Часть 2. Выдумщик 7 страница

Она пила шампанское очень медленно и смотрела на Обнорского такими глазами, что ему стало снова скверно на душе — он догадался, точнее, даже не догадался, а почувствовал, что загаданное ею желание было каким‑ то образом связано с дальнейшим развитием их отношений. А Серегин загадал, чтобы реализовалась операция «Анти‑ Палыч» — не смог он себя пересилить и попросить у Деда Мороза чего‑ нибудь другого, более светлого… Правда, Андрей утешал себя тем, что им предстояло еще встретить Новый год по‑ стокгольмски, и в запасе оставалось еще одно желание… И все равно — загаданное им же самим желание, вырвавшись из Души Серегина на волю, оставило после себя какое‑ то дурное предчувствие… Оно, впрочем, очень быстро развеялось — от уютной домашней обстановки и блеска Катиных глаз.

Потом они смотрели телевизор, целовались, ели, пили, снова целовались, пели русские народные и эстрадные песни — короче говоря, когда подошел Новый год по стокгольмскому времени, оба уже были в хорошей «кондиции» и думали только о вещах светлых и радостных… И, наверное, не трудно догадаться, каким было второе желание Андрея из загаданных им в эту ночь…

В квартире они, конечно, не усидели — выскочили на улицу погулять, проветриться, посмотреть на веселящихся от всей души шведов… В общем, и у Андрея, и у Екатерины давно уже не было такого настоящего праздника… Наверное, они оба его заслужили, наверное, они оба его выстрадали.

Почти весь первый день Нового года Катя и Андрей проспали, а под вечер, проснувшись — оба не выразили ни малейшего желания отходить от кровати далеко и надолго. У них начался какой‑ то эротический «запой» — двое суток пролетели мгновенно… Обнорский и Званцева ласкали друг друга всеми возможными способами до полной одури, а когда силы исчерпывались — говорили, говорили, говорили… О чем? Да трудно даже объяснить, о чем — о жизни, если коротко… Обо всем сразу они говорили — и об эпизодах из собственных биографий, и о книгах, и о проблемах кинематографа, и о журналистике, и о современном бизнесе, и даже о политике… По какому‑ то политическому вопросу они даже начали чуть ли не всерьез спорить (речь, кажется, зашла об отстаивании стратегических интересов России на международной арене), и спор этот стал весьма эмоциональным. Слава Богу, у обоих хватило чувства юмора для оценки комичности ситуации — лежат в постели, голый мужчина и голая женщина обнимаются, гладят друг друга и спорят о политике… Анекдот, да и только — с русской спецификой.

Эти двое суток, в течение которых Катя и Андрей почти не размыкали объятий, очень много дали и ей, и ему… Катерина и Обнорский стали намного ближе, намного «роднее», если так можно выразиться… Они словно врастали друг в друга — и процесс этот был бесконечно приятен для обоих… Лишь вечером третьего января они выбрались из квартиры на большую прогулку — но и на улице Катерина и Андрей продолжали обниматься, словно школьники…

Они шли по Свеавэген[33], размышляя, в какой бы ресторанчик зайти поужинать, как вдруг Обнорский почувствовал необъяснимую тревогу — была у Андрея такая особенность, иногда он мог ощущать опасность «кожей», воспринимать враждебный взгляд, даже если он был направлен в спину… Способность к такому восприятию обострялась обычно тогда, когда Серегин пребывал в состоянии сильного нервного или эмоционального возбуждения… В данном случае, наверное, Андрею помог эмоциональный запал «эротического запоя»… Да, в общем, неважно, что именно ему помогло — важно то, что, ощутив вдруг тревогу, Серегин быстро обернулся и столкнулся глазами с рослым парнем в черной кожаной куртке, стрижка и уши которого навевали очень неприятные ассоциации с родимой российской «братвой».

