Глава 9 – Реприза

Он был прав в том, что я нуждалась в нашей встрече. В одном из отсеков, я нашла удобные рубашку и штаны, сделанные из шерсти и искусственного шелка. Я отложила их до того, как помоюсь.

У него была женская одежда, но это было слишком странно; я не трогала ее.

Вначале я приняла быстрый душ, чтобы смыть всю дорожную грязь, а после горячую ванну, чтобы расслабить мои бедные мышцы. Когда я выключила воду, то услышала музыку, плывущую вверх по лестнице.

Он снова играл мою песню.

Но стоило мне проникнуться ею, как она резко остановилась на середине, а потом заиграла снова. Он продолжал играть, иногда исполняя только несколько нот. Возможно, он записывал их, как и говорил.

Я закрыла глаза и слушала до тех пор, пока вода не остыла. Затем я вытерлась, оделась, и заплела свои волосы. Когда я выглянула через балкон, то заметила, что он еще не мылся, просто сидел за пианино со стопкой разлинованной бумаги и карандашом. Он что‑ то мычал себе под нос, обводя кружочками и ставя точки на тактовой черте, а затем проверял, как новые ноты будут звучать, лаская клавиши пианино. Я постаралась тихо спуститься вниз по лестнице и сесть на широкое кресло с мягкой подушкой и кружевным одеялом. Он не заметил меня, так сильно был погружен в свою работу.

Я обвела взглядом комнату, забитую инструментами и наполненную музыкой. Здесь нет шелка на стенах. Ткань поглощала звук. Я читала про это в одной из его книг.

Полки использовались больше как ограждение, делившее кухню пополам, но на некоторых все‑ таки стояли книги. Так же на них лежала флейта из слоновой кости, нечто сделанное из перьев скопы и оленьих рогов, и деревянные шкатулки разных форм. Трудно сказать при тусклом свете, но, кажется, я заметила гравюры животных в лесу, как в хижине Сэма.

В доме было несколько дверей – между кухней и гостиной виднелись пустые проемы – что, похоже, означало, что только ванные комнаты и туалеты были уединенным местом. Вероятно, Сэму никогда не приходилось беспокоиться о незнакомцах, блуждающих по его дому.

Свет померк.

Я заснула, а когда проснулась, то оказалась окутана тяжелым одеялом до самого подбородка. Сэма не было за пианино; должно быть, тишина разбудила меня. Вода перестала журчать в трубах. Только тишина, глубокая, как снег, тишина.

Лежа в темной гостиной, я пыталась услышать звук от его шагов или скрип половиц, но либо этот дом был гораздо прочнее коттеджа Пурпурной розы – что похоже на правду – либо он не был на верхнем этаже. Возможно, он решил принять ванную, как я.

Я моргнула, представляя, как он лежит в ванной, длинные ноги вытянуты, а его волосы мокрые от воды. Нет, нет, нет.

Я встала с кресла, разминая затекшие мышцы, и включила лампу у пианино. Под светом перламутровых светильников я увидела тонкую пачку бумаг с музыкой, написанной языком точек и черточек, и других непонятных значков. Я устроилась на скамейке, плотно обхватив одеяло вокруг моих плеч, и стала изучать страницы.

– Разобралась в них? – похоже, Сэм чувствовал себя ущербно, если не следил за мной. Какими же бессмысленными были его прошлые жизни, подумала я с сарказмом.

– Может быть. – Я отодвинулась, освобождая ему место, а затем указала на первый лист. – Пока что я размышляла над этими точечками.

Он кивнул.

– Хорошее начало.

– Они образовывают последовательность, как ноты в музыке. Они идут вверх и вниз, что тоже сходное с музыкой. Я предполагаю, они означают, какую клавишу тебе надо нажать.

– И как долго стоит на них нажимать, – добавил Сэм. Он засмеялся и покачал головой, будто не мог поверить, что я оказалась умнее белки, которая научилась красть еду и не попадаться в ловушки. – Да если бы я оставил тебя здесь еще на час, то ты бы сама уже смогла сыграть эту песню!

