Annotation 7 страница

Всю дорогу Лера украдкой поглядывала на Диму — искоса, испытующе. Иногда ее глаза останавливались на пластыре над его коленом, и тогда она кусала губы и хмурилась, будто никак не могла решиться на что-то. Пару раз Диме даже показалось, что девушка хочет заговорить с ним, попросить о чем-то, и тогда он нарочно отставал, чтобы дать ей возможность сделать это наедине. Но Лера только сердито встряхивала волосами и снова убегала вперед. В общем-то, Дима прекрасно понимал, какие мысли вертятся в голове девушки, но от этой догадки ему было не по себе. Ту же гнусную идею обдумывал когда-то и он сам — совсем недолго, в те секунды, когда он уже видел змею, но еще надеялся, что сможет разойтись с ней без потерь. Но потом на него обрушилась дикая боль в ноге, а следом — смертный, тоскливый ужас, от которого не было спасения. Те пятнадцать минут изменили его, очистили. Он знал, что никто не заслуживает мучительного ожидания неминуемой смерти, которое пережил он. «А как же Кирилл? » — шепнул с холодной иронией внутренний голос. На мгновение Дима зажмурился и тихо замычал, чувствуя, как жгутом скручивает внутренности. При чем здесь Кирилл, огрызнулся он. Что ж они должны были делать, сидеть на месте и маяться от голода и жажды, лишь бы не лишать дурака компании? За водой идти необходимо, и лучше сейчас, пока не стемнело. Для него же стараются. Лера снова приотстала — и тут же, прикусив губу, ускорила шаг. Вот же корежит человека, подумал Дима. Нет, она не решится, нельзя на такое решиться. Это же практически убийство. Все равно что своими руками вогнать нож в сердце. Это тебе не безобидная гадюка, это — серьезно. Надо быть последней сволочью, чтобы допустить саму мысль о таком ходе. А она еще и размышляет, колеблется… Всерьез обдумывает, не убить ли одного из соперников. Стерва. Чтобы избавить себя от Лериного кружения вокруг да около, Дима заторопился, догоняя парней. Они уже вступили в зеленый туннель, образованный речным руслом. Здесь было еще сумрачнее, чем с утра; мокрый, густой воздух гудел от микроскопической мошки. Игроки миновали первые лужи — пустые, вычерпанные Лерой в первый поход, выстланные черной гнилой листвой, разложившейся до полужидкого месива. Надо было идти выше. Антон приостановился, вытер струйками стекающий пот. — Ну и духотища здесь. И пованивает, от воды, что ли. — Антон оттянул пальцем мокрый воротник футболки и с неодобрением заглянул в ближайшую яму. — Ну и гадость, это надо часа два кипятить, и то страшно пить будет. Как вы думаете, долго нам здесь придется зависать? — Ты о чем? — угрюмо спросила Лера. Антон с недоумением посмотрел на нее. Лера нахмурилась, нервно почесала пяткой лодыжку. Прямо под ногами над водой вилось облачко мошки, но набирать воду девушка не торопилась. Проигнорировав удивленного Антона, она принялась с легким любопытством, будто на экскурсии, посматривать по сторонам, рассеянно помахивая бутылкой. Можно было подумать, что теперь джунгли ей нравятся. — Как ты думаешь, — дружелюбно обратилась она к Вове, — может, стоит подняться повыше? Вдруг там сохранился источник. Дима едва не фыркнул, с трудом сдержав себя: всего несколько часов назад Лера убеждала его, что далеко уходить нет никакого смысла, а источника не существует. — Источник… — задумчиво протянул Вова. — Может, и сохранился, да. — Просто, мне кажется, если такой воды много выпить, то даже от кипяченой можно заболеть. Я-то сама мало пью, но вы… — Лера робко улыбнулась, развела руками. Антон злобно усмехнулся. — Ой-ой-ой, посмотрите на эту светлую девочку, — закривлялся он. — Прямо святая простота, мать Тереза! Конечно, мы пойдем искать источник. А когда не найдем, можно будет остальной остров обшарить, вдруг где ручеек с родниковой водой найдется, и лучше бы стерильной, а то неприятно же пить горячее. А может… — Он сделал вид, что его внезапно осенило. — А может, пираты зарыли здесь цистерну нарзана? Да почти наверняка, они же всегда так делали! Идемте скорее искать! Антон презрительно сплюнул. — Ну что ты истеришь? — поморщился Вова. — Вода как вода. Хотя бы без глины, уже неплохо. А то замаялись бы фильтровать. — Да плевал я на воду! — оскалился Антон. — Я спрашиваю, сколько нам здесь сидеть. Не хотелось бы ночевать, мне, знаешь ли, под ветерком в гамаке больше нравится. Ты у нас большой специалист, всезнайка! Сколько нужно ждать, чтобы он загнулся? До вечера? До утра? — Ну ты и скотина… — потрясенно прошептала Лера. — Скотина? — улыбнулся Антон. — Потому что говорю вслух то, о чем все только думают? Решил, если сделаешь вид, что ничего не понимаешь, то будешь лучше меня? Чистенькой остаться хочешь, только не выйдет. Не придуряйся, тут не перед кем. Дорогу она мне побежала показывать, как же… — Ты первый побежал, — бросила Лера. Антон зашипел, как ошпаренный. На камни снова полетел густой, тягучий плевок, и парень устремился вверх по ручью. Шлепки его босых ног по камням затихли и вдруг сменились потрескиванием веток. — А вот и бананчики! — глуховато донесся из-за излучины радостный голос. Дима ощутил на себе быстрый, тревожный взгляд Леры и отвернулся. Надоело. Пусть выбирает сама. А Дима поступит так, как она решит. Сколько можно мучиться самому… Он неторопливо прошел вперед, присел на валун. Впереди мелькала Вовина спина — он, похоже, и правда решил отправиться вглубь острова. Антон шумно продирался сквозь подлесок, стремясь к вожделенному банановому кусту. Дима покосился на Леру: та стояла, напряженно подавшись вперед, приоткрыв рот. «Ну же! — мысленно подтолкнул Дима. — Окликни его. Предупреди. Или — не делай ничего, просто промолчи, и тогда у тебя будет одним конкурентом меньше, уж я постараюсь. А как ты будешь с этим жить — не мои проблемы. Только выбери уже что-то одно…» Будто услышав Диму, Лера последний раз тревожно покосилась на него и вдруг расслабилась, почти обмякла. Поставила пустые бутылки на землю и, засунув руки в карманы, принялась высматривать что-то в лабиринте переплетенных над ручьем крон. По ее лицу блуждала легкая, безмятежная улыбка. «Да как скажешь», — мысленно шепнул Дима и украдкой вынул кальмара. Еще раз посмотрел на Леру, но девушка этого не заметила: ее вдруг чрезвычайно заинтересовала куча хвороста у противоположного берега. У нее был настолько невинный вид, что Диму охватило холодное бешенство. Первый раз в жизни ему захотелось ударить девушку. Но вместо этого он только насмешливо спросил: — А если и с ним не повезет, как со мной? Обидно будет, да? — Не понимаю, о чем ты, — холодно ответила Лера и вдруг жизнерадостно вскрикнула: — Ой, какая жабка! Сложив ладони ковшиком, она бросилась за крупной узорчатой лягушкой. Погоня так увлекла девушку, что, когда со стороны бананового куста донесся полный ужаса вскрик, она даже не оглянулась. — Да как скажешь, — угрюмо повторил Дима и крепко сжал гладкий, прохладный металл кальмара.
Перемещение, как и прежде, оказалось мгновенным, но не полным: Дима находился в теле Антона, но при этом продолжал слышать азартные возгласы Леры, чувствовать, как ноги упираются в прохладный шершавый камень. По спине Антона стекал ледяной пот, каждый волосок на теле стоял дыбом, вместо кишок — онемелый, тугой узел. Стальные мышцы окаменели, готовые разрядить убийственное напряжение в диком прыжке назад. Кобра смотрела ему прямо в глаза — и Дима снова подивился ее золотой, сверкающе-переливчатой радужке и круглому зрачку, похожему на бездонный колодец. Желтоватое ребристое подбрюшье вздымалось и опадало, расправленный капюшон слегка пульсировал. Крупные пятиугольные чешуйки на голове поблескивали, как лакированные. Кобра была прекрасна, удивительна в своем математическом, абсолютно функциональном совершенстве, и на какой-то безумный миг Дима задумался о том, что расположение ее чешуи можно описать единой формулой, воспроизвести с помощью короткой, изящной программы. Змея распахнула пасть, обнажая клыки. Чужое тело дрогнуло, оно требовало отступить, оно хотело жить, — но Дима лишь беззвучно, про себя, рассмеялся. Раньше надо было думать, мысленно сказал он Антону. Отвратительный манипулятор, унижающий других ради собственного удовольствия, да еще и трус к тому же. Правильно Лера решила… Не раздумывая больше, Дима шагнул на змею, резко замахал руками. Кобра подалась назад, будто изумленная такой наглостью, и сделала выпад. Удар клыков пришелся на середину бедра — так и должно быть, ведь Антон чуть ниже, отстраненно подумал Дима. Черт, больно-то как и очень, очень страшно… но терпимо. «Благородная ты тварь, — мысленно обратился Дима к кобре, — просто хочешь, чтобы я ушел, не хочешь убивать. Я тоже хочу, чтобы он ушел. Мы с тобой друг друга понимаем. Мы всего лишь хотим, чтобы нас оставили в покое, не лезли на нашу территорию, правда? Я давал им возможность уйти. Я предупреждал их, но они не послушались, они проигнорировали меня… Мы с тобой никому не хотим причинять вреда и готовы тянуть до последнего, но знаем, что иногда других вариантов не остается, и приходится поступать жестко. Мы знаем, что некоторые просто напрашиваются». Дима шагнул вперед, и кобра едва уловимо отступила, качнулась назад, продолжая громко, отрывисто шипеть. Жуткие звуки, рвущиеся из ее распахнутой пасти, больше походили на сиплый лай. Удивительная все-таки зверюга. И такая красивая, такая понимающая. Такая… своя. Дима совсем не хотел делать то, что собирался, но тянуть больше было нельзя. В любой момент кто-то мог отвлечь его, прервать контакт, и когда еще выпадет такой случай? Ничего, она крупная и сильная, Дима не сумеет, не успеет ей навредить. И главное — она поймет. Она сама поступила бы точно так же. «Извини», — виновато шепнул Дима кобре и, прицелившись, опустил ногу Антона ей на хвост. Он с размаху прикусил кулак, давя рвущийся из глотки крик, потерял равновесие и скатился с камня. Под банановым кустом дико заорал Антон; вопль перешел в нечеловеческий вой. Послышался треск ломающегося кустарника — очнувшийся Антон отступал, не глядя под ноги, бежал сломя голову, подгоняемый болью и паникой. Дима вдруг понял, что перестал дышать, и всхлипнул, усилием воли проталкивая воздух в легкие. Сердце трепыхалось где-то в горле, норовя выпрыгнуть. Теперь он знал, что бывает, когда королевская кобра пускает в ход главное оружие. Не так уж много людей живет с этим знанием. Как же больно… Дима вдруг понял, что Антону давным-давно пора бы показаться на камнях, но его по-прежнему скрывали заросли. Вопли перешли в тихие, жалобные стоны. Краем глаза Дима заметил, как бежит, ловко прыгая по камням, Вова, как выбирается с другой стороны Лера — из кулака у нее торчит голова обалдевшей лягушки, господи, ну и бред, театр абсурда… К проломленной сквозь подлесок тропинке, ведущей к банановому кусту, Дима подбежал одновременно с Вовой. — Что случилось? — спросил тот, тяжело дыша. Дима открыл было рот, чтобы рассказать о кобре, но вовремя спохватился: он не должен ничего знать. Дима молча пожал плечами. Он надеялся, что выглядит достаточно ошарашенно и испуганно. Нога все еще ныла от воспоминаний о том, как вонзились в нее, вливая яд, змеиные клыки. Пусть это было чужое тело — мозг, запутанный перемещениями, не мог справиться с этими ощущениями сразу. Сейчас это стало только на руку Диме: пусть все видят, что он испуган и растерян. Он услышал страшный крик и не имеет ни малейшего понятия о том, что произошло. Вова тихо выругался. Дима проследил за его взглядом: из кустарника торчала грязная, потрескавшаяся ступня. Он содрогнулся от ужаса — на какой-то миг показалось, что она отделена от тела, — но, проморгавшись, сумел разглядеть и остальное. Антон лежал на спине, как будто, поспешно спускаясь к реке, поскользнулся, упал, да так и не сумел почему-то подняться. И Дима догадывался почему. — Помогите, — еле слышно простонал Антон. Вова окинул заросли вокруг него подозрительным, настороженным