Воссоединение 4 страница

Доктор Грант усмехнулась.

– Хорошо, Анжела. Я тебя поняла. Надеюсь, что мы с тобой очень скоро подружимся и ты уже не будешь считать меня посторонней. Ты можешь называть меня Линн, или доктор, или доктор Грант. Как тебе больше нравится.

После этого в кабинете повисла долгая пауза. Наконец Энджи спросила:

– Что мне нужно делать?

Доктор Грант кивнула.

– Это сейчас самое главное, не так ли? А ты сама что думаешь по этому поводу? – поинтересовалась она.

Доктор ждала ответа на свой вопрос.

Последние двадцать четыре часа Энджи пребывала в постоянном напряжении, она то смущалась, то испытывала разочарование, или недовольство, или смятение. Сейчас же напряжение исчезло и ей снова стало легко.

– Понятия не имею! – воскликнула Энджи, в отчаянии вскинув руки. – Они просто ничего не хотят слушать и постоянно твердят одно и то же. Они говорят, что я пропала, и они целых три года искали меня. Потратили на эти поиски кучу денег. Они, похоже, свыклись с мыслью, что я уже никогда не вернусь, и решили продолжать жить своей жизнью. И тут я неожиданно вернулась.

– Ты сказала «решили продолжать жить своей жизнью», – произнесла доктор Грант.

– Разве вы не знаете, что моя мама беременна?

– Нет, Анжела, я не знала об этом. Беременна, – задумчиво повторила она и замолчала, и это слово, словно облако, повисло в наступившей тишине.

Энджи разглядывала белые лепестки розы, вытащив цветок из вазы. Какая же эта роза нежная, чистая и непорочная!

– Я думаю, что это что‑ то типа запасного варианта. Вместо меня завести другого ребенка.

– Я понимаю твои чувства, – сказала доктор Грант. – Это вполне естественная реакция. Ты хочешь поговорить об этом?

Энджи отрицательно покачала головой.

– Хорошо, – сказала доктор.

К удивлению Энджи, она не стала развивать эту тему, не стала ни о чем ее расспрашивать, а просто задала следующий вопрос:

– Что еще в их поведении кажется тебе странным?

У наружных лепестков розы были золотисто‑ коричневые «рваные» края. Энджи оторвала один шелковистый лепесток и потерла его между пальцами.

– Они думают, что мне шестнадцать лет.

– А тебе не шестнадцать.

Наконец‑ то блеснул луч надежды в этом темном царстве! Она встретила человека, который верит ей.

– Мне тринадцать лет. Они говорят, что прошло три года, а мне кажется, что всего несколько дней. Так, как будто… – Как же ей объяснить? Она щелкнула пальцами: – Ну, вот как‑ то так.

– Хм‑ м. – Доктор Грант тоже щелкнула пальцами.

Судя по выражению ее лица, доктор была в полном замешательстве. Указав рукой на шкаф с документами, она сказала:

– Из департамента полиции мне прислали материалы по этому делу, но эти записи какие‑ то обрывочные. Невозможно представить общую картину. Почему бы тебе не рассказать мне о последних трех днях, которые ты помнишь? Только как можно подробнее.

И Энджи рассказала ей о том, как собиралась в поход, как чуть не забыла дома зубную щетку. Она помнила все до мельчайших подробностей – и то, что взяла с собой свой дневник и запасные батарейки для карманного фонарика. И то, как смотрела в Интернете прогноз погоды и, узнав, что ожидается похолодание (она знала, что в горах, на высоте, будет еще холоднее, чем здесь, на равнине), решила взять теплые спортивные брюки. Разве она могла бы помнить все так отчетливо, если бы прошло три года? Она помнила, что они рано утром собрались на автомобильной стоянке возле школы. Вспомнила она и то, как, сидя в автобусе рядом с Ливви, рассказывала ей о Греге, о том, с каким нетерпением она ждет возвращения домой, потому что у них назначено свидание. В ее голове была полная ясность – она хорошо помнила весь первый день похода. Помнила, как они вечером пели песни возле костра, как рассказывали страшные истории о привидениях, сидя в палатке инструкторов, а потом легли спать, не почистив зубы. Энджи рассказала доктору, как проснулась рано утром и задалась вопросом, разожгли уже костер для того, чтобы приготовить завтрак, или нет. Она вспомнила и то, как ела дикую малину и искала укромное местечко.

