Глава 17 Инспектор

После третьего вылета случился перерыв, и летчики из 4-й эскадрильи дружно использовали «окно» в личных целях.

Баклан сразу оккупировал лежанку в углу и завалился спать.

Орехов с Мкртумовым схватились в мирном шахматном бою, Яценюк, высунув язык от усердия, писал весточку до дому, до хаты, а Быков решил проветриться.

Обойдя капониры с почивавшими «По-седьмыми», он углубился в рощицу и присел на пенек.

Это местечко он облюбовал на днях – твердовато, но удобно.

«Задумчивое место», как у Винни-Пуха в Стоакровом лесу.

Сзади две березки так удачно выросли, что не хуже спинки кресла.

Сидишь себе, небушком любуешься, красоты средней полосы созерцаешь…

Григорий вздохнул.

Вчера, когда Бабков сообщил о взятии Орла, он даже страх испытал.

Будто прикоснулся невольно к чему-то нечеловечески огромному, космически необъятному, к тому, что зовется Провидением.

Или Судьбой.

Он ведь прекрасно помнил, что наши освободили Орел пятого числа, то бишь завтра.

А теперь, стало быть, на два дня раньше…

Это ж сколько техники сберегли, не побили зря, а жизней человеческих?

Выходит, изменилась-таки история!

Пускай немножечко, самую капельку, и все же…

Это реально пугало.

Что может мельчайшая песчинка, попавшая в круговорот, в грохочущие жернова времени, безразлично смалывавшие жизни миллионов?

Стоит ли принимать во внимание ее ничтожное воздействие?

Стоит, ежели песчинка разумна и что-то мнит о себе.

Быков улыбнулся, вспомнив бабу Мусю.

Будучи еще совсем девчонкой, она проезжала с матерью через Москву в тот самый день, когда объявили о взятии Орла.

А вечером был грандиозный салют…

Когда баба Муся вспоминала о том дне, лицо ее выражало совершенно детский восторг, а на глаза слезы наворачивались…

Григорий вздохнул.

Вполне может статься, что те перемены, которые он вызвал вольно или невольно, приведут к таким бедам, которых люди не знали дотоле…

Ерунда. Не надо себя пугать.

Что может быть страшнее 20 миллионов погибших? Или это чудовищное число гораздо больше?

Да если его удастся сократить хотя бы на миллион, на парочку миллионов…

Хм. То, о чем он сейчас возмечтал, граничит с цинизмом.

И что? Желать, чтобы твой народ понес меньше смертей, вытерпел меньше горя – мерзко?

Да и к черту рефлексии!

По сути, ему не пришлось что-то придумывать, сочинять умные планы, изобретать стратегии и «перестройки».

Он просто воевал. Бил фашистов. Спасал товарищей.

Был самим собой под именем Сталина.

Это через его поступки, через его глупый героизм и дурацкую тягу к справедливости удалось спасти Якова Джугашвили, смягчить сердце вождя, подвигнуть «отца» помочь сыну и тысячам прочих сыновей, мужей и братьев.

И вот они, «По-седьмые», ждут вылета.

А к осени в войска пойдут бомберы «Ту-2».

А вчера в полночь Москва салютовала в честь освобождения Орла и Белгорода. Разве плохо?..

– Та-ащ команди-ир!

– Иду! – откликнулся Быков.

Вздохнув, он покинул «Задумчивое место» и пошел на голос.

Его встречали Орехов с Микояном и весьма представительный майор НКВД – тщательно выбритый, во всем наутюженном и накрахмаленном, с кожаным портфелем.

Козырнув, он строго спросил:

– Товарищ Сталин?

– Так точно.

– Разрешите ваши документы?

– Не вопрос.

Сверив удостоверение личности, офицер вернул его Быкову и огласил:

– Вам пакет. Распишитесь.

Расписавшись, Григорий получил солидный пакет с не менее солидными сургучными печатями, испещренный грозными грифами.

Внутри оказался мандат за подписью Берии, который весьма убедительно требовал оказывать предъявителю сего всяческое содействие^[23].

