Наталья Калинина 7 страница

Лаура вновь сделала паузу, задумчиво глядя на сложенные на коленях руки. Я не торопила ее, чувствуя, что она еще не закончила, и ей нужно собраться с духом, чтобы рассказать о своих тревогах. Мне подумалось, что Лауре хочется избавиться от чего‑ то тяжкого, давно поселившегося в ее душе. И сейчас она решилась на откровенность не потому, что так доверяла мне, а потому что больше не в силах выдерживать этот груз. Ей, похоже, не важно было, кому рассказывать – мне ли, Монике, Чави, Саре или пустому бочонку, главное, чтобы слушали, не перебивая.

– Я никогда не сталкивалась с серьезными сложностями. Жизнь шла легко и по плану. Окончила университет, тот факультет, который хотела. Мне нравится туризм! Затем на год уехала в Англию. Вернулась, устроилась в туристическое агентство. В личной жизни все тоже складывалось хорошо: еще с университета встречалась с молодым человеком, который мне очень нравился. Подруги, друзья… В общем, счастливая и беззаботная жизнь, грех жаловаться. И так продолжалось до августа.

Накануне того четверга мы с Раулем проводили родителей в аэропорт: они улетали на Майорку в отпуск. Оставшись одна дома, я решила устроить в выходные вечеринку. Как раз обдумывала ее организацию, когда мне позвонили с незнакомого номера. Это был полицейский. Он спросил, кем мне приходится Рауль Оренсе Морено. И когда я ответила, мне сообщили, что брат пострадал в аварии.

Не помню, как выбежала из дома, очнулась уже в машине. В руке все еще сжимала телефон. Нужно было срочно вызвать родителей из отпуска. Но я медлила со звонком, не зная, как сообщить им о несчастье. Набрала номер своего молодого человека, надеясь, что он сопроводит меня в госпиталь, но Даниэль почему‑ то не ответил. Тогда я стала пролистывать телефонную книжку, чтобы попросить кого‑ нибудь из друзей поехать со мной. И вдруг наткнулась на телефон Давида. Не помню, чтобы я его записывала, но в тот момент мне было не до того, чтобы ломать голову, гадая, как в моем телефоне оказался номер «врага». Я просто подумала, что Давиду тоже нужно сообщить.

Трубку он взял быстро, выслушал меня и, попросив успокоиться, сказал, что будет через десять минут. По счастливой случайности, Давид находился в том же поселке.

Он прибежал быстрей, чем я ожидала. Постучал в окно, и, когда я открыла дверь со стороны пассажирского сиденья, сел в машину. Мне пришлось признаться, что не знаю, где находится госпиталь. Это был не тот, где работает Рауль, другой. Я приготовилась к тому, что Давид в ответ скажет что‑ то неприятное, но он молча вытащил свой телефон и нашел адрес через Интернет и посоветовал: «Надо тебе навигатор купить». Осмелев, я созналась еще и в том, что боюсь сказать родителям о Рауле. В тот момент я забыла о неприязни к Давиду. Рядом со мной сидел мужчина – взрослый, уверенный, знающий, что делать в ситуации, в которой я растерялась, как ребенок. И он опять не сказал ничего колкого, лишь попросил дать номер моего отца, поняв, что разговаривать лучше с ним.

Пока Давид общался с моим папой, я безуспешно пыталась завести двигатель. Что‑ то делала не так, машина фырчала и глохла, а я в отчаянии ругалась, нервничала, краснела. Давид, разговаривая по телефону, бросил на меня пару красноречивых взглядов, явно намекающих на мои «способности». Подумалось, что, закончив разговор, обязательно отпустит едкое замечание. Но он только попросил уступить ему место за рулем.