взглядом, но все-таки рискнул подняться на берег и зайти с головы парня. Дима, не спрашивая, ухватил Антона за лодыжки; вдвоем они спустили его в русло и осторожно уложили на ровную, чистую базальтовую плиту. — Что случилось? — снова спросил Вова. — Ты упал, что ли? Спиной ударился? Антон покачал головой — видно было, что это простое движение далось ему с трудом. Он опустил глаза, показывая вниз. Только теперь Вова увидел кровь на ноге. Он с шумом втянул воздух, рассматривая рваную рану на бедре и еще одну — выше, у самого паха, в лохмотьях прорванной клыками ткани. — Я пошевелиться не могу, — прошептал Антон. По его заросшим нечистой щетиной щекам покатились слезы. — Вообще не могу, даже пальцем. Вова гулко сглотнул. — Змея? — спросил он. — Кобра… За спиной тоненько, прерывисто вздохнула Лера; влажно плюхнуло о камень — и освобожденная лягушка неторопливо запрыгала прочь. Вова решительно поднялся с колен. — Так, я погнал за сывороткой, — сказал он и недовольно передернул плечами. — А вы… Он замолчал, глядя на окровавленные шорты Антона. Дима понимал, о чем тот думает: до лагеря не меньше получаса пути и столько же обратно. Вова не успеет, как бы ни старался. А еще ему очень не хочется встречаться с Кириллом, мелькнула циничная догадка. Вдруг тот еще в сознании, неловко выйдет. Диму разобрал истерический смех, и он заткнул себе рот кулаком, прикусил костяшки с такой силой, что ощутил вкус крови. Боль привела его в себя, и он сумел вернуть контроль над мимикой и мыслями. Вова не успеет, даже если будет бежать. Яд сразу попал в крупные сосуды, и сердце тут же разогнало его по всем органам. Мышцы парализовало меньше чем за минуту. На очереди — дыхательная мускулатура и сердце. Антона… переваривало. Еще живой, на деле он уже труп. Еда, подготовленная нужным образом для нежного змеиного желудка. Дима сглотнул, пытаясь подавить тошноту. — Вы зафиксируйте ему ногу… — все-таки продолжил Вова. — Как? — пискнула Лера. — Шиной! — рявкнул Вова. — Зафиксируйте и тащите. И, если что… искусственное дыхание кто-нибудь делать умеет? — Он безнадежно пожал плечами и вдруг, осененный новой мыслью, с неприятным вниманием посмотрел на Диму. — А ты, я смотрю, счастливчик. Дорогие вышли бананы… Дима не успел придумать ответ: Антон вдруг судорожно, с усилием вздохнул, и его лицо исказилось от ненависти. — Ты… знал, — прохрипел он Диме. — Ты меня убил, козел! Ты… Антон замолчал, каждый вдох давался ему с огромным трудом, но глаза, полные бессильной ярости, продолжали следить за Димой. «Пятнадцать минут, — вяло подумал Дима. — Даже меньше. Это можно вытерпеть. Не убегать же снова… Он едва не ухмыльнулся: будет изображать спасение жизни из вежливости, на публику — нынешнюю и будущую. Делала же Лера вид, что они здесь исключительно ради воды. Лицемерная тварь… надо же — плачет! Убила его своими руками — и теперь плачет. Ей в театральное училище надо было идти, была бы звездой. — Ты. Меня. Убил, — выговорил Антон. Его глаза закрылись, дыхание становилось все реже и слабее. Вова уже никуда не рвался — видимо, понял, что не успеет, а имитировать бурную деятельность не считал нужным. Внезапно Дима почувствовал себя оскорбленным. Выходит, он настолько презирает и его, и Леру, что даже не пытается соблюсти перед ними приличия. Самодовольный гад. Мог бы хотя бы изобразить, что ему не все равно, что о нем подумают… Дыхание Антона замерло. Лера всхлипнула; Дима с отвращением почувствовал в руке ее липкие, горячие пальцы. «Все…» — прошептала она, но тут ребра Антона судорожно приподнялись, из горла вырвался хрип, и девушка, взвизгнув от неожиданности, шарахнулась в сторону. Антон медленно открыл глаза. На его неподвижном лице проступило страшное, невозможное напряжение, и взгляд снова сфокусировался на Диме. — Приду к тебе, — отчетливо произнес Антон. Уши Димы словно набили ватой, и он едва смог услышать, как застонала от ужаса Лера.
Вова большими шагами несся впереди, и до Димы, словно шлейф, долетал непрерывный поток затейливого мата, из которого едва можно было вычленить смысл. «В гробу видал… хотя бы этого вытащить… еще позавчера надо было». Лера держалась рядом, вровень с его плечом, несмотря на то что для этого ей приходилось почти бежать. Ругань ее не смущала — наоборот, она смотрела на Вову с восторгом, почти влюбленно. Чтобы не видеть этого, Дима уткнулся под ноги, с ненужной тщательностью выбирая дорогу. Какая же она дрянь. Лицемерная, фальшивая насквозь дрянь. Перед глазами встал задыхающийся, посиневший Антон, и Дима торопливо отогнал непрошеное видение. Он не станет об этом вспоминать, он может контролировать свои мысли. Он не будет…
— …не донесем, — жестко сказал Вова. — Здесь похоронить… — выдавила Лера, и из ее горла вырвалось новое рыдание. — Не сможем, — отрезал Вова и с пугающей откровенностью добавил: — Только зря силы потратим. Тело Антона лежало на базальтовой плите, как на постаменте, и до Димы вдруг дошло, что оно останется здесь навсегда. Они не смогут протащить его по камням. Вова прав: все трое ослаблены голодом и жаждой, у них просто не хватит сил. И здесь зарыть не смогут, почва в джунглях пронизана корнями, как арматурой, и даже с нормальными инструментами выкопать в ней могилу было бы непросто. Антон так и будет лежать на камне, торжественный в своей неподвижности, насекомые и черви объедят его до костей, и, может быть, кобра… Дима не знал, способны ли змеи обгладывать трупы или умеют только заглатывать добычу целиком. От этих размышлений его снова начало подташнивать. Рано или поздно наступит сезон дождей, и воскресшая река смоет полуразрушенный скелет в Сиамский залив. Не останется и следа, и кошмар забудется. — Это всего лишь тело, — проговорил Вова, невольно повторяя давние Димины слова, и тот непроизвольно кивнул. Всего лишь мертвое, не способное передвигаться тело. И незачем помнить последние слова. — И вообще я не понимаю, почему вы оба так переживаете. — Вова с сомнением хмыкнул. — Я бы поверил, что вы не знали… Но, Дима, у тебя отпечатки зубов на ноге. Вряд ли здесь по змее на каждый угол, два нападения за три дня — это уже слишком много. «Откуда два? » — хотел спросить Дима и осекся, вспомнив об Оле. Стыд и радость обрушились на него одновременно: как он мог забыть?! Как хорошо, что он может забыть… — Так змеиный же остров, — тихо сказал он. — Николай предупреждал… — Хочешь, чтоб я поверил в еще одну кобру где-то рядом? И заодно в то, что эта — не напала на тебя, когда ты срезал бананы? Вообще странно. — Он подозрительно покосился на тело Антона. — Странно, что змея успела укусить дважды, он должен был сбежать, как только увидел ее в боевой стойке. И уж точно удрал бы после холостого укуса… В голове у него помутилось, что ли. Что-то часто здесь у людей в голове мутится… — Ты же сам говорил, от обезвоживания крыша едет, — ответил Дима, тщательно следя за тем, чтобы в голосе звучало только легкое удивление. — Наверное, — пожал плечами Вова. — Хотя он выглядел довольно адекватным, а лезть в драку с коброй — это уже настоящее безумие. Но в конечном итоге вы получили, что хотели, разве нет? — Нет! — выкрикнула Лера, мгновенно срываясь в истерику. — Я не хотела! Я… я забыла! Это все ты, — повернулась она к Диме. — Почему ты промолчал, как ты мог промолчать?! Дима дернул щекой и отвернулся. Вступать в спор он не собирался, но Вове ответил: — Тебе это тоже на руку. — ТАК я не хотел, — ответил Вова, окидывая их полным мрачного удивления взглядом. — Не думал, что вы готовы так далеко зайти… — Никуда я не заходила, — ответила Лера неестественно высоким голосом. — Я тут вообще ни при чем. — Конечно-конечно, — с готовностью закивал Вова, будто не желая спорить с сумасшедшей, и безнадежно махнул рукой: — Ладно… давайте по-быстрому воды наберем и обратно. Хватит уже. С меня так точно хватит. И они набрали воды. И из лужи в двух метрах от тела Антона — тоже, потому что не так уж много их было, этих луж…
…не надо об этом думать, сказал себе Дима, перепрыгивая через расщелину между валунами и балансируя канистрой. Впереди уже рдела крона миндаля. Не надо вспоминать. Лучше сосредоточиться на том, что происходит вокруг прямо сейчас. Лера смешно перебирает ногами-палочками, отставив руку с бутылкой далеко в сторону. Вова идет размашисто, легко, и когда он делает шаг, видны трещины на задубелых, пересохших пятках. Камни горячие. С бровей капает пот. Пластиковая ручка бутыли глубоко врезается в пальцы — надо поменять руку, и кто вообще додумался делать их такими узкими? Конечно, никому и в голову не приходит делать пластиковые бутылки удобными — подумаешь, выбросил и забыл, мир завален мусором, Кох-Наг завален мусором, притащенным штормом с материка, даже тряпье какое-то валяется между камнями, и пованивает, как из канализации. Что за люди… Когда Дима станет заместителем Пленского, он позаботится о том, чтобы хотя бы его предприятия не заваливали землю тоннами всякой дряни. Никаких лишних упаковок, а те, что необходимы, из чего-нибудь разлагаемого, а не вечной пластиковой гадости. Разлагаемого до полного растворения в среде, как тело укушенного коброй человека. Налетел легкий ветер, в ноздри снова прокрался гадкий запашок, но, к счастью, ненадолго. Лера впереди нагнулась, ныряя под ствол — до чего ж она худая, даже задница костлявая. Жрать охота, а за бананами лезть они не рискнули. Не задеть бы головой дерево — кора шершавая, сыпучая, на ней полно муравьев, а он и так уже весь обглодан… — А где Кирилл? — нервно спросила Лера. По спине Димы пробежал холодок. На секунду он почувствовал на себе тяжелый, хитрый взгляд безумца. Он невольно представил Кирилла, застывшего за деревом, с острогой наготове выжидающего удобный момент. Дима опасливо потрогал разбитую губу. При манере Кирилла решать конфликты — вполне логичное предположение. Вполне мог обидеться и захотеть отомстить — он же так и не сумел понять, что за водой они ушли в том числе и для него. Лера, похоже, рассуждала примерно так же: она испуганно жалась к Вове, тревожно поглядывая на заросли. Дима поискал глазами остроги и облегченно выдохнул: обе на месте. Правда, оставалось еще два ножа. Один Вова забрал у Антона («не думай об этом», — напомнил себе Дима), а вот где второй, неизвестно. Но это, конечно, не так опасно, как острога, им хотя бы издали не ударить. Ощущение ненавидящего взгляда немного ослабло, и Дима, слегка расслабившись, принялся разводить костер. Пить хотелось страшно, а воду еще кипятить и кипятить… Вова тем временем продолжал хмуро озираться по сторонам; потом уставился под ноги, внимательно рассматривая истоптанный песок вокруг кострища. — Не нравится мне это, — пробормотал он. В руке он сжимал рацию. «Неужели решил сдаться? — удивился Дима. — Но почему сейчас? » — Ты думаешь, он настолько опасен? — спросил Дима. — Может напасть? Вова бросил на него полный отвращения взгляд. — Давай-ка водички попей, — сказал он, — вон там немного кипяченой осталось. Попей, не стесняйся, а то уже бредить начинаешь. Ты вообще помнишь, что мы его подыхать бросили? Только не надо такое возмущенное лицо делать. Бросили и сбежали, как последние сволочи. Да, и я тоже. Только с меня хватит, я больше сходить с ума вместе с вами не собираюсь. Антон, конечно, козлом изрядным был, но вы с Леркой его сознательно угробили… — Нет! — перебила его Лера. Она пригнулась, как перед прыжком, в глазах появился нездоровый блеск. — Не ори, голова болит, — покривился Вова. — Ладно, вы пушистые зайки и оттаскивали его от змеи за шкирку, а он, дурачок такой, вас не послушал. Пусть будет так, примем такую гипотезу, мне все равно. Разбирайтесь друг с другом. Я собирался вызвать помощь, чтоб хотя бы Кирилла успели откачать… — Так вызывай, — буркнул Дима и поставил на огонь пару жестянок. — Пусть приезжают, ловят его по кустам. — Я бы вызвал, — ответил Вова. — Да боюсь, ловить уже некого.