Доктор очень внимательно слушала рассказ Энджи. Когда же та внезапно замолчала, доктор посмотрела на нее ободряюще.

– Продолжай.

Однако Энджи больше не произнесла ни слова. Казалось, что захлопнулась какая‑ то невидимая дверь, и воспоминания оборвались. В комнате воцарилась звенящая тишина. Энджи испуганно огляделась.

Посмотрев поверх плеча доктора, она увидела два сучка на деревянной панели. Они были похожи на два узких черных глаза, которые пристально смотрели на нее из чащи леса. Она пыталась отвести взгляд, но не могла этого сделать. Эти глаза обладали какой‑ то сверхъестественной магнетической силой, и она не отрываясь смотрела на них, чувствуя, что ее охватывает страх. Ей казалось, что нечто подобное она уже испытывала. Она не могла дышать, возникло ощущение, что воздух в легких замерз, превратился в лед. Она в ловушке. В голове шумели и бушевали ветра.

Сквозь этот оглушительный рев она услышала чей‑ то крик:

– Быстро прячься!

А потом в комнате снова стало тихо.

– Анжела… Анжела! От кого ты хотела спрятаться? – спросила доктор. – Что ты увидела в лесу?

Энджи ошарашенно смотрела на доктора Грант.

– Что?

– Ты сказала: «Быстро прячься». – Она наклонилась вперед. – От кого ты хотела спрятаться?

– Нет, я этого не говорила, – заявила Энджи. – Я сказала «малина». В лесу росла малина.

Доктор нахмурилась, так сильно сдвинув свои светлые брови, что они слились в одну линию.

– После малины. Я это ясно слышала, – сказала она. – Тебе стало страшно, и ты крикнула: «Быстро прячься! » С кем ты разговаривала? Я думала, что ты была одна.

Энджи оторвала еще один лепесток и бросила его на ковер.

– Я действительно не понимаю, о чем вы говорите.

– Гм‑ м. Хорошо. Может быть, я ослышалась, – не стала настаивать доктор Грант. – Значит, ты собирала и ела ягоды. А что было потом?

– Потом я пошла домой.

– Ты прошла весь путь от палаточного лагеря до своего дома пешком? Ты хорошо знаешь дорогу?

Энджи пожала плечами. Она понимала, что это практически невозможно.

– Наверное. Я не помню, – сказала она, и еще три лепестка упали на пол. – Нет, я не знаю дорогу. Однако каким‑ то образом я оказалась возле своего дома, прямо в конце нашей улицы. У меня сильно болели ступни – должно быть, я проделала очень длинный путь.

– Ты заметила еще что‑ нибудь необычное?

Энджи теребила единственный шип на гладком стебле розы.

– Вы имеете в виду, заметила ли я еще что‑ нибудь, кроме того, что был сентябрь, а не август, кроме того, что прошло три года, кроме того, что я похудела и стала выше ростом и что на мне была чужая одежда, а не мой спортивный костюм? Еще что‑ нибудь необычное? – спросила она. Ее голос срывался на крик всякий раз, когда она произносила слово «кроме». – О нет, больше ничего.

– Значит, все изменилось. В одно мгновение.

Энджи почувствовала, как к горлу подступает ком. Она поняла, что сейчас разрыдается.

– Все, кроме меня. Когда я закрываю глаза, мне кажется, что я осталась прежней. Я не знаю, кто жил в моем теле последние три года, но я уверена, что это была не я.

