Андрей Кивинов, Олег Дудинцев 2 страница

— Медный Всадник! — возвестил Валера, протягивая руку так, как протягивал ее восседающий на коне Петр. — Самый знаменитый монумент лучшего на свете города! Кто что про него знает?..

— Я частушку знаю! — закричала заводная Оля, самая смелая девчонка в классе, розовощекая, немножко пухленькая, но очень привлекательная.

У Петра Великого

Близких нету никого!..

Только лошадь да змея —

Вот и вся его семья!

Все засмеялись. Дима открыл шампанское. Бутылка мгновенно опустела, и ее насадили на один из кольев опоясывающей памятник ограды, едва отыскав свободный.

— А знаете, — сказал вдруг Валера, — что выпускники Дзержинки, когда получают лейтенантские погоны, надраивают этому коню...

Валера что-то шепнул на ухо Диме, тот расхохотался.

— До блеска! — громко закончил Валера. — Такая у них морская традиция.

— Ты и нам предлагаешь?..

— Валер, мы тоже знать хотим, — Лена капризно поджала губы, сделала вид, что обижается.

— Путеводитель купите, — посоветовал Дима.

— А фрунзенцы, — вступил обычно молчаливый Саша, — на памятник Крузенштерну тельняшку натягивают. У меня отец там учился.

— Могу свою кофту снять, — засмеялась Оля, — только, боюсь, на Петра не налезет.

Все с интересом стали оглядывать Олю. Действительно, не налезет...

— Может, попробуем? — предложил Дима.

— Легко, — ответила девушка, вызывающе глядя Диме в глаза. — Снимать?

Дима выдержал ее взгляд.

— Давай попозже. Тут народу много...

Оля хихикнула: «О'кей, попозже».

— Давайте просто залезем и сфоткаемся на память.

Идея понравилась. Вчерашние одноклассники полезли на памятник. Нет, не на сам памятник, туда лестницу надо, — на постамент.

— Пошли, — потянула Юля за руку по-прежнему насупленного Антона.

— Не хочу, — выдернул он руку.

Юля пожала плечами и побежала вслед за всеми. В туфлях на каблуках лезть наверх было сложно, и в какой-то момент она споткнулась. Валера протянул ей руку, потащил, Юля села с размаху, высоко махнула ногами, подол ее платья задрался...

Антон закрыл глаза.

— Эй, Тоша, — услышал он спокойный голос Валеры. — Щёлкай!..

Анатолий Павлович Шишкин прибыл в главк в хорошем настроении. Выходные они с женой провели на даче. Жена копалась в огороде, Анатолий Павлович поправил забор, сходил на рыбалку. Безрезультатно, правда, но хороший сиг нашелся в магазине в райцентре. Так что опилки, привезенные для коптильни, даром не пропали... Посидели с соседом, выпили «Синопской», обсудили погоду, футбол, политику, сосед

рассказал свежий анекдот. Подъезжая к главку, Шишкин думал: не забыть бы парням его рассказать. А тут — такая новость...

В кабинете он застал Любимова и Виригина. Любимов читал какой-то документ, а Виригин пытался работать за компьютером, но голова его все время заваливалась на плечо. Пахло легким перегаром. Ночь была бессонной.

— Всем здравия желаю... Макс, ты что, в засаде сидел?

— Не, там Игорь, Вася, Гриша и постовые из района. В двух адресах, — ответил вместо Веригина Любимов.

— Сменить бы их, — пробормотал сквозь дрему Виригин.

— Сейчас договорюсь, — кивнул Шишкин. — В двух словах: какие новости?

— Ну, главную ты знаешь, — Любимов смахнул бумаги в стол. — Я тебе, Палыч, весь вечер звонил. Никто не отвечал.

— Мы с женой на даче были, а утром вернулся — дежурный обрадовал.

— Ну вот. А мы с Максом в «Кресты» ездили. Пытались выяснить, кто «ствол» передал. Весь наряд там на уши поставили...

— И что?