Я сжала челюсти и соскользнула со скамейки. А мне только показалось, что мы поладили.

– Что? – и у него хватает еще мужества разыгрывать недоумение.

– Ты продолжаешь покровительствовать мне. – Я отвернулась от него и скрестила руки на груди. – Ты говоришь так, будто думаешь, что я должна ценить твою похвалу, потому что ты намного лучше, чем я. Кроме того, ты не новенький и не пытаешься догнать остальных.

– Ана. – Его голос был таким мягким, я почти не слышала его. – Это не так. Вовсе нет.

– Тогда что? – моя челюсть болела вместе с моей грудью и головой, я устала от долгого пути и от стараний защитить себя.

– Я не пытаюсь покровительствовать тебе. Я действительно имел в виду то, что сказал.

– Ты смеешься надо мной.

– Над собой, за то, что не принял всерьез, когда ты сказала, что сама научилась читать. Потому что минуту назад ты была поглощена чтением музыки, и ты занималась этим, ну сколько, пять минут от силы? – Я не могла ответить, в моем горле будто образовался тугой ком. – Ана, – прошептал он. – Я никогда не солгал бы тебе.

И как понять, что он не врет мне сейчас? Об этом? Может быть, наблюдая за мной, он видел во мне новорожденного котенка, слепого, который мяукал, прося помощи, еды и любви. Милого, но беспомощного. Которого хвалили за маленькие победы, такие как нахождение материнского молока.

Как понимание, что эти значки – музыкальные ноты.

– Давным‑ давно, до Совета, до того как мы поняли, что будем продолжать возрождаться, что бы ни случилось, была война. Мы боролись друг с другом, тысячи против тысячей. – Сэм внезапно постарел, будто тысячелетия отяготили его слова. – Я был не очень хорош в военных делах и не хотел бороться. Я оставался в стороне большую часть времени, но у меня были друзья на поле боя. Однажды, я экспериментировал с разными музыкальными звуками и понял, что нитка, натянутая на кривую палку, издает приятное звучание, ноты зависели от того, как сильно ты растягиваешь нитку. Если использовать их вместе, то получится музыка. Я бросился быстрее к друзьям, показать, что я обнаружил, думая, что они смогли бы использовать это во время передышки на войне. – Не говоря ни слова, я снова села на уголок скамьи, но все еще не могла заставить себя посмотреть на него. – Они были так рады, и, учитывая, что стрельба из лука была изобретена как раз в это время, то у нас была куча палок с нитками, чтобы разгуляться. Но когда они подумали, что я их не слышу, все начали смеяться и перебирать струны на своих луках, создавая мелодию. Они уже практиковали это неделями.

Моя рука плавно сползла на колено.

– Это не одно и то же. – Мои слова прозвучали не так свирепо, как я хотела. – Точно не в этом случае, потому что я действительно поражена. Но именно так я и представляла себя взросление. Учится читать только для того, чтобы над тобой посмеялись, потому что они, видите ли, умели это делать еще тысячу лет назад. Искать более эффективные пути справится с хозяйственными работами только для того, чтобы узнать, что кто‑ то всегда делал это более легким способом, просто решил не говорить тебе. Думать, что совершил что‑ то ужасно неправильное, хоть это не так, но все молчат. И... – я покачала головой. Неважно кем он был в прошлых жизнях, я не хотела говорить ему о своей первой менструации или первом прыще, или о чем‑ нибудь другом в этом роде. – Быть высмеянной.

Он сыграл пару нот на пианино и хмыкнул.

– У тебя были друзья?

– Я читала о них, но не верю, что они существуют.

– Твой цинизм поражает.