— Кто его так?! — взвизгнула Лера. — Мы, — спокойно сообщил Вова. Он засунул дрожащие руки глубоко в карманы, качнулся на пятках, слегка ссутулился. Дима вдруг вспомнил, как в точно такой же позе Вова стоял на корме бирюзовой с красной полосой лодки, готовый прыгнуть в манящую, кристальную воду и плыть к сияющему острову. Как давно это было… Теперь вместо синей стеклянной бездны перед ними было то, что они приняли за груду выкинутого штормом тряпья. То, что когда-то было Кириллом. Вокруг головы растеклась лужа крови, успевшая почернеть на солнце, и в волосах отвратительно копошились мелкие крабы, пытаясь добраться до содержимого расколотого черепа. — Он упал, — просипел Дима. — Поскользнулся и упал… — Ага, — холодно согласился Вова. — И так три раза. Дима не хотел видеть то, о чем он говорил: следы трех ударов по голове, лишь один из которых оказался смертельным. — Ты чушь несешь, — визгливо заговорила Лера, — он не мог сам. И это не мы, мы все четверо друг у друга на глазах были… Все трое… Здесь еще кто-то есть! Она загнанно огляделась, будто ожидая, что прямо сейчас из-за камней выскочит убийца. — Нет здесь никого, кроме нас, — тихо ответил Вова. — Но кто-то убил его! Какой-то маньяк его убил! — Она вдруг вся подобралась, осененная догадкой. — Может, и остальных тоже он. Нам сказали, что остров необитаемый, мы и поверили, идиоты… Девушку начала бить крупная дрожь, и она охватила себя руками; лицо перекосило от ужаса. — Лера, следы остались бы, — устало, но терпеливо возразил Вова, как будто надоедливому, но испуганному ребенку. — Видишь, песок ровный? И вон там кровь на камнях. Никто не смог бы извернуться и убить его, но не оставить следов. С ужасающей отчетливостью Дима вообразил, как нечто, лишь слегка напоминающее человека, с белым, как пластик, лицом неторопливо подходит к Кириллу сзади, хватает за волосы и бьет головой об камень — один раз, и другой, и третий… а потом уходит — так же неспешно, и песок за ним остается ровным, нетронутым, гладким. Чтобы никто не догадался. Чтобы все думали, что Кох-Наг необитаем… Лера сухо рыдала, уродливо гримасничая, — видно было, что она хочет зажмуриться, но боится, боится, что, когда откроет глаза, вместо двух малосимпатичных, но хорошо знакомых парней перед ней возникнет кошмарное нечто. Дима тихо застонал, пытаясь взять себя в руки. Это бред, бред… Спокойно. Вова же спокоен. Дима должен, обязан держаться лучше него. — И что, по-твоему, случилось? — хрипло спросил он. — Самоубийство, — ответил Вова. — Видимо, он решил разбить себе голову, но не сумел с первого раза… — Голос Вовы впервые дрогнул, и он ссутулился еще сильнее. — Формально это самоубийство, с теми, кто опился морской воды, такое происходит часто. — В каком смысле — «формально»? — нахмурился Дима. Вова не удостоил его ответом. ГЛАВА 13. ВСЕ РАССЧИТАНО

Расходиться по гамакам они не стали — не сговариваясь, побросали их на песок вокруг костра вместо ковриков и без сил повалились спать. Дима настолько вымотался, что был уверен: стоит только принять горизонтальное положение, и он сразу отключится. Однако заснуть оказалось не так уж просто. Полночи Дима слушал сквозь хлипкую дрему, как слабо вскрикивает и мечется Лера, измученная дурными снами. Иногда дремота Димы становилась чуть крепче, и тогда его тоже начинали одолевать кошмары. Сотни пиратов гнались за ним с острогами наперевес, загоняя все глубже в мангровое болото, он проваливался в густую грязь по колено, потом по пояс; он понимал, что бежать не удастся, и оборачивался, готовый принять вынужденный бой. Кобра шептала ему на ухо, что он победит, ободряюще гладила по плечам скользким, слизистым хвостом, усеянным почему-то розовыми присосками. Дима, воодушевленный ее поддержкой, храбро шагал навстречу врагам, но, когда уже заносил нож, готовый вонзить его в живот первого же нападающего, вдруг с ужасом понимал, что у каждого из пиратов — его лицо. Тысячи Диминых копий наваливались на него с гнусным хохотом. От них пахло падалью и стоялой водой, Дима понимал, что задыхается, но не мог сопротивляться и лишь бессильно стонал, когда близнецы обматывали его отвратительными скользкими щупальцами кальмара. А где-то за спиной терпеливо дожидалось, пристально наблюдая за ним, нечто… Потом Лера всхлипывала особенно громко, и Дима просыпался с раскалывающейся головой, облитый потом, трясущийся, как в жесточайшем похмелье. Какое-то время лежал, всматриваясь во тьму сухими, зудящими глазами. Все было спокойно. Тихо похрапывал Вова, Лера то замирала, то снова начинала вертеться в своей неуютной постели. Дима задремывал, и все начиналось заново… Под утро девушка наконец затихла, и он тоже смог заснуть по-настоящему. Очнулся только поздним утром, когда солнце, добравшееся почти до зенита, обрушивало на пляж потоки жара. Вова, помятый, с опухшей физиономией, возился с наполненными водой жестянками. Лера вяло плескалась у берега — видимо, тоже только что встала. — Вон в той банке остыло уже, — негромко сказал Вова. Дима подозрительно понюхал воду: с чего бы конкуренту быть таким добрым? Они ведь по-прежнему соперники, несмотря на то что остались втроем. Но пить хотелось так сильно, что никакие рассуждения не казались убедительными. Дима залпом выпил теплую, припахивающую прелью и затхлостью воду. Желудок громко заурчал в ответ, и некоторое время Дима испуганно прислушивался к ощущениям. — Параноик, — беззлобно бросил Вова, заметив его настороженность. — Не беспокойся, я тебя травить не собираюсь. Пожрать бы… я в мусоре крючок с леской нашел, только поймать ничего не смог. Капризная тут рыба, на червя не идет. Вова ловко прихватил краем футболки закипевшую банку, отставил в сторону. — Слушай, а где ты, собственно, служил? — неожиданно для самого себя спросил Дима. — Да не важно, — отмахнулся Вова. Дима внимательно смотрел на него, сопоставляя факты. Слишком спокойный. Слишком информированный. И замашки явно командирские… Дима прикусил губу от злости. Так просто нечестно — впихивать в группу студентов какого-то диверсанта. У него же явное преимущество… Дима осторожно спросил: — А Пленский знает? — Нет, — довольно ухмыльнулся Вова. Врет, решил Дима. Не мог Пленский не знать, наверняка он изучил прошлое каждого претендента. А может, Вова — вообще не игрок? Может, Пленский отправил его следить за остальными? Тогда понятно, почему он так спокоен. И почему ничего не делал для того, чтобы выбить конкурентов из игры. Удобно изображать, что ты весь в белом, когда у тебя изначально другое положение… — Ну, понеслось, — заметил Вова, все это время наблюдавший за Димой. — Ты и правда параноик. Я не работаю на Пленского, ясно? И служил в обычной части в Подмосковье, а не в тропиках секретным агентом. — А откуда тогда… — Нервы, видимо, покрепче, — пожал плечами Вова. — Ну и так, люблю в походы ходить, да и по Азии поездил, нахватался всякого… — Не верю, — нахмурился Дима. — Воображение у тебя не по разуму, — безмятежно откликнулся Вова. — Но это уже не важно. Я поговорить хотел… Он протянул банку с водой вернувшейся Лере, и та сразу, не колеблясь, отпила несколько глотков. Это не доверчивость, понял Дима. Просто девушка настолько вымотана, что действует автоматически; на то, чтобы подумать, у нее не осталось сил. Вова смотрел, как с каждым глотком взгляд Леры становится все более осмысленным; наконец он, видимо, решил, что девушка готова к разговору, и приглашающее похлопал по бревну. — Ну что еще? — раздраженно спросила Лера. Она уже оправилась настолько, что на лице вновь проступила заученная, годами вырабатываемая гримаса: я — королева, а вы — пыль у меня под ногами. — Давайте поговорим, — сказал Вова. — Мы же здесь умные люди, хватит гопоту из себя изображать. Сядь, и давайте просто поговорим. — О чем? — хмуро спросил Дима. — О твоей подготовке, которой ты нагло пользуешься? Или о том, какое задание дал тебе Пленский? — Что?! — вскрикнула Лера. Вова утомленно вздохнул: — Фантазия у Димы разыгралась, не обращай внимания. Больше Лера расспрашивать не стала, но и словам Вовы явно не поверила. Ее лицо закаменело. Девушка готова была слушать — но вот договариваться явно не собиралась. Вова помолчал, собираясь с мыслями. — Дураки, неудачники, слишком самоуверенные погибли, — заговорил наконец он. «Оля не была дурой», — хотел сказать Дима, но промолчал. — Мы трое одинаково умны и осторожны, — продолжал Вова. — Одинаково упорны. Я, конечно, сильнее вас, но не могу этим воспользоваться… Нет, Дима, я не весь в белом, просто не забываю об уголовном кодексе. Так что шансы у нас одинаковые. Кто из нас победит — зависит теперь только от удачи. Но невезение на этом острове какое-то… слишком уж радикальное. Вы, конечно, оба — отморозки полные, да и я не лучше. Но я не хочу, чтобы кто-то из вас умер из-за очередной нелепой случайности. И сам здесь подыхать не хочу. — Тогда сдавайся, — хмыкнула Лера. — Этого я тоже делать не собираюсь. — А как насчет твоей работы? Вова тихо зарычал, но тут же овладел собой. Из его горла вырвался нервный смешок. — Параноики… Вы хотя бы дослушайте. — Ну, слушаю. — Лера сложила руки на груди. — Пока ничего нового. К чему вообще этот разговор? — К тому, что если теперь все зависит только от того, кто из нас более удачлив, то зачем нам ждать, чтобы это выяснить? Ему ответили растерянным молчанием. Дима судорожно соображал, чего именно добивается Вова. Не может же он на самом деле положиться на волю случая. Здесь есть какой-то расчет. — Удача… ты что, спички предлагаешь тянуть? — изумленно спросила Лера. — Вот именно, — весело ответил Вова. Может, он в дополнение ко всем своим способностям еще и фокусник, предположил Дима. Тогда его абсурдное предложение совершенно логично: небольшая ловкость рук — и Вова выходит победителем. Быстро и без потерь. — Можешь устроить любую проверку, — раздраженно сказал Вова, снова отвечая на невысказанные мысли. — Не дергайся, у тебя все на лбу написано. Можешь сам отобрать спички, я вообще отойду и прикасаться к ним не буду. — А почему вдруг он? — тут же напряглась Лера. — Ладно, ты… Не важно, придумаем, как исключить обман. Мы же умные, — желчно усмехнулся Вова. — Это все детали. Вы на сам способ решения согласны? — Пожалуй, это справедливо, — задумчиво проговорила Лера. — Нет, мне не очень нравится, идея дурацкая. Но лучше ничего нет, а я ужасно устала. Если можно закончить все побыстрее… Да, я согласна. Дима? Дима молчал. — Дима, пожалуйста, — умоляюще проговорила Лера, стиснула руки, переплетая пальцы с такой силой, что побелели костяшки. — Пожалуйста… Просто сказать «да» — и все мучения закончатся. И, может быть, даже закончатся победой. Тридцать три процента — очень неплохая вероятность. Дима открыл рот и вдруг почувствовал сквозь тонкую ткань подкладки металлический холодок. Глупо полагаться на один шанс из трех, когда выигрыш гарантирован. А что, если короткую спичку вытянет Лера? Страшно представить, что она натворит, попади ей в руки власть. Да и Вова тоже хорош. Не хотелось бы, чтоб такой кроил мир по своему вкусу. Дима единственный из них троих достоин выигрыша, единственный сможет распорядиться им разумно. И кальмар ему поможет. Дима заставит убраться двух оставшихся в живых конкурентов с острова. Но какой огромный соблазн. Он так устал. Сказать «да» — и через пару часов он будет попивать холодную колу на палубе лодки, идущей в Сиануквилль, и забудет этот жуткий остров, как страшный сон. И, главное, ему не придется решать, что делать с этими двумя. Он может просто отпустить их — и пусть сами разбираются со своей совестью. Кальмар может все. С такой волшебной вещью в кармане Диме даже не обязательно становиться помощником богатого психопата. Он сам добьется всего, чего захочет. Может быть, чуть медленнее, но добьется… — Нет, — сказал Дима. Лера тихо ахнула, прижала ладони к щекам, с ужасом глядя ему в глаза. Вова в бешенстве пнул консервную банку, и она с дребезгом отлетела прочь, разбрызгивая коричневатую воду. — Псих, — с досадой бросил он. — Может быть, — улыбнулся Дима. — А как насчет тебя? Если ты готов проиграть — то почему бы тебе просто не уйти? Две трети или единица — разница не так уж велика. — Потому что если мы продолжим игру, то у меня уж точно побольше шансов, чем у тебя, математик ты хренов, — прорычал Вова. — Вот тут ты ошибаешься, — не удержался Дима и растянул губы в ужасающей ухмылке.