— Глухо, — сонно буркнул Виригин.

— Кедрова в суд три цирика отправляли. Обыскали его, оформили и конвойникам передали. Все честь по чести, — пустился в подробности Любимов.

— Кто-то из них? Из цириков?

— Только если все трое в сговоре, — покачал головой Жора. — Но это сомнительно. В суде тоже отпадает. Я с судьей говорил.

— Выходит, все-таки конвойники? — сделал вывод Шишкин.

— Один, — зевнул Виригин. Он все никак не мог проснуться. Встал, проверил, есть ли вода в электрочайнике, нажал кнопку, сунул нос в банку с растворимым кофе...

— Тот, что живой и невредимый. Малышев фамилия. Второй вряд ли при делах, иначе бы пулю не схлопотал.

— Вася сомневается, что это он, — вступил Виригин. — Слишком, говорит, губошлеп. Он и впрямь губошлеп, но больше вроде некому.. Если только не раненый. Кедрову что — он мог и в помощничка пальнуть. С другой стороны, Наумов-то сам пушку выхватил, стрелять вроде пытался... Так что...

— Малышев, больше некому! — решительно подытожил Шишкин. — Где он?

— Мы с Максом его отпустили.

— Не понял, — удивился Шишкин. — Почему?

— Сделали вид, что поверили.

— На пустом месте его хрен «расколешь», Палыч, — пояснил Виригин.

— Смотря как колоть! Давайте его... обратно.

— Погоди, Палыч, пусть лучше успокоится.

— Чего ждать-то? Пока Кедров сам придет?

— Мы за ним «наружку» пустили, — сообщил Жора, — вместе с уэсбэшниками. Они и телефон обещали послушать.

— Это все... — Шишкин махнул рукой, — для кино хорошо.

Отдохнув на природе, он набрался сил и рвался теперь в бой.

— А чего мы теряем? — рассудил Любимов. — Кто-то ведь его нанял, не сам же он инициативу проявил. Вдруг проявится. У Кедрова, кстати, подельник есть, которого он не сдал... Крепкий кедр: я со следаком говорил, работали жестко, в том числе и неформально, а не сдал.

— Подельник и нанял, — предположил Виригин. — Долг отрабатывает.

— Ладно, уговорили, — нехотя согласился Шишкин.

— Я бы и за адвокатом «ноги» поставил, — продолжал Жора. — Без связи с волей такой фокус не провернешь.

— На всех ног не хватит.

— А что, Палыч, они, что, ангелы с крыльями? Или альтруисты? Тоже люди.

— «Адвокаты тоже люди! » — громко продекламировал Виригин, отпивая из кружки горячий кофе. — И подпись: Г. М. Любимов. И в вестибюле повесить на красном фоне...

Его зажигательная речь была прервана очередным зевком.

— Ну, лады, давайте и адвоката... Макс, ты чего зеваешь-то? Если в засаде не был?

— Я дочку до утра ждал. Юлька школу закончила.

— Поздравляю, — Шишкин хотел добавить: «С тебя бутылка», но что-то его удержало.

В тесной клетке в зале суда Серега Кедров выглядел куда увереннее и спокойнее, чем в комнате дачного домика в поселке Горелово. За окном сияло солнце, за околицей текла речка, в которой он на рассвете, пока безлюдно, рискнул искупаться, на столе красовался натюрморт из свежих огурцов и помидоров, стройных стрелок лука, завитка украинской колбасы. Смачную картину дополняла початая бутылка беленькой. Все то, о чем мечталось в следственном изоляторе. Мечты сбываются...

Но руки у Сереги тряслись — и вовсе не от водки, которую он почти не пил. И левый глаз дергался. На суде Кедров держался куда лучше — собран был, как волчара перед прыжком. Ведь на кону — свобода.

И вот он свободен. Нет ни наручников, ни конвойных. Он совершенно один. А одиночество в данной ситуации — отнюдь не лучший спутник. Голос сообщника в мобильной трубке не в счет.

