Глава вторая

«Вот мегера! » — подумал Акулов про Маргариту. При этом он разглядывал свои ботинки. Вокруг них на блестящем паркетном полу расползались прозрачные лужицы.

В кабинете прокуратуры было жарко, светло и накурено.

«Она ведь, вроде, бросала курить», — вспомнил Андрей.

Оторвался от созерцания обуви и посмотрел на стол, за которым сидела улыбающаяся Рита Тростинкина. Поверх бумаг была установлена большая круглая пепельница, доверху наполненная окурками. Рядом с ней белела длинная пачка «Вирджинии», на треть опустошённая. Ещё одна, смятая, венчала горку мусора в корзине у стола.

Продолжая улыбаться, Маргарита вытянула из пачки сигарету и посмотрела на мужчин. Акулов, за секунду до того, как их взгляды должны были встретиться, снова уставился на свою обувь. Снега на них почти не осталось, зато воды на паркете заметно прибавилось. Он пошевелил пальцами ног. Носки были мокры насквозь. Видимо, разошлись швы на ботинках. Они служили четвёртый сезон, правда, с двухлетним перерывом, пока он сидел в тюрьме за превышение власти, так что требовать от них многого было нельзя.

Катышев поднёс зажигалку. Прикурив, Маргарита кивнула.

Струйка дыма, которую она выпустила после первой затяжки, попала Андрею в лицо.

Случайно, конечно.

— Так как мы поступим, Маргарита Львовна? — начальник ОУР убрал хромированную «зиппо» в чехольчик на поясе.

— Установленный УПК срок расследования — два месяца. Посмотрим, что удастся наработать за это время. Возможно, по его истечении я приму решение о переквалификации со «сто пятой через тридцатую» на «двести тринадцатую»[1]. А может, и нет. Все зависит от результатов. От того, что вы мне представите.

Акулов хмыкнул.

— Вы со мной не согласны, Андрей Витальевич? — взгляд Тростинкиной был стремителен и деланно высокомерен, тон — почти ледяной. — Я готова выслушать возражения…

Акулов снова хмыкнул и перевёл взгляд с ботинок на стену. Добрые спонсоры недавно забабахали в прокуратуре ремонт. Конечно, под евростандарт отделали только кабинеты высшего руководящего звена, но и рядовым сотрудникам перепало от барских щедрот. Качество материалов заметно хромало, но в целом картинка глаз радовала. Чисто, просторно, светло. Если бы не дверные таблички, то можно было бы принять «государево око» за офис средней руки.

— Да какие у нас могут быть возражения? — начальник розыска Катышев старался говорить легко и доброжелательно. Акулов мог представить, как трудно это давалось начальнику: дипломатом он никогда не был, целей достигал напролом и не миндальничал с подчинёнными; выслушивать указания задравшей нос девки, возрастом чуть старше его собственной дочери, являлось для него гражданским подвигом. — Вы у нас лицо процессуально независимое, так сказать, голова, а мы — только руки. Как скажете, так и сделаем.

— Почему до сих пор не допросили жену потерпевшего? Уже пять дней прошло…

Катышев посмотрел на подчинённого, хотя мог ответить и сам.

Андрею хотелось сказать, что проводить допросы входит в обязанности следователя, а задача оперативника — найти свидетеля и побеседовать с ним, чтобы выяснить детали, которые могут помочь в розыске преступников, но не тратить время на документирование показаний.

Вместо этого он, по-прежнему глядя на стену, коротко объяснил:

— После стрельбы она дома не появлялась. Ищем. Как найдём — сразу допросим. С пристрастием.

— А где она была в момент покушения?

Андрей пожал плечами.

— Надо было с соседями поговорить.

— Они за ней не шпионят. К сожалению.

— Мало сведений о личности Громова. Кто он такой?

— Безработный.

— Я запросила РУБОП…

— Мы тоже. В аккурат через два месяца получим ответ.

— У вас там что, нет знакомых? Волгин как-то договаривался на личных контактах… Его версия не выдерживает никакой критики.

— Чья, Волгина?

— Громова. Я не верю, что он приехал один. И уж конечно, он знает, кто мог стрелять. Если не кто, то — почему. Кстати, я так и не поняла, почему не изъяли в больнице одежду?

— Она пропала из приёмного покоя.

— Что значит «пропала»?

— Исчезла. Никакой кражи, естественно, не было. Отдали кому-то, а теперь разводят руками.

— Я напишу на главврача представление.

— Сомневаюсь, что он испугается.

Тростинкина поджала губы. Взяла какие-то документы, лежавшие перед ней. Просмотрела с преувеличенным интересом. Красным маркёром поставила на полях несколько галочек.

— И до сих пор не проведён обыск…

— Так ведь в квартире нет никого, Маргарита Львовна! Ждём-с… Если позволите, так я прямо сегодня дверь вынесу. Как положено, с представителем жилконторы.

— Не тот случай, Андрей Витальевич, чтобы двери ломать. Свои методы оставьте для более подходящего момента.

— Как скажете…

Тростинкина убрала документы в одну из папок. В её руках остались два листа бумаги, плотно покрытых компьютерным текстом.

— Это вам, Анатолий Василич. Отдельное поручение. Я набросала только самые необходимые пункты. И обратите, пожалуйста, внимание на срок исполнения. Десять дней. Сейчас за это спрашивают очень строго.

— Мы никогда и не волокитим… — не читая, Катышев переадресовал «Поручение» Андрею. — Держи! Тебе исполнять.

— Спасибо. Что бы я делал без этих ценных указаний? — Андрей пробежал взглядом строчки. — Ого! Получить в ПНД справку, состоит ли Громов на учёте! Это что, розыскное мероприятие?

Тростинкина снисходительно улыбнулась:

— Не хочется лишний раз напоминать, но в законе чётко указано, что я имею право отдавать любые распоряжения по ходу расследования. Так что не будем спорить, Андрей Витальевич. Если хотите поспорить, то милости прошу к прокурору. Попробуйте ему объяснить своё недовольство. А у меня слишком много других дел, по которым надо работать.

— По этому, значит, не надо?

— Почему? Я такого не говорила. Но вы же сами видите, что здесь в первую очередь надо проводить оперативные мероприятия.

— Вроде справки из ПНД?..

Ещё не так давно с Маргаритой складывались нормальные, деловые отношения. Понимая, что опыта у неё не хватает, девушка внимательно прислушивалась к чужому мнению, спрашивала, когда надо, совета, и не принимала амбициозных решений. Все изменилось мгновенно.