Дима свернулся калачиком в своем любимом укрытии неподалеку от стоянки, там, где провел свою первую ночь на Кох-Наге. Плотная низкая крона давала почти прохладную тень и даже создавала ощущение уюта. Он в домике, он может присматривать за лагерем, а люди у костра его не видят. В зарослях, конечно, полно наблюдателей, но это другое. Это неприятно, но не страшно. Они Диме больше не соперники, Пленский никогда не возьмет таких неудачников на работу, так что пусть себе смотрят. Он не сумасшедший, как Кирилл, и не станет за ними гоняться. Просто не будет вынимать кальмара, пока не улучит момент, когда они все отвернутся. Ему не надо неотрывно смотреть на завораживающий серебристый блеск удивительного предмета, он вполне может думать и без этого. Дима сунул руку в карман, нащупал гладкий металл; пальцы нежно оглаживали каждое щупальце, каждую грань фигурки. Голова болит… но он найдет решение, придумает, как применить кальмара эффективно и в то же время изящно. Что-то важное мелькнуло в мыслях, когда он вспоминал о Кирилле. Что-то посущественнее мертвецов, которые подглядывают из зарослей и шепчут, подталкивая к опрометчивым поступкам. Картинка, яркая и резкая, как на навязчивой рекламе. Потное брюхо, обтянутое футболкой. Мерзкое, но восхитительно беззащитное перед нацеленным на него лезвием ножа. Один сядет, другой… другая — ляжет в песок. Однажды Дима уже додумался до этого решения, но струсил, пожалел глупого бугая. Тогда он еще не знал, что есть вещи, которые просто приходится делать, и мямлил, как выпускник детсада для слабонервных. Кох-Нагу пришлось послать к нему кобру, чтобы объяснить, что к чему. Лера ляжет в песок, Вова — сядет. Отличный план, но, как и любую старую идею, его можно улучшить. С Пленского станется отмазать своего любимчика от тюрьмы, так что о наказании за убийство несчастной девушки Диме тоже придется позаботиться самому. Ничего страшного. Известно же: хочешь, чтоб было сделано хорошо, — делай сам. Солнце приближалось к поверхности воды, и над пляжем зашелестел едва уловимый ветерок. Он принес от костра журчание воды, переливаемой в бутылку, — пластик работал, как резонатор, и звук получался гулким и сильным. Дима с трудом разлепил склеившийся рот: язык как будто присох к нёбу. Идти к людям не хотелось, но Дима опасался, что жажда и головная боль не дадут ему сосредоточиться. — Явился, математик, — раздраженно бросил Вова. Он лежал на боку, опираясь на локоть, и уныло чертил на песке чудовищно примитивные, кривые узоры. Вид у него был усталый и сварливый, как у замученной жизнью тетки, которую в час пик придавили в вагоне метро. Не отвечая на глупый выпад, Дима аккуратно обошел его, добрел до костра и принялся мелкими глотками пить горячую, вонючую жижу, которая заменяла им воду. — Не передумал? — со смешной надеждой спросила Лера. Дима хотел сказать ей что-нибудь едкое, пройтись насчет ее резко снизившегося интеллекта и детской наивности, но только криво улыбнулся и покачал головой. Какой смысл говорить с мертвецами? Он даже пожалел эту девушку, не подозревающую, что она обречена. Некоторое время Дима размышлял, нельзя ли как-то выкрутиться и оставить ее в живых. Если поменять их ролями… Нет, не выйдет: выкрутится, спишет все на самооборону. Может быть, даже сумеет обольстить Пленского — и конец игре, все Димины усилия пойдут насмарку. Печально, но выбора у Димы нет. Лера напряженно присела на краешек бревна, нервозно обдирая ногтями корочки с многочисленных расчесов и царапин. Глаза ее суетливо бегали, то и дело останавливаясь на широкой спине лежащего Вовы. Всякий раз, когда это случалось, Лера нервно облизывала губы — и снова начинала озираться, как загнанный остромордый зверек, судорожно ищущий выход из ловушки. Бедная, с сочувствием подумал Дима, мучается, из последних силенок выдумывает план и не знает, что все зря, что даром напрягает свой невеликий умишко… Дима потянулся за кальмаром и вдруг остановился. Лера и Вова ни о чем не подозревали, но они были в его власти. Странное, непривычное, будоражащее ощущение. Диме захотелось продлить его. Это возбуждало. Это заставляло быстрее течь загустевшую в жилах кровь. Стоит Диме напрячь ум — и они сделают все что угодно… Потрясающе. До сих пор он не понимал, как это восхитительно. — И чему ты, интересно, радуешься? — хмуро спросил Вова. — До чего еще додумался? — Да так, — улыбнулся Дима. — Фантазирую. Вот если бы ты мог заставить любого человека сделать все что угодно, не важно, хочет он того или нет, — как бы ты поступил? — Погнал бы его за двухкилограммовым стейком и ведром кока-колы со льдом, — буркнул Вова и снова уткнулся в свои узорчики. Дима тихо, довольно рассмеялся. Как правильно, что кальмар попал именно в его руки! Вова с его убогим воображением даже не догадался бы, какое сокровище ему досталось. Гордится своей уравновешенностью, потому что больше гордиться нечем: мозгов не хватает выйти за рамки обыденного… — А почему ты спрашиваешь? — спохватился Вова. — Да так, в голову пришло. — Дима не смог удержать хитрой улыбки. Вова резко сел, собранный, почти испуганный. Взгляд слегка расплылся, когда парень погрузился в воспоминания. Вова беззвучно пошевелил губами, слегка побледнел. — И как ты это делаешь? — медленно спросил он. — Что? — довольно натурально удивился Дима. Он знал, что ведет игру на грани, но привкус опасности делал наслаждение еще острее. Тайная власть становилась еще приятнее, когда окружающие начинали о ней догадываться. Как многого Дима еще не знает… — А если я сейчас… — задумчиво начал Вова, — если я… — Не успеешь, — почти весело перебил Дима. — Так, — выговорил Вова. Его взгляд стал сосредоточенным, обращенным внутрь. — И что ты теперь… Договорить он не успел: Лера, о которой они успели забыть, увлеченные беседой, сделала свой ход. Вову резко толкнуло вперед; его лицо стало мягким и удивленным, как у ребенка. Он прижал ладонь ко рту и тихо, даже интеллигентно кашлянул. Дима с ужасом увидел, как между неплотно сомкнутыми пальцами медленно сочится темная, почти черная жидкость; он не сразу понял, что это кровь. Лера длинным, плавным движением вытащила острогу из спины парня, и Вова мягко повалился набок. — Как ты думаешь, не промахнулась? — озабоченно спросила Лера. — Да уж вряд ли, — едва смог вымолвить Дима. Обломанные, грязные ногти Вовы заскребли по песку. Он снова тихо кашлянул, и кровь хлынула изо рта густым потоком. Дернулась босая нога, перевернув неплотно закрытую бутылку, и Дима, не успев осознать, что делает, подхватил ее, бережно привернув крышку. Вова хрипло, с бульканьем вздохнул — будто всасывалась в раковину грязная вода — и затих. — Вот и все, — буднично прокомментировала Лера. — Ты сошла с ума… — Дима в ужасе смотрел на человека, который только что говорил с ним, пытался бороться, а теперь был безнадежно мертв. — Ты рехнулась. — Нет, — бодро откликнулась Лера и качнула острогой. На конце лезвия медленно набухла темная капля, нехотя оторвалась от стали и канула в песок. — Это ты сошел с ума, впал в буйство и напал на него, но он успел оказать сопротивление, и ты скончался от полученных ран. Бедная, рыдающая от ужаса девушка, шокированная кошмарным зрелищем, вызывает помощь. Она не может рассказать в подробностях, что произошло, ведь большую часть времени, пока вы дрались, она, визжа от страха, пряталась за бревном. Ведь любой из вас мог накинуться и на нее тоже! Впрочем, к ней не особо пристают с расспросами, всем и так понятно, что произошло. Бедняжку отпаивают валерьянкой и ледяным чаем, и — вот утешительная весть! — она оказывается последней из приглашенных на отбор студентов. Через пару недель отпуска в хорошем спа, поправив потрясенные нервы, а заодно и слегка потерявшую блеск внешность, она приступает к обязанностям заместительницы Пленского… Дима не находил слов. Лера сияла, гордая, как первоклашка, получившая первую в жизни пятерку. На дне ее глаз плескалось безумие. — И ты думаешь, что я дам себя убить? — выдавил Дима. — Ну, рано или поздно ты зевнешь. А первым ты меня убить не можешь, никто не поверит, что я на тебя напала, — резонно заметила Лера. — Такая милая, хрупка девушка, меня же ветром качает, ты что! — Ты так говоришь, как будто уже проделывала что-то в этом роде… — Нет, — Лера качнула головой, и в ее тоне проскользнули пугающие нотки сожаления. — Но мечтала часто. Взгляд девушки затуманился, будто она заново пересматривала избранные фрагменты своих фантазий. Смотреть на Леру было жутко, и, чтобы вернуть ее в реальность, Дима глупо спросил: — А почему ты начала с него? Лера вздрогнула, ее глаза слегка прояснились. — Потому что он ближе сидел? — неуверенно предположила она. — Да ладно тебе злиться. Он же не понимал ничего. «А-а-а-а, я тут единственный нормальный челове-е-ек! » Зануда. Без него лучше, правда? — Лера кокетливо отбросила повисшие сосульками волосы. — И чего он не понимал? — спросил Дима. — Да брось ты. — Лера недоверчиво подняла брови. — Ты же их видел. Все видели. Они все время здесь, шепчут всякое… — Кто — они? — спросил Дима севшим голосом. — Злые духи, конечно, — пояснила Лера. — Из-за них ведь все. И из-за Пленского, конечно. Она оценивающе прищурилась, примерилась, легко покачивая острогой. — Я не Пленский, — напомнил Дима, отступая на шаг. Лера прикинула расстояние между ними и подступила чуть поближе. — Да ты такой же, — равнодушно сказала она. Ее пальцы слегка сдвинулись, ловчее перехватывая рукоять. Дима все еще не верил в происходящее, не мог допустить, что Лера готова напасть на него, отказывался сознавать, что это всерьез. Но рука уже помимо воли потянулась к карману. Он провел по влажной ткани, но пальцы скользнули, не сумев нащупать прорезь, и снова, и опять… Он уже начал паниковать — но тут наконец попал трясущейся рукой в карман. — Все вы одинаковые, — пробормотала Лера и отвела руку, замахиваясь. Дима успел уклониться. Лера ловко, как кошка, развернулась, метя ему под ребра. Живот вдруг стал ужасно твердым и горячим, но Дима уже коснулся драгоценной фигурки. Вломившись своим разумом в Лерино тело, он тут же дернул острогу вверх и в сторону, но мышцы Леры были намного слабее, чем он привык, и усилия оказалось недостаточно, чтобы полностью преодолеть инерцию. Лезвие разорвало футболку, и Дима увидел Лериными глазами, как на его груди вспухает, наливается кровью глубокий порез, и в то же время почувствовал резкую боль вспоротой кожи. От толчка он потерял равновесие и упал, жестко ударившись о бревно — локоть словно пронзило электрическим током. Не понимая, где он, а где Лера, где его руки и ноги, а где Лерины, Дима оглушенно замер. Пары секунд хватило, чтобы слегка опомниться. Он заворочался, сполз с бревна на песок, хватаясь за ушибленный локоть. Голова кружилась от двойного набора ощущений, и Дима, потеряв ориентацию, никак не мог сообразить, куда делся кальмар. Его охватило смятение, грозящее превратиться в панику. — Надо же, промахнулась, — удивилась Лера, вставая на ноги. Нагнулась, не спуская глаз с Димы, подобрала острогу. В ее глазах остались лишь звериная настороженность и тупое упрямство. Дима наконец одолел растерянность. Тут же обнаружилось, что кальмар по-прежнему зажат в онемевшей от удара по локтю руке. Не дожидаясь, когда Лера замахнется вновь, он сосредоточился и покрепче сжал фигурку. В этот раз все было намного спокойнее. Вот он сам задумчивый, сидит на земле, привалившись к бревну, ноги неловко разбросаны. Босая пятка почти въехала в лужу крови, натекшей из легких Вовы, и на мизинце виднеется красный мазок. Диме мучительно захотелось отодвинуть ногу, убрать ее как можно дальше, стереть жуткое кровавое пятно, но он побоялся ослабить контроль над Лерой. Сжав волю в кулак, он отвернулся. Эмоции подождут. Сначала надо… Дима вдруг понял, что совершенно не представляет, что делать дальше. Его план разрушили, и теперь требовалось время, чтобы придумать новый. Но размышлять, оставаясь в Лерином теле, Дима не смог: внезапно оказалось, что ему неловко и стыдно, как будто он оказался вынужден разделить с незнакомцем душевую кабинку. Чужое тело казалось непрошеным свидетелем. Молчаливым и равнодушным свидетелем, но отнюдь не слепым, и от этого было как-то не по себе. Внутренне ерзая от иррационального смущения, Дима все-таки сумел сосредоточиться. Леру нужно было как-то нейтрализовать — тогда у него появится возможность нормально подумать. Дима перебрал несколько способов вырубить девушку, но все они слабо поддавались контролю и потому не годились: он не хотел, чтобы Лера очнулась в самый неподходящий момент или, наоборот, повредилась больше, чем ему надо. Простейший вариант пришел в голову далеко не сразу, и Дима даже рассмеялся от облегчения, но тут же умолк: слышать женское хихиканье вместо своего, привычного, было пугающе странно. Не медля больше, Дима побрел вдоль пляжа, тщательно осматривая кучи мусора. Веревки встречались редко, и все — короткие, растрепанные, хлипкие. Зато пластиковых пакетов попадалось множество. Набрав целую кучу, Дима приволок их в лагерь и принялся методично разрезать на полосы. Любопытно, что сделает Лера, когда опомнится связанная по рукам и ногам, раздумывал Дима, мерно орудуя ножом. И ужасно интересно — а что сделает он сам?