Андрею лицо стриженого было абсолютно незнакомо — а Обнорский обладал очень хорошей памятью на лица… Парень в кожанке, кстати, смотрел не столько на Серегина, сколько на Катерину, и во взгляде его легко читалось удивление… Андрей быстро отвел глаза от лица стриженого и с самым беззаботным видом наклонился к Катиному уху:

— Катюша, только спокойно… Незаметно и естественно оглянись — метрах в пяти позади нас рослый стриженый парень в черной кожаной куртке, сильно на «братка» смахивает… Приглядись — не твой ли знакомец… Уж больно конкретно он на тебя вылупился.

Катя вздрогнула, напряглась, но поняла Обнорского с полуслова — продолжая улыбаться, она затеяла шутливую борьбу с Серегиным, якобы уворачиваясь от его губ, и развернулась вполоборота…

— Ну? — шепотом спросил Андрей. — Видишь его? Стриженный, высокий, с ломаными ушами и широким носом… Черная короткая кожанка.

Катя нервно передернула плечами:

— Нет… Я не вижу такого… Такого здесь нет…

Андрей обхватил Катерину за талию и, якобы продолжая шутливую возню, поменялся с ней местами — как в танце… Стриженный действительно исчез, он словно растворился в человеческом потоке.

— Может, тебе показалось? — дернула его за рукав куртки Катя.

— Может, — сквозь зубы ответил Обнорский. — Может, и показалось… А может, и нет… Блин‑ монтана, здесь же русских полно! А из россиян — половина наших, питерских…

Андрей был прав — где‑ то с 1993 года количество русских, посещавших по разным поводам Швецию, неуклонно росло — система такс‑ фри выдала беспристрастную статистику: российские покупатели среди всех иностранцев в стокгольмских магазинах вышли на почетное третье место… Не представило особой сложности понять, какие именно категории российских граждан могли позволить себе большие покупки в Стокгольме — это были либо бизнесмены, либо «братаны», либо люди, связанные с первыми или вторыми… Катя и Андрей слышали русскую речь на улицах Стокгольма часто, но до сих пор они как‑ то не думали, что могут случайно столкнуться со знакомыми, в том числе и не с самыми приятными знакомыми… Срабатывал стереотип, оставшийся еще от советских времен — если ты в Швеции, то, стало быть, оторвался полностью от России и от всех оставшихся в ней проблем… А ведь — на самом‑ то деле — расстояние между Петербургом и Стокгольмом совсем небольшое, да и визу туристическую получить не так уж сложно…

Обнорский, ругая себя мысленно последними словами за утрату бдительности и осторожности, подхватив Катю под локоть и потащил ее к лестнице, выводившей на Мальмшильнадесгаттен — улицу, на которой традиционно собирались стокгольмские проститутки.

Пропетляв по переулкам, они в конце концов выскочили на набережную напротив Драматического театра и перевели дух. Тревога Андрея передалась и Кате — ей не понадобилось ничего специально объяснять, она и сама прекрасно понимала, чем может обернуться случайная встреча с кем‑ нибудь, кого она хорошо знала по своей прежней питерской жизни.

— Ладно, — сказал Обнорский, закуривая сигарету и продолжая автоматически незаметно оглядываться. — Не будем впадать в панику… Вполне возможно, что этот стриженный — совсем даже и не русский… А то, что он на тебя смотрел во все глаза, так ты ведь у нас девушка видная, многим приятно хотя бы «глаз похарчить»… Вариантов много — этот мужик, в конце концов, мог и сам обознаться, принять тебя за кого‑ нибудь.

Андрею хотелось успокоить Катю, поэтому он говорил не совсем искренне. На самом деле Серегин хорошо запомнил взгляд стриженного — так не смотрят на внезапно приглянувшуюся незнакомую женщину… Враждебный был взгляд у парня в кожанке, откровенно враждебный и удивленный…

Серегин подробно (насколько мог) описал стриженного — но Катерина по словесному портрету не опознала его. Вернее, она сказала, что описание подходит сразу к нескольким «браткам», с которыми ей приходилось сталкиваться — уж больно «типажной» была внешность незнакомца со Свеавэген.