– Даже если какие‑ то дети и заходили в гости в коттедж Пурпурной Розы, они были не такими, как я. Они не хотели делать то, что делала я. Они ждали, пока станут достаточно взрослыми, чтобы самим за себя отвечать, чтобы вернуться к своей жизни. А не исследовали лес в поисках блестящих камней или читали книги о великих открытиях и достижениях. У нас не было ничего общего.

– Я думаю, что ты и я – друзья.

– У бездушных не бывает друзей. Прямо как у бабочек. Разве ты не знал?

– Значит все то время, что мы были вместе в хижине, ничего не значит для тебя?

Я вспомнила, как слушала его чтение вслух, как рассказывала ему о розах, которые я вернула к жизни и как засыпала на его плече.

– Оно было для меня всем, – прошептала я, наполовину надеясь, что он не услышал.

Он сыграл ее четыре ноты.

– Я помню, с каким испугом ты раньше смотрела на пианино, а через пару часов ты уже изучаешь бумаги. Самостоятельно. Потому что тебе нравится это.

Я пожала плечами.

– Это не значит, что мы друзья.

– Но с этого мы можем начать. – Четыре ноты снова заполнили тишину. – По моему опыту, дружба происходит сама собой. Когда разговариваешь, делаешь вместе вещи, учишься. – Он не дал времени спросить чему же он может научиться у меня. – Мне приятна твоя компания, что очень удачно, учитывая, что ты теперь тут живешь. Дружба дана не только людям, которые перевоплощались снова и снова. Даже новой душе разрешено счастье.

Было так много вопросов о том, почему он должен беспокоиться о бездушной и почему это так важно для него, но я просто опустила голову.

– Если ты думаешь, что оно того стоит, мы можем попробовать.

Сэм прикоснулся к моему плечу и провел рукой до локтя.

– Иди в постель. Завтра будет трудный день.

Я вздрогнула от воспоминания, как проснулась после утопления, его тело позади меня, его рука на моем сердце. Это, вероятно, было не то, что он имел в виду, говоря «иди в постель». И это тоже хорошо. Хорошо.

– Сначала сыграй для меня снова. – Что‑ то было не так со мной, с тем, как мои внутренности сжимались, когда он был рядом. Я повернулась прямо на скамейке, ближе к нему, и положила свои руки на клавиши. – Пожалуйста.

– Конечно. – Он поправил страницу на полке над клавишами; несколько строк, по–прежнему, пустовали. – А ты внимательно следи. Ты ведь собираешься учиться музыке. Надеюсь, ты непротив.

Возможно это все освещение, или он устал, но я видела, что он нервничает, хоть его голос не дрожал и был таким же, как и всегда. Слова возражения исчезли прежде, чем слетели с моего языка.

– Пожалуйста, – сказала я снова, и прежде чем он отвернул свое лицо, я увидела на нем облегчение.

Заиграла музыка, а я все пыталась найти соответствие между звуками и точками с черточками на бумаге, но все происходило слишком быстро, чтобы я могла уловить суть.

Иногда он вставлял пару фраз между игрой, как например «Вторая страница», и через некоторое время «Третья страница», и тогда я, наконец, заметила сходство между музыкой и точками, но это длилось лишь секунду. Затем, они снова ставали просто точками.

Музыка переполняла меня, впитывалась в мою кожу, как вода. Я не могла описать эти загогулины и черточки, роящиеся по страничке, или то чувство, из‑ за которого мое сердце начинало быстро стучать, когда Сэм бегал пальцами по клавишам. Если бы я могла услышать только одну песню за мою жизнь, это было бы она.

Он оставил руки отдыхать на клавишах, а последние отголоски музыки плавно исчезали из комнаты.

– Ты изменил ее. Она не такая, как раньше.

Я увидела, как его брови удивленно поползли вверх и начала лихорадочно искать правильные слова. Мне точно нужны занятия, если я хочу казаться хоть отчасти умной. Или, хотя бы могла описать, что конкретно он сделал с музыкой.

– Она стала мягче. Не такая резкая в конце.

– Тебе нравится?

Я накрыла его руки своими.