НИЧЕГО ОСОБЕННОГО

6. 19

НИЧЕГО ОСОБЕННОГО

Мы устроились на ночлег между корнями огромного дерева, я даже не знал, что такие бывают. Мы перебинтовали Линку коленку моей запасной футболкой, а руку подвесили на перевязь из свитера с эмблемой школы «Джексон». Ридли лежала с другой стороны дерева и смотрела в небо широко открытыми глазами.

Интересно, подумал я, какое небо она видит? Смертное или чародейское? Ее силы на пределе, но вряд ли сегодня ей удастся уснуть. О чем она сейчас думает? Жалеет, что решила помочь нам? Неужели Ридли действительно лишилась способностей?

Каково это: вдруг стать смертным, если ты всегда был чем-то большим? Если ты никогда раньше не ощущал «беспомощности, присущей человеческому существованию», как сказала нам в прошлом году миссис Инглиш, когда мы проходили «Человека-невидимку» Герберта Уэллса? Теперь Ридли стала такой же невидимкой, как и все люди.

А вы бы обрадовались, если бы, проснувшись однажды утром, обнаружили, что ничего особенного собой не представляете? Обрадовалась бы Лена? Ведь если бы она осталась со мной, с ней бы произошло именно это, а я и так причинил ей достаточно страданий.

Мне, как и Ридли, тоже было не заснуть, но смотреть на звезды не хотелось. Я собирался почитать дневник Лены. Я понимал, что нарушаю ее личное пространство, но на этих потрепанных страницах могло содержаться что-то полезное. Я промучился час, а потом все-таки убедил себя, что во имя благой цели мне стоит заглянуть в ее блокнот.

Сначала я с трудом разбирал слова, потому что единственным источником света мне служил мобильник. Постепенно глаза привыкли, и я четко различал все, написанное на линованной бумаге. После ее дня рождения я часто видел почерк Лены, но никак не мог привыкнуть к тому, как он изменился. Он так сильно отличался от по-детски округлых букв, которыми она писала до той ночи. И вообще — было очень непривычно видеть строчки, написанные ею на бумаге, после стольких месяцев разглядывания фотографий могильных надгробий и черных узоров.

Поля были разрисованы узорами темных чародеев, похожими на те, что теперь покрывали ее руки. Первые записи она сделала всего через несколько дней после смерти Мэкона, когда еще вела дневник.

Пустонаполненные дни-ночи / как всегда (более или менее) страшно (менее или более) ужасно / в ожидании того, что правда настигнет меня во сне / если бы я вообще могла уснуть.

Бесстрашно (более или менее) от ужаса.

Слова были мне хорошо понятны, потому что именно так она и поступала. Бесстрашно, но все глубже погружаясь в страх. Как будто ей нечего терять, но она очень боится потерять это «ничто».

Листая дальше, я остановился на дате, которая привлекла мое внимание. Двенадцатое июня. Последний день учебы.

тьма прячется и я думаю что смогу удержать ее / приглушить ее накрыв ладонью / я смотрю на руки, но они пусты / ее пальцы сжимают меня в тишине

Это стихотворение я перечитал несколько раз. Так Лена описала день, проведенный вместе со мной на озере, день, когда она зашла слишком далеко. День, когда она чуть не убила меня. Кого она пыталась удержать? «Ее»? Сэрафину?

Сколько она уже боролась с этим? Когда все началось? В ночь смерти Мэкона? Или когда она стала надевать его одежду? Я знал, что лучше убрать этот блокнот подальше и никогда не раскрывать его, но не мог противиться искушению. Читая ее дневник, я как будто снова слышал ее голос в своей голове. Это было так давно, и я так соскучился по ней. Поэтому я продолжал переворачивать страницы одну за другой, в поисках тех дней, воспоминания о которых до сих пор преследовали меня.

Например, тот день, когда мы встретились на ярмарке…

сердца смертных и страхи смертных / вот что их объединяет я отпускаю его на волю словно воробья

У чародеев воробей — символ свободы. Все это время я думал, что она пытается освободиться от меня, а на самом деле она хотела освободить меня. Как будто любовь к ней была клеткой, из которой я не мог выбраться по собственной воле.

Я закрыл блокнот. Эти слова причиняли мне боль, особенно теперь, когда мы с Леной стали так далеки друг от друга в прямом и переносном смысле.

Неподалеку сидела Ридли, уставившись немигающим взглядом в небо, на котором сияли звезды мира смертных. Впервые мы с ней смотрели на одно и то же небо.