Андрей вздохнул, обнял Катерину, а она, спрятав лицо у него на груди, вдруг сказала глухо с тоской:

— Я не хочу… Я не хочу всю жизнь прятаться и убегать… Я не хочу, чтобы так было всю жизнь, не хочу, не хочу, не хочу!

Серегин погладил ее по голове и снова вздохнул. Что тут было сказать? До тех пор, пока Антибиотик будет живым да здоровым и на свободе — Катерина нигде не может чувствовать себя в полной безопасности. Нигде. И она сама это хорошо понимала…

Ужинать в ресторане им расхотелось — Андрей поймал такси, и они, попетляв на всякий случай по городу, вернулись домой — благо запасов еды там еще хватало… Дома уличные страхи отступили, а к утру и вовсе развеялись — в конце концов, этот стриженный ведь действительно мог быть человеком абсолютно «левым», то есть случайным и незнакомым с Катериной…

«Мораторий», наложенный до Рождества на дела «концессии», они выдержали — ходили по музеям, по магазинам, а потом Андрей, тщательно взвесив все «за» и «против», позвонил Ларсу Тингсону и сообщил, что находится в Стокгольме. Ларс страшно обрадовался, тут же пригласил Серегина в гости — Андрей замялся, ответил, что он не один, а со своим «романом». Тингсон рассмеялся и сказал, что его дом открыт и для «романа»… Поскольку в свое время Обнорский говорил, что роман у него протекает с русской, вышедшей когда‑ то замуж за шведского бизнесмена — этой же легенды и решено было придерживаться… Катерину Андрей представил Ларсу как Рахиль — а фамилией Тингсон интересоваться не стал. Серегин фактически напросился в гости к Ларсу не случайно, и не случайно он познакомил с известным и влиятельным шведским журналистом Катерину — Андрей хотел, чтобы у нее была хоть какая‑ нибудь поддержка в Стокгольме, на всякий случай. Точнее — не на всякий случай, а на экстренный…

Рахиль Тингсону очень понравилась, все «острые углы» Ларс тактично обходил и не спрашивал Катю ни о ее занятиях, ни о муже… Тингсон был очень интересным собеседником, и Катя общалась с ним не просто с удовольствием, а с наслаждением — и конечно, одного вечера на все разговоры не хватило. Тогда Ларс пригласил влюбленную парочку съездить с ним в его загородный дом, построенный на острове Немдо в Стокгольмском архипелаге… Конечно, предложение было с восторгом принято.

На этом острове (он оказался совсем даже не диким — там располагался целый поселок состоятельных стокгольмцев) им было очень хорошо — Катя занималась хозяйством, Андрей и Ларс обсуждали свою будущую книгу и уточняли последние нюансы для окончательного варианта фильма «Русская мафия». А главное — на Немдо уж точно Катерина не могла столкнуться с кем‑ нибудь из знакомых…

Православное Рождество они отметили вместе, а на следующий день Ларс посадил Катю и Андрея на маленький пароходик, доставивший их на материк… Покидать гостеприимный остров было очень грустно, и к тому же — наступило восьмое число, день, когда они договорились вернуться к делам «концессии».

— Вот и все, — сказала Катя, глядя из иллюминатора пароходика на оставшуюся на островной пристани фигурку Ларса. — Праздник закончился…

Андрей приобнял ее и тихонько поцеловал в затылок:

— Это ничего… Праздники должны заканчиваться, иначе мы перестанем их ценить…

Катерина ничего не ответила — лишь вздохнула, словно всхлипнула.

