Мы вечны. 9 страница

размеры этого разросшегося сада. Цветы здесь росли до безобразия густо, тесня друг друга своими раскидистыми неухоженными венчиками, будто толпа разнаряженных блудниц в ожидании покупателя. С неприязнью раздвигая рукой неряшливые стебли, я углубился в эти смрадные кущи и громко прокричал:

– Тривилий! Где ты?!

Спёртый воздух над полем приглушил мой крик, словно туман прикрыл мне уста своей липкой, промозглой дланью. Я крикнул снова, но и на сей раз голос мой потерялся в этой затхлой луговине. Однако уже через миг я услышал лёгкий шелест за своей спиной и, обернувшись, узрел перед собой

ухмыляющегося Тривилия.

– Ах, что за приятная неожиданность! – почти не размыкая уст, как чревовещатель, елейно напел он. – Неужели старший брат почтил меня своим присутствием? Вчера ты изгнал меня от себя, а сегодня сам ищешь встречи со мной. И даже вспомнил моё ничтожное имя. Чем я обязан такой чести? Ты что-то потерял?

– Заткнись, шут! – резко прервал я его. – Где Авдиес?! Отвечай, что ты сделал с ним?

– Ах, Авдиес... Он утомился и спит. – насмешливо ответствовал тот.

– Спит? – растерянно переспросил я и, сделал решительный шаг ему навстречу, угрожающе прошипел. – Что это значит?

– До чего же ты непонятливый. – дерзко рассмеялся алогубый ублюдок. – Брат твой крепко-крепко спит, и я надеюсь, сон исцелит его от всех печалей.

– Где он?! – прорычал я, кидаясь на него, но тот ловко увернулся и с хохотом скользнул в сгущающийся туман.

– Найди его! – сквозь смех ответил тот и окончательно растворился в удушливой дымке.

С проклятьями я кинулся ему вдогонку, но Тривилия уже и след простыл. Не знаю, сколько времени я вслепую носился по этому проклятому полю, которое будто бы бесконечно простиралось по всему простору вселенной, но в итоге я ощутил, что окончательно заблудился там.

– Авдиес! Брат! – отчаянно прокричал я, но вопль мой, приглушённый вязким влажным воздухом, больше походил на писк.

Если бы я только мог добраться до посмеявшегося надо мной выродка и хорошенько проучить его за это!.. Но моя бессильная злоба была в тот миг абсолютно тщетной. Наконец, когда меня уже покинула всякая надежда, и я, запутавшись в коварных маковых зарослях, рухнул на землю, моему взору предстал лежащий там Авдиес.

– Брат! – радостно воскликнул я, впрочем, радость моя моментально обратилась леденящим душу страхом.

Прекрасный лик моего брата затянула лиловатая покойницкая бледность, а вокруг его глаз пролегли тёмные круги. Руки Авдиеса были сложены на груди, словно у мертвеца, а всё его тело окоченело и сделалось, как камень. Но сильнее того меня ужаснуло выражение муки, что исказило любезные моему сердцу черты его нежного лица. Казалось, что он испытывает нестерпимую боль или его душу терзают чудовищные кошмары. Приложив ухо к груди брата, я различил едва уловимое, прерывистое дыхание, которое, казалось, вот-вот оборвётся.

– Брат, что с тобой?! Брат, очнись! – выстраданно возопил я, припав к его омертвевшему телу и оросив его холодные ланиты слезами.

– Что за прискорбная картина. – послышалось саркастичное замечание за моей спиной.

Быстро обернувшись, я смерил ненавидящим взглядом эту подлую крысу и яростно рявкнул:

– Что ты сделал с моим братом, мразь?! Живо отвечай! Не то я в порошок тебя сотру!

– Но это едва ли поможет твоему братцу. – иронично фыркнул Тривилий с торжеством во взгляде. – Я же тебе уже несколько раз сказал. Твой брат спит. Ты настолько туп, что не понимаешь этого? Авдиес спит и видит прекрасные сны. А может, и ужасные. Какая, впрочем, разница? Ведь всё прекрасное ужасно, а всё ужасное прекрасно. Не этому ли учит твоя религия, старший брат?..

– Какой отравой ты его опоил?! Пробуди его немедленно! – прервал я его.

– Вышло так забавно. – продолжал он, не обращая внимания на мои слова. – Твой брат спит. И мой тоже уснул. Мы с тобой могли бы утешить друг друга и стать кровными братьями. Но ты столь грубо меня отверг. Я прощу тебя, только когда ты как следует вываляешься в грязи и распрострёшься передо мной ниц.

– Чего ты добиваешься? Что тебе нужно от меня? Какова твоя цена? – выцедил я сквозь зубы, пытаясь незаметно нашарить на земле камень, чтобы запустить в голову этого выродка и не играть с ним больше в салочки на его гнусном поле.