Своё мнение по этому поводу Катышев не преминул высказать, как только они с Андреем покинули кабинет Риты. Звучало грубовато:

— Мужика ей нормального надо, чтобы трахал, как следует. Тогда не будет на работе зацикливаться, королеву из себя корчить. Я слышал, она с кем-то из наших встречалась. Ты, случайно, не в курсе?

— Нет.

Катышев посмотрел искоса, и было понятно, что он не очень-то верит Андрею.

Акулов, чуть ли не единственный во всем РУВД, доподлинно знал, что одной из причин происшедшей с Ритой метаморфозы послужил её разрыв с Волгиным. Их роман закрутился внезапно, занял всего несколько дней и столь же внезапно прервался. Волгин по этому поводу не переживал. Рита — срывалась на посторонних. Её папа занимал хорошую должность в городской прокуратуре. Воробьёв, районный прокурор, спал и видел, как уходит на повышение, а потому закрывал глаза на все художества Тростинкиной. Это было несложно, потому как формально она всякий раз оказывалась права. Избранная ею тактика взаимоотношений с сотрудниками управления была проста и неуязвима: она целиком и полностью следовала букве закона, каждое своё действие и каждое требование обосновывая соответствующими параграфами и статьями. Теорию, что и говорить, Рита знала отлично. А что касается практики — пусть остальные подстраиваются под неё. Законными путями поставить девчонку на место было нельзя. Оставалось впрямую хамить или тихо саботировать, и многие коллеги Андрея такой путь уже выбрали.

«На хрена Серёга с ней связывался? » — уже в который раз мысленно вздохнул Акулов.

Начальник снова покосился на него. Видимо, он не «слышал, что она с кем-то встречалась», а знал доподлинно про неудавшийся служебный роман.

Была и вторая причина изменений в Ритином поведении, но касалась она только Андрея и, по идее, не могла влиять на отношение девушки к другим сотрудникам розыска.

Месяц назад была ранена младшая сестра Андрея[2]. Она до сих пор находилась в больнице: лечение затянулось из-за врачебных ошибок. Меньше, чем за неделю, преступника арестовали. Следствие ещё продолжалось, дело вела Маргарита, и Акулов подозревал, что какие-то подробности его семейной жизни, ставшие известными ей, вызвали негативное к нему отношение. Вот только — какие? Сестра танцевала в ночном клубе с сомнительной репутацией, а он об этом — ни сном ни духом? Хм, слабовато… Арестованный что-то наговорил во время допросов? Что именно? Акулов, как ни старался, ничего правдоподобного представить не мог.

А чувство, что она теперь воротит от него нос именно в связи с этим, не оставляло. Андрей привык доверять своей интуиции. Хотя в житейских делах она его подводила частенько, но на работе большинство предчувствий сбывалось с пугающей точностью.

— Ты на базу? — Катышев сел за руль своей личной «десятки» — служебная автомашина уже год простаивала в ремонте.

— Нет, выскочу по дороге, — Акулов занял соседнее место. — С человечком одним надо встретиться.

— Опаздываешь?

— Успеваю…

— По этому делу?

— Других пока нет.

— Тьфу-тьфу-тьфу. Бог даст, закончим год по-человечески. Все нормы давно перевыполнили! На моей памяти ни разу столько «мокрух» подряд не случалось…

— Сглазить не боишься? До Нового года ещё почти две недели.

Катышев постучал себя по лбу.

* * *

Осведомитель Акулова в преступных кругах носил кличку Валет и был завербован Волгиным два года назад. Поначалу он здорово помог в одном деле, но потом начал отлынивать, что, в общем-то, совершенно не удивляло. Вполне вероятно, что связь с ним оборвалась бы вообще, потому что несколько встреч он пропустил, а на других с вызовом отвечал, что информацией не располагает и что ему все надоело. Волгин не хотел тратить время на то, чтобы наставить Валета на путь истинный и возродить былое сотрудничество, но тот вдруг сам проявил инициативу. Приближался суд — его обвиняли в изнасиловании и мошенничестве, и Валет рассудил, что дружба с ментами ему не повредит. Дело было старое и бесперспективное с точки зрения современного правосудия, но Валет, как бы ни успокаивали его адвокаты и друганы, все равно менжевался. Неделю назад он сам позвонил и напросился на встречу. Волгину было не до того, и он «переключил» осведомителя на Андрея, и Акулов, сразу после покушения на Громова, дал Валету своё первое задание.

Дождавшись, пока машина Катышева скроется из виду, Акулов нырнул в проходной двор, вышел на другой улице и, сделав ещё сотню шагов, оказался в подъезде приземистого тёмного дома довоенной постройки. По широкой лестнице поднялся на последний этаж. Там располагались всего две квартиры, из них та, что по правую руку, была нежилая, с заколоченной крест-накрест досками ободранной дерматиновой дверью.

С точки зрения конспирации явочная квартира оставляла желать лучшего, но дарёному коню в зубы не смотрят: Валет сам её снял для встреч с оперативниками, а ничего другого Акулов предложить бы не мог.

Валет открыл сразу, стоило один раз приложиться к звонку.

— Здравствуйте, проходите…

— Ты бы «глазок» хоть поставил! Да и спросить, кто пришёл, не вредно бывает…

Осведомитель кивнул, но было видно, что эти рекомендации ему до фонаря.

— И машину не ставь перед домом, — Акулов прошёл в единственную, но зато невероятно большую, комнату, — слишком уж твоя тачка приметная…

— Хорошо, больше не буду.

Сняв не самое дешёвое жильё, на меблировке Валет сэкономил. Кроме пары рассохшихся кресел и низкого столика с прожжённой и заляпанной полировкой, ничего больше не было. На трех узких сводчатых окнах висели рваные шторы, все разные по цвету и длине. Под крайним окном, вдоль стены, выстроилась батарея пустых бутылок. Акулов пригляделся: к тёмному пиву, уже виденному им в прошлый визит, добавились ликёр и водка. Марки были не из дешёвых.

— Ты что, сюда баб приводил?

— Не! — Валет жизнерадостно хохотнул, — У меня жена есть.

— Хочешь меня убедить, что ты ей не изменяешь?

— Только с проститутками, за деньги. Но это ведь не измена!

— Хм… А все-таки, кто здесь гулял?

— Да кореш один! Нормальный пацан.

— Так припёрло, что… — Акулов многозначительно окинул взглядом грязную убогую обстановку.

— Ага! В натуре, ему некуда было приткнуться. Не домой же шкуру тащить!

