Лорел Гамильтон Кафе лунатиков 15 страница

– Ага.

– Если ты себя плохо чувствуешь, это дело может подождать.

– Кожа там, где ее нашли? Никто ничего не трогал?

– Да.

– Приеду. Кто знает, может быть, она наведет нас на след.

Он оставил эту реплику без внимания.

– А как ты будешь добираться?

Я глянула на Ричарда. Он, конечно, мог бы меня отвезти, но эта мысль не казалась удачной. Во-первых, он штатский. Во-вторых, он ликантроп. Он подчиняется Маркусу и – в определенной степени – Жан-Клоду. Не та личность, которую надо привозить на расследование убийства с противоестественной подоплекой. К тому же, даже будь он человеком, ответ был бы тот же – нет.

– Если ты не можешь прислать машину, я возьму такси.

– Зебровски на первый вызов не ответил. Он живет в Сент-Питерсе, и ему проезжать мимо тебя. Он тебя подберет.

– А он согласится?

– А куда он денется?

Класс. Оказаться надолго в одной машине с Зебровски.

– Ладно, я одеваюсь и жду.

– Одеваешься?

– Дольф, брось это!

– Какие мы нежные!

– Брось, я сказала!

Он засмеялся. Приятно было это слышать – значит, на этот раз нет массовых смертей. При расследовании серийных убийств Дольф не слишком много смеется.

Он повесил трубку, и я тоже.

– Тебе надо ехать? – спросил Ричард.

– Да.

– А ты достаточно хорошо себя чувствуешь?

– Да.

– Анита...

Я прислонилась головой к стене и закрыла глаза.

– Не надо, Ричард. Я еду.

– Вопрос не обсуждается?

– Вопрос не обсуждается, – сказала я и открыла глаза.

Он смотрел на меня, скрестив руки на груди.

– Что такое? – спросила я.

– Если бы я тебе сказал, что собираюсь что-то делать и вопрос не обсуждается, ты бы взбесилась.

– Нет, не стала бы.

– Анита! – Он произнес мое имя, как его когда-то произносил мой отец.

– Не стала бы, если бы у тебя были серьезные причины.

– Анита, ты злишься, и ты это знаешь.

Я хотела возразить, но не могла.

– Ладно, ты прав. Мне бы это не понравилось.

Я подняла на него глаза, собираясь изложить ему причины, почему мне надо ехать и выполнять свою работу. Нельзя сказать, чтобы у меня был ласковый взгляд.

Я встала. Мне хотелось сказать, что я ни перед кем не должна отчитываться, но если я всерьез насчет брака, то это уже была бы неправда. И мне это не нравилось. То, что он вервольф, было не единственным препятствием к домашней идиллии.

– Это работа с полицией, Ричард. Если я ее не делаю, погибают люди.

– Я думал, что твоя работа – поднимать зомби и истреблять вампиров.

– Ты говоришь совсем как Берт.

– Ты мне достаточно о нем рассказывала, чтобы я понял, что это оскорбление.

– Если не хочешь сравнений с ним, не повторяй его излюбленные фразы. – Я прошла в спальню. – Мне надо одеться.

Он пошел за мной.

– Я знаю, что для тебя помощь полиции – это очень важно.

Я повернулась к нему:

– Я не просто помогаю полиции, Ричард. Команду призраков создали всего два года назад. И эти копы ни хрена не знают о противоестественных созданиях. Это ссылка. Разозли свое начальство – и тебя кинут в эту команду.

– В газетах и по телевизору говорили, что это – независимый отдел на правах управления. Почетное назначение.

– Ага, как же. Они почти не получают финансирования. Никакого обучения по противоестественным явлениям и существам. Дольф – сержант Сторр – прочел обо мне в газете и обратился к Берту. В этой стране для копов нет курсов по противоестественным преступлениям, и Дольф думал, что я могла бы быть консультантом.

– Ты куда больше, чем просто консультант.

– Так и есть.