Когда они вернулись в стокгольмскую квартиру, Катя сразу пошла на кухню, сварила кофе, разлила его по большим белым кружкам и спокойно сказала:

— Не будем тянуть… Перед смертью — все равно не надышишься… Ты говорил, что наработал в России кое‑ что по нашим делам — я готова выслушать…

Обнорский только головой повел — Катерина уже в который раз поражала его: перед ним за кухонным столом сидела собранная, волевая, спокойная женщина с жестким взглядом, разительно отличавшаяся от той, что пару часов назад плыла с Андреем вместе на пароходике от острова Немдо.

Серегин сходил в гостиную, принес оттуда чистые листы бумаги, вооружился ручкой и, закурив сигарету, пристукнул ладонью по столу:

— Ну, что же — начнем сначала… Коллега…

Обнорский начал вычеркивать на листах бумаги разные кружочки — квадратики, изображая схематично «империю» Антибиотика. Работал Андрей быстро и уверенно — составленную им же самим схему он знал наизусть. Конечно, все связи Обнорский изображать не стал, он рисовал только самые значимые, «узловые», так сказать, подразделения. Потом Серегин дал короткого характеристику всей схеме в целом и каждому из элементов по отдельности — Катя внимательно слушала и время от времени вставляла кое‑ какие замечания. Впрочем, замечания ее не были принципиальными, они, скорее, носили характер дополнений и уточнений. Далее Обнорский пояснил, на основании чего им был сделан вывод о том, что самым слабым звеном в схеме является «портовая бригада» и почему именно порт, с его точки зрения, может стать наиболее благоприятной сценой для разворачивания будущей комбинации против Виктора Палыча. Катя выслушала все доводы, не перебивая, потом задала несколько уточняющих вопросов, ответы на которые не вызвали у нее никаких возражений.

— Очень хорошо, — кивнул Обнорский. — Если принципиальных замечаний и возражений нет, тогда «закрепляемся на рубеже» — комбинацию сочиняем в «привязке» к порту и непосредственно товарищу Плейшнеру, так?

— Так, — согласилась Катя.

— Ну, а раз так, придется мне тебя, коллега, еще помучить, — развел руками Андрей. — Прости за занудство, но давай‑ ка еще раз тряхнем закрома твоей памяти — мне нужны все возможные подробности по Плейшнеру, его людям, положению бригады в порту — короче, ты поняла… И все, что ты знаешь любопытного по самому порту и портовым структурам — тоже выкладывай… Ну, поехали, с Богом, помолясь…

И Обнорский снова, делая постоянные пометки на листке, принялся «выворачивать наизнанку» Катин мозг — он сначала попросил рассказать в мельчайших подробностях о ее личных встречах с Плейшнером, потом об обстановке, предшествовавшей встречам и способствовавшей им, затем Андрей отфиксировал все сплетни‑ слухи о Некрасове, докатившиеся в свое время до Катерины, все оценки, которые давали лидеру «портовской бригады» его «коллеги» по нелегкому бандитскому ремеслу.

Записывать пришлось много — так всегда бывает, сначала кажется, что о человеке, который был всего лишь знакомым, в памяти отложился совсем небольшой объем информации, но потом, при грамотном тестировании, начинают проявляться так называемые «пассивные» знания… То есть та информация, которую носитель не старался специально запомнить, на которую он не обращал внимания… Классическим примером эффективного использования «пассивных» знаний, кстати, являются те случаи, когда профессиональные гипнотизеры, погружая свидетеля какого‑ либо преступления в состояние транса, заставляют его как бы заново увидеть картину происшествия — с мельчайшими подробностями. Известен случай, когда с помощью гипноза свидетель сумел заново «прочитать» — то есть вспомнить — увиденный им мельком номер машины, на которой с места совершения преступления скрылись убийцы. Благодаря этой информации, позже их удалось найти и обезвредить…

«Пассивный отсек» человеческого мозга вообще хранит очень много информации — некоторые исследователи даже полагают, что человек по‑ настоящему никогда ничего не забывает… Всем, кто когда‑ либо учил иностранные языки, должно быть хорошо известно понятие «пассивная лексика» — то есть «вроде бы знакомые» иностранные слова носитель сам употребить в своей речи не может, но когда слышит их в устах другого человека, тут же вспоминает, что они означают по‑ русски.

