Сирил Коллар 11 страница

– Не разговаривай со мной. Меня нет, я не существую для тебя, о’кей?

Тогда она идет в гостиную и садится на диванчик. Я прошу Лору извиниться. Она удивляется:

– А что я такого сказала?

Джамель стоит, отвернувшись от нее, он бросает:

– Ты вообще не умеешь разговаривать, употребляешь не те слова… Он тебя не хочет, так что сматывайся, все очень просто.

– А ты сам‑ то умеешь разговаривать?

– Во всяком случае, я умею выразить свои мысли.

Теперь они оба смотрят на меня, но я молчу. Джамель начинает нервничать:

– Почему ты вообще так говоришь: «араб», «грязный араб»?

– Да вовсе я не расистка, совсем нет… Уж ты‑ то это знаешь, черт, да скажи же что‑ нибудь, не молчи. Ты слишком большой трус, боишься потерять нас обоих, ведь именно по твоей милости мы сейчас говорим друг другу все эти гадости!

Она права: я действительно не могу выбрать. Джамель говорит Лоре:

– Ты не знаешь меня, ничего не знаешь о моей жизни, да ты хоть знаешь, какое у меня было детство?

– А ты знаешь, что эта сволочь бросила меня, у меня СПИД, я никогда никого больше не смогу любить.

– Найдешь другого…

Я не могу удержаться от смеха – какой детский прием она использует! Лора спрашивает:

– Заткнись, разве неправда, что ты передал мне вирус?

– Ты такая врушка, что тебя трудно опровергнуть.

– Ты сказал своему дружку, что у тебя положительный анализ, или с ним ты поступил так же, как со мной?

Джамель опережает меня с ответом.

– Мне наплевать!

А я добавляю:

– Мы не занимаемся любовью.

– Ну конечно!.. Разве не ты первым заговорил об арабе? Вчера, когда я тебе позвонила, ты ведь сам мне сказал: «Нет, сегодня вечером мы не сможем увидеться, у меня появился жилец». А когда я попросила тебя пойти со мной на праздник хаммам, ты ответил: «Прекрасная мысль, пожалуй, я пойду туда с моим маленьким арабом…»

– Ничего подобного я тебе не говорил.

– А‑ а‑ а, тебе стыдно, Джамель теперь знает, что ты рассуждаешь так же, как маленькая парижская сумасшедшая!

Джамель резко вскакивает:

– Это нечестно, я не хочу слушать ничего подобного! – и кричит мне: – Ты такой же, как все! – Джамель сейчас похож на сумасшедшего, он бежит к выходу и начинает изо всех сил колотить в дверь гостиной.

Я мчусь следом за Джамелем и ловлю его уже на лестнице. Он стоит, обхватив голову руками, и бормочет:

– Ничего подобного я не хочу больше слышать, не хо‑ о‑ чу! Никто не имеет права так со мной разговаривать!

– Да она просто несет Бог знает что, поверь, не нужно разрушать то, что возникло между нами!

– Никто никогда не делал для меня того, что сделал ты, никто не плакал из‑ за меня, но это уж слишком: я не могу ни от кого выслушивать подобных оскорблений.

Суставы его правой руки посинели и опухли, некоторые кровоточат. Я спрашиваю:

– Тебе больно?

– Ерунда, хорошо, что я ударил по двери, иначе разбил бы лицо ей или тебе!

Мы возвращаемся в квартиру. Лора сидит на полу под окном; насмерть перепуганный Морис пытается убежать. Мы с Джамелем идем в ванную, и я пытаюсь сделать ему компресс, протираю разбитые костяшки одеколоном. Лора присоединяется к нам, она хочет помочь, Джамель не подпускает ее к себе, но потом сдается. Я иду в гостиную посмотреть на дыру, проделанную кулаком Джамеля.

В кухне готовлю чай для Лоры, которую бьет страшный озноб, потом иду в комнату за свитером. Джамель вдруг бросает:

– Она не злая, эта малышка. Просто слишком влюблена.

Я протягиваю клацающей зубами Лоре свитер, и она говорит:

– А он милый и нравится мне.