— Что, тоже женатый?

— Ага! Выпить будете?

— Воздержусь.

— Ну, как хотите! — Подойдя к одному из окон, Валет достал из-за шторы пузатую бутылочку «Портера» и сковырнул крышку зубами. — За встречу!

Выплюнув пробку далеко в сторону, он сделал глоток, сразу ополовинив бутылку.

— Уф, хорошо!

Сидя в кресле так, чтобы не прислоняться спиной к грязной обивке, Акулов рассматривал осведомителя.

Весёлость и раскованность были, несомненно, напускными. Валет изрядно трусил, хотя всеми силами старался это не показать.

Актёр из него был неважный.

Перед их первой встречей Волгин показал Андрею фотографию Валета двухгодичной давности. Снимок был сделан хорошим фотографом и передавал характер осведомителя. Бывший спортсмен, убеждённый, что общество недоплатило ему за борцовские подвиги, и решивший взять недостающее сам. Быстро и много. Не слишком умный, но упорный и хитрый, достаточно хитрый, чтобы не переть на рожон там, где плетью обуха не перешибёшь. Вербовка его прошла просто. Волгин навестил его в тюрьме буквально за день до освобождения под залог и порадовал известием о том, что освобождение может не состояться: всплыл преступный эпизод, доселе не известный, и от него, Волгина, зависит, попадёт ли он в уголовное дело. Валет согласился сотрудничать и оказался на воле, но, выполняя поручения Волгина, выяснил, что опер взял его на пушку. Эпизод, действительно, имел место, но доказать причастность Валета к нему не представлялось возможным. В открытую, со скандалом, расторгать договор бандит поостерёгся, но толковых сведений больше не приносил…

За два года внешность его претерпела значительные изменения. О славном спортивном прошлом можно было догадываться только по раздавленным ушам и сломанному носу. Валет растолстел, набрав килограммов двадцать лишнего веса. Отрастил волосы, умерил количество золотых украшений до минимума, сменил кожанку на костюм с модным галстуком. Числился в штате солидной страховой фирмы и получал заочное высшее образование в платном ВУЗе. Растил ребёнка. Строил загородный дом. Если вспомнить, что он начал с уровня обычного «быка», успехи более чем впечатляли. Большинство его прежних друзей, занимавших два года назад ту же ступеньку иерархической лестницы преступного мира, не могли похвастаться и половиной таких достижений.

Это и послужило одной из причин звонка Волгину. Валет понимал, что завистников вокруг него много, и найдутся такие, кто не упустит возможности наложить на его добро лапу, если представится случай. Осуждение к реальному сроку было, возможно, самым удобным из таких случаев. Валет изнервничался и не знал, кому из друзей можно верить. Ему казалось, что все вокруг только и ждут, когда он окажется в камере. В том числе и жена. Поддержку ментов, с учётом того, что обвинение само по себе дышало на ладан, он считал весомой гарантией того, что в камеру отправиться не придётся. Конечно, самым надёжным было бы подкупить судью, но сделать этого Валет не сумел и оттого терзался вопросом: не заплатили ли уже его недоброжелатели? Кто сказал, что взятку дают только за оправдательный приговор? Бывает и наоборот…

Акулов не стал его ни утешать, ни обнадёживать. Поставил сразу жёсткое условие: дружбу надо заслужить, клятвы и обещания в зачёт не принимаются. Негласная поддержка в суде может быть обеспечена только регулярным поступлением важной и достоверной информации. Валет пообещал все сделать, как надо…

Оставшееся пиво он прикончил за два приёма и сел в кресло напротив Андрея.

— Кое-что я узнал.

— Обнадёживающее начало.

— Громов — бывший «афганец». Говорят, его героем Союза хотели назначить, но что-то там не прошло. Не знаю, правда это или нет… Но ребята-«афганцы» его уважают. Раньше он всякие должности занимал в разных организациях. У ветеранов там, у инвалидов. Барыг прикрывал. А потом, лет, может, пять назад, от таких дел отошёл. Нашёл что-то интереснее. Выгоднее. Но никто не знает, что именно. Так, всякие слухи…

— Какие?

— Никакие. Неконкретные, то есть. Так, фигню всякую говорят. Я не мог сильно спрашивать, заподозрить могли. Связи у него были. Не только у нас в городе, а и в Москве, в Питере. Наверное, он как-то ими воспользовался. Не знаю! И никто толком не знает. Но, по ходу, пристроился он в какое-то место, где реальные бабки можно иметь, ничего не боясь. Типа как в Думе. Одно точно: за последнее время он ни в какие стремные темы не лез, сбоку держался. Говорят, как-то ему предлагали в одно дело вписаться. И риска почти никакого, и барыш очень приличный, а он отказался. Почему?

— Наверное, не захотел.

— Причём здесь «хочу — не хочу», когда пол-лимона зелени можно заработать не сходя с места?! Мне, кстати, такого не предлагают. И вам, я думаю, тоже. А он отказался… Я так думаю, что он уже тогда боялся чего-то. Подозревал.

— Что он мог подозревать?

— Что валить его будут. Он, кстати, знаете, как про себя любил говорить? То есть, любит… Я, говорит, парень не промах. Это другие по мне вечно промахиваются, а я всегда бью точно в цель. Его слова…

— Какое дело ему предлагали? И кто? Когда?

— Недавно. Месяц, может, назад. Или три. А что за тема — я вам попозже точно скажу. Разузнать ещё кое-что надо. Проверить. Когда в следующий раз встретимся, я все точно скажу. Обещаю.

— Ну-ну…

— Честно!

Акулов не был удовлетворён результатом беседы. Можно было поспорить, что Валет побоялся наводить справки о происшествии среди знакомых бандитов, запомнил то, что случайно услышал, а остальное домыслил, отталкиваясь от собственного опыта и стимулируя фантазию «Портером».

— Кстати, может быть, в него случайно попали. Знаете, как это бывает…

— Не может.

— Да? Вы проверяли?

Андрей не ответил. Версия «ошибка в объекте» рассматривалась с самого начала, хотя лично он в неё совершенно не верил. Прошерстили весь дом, где проживал Громов, но никого, с кем можно было бы перепутать «афганца» по роду занятий, внешности или машине, не отыскали. Как среди жителей, так и среди возможных гостей.