Она ожидала услышать, что такого просто не может быть, что она несет полный бред.

Однако доктор ничуть не удивилась.

– Как ты думаешь, где ты была?

– Кресло‑ качалка, – моментально ответила она. – Я не знаю, почему я сказала это. Не имею ни малейшего понятия.

Подперев пальцами подбородок, доктор плотно сжала губы.

– Любопытно. Анжела, я думаю, что мне нужно будет попросить разрешения у твоей мамы на то, чтобы провести с тобой сеанс гипноза. Может быть, тогда мы продвинемся дальше и ты вспомнишь, что было после того, как ты ела малину. Что ты на это скажешь?

Она не знала, что ответить. Ей почему‑ то казалось, что гипноз не поможет. Она ничего не скрывала, честно рассказала обо всем, что помнила.

– Если вы считаете, что это поможет, то давайте попробуем. Я только не понимаю, почему вы должны спрашивать разрешения у мамы. Здесь есть только один человек, который нуждается в помощи, и этот человек – я.

– Я рада, что ты именно так относишься к этому, Анжела. Я рада, что ты понимаешь, что тебе нужна помощь. И все‑ таки я выгляну в коридор и посоветуюсь с твоей мамой.

Пока доктора не было, Энджи пересела на кушетку. Не зная, что ее ожидает, она подумала, что если она упадет, когда ее погрузят в состояние гипноза, то лучше будет упасть на мягкую кушетку.

Увидев Энджи на новом месте, доктор Грант только улыбнулась.

– Мама разрешила. Ты готова?

Энджи кивнула, с интересом разглядывая прибор, который доктор Грант держала в руках. Доктор нажала на кнопку, и Энджи увидела луч света. Он начал двигаться. Сначала переместился влево, потом вправо. Опять влево и опять вправо. Туда‑ сюда, туда‑ сюда. Это несколько раздражало.

– Я пока ничего не чувствую, – сказала Энджи.

– Потерпи немного. Расслабься. Просто вдохни и выдохни. – Голос доктора дрожал. – Еще раз – вдох и выдох. Представь, что ты видишь сосну. Большую красивую сосну.

Постепенно у Энджи перед глазами появилась картинка. Она видела стройное, совершенно симметричное темно‑ зеленое дерево. Такое, каким его обычно рисуют маленькие дети. Такое, каким его изображают на рождественских открытках.

– Рядом с ней еще одна сосна, – сказала доктор.

Энджи представила другое дерево, оно было выше первого.

– А теперь появляется запах леса, – продолжала доктор. – Чувствуешь его? Вдохни и выдохни, только очень медленно. Вдох – выдох. Вдох – выдох.

Энджи выполняла все, что она говорила. Она медленно вдохнула и уловила легкий запах хвои и древесного дыма.

– Пожалуй, я что‑ то чувствую.

– Добавь еще пять деревьев.

Она действительно увидела их. Воображаемые деревья.

– Ты можешь подойти к ним?

Энджи представила, как подходит к деревьям. Она стояла и, медленно поворачивая голову, осматривалась. Сучки на панелях смотрели на нее пристально и сурово.

– Что ты ищешь, Анжела? – спросила доктор. – Что ты видишь в лесу?

– Нет, остановись! – крикнул кто‑ то.

– Анжела, Анжела! – позвала доктор, коснувшись ее руки.

Энджи прищурилась. Луч света исчез. Она сидела в большом круглом кресле‑ подушке.

– Как… где?

У доктора было очень серьезное лицо.

– Все оказалось гораздо сложнее, чем я думала. У нас неожиданно возникла проблема, – сказала она.

Вот тогда она и рассказала тебе о нас. После этого доктор сказала:

– Мне кажется, что мы нашли объяснение тому, почему у тебя возникла амнезия.

Тебе, конечно же, хотелось узнать как можно больше.