Мы решаем выйти, спускаемся вниз, садимся в мою машину. Я собираюсь выехать на Елисейские Поля и найти какой‑ нибудь открытый банк. На набережных пробки, я разворачиваюсь и выезжаю на кольцо. Здесь еще хуже, мы продвигаемся вперед еле‑ еле, и Джамель начинает нервничать. Он твердит не переставая:

– Сегодня же суббота, я хочу праздника!

Все банки закрыты. Джамель заявляет нам, что кругом полно денег и взять их очень легко. Я хочу есть и выхожу из машины купить сандвич. Вернувшись к автомобилю, не нахожу там Джамеля.

– Ну что, ты довольна? Что он сказал?

– Да ничего, он ушел вон туда…

Я медленно трогаюсь с места, а Лора говорит мне:

– Не собираешься же ты искать его. Он пошел вон по той улице, направо.

– Да я его и не найду, даже если бы хотел… Есть слова, которые нельзя говорить подобным людям.

– Мне отвратительно, что ты им просто пользуешься.

– Тебе отвратительно, что я хочу быть счастлив хотя бы несколько минут?

– Ты ему не нужен, ты ничего не можешь для него сделать. Тебя, судя по всему, возбуждает в жизни только одно: ласки с маленькими негодяями.

Мы медленно продвигаемся вперед, и внезапно Лора замечает Джамеля. Я окликаю его, но он идет, не оглядываясь, я вылезаю из машины, догоняю его, он не хочет говорить со мной. Тогда я кладу руку на плечо Джамелю, он останавливается и признается, что ему хочется сильно меня ударить.

Лора выходит из машины и раздраженно спрашивает:

– Ну что, долго еще это будет продолжаться? Мне‑ то что делать?

Джамель идет к ней, угрожающе бросает:

– Не начинай все сначала, дай нам кое‑ что обсудить, черт бы тебя побрал, дура!

Мы разговариваем на ходу, повторяя одни и те же ничего не значащие слова. Когда мы в очередной раз проходим мимо машины, оттуда выскакивает Лора, она кричит, делает вид, что уходит, возвращается. Джамель говорит:

– В один прекрасный день это все равно должно кончиться, так пусть это случится сегодня… Дай мне десять монет, чтобы я мог купить сигарет.

Когда мы входим в табачную лавку, Джамель кажется гораздо более спокойным. Он повторяет как в забытьи:

– Я ничего больше не понимаю… Не понимаю, оставь меня…

Он уходит, а я бросаю ему вслед:

– Позвони мне сегодня вечером.

– Нет, не знаю…

– Обещай, что позвонишь.

– Я не могу обещать, потому что всегда держу слово. Я ведь не знаю, захочется ли мне звонить.

– Пообещай мне!

– Я не обещаю, но постараюсь заставить себя.

Джамель уходит. Я возвращаюсь в машину и спрашиваю Лору:

– Куда тебя отвезти?

– Я поеду с тобой.

– Нет… Я отвезу тебя домой.

– Я не пойду домой.

Мы едем по набережным, мимо башен Богренель. Я говорю Лоре, что никогда не прощу ей того, что она сегодня сделала. Она отвечает:

– Значит, все кончено, ты меня больше не хочешь… – Она плачет, всхлипывает, вопит, колотит по приборной доске. Я ничего не предпринимаю: хотел бы остановить весь этот кошмар, обняв ее, но не могу, это сильнее меня – мне кажется, что она играет комедию. Кстати, может быть, она именно этим и занимается.

Ворота открыты, я подъезжаю на машине к подножию башни и силой тяну Лору к лифтам. Она со слезами прижимается к зеркалу в кабине, люди делают вид, что ничего не замечают, продолжают разговаривать с детьми, как будто нас просто нет.

Мы входим в мою бывшую квартиру, говорим друг другу все те же, давно известные слова, потом я замолкаю, а Лора все продолжает, не останавливаясь ни на секунду. Я хочу уйти, но она пытается помешать мне, загораживает дверь. Я не могу с ней драться и возвращаюсь в комнату. Лора пользуется этим и закрывает дверь на ключ изнутри, потом идет ко мне со связкой и просит:

– Возьми меня с собой.