Андрей, к сожалению, гипнотизером не был, поэтому «активизирование пассивных знаний» Катерины о Плейшнере вымотало обоих — когда Обнорский поставил точку в последнем законспектированном рассказе, стрелки часов показывали полночь, а количество исписанных листов перевалило за дюжину.

— Ну что, — сказал Серегин, сминая пустую сигаретную пачку и швыряя ее в корзину для бумаг. — С «профессором» более‑ менее ясно… Теперь надо по такой же схеме его «клевретов» отработать…

— Нет, — замотала головой Катя. — С «клевретами» завтра… Ты как хочешь, а у меня сил больше нет — совсем… Я больше не могу…

Андрей спорить не стал. Он тоже очень устал, и ему хотелось только одного — упасть в кровать и отключиться… Да, а ведь вроде бы и не лес они валили, не в шахте надрывались — а вот, поди ж ты… В эту ночь у Кати и Андрея не возникло даже мысли о каких‑ то любовных играх.

Утром, после завтрака, они продолжали свою «работу», начав разбирать «по косточкам» каждого известного Кате члена бригады. Перерывались они лишь на обед и ужин — ну, маленькие паузы, естественно, в счет не шли… Следующий день прошел по такому же распорядку. И еще один. И еще…

И только когда до отлета Серегина в Петербург осталось всего двое суток — стало ясно, что из Катиного мозга выжато все, что возможно было выжать и о Плейшнере, и о его бригаде, и о разных интересных криминальных разностях, время от времени случавшихся в Санкт‑ Петербургском Морском порту.

Еще полдня ушло на сверку составленных Серегиным конспектов — он хотел убедиться, что записал все правильно, что ничего не напутал… А потом Катя спросила его:

— И что же дальше?

Андрей молча пожал плечами и закурил очередную сигарету — его понемногу начало охватывать отчаяние, потому что, несмотря на обилие зафиксированной информации, никакого «озарения» так и не наступило… Докурив сигарету до самого фильтра, Серегин поднял воспаленные глаза на ожидающе смотревшую на него Катерину:

— Дальше? Дальше, Катя, предстоит самое сложное: теперь нам нужно, базируясь на вот этом хозяйстве, — Андрей похлопал ладонью по стопке исписанных листков, — придумать нечто эдакое… Грубо говоря, мы должны выдумать ловушку для Плейшнера — такую, попав в которую, он утянул бы за собой и Антибиотика. Тебе ничего такого на ум не приходит?

— Если честно, нет, — покачала головой Катя. Серегин вздохнул и потер пальцами левый висок:

— Вот и мне пока не приходит… Что‑ то такое крутится в голове, а конкретно сформулировать не могу, зацепки какой‑ то не хватает… Чувствую, что вот‑ вот, а не складывается… Ловушка… Нам нужна ловушка…

Катерина с тревогой всматривалась в его лицо — глаза Обнорского не замечали ничего вокруг, они горели каким‑ то жутковатым черным огнем, выдававшим страшное нервное напряжение, в которое вогнал себя Андрей… Катя вдруг подумала, что именно так, наверное, выглядят лица людей, находящихся на грани безумия. Эта мысль настолько испугала ее, что она насильно выдернула Серегина из‑ за стола и буквально накинулась на него с ласками и поцелуями — вовсе не из‑ за того, что ей внезапно очень захотелось близости, а для того, чтобы отвлечь Андрея… Ну, а потом уже, конечно, заработали здоровые инстинкты — и у нее, и у Обнорского, и взгляд у него, кстати, вскоре стал почти нормальным… Но даже в постели Катя не смогла отделаться от неприятного ощущения, что Андрей думает не только о ней — он был каким‑ то «зажатым», отстраненным, что ли… Позже, когда Серегин задремал, Катя заметила, что по его оцеженным векам пробегает еле заметная нервная дрожь, а губы кривятся, словно силятся сказать что‑ то… Минут через десять Обнорский вдруг открыл глаза, сел и сказал, словно и не спал ни мгновения:

— Кать, давай поиграем в такую «деловую игру» — ты будешь предлагать самые разные, самые дикие и экзотичные варианты «подстав», а я выступлю твоим оппонентом… Ладно?