— Его не перепутали, — медленно повторил Акулов и жёстко посмотрел в глаза Валета. — Сколько тебе нужно времени? Если в следующий раз ты снова попытаешься мне повесить лапшу…

— Ничего я не вешал…

— Если в следующий раз ты не сообщишь мне чего-нибудь дельного, то эта встреча будет последней. Ты меня понял? Мы разбежимся, и выкарабкивайся дальше, как знаешь. — Акулов встал: — До свиданья!

Валет попрощался кивком и не пошёл закрывать за Акуловым дверь.

На пороге Андрей обернулся: Валет казался обиженным, обида вытеснила испуг, который был заметён в начале беседы.

Спускаясь по лестнице, Акулов подумал, что такая перемена объясняется просто. Не подготовившись к встрече, осведомитель боялся, что куратор изобличит его во враньё. Боялся, однако надеялся, что проскочит. Блеф не удался, и после разоблачения осталось только обижаться. Скорее всего, не на себя. Такие, как Валет, в своих бедах всегда винят окружающих. Потому и живут, если брать внешнюю сторону жизни, очень неплохо. Разве что мало.

С другой стороны, даже из сбивчивого рассказа Валета можно было извлечь рациональное зерно. Как раз в тот момент, когда Андрей, в своих рассуждениях добрался до интересного обобщения, от важной мысли его отвлёк сигнал пейджера.

Только один человек мог прислать подобное сообщение. Не нужно было читать подпись, чтобы узнать его стиль.

«Я на трубе, тебя в РУВД нет, позвони».

Конечно, Шурик Сазонов! Самый никчёмный мент из всех, кого Акулов когда-либо знал. Правда, в прошлом месяце Сазонов отличился, в одиночку задержав вооружённого чеченского бандита, но это было его единственным достижением на поприще оперативника. Все остальные задания Шурик с блеском проваливал.

Возвращаться к Валету Акулов не стал. Зашёл в продовольственный магазинчик, показал продавщице удостоверение, и она проводила его в кабинетик заведующей:

— Звоните.

— Прямой?

— Через девятку.

Женщина вышла, закрыв за собой дверь. Акулов присел на табуретку перед столом, набрал номер сазоновского мобильника. Не хотелось думать, что Шурик вляпался в очередные неприятности…

Данное ему поручение было простым.

В течение дня Громова должны были выписать из больницы. Пустить за ним квалифицированный «хвост» не получилось, но Андрей решил хотя бы узнать, кто приедет встречать потерпевшего. Катышев отрядил ему в помощь Сазонова. Глядя в невинные глаза Шурика, Акулов долго сомневался, можно ли поручать ему это. Казалось бы, что может быть проще: сиди перед больницей в машине, слушай магнитофон и приглядывай за входом. У фигуранта достаточно приметная внешность, так что обознаться практически невозможно. Да и встречать его будут солидные люди на приличных машинах, которые наверняка подкатят к самым дверям, так что на тех, кто потопает к троллейбусной остановке, можно внимания не обращать… Знай Андрей точное время выписки — отправился бы сам. Но точного времени не мог назвать ни один врач, и Андрей, скрепя сердце, направил Сазонова, строго-настрого запретив проявлять инициативу и куда-либо вмешиваться…

— Алло! — Сазонов был слышен плохо, сильно мешала музыка, грохотавшая совсем рядом от его трубки.

— Ты где? — Акулов мысленно плюнул, осознав, что начал разговор в духе Катышеву.

— В управлении! — Сазонов почти кричал; дискотеку он, что ли, в дежурной части проводит?

— Погоди, я сейчас перезвоню по нормальному…

— Не надо! Я… э-э-э вышел, тут рядом… Они меня засекли!

— Кто?

— Громова один парень встречал, на чёрном «мерине». Я номер запомнил…

— Ты что, пытался за ними следить?

— Ну да! Проехал немного. Они, блин, почти сразу меня засекли. Знали, наверное! На светофоре, под красный свет, как рванули! Я не успел среагировать…

— Слава Богу, что не успел!

— А?

— Когда это было?

— Часа три назад.

Акулов посмотрел на часы: двадцать минут восьмого.

— Что ж ты раньше не позвонил?

— Так тебя не было! Я ждал, ждал, думал, подойдёшь с минуты на минуту. Потом решил позвонить. Ничего же ведь не случилось!

Ругать Шурика было бессмысленно. Тем более, что в какой-то мере он был прав. Узнай Акулов о выписке Громова вовремя — к раскрытию преступления это не приблизило бы ни на шаг.

— Ты парня запомнил?

— Смогу опознать. Я больше сегодня не нужен?

— Нет.

— Звони, если что. После девяти я буду дома.

Выходя из магазина, Акулов подумал: что сейчас делает Громов?

* * *

С высоты территория АО «Техобслуживание» представляла собой большой неряшливый квадрат, почти безлюдный даже в рабочее время. Ещё лет десять назад предприятие процветало, и многие видные горожане записывались в очередь, чтобы отремонтировать свои «жигули» у местных умельцев. Потом сменилось множество хозяев, и от некогда многочисленного рабочего коллектива осталось человек пять, которые лишь до обеда стучали молотками и крутили гайки в нескольких сохранившихся ремонтных боксах.

На окраине предприятия функционировала баня.

Даже не баня, а целый физкультурно-оздоровительный комплекс, включавший в себя, кроме сауны и русской парной, небольшие залы для занятий культуризмом, теннисом и единоборствами. Комплекс занимал целый ангар, напоминавший врытую в землю железную бочку, и со стороны смотрелся непрезентабельно, но стоило зайти внутрь, как мнение менялось в лучшую сторону. Как правило, посещали ФОК только «свои», хотя рослый неулыбчивый парень, сидевший за стойкой в вестибюле, никогда не разворачивал посторонних, пришедших впервые, если в залах или бане имелись свободные места. Заведение явно не бедствовало, хотя и не рекламировалось в газетах, и только блеклый фанерный щит на столбе в начале ближайшего переулка мог привлечь новых, не знакомых с кем-то из завсегдатаев, клиентов. Некоторым установленным в нем тренажёрам могли бы позавидовать популярные спортивные клубы, а баня сверкала новым дорогостоящим оборудованием и содержалась в исключительной чистоте.

Первым в вестибюль вошёл Громов. Кирилл следовал за боссом в полутора метрах.

— Привет, Санёк! — Громов пожал руку администратору, поспешившему встать при его появлении.

— Как здоровье, Василий Петросович?

— Пошаливает. Там свободно?

— Вы же предупреждали! — Парень выложил на стойку ключи.

— На ту половину тоже никого не пускай, хорошо? — Громов кивнул на дверь русской бани. — Лариса не приезжала?