– Нет.

Тогда она идет на кухню, открывает окно и держит ключи над пустотой.

– Если ты не увезешь меня, я их выброшу.

Я стою далеко, молчу, потом прошу:

– Дай мне ключи.

Внезапно Лора начинает пинать ногами стулья и кухонный стол. Чашка с шоколадом падает и разбивается. Я ухожу в комнату и растягиваюсь на кровати, монотонно повторяя:

– Дай мне ключи, открой дверь, дай мне уйти…

Потом я беру нож и пытаюсь взломать замок.

– У тебя ничего не получится, я закрыла на два оборота. – Лора ходит вокруг меня кругами, потом тихо уходит на кухню и говорит мне оттуда:

– Ты, конечно, думаешь про себя: «Никогда она не выбросит ключи…»

Не успеваю я понять смысл этой реплики, как вся связка уже оказывается у подножия семнадцатиэтажной башни.

Я ищу, вернее, делаю вид, что ищу дубликат ключей. Лора подтверждает:

– Дубликат действительно существует…

– Talc дай его мне.

– Я не знаю где, надо поискать.

Я машинально роюсь по углам, а Лора лежит на кровати и смотрит на меня. Внезапно она вскакивает, опрокидывает большой стол, на пол летят пишущая машинка, листы бумаги, ручки, фотоаппарат, осколки пепельниц. Я продолжаю рассеянно искать ключи в этой вакханалии. Лора срывает с окон занавески, со стен горшки с цветами и швыряет их об пол. Она кричит, но обращается уже не ко мне, а к кому‑ то третьему: говорит, что хочет умереть, но не хочет, чтобы ее считали сумасшедшей… и вдруг принимается убирать все то, что только что в остервенении крушила.

Я лежу на кровати и не двигаюсь; Лора разговаривает сама с собой:

– Моя мама узнает, что он не захотел мне помочь… Я напишу длинное письмо… Даже на том свете я буду любить тебя… Он оставил меня подыхать…

Я присаживаюсь на край кровати, достаю записную книжку и думаю, кому бы позвонить. Может быть, кому‑ нибудь из соседей?

В результате я набираю номер телефона Марка:

– Ты должен мне помочь, я у Лоры, все очень плохо…

Лора слышит мои слова, кидается к телефону и разъединяет. Я перезваниваю Марку и объясняю, что мы заперты, что ключи выпали в окно, он должен подняться, а я скажу ему через дверь, что делать. Пока я разговариваю, Лора колотит меня щеткой по спине, я защищаюсь, и ручка ломается о мое предплечье. Лора становится на четвереньки, как собака, похоже, она собирается перегрызть провод зубами.

Я почти готов расхохотаться, но в первый раз не контролирую себя: хватаю ее за запястье и тащу к кровати, рыча, как зверь. Моя грубость пугает ее, она орет, задыхается, срывает с себя одежду.

Лора немножко успокоилась. Я пытаюсь снять с нее брюки, закрутившиеся вокруг щиколоток. Она отодвигается, шипит:

– Не прикасайся ко мне! – Мне удается стянуть с нее джинсы, тогда она вскакивает, хватает с пола осколок стекла, пытается вскрыть им вены. Я толкаю ее на кровать, она ударяется лбом об стену – немедленно вздувается шишка.

– Я знаю, где дубликат, я тебе его отдам…

Я звоню ее матери и оставляю длинное сообщение на автоответчике.

– Дай мне ключ, одевайся – мы уходим.

– Я сначала хочу убраться.

– Нет, ты дашь мне ключ немедленно.

Она идет в кухню и достает из‑ под буфета дубликаты ключей. Я открываю дверь. Лора надевает джинсы и майку. Я говорю:

– Я ухожу.

– Подожди меня!

– Я ухожу один.

– Нет!.. Ты сказал, чтобы я оделась, и мы уйдем вместе…

– Ну так вот: я принял другое решение, на этот раз я солгал.