Какая‑ то насмешка судьбы: меньше всего я ожидала получить помощь от человека, которого с раннего детства считала врагом. Но так оно и было. Не знаю, что бы я делала без Давида в тот день. Такая серьезная ситуация случилась впервые. Наша семья существовала благополучно: без крупных кризисов, серьезных болезней, смертей близких. Я оказалась не готовой к подобным испытаниям, и не удивительно, что так растерялась. Давид же, в отличие от меня, находившейся на грани истерики, казался спокойным. В госпитале он быстро сориентировался в коридорах, куда‑ то сходил, все выяснил. Сообщил, что у Рауля, помимо ушибов и ран, несколько переломов, но, главное, его жизнь вне опасности.

Тот день казался мне резиновым, думалось, что он никогда не закончится. Проходили часы, а на самом деле – минуты. Будто некто специально решил поиздеваться над нами, растягивая мучения и ожидания, словно жевательную резинку, тогда как мне хотелось слепить из нее комок и швырнуть его в мусорное ведро. Наконец нам разрешили увидеть Рауля.

Он лежал на кушетке, укрытый до плеч простыней, такой бледный, словно его кожа никогда не видела солнца. Говорить ему было трудно, он лишь спросил, позвонили ли мы родителям, и попросил меня не переживать. Зашла женщина в медицинской форме, и нас опять попросили подождать в коридоре.

И опять мы ждали, бесконечно долго, – пока Раулю окажут нужную помощь, пока решат все формальности… В какой‑ то момент я расплакалась, и в это время позвонила мама. Давид не позволил мне ответить на звонок, сказав, что рыданиями я не успокою родителей, а лишь еще больше их напугаю. Забрал у меня мобильный и, отойдя в сторонку, ответил сам. Он разговаривал с моей мамой – ласково, будто с ребенком, с уговаривающими и успокаивающими интонациями. Никогда не слышала, чтобы Давид так говорил. Привыкла слышать от него лишь колкости… Мобильный он вернул с комментариями, что родители купили билеты, но самолет прибывает утром. Сказал, что встретит их. После чего обнял меня и вытер, как маленькой, слезы. Это был единственный раз, когда я почувствовала себя рядом с Давидом слабой девчонкой. Давид, все так же обнимая меня, отвел в буфет, усадил за стол, поставив передо мной чашку с кофе и тарелку с бутербродом. Я отказалась от еды, но Давид заявил, что Раулю сегодня как никогда нужна моя помощь, и если я буду тратить силы на слезы, объявлять голодовку, то вряд ли смогу быть полезной. Признав его правоту, я неожиданно съела все, что он мне принес.

С Раулем разрешили остаться на ночь только одному человеку. И вечером Давид ушел, пообещав, что встретит моих родителей в аэропорту. Рауль, накачанный медикаментами, уснул. Я, убедившись, что он крепко спит, решила ненадолго выйти из палаты, чтобы глотнуть свежего воздуха.

Уже темнело, ужасный день наконец‑ то закончился, но впереди ожидала не менее тяжелая ночь. И следующий день… И много других, не менее сложных. Я подумала о родителях – они с ума сходят от переживаний, не имея возможности прилететь так быстро, как бы им хотелось. О том, что Раулю еще предстоят операции… Я опять чуть не расплакалась. И тут меня окликнули по имени. Оглянувшись, я с удивлением увидела направляющегося ко мне Давида, я думала, что он уехал. «Где ты был? » – «Тут», – просто ответил он, закуривая. Заметив, как у него дрожат руки, я поняла, что перенервничал он в тот день не меньше моего. Мы вернулись в госпиталь вместе: я – в палату, а Давид – в зал ожидания, где он, оказывается, и находился все это время.

Я просидела с Раулем всю ночь, но думала не столько о нем, сколько о Давиде. Ощущение, что он тоже тут, рядом, и я в любой момент могу позвать его, наполняло меня спокойствием и какой‑ то странной радостью. Давид заходил раз в час, спрашивал, как мы, и предлагал отдохнуть. Это была странная ночь… Впервые в жизни мы с Давидом разговаривали нормально, как взрослые люди.

Лаура опять прервала рассказ и, вытянув шею, будто прислушиваясь к чему‑ то, замерла. Я же не уловила никаких звуков.