Лив пристроилась между корней, с одной стороны от нее спал Линк, с другой — сидел я. Когда я узнал правду о том, что произошло в день рождения Лены, то поначалу ожидал, что мои чувства к Лив тут же исчезнут. Но все было не так просто, я продолжал задавать себе бесчисленные вопросы: а что бы было, если бы я не познакомился с Леной, если бы я не познакомился с Лив…

Несколько часов я просто сидел и смотрел на нее. Во сне она выглядела умиротворенной и очень красивой. Ее красота была совсем не похожа на красоту Лены. Лив напоминала солнечный день, стакан холодного молока, новенькую книгу с неразрезанными страницами. Незаметно было, как она измучена. Она выглядела так, как мне всегда хотелось себя ощущать.

Смертным. Радостным. Живым.

Перед тем как отключиться и погрузиться в сон, мне показалось, что я почувствовал это. Пусть ненадолго, пусть всего на одну минуту…

— Вставай, соня! Нам надо поговорить!

Я проснулся от того, что Лена трясет меня за плечо, улыбнулся и обнял ее. Попытался поцеловать, но она засмеялась и отодвинулась от меня:

— Нет, это не такой сон.

Я привстал и огляделся. Мы лежали на кровати Мэкона в его кабинете в тоннелях.

— У меня все сны «такие», Эль. Мне скоро семнадцать.

— Это мой сон, а не твой. И мне шестнадцать исполнилось совсем недавно.

— А Мэкон на нас не рассердится?

— Мэкон умер, ты что, не помнишь? Наверно, ты и правда спишь.

Да, я не помнил ничего, но сейчас воспоминания обрушились на меня горной лавиной. Мэкон умер. Сделка. Лена бросила меня, но на самом деле нет, ведь она здесь. У меня внутри все перевернулось, я ощутил боль утраты, вину за все, что я натворил, за то, на что она пошла ради меня. Но я взял себя в руки и спросил:

— То есть мы — во сне?

— Да.

— А кто кому снится: ты — мне или я — тебе?

— А что, есть какая-то разница? Это же мы, — ушла от ответа Лена.

— Когда я проснусь, ты исчезнешь? — попробовал я зайти с другой стороны.

— Да. Но я должна была увидеться с тобой. Только так мы можем нормально поговорить.

На Лене была моя старая мягкая белая футболка. Волосы растрепались, но она всегда казалась мне прекрасной именно в те моменты, когда сама была уверена, что отвратительно выглядит. Я обнял ее за талию и притянул к себе:

— Эль, я видел маму. Она рассказала мне о Мэконе. Думаю, она любила его.

— Да, они любили друг друга. Мне тоже являлись те видения.

— Они были очень похожи на нас, Лена, — ответил я, ощутив волну облегчения от того, что связь между нами не прервалась.

— И им тоже не удалось остаться вместе. Как и нам.

Наверняка это сон. Иначе мы бы не смогли так спокойно, почти отрешенно говорить вслух об этих ужасных вещах, которые, тем не менее, были правдой. Как будто все это происходит не с нами, а с посторонними людьми.

Она прижалась к моей груди, стряхивая грязь с рубашки. А почему рубашка в грязи? Я попытался вспомнить, но не смог.

— Что же нам делать, Эль?

— Не знаю, Итан. Мне страшно.

— Чего ты хочешь?

— Тебя, — прошептала она.

— Тогда почему это так тяжело?

— Потому что у нас все неправильно. Когда я с тобой, все неправильно.

— И это тоже неправильно? — спросил я, крепче прижимая ее к себе.

— Нет. Но это уже неважно. Неважно, что я чувствую, — вздохнула она, спрятав лицо у меня на груди.

— И кто тебе такое сказал?

— Никто, — ответила она и посмотрела на меня золотистыми глазами.

— Ты не должна идти к Великому барьеру, поверни назад!

— Я не могу остановиться. Надо узнать, чем это закончится.

— А почему ты не хочешь узнать, чем все закончится у нас? — спросил я, накручивая на палец прядь ее черных кудрявых волос.

— Потому что я знаю, чем все это закончится для тебя. — Она улыбнулась и погладила меня по щеке.

— А чем?

— Вот этим…

Она склонилась надо мной и поцеловала, ее волосы закрыли мое лицо, словно пелена дождя. Я отдернул покрывало, и она забралась под него, с готовностью погружаясь в мои объятья. Мы целовались, каждое ее прикосновение обжигало меня. Мы перекатывались по кровати, сверху оказывался то я, то она. Жар ее прикосновений душил меня, и в какой-то момент я обнаружил, что не могу дышать. Кожу жгло будто огнем, и когда я наконец, не выдержав, оттолкнул ее, оказалось, что так и есть.