Я могла бы рассказать ему, как этим летом Дольф попробовал однажды меня не дергать на место преступления. Там с виду был явный случай нападения гулей на кладбище. Они обнаглели и напали на обнимающуюся парочку. Гули – трусы и на здоровых сильных людей не нападают, но из каждого правила есть исключения, и так далее. Когда Дольф ко мне обратился, уже погибли шесть человек. Так что с тех пор Дольф зовет меня с самого начала, пока дело не зашло слишком далеко. Иногда я могу поставить диагноз раньше, чем возникнет проблема.

Но Ричарду я этого сказать не могла. Может быть, жертв летом было бы меньше, если бы меня позвали сразу, но это было дело Дольфа и мое. Мы об этом поговорили только раз, и нам хватило. Ричард – шпак, вервольф он там или кто. И не его это дело.

– Вот что, я не знаю, могу ли я тебе это объяснить так, чтобы ты понял, но я должна ехать. Может быть, это позволит предотвратить что-нибудь похуже. Может быть, мне тогда не придется выезжать на убийство. Это ты можешь понять?

Судя по виду, я его не убедила, но слова его говорили об обратном.

– Не до конца, но может быть, мне и не надо. Достаточно того, что тебе важно это увидеть.

Я с облегчением вздохнула.

– Ну и хорошо. Теперь мне надо одеться. Зебровски будет здесь с минуты на минуту. Это детектив, который меня подвезет.

Ричард только кивнул. Мудро с его стороны.

Я вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Тщательно. Так что, всегда будет, если мы поженимся? Я всегда должна буду объяснять свои поступки? Дай Бог, чтобы так не было.

Новая пара черных джинсов, красный свитер с капюшоном, такой мягкий и пушистый, что его и надеть приятно. На алом свитере черная кобура смотрелась очень театрально. И еще красный свитер подчеркивает цвет сырого мяса на моей ободранной морде. Может, я бы его и переодела, но тут позвонили в дверь.

Зебровски. Пока я пялюсь на себя в зеркало, Ричард пойдет открывать дверь. Этой мысли было достаточно, чтобы я бросилась к дверям.

Зебровски стоял в проеме, засунув руки в карманы пальто. Курчавые волосы с проблесками седины недавно подстрижены. Даже лаком покрыты. Обычно Зебровски не всегда вспоминал, что надо причесаться. Из-под пальто выглядывал костюм – черный и парадный. Со вкусом выбранный галстук аккуратно завязан. Я опустила глаза – да, ботинки сияют. Никогда раньше я не видела, чтобы у него где-нибудь не было пятен от еды.

– Куда ты так разоделся? – спросила я.

– А куда ты так разоделась? – спросил он в ответ и улыбнулся.

Я почувствовала, что краснею, и дико на это разозлилась. Ничего я такого не сделала, чтобы краснеть.

– Ладно, поехали.

Схватив с дивана пальто, я напоролась рукой на засохшую кровь. А, черт!

– Я возьму чистое пальто, сейчас вернусь.

– А мы пока побеседуем с мистером Зееманом, – сказал Зебровски.

Именно этого я и боялась, но все равно пошла за жакетом. Если мы все же окажемся помолвлены, Ричарду придется познакомиться с Зебровски рано или поздно. Я бы предпочла, чтобы поздно.

– А кем вы работаете, мистер Зееман?

– Я школьный учитель.

– Вот как?

Дальше я не слышала разговора – пошла за жакетом, схватила его из шкафа и вышла. Они трепались, как старые приятели.

– Да, Анита – наш эксперт по противоестественному. Не знаю, что бы мы без нее делали.

– Я готова, поехали, – сказала я, открывая дверь и придерживая ее для Зебровски.

Он улыбнулся мне:

– Как давно вы встречаетесь?

Ричард поглядел на меня. Он очень чутко улавливал, когда мне неуютно. Сейчас он собирался дать мне ответить на вопрос. Хорошо себя ведет. Слишком хорошо. Если бы он только был безрассуден и дал бы мне повод сказать “нет”! Так нет же. Но будь я проклята, если он не лез вон из кожи, чтобы я чувствовала себя счастливой. Задача не из легких.