— Так есть шанс, что выживет?..

— Есть, — после некоторой паузы ответил голос.

Подельник Кедрова с космической фамилией Лунин вообще все делал неторопливо и обстоятельно. Для мошенника — наипервейшее качество.

— Без сознания, но шанс есть. По телевизору сказали. Зря два раза палил. Остановить — одного бы хватило.

— Ты даешь, нах! — обозлился Кедров. — Тебя бы на мое место. Разы считать! По любому сваливать надо срочно. Как там у тебя?..

— Лучше пережди, пока менты успокоятся, — рассудительно предложил Лунин.

— Сколько можно ждать?!

— Все равно паспорт пока не готов.

— Так поторопи их, нах!..

Своей неторопливостью Лунин часто раздражал Кедрова, но в нынешней ситуации — особенно. Конечно, над ним не капает...

— Они работают и не подведут. Но у каждого свои проблемы. Продукты не кончились?

— Да пошел ты со своим продуктами!!

— Ну, тогда отсыпайся, — напутствовал Лунин. — Все, до связи.

Сообщник отключился.

Кедров схватил со стола помидор, сжал его в ладони... На пол брызнул кровавый... нет, всего лишь томатный сок.

Вряд ли можно где-нибудь увидеть такое скопление взволнованных и растерянных людей, как в дни приема документов и вступительных экзаменов у дверей высших учебных заведений. Исторический факультет Санкт-Петербургского Государственного университета в этом смысле исключением не был. Лица абитуриентов и их родителей, входивших в массивные двери и выходивших из них, выражали все возможные степени неуверенности — от минимальной до абсолютной.

На этом мрачноватом и нервозном фоне человек в легком, но изящном светлом летнем костюме, листавший на скамейке у входа «Вестник Академии наук», казался инопланетянином, случайно залетевшим на нашу беспокойную планету. Он был расслаблен и спокоен, он элегантно закинул ногу на ногу, по светлой парусиновой туфле его ползла большая божья коровка, а выражение лица свидетельствовало, что человек бесконечно далек от мирской суеты. И действительно, суета эта — ничто в сравнении с теми вселенскими проблемами, которые обнажили результаты новейших фундаментальных исследований...

— Юль, ты иди, сдавай документы, а я здесь подожду, — сказала Ирина Виригина. — Чего там толкаться-то...

— Хорошо, мам.

Юля открыла тяжелую дверь. Мать хотела ее перекрестить, но подумала, что еще не время. Три экзамена впереди...

Она огляделась и вдруг заметила солидного мужчину с академическим журналом. Вся его фигура излучала уверенность. Ирина как-то сразу успокоилась.

— Извините, можно рядом с вами присесть?

— Пожалуйста-пожалуйста...

Лунин — а это был именно он, мошенник широкого профиля, который гордился не только своим талантом изменять внешность (сейчас он вышел на дело в накладных бороде и усах и казался гораздо старше своих лет), но и впечатляющим диапазоном своих афер, от «вузовских» до «промышленных», — слегка подвинулся. Мог бы и не двигаться, и так сидел ближе к краю скамейки, но этим движением он еще больше бессознательно расположил к себе собеседницу.

— Что, дочка поступает?.. — участливо поинтересовался он.

— Да... документы вот подаем.

— История нравится?

— С детства увлекается. Даже на районных олимпиадах побеждала.

— Умница!..

— А теперь вот об университете мечтает, — Ирина и не заметила, как втянулась в разговор.

— Похвально, — кивнул Лунин. — Наш факультет котируется. Одна из лучших в стране научных школ.

— Вы здесь работаете?..

— Преподаю, — Лунин чуть наклонил голову, достал из кармана серебристую визитницу— Печатников Виктор Тимофеевич. Доцент. Десять лет на одном факультете. Ветеран, можно сказать.

Ирина повертела в руках визитку. Подумала. И решилась. А чего теряться, если судьба сама предлагает шанс.