Нас окружали языки пламени, поднимавшиеся высоко, насколько хватало глаз, кровать превратилась в каменную плиту. Все вокруг пылало в желтых всполохах пламени Сэрафины. Лена закричала и вцепилась в меня. Мы очутились на самом верху массивной пирамиды из ветвей и стволов вырванных с корнем деревьев. На каменной плите был вырезан круглый чародейский символ.

— Лена, очнись! Это не ты! Ты не убивала Мэкона! Ты не должна выбирать Тьму! Это все книга! Эмма все рассказала мне.

Но этот костер предназначался нам, а не Сэрафине. Мне показалось, что я слышу ее смех… Или это засмеялась Лена? Сейчас я не мог отличить одну от другой.

— Эль, послушай меня! Ты ничего не должна…

Но Лена меня не слышала. Она просто кричала. Потому что не могла не кричать.

Языки пламени поглотили нас обоих, и я проснулся.

— Итан, просыпайся! Нам пора!

Я резко сел, задыхаясь, весь мокрый от пота, и посмотрел на свои ладони — ничего. Ни единого ожога, ни одной царапины. Самый обычный кошмар. Я огляделся: Лив и Линк уже встали. Пытаясь успокоиться, я потер лицо руками. Сердце отчаянно колотилось, как будто кошмар был реальностью, и я чуть не умер. Чей же это был сон: ее или мой? Неужели у нас действительно все закончится именно так? Огонь и смерть? Сэрафина будет просто счастлива.

Ридли сидела на скале и сосала леденец. Сейчас это выглядело почти трагично. Похоже, за ночь она перешла со стадии потрясения на стадию отрицания. Она вела себя так, словно ничего не изменилось. Мы не знали, как нам себя вести. Ридли напоминала ветеранов войны, которые страдают от посттравматического синдрома и, вернувшись домой, продолжают думать, что они до сих пор на войне.

Она тряхнула волосами и выжидающе посмотрела на Линка:

— Подойди-ка сюда, Горячий Стержень!

— Пожалуй, пропущу, — отозвался Линк, доставая из моего рюкзака бутылку воды.

Ридли сняла темные очки, посмотрела на него еще внимательнее, и тут мы поняли, что она действительно лишилась способностей. Ее глаза были точно такого же голубого цвета, как у Лив.

— Я сказала: «Иди сюда! »

Ридли немного подняла мини-юбку, обнажив синяк на бедре. Мне стало ее жаль. Теперь она больше не сирена, а обычная девчонка, хоть и слегка странно одетая.

— Зачем? — непонимающе посмотрел на нее Линк.

— Хочешь поцеловать меня? — спросила Ридли, в отчаянии лизнув леденец.

Я подумал, что если Линк подыграет ей, то это лишь немного оттянет неизбежный конец, но он отвернулся и виновато ответил:

— Нет, спасибо.

— Наверное, это временно, скоро моя сила вернется, — голос Ридли заметно дрожал.

Она пыталась убедить в этом в первую очередь себя. Кто-то должен сказать ей правду. Чем раньше она смирится с тем, что произошло, тем быстрее сможет оправиться от этого. Если, конечно, сможет.

— Твоя сила больше не вернется к тебе, Ридли, — тихо сказал я.

Она резко повернулась ко мне и дрожащим голосом заявила:

— А тебе-то откуда знать? Думаешь, что все знаешь, раз встречался с чародейкой?

— Оттуда. У темных чародеев золотистые глаза.

Ридли поперхнулась и быстро задрала грязную майку, обнажив нежную золотистую кожу живота. Татуировка вокруг пупка пропала. Она провела пальцами по коже, а потом скрючилась и прошептала:

— Это правда! Она действительно лишила меня силы!

Ее пальцы разжались, леденец упал в грязь. Ни звука не сорвалось с ее губ, но по лицу серебристыми ручейками текли слезы. Линк подошел к ней и протянул руку, чтобы помочь ей встать.

— Это неправда. Ты вполне себе плохая. Ну в смысле, горячая штучка. По смертным меркам.

— Это не смешно! — в истерике вскочила Ридли. — Думаешь, потерять силу — то же самое, что проиграть в баскетбол?!?! Это же все, что у меня было, идиот! Без нее я — никто!

Ридли всю трясло, тушь бежала по лицу черными потоками.

Линк поднял леденец из грязи, открыл бутылку с водой и ополоснул конфету.

— Просто на это нужно время, Рид. У тебя появится другая сила, вот увидишь.

Он протянул ей леденец. Ридли в упор посмотрела на него, взяла леденец и со всей силы швырнула его в кусты.