– С ноября, – сказала я.

– Два месяца – неплохо. Мы с Кэти заключили помолвку через два месяца после первого свидания.

Глаза у него искрились, улыбка была насмешливой. Он меня поддразнивал, не зная, насколько точно попадал.

Ричард глянул на меня долгим, серьезным взглядом.

– На самом деле два месяца – это совсем немного.

Он открывал мне выход. Нет, я его не стою.

Я попыталась протолкнуть Зебровски в дверь, но он совсем никуда не торопился. Оставалось только надеяться, что Дольф снова вызовет его по пейджеру. Это ему прижжет задницу.

Дольф не звонил. Зебровски ухмылялся. Ричард смотрел на меня. Карие глаза стали глубокими и какими-то уязвленными. Я хотела взять его за щеки и стереть эту боль из его глаз. А, черт побери все!

Наверное, он и есть тот, кто мне нужен. Наверное.

– Мне пора.

– Я знаю, – ответил он.

Я поглядела на Зебровски – он ухмылялся, наслаждаясь представлением.

Мне что, надо поцеловать Ричарда на прощание? Мы уже больше не помолвлены. Самая короткая помолвка в истории человечества. Да, но мы все еще встречаемся. Я все еще его люблю. Это заслуживает хотя бы поцелуя, если не говорить ни о чем другом.

Я схватила его за свитер и притянула к себе. Он удивился.

– Тебе не обязательно делать это на публику, – шепнул он.

– Заткнись и целуй.

Эти слова заработали мне улыбку. Каждый поцелуй все еще был приятной неожиданностью. Ни у кого не было таких мягких – и таких вкусных – губ.

Волосы Ричарда упали вперед, и я зачерпнула их в горсть, прижимая его лицо к своему. Его руки обнимали меня за спину, под кожаным жакетом, вжимаясь в свитер.

Я оттолкнулась от него, переводя дыхание. Теперь мне не хотелось уходить. Учитывая, что он остается, это хорошо, что мне надо уйти. Я не хотела заниматься сексом до брака, даже если бы он и не был ликантропом, но тело мое более чем хотело. И я не уверена, что в этой борьбе дух победил бы плоть.

Глядеть в глаза Ричарда и тонуть в них – это стоило в мире чего угодно. Я попыталась скрыть глуповатую сочную улыбку, но было поздно. Я знала, что мне это еще аукнется в машине с Зебровски. Подначкам конца не будет. Но я глядела в лицо Ричарда, и мне было все равно. В конце концов, мы что-нибудь придумаем. Видит Бог, придумаем.

– Подожди, я позвоню Дольфу и скажу, что мы опаздываем, потому что ты тут с кем-то тискаешься.

Я не клюнула на эту наживку.

– Меня может долго не быть. Ты поезжай домой, чтобы здесь не ждать.

– Я же пригнал сюда твой джип, помнишь? Домой мне ехать не на чем.

Ах да.

– Ладно, я вернусь, как только смогу.

Он кивнул:

– Я никуда не денусь.

Выйдя в коридор, я уже не улыбалась. Сама не могла разобраться в своих чувствах – как это будет: прийти домой, а там Ричард. Как мне, черт побери, принять решение, если он возле меня болтается и у меня уровень гормонов зашкаливает?

Зебровски хихикнул.

– Ну, Блейк, я теперь в этой жизни видел все. Здоровенный вампироборец – влю-у-бле-о-онный.

Я мотнула головой.

– Тебя бесполезно просить держать это про себя?

Он ухмыльнулся:

– Так будет смешнее дразниться.

– Чтоб ты лопнул, Зебровски!

– Возлюбленный был как-то слегка напряжен, так что я не стал спрашивать, но теперь мы одни. Что у тебя с лицом? Как будто по нему кто-то прошелся ножом для разделки мяса.

На самом деле, все было не так плохо. Я видела однажды работу мясницкого ножа, и это было куда хуже.