Ему словно и дела никакого не было до того, что рядом лежит красивая голая женщина… Кате вдруг стало так обидно, что она чуть не расплакалась — но Обнорский и этого не заметил. Тогда Катерина, не выдержав, спросила его срывающимся голосом:

— Андрей… Андрей, извини, я… Я еще интересую тебя, как женщина?

— Конечно, — машинально ответил, Обнорский, продолжая витать где‑ то очень далеко, но потом до него, видимо, «дошло».

Он посмотрел на Катю, глаза его потеплели, ожили, и Андрей захохотал — звонко и настолько заразительно, что надувшаяся было Катерина тоже начала «подхихикивать». Отсмеявшись, Обнорский прижал ее к себе и сказал очень серьезно:

— Интересуешь, еще как интересуешь… Прости — пойми, пока я… пока мы не доведем это дело до конца, над нами словно будет висеть что‑ то… И это что‑ то будет нам очень мешать, как бы мы не пытались от него спрятаться. Единственный выход — разделаться со всей этой ерундой побыстрее… Понимаешь?

— Понимаю, — обречено кивнула Катя, — Я‑ то, как раз, все очень хорошо понимаю… И все равно — ты абсолютно ненормальный, ты просто псих, ты…

— Ты тоже мне очень‑ очень нравишься, — улыбаясь, перебил ее Обнорский. — Ты тоже самая чудесная, самая нежная, самая желанная… Катюшенька…

Под вечер они все же выбрались из квартиры на прогулку — и, бродя по зимнему Стокгольму, начали предложенную Обнорским «деловую игру», но никаких практических результатов она не дала. Хотя, как сказать, ведь отрицательный результат — это тоже результат, это еще одна пройденная ступенька… Серегин легко разбивал все предлагаемые Катериной варианты «ловушек» — но истина в этом споре так и не родилась… Когда они вернулись домой, Катя начала готовить ужин, а Андрей снова засел над своими записями — и снова все вокруг для него словно перестало существовать. Кате пришлось трижды окликнуть его — чтобы сообщить, что ужин готов и надо освободить стол от бумаг. Андрей взъерошил свои волосы, кивнул и сказал:

— Я, кажется, понял, почему картина не складывается…

— Почему? — спросила Катя, накрывая стол.

— А потому, — ответил Обнорский, раскладывая на коленях листки с записями, — что у нас в информационной базе есть одно очень большое упущение. Все наши данные — ну, большинство из них — они, так сказать «исторические»… Нет оперативной, самой свежей информации… Именно она могла бы дать толчок… Но где ее взять, где?

— И что же делать?

— Ничего, — покачал головой Серегин. — Вернее, продолжать делать все то же самое, что мы уже делали и делаем. Нужно думать, фантазировать, сочинять… Капля даже камень точит — значит, и мы что‑ нибудь придумаем… Просто я надеялся, что процесс будет идти быстрее… Когда вернусь в Питер — я, конечно, постараюсь «носом поводить», нарыть что‑ нибудь свеженькое на Плейшнера и Антибиотика… Но и ты здесь тоже — думай… Не может быть, чтобы в результате так ничего и не сочинялось. Не может быть… Это просто сейчас нам кажется, что мы уперлись в стенку — а мы действительно уперлись, потому что хотели решить все «кавалерийским наскоком». А сейчас нужно просто успокоиться, дать всей информации как следует улечься в мозгу, пожить с ней, походить, привыкнуть к ней — и только потом можно начинать сочинять новые варианты… Вот такие пироги, Катюша…