На столе у доктора Грант лежал открытый справочник. Название главы было напечатано крупным жирным шрифтом – «ДИССОЦИАТИВНОЕ РАССТРОЙСТВО (ДР), ИЛИ РАЗДВОЕНИЕ ЛИЧНОСТИ».

– Я подозреваю, что в твоем мозгу произошла метаморфоза и кроме твоего основного «я» появилось несколько двойников, то есть твоих вторых «я». Похищение стало для тебя тяжелой психической травмой, и они были созданы твоим подсознанием для того, чтобы помочь тебе справиться с этим потрясением. Для краткости мы называем их альтерами.

– Это просто бред какой‑ то! – воскликнула ты. – Вы хотите сказать, что я сумасшедшая? Шизик? Больная на всю голову?

– Нет, нет, это совсем не так. Слово «диссоциация» означает разъединение, расщепление, – поспешила успокоить ее доктор. – Альтеры берут на себя то, что ты считаешь вредным или страшным, – вместо тебя проходят через все жизненные катаклизмы и хранят все негативные воспоминания. Они возводят защитный барьер между тобой и реальной действительностью. Именно поэтому ты ничего и не помнишь. Двойники – это созданный твоим подсознанием совершенный механизм выживания.

Она абсолютно права. Мы даже похлопали друг друга по плечу.

Однако ты засмеялась.

– Это просто нелепо! Почему вы считаете, что у меня есть двойники?

– Да хотя бы потому, что из твоей памяти стерся довольно большой отрезок времени, – сказала доктор Грант и наклонилась, чтобы собрать лежащие на ковре лепестки розы. – Есть еще одна причина. Я целых полчаса разговаривала с одним из твоих двойников. Она называла себя Девочкой‑ скаутом. Она очень волнуется за тебя.

Часть 2

Мы

Глава 4

Воссоединение

Перед тем как они покинули кабинет, доктор Грант дала маме ксерокопию статьи из медицинского справочника и страницу с перечнем ссылок на веб‑ сайты. Пока они шли к машине, Энджи понуро плелась сзади. Она не поверила ни единому слову доктора и считала, что существует более разумное объяснение тому, почему в ее памяти образовался провал и почему эта самая память местами была чистой, как белый лист бумаги. Они ведь, черт побери, говорили о турпоходе, и поэтому нет ничего удивительного в том, что Энджи назвала себя девочкой‑ скаутом. Доктор просто запуталась, неправильно поняла что‑ то из того, что она говорила. В следующий раз Энджи обязательно ей все объяснит. Ей понравилась доктор Грант, понравилось также говорить правду, и поэтому не хотелось спорить с ней.

– Как ты думаешь… – неуверенно пробормотала мама, включая зажигание.

– Смелей, мама! Это просто ни в какие ворота не лезет! Я думала, что мы уже все выяснили, – у меня временная амнезия, вызванная тяжелой психической травмой. В это я могу поверить, а вот в эту муть – как же это называется? Раздвоение личности! – нет.

– Это понятно, доктор Грант сказала, что такое случается довольно редко.

– Понятное дело. В справочнике, который она мне показала, было написано что‑ то про особый вид насилия, которому человек подвергался в раннем детстве или младенчестве. Я хочу сказать, что со мной ничего такого не случалось. У меня было совершенно нормальное детство, ведь так? Вы с папой, конечно же, не связывали меня по рукам и ногам, не закрывали в кладовой и не избивали до полусмерти? – засмеялась она.

Мама попыталась подхватить ее шутливый тон, но у нее не получилось. Ее голос сорвался на крик, чуть ли не до визга.

– Конечно нет! Что за бредовые фантазии! Да попробуй еще найди родителей, которые бы любили… любят своего ребенка сильнее, чем мы.

Она быстро поправилась, но ее оговорка снова причинила Энджи нестерпимую боль. Казалось, что ей всадили нож в самое сердце. Посмотрев на располневшую талию мамы, Энджи пыталась подсчитать, сколько у нее осталось времени, чтобы привыкнуть ко всем произошедшим с ней переменам и окончательно прийти в себя до того, как родится ребенок и в их жизни снова воцарится полнейший хаос. Она не решилась спросить об этом у матери.