– Единственное, чего я хочу – это полюбоваться на твои страдания, дорогой старший брат. – язвительно ухмыльнулся Тривилий.

Едва он успел это произнести, как я швырнул ему в физиономию камень. К сожалению, эта увёртливая мразь успела уклониться от моего удара, но всё же он слегка смешался от неожиданности, и я успел сбить его с ног, накинувшись на него, как лев на свою добычу. Придавив это щуплое ничтожество к земле, я с великим удовольствием врезал по его смазливой роже и взбешённо проорал:

– Как пробудить Авдиеса?! Если ты этого не сделаешь, я убью тебя! Верни моего брата!

– Это невозможно. Он уже не проснётся. Ни-ког-да. – сплюнув кровь, с торжеством прощебетал нагло скалящийся гад.

– Что ты сказал?! Немедленно сделай это! Спаси его! Или тебе не жить! Ты меня понял?! – исступлённо кричал я, со всей силы колотя его кулаками.

– Продолжай в том же духе. Только это не поможет. – расхохотался тот, словно получая удовольствие от моих побоев. – Признай, Крисант, ты проиграл. И ты всё ещё веришь в свою божественность? Так, валяй, воскреси своего братца. Что, не можешь? Так какой же ты бог?

Не в силах больше слушать гнусное шипение этой змеи, я стиснул его тощую шею в своих руках, так что он мигом, испуганно выпучив глаза, забился в конвульсиях удушья. Но уже через мгновение я ощутил сильный удар под лопатку какого-то острого предмета и невольно разжал руки. Юркий подлец тут же сумел выскользнуть из-под меня и прытко кинулся обратно в туман.

– И не смей возвращаться! – гаркнул я ему вслед. – Ты слышишь?! Я запрещаю тебе появляться в моём саду! И я отыщу тебя в любом уголке Эрде, чтобы содрать с тебя кожу! Ты понял?! Убирайся отсюда!

– Как скажешь, милый братец! – расхохотался он откуда-то из сумрака. – Я ныне же покину Эрде и сотворю себе новое королевство, куда величественнее и просторнее этой выгребной ямы. Но мы ещё встретимся с тобой, дорогой брат. Сегодня ты изгоняешь меня с лица земли, но настанет день, когда ты сам будешь ползать у меня в ногах, моля о милости! Вот тогда-то я повеселюсь вволю! До встречи, брат! До встречи!..

Его мерзкий голос скоро потонул в глухой тишине, и я остался один на один с моим почти бездыханным братом. Как бы я ни плакал, как бы ни призывал его дорогое имя, Авдиес не отвечал мне и оставался недвижим, как труп. Рана у меня под лопаткой страшно горела и не заживала так быстро, как это было прежде, так что я даже встревожился, не занёс ли этот выродок мне в кровь какую-нибудь отраву. Преодолев боль, я поднял бесчувственного брата на руки и шагнул в туман, в надежде найти выход из этих мерзостных зарослей. Но все мои блуждания заводили меня лишь ещё

глубже в маковые кущи. Вновь ощутив удушливый приступ ярости, я бережно уложил брата на землю, после чего погрузил свои пальцы в сплетение цветочных корней и, сомкнув вежды, сосредоточил всю свою силу, всю ненависть в собственной длани. Да, мы обладали этой мощью. Она мирно дремала внутри нас – непробуждённая, девственная, чистая. Но стоит лишь ей вырваться наружу, и мы сумеем разрушить весь мир. Ощутив жар в кончиках пальцев, я распахнул глаза и с удовлетворением узрел под своей ладонью слабо теплящееся пламя огня, что я разжёг своей силой. Поспешно поднявшись на ноги и благоговейно прижав к себе брата, я отступил на шаг назад и с восторгом воззрился на хищные огненные языки, что со смаком пожирали презренные маковые бутоны. Дым от пожарища словно отодвинул мутный туман в сторону и разогнал морочащую мне голову цветочную вонь. В рассеявшемся тумане я увидел, что мы находимся почти у самого края поля и спешно бросился туда. Оставив за собой роскошный пламенный след, я постарался унести брата как можно дальше оттуда и вскоре вышел к своим нарциссовым луговинам. В тот миг мой разум озарила последняя надежда, и я, ранив свою руку, отпил немного собственной крови и, приложившись к губам брата, пропитал его уста своей жизнью. Та могучая сила, что живила наши неубиваемые тела, должна была возвращать нас к жизни. Но и эта моя попытка окончилась неудачей. Авдиес по-прежнему лежал на моих руках по-мертвецки бледный, и лишь густое пятно моей крови алело на его посеревших устах. Охваченный отчаяньем, я кинулся в самое сердце нашего сада, сам не зная, кого и что я ищу. Там мне встретилась целая толпа перевозбуждённых стражей, которые что-то бурно обсуждали.