– Долго рассказывать. Так, ты знаешь мой секрет. А ты зачем сегодня так вырядился?

– У меня годовщина свадьбы сегодня. Десять лет.

– Ты шутишь?

Он покачал головой.

– Куча поздравлений, – сказала я, сбегая вместе с ним по лестнице.

– Спасибо. Мы решили отметить, наняли беби-ситтера, и Кэти заставила меня оставить пейджер дома.

Холод стал жалить порезы у меня на лице, и голова заболела сильнее.

– Дверца не заперта, – сказал Зебровски.

– Ты же коп, как ты мог не запереть машину? – начала я, открывая дверцу, – и остановилась. Пассажирское сиденье и весь пол были забиты – пакеты от “Макдональдса” и газеты сползали с сидений на пол. Остальная часть пола была занята куском окаменевшей пиццы и стадом пустых жестяных банок.

– Господи, Зебровски, а Агентство охраны среды знает, что ты разъезжаешь на токсической помойке по зонам проживания людей?

– Теперь понимаешь, почему я ее не запер? Кто ее угонит?

Он встал на колени и начал грузить мусор охапками на заднее сиденье. Судя по технике, переднее сиденье уже не в первый раз освобождалось таким образом.

Я стряхнула крошки с пустого сиденья на пустой пол. Когда стало возможным хоть как-то поместиться, я влезла в машину.

Зебровски накинул ремень и включил мотор. Автомобиль зафыркал и ожил. Я тоже надела ремень, и мы выехали со стоянки.

– А как относится Кэти к твоей работе? – спросила я.

Зебровски покосился в мою сторону.

– Нормально.

– А ты был уже копом, когда вы познакомились?

– Да, она знала, чего ждать. Твой друг не хотел, чтобы ты сегодня уезжала?

– Он думает, что я дня этого слишком сильно травмирована.

– Вид у тебя действительно хреновый.

– Спасибо за комплимент.

– Они нас любят, хотят, чтобы мы были острожными. Господи, он же учитель, школьный учитель! Что он знает о мире насилия?

– Больше, чем ему хотелось бы.

– Знаю, знаю. Школы теперь тоже – опасное место. Но это не то же самое, Анита. Мы-то носим оружие. А ты, Блейк, вообще убиваешь вампиров и поднимаешь зомби. Можно придумать работу грязнее?

– Это я знаю. – Но это было не так. Быть ликантропом – еще более грязная работа. Или нет?

– Нет, Блейк, не знаешь. Любить человека, живущего в мире насилия, – тяжкий крест. То, что нас кто-то согласен терпеть, – это чудо. Не струсь, Блейк.

– Я говорила, что собираюсь струсить?

– Вслух – нет.

Черт.

– Бросим тему, Зебровски.

– Как скажешь. Дольф в страшном восторге, что ты решила завязать семейную петлю... то есть узел.

Я сползла по сиденью, насколько позволил ремень.

– Я не выхожу замуж.

– Может быть, не сейчас, но я знаю это выражение лица, Блейк. Ты встала на этот путь, и выход только на другом его конце.

Я хотела бы поспорить, но слишком сама запуталась. Отчасти я верила Зебровски. Отчасти хотела перестать встречаться с Ричардом и вернуться к безопасной жизни. Ладно, ладно, не безопасной, раз вокруг меня сшивался Жан-Клод, но зато я не была помолвлена. Да, но я и сейчас не помолвлена?

– Блейк, что с тобой?

Я вздохнула:

– Я долго жила одна, а человек привыкает к своей жизни.

“К тому же он вервольф”. Этого я вслух не сказала, хотя мне и хотелось. Мне нужно чье-то мнение, но полицейский, тем более Зебровски, – неподходящий кандидат в такие консультанты.

– Он тебя осаждает?

– Да.

– Хочет семью, детишек, весь набор?

Детишек. Про детей никто не говорил. Интересно, Ричард представляет себе этакий маленький домик, он на кухне, я на работе, и детки? Нет, черт побери, нам надо сесть и поговорить серьезно. Если мы себе организуем помолвку, как нормальные люди, что это должно значить? И вообще Ричард хочет детей? Я точно нет.