Энджи отложила гитару в сторону, у нее дрожали пальцы. Только глядя на себя в зеркало, она явственно осознавала, как много времени прошло. Больше ей об этом ничто не напоминало. Раньше ее пальцы были гибкими и послушными, она с легкостью брала любые аккорды. Теперь же они стали слишком длинными и проскальзывали мимо струн. Не имело никакого значения то, что на ее ладонях неизвестно откуда появились мозоли. Она четыре года обучалась игре на гитаре, и ее пальцы были настолько натренированы, что автоматически становились в нужное положение; они, так сказать, помнили каждый аккорд. Теперь же все эти навыки были утрачены.

Мама крикнула снизу, что ужин готов, и ее звонкий голос разнесся эхом по всему дому. Энджи подошла к лестнице, но остановилась, услышав громкие голоса. Голос отца – нет, сказанное им поразило ее настолько, что она буквально приросла к месту.

– Нет, в ней что‑ то изменилось, – говорил он. – Посмотри в ее глаза. В них чего‑ то не хватает. Она озлоблена, она… Ну как бы это сказать… У нее душа мертвая. Она вялая, хмурая, какая‑ то подавленная. Да я, если уж на то пошло, не видел, чтобы она хотя бы раз заплакала.

А чего он от нее ожидал? Что она повиснет у него на шее и будет рыдать взахлеб? Он никогда не был добреньким и любвеобильным папочкой, а теперь и вообще стал каким‑ то отстраненным, холодным. Ей даже казалось, что он ее стесняется. Она чаще видела его спину, чем лицо.

Мама зашикала на него, а потом что‑ то ответила, но она говорила так тихо, что Энджи не уловила смысл сказанного. Зато как отреагировал отец на ее слова, Энджи хорошо расслышала – он говорил так громко, как будто кричал в мегафон:

– Я не знаю! Просто что‑ то в ней сломалось. Словно искра погасла, исчез задор, она больше не радуется жизни.

На этот раз ей удалось разобрать несколько слов из того, что сказала мама:

– Ей нужно время, чтобы прийти в себя… Если бы она помнила немного больше… К тому же ты знаешь, что думает об этом доктор Грант…

– Все это просто чушь собачья, и ты сама понимаешь это! – прокричал отец.

Энджи никогда не слышала, чтобы он так орал и использовал в разговоре с мамой подобную лексику.

Она нарочно громко топала ногами, спускаясь по лестнице буквально вприпрыжку. Чтобы они услышали. Голоса сразу смолкли. Энджи вошла в столовую, направив взгляд куда‑ то между отцом и матерью. В столовой повисла напряженная тишина. Сами они создали эту неловкую ситуацию, сами пусть и выкручиваются, она им помогать не будет.

Мама сразу положила Энджи полную тарелку картофельного пюре.

– Мы опять говорили о школе, – сказала она притворно спокойным голосом.

Половник, который она держала в руке, со звоном ударился о край кастрюли.

Явная отговорка. Они уже обсудили эту тему вдоль и поперек и решили, что учебный год для Энджи начнется в новой, частной школе. Что называется, начнется новая жизнь на новом месте. Однако, к несчастью, оказалось, что это невозможно. Отец развеял все ее надежды, пояснив, что мама теперь работает, а та школа слишком далеко от дома, и возить ее туда будет некому. Энджи посмотрела на отца. У него на лбу залегла глубокая складка, и она поняла, чем на самом деле он озабочен: родители потратили на ее поиски слишком много денег, и теперь они не могут оплачивать ее учебу в частной школе. Школа «Священного сердца» не рассматривалась по той же причине, плюс ко всему это была католическая школа. Оставалась только школа «Ла Каньяда», где все знали, что она именно та девочка, которая когда‑ то пропала. Несмотря на то что старшеклассники (то есть ученики девятого‑ двенадцатого классов) и ученики седьмого и восьмого классов учатся в разных корпусах и преподают у них разные учителя, они все равно принадлежат к одному довольно тесному мирку, в котором все друг друга знают. Школьный двор один на всех, и он довольно маленький.