— Будет, наверное, позже. Я могу ей позвонить…

— Не надо. Лучше раздобудь холодного пива.

— Для вас всегда найдётся! Принести?

— Потом. Когда приедут гости.

Кирилл переминался с ноги на ногу за спиной шефа и разговор с администратором слушал в полслуха. Он первым заметил девушку, прошедшую по коридору из туалета в раздевалку для теннисистов. Прежде чем открыть дверь, она с любопытством посмотрела на приехавших, и этот её взгляд привлёк внимание Громова.

Лицо Громова выразило одобрение.

— Новенькая?

— Из резерва.

— Как зовут?

— Ольга.

— Пусть заглянет ко мне минут через двадцать, — Громов взял ключ и направился в сауну.

Париться или плавать в бассейне он, конечно, не стал. Сняв кожаную куртку и разувшись, остался в спортивном костюме, похожем на тот, который носил в больнице, но только новом, не пропахшем медикаментами и не запачканном йодом. Сел в глубокое кресло перед столиком в комнате отдыха, достал сотовый телефон и посмотрел на Кирилла, стоявшего у двери.

— Поезжай. Когда закончите — сразу сюда. Если непонятки возникнут — сразу звони. Но постарайся без них обойтись. Просто со стороны понаблюдай, понюхай, что к чему.

— Я все понял, Василий Петросович.

— Всего понять никто не может. Главное — не горячись. И брательника своего придерживай, а то он у тебя горяч не по делу. Договорились?

— Мы не подведём.

— Хотелось бы верить.

Когда за помощником закрылась дверь, Громов беззвучно выругался. Будь ситуация немного другой, он бы давно избавился от человека, так позорно проявившего себя во время неудавшегося покушения. Конечно, не стоило ждать, что Кирилл прыгнет грудью на дробовик, но ведь он, даже после того, как нападавшие смылись, трясся и причитал до тех пор, пока раненый Громов не отвесил ему оплеуху.

Сейчас выбирать не приходилось. Пока картина не прояснится, придётся делать ставку на тех, кто вне подозрений, какими бы трусливыми и бездарными они ни были.

— Алё, Иван? Громов тебя беспокоит! — Василий Петросович привычно, не думая о здоровье, закинул ноги на стол — и застонал от боли. — Нет, это я не тебе. Выписали, да… Все правильно, не надо было встречать. Сейчас приезжай… Что? Говорю, сейчас подъезжай, поговорить надо. Да, сюда… Да… Жду!

Перед тем как набрать второй номер, он раздумывал почти десять минут. Были доводы как за, так и против звонка. Первые перевесили, хотя внутренний голос и напоминал, что ещё некоторое время назад этому человеку он не доверял.

— Николай? Громов на проводе! Что, не узнал? Да, хорошо, только лучше не богатым, а здоровым. Приезжай, перетрещать надо кое о чем. Куда? Сам догадайся, куда! Правильно… Хорошо, давай через час. Иваныч тоже к этому времени будет. Жду!

Громов сцепил руки на затылке. Посидел с закрытыми глазами. Такая поза вызывала слабую, но непрерывную боль, однако он её не менял. Терпел, руководствуясь принципом, что нельзя идти у организма на поводу, а надо все делать наоборот, через силу. Принцип был, со многих точек зрения, спорный, но Василия Петросовича в жизни он много раз выручал.

В дверь постучали.

— Да!

— Можно?

Громов, прищурясь, оценил фигуру девушки, замершей на пороге. У него были свои критерии оценки, расходившиеся со стандартными. Параметры 90/60/90 его не устраивали, как и чёрные волосы. Он предпочитал светленьких, грубоватых, непременно — с широкими бёдрами.

Волосы Ольги, аспидно-чёрные, были подстрижены выше плеч, фигура укладывалась в нелюбимые им нормативы.

Он кивнул:

— Заходи.

* * *

Жил Шурик Сазонов с родителями.

Точнее, с матерью, поскольку батя большую часть года проводил в столице и появлялся только во время отпуска, под Новый год, да изредка прилетал на выходные. Мама возвращалась с работы поздно и не обременяла сына излишним вниманием, в его личную жизнь не вмешивалась и ограничений не ставила, относилась ко всему с пониманием, но Шурик все равно хотел отделиться. Деньги, чтобы снять квартиру, у него были, однако мать и слышать не хотела о таком варианте. Закрывая глаза на различные мелкие выкидоны сынули, она, тем не менее, опасалась выпускать его из поля зрений окончательно. Была уверена, что рано или поздно он, предоставленный самому себе, влетит в такую историю, что даже их с отцом связи не смогут помочь.

Неприятности преследовали Шурика с детства. До серьёзных, слава Богу, не доходило, но, во-первых, с возрастом их не становилось меньше, а во-вторых, во всех, без исключения, он бывал виноват только сам. После школы его пропихнули на учёбу в Академию МВД, чтобы получил высшее образование и немного привык к дисциплине. Обе задачи оказались выполненными лишь относительно, характер Шурика практически не изменился, а что касается юридических знаний, то если что-то и задержалось на какое-то время в его голове, то выветрилось вместе с похмельем после выпускного банкета. Сазонов усвоил только одно: милицейская ксива даёт определённые преимущества, а из всех должностей, на которые мог претендовать новоиспечённый лейтенант, наиболее выгодной представлялась должность оперативника. Шурик потребовал, чтобы его пристроили в уголовный розыск. Мать схватилась за сердце, папаня скупо улыбнулся и пошёл звонить знакомым из главка. Ему хотелось верить, что чадо остепенилось, взялось за ум и выбрало правильную стезю.

Около девяти часов вечера, провернув одно тёмное дельце, которое принесло сто долларов прибыли, Шурик подъехал к дому. Паркуя машину, посмотрел на окна квартиры: два из трех были освещены. Стало быть, и маман, и сестрёнка сидят в своих комнатах. Первая, скорее всего, перед телевизором. Мелкая — висит на телефоне, шепчется с очередным воздыхателем. Некоторых из них Шурику довелось видеть, в том числе одного — в отделе милиции, куда тот попал за хранение анаши. Интересно, сеструха уже пробовала дурь? Для своих пятнадцати лет она отличалась крайне вольным поведением.