И где мы будем жить? Моя квартира слишком мала. У него дома? Не уверена, что мне это нравится. Это его дом, а ведь мы должны завести наш дом? Блин. Дети? У меня? Это я буду ходить беременная? Только не в этой жизни. Я-то думала, что у нас главная проблема – мохнатость. Может, это и не так.

Черная и холодная, извивалась внизу река, и камни торчали из нее, как зубы великанов. Крутой берег у меня за спиной густо порос лесом. Снег между деревьями был истоптан и разбросан, из-под него виднелась палая листва. Отвесный противоположный берег стоял стеной – оттуда не спустишься, разве только если прыгнуть. Поскольку глубина реки даже в середине не больше пяти футов, прыжок с тридцати футов не казался удачным решением.

Я осторожно встала на краю осыпающегося берега. Черная вода бежала в нескольких дюймах от моих ног. Из берега, разрывая землю, вырывались корни деревьев. Такое сочетание снега, листьев и почти отвесного обрыва будто самой судьбой предназначалось, чтобы сбросить меня в воду, но я буду сопротивляться этому сколько смогу.

Камни уходили в воду низкой неровной стеной. Некоторые из них еле возвышались над поверхностью, но тот, что был в середине, торчал на высоту в половину человеческого роста. И вокруг него обернулась та самая кожа. Дольф, как всегда, был мастером преуменьшений. Кожа – ведь она должна быть размером с хлебницу, а не чуть больше “тойоты”? Голова висела на торчащей скале, будто нарочно обернутая. Дольф хотел, чтобы я это увидела – нет ли в этом какого-то ритуального смысла.

На берегу поджидала команда водолазов в сухих гидрокостюмах, более пухлых, чем мокрые, и лучше сохраняющих тепло в холодной воде. Высокий водолаз, уже натянувший капюшон на голову, стоял рядом с Дольфом. Его мне представили как Мак-Адама.

– Можно нам уже доставать шкуру?

– Анита? – обратился ко мне Дольф.

– Пусть лучше они лезут в воду, чем я.

– А опасности нет? – спросил Дольф.

Это уже другой вопрос. Придется сказать правду.

– Я не знаю.

Мак-Адам посмотрел на меня:

– А что там может быть? Это же просто кожа.

Я пожала плечами:

– Мне неизвестно, что это за кожа.

– И что?

– И то. Помните Сумасшедшего Волшебника в семидесятых?

– Мне странно, что вы его помните, – ответил Мак-Адам.

– Я его в колледже проходила. Второй курс, террористическая магия. Этот Волшебник специализировался на закладке волшебных ловушек в глухомани. Один из его любимых фокусов – оставить шкуру животного, которая прилипает к телу первого, кто ее коснется. Снять ее могла только ведьма.

– Это было опасно? – спросил Мак-Адам.

– Один человек задохнулся, когда она прилипла к его лицу.

– Как он умудрился ткнуться в нее лицом?

– У покойника не спросишь. Профессии аниматора в семидесятые годы не было.

Мак-Адам посмотрел на воду.

– Ладно, как вы проверите, опасна ли она?

– Кто-нибудь уже в воду лазил?

Мак-Адам ткнул большим пальцем в сторону Дольфа:

– Он нам не дал, а шериф Титус велел оставить все как есть до приезда какого-то крутого эксперта по монстрам. – Он смерил меня взглядом. – Это вы и есть?

– Это я и есть.

– Тогда делайте свою работу эксперта, чтобы мне с моими людьми можно было туда полезть.

– Прожектор тебе включить? – спросил Дольф.

Когда я приехала, место действия было освещено, как бенефис в китайском театре. После первого осмотра я велела им выключить иллюминацию. Есть вещи, которые видны при свете, а есть и такие, которые проявляются только в темноте.

– Нет, пока не надо. Сначала посмотрим в темноте.

– А чем свет мешает?