Из прочих важных бумаг явствовало, что Быкова снова вызывают в Москву.

Сталин припомнил свое, не столь давнее обещание, поручить младшему сыну важное дело – проинспектировать КБ и авиазаводы на предмет создания производства и поставок в войска новой техники.

Чем-то подобным Василий Иосифович уже занимался до того, как ушел на фронт.

Теперь пришла очередь Григория Алексеевича…

– Не злись, командир, – угадал его состояние Орехов. – Это ж временно!

– Да я понимаю… – вздохнул Быков.

– Когда вернешься из своей командировки, – заулыбался подошедший Долгушин, – нас, наверное, в Жиздру переведут. До Берлина еще далеко!

– Зато Москву увидишь… – завистливо вздохнул Котов.

Григорий покачал головой.

– Это вряд ли…

Сомнения оказались верными – командировочная маета закружила его так, что, даже сев в машину, некогда было в окошко глядеть – сидишь и разбираешься с кипой бумаг.

Отметившись в Наркомате авиапромышленности, Быков столкнулся с Поликарповым.

– Здравствуйте, здравствуйте, Василий! – воскликнул конструктор. – Прослышан о вашей инспекции. Ждем в нашем ОКБ!

– ОКБ? – нахмурился Григорий.

Николай Николаевич рассмеялся.

– Первая буква – та же, что и у «шарашки», – объяснил он, – а смысл иной совсем. «Объединенное конструкторское бюро» – так вот. Я собрал всех под одну крышу – и Туполева, и Ильюшина, и Лавочкина… Ну, и Яковлева тоже. Петлякова, Сухого… Всех!

– А вот это правильно! – обрадовался Быков.

– Вот, и я о том же! А то порой, как лебедь, рак и щука! Конечно, далеко не все готовы работать в одной упряжке, но…

– В армии бытует поговорка: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим! »

– Вот-вот! Ну, не буду вас отвлекать. Когда ждать?

– Сложно сказать… Я позвоню.

Они разошлись, как в море корабли.

Поликарпов – в свое ОКБ, а Быков отправился по военным аэродромам Подмосковья.

Надо было все узнать из первых рук. Никто не знает лучше новую технику, чем сами летчики.

Именно в полете вылезают всяческие изъяны и открываются прелести самолета.

Тот же Туполев весьма доволен был компоновкой своего «Ту-2», а вот штурманы его кляли – они почти ничего не видели со своего места. Штурманы!

Вернувшись из Внукова, где размещался отряд особого назначения авиации дальнего действия, Григорий забежал на минутку в НКАП.

Там он и пересекся с Берией.

Нарком как раз спускался с лестницы в компании двух громил в форме НКВД. Кобуры у громил на поясах были открыты, из них выглядывали рукоятки пистолетов.

В постоянной боевой ребята.

– Василий Иосифович! – добродушно сказал Берия.

– Лаврентий Павлович! – выразился Быков ему в тон.

– Вижу, весь в трудах?

– «Аки пчела»! – улыбнулся Григорий.

Нарком покивал и, взяв его под локоток, отвел в сторону.

– Мне доложили, что в вашем полку случился досадный инцидент, – негромко проговорил он. – Группа преступников в нашей форме пыталась вас похитить…

– Было дело, – неохотно ответил Быков.

– Главарь, к сожалению, надкусил пломбу с цианистым калием, но нам удалось разговорить его подручного. Тот показал, что группа работала по прямому указанию Маленкова…

Быков покусал губу.

– Главарь кое-что сказал, – вымолвил он.

– Что? – глаза Берии сразу стали цепкими.

– Я спросил, кто его послал…

– А он? Что он ответил?

– Сказал: «Маленков». И сдох.

– Ага! – облегченно выдохнул Лаврентий Павлович. – Вы мне очень помогли, Василий Иосифович! Возбуждать дело против такого человека, как Маленков, сложно. Если построить обвинение на словах малограмотного подельника, все дело может развалиться.

Георгий Максимильяныч уже не раз выскальзывал из наших рук…

А как вы думаете, Василий Иосифович, зачем вы понадобились Маленкову?