Шурик захлопнул дверь джипа и направился к подъезду, раздумывая, как провести вечер. Дома торчать не хотелось, но и в гости его никто сегодня не звал. Завалиться в кабак? Сазонов машинально похлопал себя по нагрудному карману, где лежали бумажник и ксива. Сегодняшнюю сотку бакинских можно легко пустить на развлечения…

Входная дверь, как всегда, подалась тяжело, а дальше, в парадном, стояла непроглядная темнота. Шурик остановился, чтобы глаза чуть пообвыкли.

И когда жилконтора вкрутит здесь лампочку?!

Неожиданно Шурик сообразил, что обычно свет не горел на нижних трех-пяти этажах, а сегодня погружена во мрак вся лестница.

Он не успел оценить этот факт.

Почувствовал — увидеть что-либо по-прежнему не представлялось возможным — рядом с собой чьё-то присутствие…

Кто-то, оказавшийся слева от него, двигался почти бесшумно. Только раз или два прошуршала синтетическая материя — видимо, от контакта локтя с боковиной куртки.

И хотя Шурик не отличался повышенной впечатлительностью, его обдало волной горячего страха.

* * *

Первым приехал Калмычный.

Он поставил машину около самого входа в физкультурно-оздоровительный комплекс, удивившись, что такое удобное место свободно. Обычно его занимал «мерседес» Громова.

Иван Иванович поднялся на заснеженное крыльцо и поднял руку, чтобы открыть дверь, но в этот момент она распахнулась от сильного толчка изнутри.

— Извините, — сказала появившаяся на пороге черноволосая девушка в короткой шубке. — Я вас не ушибла?

Калмычный не смог определить, является ли она клиенткой оздоровительного заведения, приехала отдохнугь со своим парнем или работает в сфере деликатных услуг, и молча посторонился, давая пройти. Посмотрел вслед, отметив, что девушка хороша собой и пользуется приятными духами.

По узкой, занесённой снегом тропинке она быстро пошла к забору, почти невидимому в темноте. Калмычный знал, что тропинка выводит к запасным воротам и обширной мусорной свалке. Створки ворот давно были заварены намертво, но тот же сварщик вырезал в них и маленькую калитку, о которой вряд ли мог знать человек, не принадлежащий к обслуге ФОК или приезжающий сюда лишь для того, чтобы поиграть в теннис. Калмычному эту калитку показал Громов: дескать, удобный путь к отступлению, если случится попасть под облаву. А девка, значит, из проституток… Новенькая, видать. Иван Иванович не часто прибегал к их услугам — деньги жалел, но тем не менее знал почти всех местных наперечёт.

Он зашёл в ФОК…

Спустя пять минут появился Николай Петушков. Какой-то частник высадил его около главного входа. Петушков поднырнул под шлагбаум, помахал сторожу, которого его появление ничуть не заинтересовало, и заторопился к зданию комплекса, скользя демисезонными ботинками по льду и чувствуя, как холод проникает через тонкое пальто. Головного убора на Петушкове не было, и ему пришлось дважды растирать уши руками, прежде чем он добрался до тёплого помещения.

— Там? — Николай кивнул на дверь сауны.

— Ждут, — подтвердил администратор Санёк.

— Хорошо, — Петушков довольно улыбнулся и потёр руки, как бы желая показать, что он больше думает о бане, нежели о вопросах, которые предстоит обсуждать. — Пиво есть?

— Я уже отнёс…

— Хорошо!

Прежде чем открыть дверь, Николай чуть было не постучал. Одумался, повернул ручку и вошёл, зацепившись ногой за складку паласа.

Санёк посмотрел ему в спину с усмешкой. Среди всех, кого ему доводилось видеть в компании Громова, этот, всегда суетливый и улыбающийся с непонятным подобострастием, пользовался у него наименьшим уважением. Можно сказать, вообще им не пользовался.

— Я вижу, все в сборе? — Петушков остановился, глядя на Громова и Калмычного, сидящих в креслах за столиком.

Громов был в спортивном костюме, Иван Иваныч — в простыне, с бокалом пива в руке.

Перед пустым третьим креслом стояли закупоренная бутылка и пол-литровая кружка.

— Только тебя ждём. Закрывай дверь, сквозняк же! — Громов недовольно поморщился.

— Я и не чувствую с мороза-то… — Петушков дважды провернул головку замка. — Чтобы нам никто не мешал…

Он повесил в шкаф пальто, оставшись в дорогом темно-синем костюме.

— Да ты, я смотрю, при полном параде! — усмехнулся Василий Петросович.

— Так, был на одной презентации… Где тут можно переодеться?

— Там же, где и всегда. В раздевалке. Забыл, что ли?

Петушков смущённо улыбнулся.

Через пару минут он появился в комнате, сменив «тройку» на обёрнутую вокруг бёдер простыню и шлёпанцы. Сел в свободное кресло, тронул пальцем пивную бутылку, но открывать её не стал. Пояснил, хотя никто об этом не спрашивал:

— Не согрелся ещё…

— Так и мы, вроде, не парились. Ладно, не будем терять время, — Громов перевёл взгляд с Петушкова на Ивана Иваныча, продолжавшего сидеть молча, с бутылкой в руке. Бутылка была почти полная, Калмычный сделал только несколько глотков.

Громов рассказал о звонке неизвестного, поездке на кладбище и о покушении. Только факты, без каких-либо выводов.

— Что ты сам по этому поводу думаешь? — спросил Калмычный, как только Громов закончил рассказ.

— Важно не то, что я думаю, а то, что мы собираемся делать.

Калмычный поставил бутылку и облокотился на стол. Положил на сцепленные в замок руки подбородок. Смотрел прямо перед собой, и по лицу невозможно было угадать ход его мыслей.

Из троих мужчин он был самым старшим по возрасту. Около пятидесяти лет, среднего роста, сухопарый. Кинорежиссёр определил бы его типаж как «крупный хозяйственный руководитель советской эпохи» — и угадал бы на все сто процентов.

Петушков, начав в середине повествования Громова краснеть, теперь сидел пунцовый и переводил растерянный взгляд с одного собеседника на другого. Сам не заметил, как откупорил пиво и приложился к бутылке, хотя обычно пользовался только стаканами.

— Скажи, они могли тебя добить? — нарушил затянувшуюся паузу Калмычный.

— Легко.

— Тогда почему они этого не сделали?

— Только не потому, что приняли меня за мертвеца. Не знаю, почему! Могли чего-нибудь испугаться. Или с ружьём какие-то проблемы возникли.

— Два человека и один ствол…

— Согласен, исполнение похабное до невозможности. Я, кстати, не могу вспомнить ни одного серьёзного убийства, где бы пользовались дробовиком.