— Тогда можно вам вопрос нескромный задать?.. —Что ж, попробуйте, — улыбнулся лжедоцент.

— Сюда поступить возможно? Я имею в виду просто так, с улицы.

— Отвечать честно? — переспросил «Печатников».

— Ну, разумеется! Как же еще!

— К сожалению, практически нереально. Слишком большой конкурс. Это же не пустые слова: «Одна из лучших школ»! Только если на платное.

— И даже при хороших знаниях?..

— Даже при отличных, — в голосе Лунина сквозило деятельное сожаление.

— Так я и думала, — вздохнула Ирина. — А что бы вы посоветовали?

— Давайте пройдемся, — предложил Лунин. — Мне, старику, порой хочется размять свои косточки...

«Доцент» поднялся. В руке у него оказалась деревянная трость, которую Виригина поначалу не заметила. Ирина и доцент побрели по коридору с колоннами, который опоясывал здание факультета.

— Репетиторов, конечно, грамотных можно подыскать, — продолжил Лунин после некоторого молчания. — Из моих же коллег. Но это без полной гарантии.

— А с полной?.. — решительно спросила Ирина. Дочь-то у нее одна...

«Доцент» чуть заметно прихрамывал. С ответом не торопился. Было видно, что он взвешивает все «за» и «против».

— С нашим деканом, Григорием Николаевичем, у меня отношения хорошие, разумеется...

— И сколько это будет стоить? — Ирина решила обойтись без экивоков.

— А вы деловая женщина!

— Жизнь научила.

На самом деле Ирина собиралась дать взятку впервые в жизни.

— Думаю, тысячи три.

— Долларов?

— Евро. Петербург — подлинно европейский город, не так ли? — улыбнулся «доцент». — Культурная столица.

Примерно такую цифру Ирина и ожидала услышать. Но в глубине души надеялась на меньшую.

— Немалые деньги.

— Меньше вряд ли получится, — мягко сказал Лунин. — Хорошо бы в эти уложиться... Но это, я думаю, реально...

Из дверей факультета показалась Юля, нашла взглядом мать, махнула рукой.

— Дочка идет. При ней не надо...

— Там, на визитке, мой мобильный, — поклонился Лунин. — Надумаете — звоните... Всего доброго.

И он прохромал мимо Юли, опираясь на элегантную трость, ко входу на заветный факультет.

Проведя бессонную и бесполезную (Кедров не появился) ночь и все утро (до полудня! ) в тесной тумбе, Рогов думал, что будет чувствовать себя гораздо хуже. Ан ничего: кости хоть ломило, но не смертельно. Своим ходом Вася смог добраться до дома и даже душ принял, прежде чем завалился в кровать. «Обошлось... » — удовлетворенно подумал он, проваливаясь в черный квадрат сна.

Во сне он увидел себя артистом цирка — его выносили на арену в прямоугольном ящике, а великий фокусник Кио на глазах у тысяч зрителей распиливал офицера «убойного» отдела ровно пополам. Было много аплодисментов, цветов, а маленькая девочка в розовом платье принесла Васе букет роз и сунула прямо в зубы... Васина челюсть, вдруг выросшая до невероятных размеров, легко сомкнулась, удерживая массивные стебли, усеянные колючками. На рукав Рогова закапала кровь, но букет он не выронил, заслужив бурные овации зрителей.

В общем, аншлаг и триумф!..

Потом, правда, снилось, что его пытаются похоронить живьем. Как в свое время писателя Гоголя. Шишкин выступает на похоронах: «Мы навсегда запомним Василия Ивановича как самого сметливого и прыткого», а Вася пытается закричать из гроба, что жив, и не может открыть рот...

Но это ведь сон, всего лишь сон, пусть и неприятный.

Однако, проснувшись на следующий день ни свет ни заря, Вася понял, что ничего не «обошлось». Во-первых, он не смог распрямиться. Не смог, и все. Так и чистил зубы (к счастью, они не увеличились в размерах), и кофе пил, согнувшись в три погибели, как питекантроп на картинке в школьном учебнике. Во-вторых, все тело страшно болело, будто бы... Будто бы... Даже сравнить не с чем: словно провел много часов в мебельной тумбе.

