|
|||
Глава 1 Cеверный фасКоманды «Подъем! » никто не давал, но Быков и сам проснулся около шести утра – старая армейская привычка. Было тихо, спокойно, и он опять задремал. Солдат спит, служба идет… Отоспался вволю. Часов в девять Григорий встал, с ленцой проделал утреннюю зарядку, умылся – даже полотенце «вафельное» нашлось, причем чистое. Сразу похорошело. Холодная вода для лица лучше всяких кремов. И бодрит. Встал он, как оказалось, вовремя – охранник торжественно внес завтрак. «Овсянка, сэр! » И вчерашний компот. Едва Быков покончил с завтраком, как явился пожилой еврей в белом халате. Он тащил с собою кувшин с кипятком, бритву и прочие причиндалы брадобрея. Однако… – Приказано вас побрить, молодой человек! – проблеял цирюльник. – Исполняйте, – улыбнулся Григорий, занимая стул. Туго повязав на шее у Быкова белую салфетку, по размерам схожую с пеленкой, еврей натянул кожаный ремень и стал править бритву. Лезвие так и мелькало в умелых пальцах. Брил он просто божественно, словно перышком по щекам водил. Тщательно вытерев остатки пены, брадобрей смочил полотенце в горячей воде и наложил Быкову на лицо. Блаженство… Баня для лица. Сжимая резиновую грушу, еврей брызнул Григорию на щеки одеколоном «Шипр» и отшагнул, любуясь сделанной работой. – Спасибо, – сказал Быков. Брадобрей постучался в двери, створка приоткрылась, и он вышмыгнул в коридор. А в комнату шагнул давешний охранник. На вытянутой руке он нес вешалку с парадным мундиром Василия Сталина. Не поленились же, притащили… Ишь ты, даже оружие вернули… Быков подозревал, почти уверен был, куда именно его так наряжают. Вернее, не куда, а к кому. А вот и охранничек заявился… Нет, это другой. – Машина подана, – доложил он. Григорий не стал интересоваться, для чего да зачем – кивнул и оглядел себя в зеркале. Весь он не отражался, но и так было ясно, что выглядит на все сто. Только прическу Быков изменил – то, что творилось у Васи Сталина на голове, выглядело старомодно. Натянув фуражку, Григорий покинул «место заточения». Во дворе был подан черный «Опель-адмирал». Неплохо для начала… Водитель в форме дождался, пока пассажир устроится, и завел двигатель. Машина мягко выкатилась со двора. Улицы, улицы, улицы… Дома, дома, дома… Люди, люди, люди… Лишь кое-где Быков замечал приметы войны – воронку на площади, которую шустро засыпали полуголые, пропыленные работяги; косые бумажные кресты на стеклах окон; очередь у колонки за водой. Мужчин на улицах встречалось немного, да и те, как он, щеголяли в военной форме. Война… «Опель-адмирал» выехал на пустынную трассу в Кунцево и снизил скорость – впереди нарисовалась «ближняя дача». Это был белый одноэтажный дом, скрытый за высоким деревянным забором. Тут стоял первый пост охраны. Строгий капитан заглянул в салон, кивнул Быкову и велел пропустить. Перед вторым постом пришлось покинуть машину. Путь ей преграждал забор из колючей проволоки. Здесь Григорий сдал оружие, его профессионально обыскали (мало ли, вдруг – двойник! ), и «Опель-адмирал» медленно проехал к дому. На крыльце Быкова встретил третий пост. Под бдительными взглядами ребятишек-волкодавов он прошел в холл с высоченным потолком – три Григория станут друг другу на плечи, и верхний дотянется рукой. Офицер, лощеный и наутюженный, появился в зале и пригласил Быкова пройти в кабинет. В кабинете царил приятный полумрак – зашторенные окна пропускали ровно столько света, чтобы можно было разглядеть большой письменный стол и пару диванов, тоже не маленьких. Хозяина кабинета Григорий разглядел в последнюю очередь. Сталин стоял у стола, перебирая пальцами не чубук излюбленной трубки, а папиросу «Герцеговина-Флор». Неторопливо повернув голову, Иосиф Виссарионович глянул на вошедшего и отложил цигарку. Сделав несколько шагов по глушившему звуки ковру, вождь приблизился к Быкову и обнял его. Григорий напрягся, чувствуя учащенное дыхание человека, которого все знали, как его родного отца. Он уловил легкий запах дорогого табака и дешевого парфюма, как бы не «Тройного одеколона», и осторожно приобнял «батю». – Спасыбо тебе