– Опять пожар?! – донёсся до моего слуха чей-то возглас.

– Лукиллиан, что ты там опять натворил?

– А почему если что-то горит, это обязательно должно случиться по моей вине?

– Смотрите, Селафиэль уже вернулся! Они потушили пламя!

– Но всё маковое поле погибло. Они едва успели вынести оттуда Анфима. Он без сознания.

– Смотрите! Смотрите, Крисант! И Авдиес с ним! – наконец-то обратил кто-то на нас внимание.

Галдящая толпа мигом окружила нас, но я не мог вымолвить ни слова и, измученно рухнув на землю, твердил одно лишь имя своего брата. Встретившись глазами с Селиниасом, я вздрогнул от отчаянной надежды и впился в него молящим взглядом, взывая к нему, чтобы он исцелил Авдиеса

своими тёмными чарами. Но тот, безошибочно прочитав мои мысли, лишь смущённо покачал головой и отвёл глаза. Его магия не умела целить и спасать, но лишь нагоняла порчу и гибель. Никто не мог мне помочь. Растерянные стражи были не в силах понять, что за недуг поразил моего брата,

однако все вскоре сошлись во мнении, что Анфим – а он оказался кровным братом Тривилия – поражён той же немощью. Их обоих всё глубже затягивало в жуткий сон, наполненный адскими видениями, и, похоже, уже ничто не могло бы их спасти. Кто-то из младших заметил мою рану, но столкнувшись со мной взглядом, они быстро умолкли и оставили меня в покое. Я уже не чувствовал боли. Кровь унялась, и я ощутил, как рана начинает затягиваться. Но меня убивала другая, совершенно невыносимая боль, ведь я держал на руках самое драгоценное, что было в моей жизни, и хоть брат сейчас был как никогда близок ко мне, я с каждым мигом всё более терял его. Через какое-то время я заслышал шаги за своей спиной и всей своей сутью ощутил, кто именно приближается ко мне, и от этого сердце моё исполнилось страхом разлуки с братом. Ещё алчнее сжав угасающего Авдиеса в объятьях, я склонился ликом как можно ближе к земле, лишь бы не встречаться взглядом с врагом моей души. Но ничто не могло укрыть меня от его властного и нарочито мягкого голоса, которым он буквально разрезал моё сердце на части.

– Крисант, позволь мне помочь твоему брату. – вкрадчиво вымолвил Мастер, роняя на меня свою величественную тень.

Но я лишь сильнее прильнул к Авдиесу и зажмурился, горько рыдая от ужаса своей потери. Нет, уж лучше пусть всё останется, как есть. Пусть брат мой умрёт, но всё же остаётся моим. Я не желаю отдавать его этому тирану. Мне отвратительна даже мысль о том, чтобы принять его помощь. Я не позволю ему даже касаться моего брата. Но тот не желал так просто сдаваться и, положив свою руку мне на плечо, отчего я весь содрогнулся, Мастер снова обратился ко мне:

– Ну же, Крисант, не бойся. Я спасу Авдиеса. Верь мне.

Он загнал меня в угол. Вынудил быть ему обязанным и благодарным. Этот хитрый монстр воспользовался моей слабостью, чтобы торжествовать впоследствии и вновь украсть у меня любовь брата. Как я мог сражаться с ним в тот миг? Он заставил меня принять свою до тошноты приторную

милость, которую в будущем мне придётся выблевать, как самую мерзкую на свете отраву. Деликатно отстранив меня, Мастер коснулся кончиками пальцев чела моего брата и ласково позвал его:

– Авдиес, сын мой, пробудись.

Кровь сей же миг прильнула к лицу моего брата, а его дыхание сделалось ровнее и глубже. И вот уже затрепетали его длинные ресницы, и самая прекрасная душа в мире распахнула свои винно-алые зеницы.

– Мастер... благодарю... Ты вывел душу мою из тени смертной. – таковыми были его первые слова, что отравленным клинком пронзили моё сердце.