— Вась, ты чего такой скрюченный? — удивился Жора.

Рогов злобно промолчал.

— А... в тумбе сидел! — догадался Любимов. — Ну, ничего, не переживай. Знаешь, как древние говорили: тяжело в засаде — легко на параде.

— Все паясничаешь? — возмутился Рогов. — Я туда больше не полезу! Не дождетесь!

— Ну, не туда, так мало ли какие еще дела будут...

— Я тебе, ёшкин кот, щас покажу дела...

В кабинет заглянул Шишкин.

— Мужчины, цифры по полугодию требуют к середине июля, так что готовьте заранее... Василий, привет. Тебя чего так перекосило? Водка «несвежая» попалась?..

— Так он же, Палыч, в тумбе ночевал, — напомнил Жора.

Весь главк уже знает! Шутники...

— А... точно. Ничего, Вась. Как старики говорят — во всем нужна сноровка, закалка, тренировка.

— Да какая тренировка, Палыч, ядреный пень! Для чего?..

— Ну, мало ли... Ты фильм «Откройте, полиция» смотрел?.. Там французский комиссар в мусорный бак залез, чтобы за наркоторговцами наблюдать. Заметь: комиссар! А не какой-то там опер... Слушай, если ты такой к столу прибитый, так займись отчетом пока. А разогнешься — натравим тебя на адвоката...

* * *

Виригин с двояким чувством относился к так называемым «тихим семейным вечерам». Вот, например, сегодня: после сытного ужина они с Ириной расположились перед телевизором с чашками чаю. Шел большой эстрадный концерт, в конце которого были обещаны любимый супругой Меладзе, а также Татьяна Буланова, которую предпочитал всем остальным певицам Максим как верный болельщик «Зенита».

При этом даром времени супруги не теряли: Ирина вязала Максу шарф на будущие холода (готовь сани летом! ), а Макс, в свою очередь, чинил утюг, который собирался починить уже почти месяц. Идиллия!

Но Максим хорошо знал, что продлись такая идиллия десять, например, дней кряду — без дежурств, без тревожных звонков — и он заскучает смертельно. Уровень адреналина понизится до такой отметки, после которой — хоть на пенсию... В том числе и за это Виригин любил свою малооплачиваемую работу: расслабляться не давала.

Свои «семейные» размышления Виригин завершил практическим предложением:

— Надо бы к моим старикам в выходные съездить, в огороде помочь. Ты как?..

— Я что-то неважно себя чувствую, давление скачет. Съездишь один?..

— Ладно... если ничего не стрясется.

Ирина кивнула на утюг.

— Что-нибудь получается?

— Жить будет. Но недолго.

— Ну, хоть недолго... Мы сегодня с Юлькой документы сдали.

— Молодцы. Насчет конкурса не узнала?

— Да что конкурс... Я там с родителями пообщалась. Говорят, без денег не поступить.

— Во как! — Виригин оторвался от утюга. — Это в государственный-то университет?

— Ты как с Луны свалился. Даже если все выучишь — блатных вперед пропустят. Но мне один человек помощь предложил. За три тысячи.

— Рублей?!

— Евро. Петербург, говорит, культурная столица.

— Не кисло, — мрачно сказал Максим.

— Зато с гарантией, — мягко настаивала Ирина.

— Предлагаешь взятку дать? — Виригин был явно недоволен.

— Максим, я в газете читала статистику, что три четверти россиян хотя бы однажды давали взятку. А треть делает это регулярно.

Виригин промолчал. Завинчивал последний шуруп.

— Максим, дочка у нас одна. Мы же не виноваты, что такая система в стране. Еще пять лет назад, говорят, все по-другому было.

— Эту систему мы сами и подпитываем. Не давали бы... И сажали бы почаще...

