — короче говоря, Симоненко принял решение «работать» Бурцева именно во время этой его встречи. Просчет Туза заключался в том, что лицо, с которым встречался генеральный директор фирмы «ТКК», так и осталось не установленным — да, собственно говоря, это не было недоработкой самого Симоненко, ведь сбором информации по Бурцеву занимались сотрудники «ОРБ‑ сервиса», а их использовали «втемную», поэтому они и выполнили свою работу неплохо, но не отлично. А гонять и понукать их никто не стал, чтобы не настораживать, на дурные мысли не наводить.

Конечно, ребята из «ОРБ‑ сервиса» не были ангелами белокрылыми, но все равно — раскрываться перед ними не стоило, поэтому они и считали, что работают на одного иностранного фирмача, комплексно проверяющего потенциального партнера по бизнесу. Такие заказы поступали часто и платили за них хорошо. А сам Туз — он ведь при всех своих «талантах» был все‑ таки уголовником, никогда не проходившим школы спецслужбы. Это покойный старик Кораблев скорее всего не стал бы «работать» человека во время его встречи неизвестно с кем — да и то, отказался бы он в то время, когда был государственным человеком, когда работал в Системе, где существовало четкое разделение труда: одни отвечали за «информационную поддержку» операции, другие за ее непосредственное проведение. И при недостаточной подготовленности операции мало бы кто рискнул взять на себя ответственность за ее проведение — раньше ведь в слово «ответственность» вкладывался совсем не такой смысл, какой оно приобрело в девяностые годы… Раньше «ответственность» предусматривала то, что руководитель головой отвечал за провал, то есть четко соблюдался принцип кнута и пряника: все прошло хорошо — молодец, получай орден и разные другие ощутимые приятности, все сорвалось — извини, товарищ, придется судьбу тебе немножко поломать… А в девяностых годах в самых разных сферах жизни люди стали выполнять свою работу все небрежнее и небрежнее — кнут пообтрепался, пряник раскрошился, а самое главное — идеи не было… Идея — это ведь третья и, может быть, самая главная составляющая залога успешной работы. Если есть и идея, и пряник, и кнут — вот тогда почти наверняка поставленные задачи будут выполнены блестяще…

Сотрудники «ОРБ‑ сервиса» работали просто за деньги, которые на пряник еще тянули (хотя и не такими уж большими они были, эти деньги), а на идею — нет. Деньги не могут быть идеей, целью, так сказать. Деньги — это всего‑ навсего средство… Ну а Туз — он фактически был рабом Антибиотика, а искать идею в рабском труде — занятие бесперспективное… Тем не менее Симоненко старался — он боялся Хозяина и знал, что его ожидает в случае невыполнения «работы». Другое дело, что «работу» свою Туз не любил, а потому и не вкладывал в нее душу, не «горел»… Как известно, без вкладывания души даже борщ‑ то толковый сварить трудно… Симоненко хотелось поскорее закончить «работу» с Бурцевым и улететь из чужого, подавлявшего своей надменностью, Питера. Поэтому и решил Туз все завершить в Летнем саду.

А Дмитрий Максимович Бурцев должен был встречаться в 14. 00 25 мая не с кем‑ нибудь, а с капитаном милиции, сотрудником «убойного» отдела главка[36] Александром Пименовьм. Если бы об этом знал Туз — он, возможно, и выбрал другое место и время для проведения «ликвидации», потому что розыскники‑ «убойщики», как правило, всегда ходили при оружии, которым неплохо умели пользоваться…

Двадцать пятого мая 1994 года, в 13. 50 автомобиль «вольво‑ 940» доставил Бурцева к Летнему саду — машина затормозила всего метрах в двадцати от белой «девятки», в которой сидел наблюдавший за входом в сад Туз.

Дмитрий Максимович взглянул на часы и отпустил шофера, велев ему вернуться минут через сорок, а сам поспешил в глубь Летнего сада к открытому кафе, где и была назначена встреча с Пименовым.

Бурцев ощущал подавленность и какую‑ то тревогу, впрочем, он не удивлялся своему настроению — с чего ему было быть хорошим, если никаких перспектив в поисках пропавшей партии «Абсолюта» пока не намечалось, хотя Дмитрий Максимович и задействовал все свои оперативные возможности. Кстати говоря, к этим «оперативным возможностям» относился и сотрудник уголовного розыска капитан Пименов — в свое время он был… нет, не оформленным агентом, а скорее доверенным лицом Бурцева. Тогда, когда Пименов еще только‑ только начинал свою карьеру, сотрудники милиции еще величали «комитетчиков» — «старшими братьями»… Выйдя в отставку, Бурцев не стал оставлять «конторе» в наследство всех своих людей, справедливо посчитав, что самые ценные «кадры» когда‑ нибудь и ему самому пригодятся, да и жаль их было передавать на связь неизвестно кому… Когда Дмитрий Максимович увольнялся, «контора» уже была не той, что раньше.