Стройка на Кох-де-Коле была в самом разгаре, и казалось, что сам остров гремит и брякает, как ящик с инструментами. Николай отошел от перил веранды, поставил на столик бутылку холодной, покрытой каплями воды колы. С довольным вздохом погрузился в плетеное кресло, вытянул длинные ноги. — Химию всякую пьешь, — неодобрительно заметил Пленский. Николай беспечно пожал плечами. — Хорошо здесь, — весело сказал он. — В Пномпене жарища, даже мне дышать нечем, все три дня под кондиционером отсиживался. Я на пять минут заскочил, со строителями парой слов перекинуться. Утром только вернулся, дел полно. Как там ваши студенты, на пляже пиво пьют? Кто выиграл-то? Пленский отвел глаза. — Никто пока не выиграл, — буркнул он. — Сильны, — уважительно кивнул Николай. — И много их там осталось? Пленский промолчал, явно не желая поддерживать разговор, и Николай насторожился. Что-то, видимо, пошло не так, но Пленский, конечно, в этом не признается. Даже если ему нужна помощь — не признается. — Так сколько? — переспросил Николай. — Все, — неохотно выговорил Пленский. — Рация исправна? — быстро спросил герпетолог. — Рация неубиваемая, ее хоть топи, хоть под грузовик кидай. — Пленский нахмурился еще больше. Он медленно багровел, готовый вот-вот разрядиться вспышкой гнева. — Не так все должно было быть! — рявкнул он и грохнул кулаком. Хлипкий столик подскочил, сбрасывая с себя предметы, как норовистый конь — всадника. Тугая бутылка колы ударилась о цемент и взорвалась веером брызг и пены. Пленский вскочил, спасая светлые брюки, брезгливо стряхнул несколько долетевших капель. — Я не знаю, что за идиотов мне подогнали, уволю всех кадровиков к чертовой матери. Всё не так сделали! У меня же четко было рассчитано: сначала засыплется ботан, потом — девки, потом этот, здоровый такой, тупой… Я не виноват, что они все сделали неправильно! Не знаю, может, они там действительно рацию сломали, этим дуракам ничего сложнее молотка в руки давать нельзя. — Сколько у них было воды? — спросил Николай, тревожно хмурясь. Пленский помедлил. — Достаточно, — отрывисто выговорил он. — Если не форсить, можно растянуть на неделю. Я все рассчитал. — А еще по вашим расчетам они уже три дня как должны были вернуться, — тихо вздохнул Николай. — Однако не вернулись, кретины, — проворчал Пленский. — Ничего людям доверить нельзя, все приходится самому… Он щелчком сшиб со штанины соблазнившегося на сладкое пятно муравья и нехотя, через силу выдавил: — Завтра с утра собираюсь проверить, что они там учудили. Мне, может… свидетель понадобиться. Николай кивнул. Он знал, что Пленскому проще удавиться, чем попросить по-человечески, но сейчас не собирался изводить его. — А еще лучше сегодня, — предложил он. — Мой катер заправлен, так что… — Нет, — насупился Пленский. — Завтра. Потерпят, не облезут. С ментом я договорился на всякий случай. — С которым? — С этим, который травой торгует. Не будет шум поднимать, если что не так. Не с чего, конечно, там все нормально должно быть, но мало ли. Пусть присмотрит. Да нет, все нормально будет. А если быковать начнет, можно напомнить, чем он сам занимается… Николай с сомнением покачал головой, но спорить не стал. Взглянул на часы. — Воды там действительно на неделю? — уточнил он. — Если эти идиоты не додумались душ устраивать, то хватит. Нет, они могли, конечно, привыкли, что им по первому щелчку все тридцать три удовольствия подают. Но тогда бы мы уже знали. Николай покусал кожицу на губе, снова взглянул на часы. — Ладно, — бросил он, вставая. — Завтра увидимся. ГЛАВА 14. СДЕЛАТЬ МИР ЛУЧШЕ

— Мне, между прочим, жарко, — угрюмо сказала Лера. — Обязательно было меня так обматывать? Дима пожал плечами, поправил полено в костре. Не так уж жарко, ночь принесла с собой прохладу, и лунный свет, заливающий пляж, казался холодным, как синие пакеты с техническим льдом. Но Лера и правда походила на игрушечную мумию китайского производства: преувеличенно глазастое лицо невнятного, землистого цвета, белая обмотка и неряшливо торчащие отовсюду пластиковые ленты, зловеще белесые в свете луны. Наверное, и правда жарко, тело совсем не дышит. Как бы не загнулась раньше времени от перегрева, испугался Дима. — Ладно, — буркнул он и раскрыл нож, — и правда увлекся что-то. Смущаясь под негодующим взглядом Леры, он принялся вспарывать пластик. Увлекшись, он освободил девушку почти от всех пут, оставив только жгуты на запястьях и лодыжках. — Так лучше? — спросил он. Лера сердито кивнула. — Только я не понимаю, что ты дальше собираешься делать, — она резко тряхнула головой, откидывая волосы со лба. — Да я сам не понимаю, — с неожиданной для самого себя искренностью ответил Дима. — Так и не смог придумать. Но не ждать же, пока ты меня убьешь? Лера криво улыбнулась, подула себе на лоб, выпячивая нижнюю губу. — Да помоги же! — раздраженно крикнула она. Дима торопливо склонился над ней, убрал мешающие волосы за ухо. — Джентльмен… — с иронией бросила Лера. Дима промолчал, глядя в пламя костра. Все шло как-то неправильно. Ни единой идеи… и никакого удовольствия от того, что именно он должен решить судьбу этой девушки. — Так за что ты Вову? — спросил он, лишь бы нарушить молчание. — Самооборона, — безмятежно улыбнулась Лера. — Защищалась, ты же видел… Да ладно тебе! Серьезный, как пень. Надо было с тебя начинать, с Вовой веселее было бы. — Ты ж сама говорила, что он зануда. — Ага, говорила, — легко согласилась Лера. — Не люблю людей, которые притворяются слепыми. А ты боишься? — с жадным интересом спросила она. — Чего? — спросил Дима, только чтобы потянуть время. Он боялся. И совершенно не хотел лишний раз вспоминать об искаженных злобой чертах тех, кто подсматривал за ним по ночам. Он и сейчас чувствовал их спиной, видел краем глаза, как копошатся их тени в глубине джунглей. Они подсматривали. Они ждали. Он чуял их запах, похожий на запах соленой гнилой воды и перепрелых водорослей, слышал, как они потрескивают, постукивают обнажившимися костями. Волоски на позвоночнике Димы приподнялись, словно задул вдруг ледяной ветер, затылок напрягся. Их всего двое живых на этом острове, населенном мертвецами. — Что Антон к тебе придет, конечно, — шепотом сказала Лера и нервно оглянулась. — Да и Оля… она же из-за тебя ночью от костра потащилась. Конечно, они придут. Но если допустить это знание в разум, признать его вслух, то безумие захлестнет с головой. Дима не мог себе этого позволить. Он делано поморщился: — Извини, я не верю в призраков. — Ты еще байку про пакеты на кустах расскажи, — тоскливо проговорила Лера. — Трус. Все вы жалкие трусы. Одинаковые. Жаль, я тебя не успела прирезать. — «Вы» — это люди? — уточнил Дима. — Люди… мужчины. Слабаки и трусы, воображаете, что мир вертится вокруг вас, а если вдруг замечаете, что это не так, — делаете вид, что почудилось, и отправляете в игнор. Лишь бы все было правильно, объяснимо, так, как вам надо, да? А кто не в вашем вкусе — того можно топтать… — Лера судорожно вздохнула, и Дима вдруг понял, что она плачет. — Как вы мне все надоели. Как мне надоело для вас стараться. Если бы ты знал, как я устала… — Так кто ж тебя заставляет, — удивился Дима, и Лера посмотрела на него как на идиота: — А кому я тогда буду нужна? Разве что таким ботаникам, как ты. — Зря ты так, — упрекнул Дима как можно мягче. — Я тебе ничего плохого не делал. Это ты старалась… — Ага, не делал. — Лера саркастично потрясла связанными руками. — Я вообще не понимаю, как ты протянул так долго. Ты же… Ты даже не умереть должен был, как другие, нормальные, а сбежать в первый же день, поджав хвост. С криками «Я не такой, я хороший! ». Лера сухо, зло рассмеялась, и Дима различил призрачные голоса, вторящие ей. На мгновение он прикрыл ладонями уши, чтобы не слышать их. Это помогло — когда он убрал руки, в ветвях снова шелестел один только ветер. Только ветер и всякая живность, и никаких мертвецов, никаких злых духов. Дима перевел сбившееся дыхание. — По-моему, сбежать намного нормальнее, чем погибнуть ради какой-то чепухи, — сказал он. — Это всего лишь работа, а все вдруг так уперлись, как будто… Он хотел сказать «проигрывают корову», но осекся: прилипшая к нему в незапамятные времена фразочка теперь слишком живо напоминала набережную в Пномпене, взволнованное, розовое Олино лицо, ярко горящие в закатных лучах волосы. — Ты тоже уперся, — бросила Лера. — Вот я и удивляюсь: с чего вдруг. Сам говоришь, всего лишь работа… Дима привычно промолчал, стараясь сдержать хитрую ухмылку, но Лера продолжала смотреть на него испытующе и недоуменно, и он вдруг почувствовал, как слова рвутся из него, словно гной из лопнувшего нарыва. Потребность рассказать обо всем хотя бы одному-единственному человеку была так велика, что Дима даже не пытался с ней бороться. В конце концов, Лера все равно не жилец, мелькнула ледяная мысль. Так почему бы не облегчить душу? Девушка не успеет выдать его тайну. Дима прикусил губу и вытащил фигурку кальмара. Поднес поближе к костру, чтобы Лера смогла рассмотреть предмет получше. На гранях щупальцев заиграло оранжевыми переливами пламя. — Эту штуковину я нашел в первый же день, — сказал Дима. — Помнишь, ты хотела договориться со мной о совместной игре, а потом вдруг резко передумала? Так вот… Дима говорил долго, не упуская ни единой подробности, упорно глядя на игру живого, неутомимого огня, — лишь бы не видеть, как на Лерином лице проступают ужас и отвращение. Девушка молчала, ни разу не перебив его. Дима даже не был уверен, что она не заснула, но продолжал говорить, то стискивая кулаки от внутренней муки, то нервно посмеиваясь. Он знал, что нечто, живущее на острове, тоже слушает его и оно недовольно тем, что тайна кальмара раскрыта. В какой-то момент он хотел остановиться, не рассказывать всего, чтобы дать Лере шанс — ведь если она не узнает все секреты Кох-Нага, то, возможно, ей позволят уйти. Снова выбирать, как же надоело… Нечто ждало, и в его давящем взгляде чудилась насмешка над его нерешительностью. Дима вздохнул и принялся рассказывать дальше. Наконец он опустошенно замолк. В голове звенело, и тело казалось бессильным, будто резиновым. Молчание становилось все гуще, все тяжелее, и Дима, не выдержав, все-таки рискнул посмотреть на свою слушательницу. Увиденное поразило его. Во взгляде Леры не было ничего человеческого — лишь бесконечное отвращение, перемешанное с бесконечным же ужасом, которые, казалось, затопили ее мозг, не оставив места для способности мыслить разумно. Она смотрела на него как на разложившийся труп. Как на гигантского, осклизлого паука. Как на копошащихся в ране червей. Казалось, девушка сейчас пронзительно завизжит, зажмурясь и взмахивая руками, но когда Лера заговорила, он едва смог расслышать ее. — Какая гадость, — прошептала она. — Какая мерзость… зачем ты мне это рассказал? И ты… во мне… — Она всхлипнула. — И ты кайфовал все эти дни, зная, что в любой момент можешь… Какой кошмар. И — именно ты, это самое худшее, ты, ботаник несчастный… Лера все всхлипывала, то и дело переходя на мат, и Дима, пытаясь оправдаться, жалко забормотал: — Слушай, ну я же не нарочно. А что ты хотела, чтобы я вам про эту штуковину сразу доложил и отдал, кому скажете? Ты бы на моем месте как поступила, да? — Я бы на твоем месте… — Лера замолчала, сосредоточенно сдвинув брови. — Нет, — сказала она сама себе. — Сделала бы все то же самое. — Нет! — пронзительно выкрикнула Лера голосом человека, который уже понимает, что самое страшное случилось, но еще не может принять это. — Я тоже так думал, — сказал Дима. — Я был уверен, что справлюсь. Вот увидишь. Ты получишь выигрыш и кальмара… и увидишь сама. Они помолчали. Лера мерно качала головой, и от этой гипнотической размеренности Диме становилось все страшнее — как будто это может никогда не кончиться, вечно будет ночь, и костер, и связанная Лера до конца времен будет качать головой, шепча: «Нет, нет, нет…» — Я не могу придумать, что с тобой делать, — в отчаянии проговорил Дима. — Что со всем этим