– Показалось, – вздохнула она. – Подумала, что кто‑ то спускается сюда.

И вдруг, обведя взглядом каменные стены, спросила совсем не то, что я ожидала:

– Тебе не кажется, что атмосфера в этом погребе… магнетическая? Мне отсюда не хочется уходить. И не потому, что я желаю спрятаться от всех. Что‑ то есть тут такое… особенное. В воздухе, в эхе, в молчании стен… На уровне ощущений.

– Мне подвал уютным не кажется, напротив, мне тут холодно и страшно, – с улыбкой призналась я.

– Страшно? – удивилась Лаура. – Почему?

Не рассказывать же тебе о моем сне… Я пожала плечами:

– Это опять же, как ты заметила, на уровне ощущений. Тебе тут нравится, мне – нет. Тут… водятся пауки.

– Боишься их?

– Да, – соврала я, чтобы закрыть тему.

– Хочешь уйти?

– Нет, – опять же солгала я. Покинуть это место мне хотелось еще до того, как я в него спустилась. Но если мы уйдем, Лаура больше не вернется к прерванному разговору.

– Ну, если так… – с каким‑ то обречением вздохнула она. Видимо, ее рассказ подошел как раз к самому откровенному моменту. И она засомневалась, стоит ли говорить все.

– Рауль лежал в больнице, – продолжила она после паузы. – Я навещала его ежедневно, даже когда он пошел на поправку. У нас с братом и раньше были довольно теплые отношения, но в тот период мы стали еще ближе. Правда, я так и не решилась заговорить с ним о том, что меня волновало. В моей душе происходило странное. Я никак не могла принять своего заклятого врага совсем не таким, каким его знала. Мне все казалось, что это был другой человек, не Давид. И я… не переставала думать о том, другом. Мужчине. Надежном, которому бы доверила даже свою жизнь – не меньше. Мне хотелось узнать того, другого. Познакомиться с ним заново. Расспросить о нем все, вплоть до мелочей. Я без конца вспоминала день, когда Давид не оставил меня одну, в душе мучаясь от стыда перед братом, потому что для Рауля тот день отнюдь не был счастливым. Но каждый раз уходила спать в объятиях своих воспоминаний и фантазий. Утром я напоминала себе, что надуманный «принц» – это мой враг Давид, страшный, заносчивый, вредный, неприятный. Тот самый Давид в нелепых штанах, который прилюдно задирал мне юбку, чтобы унизить, который оставил меня на заброшенной фабрике. Но… уже за завтраком опять начинала мечтать о том, как приеду к Раулю, застану у него Давида и… Что будет после этого «и», я не знала. Потому что, приезжая в госпиталь, и правда частенько встречала у брата Давида. Но мы просто вежливо здоровались и все. Ни друзьями, ни врагами мы уже не были.

Когда мы оставались с Раулем вдвоем, мне хотелось расспросить его о друге. Но я так и не осмелилась. Всегда в последний момент меняла решение и спрашивала Рауля о тебе. Брат поведал мне о тех нескольких днях, что вы провели вместе. Каждый раз, вновь рассказывая мне об этом, он добавлял какие‑ то детали, «упущенные» в предыдущий раз. Не знаю, выдумывал ли Рауль или на самом деле вспоминал что‑ то новое… Я знала уже вашу короткую историю едва ли не подробней, чем он сам, – тихо засмеялась Лаура. – Но не перебивала брата, если он сам заговаривал о тебе, потому что эти воспоминания отвлекали его от однообразных дней, боли, грусти. Как‑ то Рауль спросил, что я могу рассказать ему о России, в частности о Москве. И на следующий день я, хоть и была в отпуске, заехала в агентство и набрала всевозможных справочников, путеводителей, рекламных буклетов. Рауль увлекся темой России не на шутку. Следом я привезла ему книгу истории твоей страны и учебник русского языка. А потом он познакомился в госпитале с одной женщиной из персонала, русской, и больше не отставал от нее с расспросами. Еще тогда Рауль решил, что, как только встанет на ноги, поедет в Москву. Не знаю, верил ли он сам в возможность отыскать человека из другой страны, зная только его имя. Мне же это казалось невероятным. Но, как я уже сказала, мечты и воспоминания поднимали Раулю настроение, а то, что он с таким интересом читал книги о России, пытался освоить язык, скрашивало его пребывание в больнице.