«В какое странное время мы живем, — думал Бурцев, шагая к месту встречи с Пименовым. — Никогда еще наше государство не было таким аморфным и бессильным. Все эти нынешние „силовые структуры“ на самом деле откровенно слабы — и, что самое страшное, складывается впечатление, что новым властителям эта слабость выгодна, есть возможность хорошую рыбку половить в мутной водичке… А новоиспеченные начальнички этих силовых структур — эти „юннаты“, как их профессионалы называют — они тоже какие‑ то совсем странные… Иногда кажется, что они прямо заинтересованы в скорейшем ссучивании своих подчиненных — пусть спиваются, пусть сдруживаются с теми, кого они сажать должны… А все это пиздобольство про беспощадную войну с преступностью? Слушать противно — пудрят мозги обывателям, которые верят в эту брехню только потому, что без надежды жить совсем уж как‑ то страшно…»

Дмитрий Максимович вдруг скривился, как от сильной боли — он поймал себя на мысли о том, что и сам тоже ловил рыбку в мутной воде — может, и не такую крупную, как на самом «верху», но все же… Бурцев гонял от себя такие мысли — тягостно было ему, бывшему чекисту, причислять себя к когорте жуликов. Бизнесмен — оно, конечно, звучит поприличнее… Только от самого себя убежать‑ то все равно никому еще не удавалось…

«Ладно, — постарался договориться сам с собой Дмитрий Максимович. — Сейчас главное — из этого говна с „Абсолютом“ вылезти… А там… Лишь бы фирма сохранилась — в конце концов, не может же этот беспредел в государстве вечно продолжаться…»

Еще на подходе к летнему кафе Бурцев заметил за одним из столиков сухощавую фигуру Пименова, и настроение у бывшего «комитетчика» стало понемногу выравниваться. Сашку Дмитрий Максимович знал много лет — знал и уважал, а в каком‑ то смысле даже и любил. Пименов, конечно, не был ангелом — но он был настоящим опером, для которого работа важнее хороших отношений с начальством или с «братвой». Пименов не работал на Бурцева в прямом смысле, он, скорее, помогал, когда мог, когда это не противоречило его принципам. Ну, а Дмитрий Максимович в ответ старался немножко «подкармливать» опера, чтобы тот не протянул ноги на государственной зарплате…

Поздоровавшись с Сашкой, Бурцев не стал сразу заводить серьезный разговор о своих проблемах. У них с Пименовьм был выработан особый ритуал на встречах — сначала они всегда просто пили кофе и трепались за жизнь, и лишь потом переходили к вещам более серьезным. Но на этот раз они даже кофе допить не успели — Пименов как раз прикуривал, скосив глаза на кончик сигареты, когда Бурцев, оборвав фразу на полуслове, вдруг ткнулся лицом в стол, пятная белый пластик кровью… Выстрела Пименов не слышал, но все равно сразу понял, что Дмитрий Максимович получил пулю в голову… Не зря, видно, называл Сашку одним из своих любимых учеников Сергей Николаевич Клеверов — легендарный мастер с «Динамо»: капитан среагировал мгновенно: упал боком на землю со стула, выхватил пистолет из наплечки, перекатился, нашел глазами цель — бегущего к выходу из Летнего сада сутуловатого человека со «стволом» в руке… Остальные посетители кафе даже не успели еще осознать, что, собственно, происходит, когда капитан Пименов произвел три прицельных выстрела подряд по убегавшему киллеру.

Сутулый упал, но тут же поднялся, и почти сразу же закричали люди, стайкой метнулась невесть откуда взявшаяся детвора, перекрывшая капитану цель… Опер выругался, вскочил на ноги и побежал к выходу из сада, но успел лишь увидеть рванувшую по Фонтанке в сторону Невского белую «девятку»…

Туз, плюхнувшись на заднее сиденье машины, хрипло выдохнул прямо в белые от страха глаза «бычка»:

— Гони, хули вылупился, бакланюга!

«Бычок» всхлипнул и дал по газам — его всего трясло, потому что таких раскладов он никак не ожидал. Парня — кажется, его звали Пашей — использовали «втемную», он всего‑ то навсего должен был доставить Туза к Летнему саду и оттуда — в аэропорт, и ничего этот Паша не знал ни о своем пассажире, ни о том, что за дело у него минутное намечалось в любимом месте отдыха петербуржцев.

Симоненко стонал от жгучей боли в правом боку, рвал руками торопливо автомобильную аптечку, а Паша давил на газ, постоянно оглядывался и истерично повторял:

— Я на «мокрое» не подписывался, не подписывался, не подписывался…

Машину Паша гнал к Московскому проспекту — видимо, он еще не успел понять, что его пассажиру уже не нужно в аэропорт… На Московском Туз немного отошел от шока и понял, что при такой езде их первый же «гаишник» остановит — а там, там этот придурок Паша его сдаст вчистую…

— Во двор давай! — скомандовал Симоненко, кривясь от боли.

— А?! — Паша дернулся от звука его голоса так, что «девятка» резко вильнула на скорости.