К счастью, довольный собой тиран вскоре нас покинул, и я остался наедине с братом, и всё же сердце моё болело, уязвлённое его вмешательством в моё горе. Авдиес – мой неразумный, нежный братец не понимал значения моих рыданий и робко пытался утешать меня своими благими поцелуями. А после я бережно, под руки отвёл его к себе в шатёр, где отпаивал травяными настоями и стерёг его покой, не позволяя заниматься никакими делами. Тем временем Асинкрит с Аглаией принесли мне поразившую всех стражей весть о том, что Тривилий выкрал одноместный лайнер и покинул пределы атмосферы Эрде. Всех изумило произошедшее на его поле и, не понимая до конца этих событий, стражи недоумевали, как связан пожар и побег Тривилия с мертвящим сном, поразившим Авдиеса и Анфима. Тогда я в общих чертах поведал о безумии Тривилия, конечно же, опустив некоторые, не слишком выгодные для меня детали, и объявил, что я сам изгнал его прочь за эти злодеяния и выжег его осквернённое поле. Поступок мой, казалось бы, поразил их ещё сильнее, чем преступления этой твари. Особенно же терзался из-за этого мой сердобольный старший братишка. Авдиес отчаянно гадал, чем он так оскорбил Тривилия, что тот пожелал ему гибели, и мягко укорял меня за то, что я не проявил милосердия, не дав ему даже шанса раскаяться, и вынес приговор, не советуясь с прочими братьями и что важнее – с Мастером. Но мне были безразличны ласковые укоры брата, ведь главное, что я добился своего. Авдиес цел, а эта паршивая гнида убралась из нашего сада восвояси, и я всей душой надеялся больше никогда его не встретить. Мастер же в свою очередь не промолвил ни единого слова упрёка, будто бы пытаясь задобрить меня своим навязчивым добросердечием. Но всё же был и у меня в те дни повод для торжества. Мастер так и не сумел пробудить Анфима, сославшись на то, что тот не желает просыпаться, отягчённый странной печалью и неким совершённым им грехом. Это известие позволило заиграть на моих губах злорадной улыбке ликования. Ну, конечно, Мастер не столь уж и всесилен, как он пытается нас убедить. А возможно, что и исцеление Авдиеса произошло случайно, вовсе не по его изволению. Кто знает, может, брата всё же спас мой кровавый поцелуй или же сила моей любви, что способна поколебать горы? Возжёг же я пламя огня на маковом поле? Так кто усомнится в том, что мне подвластно воскресение мёртвых? Мы ещё поборемся с этим тираном. Я покажу ему, кто из нас бог. Нет, Мастер вовсе не всемогущ. Слышишь, брат? Не всемогущ!..

VIII.

Альмадея, Туманность Винстера, 20 год от сотворения по летосчислению Эрде

Похоже, Чарли сегодня опять крепко попадёт от мамы. Говорила же она ему, чтобы не таскался с друзьями по улице дотемна. В последнее время все только и болтают о прекрасном призраке, который отлавливает детей и самых миловидных девушек и юношей, чтобы утащить их в ад. Вот

родители и боятся лишний раз выпускать ребятню на улицу. Да только всё это бабьи сказки. Чарли был отважным мальчуганом и ничуть не боялся никакого прекрасного призрака. Он бы точно не отказался взглянуть на него. Да и поглазеть хоть разочек на ад тоже, наверное, было бы забавно. Вот

уж потом было бы чем прихвастнуть перед друзьями. На бегу Чарли подхватил с земли палку и помчался дальше, размахивая ею, будто мечом. Мальчишка уже представил себе, как он одолеет в бою прекрасного призрака и сокрушит адские врата. Но тут из темноты навстречу ему шагнула

чернильная тень, и Чарли со страху обронил свою палку-меч. Да только это был вовсе никакой не призрак, а очень симпатичный юноша с цветком в руке. Облегчённо вздохнув и мысленно укорив себя за трусость, мальчик поднял с земли палку и подошёл поближе к незнакомцу, который вышел из сумрака в строго очерченный круг света, что бросал на мостовую старый фонарь. Молочно-белая кожа молодого человека, что стоял перед Чарли, мерцала алмазным сиянием на фоне пронзительно чёрных волос, а ласково улыбающиеся губы пламенели так же ярко, как и изумительно красивый бутон в его руке. Чарли ещё никогда не видел такой красивый цветок. На Альмадее не росли маки.

– Мистер, вы нездешний? – бойко кивнул мальчуган красивому юноше.

– Как ты угадал? – дружелюбно ответил тот.

– Я в таких делах мастак! – гордо ответствовал тот с видом взрослого. – Вы совсем не походите на местного. Наверняка недавно прибыли на нашу планету. Но в таком случае я должен вас предупредить. У нас тут в последнее время неспокойно. В наших краях завёлся какой-то прекрасный призрак, что по ночам охотится на красивых девчонок и парней. Так вот, вам, мистер, нужно поостеречься. Вы ведь такой красивый, вдруг призрак захочет вас поймать?

– Думаешь? – рассмеялся молодой человек. – Ну, а ты сам разве не боишься гулять в такой поздний час?

– Неа! Плевать я хотел на всех этих призраков – прекрасных или ужасных! – бесстрашно заявил малец. – Мистер, а куда вы идёте? Может, вас проводить?

– Я ищу церковь. Хочу помолиться. – задумчиво промолвил тот.

– Ой, да нам же с вами по дороге! – обрадовался парнишка, потянув его за руку. – Идёмте со мной! Вот только... церковь уже, наверное, закрыта...