за Якова, – глухо проговорил Сталин, отстраняясь. – В кои веки глупость совершил, а вышло что-то путное. – Лаврентий Палыч… – начал было Быков, но вождь отмахнулся. – А то я нэ знаю Лаврентия! – рысьи глаза «отца народов» блеснули смешинкой. – Да никогда бы он нэ решился тебя вставить в свои хитроумные схемки. Твоя работа! – Четырнадцатого апреля Якова должны были расстрелять. Иосиф Виссарионович нисколько не удивился, вообще, никаких эмоций не проявил при этом известии. Покивал только, принимая к сведению. – Садись, – указал Сталин на диван, а сам стал медленно ходить, напоминая Быкову крадущегося тигра. Григорий сел, хоть ему было и неудобно. Диван располагал к тому, чтобы развалиться на его мякоти, но только не в присутствии руководителя будущей сверхдержавы. – Одиннадцатого марта тебя прэдставили к «Красному знамени». Потом решили обойтись орденом «Александра Невского». А когда ты сбил пятый самолет врага, снова в наградной лист вписали «Знамя». Но ты отказался. Пачэму? – А у меня уже есть, – усмехнулся Быков, касаясь ордена на груди. – Незаслуженный. – Теперь, значит, заслужил? – Да, отец. Сталин покивал задумчиво. – Твой рапорт я, признаться, порвать хотел и выбросить, но потом мнэ стали докладывать о твоих побэдах, и я перечитал его заново. Подумал, что это вовсе и не каприз, а трэзвое решение моего повзрослевшего сына. – Войну выигрывают не именем, а умением. – А Бабков? Он достоин? – Да. Бабков – великолепный тактик. Вождь снова кивнул. Сжал зубами папиросу, чиркнул спичкой, закурил, выпустил струю ароматного дыма – все это он делал не спеша, с толком, чувством, расстановкой. – Пока побудешь комэском, – решил Сталин. – Осэнью подумаем. Одно условие – больше никаких авантюр! – У меня больше нет братьев, – улыбнулся Быков. Вождь хмыкнул только. – Отец… – М-м? – Благодарить надо не меня. – А кого? – Поликарпова. – Конструктора? – Без его самолетов мы бы погибли. – Вот как? – Просто не ушли бы от погони. – Мнэ говорили. «По-7»? – Это лучший в мире истребитель. – А «Яки»? – И «Яки», и «лавочки» хороши, но «По-7» лучше. – Все КБ хотят, чтобы заводы выпускали именно их самолеты, – проворчал вождь. – Яковлев – самый настырный. Туполев, хоть и брыклив, а тоже зубаст… – Надо вернуть Поликарпову его людей. – Это можно. – И пустить «По-7» в серию. – Это сложнее. – «Все для фронта, все для победы! », отец. – Хм. – Для фронта, а не для хитрожопых Яковлевых. Сталин рассмеялся, выдыхая дым, и закашлялся. Маша на Григория рукой, он выговорил, перхая: – Хорошо сказал! Ладно, подумаем… Открыв неприметную дверь, он повел головой, кого-то приглашая войти. Вскоре порог переступил Яков Джугашвили. Выбритый, отмытый, во всем чистом, он все еще поражал худобой и впалыми щеками – концлагерная бурда кому хочешь жирку убавит. – Брат! – расцвел Яков. Быков молча улыбнулся и обнял «родственничка». Вспоминая при этом Юрку Сегаля, который попал в плен к душманам. Это было трудно – вызволять, но рота сделала это. А командир тогда скупо улыбнулся и сказал… – Мы своих не бросаем, – вслух произнес Григорий. – Что думаешь дальше делать? – спросил Сталин у Якова. – У меня одна дорога – на фронт, – нахмурился Джугашвили. – Подлечись сначала, – насупился вождь. – И откормить бы тебя не мешало, – добавил Быков. – Счет у меня к фрицам, – сжал кулаки Яков, – крупный счетец… – Ты бы пока написал обо всем, – посоветовал ему Григорий. – О чем? – О Заксенхаузене. Яков помрачнел и закатал рукав. – Этот номер уже не стереть. Заклеймили, как скотину! – И об этом напиши. И о газовых камерах… – Это – да… – О том, как из детей кровь выкачивали… Джугашвили вздохнул прерывисто. – Как на людях опыты ставили… Обо всем. Иосиф Виссарионович сощурил глаза, затягиваясь, и покивал: – Вэрно. Пусть малодушные знают, что в плэну куда страшнее, чем на пэредовой. А ты, – обратился он к Быкову, – коль уж так радеешь за Поликарпова, сам все проинспектируешь. И кабэ, и завод. Тебя вызовут. Все, идите, мне работать надо… Внизу, в зале Григорий заметил Берию. Нарком нервно вздернул голову, блеснуло пенсне, и Быков