Я выхожу. Она цепляется за меня, я отрываю ее от себя, иду по коридору к лифтам. Лора вопит. Я резко отталкиваю ее и, к сожалению, попадаю по губам. Лора усматривает в этом знак ужасного несчастья и падает на колени. Я наклоняюсь к ней, беру лицо в ладони, быстро целую в губы:

– Прости, я не хотел сделать тебе больно, я выхожу, только и всего.

Она бежит к квартире, входит, хлопает дверью. Я спускаюсь на два этажа вниз, потом возвращаюсь и слушаю у дверей.

Вызвав лифт, еду вниз, иду туда, куда Лора выбросила ключи. Люди оборачиваются на окна, смотрят вверх: в одном из окон появилась Лора, она кричит, что сейчас умрет. Открываются другие окна, я ищу ключи в траве и никак не могу их найти. Лора, увидев меня, восклицает:

– Это он, вот там, он! – и наклоняется над пустотой. Люди начинают кричать, а я по‑ прежнему ищу ключи – не верю в Лорино самоубийство.

Но вдруг мне становится страшно: а если она действительно выпрыгнет, пока я тут шарю в траве? Какой‑ то мужчина, его жена, малыши кричат:

– Нет, не делай этого!.. Не прыгай!.. Нет, не прыгай!

Я поднимаюсь на семнадцатый этаж: у двери стоят соседи, но Лора отказывается открывать дверь. Бородатый скрипач говорит мне:

– А, вот и вы, слава Богу!

Я начинаю тихонько уговаривать Лору:

– Послушай, открой мне… Лора, открой!.. – Я повторяю эту фразу, повторяю, повторяю ее, а она отвечает:

– Конец, все кончено, он не захотел мне помочь…

– Лора, я не могу тебе помочь через дверь, открой мне…

Она открывает, я вхожу и закрываю за собой эту проклятую дверь.

– Зачем ты здесь? Испугался? Моя жизнь кончена, ты ее испоганил… У меня ведь есть только ты, раз ты меня оставляешь, я хочу умереть.

Я снова спокоен:

– Ну что же, давай, прыгай, прыгай сейчас, сделай это! – Я тащу Лору к окну на кухне и кричу:

– Давай, прыгай!

– Ты не помог мне, ты мог взять меня с собой!

– Я не хочу… Не хочу заканчивать этот день с тобой. – Она вдруг резко перегибается через подоконник в пустоту, и я ловлю ее за ремень.

– Что же ты меня удерживаешь, как же я прыгну?

Звонит телефон, я снимаю трубку и слышу голос Лориной матери:

– Мне казалось, вы помирились?

– Я тоже так думал. – И начинаю убеждать Лору поговорить с матерью.

– Только он может что‑ нибудь сделать, но отказывается помочь мне.

Разговор очень быстро переходит на повышенные тона, Лора нажимает на кнопку, и я слышу, что говорит ее мать:

– Нет, ты не можешь жить для этого мальчика, ты должна жить ради себя.

Лора оскорбляет ее и вешает трубку.

– Даже она, даже она… Даже мама бросает меня.

Я лежу на кровати и хохочу.

– Ты не любишь меня, совсем не любишь, совсем, и никогда не будешь любить.

Лора перезванивает матери.

– Я устала от жизни, у меня есть только он, а он отказывается помогать. Он смеется, представляешь, он ухитряется смеяться над всем этим!

– С тех пор как ты познакомилась с этим мальчиком, ты изменилась, стала совсем другая, все это замечают. Ты совершенно никуда не годишься, грустная, потухшая. У тебя ведь есть все, чтобы добиться успеха, работай, делай что‑ нибудь, перестань думать только о нем.

– Я ищу работу. Согласна быть кассиршей, даже кассиршей в большом магазине, но ничего не могу найти!

– Ты не можешь найти! Конечно, все чувствуют, что ты несешь в себе несчастье, тебе так никто никогда не будет доверять… Этот парень ненормальный, он никогда не даст тебе того, что тебе необходимо. У тебя нет сил сопротивляться, он разрушит твою личность.