– Чтобы воздействовать на Иосифа Виссарионовича.

– Шантаж?

– Скорее, я стал бы заложником.

– Ах, вот даже как… Это что же такое задумал наш Георгий Максимильянович? М-да… Портит власть человека, ох, и портит…

Ладно, Василий Иосифович, спасибо вам большое. И будьте осторожны!

– А я не теряю бдительности, – улыбнулся Быков.

– Это правильно.

– А можно вас попросить о маленькой услуге?

– Просите.

– Мне бы ПББС… На всякий случай.

Берия рассмеялся.

– Узнаю породу! – сказал он и поманил к себе одного из телохранов.

Тот, выслушав приказ начальника, нисколько не удивился.

Кивнул, достал увесистый цилиндрик глушителя и протянул его Быкову.

Ну, вот, уже лучше. Теперь только резьбу на ствол, и можно открывать огонь по врагам рабочего класса. Без шума.

Жаль, что позолота слезет с дула…

– Спасибо, Лаврентий Палыч.

– Удачи, Василий Иосифович!

Доделав свои дела, порешав все вопросы, Быков освободился лишь к вечеру.

До дому, а именно так Григорий начинал ощущать квартиру Галины Бурдонской, он приплелся в десятом часу.

Девушка встретила его, радостная и оживленная.

– Пришел, наконец! Раздевайся, давай… А у нас гости!

– Кто? – улыбнулся Быков, с удовольствием сменяя сапоги на тапки.

– Яков!

Тут и дети, коварно притворившиеся спящими, выскочили в коридор, подпрыгивая в ночных рубашках:

– Папка! Папка плиехал!

Приласкав и угомонив обоих, Григорий прошел в зал.

Яков Джугашвили скромно тулился на диване. Он был в полувоенном френче, вошедшем в моду среди наркомов и прочей большевистской элиты.

– Привет!

– Здорово, брат!

Яков по-настоящему был рад, и Быкову даже стало немножко совестно – никаких родственных чувств он не испытывал.

– Хорошо, что ты приехал. Так совпало… – Джугашвили оглянулся в сторону детской, откуда доносился воркующий Галин голос, и сказал тоном пониже: – Отец хочет, чтобы я серьезно занялся делами партии.

– Насколько серьезно?

– Как секретарь ЦК. А в будущем – кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

– Круто. Хочешь совет?

– Давай.

– Не отказывайся.

– Да я согласился… – вздохнул «брат».

– И отлично. Отцу нужен верный человек, надежный…

– Ты что-то знаешь? – прищурился Яков.

– Как тебе сказать… Отец уже не молод.

– И?..

– Кому продолжать его дело? Покажи мне такого человека.

– Ну-у… Хм.

– Вот именно.

– Молотов, Берия, Жуков…

– Они – отличные исполнители. А руководить кому?

– Вопрос…

– Во-от.

– М-да… Ладно, попробую. Насмотрелся я на этих номенклатурщиков… Так и хочется за шкирку их, да на солнышко! Расплодилось этих волокитчиков, чинодралов… Комчванством так и прет!

– Ну вот, – ухмыльнулся Быков, – и настрой подходящий! Только…

– М-м?

– Будь осторожен.

– Даже так?

– Что знаешь про Маленкова?

– Георгия Максимилиановича? Ну-у, он как бы объединил номенклатуру, завел на каждого формуляр, составил досье…

– А что такое номенклатура? Суть ее в чем? Сказать?

– Сказать.

– Новый правящий класс!

– Сильно… А ты не перебарщиваешь?

Быков покачал головой.

– У них уже есть привилегии, а будет еще больше.

– Новое дворянство?

– Типа того.

– Ну, не все из номенклатурщиков – баре, хотя…

– Именно. Нормальных людей хватает, но пены – больше.

– Сдуем! – серьезно сказал Яков.

С раннего утра Григорий продолжил свои объезды и расспросы летчиков.

Про истребители он и сам мог сказать, а вот штурмовики, транспортники, бомберы…

Тут он «плавал».