— Тебе бы только сажать. Хорошо, посади его, давай! Только за что: он же не убийца, а ты у нас по трупам спец... Да вот по утюгам еще, — Ирина уже не могла сдерживать эмоций. — А Юльку тогда на первом же экзамене срежут. И в черный список занесут, и вообще никогда никуда она не поступит... У них же там круговая порука!

Про «черный список» и «круговую поруку» Ирина сама домыслила, но была в этот миг уверена, что говорит правду.

Виригин не хотел нагнетать обстановку.

— Ну, во-первых, у нас таких денег нет...

— Можно занять, — быстро отозвалась Ирина.

— А во-вторых... Не поступит сейчас, поступит на следующий год.

— Думаешь, что-то изменится? Максим, не будь наивным. Что изменится-то у нас? Ты телевизор посмотри...

В телевизоре холеный Меладзе пел: «Девушкам из высшего о-о-бщества трудно избежать одиночества-а-а... »

Ночью Ирина спала плохо. Сначала обиделась на Максима, что тот, как улегся, сразу захрапел, даже не обняв... Ну, понятно, когда муж после дежурства или вообще после спецоперации. Но сегодня-то — такой тихий был вечер.

Потом задумалась о более важном. Об университете. Вспоминала бородатого доцента с палочкой и «Вестником Академии наук». Человек, похоже, положительный, внушает доверие. Ночью встала, выпила рюмку коньяка из «стратегических запасов». Но все равно еще несколько раз просыпалась. Утром чувствовала себя совершенно разбитой.

После завтрака взялась за телефонный справочник. Максим заглянул с бутербродом в зубах. У него началась очередная гонка. С утра ему уже звонили.

— Все, Ириш, я побежал.

— Опять допоздна?..

— Как получится.

— Сообщи, когда домой поедешь.

— Хорошо! — бодро пообещал Виригин, дежурно чмокнув ее в щеку.

В коридоре хлопнула дверь. Ирина набрала номер.

— Деканат слушает, — раздалось в трубке.

— Здравствуйте, — Ирина посмотрела на визитную карточку. — Скажите, у вас работает доцент Печатников?.. Виктор Тимофеевич?..

— Да, но сегодня его уже не будет, звоните завтра, — ответила трубка.

Есть такой доцент! Впрочем, стоило ли сомневаться. Вечная совковая подозрительность. Вот визитка, все официально: университет, герб...

— А Григорий Николаевич?.. — на всякий случай уточнила Виригина.

— Декан на совещании в ректорате, — вежливо ответил голос— Ему что-нибудь передать?..

— Нет, спасибо. Всего доброго...

Где занять три тысячи, Ирина знала. Было даже несколько вариантов. Многие подруги по-другому живут. Не у всех ведь мужья — специалисты по «жмурикам».

— Чего задумался? Или опять не спал? Смотри, вот сводка по Малышеву— Любимов протянул пухлую папку. «Наружка» или поработала неплохо, или — что не менее вероятно — научилась хорошо отчитываться.

— Да нет, все в порядке, — Виригин стряхнул мысли о Юлькином высшем образовании.

Жора сбил его с размышлений на утешительном моменте: дочка — не пацан, не поступит — хоть в армию не загремит...

— Есть что-нибудь интересное?

— В выходные ездил в Сосновку к матери, дом строил, — стал зачитывать Любимов избранные места из малышевской сводки. — Заботливый сын, видишь ли. Потом всю неделю на службе... Так... Короче, ни с кем не встречался... Соседи и сослуживцы не в счет.

— Жаль. По подельнику Кедрова тоже глухо.

— Ничего, недельку еще «попасем»...

— А что адвокат?

— Рогов распрямился вроде, — хмыкнул Любимов, — и плотно с ним работает...

— Ну-ну.

В кабинет заглянул Егоров, бессменный начальник отдела штаба ГУВД.

— Привет, сыскари...

— Здрасте, Сергей Аркадьевич, — отозвался Любимов.