– Есть такие твари, что прячутся от света, Дольф, и они могут отхватить кусок от кого-нибудь из водолазов.

– Вы что, серьезно? – спросил Мак-Адам.

– Ага. А вы не рады?

Он посмотрел на меня, потом кивнул:

– Понимаю. Как вы собираетесь посмотреть поближе? Похолодало только последние несколько дней, и вода должна быть где-то градусов сорок (по Фаренгейту. Примерно 4, 5 по Цельсию), но без костюма все равно холодно.

– Я буду стоять на камнях. Может быть, суну в воду руку – посмотреть, не попытается ли кто-то клюнуть, но в воду лезть не собираюсь.

– Вы не шутите с монстрами. Я не шучу с водой. В такой воде за пять минут вы получите серьезное переохлаждение. Постарайтесь не падать.

– Спасибо за совет.

– А ведь промокнете, – сказал Айкенсен. Он стоял прямо надо мной, опираясь на дерево, форменную шляпу он натянул пониже, воротник поднял. Но уши и большая часть лица у него все равно были на холоде. Дай Бог, чтобы он себе что-нибудь отморозил.

Под подбородком у него висел фонарь, как побрякушка на Хеллоуин, и сам он улыбался.

– Мы ничего не трогали, мисс Блейк. Оставили все как нашли.

Я не отреагировала на слово “мисс”. Он это сделал, чтобы меня позлить, а если я не замечу, будет злиться он. Вот так.

Хеллоуиновская улыбочка побледнела и исчезла.

– В чем дело, Айкенсен? Ножки замочить боитесь?

Он оттолкнулся от дерева. Движение вышло слишком резким. Айкенсен заскользил вниз по берегу, размахивая руками в тщетной надежде замедлить падение, хлопнулся на задницу и продолжал скользить точно на меня.

Я отступила в сторону, и берег подо мной осыпался. Пришлось перепрыгнуть, и я оказалась на ближайшем торчащем из реки камне. На нем я и скорчилась, чуть не упав на четвереньки, чтобы не полететь в воду. Камень был мокрый, скользкий и холоднющий.

Айкенсен с воплем плюхнулся в воду. Он сидел у берега, журчащая вода доходила ему до середины груди. Он колотил по воде руками в перчатках, будто пытался дать ей сдачи. От этого он только промокал сильнее.

Кожа не соскользнула со скалы и не накрыла его. Никто его не схватил. В воздухе не ощущалось и тени магии. Только холод и шум воды.

– Кажется, его никто не съел и не съест, – сказал Мак-Адам.

– Похоже на то. – Я постаралась не выдать своего разочарования.

– Айкенсен, какого черта! Вылезай из воды! – бухнул голос шерифа Титуса с вершины обрыва.

Шериф стоял там в окружении полисменов около грунтовой дороги, по которой мы приехали: Еще там стояли две машины “скорой помощи”. Три года назад вступил в действие закон Гайа, согласно которому на месте происшествия должна присутствовать “скорая помощь” на тот случай, если есть шанс, что останки гуманоидные. “Скорую” стали вызывать даже на трупы койотов, будто это мертвые вервольфы. Закон вступил в действие, а средств на систему “скорой помощи” не выделили. Вашингтон хлебом не корми, дай только усложнить людям жизнь.

Мы находились на заднем дворе чьего-то летнего дома. У летних домов бывают причалы и даже лодочные сараи, если к владениям подходит достаточно глубокая вода. По этому каменистому каналу могло бы пройти разве что каноэ, и потому ни причалов, ни лодочного сарая здесь не было – только черная холодная вода и мокрый – очень мокрый – помощник шерифа.

– Айкенсен, вылезай к чертям на камни и помоги мисс Блейк, раз ты все равно мокрый!

– Мне его помощь не нужна, – крикнула я Титусу.

– Ну-ну, мисс Блейк, это же наш округ. Некрасиво будет, если вас сожрет какая-нибудь бестия, пока мы будем себе стоять на сухих камешках на берегу.