В один из дней я пришла, как обычно, к Раулю и увидела, что у него уже сидит Давид. До моего прихода они что‑ то обсуждали, но когда я вошла, разом замолчали, будто речь шла обо мне. «Эй, красотка, хватит тут киснуть, – бодро сказал Давид, вставая. – Это Рауль вынужден проводить отпуск в постели, а у тебя, слава богу, с руками и ногами все в порядке, так что не стоит добровольно замуровывать себя в больничной палате». Рауль добавил, что будет только рад, если я развлекусь. «Едем! » – скомандовал Давид. «Куда? » – изумилась я. «Вначале к тебе домой – за купальником. А там видно будет». Я растерянно оглянулась на брата, но он без слов только помахал мне рукой, мол, иди‑ иди.

Он привез меня на один из ближайших пляжей, но отличающийся от других безлюдностью и красотой. Это маленькая бухта в рыбацкой деревушке, куда не приезжают туристы и где отдыхают только местные жители. Мне сразу вспомнились рассказы Рауля о том, как он возил тебя по пляжам, и из‑ за этой ассоциации меня захлестывали эмоции. И радость, и странное волнение, и предвкушение чего‑ то неизведанного, нового. Я виделась себе маленькой девочкой, стоящей у прикрытой двери, когда украшают к Рождеству елку. Возбуждение и любопытство одолевали меня. Но одновременно я испытывала и страх. А что, если?.. А что, если между нами с Давидом начнутся другие отношения? Возможно ли? И… хочу ли я их? Когда я задала себе этот вопрос, поняла, что, видимо, не готова изменить наши отношения. Нет, нет, Давид – это мой старый враг. Какая любовь может быть с врагом? Счастье, что мы хоть на тот период, пока был болен Рауль, заключили перемирие. К тому же у нас обоих была личная жизнь. Я тогда еще не рассталась с Даниэлем, хоть и виделась с ним уже довольно редко.

И все же, все же так говорил мой разум. А глупое сердце трепетало, как пойманная в ладони бабочка. Глядя на раздевающегося Давида, я со злорадством подумала, что сейчас настанет конец всем моим вечерним фантазиям, потому что считала Давида толстым, и приготовилась увидеть живот и жировые валики. Я и хотела увидеть такую неприглядную картину, чтобы поставить крест на своих мечтах! Но у Давида оказалось крепкое и упругое тело. Сплошные мышцы, никакого жира!

…Даже в тусклом свете стало видно, как покрылись румянцем щеки Лауры. И, дабы отвлечь внимание от своего явного смущения, она хихикнула:

– Давид тоже не оставил мою фигуру без внимания. Только комментарий я получила отнюдь не лестный. «Какая же ты тощая! Тебя откармливать надо! » – вот так воскликнул он, увидев меня в купальнике. Я, конечно, ответила ему что‑ то едкое в своем духе. Но Давид лишь ухмыльнулся.

Я умела только ругаться с Давидом, но не разговаривать с ним. О чем говорить? Как? Рассказывать что‑ то о себе? Но интересно ли ему? И не использует ли он позже мои же слова против меня? Расспрашивать о нем самом? Почти все время, что мы были на пляже, я молчала. К счастью, Давид развлекал меня разговорами… о еде. Не о рецептах, не о забавных случаях на работе. Он говорил о продуктах и их сочетании, но так интересно, будто рассказывал захватывающую сказку, делился историей тех или иных блюд, вспоминал курьезные случаи из истории. Говорил о еде так… красиво, вкусно и эротично, будто о любимой и желанной женщине. Я заслушалась, и в один из моментов мне захотелось, чтобы вот так рассказывали обо мне.