— Парни, — Егоров взял быка за рога, — у вас в Мухинском училище никого нет?

— В смысле?

— Ну, может, по делам проходили? Туг родственница из Саратова приехала, поступать хочет. Очень талантливая, лучше Репина рисует, но, боюсь, не примут.

— Лучше Репина — это, может, и перебор, — дипломатично заметил Любимов.

— Ну, не лучше Репина, но очень талантливая!

— Почему же не примут, если талантливая? — воскликнул Виригин голосом человека, которому наступили на больную мозоль.

— А вы сами не понимаете?.. — многозначительно произнес Егоров. — Времена-то какие... Вот и хочу подстраховаться.

— А-а-а... Подстраховаться — дело святое, — Любимов задумался. — Сейчас... Да, есть один мужик. Экспертом был по делу о Миневре, у которой в Летнем саду курсанты копье выломали... Как же его фамилия? Кажется, Гудон...

— Как?.. Гвидон?..

— Нет, Сергей Аркадьевич, Гудон. Точно: Гудон. Имя-отчество не помню. Спросите, его там все знают. Личность известная. Скажите, от Любимова, он обязательно поможет.

— Ладно, спасибо! Выручишь — за мной не заржавеет. Гудон, Гудон...

Егоров ушел, твердя про себя редкую фамилию.

— Слышь, Жор, — задумчиво сказал Виригин, — да что это за фигня, что даже талантливых без денег и блата не берут?.. Им же самим потом их учить — охота возиться с бездарями?

— Не знаю, Максим... Может, и берут и без денег — как тут проверишь. Да ты же помнишь историю «группы Петровского»! По всем ведь вузам орудовали!

— Не помню...

— Да ну! Замечательная история. Петровский этот — светлая голова — «разводку» придумал, а потом они по всем институтам сети закидывали... Короче, подходит к тебе чувачок и говорит: могу помочь с экзаменами. Такса такая. Если не поступаешь — деньги верну, все по понятиям, чужого не надо.

— И что?

— И то — честно возвращали деньги. Всем, кто не поступил.

— А в чем смысл? — не мог понять Виригин.

— А в том, что они ничего не делали... Ну, то есть совсем ничего. Бабки собирали, а потом часть обратно отдавали — тем, кто не прошел. А деньга тех, кто поступил, оставляли себе. Красиво, да?

— Вообще ничего не делали, никак не помогали?..

— Ну, наконец-то допер! Не прошло и полгода...

— Ничего себе! И когда это было?

— Давно. При Собчаке еще.

— Вот ведь... Надо жене рассказать...

— Ой, Юля, ты уже?.. Я и не слышала, как ты вошла. Ну что?..

Юля Виригина застала маму за измерением давления. Ирине стало неловко: ей не хотелось показывать дочери свое волнение. Да и что волноваться... Меры приняты.

— Как сдала, Юль?

— Мамуль, ты только не переживай!

— А я и не переживаю. Какая оценка? Нехорошее предчувствие охватило Ирину.

— Пара! — нарочито беззаботно ответила Юля.

— Шутишь?

— Да нет, серьезно. Надо было по пушкинской лирике писать.

— Как?! — Ирина схватилась за сердце.

— Ну так... Я же люблю Пушкина. А тему современную взяла: «Буддизм у Пелевина и Сорокина». Сама виновата...

— Как?! — продолжала лепетать Ирина. Юлю она уже не слушала.

— Мам, не волнуйся! Ничего, работать пойду, на репетиторов заработаю, а там видно будет.

— Этого не может быть!!

Ирина вскочила, прибор для измерения давления полетел на пол. Вещи из сумочки — на стол. Среди ключей, зеркала-помады, записной книжки, расчески, половины шоколадки и прочих мелочей, на которые так богаты недра женской сумочки, Ирина нашла визитку Печатникова, схватила телефон и набрала номер. И услышала механически-равнодушное:

— Номер телефона временно заблокирован...

Ирина без сил рухнула в кресло.