Айкенсен встал и чуть не рухнул снова, поскользнувшись на песчаном дне. Посмотрел на меня таким взглядом, будто это я во всем виновата, но полез на камень с другой стороны от висевшей кожи. Фонарик свой он потерял. В темноте с него капала вода, только шляпа осталась сухой – он сумел удержать ее над водой. И был он жалок, как мокрая курица.

– Как-то я не заметила, чтобы вы вызвались лезть на это дерево, – сказала я Титусу.

Он пошел вниз. Кажется, у него это получалось куда лучше, чем у меня. Я шаталась от дерева к дереву, как пьяная, а он, правда, выставил руки, готовый схватиться, но шел без опоры. Остановился он рядом с Дольфом.

– Распределение обязанностей, мисс Блейк. Что и сделало эту страну великой.

– А вы что думаете об этом, Айкенсен? – спросила я менее едко.

– Он – начальник, – сообщил Айкенсен, хмуро глянув на меня. Не то чтобы ему это нравилось, но он считал, что так и надо.

– Давай заниматься делом, Анита, – сказал Дольф.

Перевод: “Перестань дразнить гусей”. Все хотели убраться с мороза, и я их не осуждаю. Мне тоже хотелось бы.

Очень осторожно я встала на скользкий камень. Луч фонаря отразился от водной ряби, как от черного сплошного зеркала.

Я посветила на первый камень. Он отблескивал водой и, наверное, льдом. Так же осторожно я переступила на него. Следующий камень – без происшествий. Кто мог знать, что найковские с воздушной подушкой кроссовки так отлично годятся для обледенелых камней?

Мелькнуло в голове предупреждение Мак-Адама насчет гипотермии. Этого мне только и не хватало – попасть в больницу от переохлаждения. Мало мне проблем и без битвы со стихиями?

Между следующими двумя камнями была расселина. Провоцирующее расстояние. Почти что длина шага, только на дюйм больше.

Камень, на котором я стояла, был плоским, очень невысоко поднимался над водой, зато надежен. А следующий был закруглен с одной стороны и обрывался в воду.

– Боишься ножки замочить? – Айкенсен улыбнулся – блеснул оскалом зубов в темноте.

– Завидуешь, что ты мокрый, а я нет?

– Сделал бы я тебя мокрой при случае!

– Такая погань мне только в кошмаре присниться может, – ответила я.

Мне предстояло сделать прыжок и надеяться каким-то чудом сохранить равновесие. Я обернулась на берег. Хотелось попросить у водолазов гидрокостюм, но как-то это было бы трусливо, пока Айкенсен трясется мокрый на камнях. А может, и так прыгну. Авось не упаду.

Отступив к краю камня, я прыгнула. Мгновение полета – и нога коснулась камня, соскользнула, поехала. Я хлопнулась на камень, хватаясь обеими руками и одной ногой, а другая оказалась глубоко в ледяной воде. Вода обожгла кипятком, и я выругалась.

Потом я выбралась на камень, а со штанины текла вода ручьем. До дна я ногой не достала. Насколько можно было судить по клоунаде Айкенсена, с обеих сторон от камня вода мне по пояс. А я нашла яму, в которую могла бы уйти с головой. Везение – хорошо, что я туда только ногой попала.

Айкенсен надо мной смеялся. Будь это кто другой, я бы посмеялась с ним вместе, но это был он, и смеялся он надо мной.

– Я хотя бы фонарик не выронила!

Даже для меня это прозвучало ребячески, но он перестал ржать. Иногда и ребячеством можно достичь своего.

Я уже была рядом с кожей. Вблизи она производила впечатление еще более сильное. Еще с берега я поняла, что это кожа пресмыкающегося. Теперь было видно, что это определенно змея. Самые большие чешуйки были размером с мою ладонь. Пустые глазницы – размером с мяч для гольфа. Я протянула руку, чтобы ее потрогать, и что-то обвилось вокруг моей руки. Я вскрикнула, не сразу сообразив, что это – свободно болтающаяся в воде змеиная кожа. Когда ко мне вернулось дыхание, я коснулась шкуры, ожидая встретить пальцами легкую кожу-выползок. Шкура оказалась тяжелой и мясистой.