– Я сама хорошо знаю, что у меня нет сил, но я люблю его. Ты хоть знаешь, что это такое? Со мной это впервые, и никогда больше не будет!

– Перестань говорить глупости!

– Все меня бросили. Отец от меня отказался, в лучшем случае он помнит, что когда‑ то сделал меня. Даже ты, с тех пор как у меня появилась эта квартира, считаешь, что избавилась от меня.

– Я просто хотела бы, чтобы ты научилась сама решать свои проблемы, быть независимой.

– Черт, ты просто дура!

В дверь звонят, это пришел консьерж с высокой брюнеткой, он спрашивает:

– Все в порядке?

– Да нет, не очень.

Он входит в комнату, видит весь этот разгром, подходит к Лоре, кладет ей руку на плечо. Я говорю себе, что даже он нежнее меня.

Не нужно доводить себя до такого состояния, Лора!

– Он хочет бросить меня.

– Что делать, такое случается со всеми, это еще не причина…

Он отводит меня в сторону и тихо спрашивает:

– Там полиция внизу, что им сказать?

– Не знаю.

– Они не нужны?

– Да нет.

– Тогда я скажу, что они могут уйти.

– Нужно только извиниться, что им пришлось зря проездить.

– Их вызвала эта девица. Она сама из полиции, живет в крыле напротив… Она видела Лору, когда та хотела выпрыгнуть из окна, ну и вызвала своих коллег.

– Она правильно поступила.

Ладно, пойду скажу, что они могут уехать.

Я вижу в дверях фигуру Марка. Он делает несколько шагов в комнату, обнимает Лору. Я уверяю его, что все уже почти в порядке, и он уезжает.

– Одевайся, Лора, мы уходим отсюда.

– Я хочу немного прибраться. – Она начинает собирать осколки стекла, плачет, приговаривая:

– Моя красивая пепельница…

– Мы уходим немедленно, одевайся!

Опять звонок в дверь: это полицейские.

– Что‑ то не так, месье? – Я начинаю объяснять, извиняюсь за то, что зря их побеспокоили. Они просят меня показать документы, смотрят бумаги Лоры, что‑ то записывают.

– Вы хотите, чтобы вас отвезли в больницу, мадемуазель?

– Нет!

– Но это лучшее, что можно сейчас сделать.

– Если она не хочет, силой мы увезти ее не можем.

Они уходят, и я закрываю входную дверь – в который уже раз.

Мы выходим из квартиры, спускаемся вниз. Лора держит на поводке обезумевшего Мориса. Решетка уже закрыта, и консьерж дает мне ключ. Лора присаживается на бордюр и плачет, мимо нее идут ребята с мотоциклами, один из них спрашивает:

– Что‑ то случилось, Лора?

Я сажаю Лору в машину, открываю решетку и отношу ключ охраннику.

В наступившей ночи мы выезжаем на кольцевую дорогу и едем на юг. Пробка. Я решил отправиться домой, но не знаю, смогу ли выдержать общество Лоры еще несколько часов. Внезапно она произносит:

– Все будет очень плохо, я чувствую. Она какая‑ то опустошенная, сломленная, а у меня раскалывается голова.

– Я отвезу тебя к матери.

– Я хотела бы, чтобы ты сказал мне, любишь ли ты меня хоть немножко.

– Да, думаю, что люблю.

– Ты даже представить себе не можешь, какое это счастье для меня – твои слова. Ты ведь в первый раз мне это говоришь.

– Я скажу тебе кое‑ что еще, Лора. Если по твоей милости я никогда больше не увижу Джамеля, если он не перезвонит сегодня вечером, между нами все будет кончено.

– Он позвонит.

– Ты не должна была ничего ломать, для меня было очень важно то, что между нами происходило.

– Я не поняла, надо было сказать.

– Сказать? Тебе? Да ты не могла пережить самого факта его существования!

– Если бы я знала, что это так важно для тебя, никогда бы не пришла.