– Ничего страшного. – лучезарно улыбнулся юноша такой чудесной улыбкой, что Чарли весь затрепетал от удовольствия. – Я прочитаю молитву на церковном дворе.

Мальчуган кивнул ему и бодро зашагал вперёд, одной рукой крепко ухватившись за изящную длань улыбчивого незнакомца, а во второй продолжая сжимать свою палку-меч. Идти по тёмной площади за руку с этим приятным юношей было куда веселее, так что Чарли позабыл про все свои давешние страхи. Заметив, как он на ходу заинтересованно косится на кроваво-красный цветок в его руке, молодой человек кивнул ему:

– Нравится?..

– Угу! Ещё как! Он такой красивый.

– Хочешь подарю тебе такой же? – предложил ему юноша и, обратив руку мальчика ладонью вверх, ласково прошептал. – Смотри...

Сначала Чарли не понял, что тот имеет в виду, но уже через миг с уст парнишки сорвался изумлённый вскрик. Не веря своим глазам, мальчик уставился на собственную ладонь, из которой выплеснулся хрупкий росток зелени с налитым бутоном, что спустя пару секунду распахнул алые

лепестки и сделался точной копией цветка в руке красивого юноши.

– Ох, мистер!.. Вот это да! Вы что же, волшебник?

– Почти. – тихонько усмехнулся тот в ответ.

– Это колоссально! Ребята просто сдохнут от зависти! – восторженно затараторил паренёк. – Как здорово, что я вас встретил, мистер!

– Я так счастлив, что тебе понравился мой подарок. – наклонив голову вбок, радостно вымолвил молодой человек. – Вот только... что же ты подаришь мне в ответ?

– Подарю? – смущённо переспросил Чарли, печально задумавшись над тем, что в его дырявых карманах не завалялось ни единой вещицы, что могла бы сгодиться в качестве подарка для такого красивого человека, который ко всему прочему ещё и является волшебником. – Простите, мистер... Но мне совсем нечего вам подарить...

– Ты заблуждаешься, Чарли. – нежно, как журчащий ручеёк рассмеялся юноша. – У тебя есть кое-что, в чём я очень сильно нуждаюсь.

– Что же это, мистер? – недоуменно вопросил озадаченный мальчуган.

Молодой человек вновь ласково ему улыбнулся и напевно проговорил своим чарующе мягким голосом:

– Около трёх литров крови, четыре килограмма костей и недурственная порция очень свежего, нежного мяса.

– Что?.. – растерянно переспросил мальчуган и, запоздало задумавшись над тем, откуда незнакомец знает его имя, почувствовал, как его тело цепенеет.

Только сейчас он обратил внимание, что всю площадь затянул странный лиловатый туман, поглотивший все окружающие дома, так что в этом мутном сумраке отчётливо виднелась одна лишь стройная фигура обаятельно улыбающегося юноши.

– Ах, Чарли, какой же ты нехороший мальчик. – весело протянул незнакомец, склонив к нему своё бледно мерцающее лицо. – Всем деткам уже давно пора крепко спать в своих постельках. Почему же ты ещё не спишь? Похоже, мне придётся спеть тебе колыбельную. Добрых снов тебе, мой сладкий.

С этими словами юноша поцеловал мальчика своими ослепительными, как маковый цвет губами, и тот, выронив палку из безвольно повисшей руки, ощутил, как его рот заполняют цветы, цветы, цветы. Пышные алые бутоны разрастались в его голове и грудной клетке, они заполняли его лёгкие, его глазницы, весь его разум и душу. Ослепнув от этой слепящей красноты, паренёк бессильно обмяк и рухнул без чувств в ласковые руки приветливого незнакомца. Чарли так и не встретил прекрасного призрака и не сокрушил адские врата. По крайней мере, его друзьям про это ничего не известно. Наутро, прежде чем зазвонил церковный колокол, всё, что осталось от его маленького тельца, поглотила текущая за городом река. Удручённо взирая на то, как в воду погружаются истерзанные в клочья ошмётки человеческой плоти, Тривилий разочарованно вздохнул и направился обратно в сторону города. Очередной его эксперимент закончился неудачей. Тела земных были слишком хрупки и неуклюжи для его опытов. Их слабая плоть годится лишь на то, чтобы стать пищей для какого-нибудь крупного хищника. Нет, для того, чтобы создать совершенные игрушки, Тривилию придётся поискать материал попрочнее.