На обед Давид отвез меня в ресторан одного из своих дядюшек. И это опять мне напомнило вашу с Раулем историю. Я даже заподозрила, что Давид позаимствовал «сценарий» у друга. Правда, вел он себя хоть и галантно, но не как мужчина, рассчитывающий на близкие отношения, а просто по‑ дружески. Это меня и радовало, и огорчало.

На следующий день у Рауля меня ожидал сюрприз: блюдо с канапе, наполненными различными кремами, паштетами и еще какими‑ то немыслимыми закусками. Брат сказал, что презент – от Давида и предложил угоститься. С тех пор меня частенько ожидали подобные гостинцы. Если не канапе, то пирожные, если не пирожные, то какое‑ то хитрое блюдо. Ни разу я не застала самого Давида, только вот такие немые «приветы» от него. Рауль то ли в шутку, то ли всерьез сетовал, что его всем миром решили откормить. В госпитале еда была сытной и вкусной, к тому же Рауль снискал симпатию той русской женщины, развозившей обеды, так что возвращать подносы с недоеденными блюдами ему было стыдно. Еще его новая знакомая к основным блюдам норовила добавить что‑ то от себя: то шоколадку, то печенье. И отказываться он не смел. Наша мама, несмотря на возражения Рауля, часто приносила домашнюю еду – побаловать сына. Друзья приходили с гостинцами. Вот и Давид взял привычку приезжать не с пустыми руками. Рауль вздыхал, что от такого образа жизни – лежать и есть – он растолстеет до размеров борца сумо. И подвигал мне коробочки с презентами от Давида, к которым, кстати, сам почти не притрагивался. «Ешь, ешь, спасай брата! » – смеялся он. Случайно ли так вышло или Давид специально так задумал, но о всех принесенных Раулю блюдах он рассказывал мне на пляже.

– И? – перебила я Лауру с улыбкой. – Ты ела?

– А что мне оставалось делать? – усмехнулась она. – Рауль бы не отстал от меня. Мне даже подумалось, не сговорились ли они… Но все было очень вкусным, так что заставлять меня не приходилось.

– Э‑ эй, он за тобой так ухаживал!

– Думаешь? – встрепенулась Лаура. – Я тоже так поначалу думала, но… Когда мы с Давидом вновь увиделись, уже в нашем доме, он повел себя как ни в чем не бывало, поздоровался со мной и все. Я поблагодарила его за угощения, но он лишь пожал плечами, будто ему было все равно, попробовала ли я его творения и понравилось ли мне.

После больницы Рауль жил с нами, и Давид частенько заглядывал к нему. В один из дней я услышала, как брат рассказывает другу о потерянном тобой на фабрике телефоне. Это была зацепка, возможность отыскать тебя. Рауль подбивал Давида проникнуть вместе в цех, но тот резонно возражал, что такой поход слишком рискован: фабрика в аварийном состоянии, прогулка может обернуться несчастным случаем. Я вошла в комнату как раз в разгар спора и вызвалась пойти на фабрику. «Эта ведь и одна залезет! » – проворчал Давид и сдался.

Рауль тогда едва мог наступать на больную ногу, поэтому о том, чтобы он отправился с нами в одно из помещений заброшенной фабрики, не могло быть и речи. Брат возражал, уверял, что в нужный нам цех проникнуть довольно легко: не надо ни лезть через забор, ни взбираться по лестнице. Но мы проявили единодушие и твердость: Рауль остается ждать нас за воротами. Так что на фабрику вошли вдвоем – я и Давид.