Осталось только решить, в какой класс она пойдет. Слава богу, доктор Грант поддержала ее. Она сказала, что если больше не возникнет никаких проблем, то, даже несмотря на столь необычный диагноз, Энджи должна вернуться в школу и начать учебу в том классе, в котором будет чувствовать себя наиболее комфортно. И сделать это следует как можно быстрее, так как она уже пропустила довольно много уроков.

– Я уже решила, – сказала Энджи, набирая полную ложку пюре. – Я пойду в девятый класс.

– Но… – попыталась возразить мама.

Энджи не дала ей договорить:

– Смотрите, все мои прежние друзья будут рядом. Правда, они уже старшеклассники. Мы в любом случае будем учиться в разных классах, ведь даже если я буду заниматься с репетиторами, то все равно не смогу догнать их.

Так как она на целый год опережала своих сверстников по математике, то уже могла изучать алгебру, а значит, легко справится с программой девятого класса. Она всегда была отличницей по языковым предметам и поэтому не боялась перепрыгнуть через класс. Но не больше. Она понимала, что перепрыгнуть сразу через два класса не сможет – ей придется много заниматься дополнительно, и она просто не выдержит такой нагрузки.

– А мне все‑ таки кажется, что ты хочешь учиться со своими друзьями, – засомневалась мама. В ее голосе слышались жалобные нотки.

Отец молча жевал свиную отбивную, очевидно, решив не высказывать своего мнения.

Мама же никак не могла успокоиться и продолжала настаивать на своем:

– Я действительно уверена в том, что, если ты будешь находиться в кругу своих сверстников, это поможет тебе… поможет снова почувствовать себя самой собой, что ли. Это твои слова.

– Прошло всего два дня, мама. Я всего два дня пытаюсь привыкнуть к мысли (странной и нелепой), что мне, как все вокруг считают, уже шестнадцать лет.

Тяжело вздохнув, мама поставила локти на стол, а потом прижалась лбом к своим рукам.

– Прости. Согласись, что все это очень странно. Мне кажется, что ты повзрослела, стала старше, а ты по‑ прежнему считаешь себя тринадцатилетней, – сказала она, грустно усмехнувшись. – Все эти годы, пока тебя не было с нами, я даже зажигала свечи на каждый твой день рождения.

– Правда? Так где же все мои подарки? – спросила Энджи и, увидев округлившиеся от удивления глаза матери, лукаво улыбнулась. – Где красный кабриолет с откидным верхом, о котором я так долго мечтала?

– Вот теперь я узнаю моего Ангела! – сказал отец.

Его лицо смягчилось, и морщины, появившиеся у него на лбу от беспокойства и забот, казались уже не такими глубокими. Слегка наклонившись вперед, он ослабил узел на галстуке.

Робкая улыбка, появившаяся на лице Энджи, стала широкой и довольной. Теперь все было как раньше.

Энджи никак не могла понять, почему она боится встретиться со своими старыми друзьями, почему не может заставить себя поднять телефонную трубку и позвонить кому‑ нибудь из них. Труднее всего продолжать прерванные отношения, намного легче начинать все с самого начала. Она будет чувствовать себя гораздо спокойнее и комфортнее, если смешается с тремя сотнями девятиклассников, которые не знают ее и ничего от нее не ждут.

– Значит, мы договорились, – сказала Энджи. – Я иду в девятый класс.

Мама кивнула, отец пожал плечами.

– А может, вы хотите, чтобы я побыстрее закончила школу и свалила куда‑ нибудь из этого дома? – спросила Энджи.