Катерина положила Андрею на тарелку жареную картошку с сосисками, налила светлого пива в высокий бокал, села напротив и, наблюдая за тем, как он ест, сказала тихо:

— Когда ты будешь там, в Питере, «носом водить» — пожалуйста, води поосторожнее… Пожалуйста, я тебя очень прошу… Я буду очень тебя ждать, Андрей…

Обнорский, прочувствовав всю серьезность сказанного, кивнул и без тени усмешки на лице пообещал:

— На амбразуры бросаться не собираюсь — я не камикадзе… Но и ты пойми: пока я не выплачу «должок» — жизни мне не будет.

— Это можешь мне не объяснять, — вздохнула Катя. — «Должок» у нас с тобой общий…

Через день она проводила его в аэропорт, и Андрей вернулся в Петербург — они договорились, что следующий его визит в Стокгольм состоится в феврале.

Месяц с небольшим пролетел незаметно, и за это время никаких существенных изменений в делах «концессии» не произошло.

Обнорскому уже временами казалось, что он сгоряча переоценил свои умственные способности… Не раз и не два Андрею приходила в голову мысль просто поделиться собранной информацией с начальником пятнадцатого отдела РУОПа Кудасовым — чтобы не быть «собакой на сене», но принять такое решение самостоятельно он не мог, а Катя… Катя не верила «руоповцам» — по крайней мере раньше она и слышать не хотела о привлечении к концессии Никиты Никитича… Да и самого Никиту Андрею не хотелось ставить в дурацкую ситуацию — как ни крути, а Званцева все‑ таки по всем формальным признакам была беглой преступницей… И все же, собираясь в Стокгольм 19 февраля 1994 года, Андрей мысленно готовился к серьезному разговору с Катей. Время шло, а никакая комбинация (более‑ менее жизненная и реальная) у него в голове так и не сложилась — значит, следовало менять принципиальный подход к проблеме. Может быть, поставленную задачу просто нельзя решить силами только двух человек?

Когда Катя встретила Андрея в аэропорту, когда утихли первые объятия и поцелуи, Обнорский сказал ей:

— Кать, нам надо серьезно поговорить…

— Обязательно, — откликнулась Катерина. — Только не на бегу же… И времени у меня сейчас совсем нет — я тебя домой отвезу, и надо будет по одному делу смотаться… А вечером, в спокойной обстановке…

— По какому делу смотаться? — удивился Обнорский, потому что ни в первый его приезд, ни во второй никаких «срочных дел» у Катерины никогда не возникало.

Андрей, вообще, считал, что Катя сидит в Стокгольме очень тихо, ни с кем не общается, мало куда ходит… Впрочем, стоит признать, что он сам никогда не особо интересовался ее делами — и времени не было, и вообще, он считал, что Катерина сама расскажет ему все, что посчитает нужным… И тут вдруг — «дело», да еще возникшее в первый день его, Обнорского, появления в Стокгольме! Срочное, стало быть, дело… Андрей отнесся к ситуации весьма ревниво, как нормальный мужик‑ собственник, которому подсознательно хотелось, чтобы все «дела» крутились, в основном, вокруг его персоны — или хотя бы с учетом интересов означенной персоны…

— А что, у меня своих личных дел быть не может? — засмеялась Катя, снимая с сигнализации «СААБ», ожидавший их в многоэтажном гараже перед пятым терминалом.

— Может, может, конечно, — согласился Обнорский, залезая в машину и хватая Катю за руку. — А ну, колись быстро, что за личные дела?

— Ой, да вы никак ревнуете? — Катерина, прямо, вся сияла, видя раздражение Андрея. Веселое ее настроение объяснялось просто — ревнует, значит… если и не любит, то, по крайней мере, не безразлична она ему, и то — хлеб…

— Ну, и пожалуйста, — Серегин отпустил ее руки и откинулся в пассажирском кресле. — Может быть, мне, вообще, не стоило прилетать?