делать… — Развяжи меня, — внезапно потребовала Лера абсолютно спокойным, ледяным голосом. Дима опешил, и она тут же сорвалась на визг: — Развяжи меня, ты, урод! Ничего не соображая, Дима подступил к ней с ножом и, как во сне, послушно вспорол путы. Лера вскочила, разминая запястья, и тут же согнулась пополам, отвернувшись от костра. Дима услышал мучительный стон, громкий, отвратительно густой плеск. В нос ударил запах кислятины. — Хватит с меня, — сухо сказала Лера, выпрямившись, и вытерла ладонью рот. — Хватит. Мне здесь не нравится. — Рация… — Да засунь свою рацию знаешь куда? — заорала Лера. — Какая, к черту, рация, если по миру ходят такие уроды, как ты? Мне здесь не нравится. — Она нервно оглянулась. — Твари эти подсматривающие. И ты еще с ними заодно… к черту. И Кирилл… Дима гулко сглотнул. — И что ты собираешься делать? — быстро спросил он, лишь бы не дать ей заговорить о Кирилле. — Ну хочешь, давай я отсюда свалю, а ты выиграешь. Так честнее будет. — Да пошел ты, — треснувшим голосом проговорила Лера. Ее лицо свело судорогой, будто девушку снова одолевали рвотные спазмы. — Ничего я больше не хочу, понимаешь? Глаза у нее стали пустыми, как окна заброшенного дома. Она присела на корточки рядом с воняющей гнилыми водорослями кучей жгутов и обрывков веревок и теперь, зажав в зубах фонарик, яростно рылась в этом хламе, брезгливо отбрасывая ненужное. Глядя на ее истерические, разболтанные, как у марионетки, движения, Дима спохватился: — Лера, а ты пила давно? Извини, но ты не в себе, по-моему. Девушка равнодушно качнула головой и продолжила поиски. — Нет, правда… — Ты тусил в моем теле черт знает сколько, а потом связал, — ровно проговорила Лера. Замерла на мгновение. — Зачем теперь спрашиваешь? — Извини… — К черту. Не хочу я пить, понятно? Я все понимаю, в здравом уме и трезвой памяти, не надо корчить из себя покровителя. Просто не хочу больше. Она застыла, всматриваясь в заросли. Дима проследил за ее взглядом, и ему снова почудились бледные лица, пристально наблюдающие за ними. — Невозможно так, — со смертной тоской в голосе проговорила Лера. — Ты бы знал, если бы не был таким… таким… — Уродом? — вздохнул Дима. Лера равнодушно кивнула, не слушая его. Она разбросала мусор по всей стоянке и теперь вертела, мяла, связывала дикими, причудливыми петлями пластиковый жгут — Дима по привычке все делать тщательно нарезал пакетов с запасом. Лера затеребила узлы, которые сама же и затянула, попыталась распутать их зубами, сломала ноготь и резко опустила руки. Ее лицо снова опустело, уголки рта безвольно обвисли, как будто кончилась вдруг батарейка. — И что, ты ни одной веревки не нашел? — мертвым голосом спросила она. — Не могу же я с этим… Оно тянется и скользить не будет. Она брезгливо отбросила нарезанный из пакетов жгут и содрогнулась. — Нет, тут есть немножко, — смущенно ответил Дима. Он не понимал, чего хочет Лера, но спорить с ней не хотел. Ее вспышки ярости, так быстро сменяющиеся апатией, пугали. Чтобы не раздражать девушку лишний раз, он зарылся в кучу мусора. Вытащил обрывок толстого, покрытого зеленой слизью каната. — О, сойдет, — кивнула Лера. — Погоди… Только теперь Дима понял, что она задумала, и его охватил ужас. Ничего не понимая, осознавая только, что вот-вот случится непоправимое, он смотрел, как ловко двигаются ее тонкие пальцы, вывязывая узел. Он никак не мог придумать, что сказать. Молчать было невыносимо. Слишком долго он молчал… — Лера, — окликнул он наконец. — Не надо, а? Лучше ты… Лера тоскливо усмехнулась, подошла поближе к дереву, пробуя ветки. — Говорю же тебе, надоело. Устала. А здесь хотя бы компания хорошая, ребята нормальные подобрались… — Да конечно, — желчно согласился Дима. — Прям ангелочки. — Если бы Пленский не выдумал эту гадость с помощью, мы бы подружились, — возразила Лера. — Из-за него вся эта дрянь полезла. Да еще эта мерзость твоя головоногая… Не уговаривай. — Перестань. Не могу же я смотреть, как ты… — забормотал Дима, оборвал себя: — Это ты должна была победить! Я вообще для работы на Пленского не гожусь, какой смысл мне выигрывать, сама подумай? Лучше ты… Он продолжал говорить, холодно отмечая краем сознания, как то и дело дает петуха, как фальшиво, неубедительно звучит его голос, и все просил мысленно: ну уговори меня. Решись уже… Лера внимательно смотрела на него, почти не слушая, и в светлых глазах девушки он видел тень колебания. — Отвернись, — попросила вдруг Лера. Дима с поспешной готовностью повернулся к ней спиной, прикрыл уши ладонями. Зажмурил на всякий случай глаза. Идеальная поза для того, чтобы разбить ему голову или воткнуть под лопатку нож. Интересно, Лера это видит? Наверняка. Скорее всего, именно на это и рассчитывала, когда разыгрывала свой спектакль. Блестяще задуманная и выполненная манипуляция. Осталось одно движение — и она победила. Подло, конечно, но кого это будет волновать? Точно не саму девушку. Кончики пальцев заныли, требуя прикоснуться к холодной металлической фигурке. Дима еще может успеть, может придумать что-то, чтобы выжить. Но тогда… Тогда ему придется ждать, пока придет Антон. Стоило подумать об Антоне, и волосы Димы встали дыбом, тело похолодело в предсмертной тоске. Мертвый выйдет из джунглей, скажет: «Давай, не тяни, ботан», и за его спиной будет маячить Кирилл, обиженный, как ребенок, и на его голове будут копошиться мелкие крабы… Нет. Лучше уж живая Лерка, чем ходячий мертвец. Дима сам говорил, что хочет ее победы. Он всю игру поступал нечестно и заслужил все, что она сейчас сделает. Наверное, мир станет лучше, если убрать из него такого урода, как он… Что она выберет, нож или камень? Камень или нож? Или веревку? Веревка разумнее всего, будет похоже на самоубийство. Но Дима надеялся, что Лера не будет так жестоко рациональна и выберет что-нибудь другое. Веревка — это еще и медленно… Сквозь сжатые пальцы донесся какой-то смутный звук, похожий на тоскливый шепот, и Дима плотнее прижал ладони к ушам, чтобы наверняка ничего не услышать, чтобы его глупые инстинкты не помешали Лере поступить так, как надо. Он непроизвольно напряг спину, ожидая удара, сведенные судорогой мышцы пронзило болью, но Дима так и не пошевелился. Не захотел.
Скрип. Скрип. Мерно и так тоскливо. Спина болела просто дико, и Дима наконец рискнул выпрямиться. Осторожно пошевелил лопатками, разминая затекшие мышцы. Скрип. Дима встали медленно, очень медленно обернулся. Лера тоже повернулась к нему спиной: видимо, не хотела, чтобы он увидел ее изуродованное гримасой лицо. Зря: в густую тень под деревом не проникал лунный свет, и Дима видел только светлый силуэт. Но Лера всегда так заботилась о том, чтобы хорошо выглядеть. Даже теперь она походила на эфемерного, иссушенного эльфа, который забился осенью между рамами, долго лежал там, вытянувшись во всю дину, и в конце концов превратился в невесомую мумию. Дима смотрел в спину девушки долго, очень долго, загипнотизированный мерным скрипом. Но когда скрутившаяся веревка начала разворачиваться, вращая тело, и в поле зрения появилось маленькое, прикрытое пепельной прядью тонких волос ухо, Дима поспешно отвел глаза. Лера не хотела бы. Он не станет смотреть. Чтобы не нарушить собственный запрет, Дима слепо побрел прочь, по-стариковски шаркая по песку. Каждый шаг оставлял на песке новый отпечаток, но Дима подозревал, что скоро это закончится. Все они превратились в злых духов Кох-Нага, и только он почему-то задержался. Но ненадолго. Совсем ненадолго. Боль в ушибленном пальце ноги привела его в себя. Ночь посерела; к Кох-Нагу подкрадывался рассвет. Несколько секунд Дима бессмысленно пялился на плоский черный камень, выступающий из песка. Камень выглядел как-то неправильно, чего-то на нем не хватало. Наконец Дима вспомнил, что когда-то, сотни лет назад, на нем шелковисто поблескивали сизые ячейки и тонкие провода извивались, соединяя их с матово-черной, ободряюще потрескивающей, подмигивающей экраном рацией. Дима шумно вдохнул. Только теперь до его сознания начало доходить, что он остался один. Последний из группы игроков. Остальные выбыли. Он единственный смог решить все проблемы, как и требовал Пленский. Он победил. Выиграл. Осталось только связаться с дежурным на Кох-де-Коле, назвать свой пароль — и работа мечты, лучшая работа в мире будет его. Никто больше не посмеет смеяться над ним и называть ботаником. Дима всех обошел. Он оказался самым решительным, самым хладнокровным, стрессоустойчивым, что там еще говорил менеджер по персоналу в странной, холодной, почти забытой Димой Москве… А, не важно. Главное — он оказался самым умным, как и рассчитывал. Дима заметался по стоянке, высматривая рацию. Когда батареи промокли во время шторма, их куда-то убрали, а рация еще несколько дней бестолково ходила по рукам, и потрескивание статического электричества, иногда раздающееся в динамиках, доносилось из самых неожиданных мест. Дима приостановился, склонив голову набок, но ничего не услышал. Это, конечно, ничего не значило. Просто надо искать дальше. Наконец он радостно вскрикнул: невзрачный прямоугольник передатчика все время лежал практически у него на глазах, аккуратно уложенный кем-то в выемку у комля бревна. Дима торжествующе схватил его. Глубоко вздохнул, оттягивая момент триумфа, наслаждаясь мгновением. И со счастливой, ликующей улыбкой нажал кнопку вызова. Рация не издала ни звука. «Прием», — неуверенно пробормотал Дима, уже понимая, что произошло нечто страшное, и тупо уставился на безжизненный серый экранчик. Ничего не соображая, потыкал в кнопки, ожидая, что от его прикосновений они оживут и заиграют радостными, обнадеживающими огоньками подсветки. Прорезиненные клавиши равнодушно пружинили под пальцами. Дима подул зачем-то в микрофон, постучал ногтем. Открутил и прикрутил обратно короткую толстенькую антенну. Рация не оживала. Она была мертва — точно так же, как все на этом острове. — С голоду сдохла, — прокомментировал Дима вслух и глупо хихикнул. Он перевернул рацию и вытащил бессмысленно тяжелый брусок аккумулятора. Аккумулятора, полностью, в ноль разряженного за трое суток работы без подзарядки… Дико заорав, Дима швырнул батарею, метя в камень. Аккумулятор с треском ударился об базальт, отскочил в воду. Жадно булькнуло, и Дима тут же спохватился, запричитал, бросился вылавливать такую нужно, но совершенно теперь бесполезную батарею из воды. Нельзя распускаться. Он победитель, он должен уметь держать себя в руках… И с чего он, собственно, закатил истерику? Ну разрядился аккумулятор, бывает. Свойство у них у всех такое — разряжаться. Можно подумать, без рации Дима пропадет. Не бросят же его здесь. Возможно, именно сейчас Пленский лично мчит к Кох-Нагу на белом скоростном катере. Растянувшись на песке, Дима предался мечтам. Вот Пленский жмет ему руку, губа оттопырена, как у несговорчивого верблюда, но деваться некуда: все условия выполнены. Вот Дима за столом в огромном кабинете, небрежно покачивая ногой в кеде, подписывает важнейшие бумаги… стоп, отставить. Он топ-менеджер, а не какой-то сисадмин. Начищенные дорогие ботинки и к ним костюм. Неудобно, но ничего, он привыкнет. Заодно и на столе надо бы прибраться: поверхность темного полированного ореха завалена винтами, плашками оперативки, вон пара кулеров завалялась, и из-под всей этой безобразной груды торчит край материнской платы… От ужаса Дима громко втянул в себя воздух и вскочил, панически озираясь по сторонам. Разгромленный лагерь походил на помойку. Хорош Дима будет, когда Пленский приедет и увидит весь этот бардак! К костру не подойти, все завалено всякой дребеденью. И, главное, люди! Как он собирается работать заместителем Пленского, если его подчиненные предаются анархии? Разбрелись по всему острову, ни дисциплины, ни аккуратности. Дима сжал челюсти и решительно встал. Бардак, конечно, страшный, и работа предстоит адова, но к моменту, когда Пленский приедет подписывать контракт, все будет в порядке. Дима не даст боссу оснований сомневаться в своем выборе.