– Что за чушь! Конечно нет! – воскликнула мама, подавая на стол зеленые бобы.

О школе они больше не говорили.

В среду утром она вошла в двери школы «Ла Каньяда». За спиной у нее висел рюкзак, под завязку набитый учебниками, тетрадями и прочими школьными принадлежностями. Энджи так и не позвонила никому из своих прежних друзей, и поэтому никто о ней ничего не знал. Только администрации школы было известно о том, что потерявшаяся девочка нашлась и возвращается в школу. Школьному руководству, так же как и Чепменам, не хотелось превращать школу в место паломничества репортеров. Детектив Броуган совершил настоящее чудо – представители прессы до сих пор ничего не знали о возвращении Энджи.

Мама ей сообщила, что всех учителей попросили отнестись к возникшей ситуации с пониманием и не привлекать к Энджи излишнего внимания. Так как никто из учителей не был с ней знаком лично – в седьмом классе у нее были другие учителя, – ее загадочное возвращение не должно было вызвать у них каких‑ то особых эмоций. Они будут считать ее не более чем просто любопытным экземпляром. По крайней мере она надеялась, что все будет именно так.

Ей почему‑ то казалось, что она сможет незаметно проникнуть в школу и раствориться в огромной толпе девятиклассников. Однако любопытная младшая сестра Стейси Томпкин, Мэгги, которая теперь училась в девятом классе, узнала Энджи, когда та, стараясь остаться незамеченной, вошла в класс и осторожно протиснулась за последнюю парту. Случилось это на первом же уроке. По расписанию у них был английский язык. Мэгги постоянно вертела головой, то глядя на доску, то, вытаращив свои круглые зеленые глаза, рассматривая Энджи. Стейси была с Энджи в том турпоходе, и ее долговязая сестрица знала всех «больших девочек», с которыми дружила Стейси.

Она только пять минут в школе, а ее уже узнали!

После урока Мэгги сразу подбежала к Энджи и уселась за соседнюю парту. Все произошло так быстро, что Энджи даже не успела сложить в портфель свои вещи.

– Ты – Энджи Чепмен, ведь так? – задыхаясь, выпалила Мэгги. – Ты исчезла, потерялась…

Энджи старалась говорить как можно тише.

– Да, но я уже вернулась.

– Ну, это я вижу! – сказала Мэгги. – Но почему ты теперь в моем классе?

Что она должна была ответить? Энджи понимала, что ей не раз будут задавать этот вопрос.

– Я три года не ходила в школу, – сказала она.

– Повезло же тебе! – воскликнула Мэгги. – В смысле…

Она поняла, что ляпнула что‑ то не то, и замолчала, смущенно и в то же время с любопытством глядя на Энджи.

– Не совсем повезло. Теперь мне придется догонять вас. Я очень много пропустила.

Лицо Мэгги засветилось от радости.

– Я могу тебе помочь. Я сделаю для тебя копии всех своих конспектов, – сказала она, схватив Энджи за руку. – И еще я могу приходить и заниматься с тобой дома, ну, как репетитор. Но только английским и историей. Может быть, Джессика сможет подтянуть тебя по математике, а Алан – по физике и химии.

Она посмотрела на выходящих из класса учеников и крикнула:

– Эй, Джесс, Алан, идите сюда. Есть дело!

Высвободив свою руку, Энджи сказала:

– Все нормально, мне не нужны…

Однако было уже поздно. Двое ребят, судя по всему, Джессика и Алан, шли к ним, а еще один парень, которого за их спинами не было видно, вдруг прокричал:

– Да это же Энджи Чепмен! Та девочка, которая пропала.

Что после этого началось! Все, кто не успел выйти из класса, моментально столпились вокруг Энджи. Она поняла, что от нее уже ничего не зависит. Кто‑ то положил ей руку на плечо, кто‑ то обнял за талию.