В какой‑ то момент, оказавшись в темноте, я подумала, что вновь могу потеряться. В памяти всплыл эпизод из детства, когда меня оставили одну в фабричном помещении. Вдруг Давид и сейчас повторит ту ужасную шутку: уйдет вперед, погасит фонарик и затаится. Стало так страшно, что я прибавила шагу, за что‑ то запнулась и упала бы, но оказавшийся рядом Давид вовремя подхватил меня… И отпустил не сразу. Напротив, обнял крепче, и на какое‑ то мгновение я оказалась прижатой к его груди, и даже почувствовала учащенный стук его сердца, его дыхание рядом с моим лицом, его ладонь на моем затылке… Мне показалось, что он меня поцелует. И, самое ужасное, мне этого хотелось! Хотелось так невыносимо, что я чуть не поторопила его от нетерпения. И сама же испугалась этого желания. «Страшилище», – выкрикнула я первое, что мне пришло в голову. И… он меня отпустил. «Там… телефон», – сказала я, наугад указывая в темноту рукой. Чувствовала я себя после этих слов отвратительно, но… не извинилась, не сказала ничего более. Удивительно, телефон и правда оказался в той стороне.

Потом Рауль уехал к тебе. А наши прежние отношения с Давидом возобновились: он меня задевал, я огрызалась. Признаться, я думала, что мы вернулись к грубости и колкостям потому, что я обидела Давида своим восклицанием. И только сейчас поняла, что горькая правда состоит в том, что Давид негласно заключил со мной временное перемирие только из‑ за Рауля – на период болезни брата. На самом же деле Давида занимала его личная жизнь: беременность Нурии, потом – несчастный случай с ней. А я же рассталась с Даниэлем. Поняла, что он – не тот парень, с которым я видела себя рядом.

Вот и все, Анна. Такая история… Но не вздумай проговориться моему брату! – добавила она в заключение, и ее глаза угрожающе сверкнули. – Не хочу… чтобы он знал.

Я пообещала, что буду хранить секрет Лауры.

– Ну ладно, пора, – поднялась девушка. – Пока нас не хватились.

Мы вышли в столовую и столкнулись с Раулем, одетым в куртку.

– Вот вы где! – воскликнул он, как мне показалось, встревоженно. – Я вас по всему дому ищу.

– А кто‑ то совсем недавно кричал мне вслед, что видеть не желает, – напомнила Лаура.

– Лаура, я не собираюсь больше с тобой ругаться, – вполне миролюбиво ответил Рауль. – Хотя на твоем месте бы извинился перед Нурией.

– Извинюсь, – нехотя выдавила девушка. – Ты ради этого меня искал?

– Нет. Мне нужна машина.

– Что‑ то случилось? – обеспокоилась уже я. – Ты собираешься уехать?

– М‑ м‑ м, – промычал Рауль. Глянул на меня и отвел взгляд. – Мне просто нужно съездить в наш поселок.

– Зачем? – спросила его сестра.

– Лаура, ну возникло у меня там дело, – с легким раздражением воскликнул Рауль. – Я очень тороплюсь, времени на разговоры нет. Если не хочешь давать машину, так и скажи, я попрошу ее у кого‑ нибудь другого.

– Да бери, не жалко! – пожала плечами Лаура. – Сейчас принесу ключи.

Она направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. А я повернулась к Раулю, ожидая объяснений. Но в этот момент у него зазвонил телефон, и Рауль, вытащив его из кармана, кому‑ то поспешно проговорил:

– Уже выезжаю! Постараюсь приехать раньше, чем через два часа.

Ему что‑ то ответили – неразборчиво, но громко, так, что голос оказался слышен и мне. Говорила женщина.

– Уж не к Ракель ли ты собрался? – развернулась вдруг Лаура, видимо, тоже услышав голос.

– А если и к ней, то что?

– Погоди… – Лаура, нахмурившись, сделала шаг по направлению к брату. – Ты что… и правда к ней едешь? Сейчас? Вот… так.

– Лаура, возникла одна ситуация…

– Ситуация у тебя еще возникнет, сейчас! – громко заявила Лаура, сощурив глаза. – Ты что, собираешься поехать к Ракель, оставив тут Анну?

– Лаура, у меня нет времени на препирательства. Анне я сам все объясню. Тебя я просто попросил помочь – дать мне машину.

– Если тебе она нужна для того, чтобы поехать к Ракель, то я тебе ее не дам!