Удивительно, на что способен человек, который твердо решил сделать все правильно. Дима чувствовал, как в нем бурлит и кипит мощная энергия. Именно таким он должен быть, бодрым и целеустремленным, иначе с работой на Пленского не справиться. Поразмыслив, Дима решил начать с самого сложного и времязатратного. Не объяснять же потом боссу, почему один из сотрудников до сих пор болтается в русле пересохшего ручья! От Антона неприятно пахло, но Дима не стал к нему придираться. Не до того было: мышцы гудели от напряжения, под черепом гулко толкалась кровь, и Диме не хватало дыхания на то, чтобы вести беседы. Он волок Антона, подхватив под мышки, и пот, капавший с его лба, смешивался с неприятной прохладной влагой, проступившей на коже мертвеца. На камнях за ними оставались какие-то ошметки, на которые тут же сбегались крабы, но Дима не обращал на них внимания. Это мелочи, потом приберет, если успеет. Он не знал, сколько ушло времени на то, чтобы доволочь Антона до пляжа. Тащить тело по песку было проще, но запах все усиливался, и Диме то и дело приходилось прерываться, чтобы переждать позывы к рвоте. Солнце близилось к зениту, когда Дима добрался наконец до пятачка пляжа на границе мангрового болота. Он неодобрительно оглядел два песчаных холмика, под которыми лежали Оля и Ира: неаккуратные, кривые какие-то, сразу видно, что к работе отнеслись небрежно. Надо будет серьезно поговорить с Пленским: зачем им такие сотрудники? Кирилл был тяжелее, но зато лежал ближе, и Дима управился бы с ним почти шутя, если бы не запах. Надо будет потребовать, чтобы рядом с кабинетом организовали душ, невозможно же работать в таких условиях. В какой-то момент Дима просто потерял сознание, но, к счастью, ненадолго. Он очнулся от того, что рак-отшельник аккуратно пощипывал его запястье, и задохнулся от ужаса: так бездарно потратить время! Несколько минут он прислушивался до звона в ушах, пытаясь уловить шум лодочного мотора, но Сиамский залив по-прежнему был пуст, и Дима выдохнул с облегчением: у него еще столько дел. Аккуратно обобрав отшельников и крабов с тела Кирилла, он дотащил парня до места сбора и только там позволил себе небольшой перерыв. Поясница глухо ныла, и Дима, порывшись в аптечке, проглотил сразу несколько таблеток аспирина. Запил водой — ее вкус показался почти приятным, сладковатым, она пахла дымом, а в послевкусии чувствовалась изысканная горчинка прелых листьев. Не удержавшись, Дима отпил еще немного, посмаковал, разглядывая мосластое тело Вовы и прикидывая, как бы поудобнее за него взяться. Боль в спине отступила, и Дима снова готов был к работе. Леру Дима доставил к месту сбора последней. Девушку он волочь по песку не стал — принес на руках, бережно, как хрупкий, невесомый цветок. Уложив ее на место, он оценивающе взглянул на два параллельных холмика и продолжающие их ряд четыре тела. Не идеально, конечно, но временно, как черновой вариант пойдет. Теперь надо было вернуться в лагерь и навести там порядок. А потом снова сюда — и копать, копать, копать. Обрывков веревок хватит, чтобы связать из обломков затопленного пиратами корабля шесть крестов. Все должно быть правильно и аккуратно. Пленский сразу поймет, какой ценный сотрудник ему достался. Напевая, Дима вернулся в лагерь и принялся за уборку. Он чувствовал себя отлично, энергия по-прежнему переполняла его, и призраки больше не беспокоили. Дима точно знал, что никаких злых духов не существует — есть лишь глупые кхмерские суеверия и иллюзии измученных стрессом и обезвоживанием людей. Никто не наблюдал за ним из зарослей. Дима не нуждался в присмотре, чтобы трудиться на совесть.
Когда солнце коснулось поверхности Сиамского залива, работа была уже сделана, и сделана хорошо. ГЛАВА 15. НАГРАДА

— Ты умерла, — безнадежно проговорил Дима. В джунглях за спиной постукивали, потрескивали раки-отшельники, идущие к морю, и этот бесконечный звук сводил с ума, не давал сосредоточиться, найти пусть к спасению. Они объели лицо Оли почти до неузнаваемости, но Дима по-прежнему мог различить ее черты. Она пришла сказать, что он убил ее. Пришла отомстить. Болото воняло соленой гнилью, и корни мангровых деревьев походили на склизкие, почерневшие пальцы мертвецов, впившиеся в землю в поисках воды. Только вода вся соленая, и ею никак не напиться… За спиной Оли уже маячил Кирилл — нелепо-огромный, с почерневшей от свернувшейся крови щекой. В трещине на его черепе копошились крабы. А волосы Иры обвисли мокрыми прядями, и по ним стекала вода, будто девушку только что вытащили из моря, и Дима не видел, но знал, что на плече у нее — маленький, чуть припухший след укола. Они все были здесь. От них несло сладковатой вонью гнилого мяса. Они пришли за ним. — Вы умерли, — просипел Дима и вцепился ногтями в свои щеки, оставляя кровавые полосы. — Вас не существует. Лера качнула опухшей, посиневшей головой, прикоснулась к черному рубцу от веревки на шее. Дима со стоном замотал головой. Он понимал, что не сможет бежать от них, но глаза все еще метались сами собой, высматривая путь для отступления. — Зачем вы пришли? — пробормотал он, не смея поднять глаза, чтобы не увидеть новые кошмарные подробности. — Я победил, все кончено! Это не я, я не виноват, хотел закричать он, но горло сдавило невидимой скользкой рукой. Дима захрипел, отчаянно мотая головой. — Неправда, — вытолкнул он. Слова раздирали пересохшее, потрескавшееся горло. — Неправда. Это не я. Что вам от меня надо, что? — Он скорчился на песке, не понимая, что делает, не слыша собственного жалкого хныканья. Дима заскулил и боком, как краб, дернулся в сторону. Каждое действие давалось с трудом, как будто он двигался в толще воды. В неизмеримой бездне, где вечная тьма и холод, где под чудовищным давлением выживают только самые сильные, самые хищные глубоководные твари… Дима сунул руку в карман. — Вы ничего не можете мне сделать, — сказал он и растянул треснувшие губы в безжизненной улыбке. — Ничего вы мне не сделаете. Мертвецы зафыркали, издавая кошмарные булькающие звуки, и Дима понял, что просчитался, что кальмар больше не поможет ему, и злые духи Кох-Нага знают об этом. Они смотрели на него, злобно ухмыляясь, и Дима был уверен, что протяни он в приступе безумной храбрости руку — и ощутит прикосновение к холодной, отвратительно влажной плоти. Проверять он не собирался. Он знал, как это будет. — Что вам от меня надо? — снова взвизгнул он.
У него не было ответа. Он задыхался от мертвечины. Он пытался бежать, он бежал, разрывая легкие, на пределе сил, лишь бы избавиться от этого запаха, не видеть эти изуродованные смертью лица, но раз за разом приходил в себя на границе мангровых болот. Ил чмокал и булькал под ногами, испуская пузыри воняющего солью и гнилой растительностью газа, корни деревьев жадно хватали Диму за ноги, и он, поскуливая от тоскливого ужаса, с готовыми лопнуть глазами выбирался на песок. Шесть аккуратнейших могил серебрились в лунном свете, и шестеро мертвецов терпеливо дожидались Диму, не спуская с него глумливых глаз. Им некуда было спешить. «Ты убил нас. Ты убил нас. Убил», — шептали их голосами мангровые деревья и протягивали ненасытные черные пальцы. — Хватит! — дико заорал Дима, раздирая лицо. Его волосы стояли дыбом, как наэлектризованные, а тело скользким от ледяного, как фигурка кальмара, пота. — Хватит! Стало слышно, как тихо плещет о берег вода. — Да, это я, — сказал Дима почти спокойно. — И что теперь? Стоя совершенно один и глядя в пустоту Дима пожал плечами. — Я… вы поймите, я же не… я не говорю, что не надо. — Дима прижал руки к груди. — Но сами подумайте, как выйдет: вы все здесь, а я где-то в стороне болтаюсь. Это же… некрасиво будет. Неправильно. Дима упал на песок и затих. Мертвецы не торопили его. Они понимали, что иногда человеку нужно просто набраться сил, чтобы сделать необходимое. Время у них было. У них было много, очень много времени. Все еще поскуливая и вздрагивая, Дима подложил под щеку кулак с зажатой в нем бесполезной фигуркой и провалился в мягкую, теплую трясину беспамятства.
Солнце успело подняться довольно высоко, когда Дима очнулся. Мертвецы терпеливо ждали: Дима не видел их, но слышал, как они с хлюпаньем прогуливаются в мангровом болоте, как перешептываются, обсуждая, сможет ли он сделать то, что нужно. И, конечно, он чувствовал их взгляды. Они не спускали с него глаз. Они не собирались отворачиваться до самого конца. Обрывок каната, на котором повесилась Лера, лежал рядом, свернутый безупречными кольцами: Дима сразу понял, что о нем позаботился кто-то из девушек. Подхватив веревку, он нога за ногу потащился к ближайшему дереву. Идти было трудно, но Дима знал, что скоро все кончится, и был почти счастлив этому. Распухшие, ободранные пальцы слушались плохо, но он все-таки сумел завязать петлю. Оставалось совсем немного. Дима снова прислушался, надеясь понять, о чем говорят мертвецы. Довольны ли они? Не истощилось ли их терпение? Но они умолкли. Лишь шелестел легчайший прибой, да на самом краю сознания зудел, звенел, как навязчивое насекомое, какой-то страшно знакомый, совершенно невозможный звук. Дима вскрикнул и выронил канат. Обожженные, пересохшие глаза пронзила боль, когда он попытался взглянуть на горизонт, но Дима успел заметить далекое белое пятно на стальной поверхности моря.
Скоростной катер прошуршал брюхом по песку и замер напротив лагеря. Николай выскочил на берег. Следом выбрался Пленский, а за ним, неловко задирая ноги, чтобы не промочить идеально отглаженные брюки, полицейский, удивительно неуместный, почти нелепый в своей нарядной светлой форме. — И где они шатаются? — спросил Пленский, недовольно озираясь. — Они что, думают, за ними кто-то бегать станет? — Как бы не пришлось, — тихо ответил Николай. Он уже стоял у самого кострища, мрачно озирая стоянку, и на его лице явно читалась тревога. Пленский, раздраженно выпятив челюсть, подошел поближе; из его горла вырвался невнятный возглас, и он стремительно сунул руку за пазуху. — Эт-то еще зачем?! — воскликнул Николай, когда подрагивающий ствол пистолета взглянул прямо ему в лицо. Пленский, поморщившись, направил дуло в заросли за лагерем и медленно, осторожно двинулся вокруг костра. — Затем, что я не знаю, кто это сделал, но этот человек мне не нравится, — проговорил он, не оборачиваясь. Николай сочувственно вздохнул. Территория стоянки выглядела совершенно дико. На песке идеальными, будто вымеренными линейкой, рядами располагалось все, что осталось от снаряжения. Скатанные в одинаковые валики гамаки. Четыре ножа и четыре фонарика. Солнечные батареи, вспучившиеся от попавшей внутрь воды, с заржавевшими до красноты разъемами, и рядом — разбитая рация. Несколько отколовшихся от передатчика кусочков черного пластика выложены в ровный прямоугольник, как элементы пазла. Десять бутылок из-под воды, этикетками строго в одну сторону. Ряд пустых, слегка обгорелых консервных банок, педантично отсортированных по размеру. Какие-то клочки грязной ткани. Несколько десятков аккуратнейших разноцветных квадратиков — подобрав один, Николай обнаружил, что это старый пластиковый пакет, сложенный с нечеловеческой тщательностью. Томимый дурными предчувствиями, Николай подобрал ветку и ткнул одну из кучек, расположенных так же тщательно, но полностью скрывшихся под мелкими муравьями. Под засуетившимися насекомыми мелькнуло что-то бурое, что-то синевато-белое, и Николаю стало совсем нехорошо: уж больно эти ошметки походили на куски человеческой, выдранной с мясом кожи. Не может быть, оборвал он сам себя, скорее всего, шкурка от рыбы… Но предчувствие беды стало еще острее. Николай обернулся на Пленского. — Виктор Михайлович, уберите пистолет, ради бога, — попросил он. — Здесь никого нет. Пленский лишь упрямо качнул головой и уставился на полицейского, который успел осмотреть часть пляжа. Даже без перевода было понятно, о чем говорит кхмер: уж больно тревожно и настойчиво тот махал рукой на восток. Держа оружие наготове, Пленский первым двинулся вдоль борозд, оставленных протащенными по песку телами. Пляж просматривался во всю длину и был абсолютно пуст, но чем ближе они подходили к его восточной оконечности, ограниченной гигантскими валунами базальта, тем сильнее становилось ощущение тяжелого, давящего взгляда. Добравшись до камней, они в неуверенности остановились: следы здесь обрывались, но было трудно поверить, что кто-то мог протащить тяжелое тело через этот каменный лабиринт. Внезапно полицейский вскрикнул и быстро заговорил. — Плохо дело, — пробормотал Николай. Присмотревшись, Пленский тоже увидел кровавые ошметки на покрытых ракушками камнях. — Совсем они сдурели, что ли? — буркнул он. Николай только пожал плечами: после того, что он увидел в лагере, сомнений, что кто-то здесь сошел с ума, не оставалось. Ощущение, что за ними наблюдают, никак не проходило, и Николай был уверен, что тот, кто навел на стоянке такой безупречный в своем безумии порядок, и тот, кто подсматривает за ними сейчас, — один и тот же человек. Однако надо было найти остальных. Страшные следы на пляже заставляли торопиться: вдруг кому-то еще можно помочь? Стараясь не задевать кровавые полосы, едва заметные под кишевшими на них насекомыми и морской мелочью, он забрался на первый валун и, ловко балансируя, двинулся дальше. — Стой! — крикнул вдруг Пленский. Нервно облизнув губы, он прошептал: — Я что-то видел. Какое-то животное, что ли. Вот там за камнями мелькнуло. — Крупное? — насторожился Николай. — Крупное, — подтвердил Пленский. Пистолет дрожал в его руке. — Чуть ли не с человека ростом. Облезлое такое. Вроде как лысое.