успокаивающе кивнул. – Все в порядке, Лаврентий Павлович, – сказал он. Бледно улыбаясь, Берия погрозил ему пальцем и поспешил на доклад. «Трудяга», – подумал Григорий, глядя наркому вслед. Столько работы переть на себе, это надо уметь. Расскажи правду будущему либералу, заскучает ведь. Дерьмократам-либерастам куда ближе брехня про «кровавую гэбню» да про сексуальную ненасытность Берии. Подумали бы, чмошники, когда наркому по Москве кататься, под юбки заглядывать, ежели столько дел на тебе – и госбезопасность, и милиция, и погранвойска, и пожарная служба, и дороги, и ЖКХ… Все на нем. И ведь справлялся, «эффективный менеджер». А скоро на него и атомный проект навесят… – Лаврентий Павлович! – окликнул Быков. – А мои как? На секундочку остановившись, Берия сказал, едва повернув голову: – Борщ казенный лопают. Пилоты-проглоты… На Малино-1 «пилоты-проглоты» вернулись на следующий день – бдительность не терпела суеты. Григорий устал, но все равно ощущал себя победителем, и виктория, им добытая, была наитруднейшей. Тут даже не в спасении Яшки дело, а в спасении «лучшего в мире самолета». Ей-богу, стоило рискнуть для такого-то дела. Безусловно, «По-7» недолго продержится на пьедестале – и сто девяностый «фоккер» его поджимает, и новые модели «Мессершмиттов». Немецкие авиастроители не стоят на месте. Но, если он сможет реально помочь Поликарпову, то появится и «По-8», и «По-9», а там и до реактивного истребителя недалеко… Вот только… Быков призадумался. Тут он не спец… Год спустя Николай Николаевич скончается от рака. И как быть? Предупредить? А как? Так, мол, и так, Николай Николаевич, опухоль у вас? «Что за глупые шутки, молодой человек? » – холодно скажет конструктор и откажет ему от дома… Но, все равно, надо что-то придумать. Пусть не сейчас, а осенью. Или зимой. Но зима – это крайний срок. Каким-то образом наслать на Поликарпова светил медицины, те его просветят, прощупают и скажут: «Ну-с, батенька, давайте лечиться! » И куда Николаю Николаевичу деваться? Ляжет на операцию, как миленький… Бабков встретил «Колорада», нетерпеливо перетаптываясь. – Ну?! – Ну, живы, как видишь. – Ты мне тут… – Я брата спасал. Из концлагеря. – Понято… – выдохнул майор. – Ничего себе… И что теперь? – Отец сказал, все остается по-прежнему. – То есть… Ты эскадрильей командуешь, а я – полком? – Именно. – А с этими вашими «По-7» что? – Сдвиг есть. К лучшему. – Понято… Ну, тогда, комэск, продолжай занятия. На твою эскадрилью выделили «Ла-5ФН». – Машинки хорошие. Займемся. – Ну, тогда вперед и с песней! Чтоб налет был. – Будет. Возвратившись в избушку эскадрильи, Быков застал всех пилотов – сидели по лавкам и улыбались, как именинники. – Что лыбитесь? – вежливо поинтересовался комэск. – Вот за что я чту нашего командира, – осклабился Микоян, – так это за утонченную вежливость. Эскадрилья грохнула, здоровым смехом исторгая из себя недавние страхи, тревоги и опасения. – Спасибо вам за все, – с чувством сказал Григорий. – Один я бы ничего не стоил. – Всегда рады, командир! – воскликнул Орехов. – А те «худые», что мы сбили в Белоруссии, нам уже не засчитают? – Скажи спасибо, что хоть живым засчитали, – проворчал Коробов. – Во-во… А то улетели на вражескую территорию, и с концами. Кому надо, живо бы в предатели записали! – Заходил уже особист. Тихий какой-то. – Видать, позвонили ему с самого верха и велели разбор полетов не учинять. – Похоже на то. – Ладно, ребята. Пора часы налетывать. – «Ла-5»? – Они. По самолетам! И началась «учебка». На «Ла-5ФН» устанавливался новый мотор – форсированный, с непосредственным впрыском топлива в цилиндры. Мощность его на взлете достигала 1850 «лошадок», разгоняя самолет почти до 580 километров в час на высоте 5600 метров. Кроме того, исполнилась давняя мечта летчиков – на новой «лавке» установили каплевидный фонарь, а это сразу улучшило обзор задней полусферы. Теперь просто так фрицу будет не подобраться! Только наземная подготовка отняла 198 часов. Летчики совершили чуть ли не полтыщи учебных самолето-вылетов, налетав 223 часа. Впрочем, за бравурными цифрами, уходившими от начштаба полка командованию дивизии и выше, скрывалось многое, в том числе и печальное. Например, в один прекрасный день «лавочка» старлея Лепина попала в плоский перевернутый штопор. Летчик погиб. И тем не менее «Ла-5» пилотам понравился. 