С этими словами Лаура, возмущенно расправив плечи, развернулась и направилась к лестнице.

– Лаура!..

– Я тебе сейчас принесу ключи от своей, – ответил, появляясь из кухни Давид.

– Спасибо, – поблагодарил Рауль.

– И что это значит? – тихо спросила я, когда Давид скрылся за дверью.

– Анна, сейчас у меня нет времени на подробные объяснения, – с умоляющими нотками в голосе ответил Рауль. – Пожалуйста, поверь мне… Ситуация возникла очень срочная и очень… деликатная. Ракель нужна моя помощь. Понимаешь?

– Нет.

Приблизившись ко мне, Рауль взял в ладони мое лицо.

– Анна, я тебе все объясню, – сказал он, глядя мне в глаза. А мне вспомнилось, что точно так уже было – Рауль держал мое лицо в своих ладонях и просил поверить ему, а не Ракель. И ушел, оставив меня в сомнениях. Так уже было. Было. И сердце сжалось в нехорошем предчувствии: если Рауль уедет, быть, как и тогда, несчастью.

– Рауль, не уезжай, – попросила я не губами, а сердцем.

– Не могу, – ответил он взглядом.

– Держи ключи, – громыхнул рядом голос. Я глянула на Давида, как на врага. И, встретившись с ним глазами, поняла, что он не на моей стороне.

– Я вернусь, – тихо шепнул Рауль, скользнув губами по моим. Я не ответила на его поцелуй. Вообще ему не ответила. Повернулась и ушла. Не оглядываясь.

* * *

Какая я гадкая, гадкая… Остатки того доброго, что еще не уничтожено злом, заставили устыдиться задуманного. Девушка, приговоренная моей жаждой обладать «цветком», слишком молода и красива для того, чтобы закончить так ужасно. «Ужасно? » – рассмеялась другая я – та, ставшая частью бесцветного мира. «Ты не убьешь ее, а лишь дашь новую жизнь». «Жизнь ли? » – заспорила я сама с собой. Разве это существование, которое я влачу, можно назвать жизнью?! «И ты не хочешь поменяться с ней местами? » – вкрадчиво зашептала другая я. «Жить опять в мире звуков, запахов и красок? Согреваться настоящим солнцем, а не воспоминаниями о нем. Чувствовать прикосновение руки любящего мужчины к твоей коже? Быть желанной…» – «Это будет не моя жизнь…» – «Но это будет жизнь», – привела последний аргумент плохая я.

Та девушка, которую я выбрала, расстроена. Ее сердце плачет. Ее душу разъедают ревность и сомнения: сегодня, как никогда, она уверена в том, что ее любимый принадлежит другой. Она считает себя поверженной. Я почти в открытую наблюдаю за ней из своего мира, но девушка настолько погружена в переживания, что не замечает меня. Лежит на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Плачет?..

Я обвела взглядом комнату – мою комнату. Увиделась она мне не такой, как есть, и не той, какой была до несчастья. Дом, зараженный злом, демонстрирует разлагающиеся внутренности. И комната мне увиделась черной, выеденной огнем. Закопченные стены, полусгоревшие балки, железный остов кровати. Подумала, если опущу глаза на покрытый сажей пол, увижу останки своего тела. И содрогнулась от ужаса и отвращения.

«У тебя будет другое тело – красивое, молодое. Нежная кожа и шелковистые волосы». Прикрыв глаза, вызвала в памяти внешность выбранной девушки. Она красива. Не помню, была ли я такой же милой, но мне хотелось быть похожей на нее. «Ты не просто будешь на нее похожей, ты ею станешь. Ну же! »

Другого шанса не выпадет. И времени тоже нет. Старый дом изъеден злом, как старые балки – древоточцами. Оно проснулось и не собирается выпускать попавшие в ловушку жертвы. Если я потороплюсь, у меня есть шанс сбежать еще до того, как… Единственный шанс, о котором я даже не мечтала.

И я решилась.