*****

Эти исследования Тривилий начал ещё в свою бытность на Эрде. Если Мастер может создать нечто из ничего, почему они лишены таких же способностей? Что в этом запретного? Разве нет у Тривилия права стать творцом или, по крайней мере, научиться изменять природу и суть уже сотворённых вещей? Аглаий обрабатывал камни и полировал металл, а Селафиэль обращал жидкую руду в удивительные изделия из меди и железа. Так почему бы Тривилию так же не взять какую-нибудь уже существующую тварь и не преобразить её по собственному разумению? Вдруг его эксперименты

приведут к превосходнейшему результату в сравнении с тем, что создал Мастер? Не потому ли Мастер скрыл от них эту тайну, страшась, что они превзойдут его в своём умении? Но живя на Эрде, Тривилий был крайне ограничен в своих действиях. И главное, ему ужасно не хватало подопытного материала. Единственным его помощником, да и то невольным, стал Анфим – его кровный брат, ухаживающий за ближайшим к нему асфоделивым полем. Анфим был талантливым врачевателем и знал свойства всех трав, что оказалось весьма полезно для Тривилия. Братья жили достаточно дружно, так что Анфим охотно делился с ним всеми своими знаниями, не ведая, что именно замыслил его брат. Нравом своим Анфим был весьма замкнут, поэтому он мало с кем общался из прочих стражей, находя удовлетворение лишь в обществе Тривилия. Оба брата были схожи своими красивыми глазами с поволокой, но в остальном облик их весьма разнился. Рядом с черноволосым и алогубым Тривилием Анфим смотрелся довольно блёкло и неприметно. Волосы его были светло-рыжего оттенка, а лик бескровен и худ, так что кто-то из старших братьев, приближённых к Крисанту недобро пошутил, прозвав его утопленником. Но Тривилию, пожалуй, было и на руку, что его брат столь нелюдим и незаметен. Таким образом ничто не отвлекало Анфима от его исследований, в ходе которых он постигал таинства химии и биологии. Именно Анфим поведал брату о полезных свойствах его цветов и объяснил, что эликсир, полученный из мака, может служить целебным свойством при переутомлении и бессоннице. Продолжив его исследования в этой области, Тривилий постиг, что любое снадобье применимо не только к исцелению, но и при иных пропорциях может стать смертоносным ядом. Но единственными существами, на которых в ту пору он мог изучать свойства своих зелий, являлись лишь мелкие зверюшки, которых ему удавалось тайно изловить в саду. Едва ли Мастер похвалил бы его за это, посему Тривилию приходилось таиться и скрывать свои опыты даже от единокровного брата. Подобная осторожность, конечно же, не могла идти на пользу его экспериментам, и юный страж ощущал, что без толку топчется на месте. Тогда ему пришла идея опробовать некоторые из этих снадобий на своём брате и с его помощью научиться управлять чужими мыслями. Вскоре Тривилий достиг немалых успехов в этой области, а Анфим в свою очередь так и не сумел понять, что стал безвольной марионеткой в руках брата. Однако Тривилию и этого было недостаточно. Его продолжала томить собственная беспомощность и ограниченность в действиях, которой сковала его воля Мастер. Но всё же у Тривилия появилась слабая надежда, что он сумеет достичь желаемого всемогущества. Среди самых младших стражей ходили слухи, что во дворце Мастера есть заповедная комната, в которой он и созидает жизнь новопришедших стражей. Говорили, что там хранится множество загадочных приборов и древних фолиантов, что таят в себе секрет бытия всего сущего в мире. Эти разговоры лишали Тривилия покоя и не позволяли уснуть по ночам. Если бы он только добрался до тайны всех тайн... Но проникнуть во внутренние покои дворца без ведома Мастера было почти невозможно, да и крайне опасно. Кто скажет, что сделает Мастер с бесстыдным нарушителем?.. Тогда-то у Тривилия и созрел план использовать для этого брата. Опоив Анфима сонными травами и зачаровав его своим наговором, Тривилий дал брату наказ отыскать во дворце заветную комнату и тщательно сохранить в своей памяти всё увиденное. Под кровом ночи призрачной сомнамбулой Анфим покорно исполнил его волю и на радость брату так и остался никем не замеченным. Проникнув своим внутренним оком в разум брата, Тривилий словно своими глазами узрел всё виденное им. Тайна тайн так и не открылась ему, но всё же многие его вопросы разрешились, и он с ещё большим жаром погрузился в свою работу, вдохновлённый верой в то, что стоит на пороге великого открытия. Но тут случилось непредвиденное обстоятельство, несколько омрачившее жизнь Тривилия. Брат вопреки его чаяниям всё же сумел вспомнить, что свершилось той ночью, и пришёл в ужас от собственного поступка. Терзаясь от мук совести, Анфим постоянно корил себя за то, что посмел кощунственно проникнуть во дворец, будто вор, и едва не обезумел от осознания своей вины. В конце концов, страшась гнева Мастера, он забился, как загнанный зверь, в