— Дочка, принеси воды.

Юля прибежала с водой. Уже подавая матери кружку, обратила внимание, что налила воду в «произведение» Ломоносовского фарфорового завода с картинкой из сказок Пушкина. Руслан держит за бороду колдуна... Ну почему она не стала писать по Пушкину? Дурочка...

— Мам, что случилось? Кому ты звонишь?

— Так... Одному человеку...

Юля взяла визитку, изучила ее. Доцент какой-то с исторического.

— Мам, кто это?

— Я ему деньги дала... — еле слышно пробормотала Ирина.

— Зачем? — не сразу сообразила Юля.

Ирина молчала. По щеке у нее катилась слеза.

— Зачем дала, мама?..

— Я думала... За твое поступление...

— Да ты что?! — изумилась Юля.

Ирина только руками развела.

— И сколько?!

— Три тысячи... евро, — заплакала Ирина. — Только, смотри, отцу не говори, он не знает.

— Дела... — Голос Юли стал вдруг спокойным и твердым. — Где же ты взяла?

— В долг у тети Светы. На год.

— Мама, не плачь!

— Такие деньги... — Мать уже не сдерживала слез.

— Давай папе скажем, он его прижмет и все вернет.

— Ты что! Не надо! — Ирина даже замахала руками. — Он был против. Я ему пообещала...

Юля задумалась. Дурацкая ситуация. И провалилась-то по своей дурости... Но это ладно, уже забыли. И деньги эти... Тоже, конечно, не смертельно, но мать так убивается... Надо попробовать их вернуть, по горячим следам, так сказать.

— Мам, одевайся, поехали, — решительно произнесла Юля.

— Куда?

— Искать твоего доцента.

По дороге — в метро, а потом в троллейбусе — Ирина постепенно успокоилась. Слезы высохли, жизнь перестала выглядеть совсем уж в чеГрном свете. Юлька молодец, пыталась шутить, и один раз Ирина даже улыбнулась — когда дочка вспомнила бритоголового «доцента» из фильма «Джентльмены удачи».

Юля между тем выспросила у матери все подробности происшествия. В частности, поняла, что обманщик — тот самый пижон с тросточкой, рядом с которым она видела мать после того, как сдала документы. Он сразу Юле не понравился. Было в нем что-то такое... нарочитое, что ли?

Чего обманывать: вновь открывать тяжелые двери факультета Юле было не особенно приятно. Она собиралась сюда вернуться через год. Ну, может, даже раньше — осенью, на подготовительные курсы. Но пришлось прийти в тот же день, когда душевная рана еще и не начала заживать!

Юле казалось, что у всех абитуриентов, попадавшихся в коридорах, глаза горят победительным счастьем. Что все они поступили на истфак, заслужили заветные студенческие билеты... Конечно, это было не так. Экзамены только начались, а в коридорах, помимо тех, кто написал сочинение на «хорошо» и «отлично», хватало и таких же, как Юля Виригина, неудачников... Но сегодня Юле казалось, что все невзгоды мира обрушились на нее одну. И нужно совершить волевое усилие, чтобы стряхнуть их с себя. А то ведь завалят с головой. Не выберешься.

Доцент Печатников, по словам секретарши (она немножко удивилась вопросу, но Виригины этому значения не придали), преспокойно себе сидел в двести десятой аудитории. Никуда не сбежал.

Увы-увы... Двести десятая аудитория существовала, и доцент Печатников действительно там сидел — готовил билеты к предстоящему устному экзамену по истории. И бежать явно никуда не собирался. Доцент Печатников вообще не любил бегать: у него была одышка, вызванная лишним весом и неистребимым пристрастием к продукции корпорации «Балтика». Но вот чего у доцента Печатникова никогда не было — так это бороды и усов. И элегантной трости, кстати, тоже.

— Мы доцента Печатникова ищем, — с порога объявила Юля.

— Я Печатников, — доцент поднял глаза от билетов.

— Вы?! — удивилась Юля.