26 апреля стал праздничным днем в 3-й гвардейской истребительной авиационной дивизии. В этот день перед фронтом пятидесяти самолетов 32-го и 63-го гвардейских истребительных авиаполков выстроился личный состав 3-й гвардейской иад. – Под знамя, смир-рно! Командир 1-го гвардейского иак генерал-лейтенант авиации Белецкий вручил гвардейские знамена командиру 3-й гиад полковнику Ухову и командиру 63-го гиап подполковнику Иванову. – Полк, напра-во! Торжественным маршем ша-гом марш! – Да здравствует воздушная гвардия! Затем командир авиакорпуса обратился с приветственным словом к летчикам-гвардейцам и выразил уверенность в том, что они преумножат славу дивизии и своих полков. Ухов опустился на правое колено, за ним преклонила колени вся дивизия. В торжественной тишине прозвучали слова клятвы: – Принимая в решающий момент Великой Отечественной войны гвардейское знамя, завоеванное нами в боях с немецкими оккупантами, клянусь тебе, Родина, пронести это знамя незапятнанным до победного окончания войны, разгрома немецких оккупантов! Клянусь звание гвардейца отстаивать и умножать удары по врагу! Наш закон – драться до последней капли крови, до последнего вздоха, побеждая во имя свободы, чести и независимости Родины! Смерть немецким оккупантам! 2 мая ведомый Быкова проставлялся – в день международной солидарности трудящихся Указом Президиума Верховного Совета СССР «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и отвагу» гвардии старшему лейтенанту Владимиру Александровичу Орехову было присвоено звание Героя Советского Союза. Ведомый, за которым числилось одиннадцать сбитых самолетов, все равно смущался своей золотой звезды – у ведущего-то ее не было, – на что Быков, посмеиваясь, обещал стать дважды Героем. Володя Орехов ему поверил… В начале мая 1-й гиак получил приказ передислоцироваться в полосу Брянского фронта на усиление 15-й воздушной армии, которая готовилась к боям за Орел. 32-й гвардейский авиаполк оставался на аэродроме Бараново под Тулой, где продолжил обучение молодого пополнения. 26 мая 3-я гиад, ранее имевшая в своем составе два полка – 32-й и 63-й гвардейские истребительные, обогатилась третьим полком – 160-м иап, вооруженным, так же как и другие полки 3-й гвардейской авиадивизии, самолетами «Ла-5». В начале июня 1943 года полк перебазировался на передовой аэродром у деревни Студенец и вошел в состав 15-й воздушной армии Брянского фронта. Перебазирование летных эшелонов проводилось скрытно, небольшими группами, на малой высоте при полном радиомолчании. Передовой аэродром находился в зоне тактической разведки противника, поэтому самолеты после посадки рассредоточивались и тщательно маскировались. По прибытии в полку было организовано боевое дежурство. Дежурные истребители регулярно поднимались в воздух на перехват тактических разведчиков и корректировщиков противника. Северный фас Курской дуги обороняли войска двух фронтов – Центрального, где рулил Рокоссовский, и Брянского, которым командовал генерал Попов. Рокоссовскому подчинялась 16-я воздушная армия, а Попову – 15-я ВА. В состав «пятнашки» к моменту начала операции входили два корпуса – истребительный – 1-й гиак – и штурмовой, и еще куча авиационных дивизий – истребительных, штурмовых, бомбардировочных. Советским войскам противостояла 9-я немецкая полевая армия под командованием генерала Моделя, действия которой обеспечивала 1-я авиадивизия 6-го воздушного флота Люфтваффе, имевшая в своем составе чуть ли не восемь сотен боевых самолетов. Основная часть немецких истребителей входила в состав эскадры JG 51 «Мельдерс», старых знакомых 32-го полка. Что по-настоящему радовало Быкова, так это сохранение полка в целости. Ведь «настоящий» Васька Сталин учудил в апреле «рыбалку» – вздумал глушить рыбу эрэсом – реактивным снарядом. А тот рванул на берегу. Один «двухсотый» и несколько «трехсотых». Много тогда голов полетело… Тогда! А теперь все тихо и пристойно. Полковник Сталин всемерно повышает боевую и политическую подготовку 4-й эскадрильи… В мае – июне 1943 года ни наши, ни немцы активных боевых действий на земле и в воздухе не вели. И Красная армия, и вермахт готовились к предстоящим боям. Поэтому после передислокации в полосу Брянского фронта 1-й гиак в бой не вводился. Полки корпуса наставляли молодое пополнение, а также осуществляли рутинное прикрытие наземных войск. Однако затишье на фронте было кажущимся: советские бомбардировщики не прекращали наносить удары по противнику. 8 июня наши отбомбились по трем десяткам аэродромов противника, разгромив группировку Люфтваффе, которая совершала ночные налеты на важные промышленные центры страны – Горький, Саратов, Ярославль. В тот же день летчики 1-го гиак блокировали аэродромы противника Кулики и Хомуты. В районе аэродрома Кулики восьмерка «Ла-5» «братского» 63-го гвардейского полка вступила в тяжелый бой с «мессерами» и понесла потери. Согласно приказу, 4-я эскадрилья обеспечивала выход наших штурмовиков и истребителей на свою территорию после выполнения боевого задания. Близилась великая битва… Из проекта операции «Цитадель»: «Экз. № 4. Оперативный отдел. Только для командования. Совершенно секретно. Передавать только через офицера. …Данные воздушной разведки Люфтваффе позволяют предполагать отвод моторизованных соединений противника в район севернее Курска на отдых и пополнение… …9-я армия (группа армий «Центр») в день «X», сосредоточивая свои силы по обеим сторонам железной дороги Орел – Курск, прорывает оборону противника между Тросной и Малоархангельском и, не давая отвлечь себя ни на восток, ни на запад, продвигается одним броском своей ударной группировки вплоть до возвышенностей севернее и восточнее Курска, чтобы в последующем взять Курск посредством тактической внезапности… …Завоевать господство в воздухе путем заблаговременного разгрома военно-воздушных баз РККА в районе Курска… В распоряжении для этого имеются следующие летные части: две группы Ю-88; две группы Хе-111; три группы пикирующих бомбардировщиков; три группы истребителей… Общая потребность в снабжении для проведения операции составляет для 9-й армии (генерал-полковник В. Модель): боеприпасы – 30 500 тонн; горючее – 60 500 куб. м; продовольствие – 18 тонн… Уже подготовлено прибытие до 25. 04. 43 в целом 80 эшелонов с грузами снабжения. Подвоз всего снабжения должен быть в основном завершен до 25 апреля, так что потом эшелоны, необходимые для переброски войск, могут быть использованы непосредственно для сосредоточения… …Сверх обещанных штурмовых орудий и танков требуются дополнительные поставки самоходных орудий и танков, по возможности танков «Тигр»… …Следует считать – и это мнение разделяет командование люфтваффе «Восток», – что выделенных летных частей недостаточно для выполнения задач наступления. Поэтому необходимо запросить у главного командования военно-воздушных сил подкрепления авиации, в особенности подразделений пикирующих бомбардировщиков и истребителей. Установленных норм горючего для авиации, видимо, будет также недостаточно. Согласование установленных границ между группами армий (группа армий «Юг» и группа армий «Центр») с границами между воздушным командованием «Восток» и 4-й воздушной армией еще, очевидно, не произведено. Во избежание неувязок необходимо четкое разграничение боевых задач авиационных частей в соответствии с задачами сухопутных войск». Из приказа Адольфа Гитлера от 15 апреля 1943 года: «Я решил, как только позволят условия погоды, осуществить первое в этом году наступление «Цитадель». Это наступление имеет решающее значение. Оно должно быть осуществлено быстро и решительно. Оно должно дать нам инициативу на весну и лето. Поэтому все приготовления должны быть осуществлены с большой осторожностью и большой энергией. На направлениях главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов… Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира…»
|
|||
|