— Во двор, падла, убью!! — заревел Туз, и «бычок» мелко закивал, свернув в ближайшую подворотню — там он и остался, глупый, в своей «девятке» и с пулей в недоразвитом мозгу…

А Туз, накинув Пашину куртку, ушел дворами, сделал круг, вышел к скверу, упал на скамейку. У него сильно кружилась голова.

После «работы» Симоненко должен был вылететь в Мурманск, чтобы «отфильтроваться» там пару недель — но теперь билет на самолет стал ненужным, с дырой в боку в аэропорт можно даже не соваться… Дешево все получилось… А сейчас еще этого Пашу в подворотне найдут, и начнется — облавы и прочесывание города, план «Перехват» и прочие мусорские мульки…

Туз встал со скамейки и, качаясь, побрел к будке таксофона. У него уже все плыло перед глазами, когда он набирал номер мобильного телефона Антибиотика.

— Ну! — откликнулась трубка голосом Виктора Палыча.

— Это я, — прохрипел Туз, но Антибиотик не узнал его.

— Кто «я»?!

— «Семерик», — представился Симоненко старым своим «погонялом», о котором знали немногие. — У меня «палево», я заболел. Там рядом с человеком мусорно было, красный шумнул… Я заболел, тяжело… Помоги…

Виктор Палыч разразился длинной матерной тирадой, потому что хоть и говорил Туз языком условным, но все же — радиотелефон есть радиотелефон, это ж понимать надо.

— Ты, падло, офонарел совсем! Ты где?

— У парка… Победы… — Туз уже еле ворочал немеющим языком, с лица его градом катился пот.

— Выходи поближе к метро, тебя подберут! — рявкнул Антибиотик и тут же спросил о водителе Паше: — А где этот… маленький? Вы ж на колесах были?

Симоненко обтер рукавом лоб и выдохнул:

— Он… уехал… Совсем…

— Ну! … — Антибиотик, казалось, просто задохнулся от возмущения и отключил телефон.

Туз вывалился из будки и, шатаясь, пошел по направлению к станции метро «Парк Победы». Но сделать он сумел всего несколько шагов — в боку что‑ то словно лопнуло, дыхание перехватило, и Симоненко упал лицом в асфальт. Сердобольные прохожие вызвали «скорую», но Туз не видел и не чувствовал, как его грузили, как везли в больницу имени Костюшко, как укладывали его на операционный стол, как извлекали пулю… Очнулся Симоненко лишь через несколько часов. Открыв глаза, Туз сразу увидел над собой два лица, принадлежность к «мусорне» которых не вызывала ни малейшего сомнения. Это были опера из «убойного» отдела Гоша Субботин и Саша Пименов.

— Очнулся? — сухо спросил Туза Субботин. — Ну, и хорошо. А теперь давай по порядку — кто ты, откуда, кто на «работу» подрядил… Ну?

Туз устало закрыл глаза. Вот и все. Вот и лоб в «зеленке»… Когда‑ нибудь так и должно было все закончиться.

— Ты что, «крестничек», — голос второго опера заставил Туза открыть глаза, — язык проглотил? Разговаривать разучился?

Симоненко с ненавистью посмотрел на него и прошептал:

— Падлы… Падлы красноперые…

А на следующий день с Гошей Субботиным связался опер из пятнадцатого отдела РУОПа Вадим Резаков, который, выполняя поручения начальника отдела Никиты Кудасова, хотел взять образцы голоса Туза — чтобы сравнить их с голосом неизвестного на магнитофонной пленке, которую Валера Ледогоров подкинул РУОПу.

— Нет проблем, — ответил Гоша Вадику. — Все одеваем в лучшем виде — с тебя стакан и пончик.

Предположение начальника пятнадцатого отдела Никиты Кудасова техническая экспертиза подтвердила — именно с Тузом Антибиотик разговаривал об убийстве Бурцева… Заключение экспертизы было получено 1 июня — когда Андрея Обнорского уже перевезли в «бункер». Сам Антибиотик, кстати, о пленке узнал — стукнули ему проплаченные люди из прокуратуры, но Виктор Палыч если и встревожился, то не очень, потому что ему скормили «дезу» — старик был уверен, что Туз умер в больнице.

В последние дни мая оперативники из отдела Кудасова вообще поработали просто очень хорошо, и Никита Никитич уже не сомневался, что убийство Бурцева было напрямую связано с похищением со склада фирмы «ТКК» партии шведской водки «Абсолют»… В принципе, основания для задержания Говорова имелись достаточные, правда, не была выявлена «привязка» самого Антибиотика к похищению водки… Но во второй половине дня 1 июня у Кудасова состоялся странный телефонный разговор с одной не пожелавшей представиться дамой. Эта женщина сообщила очень много интересного и, в частности, настойчиво просила проверить следующую информацию — по ее словам, минувшей ночью некий аноним сообщил по телефону «02» о том, что будут взорваны два склада — на них, якобы, и хранилась украденная из порта водка… Женщина утверждала, что угроза взрывов — всего лишь легенда, которая должна была навести правоохранительные органы на контейнеры с водкой…