– Ты врешь, если бы ты знала, было бы еще хуже… Если, конечно, может быть хуже… Сэми ни разу не дал мне того, что Джамель давал двадцать раз на дню.

– Сэми всегда было на тебя наплевать, я же тебя предупреждала.

– Тебе очень нравилось так говорить. Я и без тебя прекрасно знал, что из себя представляет Сэми.

– Но он тем не менее здорово тобой попользовался… Я даю тебе все, и ты меня выбрасываешь, я ничего не понимаю, я чувствую себя дурой, девчонкой…

– Мне нужен был Джамель.

– Он позвонит, ты ему тоже нужен.

Я останавливаюсь на улице Бломе, подаю немножко назад, чтобы пропустить слепого, идущего по пешеходному переходу. Лора нажимает на кнопку домофона – мать отвечает. Слава Богу, она дома, и я чувствую невероятное облегчение. Лора говорит, что хотела бы переночевать у нее. Я иду к машине за собакой, а Лора хочет купить какую‑ нибудь книгу в магазине напротив. Она просит меня помочь ей выбрать – что‑ нибудь, что я хотел бы, чтобы она прочла. Я не знаю, что посоветовать, у меня в голове нет ни одной идеи, поэтому почти наугад протягиваю ей томик Поля Боулза. Она платит.

Я целую Лору в обе щеки, потом легонько в губы. Она идет к подъезду, а я к машине, мы машем друг другу на прощание.

Повсюду пробки, и я добираюсь до дома больше часа. На автоответчике нахожу послание от Джамеля. Он должен перезвонить мне, а я даже не знаю, хочу ли видеть его. В конце концов я решаю принять ванну.

Звонит телефон: это Джамель, он очень доволен проведенным днем. Он спрашивает:

– Что ты делаешь?

Я должен был бы крикнуть ему: «Приходи немедленно! » – но я просто роняю:

– Не знаю, ничего, а ты? – Джамель отвечает, что хотел бы устроить праздник для нас, он у Сен‑ Мишеля и может приехать.

– Как ты доберешься?

– Пусть тебя меньше всего волнует марка моего велика!

– Но…

– Но что?

– Ничего.

– Но ты ведь сказал!

– Я жду тебя, приезжай. Через сколько ты будешь?

Тон Джамеля изменился, стал холодным, почти жестким.

– Не знаю. – И он вешает трубку.

Ванна наполнилась. Я медленно влезаю в обжигающе горячую воду. Не знаю, приедет ли Джамель. Закрываю глаза и чувствую, что мне страшно за Лору.

Звонок домофона возвещает о том, что Джамель все‑ таки явился. Он возбужден и немного пьян, говорит мне:

– Я подумал и понял, что ты прав – не нужно разрушать то, что возникло между нами! – и кидается мне на шею.

Джамель показывает мне свою дневную добычу: кожаная сумочка, пара солнцезащитных очков, четыреста франков и фотоаппарат. Он протягивает мне его со словами:

– Возьми, это тебе подарок от меня!

Он просит меня пойти с ним на праздник, который устраивают в здании бывшего химического завода: зулусское действо с танцорами, рэперами и художниками.

– Будут вожди движения, некоторые «работали» в Нью‑ Йорке, а я, может быть, буду танцевать.

Я отвечаю, что не пойду, просто не могу, мне кажется, что этот бесконечный день никогда не кончится. Он реагирует на удивление спокойно:

– Ладно, я скоро вернусь. – Он берет с собой рюкзак и бейсбольную биту. – Вдруг понадобится отбиваться… Мы сможем их встретить! – поясняет он.

Джамель отдан на заклание улице, а моя усталость становится непомерной. Я ставлю свою видеокамеру на треногу, раздеваюсь догола и начинаю снимать себя. В моей наготе нет ничего торжествующего, собственное тело кажется мне безобразным, я сдался. На нем слишком много коричневых точек – влияние меланина.

Звонит телефон. Господи, да это никогда не кончится! Мать Лоры умоляет меня немедленно приехать: дочь «разбомбила» всю квартиру, она плачет, орет, топает ногами, задыхается.