Я поднесла ее край к свету – это не был выползок. Со змеи содрали кожу. Была ли она жива, когда это сделали, – вопрос теперь спорный. Сейчас она уже мертва. Мало кто из живых существ может выжить после сдирания кожи заживо.

В чешуйках и в форме головы что-то напоминало кобру, но сами чешуйки опалесцировали даже в свете фонаря. Эта змея не была одноцветной – она была как радуга или как нефтяная пленка на воде. Цвет менялся в зависимости от угла освещения.

– Ты будешь с ней играться, или все же водолазы ее заберут? – спросил Айкенсен.

Я не обратила внимания. Тут что-то такое у змеи на лбу, между глаз, что-то гладкое, белое, круглое... Я ощупала эту штуку пальцами. Жемчужина. Жемчужина размером с мяч для гольфа. Какого черта делает гигантская жемчужина в голове змеи? И почему тот, кто ее ободрал, не забрал жемчужину?

Айкенсен потянулся и потрогал кожу.

– Брр! Что это за гадость?

– Гигантская змея, – ответила я.

Он с воплем отдернул руку и стал обтирать о рукав, будто хотел стереть само ощущение гладкой кожи.

– Боишься змей? – спросила я.

– Нет! – огрызнулся он, но мы оба знали, что это неправда.

– Слушайте, сладкая парочка, вам там хорошо на камнях? – спросил Титус. – Давайте дело делать.

– Что-нибудь существенное было в положении этой кожи, Анита? – спросил Дольф.

– Думаю, нет. Наверное, она просто зацепилась за камень. Не похоже, чтобы ее нарочно туда положили.

– Тогда мы можем ее забрать?

Я кивнула:

– Да, пусть работают водолазы. Айкенсен уже проверил, что хищников в воде нет.

– Что это значит? – глянул на меня Айкенсен.

– Если бы там были какие-нибудь жуткие твари, они бы тебя съели, а раз они этого не сделали, значит, их там нет.

– Ты меня использовала как наживку!

– Ты сам упал.

– Мисс Блейк, можем мы ее забрать? – спросил Титус.

– Да, – ответил Дольф.

– Давайте, ребята.

Водолазы переглянулись.

– Можно включить прожектор? – спросил меня Мак-Адам.

– Валяйте.

Луч ударил в меня. Я прикрыла глаза рукой и чуть не соскользнула в воду. Господи, до чего ярко! Вода осталась такой же черной, бурной и непрозрачной, но камни заблестели, и мы с Айкенсеном оказались на авансцене. Змеиная кожа заискрилась всеми цветами радуги. Мак-Адам надвинул маску на лицо, зажав во рту загубник. Его примеру последовал только один водолаз. Наверное, чтобы снять эту шкуру, не надо лезть в воду всем четверым.

– А зачем они понадевали акваланги, чтобы болтаться в них на мелком месте? – спросил Айкенсен.

– Страховка на случай, если водолаза подхватит течение или он попадет в яму.

– Здесь не такое сильное течение.

– Достаточно сильное, чтобы унести шкуру, если оно ее подхватит. С аквалангом можно ее догонять, куда бы ее ни понесло.

– Ты говоришь так, будто сама это делала.

– Я сдавала на удостоверение водолаза.

– Экая ты многогранная, – сказал он.

Водолазы уже добрались до нас. Баллоны аквалангов казались выступающими из воды спинами китов. Мак-Адам приподнял лицо над водой и рукой в перчатке взялся за камень. Вынув загубник изо рта, он шевелил ластами, удерживаясь на течении. Второй водолаз был возле Айкенсена.

– Ничего, если мы порвем эту шкуру? – спросил Мак – Адам.

– Я ее отцеплю с этой стороны скалы.

– Руку замочите до плеча.

– Но ведь выживу?

Лицо его под маской и капюшоном трудно было разглядеть, но он точно нахмурился.