* * *

Что мне стоит разлюбить его… Что мне стоит забыть его, если…

Если его песни – татуировки на моей душе. Если моя жизнь писана нотами его музыки, если мне не надо других ответов на вопросы, кроме слов из его песен. Если моя душа – это струны гитары, которой касаются его пальцы. Не будут они их трогать, и она замолчит. Если я впала в неизлечимую зависимость от его голоса – не буду его слышать, и умру от ломки. Если ритм моего сердца безнадежно слился с барабанной дробью придуманных им мелодий. Если…

Но сейчас я закрывала уши, будто стремилась заглушить мысли, наушниками, в которых звучал другой голос.

Es que no ves que haces sufrir?

Que un te quiero, un lo siento

no son mentiras para disfrazarlas

Ent é rate, no soy un juego,

estoy cansado de ser eso para ti

Разве не видишь, что заставляешь страдать?

Что слова «я люблю тебя», «прости» –

не ложь, я не могу скрывать их.

Пойми, я не игрушка,

Я устал быть ею для тебя…

Я обманывала себя воображаемой «местью». Рауль находился не со мной. Я же изменяла ему, слушая музыку другого музыканта, впуская ее в свои мысли, открывая ей душу, запечатывая в сердце, как сорванный украдкой запретный поцелуй.

Sobra tu ego y tu cruel voluntad

que no sienten nada cuando te pierdo

Tus mil perdones, perfectos traidores

capaces de hacerme no ver má s allá

Твое эго и твоя жестокая воля

Мешают тебе понять, что я чувствую, когда тебя теряю

Твои тысячи извинений – прекрасные предатели,

Способные меня ослепить.

Отравлялась недоверием, разбивалась о сомнения, искала поддержки в чужих историях, накладывая чужие переживания на свои. Утешалась ложной «изменой», цеплялась, как за руку спасителя, за другой голос… Но проигрывала сама себе.

– Анна, могу с тобой поговорить? – В комнату заглянул Давид. Я вытащила из уха один наушник и безразлично пожала плечами. Разговаривать мне не хотелось, но Давид, приняв мой жест за согласие, уже вошел и присел рядом на кровать.

– На Рауля – обида смертельная… – не спросил, а констатировал он, бесцеремонно взяв в пальцы мой айпод и повернув его экраном к себе.

– С чего ты решил? – как можно небрежней отозвалась я. – Рауль поехал… по делам. Я все понимаю и на него не обижена.

– Если бы это было так, слушала бы ты сейчас его песни, а не Диего Мартина, – усмехнулся Давид.

– Он Лауры, – зачем‑ то соврала я.

– Не думаю, что у нее нет песен брата.

– О чем ты хотел поговорить? – напомнила я, увидев, что Давид уже сунул себе в ухо наушник, будто собираясь слушать музыку вместе со мной.

– О ком, – поправил он. – О Рауле, о ком же еще…

Я демонстративно вставила в ухо наушник, который Давид мне вернул, легла на спину и мило улыбнулась.

– Не веди себя как… девчонка, – рассердился он вдруг. – Выслушай, а потом уж обижайся на весь белый свет. Если еще останется желание. Думаешь, для Рауля куда важней просьбы Ракель, чем отношения с тобой? Ошибаешься, детка!

– Если бы это было так, он бы не уехал.

– Рауль пытался дозвониться до тебя сейчас, но у тебя отключен телефон.

– Он не отключен, в этой комнате нет связи.

С неприятной усмешкой, будто прочитав мои мысли, Давид вытащил из кармана свой мобильник и продемонстрировал мне его экран с «палочками», красноречиво говорящими о наличии связи.

– Ловит здесь отлично, несмотря на толстые стены!

– Хорошо, – вздохнула я, садясь на кровати. – У меня нет желания разговаривать с Раулем и слушать его оправдания. Он мне уже все «сказал» тем, что сломя голову помчался к Ракель только по одному ее звонку. И так будет всегда? Она будет звонить, а он – бросать все и всех и бежать к ней впереди ветра?