– Приезжай и отвези ее к врачу, она сходит с ума.

– Да она уже давно сумасшедшая!

Кольцевая дорога, оранжево‑ черная лента. Версальские ворота, улица Бломе. Я нажимаю на кнопку домофона, Лорина мать отвечает и открывает мне дверь. Она сообщает, что обзвонила психиатрическую службу всех парижских больниц и ни в одной нет свободных мест; даже если случай сложный, нужно ждать три недели! Единственное место, которое она нашла, это клиника в Венсене – «очень приличное место, там лечатся многие артисты».

Увидев меня, Лора утихает, правда, ненадолго: поняв, что я собираюсь везти ее в клинику, она пытается меня ударить, но я успокаиваю ее. Мать собирает в сумку Лорины вещи, а она вдруг безвольно опускает руки, потом берет своего старого детского плюшевого мишку и прижимается к нему щекой. Она послушно выходит следом за мной на лестничную площадку, ее мать закрывает дверь, и мы садимся в лифт. Пока мы спускаемся, Лора прижимается ко мне, трется об меня, ласкает…

– Ты мог бы все исправить, если бы захотел, все будет хорошо, если ты сейчас же займешься со мной любовью…

Лорина мать делает вид, что ничего не слышит, она смотрит в сторону. Мы выходим из лифта и идем к моей машине. Лора прилипла ко мне, она хватает меня за ширинку, ласкает через джинсы.

– Прошу тебя, увези меня к себе, увидишь, все устроится, ты заставишь меня кончить… Хочу твой член, дай мне его сейчас же… Мама, ты даже представить себе не можешь, сколько раз он заставлял меня кончать! Я уверена, никто никогда не мог сделать того же с тобой!

Бедная женщина что‑ то шепчет, какие‑ то слова, которых я не могу разобрать. Я делаю над собой чудовищное усилие, чтобы отвести Лору к машине, а не сказать ей:

– Хорошо, я отвезу тебя к себе, и мы будем любить друг друга, как никогда раньше.

Лора вдруг вырывается от меня, бежит, растягивается на асфальте посреди улицы; машины судорожно тормозят и останавливаются в двух метрах от нее. Я сажусь на корточки, пытаюсь поднять Лору, она отбивается, я тащу ее к машине и силой заталкиваю в нее. Она колотит по крыше и окнам, а мать старается хоть как‑ то смягчить эти удары.

Лора снова успокаивается. Она сейчас похожа на ребенка, прижимающегося лицом к вытертому плюшу любимого медведя. Ей безразлична собственная судьба.

Улицы Венсена пусты. Я останавливаю машину у высокой белой стены, и мы входим в клинику: маленький павильончик проходной, здание девятнадцатого века, стоящее в глубине парка, чуть дальше – новое современное здание. Лору принимают, и мы идем к новому корпусу. Третий этаж, все закрыто. Лорины вещи запирают в маленькую кладовку, и мы ждем дежурного врача. В коридоре я замечаю больных – головы зомби на измученных, исстрадавшихся телах – токсикоманы, самоубийцы, шизофреники, невротики. Я молчу и думаю про себя: «Боже, нет, это невозможно, мы не оставим Лору в этом аду! »

Появляется врач. Поговорив с Лорой, он сообщает нам, что положит ее на второй этаж – там совсем другой режим содержания. Мы переносим ее вещи в другую комнатку, врач беседует с Лориной матерью, потом хочет поговорить наедине со мной. Я рассказываю ему все: полтора года отношений, секс, любовь, кризисы, шантаж. Я не скрываю от него, что у меня положительный анализ на СПИД и я мог заразить Лору, во всяком случае, она так считает, однако я не уверен, что она говорит правду. Я прошу врача сделать Лоре анализ, не предупреждая ее.

Я целую Лору в обе щеки, она утыкается лицом мне в плечо и шепчет:

– Прошу тебя, не пытайся уйти, чтобы спасти меня!