Перекусив в столовой наркомата, Быков отправился на совещание в ОКБ – Николай Николаевич обещал собрать всех, кого сможет найти или оторвать от работы.

Совещание решили провести в обширном, гулком зале, куда перетащили столы и стулья, табуретки и деревянные диванчики, чтобы всем хватило места.

Развалившись в кресле, Григорий наблюдал за авиаконструкторами.

Одни, кто помоложе, рассаживались шумно и громко переговаривались. Люди старой школы вели себя чинно и сдержанно.

Поликарпов взял слово и, перебарывая шум, сказал:

– Начнем, товарищи! Слово предоставляется полковнику Сталину, Василию Иосифовичу, инспектору ВВС.

Быков улыбнулся и сказал:

– Если позволите, я с места. Инспектор я временный.

– А мы думали… – протянул Яковлев.

Он сидел в первом ряду и держал себя с какой-то напускной наглостью. Нарывался на грубость?

– Индюк тоже думал, – парировал Григорий, – да в суп попал.

По залу прокатились смешки. Яковлев покраснел.

– Проинспектирую, и на фронт.

Быков не толкал речей, он был краток.

Шла война, поэтому все амбиции, тщеславия и честолюбия он посоветовал отложить в сторону, хотя бы до победы.

В тылу, в КБ и на заводах тоже решался вопрос: когда мы победим и какой кровью достанется нам победа.

Григорий подробно изложил все замеченные изъяны в конструкциях самолетов – инженеры все чаще стали вооружаться блокнотами и строчили в них.

– Я сам – летчик, – продолжил он, – и на себе испытал все прелести полетов. Принято считать, что беспокоиться об удобствах для пилотов или танкистов стыдно. Дескать, главное – бить врага! А вы в курсе, что самолеты Люфтваффе гораздо удобнее наших? Сиживал я и в кабине «Шторьха», и в кабине «Мессершмитта». Там все продумано до мелочей, летчик не тратит время на поиски рычажка, который конструктору вздумалось поместить не под рукой пилота, а где-то в заднем проходе.

По залу прошли смешки.

– Смешно им… – проворчал Григорий. – А бывает не до смеха. Немец не должен выигрывать у нашего летчика даже долю секунды из-за того лишь, что не делает лишних движений. А почему топливные и пневморазъемы разные на «Яках» и «лавках»? Почему бомбодержатели разные? Что, трудно принять единый стандарт?

И последнее. Давайте-ка, товарищи конструкторы, думать на перспективу. Что нужно ВВС не сегодня, а завтра? Нужен, к примеру, тяжелый четырехмоторный бомбардировщик, вроде английских «Ланкастеров» или американских «Флайинг Фортресс». Параметры такие: скорость – 450–500 километров в час, дальность – более 4000 километров, потолок – выше 10 000 метров, бомбовая нагрузка – от семи до десяти тонн. Добьетесь лучших показателей – честь вам и слава! А вам, ваше величество, «король истребителей», – обратился он к Поликарпову, – задача ставится архиважная – создание реактивного истребителя.

Инженеры в зале зашумели.

– Еще в тридцать девятом году немцы построили первый в мире самолет с турбореактивным двигателем. Это был «Хейнкель-178». Он развивал скорость в 700 километров в час. Правда, топлива ему хватало верст на двести, так на то и вы, инженеры, чтобы сделать ТРД экономичным. А год назад полетел реактивный «Мессершмитт-262». Скорость у него – восемьсот семьдесят кэмэ в час, дальность – до тысячи километров. Летает и «Хейнкель-280», а британский «Глостер Метеор» развил весной этого года скорость в 940 километров, и это при потолке в 14 000 метров. Это вызов, товарищи. Если мы не предпримем срочных мер, не напряжем свои мозги, то отстанем. Очень скоро поршневые самолеты отойдут в прошлое, ибо летать со сверхзвуковой скоростью способен только реактивный истребитель. Мы можем его построить, надо только захотеть, понять, как и что, и сделать. Вот и все.

В зале послышались редкие хлопки. Они стали дружнее, и вот уже все зааплодировали.