Катерина запустила мотор, выехала из гаража и, улыбнувшись, погладила Андрея по руке:

— Ну, не обижайся… Это — бизнес‑ дело, ничего особо личного… Просто компаньон мой попросил подъехать — он о чем‑ то посоветоваться хочет.

— Компаньон? Какой компаньон? Кать, кончай придуриваться, какой компаньон?!

Катерина удивленно пожала плечами:

— А я и не думаю придуриваться… Компаньон по фирме.

Обнорский помотал головой:

— По какой фирме? Ты толком можешь что‑ нибудь объяснить? Какая фирма? Какой компаньон?

Катя недоуменно улыбнулась:

— А что ты так разволновался‑ то? Есть здесь небольшая торговая фирма, в которой я имею долю… Точнее — Рахиль Даллет там долю имеет… Компаньон у меня швед, гражданин Швеции, но он — бывший русский швед, он из Союза сюда в восьмидесятых еще эмигрировал… Торгует фирма разными товарами, в основном — продуктами питания… Дело идет неплохо, денежки капают… Что тебя так удивляет?

— А… — сказал Обнорский, доставая сигарету. — А, собственно… А почему ты мне раньше ничего про эту фирму не рассказывала?

— Так ты и не спрашивал… — резонно заметила Катя, и на это возразить Андрею было нечего. Серегин помолчал немного, а потом спросил уже более спокойно — так просто, чтобы «прояснить ситуацию» до конца:

— А что там стряслось у твоего компаньона, что за срочная консультация?

— Не знаю, — ответила Катерина. — Он только что из Питера вернулся, по‑ моему, ему там какое‑ то предложение коммерческое сделали… Ну и — поскольку фирма наша общая — он хочет это предложение со мной обкашлять…

— Из Питера? — снова насторожился Обнорский. — А причем тут Питер, Кать? Питер‑ то тут причем?

Катя удивленно покосилась на Андрея и пояснила:

— Ну, как причем? Фирма‑ то наша в том числе и с Россией торгует, поставки через Питер идут…

— Что?! — Серегин чуть не сожрал Катерину глазами. — Поставки через Питер? Продукты? Значит — поставки идут через Морской порт, так?

— Ну да, — дернула плечом Катя. — И через порт тоже… А что такое‑ то?

Обнорский даже застонал от негодования:

— То есть, как это «ну и что»? Неужели не понимаешь? Я в прошлый раз чуть не свихнулся, устанавливая всех более‑ менее интересных фигурантов, так или иначе касающихся порта, а ты… У тебя, оказывается, есть своя структура, которая через этот самый порт гонит какие‑ то поставки — и ты мне об этом ничего не сказала… Ты что — не понимаешь, насколько эта информация может оказаться важной?

— Не понимаю, — покачала головой Катерина. — Таких фирм, которые что‑ то в Россию через Питерский порт поставляют — тысячи… Всех не упомнишь…

— Одно дело — чужие фирмы, и совсем другое — фирма своя… Ладно, Кать, давай не будем спорить и друг на друга наезжать — выяснилось и выяснилось, лучше поздно, чем никогда… Поставки продуктов, говоришь… Это интересно, это очень интересно… Здесь есть над чем подумать…

Обнорский закурил сигарету и уперся невидящими глазами в лобовое стекло. Его охватило странное возбуждение, какое‑ то предчувствие открытия, что ли… Андрею казалось, что еще совсем чуть‑ чуть — и в голове его все‑ таки сложится комбинация, над которой он безуспешно бился уже несколько месяцев… Однако преодолеть это «чуть‑ чуть» пока все же не удалось — Андрея бросало то в жар, то в холод, он даже зубы сжал, пытаясь таким образом стимулировать работу мозга, но…