– Давай я понесу это, – сказал какой‑ то парень и забрал у нее рюкзак. – Куда ты сейчас пойдешь? В смысле, какой у тебя следующий урок?

Эта толпа, окружив ее плотным кольцом, шла вместе с ней по коридору до самого кабинета математики, протискиваясь через шесть дверей. Энджи освободилась от двух девчонок, державших ее за руки с обеих сторон, – так Страшила и Железный Дровосек[2], сопровождали Элли на встречу с Волшебником.

– Ребята, теперь я сама найду дорогу, – сказала Энджи. – Спасибо вам.

Половина группы рассеялась, а вторая половина осталась на урок математики. Подождав, пока Энджи сядет за парту, ребята снова окружили ее, словно телохранители. Весь урок она обдумывала план побега и поэтому не услышала ни единого слова из того, что говорил учитель. Однако это ее совершенно не беспокоило, ведь ей передали целых две записки одинакового содержания – ей предлагали подготовиться вместе к тестированию, которое было назначено на следующую пятницу.

Дверь класса открылась, и она увидела огромную толпу. Все дети держали в руках мобильные телефоны, которыми, похоже, не разрешалось пользоваться во время уроков, и читали сообщения с экранов. Они ждали, когда выйдут ученики из класса математики. Сквозь шум и гам она услышала свое имя, его произносили и громко, и почти шепотом. Должно быть, теперь все уже всё знали. Гул голосов возбужденной толпы был просто оглушающим.

Она схватила Мэгги за руку.

– Быстро отведи меня в туалет, – прошипела Энджи ей на ухо.

– Разойдитесь, дайте пройти! – крикнула Мэгги и, расталкивая локтями учеников, принялась прокладывать дорогу к женскому туалету.

К концу дня Энджи хотелось только одного: оказаться дома и принять душ, чтобы смыть с себя следы множества рук, бросить свою одежду в стиральную машину и посидеть немного в полной тишине. Она бежала к автобусной остановке, держа в руках целую охапку книг. За плечами у нее висел рюкзак, который подпрыгивал при каждом шаге и бился о спину. Именно в этот момент сзади раздался голос Ливви (в том, что это был именно ее голос, Энджи не сомневалась ни секунды):

– Эй ты, новенькая, ну‑ ка притормози!

Энджи ускорила шаг, чувствуя, что от волнения у нее сводит живот. До сих пор она общалась только с девятиклассниками. Интересно, что скажут старые друзья, когда увидят ее?

– Эй, подожди! – крикнули ей. Это был другой, более низкий голос.

Сзади раздался громкий топот. За ней кто‑ то бежал. Потом ее схватили за плечо, пытаясь остановить.

– Эй, ты уронила… – сказал парень, пытаясь разглядеть ее лицо. – О господи, ты очень похожа на одну девочку, которую я когда‑ то знал. Вот это да!

В протянутой руке Грег держал словарь. Энджи выхватила у него книгу. Она смогла бы его узнать, где бы и когда бы они ни встретились. Его глаза, обрамленные длинными черными ресницами, совершенно не изменились, и волосы у него по‑ прежнему были густыми и вьющимися (они выдавали его итальянское происхождение). Однако теперь перед ней стоял уже не тринадцатилетний подросток. Грег заметно вырос и повзрослел, превратившись в невероятно…

Он уже отвернулся от нее и снова смотрел на Ливви.

– Эй, Лив, глянь‑ ка сюда! Кого она тебе напоминает? – крикнул он ей и, снова повернувшись к Энджи, спросил:

– Как тебя зовут?

Энджи открыла рот, но ничего не смогла сказать. Ливви застыла на месте как громом пораженная, глядя на нее во все глаза. Она стала бледной как полотно. Протянув руку, она убрала с лица Энджи длинную прядь светлых волос, а потом провела пальцем по светлому шраму под подбородком (он появился у нее после того, как они с Ливви в бассейне учились делать прыжки с переворотом вперед). Энджи стояла, боясь пошелохнуться.