— На Сицилии, например, такое оружие популярно… Говоришь, они тебя ждали в машине?

— Ерунда! Я знаю хозяина. Азербот, раньше торговал на нашем рынке. Осенью уехал на родину. Машина гниёт во дворе с прошлого года, в неё кто угодно мог влезть.

— Надо было об этом знать…

— Ерунда! Нечего там знать, достаточно было один раз посмотреть.

— Надо узнать на кладбище, кто ставил памятник.

— При чем здесь памятник? — Петушков посмотрел на Калмычного с недоумением. — Господи, о чем вы говорите? Вы что, не понимаете, что нас всех могут убить? Всех!

— Не трещи, — Громов выставил перед собой ладонь, словно отбивая слова Николая. — И без твоего визга голова болит. Пиво лучше попей. И помолчи… Так о чем ты говорил, Иван?

Калмычному пришла в голову новая мысль. В определённой степени её рождением он был обязан Петушкову.

— Можешь повторить дословно, что говорил тот тип по телефону?

Громов повторил. Не дословно, но близко к тексту. Подумав, Калмычный кивнул:

— Верно! Почему он позвонил именно тебе? Было бы логичнее, если бы он угрожал нам всем. Вернее, не угрожал, а сразу… Почему только тебе? И ведь столько времени уже прошло…

Калмычный не договорил, по взгляду Громова поняв, что их мысли совпадают. Петушков смотрел недоуменно.

— Нас тогда было семеро…

— Ты не всех посчитал.

— Я посчитал всех, кого нужно. Якушев умер… Здесь нас трое. Степанский прилетает завтра утром, Латуков лечит язву в больнице, Ющенко приехал вчера. Кстати, а почему ты его не пригласил?

Петушков переводил взгляд с одного из собеседников на другого и хотел, наверное, что-то спросить, но вклиниться ему не удавалось. Они говорили быстро, без пауз. Будто в теннис играли.

— Не смог дозвониться, — Громов улыбнулся, но в его глазах не было и тени веселья, он явно имел в виду какие-то обстоятельства, известные Калмычному. — Когда выписывается Латуков?

— Послезавтра.

— Итого — вся компания в сборе. Мне не нравится такое совпадение.

— Думаешь, это случайность?

— Мне бы очень хотелось так думать.

— Степанского можно предупредить. Он успеет вернуться.

— Не надо. Если опасность грозит только мне, то… Зачем ему нести убытки из-за ложной тревоги? А если нацелились на всех нас, будет лучше не распыляться. Вместе быстрее придумаем, как защититься.

— Там его достать не просто…

— Поэтому пусть обязательно прилетает. А то несправедливо как-то выходит, скажи, да? — последнюю фразу Громов произнёс с кавказским акцентом, как иногда рассказывал анекдоты или говорил тосты, желая повеселить друзей.

Калмычный, глядя на него, потёр подбородок о руки, которые продолжал держать сцепленными в замок.

— Знаешь, мне кажется, тебя убивать не хотели.

— Почему? — вырвалось у Петушкова, и две пары глаз обратились на него.

— Кажется, ты не рад, что меня только ранили?

— Я не то хотел сказать… Просто… Просто я не понимаю! Почему не хотели убить?

— Потому что могли, но не сделали.

— Но ведь ты был в бронежилете!

— Вот именно поэтому они должны были подойти, проверить и добить.

— Так они-то об этом не знали!

— Э-э, дорогой, не горячись! По-твоему, они что, рассчитывали, что я к себе гранату привяжу после того, как предупредили по телефону? Думали, взорвусь от одного выстрела? Или от страха подохну? Прав Иваныч, я и сам так решил: мочить меня не хотели. А почему — будущее покажет. Думаю — близкое будущее. Я уже предпринял кое-какие шаги, так что, даст Бог, скоро мы выясним, кто и почему решил на меня накатить. Или на нас…

— Ты собираешься… — Петушков замялся, но его поняли с полуслова.

— Я не собираюсь прятаться, как крыса.

— Крысы бегут, а не прячутся, — заметил Калмычный, разглаживая смявшийся уголок пивной этикетки; за время, прошедшее с момента появления Николая, он так и не сделал ни одного глотка.

«Интересно, о чем они говорили без меня? » — подумал Петушков.

— Я не собираюсь ни прятаться, ни бежать. Пусть попробуют добраться до меня ещё раз! Теперь это будет непросто. Все, господа предприниматели! О делах больше ни слова. Баня в вашем распоряжении. А я посижу здесь, послушаю музыку…

Громов взял со стола пульт дистанционного управления и включил музыкальный центр, четыре колонки которого были развешены по углам комнаты. Взыскательного слушателя такая акустика бы не удовлетворила, но Василий Петросович был потребителем неприхотливым. Это касалось как аппаратуры, так и качества музыкального материала.

«Конвоир, молодой конвоир, нам с тобою обидно до слез…» — неслось в спину Петушкова, когда он направлялся к бассейну.

* * *

— Иваныч, подбросишь до дома?

Калмычный завязывал шнурки на ботинках. Петушков уже оделся и стоял перед ним с бутылкой пива в руке. Она была четвёртой по счёту.

— Что, страшно?

— Да ну тебя к лешему! Я без машины. Говорю же, что на презентации был.

— Кого презентовали? Тебя?

— Не смешно.

Калмычный разогнулся, встал с кресла. Ботинки на нем были старые, изрядно потёртые, не один раз побывавшие в ремонте. Как и костюм классического покроя, тёплый, тесноватый, застёгнутый на все пуговицы. Из внутреннего кармана проступал контур сотового телефона старой модели.

— Пошли, — он перекинул через левую руку куртку, сложенную подкладкой наружу, и хотел попрощаться с Громовым, не встававшим со своего места все полтора часа, пока они с Петушковым парились в сауне.

— Задержись на минутку, — попросил Громов, выключая магнитофон, громкость которого и так была убавлена до минимальной.

Не выказывая удивления, Калмычный протянул Николаю ключи от машины:

— Прогрей пока. Я сейчас подойду.

Петушков вышел, явственно демонстрируя недовольство таким отношением. Если уж им требуется посекретничать, то могли бы встретиться вдвоём, а не выставлять его за дверь, как будто он заведомо не способен предложить что-нибудь дельное или непременно растрезвонит конфиденциальную информацию.

— Колян своей фамилии соответствует полностью, — усмехнулся Калмычный, укладывая кожаную куртку на спинку кресла.

— Не только он, мы тоже своим соответствуем.