самый дальний уголок сада и с рыданиями молил небо о смерти. Конечно, Тривилию не хотелось лишаться своей безропотной марионетки, но видя, до какого плачевного состояния дошёл его брат, он начал тревожиться, как бы тот в порыве раскаяния не признался Мастеру в своём проступке. Это могло бы принести Тривилию немалые проблемы. Тогда он и нашёл идеальное решение, избавляющее его разом от всех бед, и предложил брату спасительный сон, что навеки исцелит его от угрызений совести и тому подобных горестей. Даже если бы Анфим отверг это предложение, его мудрый брат сумел бы воплотить свой замысел в явь, но тот, по счастью, ничуть не стал ему противиться, а напротив принял его зелье со словами благодарности. Тривилий прекрасно понимал, что ему, безусловно, не удастся вечно скрывать упокоившегося брата, чьё исчезновение, даже невзирая на всю его неприметность, рано или поздно станет очевидно для прочих стражей. Но он решил, что со временем сумеет найти этому какое-нибудь приемлемое объяснение, что поможет ему остаться в стороне от случившегося. Однако тут ко всем этим неприятностям ещё и прибавилась их размолвка с Крисантом, которая привела его к изгнанию. Ах, Крисант... С этого-то, пожалуй, и стоило начать. Кто как не Крисант сделал из Тривилия того, кем он теперь являлся?.. При первой же их встречи юный страж, бывший тогда ещё едва пробуждённым отроком, был покорён красотой и величием Крисанта, который стал безусловным божеством в его восторженных глазах. Но как он – младший и ничем не примечательный мог привлечь к себе внимание столь совершенного создания? Златоглавый бог с исчерна сапфировыми веждами ночной птицы, каждое слово и действие которого было отмечено печатью совершенства, завладел всеми мыслями Тривилия и грезился ему во снах. Если бы только Крисант принял его, как младшего брата и, одарив хоть крупицей ласки, поделился своей обширной мудростью... Однако всё, что оставалось Тривилию в его жалком положении, это тайно преследовать своего кумира и подслушивать его беседы с другими стражами. Тогда-то он и заразился смертельным поветрием учения Крисанта. Странные запретные речи старших, особенно те мрачные темы, что Крисант обсуждал с Селиниасом, поразили сердце отрока и отравили его своей преступной прелестью. После этого он погрузился в свои тёмные опыты и усомнился в заветах Мастера. Дошедшая до своего апогея, детская влюблённость Тривилия в Крисанта заставила и его сделаться отступником и чернокнижником. И всё это во имя пусть даже одного ласкового взора и доброго слова от старшего брата. Если он сумеет достичь успеха в своих исследованиях, Крисант обязательно похвалит его и примет в число своих учеников. А может, даже наречёт его своим братом... Но когда Тривилий наконец осмелился предстать перед своим божеством, Крисант осыпал его насмешками и оскорблениями. Однако отрок, через силу одолев свою гордость – а уж гордости у него и тогда вполне хватало – смирился перед возлюбленным своим идолом и безропотно посвятил себя ему в игрушки. Разочарование кровавой раной разрасталось в груди Тривилия, и всё же он продолжал надеяться, что однажды Крисант сумеет узреть в нём родственную душу и поднимет его из грязи, чтобы усадить рядом с собой, как своего драгоценного наперсника. Но время шло, а надругательства Крисанта становились всё более унизительными и жестокими. Он не только не замечал, сколь тонким и проницательным умом обладает этот отрок, но и вовсе воспринимал его, будто шматок бездушного мяса, пригодного лишь для побоев. Но Тривилий, одержимый своей преданностью к этому безжалостному божеству, всё-таки решил идти до конца. Однако одна его маленькая ошибка окончательно всё испортила. Терзаясь от ревности к Авдиесу, которого Крисант исступлённо и совершенно необоснованно, на взгляд Тривилия, боготворил, юноша попытался избавить своего господина от его занудливого старшего брата. Но именно этого Крисант ему и не простил. И завершением всей этой истории стало плачевное бегство Тривилия с Эрде. Отныне ему не нужны никакие божества. Он сам себе станет богом. Изгнанный в мрак бездонной вселенной ещё недозревшим ребёнком, одиноким, напуганным и вместе с тем неистово озлобленным, Тривилий однако же ничуть не растерялся и сумел добраться до населённой планеты, которая находилась на расстоянии семнадцати световых часов от Эрде. Тогда-то он впервые осознал, что значит выносливость и мощь стража. Сам не веря в свой успех, юноша с изумлением ощутил, что он спокойно может обходиться без питания и отдыха, не теряя при этом ни бодрости, ни трезвости мыслей. Всё это так отличалось от жизни на Эрде. Тривилий пришёл к выводу, что Мастер специально ограничивал их, чтобы стражи не осознали в полной мере, на что они способны и не вырвались из-по его власти. Теперь же его ничто не сдерживало. Будучи никем не контролируем, Тривилий мог проводить любые