Я еду в XV округ, у меня такое чувство, как будто я только что отвел на бойню несчастное животное. Я голоден и предлагаю Лориной матери зайти в пивную на авеню де Ла Мотт‑ Пике. Мы говорим о прошлом: она рассказывает об Алжире, апельсиновых плантациях отца между Ораном и Тлемсеном, о войне, отъезде из страны, потом о Марселе, встрече с отцом Лоры… Он был отпрыском большой испанской республиканской семьи, и Лорино рождение было «несчастным случаем». Они скоро развелись, и она уехала в Париж, познакомилась со знаменитым певцом, стала его любовницей, работала в шоу‑ бизнесе. Сейчас у нее связь с хозяином рекламного агентства, в котором она работает, она очень боится, что Лора узнает об этом любовнике.

– С ее бешеным характером она может все поломать, испортить!

Я плачу по счету, и мы расстаемся.

У Заставы Баньоле я съезжаю с кольцевой автодороги. Я не хочу спать и решаю присоединиться к Джамелю. Еду к заводу, где проходит зулусское таинство, и решаю выехать на улицу Давид д’Анжер, но она перегорожена полицейскими машинами. В разные стороны разбегаются люди, тревожно мигают фонари «скорых». Я разворачиваюсь и еду домой.

На углу авеню Гамбетты и улицы Пельпор сворачиваю направо и сталкиваюсь с группой мотоциклистов на «харлеях». Я почти уверен, что узнал Пьера Атона с дружками.

Ставлю машину на подземную стоянку, вхожу в лифт и выхожу на третьем этаже. Зажигаю свет, достаю ключи и в этот момент замечаю, что входная дверь приоткрыта. Холодный пот выступает на спине, в голове мелькает судорожная мысль: мне нужно оружие. Я сжимаю в кулаке связку ключей, толкаю дверь и медленно вхожу в квартиру.

Квартира совершенно разгромлена: мебель перевернута, шкафы опустошены, книги разорваны, диваны вспороты, музыкальные инструменты выпотрошены… Моя дорогая видеокамера опущена в унитаз и покрыта дерьмом, на белой стене гостиной три красных слова: ПЕДИК, АРАБ, СПИД. Я закрываю за собой дверь.

В ванной нахожу Джамеля, он скорчился на полу, одежда разорвана, трусы спущены, по ногам течет кровь. Я трогаю его за плечо, но он отводит мою руку, я пытаюсь поднять его, но он старается не встречаться со мной взглядом. Джамель с трудом объясняет:

– Они ищут Сэми. – Я пытаюсь выяснить, что же произошло на улице Давид д’Анжер, но Джамель упрямо молчит.

Он одевается, снимает с ремня пряжку, на которой написано «ДЖЭМ», кидает ее на пол в моей комнате и, шатаясь, бредет к двери. В тот момент, когда он берется за ручку, в дверь стучат, и чей‑ то голос кричит: «Полиция! » Джамель застывает на месте и начинает тихо отступать в коридор. Я открываю: на пороге трое, у двоих оружие в руках, у третьего – клочок бумаги и красный рюкзак. На листке записаны мое имя и адрес – я сам записал это для Джамеля и еще боялся, что он потеряет адрес в Гавре.

– Это ваше имя?

– Да.

– Кто это написал?

– Я.

Он показывает мне рюкзак и спрашивает:

– А это?

– Я потерял его вчера.

Вооруженные полицейские ставят меня лицом к стене, тот, что помоложе, прижимает дуло пистолета к моему виску.

– Только не надо вешать нам лапшу на уши! – Третий в этот момент обыскивает квартиру, входит в гостиную. Я слышу его удивленный возглас:

– Черт, да тут просто ураган прошел!

– Я поссорился с подружкой. – Револьвер у моего виска вздрагивает.

– Где хозяин этого рюкзака? – Я жду, что меня вот‑ вот ударят, но в этот момент в коридоре появляется Джамель. Он говорит:

– Спокойно, я здесь.

Один из инспекторов ощупывает Джамеля, потом требует:

– Документы!

Джамель достает из кармана джинсов паспорт.

– Абдель Кадер Дуади, алжирец, без определенных занятий, сопротивления не оказываю!