— Ну, с тобой, Петросыч, понятно. А я…

— А ты всегда спокойный. Лишнего слова не скажешь. И копейки лишней не дашь.

— Копейка лишней не бывает.

— Ага, цент доллар бережёт…

Администратор Санёк смотрел маленький телевизор, прикреплённый к стене специальным кронштейном, над стойкой. При звуке открывшейся двери он оторвался от экрана и посмотрел на Петушкова, но тот прошествовал мимо, не обращая внимания на обслугу.

Машина Калмычного — «фольксваген-пассат» редкого оранжевого цвета, покрылась двухсантиметровым слоем снега. Петушков не стал ничего очищать, включил двигатель и сел на пассажирское сиденье. Выругался, обнаружив, что Иваныч так и не поставил новую магнитолу — месяц назад его обокрали на авторынке, — и принялся ждать, каждую минуту поглядывая на часы, сверяя показания наручных с установленными на панели приборов.

Калмычный отсутствовал четверть часа. Придя, ничего Петушкову не рассказал. Щёткой смахнул снег со стёкол, сел, пристегнулся ремнём и вырулил за ворота.

— Напомни адрес.

— Прямо.

Двигались со скоростью ниже разрешённой, хотя улицы были пусты и стаж водителя исчислялся двумя десятками лет, а машина соответствовала всем техническим нормативам.

— Подбавь газку, Иваныч, не жадись!

— Успеем.

Петушков вздохнул. К манере езды директора он давно привык, так что высказанная просьба была риторической. Сам Николай машину гонял как угорелый, так что на штрафы гаишникам ежемесячно уходила заметная сумма, да и ДТП случались не так уж и редко, но отказываться от удовольствия полихачить он не желал.

— Слышь, Иваныч! Ты машину поменять не надумал? Сколько ей уже?

— Девяносто первого года. Меня устраивает.

— Перекрасил хотя бы! А то колор какой-то несолидный. Студенческий. А ты ведь все-таки начальник…

— Время придёт — поменяю.

— Ага! Скажи ещё — денег нет.

Автомобильная тема исчерпала себя. Петушков не поленился повернуться и долго смотрел в заднее окно. Наконец, удовлетворённый увиденным, он занял нормальное положение.

— Слежки нет. Хотя ведь это ничего не значит. Если надо, то встретят около дома. Как Васю…

— Не переигрывай.

— Чего?

— Говорю, зрителей нет, так что можешь зря не стараться.

— А я и не стараюсь… зря. По-твоему, все это недостаточно серьёзно?

— Поживём — увидим.

— На месте Петросыча я бы куда-нибудь спрятался.

— Вот поэтому ты и не на его месте. Он знает, что делает.

* * *

Выслушав доклад Кирилла, Громов задал всего один вопрос, совсем не тот, которого ожидал парень:

— Где твой брат?

— В машине сидит.

— Отпусти. Сегодня он больше не пригодится.

Кирилл вышел, Громов остался один в той же комнате отдыха сауны. Забросил ноги на стол, сомкнул на затылке ладони. Теперь по выражению его лица можно было понять, что новости ему не понравились. С самого начала Громов допускал такой вариант, но отводил ему не слишком большой процент вероятности и рассчитывал на более перспективный улов.

А вот оно как получилось…

С другой стороны — не так уж и плохо.

Вернулся Кирилл:

— Санёк просил передать, что Лариса только что звонила.

— Ну?

— Сегодня она не приедет.

— Ну и черт с ней, — Громов посмотрел на часы. — Присядь, в ногах правды нет. Пива хошь?

— Я же не пью, — ответил Кирилл неуверенно.

— Ах да, точно!

Сорок минут прошли в тишине. Иногда Громов начинал вертеть в руках ПДУ музыкального центра, но музыку ни разу не включил. Как и не задал больше ни одного вопроса Кириллу.

Помощник, остро чувствующий вину за недостойное поведение во время нападения на босса, сидел, боясь лишний раз пошевелиться.

На сорок первой минуте прозвенел сотовый телефон. Громов не торопился отвечать. Достал трубку и держал её в руке, считая звонки. Электронные мелодии он не любил, на его аппарате был установлен самый простой сигнал.

— Слушаю. Так… Так… Так! Все, мы едем. Что? Скоро! Жди…

Громов встал:

— Уходим.

— Давайте я машину к крыльцу перегоню.

— Не надо. По-твоему, у меня ноги кривые? Сам дойду! Ничего не забыли? Все, быстрее!

— Вы ещё приедете? — крикнул вдогонку администратор Санёк, но ему никто не ответил.

Из комплекса они вышли один за другим, но потом Громов чуть приотстал.

И тут раздались первые выстрелы.

Автоматная очередь хлестнула из темноты, от примыкающей к забору мусорной свалки. Не меньше дюжины пуль прошили воздух возле очумевшего Кирилла, и одна из них нашла цель. Заорав, Кирилл повалился на землю, зажимая раненую кисть.

Следующая очередь прошла над его головой.

Он продолжал верещать, не оборачиваясь и не видя Громова.

Все-таки боевой опыт у него, можно сказать, уже был. Сознание не заблокировалось, как в первый раз. Инстинкты потеснили рассудок, но все же осталось достаточно места для двух здравых мыслей.

Подстреленной рукой Киря вытащил ключи от «мерседеса» и зубами сжал брелок сигнализации.

За грохотом выстрелов не было слышно, как автомобиль подал звуковой сигнал о снятии режима охраны, но вспышку фар парень заметил.

«Я им на хрен не нужен, — стучало в голове Кирилла в такт автомату, — Если шефа завалят, то меня пощадят… Господи, ну попади ты в него! »

В работу вступил второй ствол.

«Все, звиздец! Не уйти…»

Пули простучали по железной двери ФОК. Одна, рикошетом, задела щеку Кирилла и вонзилась в сугроб. Парню вдруг показалось, что он слышит, как шипит в снегу горячий металл.

Зазвенело стекло — очередь прошлась по окнам физкультурного комплекса.

И неожиданно грохот выстрелов стал отдаляться, стал приглушённым, не таким пугающим, как прежде. Как будто заложило уши.

Боковым зрением Кирилл заметил хозяина.

Пригнувшись, Василий Петросович метнулся вдоль стены ФОК к «мерседесу».

Метнулся и пропал из поля зрения.

Добрался? Успел?

Ничего этого Кирилл видеть не мог.

Лежал, мечтая слиться с землёй.

И обмочился, когда барабанные перепонки разорвал грохот мощного взрыва.