Дима, посмеиваясь, смотрел из-за камней, как испуганно озирается Пленский. Ярость больше не застилала ему глаза, и теперь Дима был абсолютно спокоен. Голова работала четко и ясно, как никогда раньше. Можно придумать что-нибудь поумнее, чем с воем вцепляться зубами в жирную глотку босса. Первый порыв — всегда глупость, но Дима оказался достаточно умен и хладнокровен, чтобы не поддаться ему, и теперь Пленский был полностью в его власти. Дима мог сделать с ним все, что угодно, и вовсе незачем спешить. Пусть помучается. Пусть осознает, что натворил. Дима даже не чувствовал ненависти — только желание восстановить справедливость. Пленский не мог не знать, во что выльется игра, и теперь должен был за это ответить. Мертвецы толпились у Димы за спиной, и он чувствовал их одобрительные улыбки. Трое приезжих уже стояли у могил, и Дима почувствовал короткий укол гордости: они не могут не оценить аккуратность работы. Кресты связаны виток к витку. Холмики выровнены и идеально симметричны. Ни намека на небрежность. — Хорошо, а где седьмой? — спросил Пленский. Дима тихо хихикнул. Седьмой — это он. Победитель. У него — право решить, как наказать Пленского. — Все должны узнать, какой он на самом деле, — тихо пробормотал Дима. — Никаких несчастных случаев, все должны узнать, что это он виноват. Он во всем виноват, он, не я. Это… всё свалят на нас, скажут, мы сами. Скажут, мы могли выбирать. Его оправдают. Всё свалят на меня, а я не виноват, это все он, вы знаете, что это всё он, не мы! Не я… Дима схватился за голову и замер, будто провалившись в небытие. — Дима… — Ну что еще? — заорал он, задыхаясь от гнева, но, подняв глаза, осекся. Перед ним стоял Николай, и в его добрых глазах Дима увидел тревогу. Тревогу и заботу.
Николай с ужасом смотрел, как парень, который выглядел самым разумным и сдержанным во всей группе, скорчился среди скал. Его одежда превратилась в грязные, пропахшие падалью лохмотья. Безобразно грязный и заросший, он двигался, ссутулившись, едва ли не на четвереньках, как примитивное животное. Он то и дело пускался в бурный диалог с пустотой, о чем спорил, что-то доказывал невидимым собеседникам, иступленно размахивая руками. Его умное, чуть замкнутое лицо превратилось в отвратительную физиономию дегенерата, и в глазах, прежде добродушных и слегка рассеянных, светилась хитрая, злобная радость. — Дима, — снова окликнул Николай, и взгляд безумца наконец сфокусировался на нем. — Дима, ты узнаешь меня? — Вы Николай, герпетолог, — хрипло ответил тот. — Вы… вы крутой, — и он залился сиплым, визгливым смехом. — Где остальные? — вмешался Пленский. — Так здесь же. — Дима испуганно оглянулся через плечо, и мелькнувшая было тревога исчезла из глаз. Он с облегчением улыбнулся. — Вот же они все, — он широко повел рукой. — Мертвые, но все здесь. Я проследил, чтоб все было нормально. Я понимаю, что отвечаю за подчиненных, вы не думайте, все на месте, хоть и мертвые. Я все сделал. Я придумал, что делать. — Поздравляю вас с новым сотрудником, Виктор Михайлович, — не выдержав, желчно произнес Николай. — Отличный заместитель у вас будет, сообразительный, энергичный, а главное — совершенно здоровый психически… Николай перевел слова Димы полицейскому, и тот вдруг разразился взволнованной тирадой. Его темные глаза вдруг забегали, рука нервно потянулась к кобуре. — Чего он там лопочет? — подозрительно спросил Пленский. — Говорит, это дело злых духов, — неохотно перевел Николай. — Он что, тоже псих? — взорвался Пленский. — Нам что, одного мало? Николай молча пожал плечами и повернулся к сумасшедшему. — Дима, мы сейчас поедем на материк. Ты попьешь, поешь, повидаешься с врачом. Все будет хорошо. Пойдем с нами к катеру. — Нет уж, — внезапно уперся Пленский. — Я хочу знать, что здесь произошло. Дима растянул губы в улыбке. Именно так, именно здесь, чтобы остальные тоже могли посмотреть, чем все закончится. Не удержавшись, он оглянулся на мертвецов и весело, хитро подмигнул. Второй раз за последние два дня он принялся рассказывать о том, что на самом деле случилось на Кох-Наге, — но теперь намного спокойнее и с небольшими, совсем крошечными поправками. Какое-то время Дима опасался, что Лера, не до конца поняв, в чем его план, вмешается и выдаст тайну кальмара, но девушка вовремя сообразила, что к чему, и не вмешивалась. Она стояла за Диминым плечом, строго глядя на Пленского, и прикрывала ладонью рубец на шее. Подожди, мысленно шепнул ей Дима, скоро он получит свое, вот увидишь. И Дима продолжал говорить, с удовольствием наблюдая, как багровеет, наливается дурной кровью физиономия Пленского, как на ней проступают отвращение и гнев. Притворяясь, что его захлестывают эмоции, Дима жестикулировал и переминался с ноги на ногу, постепенно смещаясь ближе к болоту. Об это нужно было помнить: что бы ни случилось, Пленский не должен знать о кальмаре. «И тогда я заставил Леру воткнуть острогу ему в спину», — монотонно говорил Дима. Не важно как. Пусть думают, что он гениальный манипулятор, способный уговорить людей на что угодно. Или не думают вообще, ему все равно. Он делал все новые и новые крошечные шажки. Кальмар должен вернуться туда, откуда взялся. Все должно быть аккуратно, все — на своем месте. Еще шажок. Дима все брал на себя: и свои грехи, и чужие, и общие, это было не важно. Главное, чтобы Пленский не усомнился в его уродстве. Чтобы сказал об этом вслух. Дима не был уверен, что сможет произнести нужные слова за него. Еще шажок. Он на месте, можно заканчивать рассказ. Упоминать мертвецов Дима не собирался — сами видят, зачем упоминать очевидное. — …а сам пошел прибираться, а потом приехали вы, — закончил он. И старательно улыбнулся Пленскому, который стал уже пурпурным. — Ты… — просипел босс, — ты… Он разразился длиннейшей матерной тирадой. Дима продолжал улыбаться, тщательно следя за положением губ. — Погодите-ка, — перебил Николай, — вы же видите, бедняга не в себе. Это же явный бред. На секунду Дима испугался: вдруг Пленский согласится с тем, что он — несчастная жертва, и испортит ему всю игру. Но босс не подвел. Давясь руганью, он только отмахнулся от Николая. Пистолет плясал в руке, и дуло целило Диме то в голову, то в живот. Это хорошо. Пусть свидетели — полицейский и уважаемый, знающий язык и обычаи, глубоко вросший в местную жизнь иностранец — слушают повнимательней. — Он урод, — просипел Пленский, брызгая слюной. — Даже если он все это выдумал, это ж надо вообще до такого додуматься, это каким надо козлом быть… Я с самого начала знал, что он извращенец, но такое… Убивать таких надо, я б таких… О такой удаче Дима даже не мечтал. Чтобы у свидетелей не осталось сомнений, он произнесет еще пару слов голосом босса, его злым языком, но основное Пленский сказал за него сам. Мертвецы за спиной оживленно подались вперед. Дима слышал их шепот, но не нуждался в нем. Он сам знал, что настал нужный момент. Снова расплывшись в улыбке, со стороны больше похожей на безрадостный оскал, он крепко сжал фигурку кальмара и вошел в Пленского.
Николай давно понял, что пора вмешаться, убрать несчастного сумасшедшего с глаз, чтобы Пленский хоть немного остыл, но тот размахивал пистолетом так, что страшно было сунуться: как бы не угодить под пулю. Пленский был вне себя от ярости. Николай уже начал подумывать, как бы незаметно дать сигнал полицейскому, чтобы вдвоем утихомирить взбесившегося бизнесмена, но тут Пленский резко успокоился. Он уже не размахивал стволом, его руки не дрожали, и Николай не сразу понял, что дуло смотрело точно в лоб парня. Лицо Димы вдруг стало сонным, расслабленным, он как будто даже слегка осел, и только правый кулак был сжат так, что побелели ободранные костяшки пальцев. — Мне такие сотрудники не нужны, — размеренно произнес Пленский. Голос его слегка плыл, будто его звук вызывал у него удивление. — Таких уродов не награждать, таких уродов убивать надо. Николай осознал, что происходит, долей секунды позднее, чем было нужно. Он прыгнул, оглушенный выстрелом, задыхаясь от резкой пороховой гари, видя краем глаза, как медленно валится в болото Дима. Что-то серебристое выпало из его разжавшегося кулака и с громким бульканьем ушло в ил. Николай вышиб пистолет из руки Пленского ровно в тот момент, когда Дима с громким, отвратительным чавканьем рухнул в болото, почти заглушив удар оружия о камень. — Это злые духи, — проговорил в тишине шокированный полицейский, побледневший так, что его смуглое лицо пошло серыми пятнами. — Это они. Пленский моргнул. — …таких козлов надо в отдельных заведениях держать, чтоб… — по инерции проорал он и осекся, глядя на медленно погружающееся в ил тело. Во лбу Димы неспешно набухала черной влагой крошечная дырочка и вот — расплылась, пролилась густой, извилистой темно-красной струйкой. — Да, мы поняли, что вы им очень недовольны, — проговорил Николай, поднимаясь с песка и отряхивая колени. — Вы совсем не понимаете, что вам — не все позволено? Убийство этих ребят, — он кивнул на могилы, — еще можно списать на несчастный случай, но… — Это ж надо, до чего довел, урод, — пробормотал Пленский, нервно кривясь и с отвращением поглядывая на уходящий в болото труп. — Это каким козлом надо быть, чтоб довести нормального человека до стрельбы. Это ж никакие нервы не выдержат… — При чем здесь нервы, — брезгливо поморщился Николай. — Никакие нервы такое не оправдывают. Пленский завороженно посмотрел на кровавую дырку во лбу, сплюнул и отвернулся. — И что, никого не осталось? — тупо спросил он, явно не понимая, что несет. — Вряд ли эти могилы пустые, — сквозь зубы ответил Николай. — Отличные вы правила придумали, Виктор Михайлович. Это ж нарочно не додумаешься, а тут — семерых одним махом. Доигрались. Пленский неопределенно повел плечом, нахмурился, явно думая о чем-то своем. — Не знаешь, та девчонка, которую я в первый же день, еще на Гвозде вытурил, еще не уехала? — спросил вдруг он. — Не интересовался как-то, — бросил Николай, удивленный такой резкой переменой, — а что? — Везучая девка, будто в рубашке родилась, — ответил Пленский. — Такую можно и нанять. Николай коротко, нервно хохотнул. — Все еще надеетесь кого-то нанимать? — с иронией спросил он. — Вот не надо этого, — напрягся Пленский. — Сам покажешь, что я в аффекте был. — Какой аффект? — сухо возразил Николай. — И не рассчитывайте, что я стану вас покрывать. Вы — опасный психопат. Жаль, что я не понял этого раньше. — Но я не помню, как… — начал заводиться Пленский, но Николай холодно оборвал его: — В суде расскажете, я переведу. Он посторонился, пропуская к Пленскому маленького, насупленного полицейского. Тот уже оправился от шока; если он и думал сейчас о злых духах — то делиться своими соображениями явно не собирался. На ходу снимая с пояса наручники, полицейский быстро заговорил, поворачиваясь то к Пленскому, то к Николаю, и тот, вздохнув, принялся переводить: — Вы имеет право хранить молчание… Дима медленно погружался в болото, и на его спокойном, умиротворенном лице, уже наполовину скрывшемся в воде, играла легкая, искренняя улыбка. Улыбка победителя.