Быков встал и шутливо поклонился.

Именно в этот момент с грохотом распахнулись двери, и в зал ворвался грузный человек в черном костюме.

Это был Маленков.

Дергая брыластыми щеками, он оглядел собравшихся и уперся взглядом в Григория.

– Ты! – рявкнул он, тыча в Быкова толстым пальцем-сарделькой. – Как ты смеешь порочить мое честное имя?! Как ты смеешь клеветать и вводить в заблуждение вышестоящих?

– Заткнись и остынь, – холодно ответил Григорий. – Что ты называешь клеветой? Отправку в войска бракованных самолетов, на которых гробятся наши пилоты? Так это правда. Не можете построить две тысячи нормальных истребителей или бомберов? Ладно, сделайте хотя бы тысячу, но без брака, без недоделок! В ином случае это настоящее вредительство, что в условиях военного времени должно караться по закону.

Тут Маленков и вовсе взбеленился. Выхватив «ТТ» из своего пухлого портфеля, он сильно вздрогнул.

Рука Быкова крепко сжимала «Астру», и дуло смотрело Георгию Максимилиановичу в лоб.

– Жирный, мордастый коекакер, – медленно проговорил Григорий. – Брось оружие, пока не обделался. Ну?!

Маленков стоял недвижимо и обильно потел. Приказывать убить – куда как просто, а вот нажать на спуск самому…

Тут двери еще раз распахнулись. Пятеро крепких парней с быстрыми и выверенными движениями возникли как-то сразу. Они мигом обезоружили и скрутили «главного номенклатурщика».

Следом вошел Судоплатов.

– Василий, вот, не можете вы без приключений, – сказал он со скользящей улыбкой и небрежно поклонился замершим в испуге конструкторам.

– Я стараюсь, – улыбнулся Быков, пряча пистолет в кобуру, – но не всегда получается.

Судоплатов с интересом оглядел светила авиаконструкторской мысли и сурово добавил:

– Маленков арестован за дело. Вернее, за дела, в том числе и за «мокрые». Вот, вывели его и – чуете? – посвежело!

В зале робко засмеялись.

– Вот в таком разрезе! – ухмыльнулся Григорий.

Из мемуаров С. М. Исаева «Страницы истории 32-го гвардейского Виленского орденов Ленина и Кутузова III степени истребительного авиационного полка»

«…Вечером Москва впервые в Великой Отечественной войне салютовала войскам, освободившим Орел и Белгород.

5 августа отличился старший лейтенант Марков, сбив «ФВ-190» северо-восточнее поселка Белые Берега.

6 августа лейтенанты Батов и Исаков записали на свои счета по одному «Ме-109».

1-я эскадрилья и управление полка 32 гиап, летавшие на самолетах «Ла-5ФН», принимали самое активное участие в воздушных боях и проводили, как уже отмечалось, войсковые испытания новой модификации истребителя Лавочкина.

За месяц боев 14 летчиков полка на самолетах «Ла-5ФН» в 25 воздушных боях сбили 21 «ФВ-190», по три «Me-109Г-2» и «Хе-111», пять «Ю-88» и «Ю-87». Наши потери составили четыре машины.

В августе авиация противника ослабила противодействие. Немецкие истребители стали действовать мелкими группами и старались избегать боя, но своими внезапными атаками препятствовали действиям «Ил-2». Иногда небольшие группы бомбардировщиков противника наносили удары по советским войскам.

13 августа 32 гиап перебазировался на аэродроме Орел (гражданский), а братские полки – 63-й гвардейский и 160-й – стали базироваться на аэродром Орел (военный).

17–18 августа наземные войска подошли к оборонительному рубежу «Хаген» и завершили контрнаступление на орловском направлении.

Крупная группировка противника в составе 9-й полевой и 2-й танковой армий потерпела тяжелое поражение.

Обстановка в центре советско-германского фронта кардинально изменилась в пользу Красной Армии.

Встречи в воздухе с противником происходили редко.

Лишь 26 августа старший лейтенант Марков в воздушном бою уничтожил «ФВ-190».