необходимые ему эксперименты, используя для этого безмозглых земных, которые в сравнении со стражами были не более, чем мелкие травоядные. Вскоре до Тривилия дошла разносящаяся оглушительным эхом по всей вселенной весть о гибели Эрде. Его, пожалуй, это ничуть не удивило. А чего ещё можно было ожидать от Крисанта – от этого бесчувственного монстра, попирающего чужие души, как незатейливые ромашки на лугу? В какой-то степени Тривилий даже испытал некоторое злорадное удовлетворение, узнав, что Эрде, на которой он познал столько надругательств, уничтожена. Теперь он может считать себя отомщённым. А безмозглый Крисант, который всё меньше походил на бога, сам себя сделал космическим бродягой, подобным Тривилию, которого он однажды вышвырнул из их цветущего сада. Покуда Крисант, победно шествуя по галактикам, всюду трубил о своей мнимой божественности и пытался вместе со своей шайкой отвоевать у Авдиеса хотя бы половину вселенной, Тривилий напротив, неуловимой тенью, крадучись скользил от планеты к планете и тайно жил среди земных, стараясь ничем не выделяться на их фоне. Благодаря этому он с лёгкостью втирался к ним в доверие и похищал людей для своих дальнейших научных изысканий. Но земные не оправдали его ожиданий. Для его грандиозных замыслов их слабые тела совсем не годились. Конечно же, самым желанным для него материалом была безупречная плоть стражей, но чтобы раздобыть себе столь дорогую игрушку, необходимо обладать куда большим могуществом, нежели то, что было ему пока что подвластно. Глупо было бы даже надеяться в одиночку охотиться на стражей, ведь эта добыча была куда опаснее и сильнее, чем хиленькие и туповатые земные, которые постоянно попадались в его ловушку. Но тут Тривилий с радостью припомнил, что у него в запасе уже имеется покорная кукла, осталось только вернуть её себе. Ему удалось разузнать, что, покидая Эрде, радетельные стражи забрали с собой спящего Анфима. Даже невзирая на то, что не было никакой надежды на его пробуждение, их мягкосердечие не позволило бросить там своего брата во время войны, и ему посчастливилось покинуть планету во время первой эвакуации, не в пример тем несчастным, что сгорели там живьём. На сей раз милосердие стражей сыграло на руку Тривилию. Вызнав, в каком лазарете покоится его брат, он сумел усыпить охрану и выкрал оттуда тело Анфима. После этого началась череда увлекательнейших опытов. Ощутив в своих руках мощь творящего божества, Тривилий с восторгом ваял свой шедевр. Путём мучительных экспериментов он сумел-таки сочетать в одном существе всё самое прекрасное, что содержалось в стражах, земных и животных. И более того, благодаря тайным знаниям, что ему удалось обманным путём украсть у Мастера, он нашёл способ дать своему творению возможность приносить потомство. Теперь у него будет своя армия, которая по численности однажды превзойдёт войска Крисанта и Авдиеса вместе взятые. И самое чудесное, что каждый его солдат будет безоговорочно покорен воле Тривилия. Его творениям не будет знакомо предательство, они будут боготворить одного лишь своего создателя. Когда пришёл час завершения его трудов, Тривилий поцелуем пробудил то существо, что когда-то в прошлом было его братом, и с замирающим сердцем встретил пробуждение своей прекрасной химеры. Анфим больше не был стражем, не стал он и смертным человеком или же животным, однако черты всех этих творений читались в его облике. Полупрозрачная его кожа отливала в зелень из-за содержавшихся в организме ядов, а все его конечности сделались длинны и гибки, налившись хищной ловкостью и силой. Выражение бесцветных глаз было пустым и безразличным, лик уподобился звериному, стальные когти и клыки несли в себе ужас смерти. И всё же при всей безобразности своего вида, это создание обладало странной прелестью и обманчиво женственной привлекательностью. Это было совершенное орудие убийства – коварно прекрасная и отвратительно бездушная тварь, дичайшая помесь скота и ангела. Но если все последующие созданные им химеры – и те, что рождались естественным путём, и даже те, что получались из перерождённых стражей, обладали крайне ограниченным, почти животным разумом, всецело подчинённым его воле, то в Анфиме ещё оставалась какая-то доля человечности. Немного придя в себя после своего пробуждения, тот, кто прежде был Анфимом, в изумлении обратил взор на собственную плоть и хотел было закричать от ужаса увиденного, однако тут же обнаружил, что создатель не наградил его даром речи. Отныне он был неспособен говорить и издавал лишь бессвязные звуки, подобные прекрасному пению без слов, как сладкоголосая птица ада. В отчаянье он попытался зарыдать, дабы горько оплакать своё чудовищное перерождение, но с этих пор для него стала запретна и эта человеческая слабость. С ласковой улыбкой взирая на его страдания, Тривилий провёл ладонью по его волосам и беспечно усмехнулся: