Мы вечны. 2 страница

– Я запрещаю тебе, взбалмошный ребёнок, даже заикаться о таком! – яростно воскликнул Селафиэль. – Ни слова о посещении Эрде! Это запрещено законом! Никто не имеет права приближаться к орбите Эрде ближе, чем на триста тысяч километров. Я отдам под трибунал любого, кто ещё посмеет хотя бы болтать языком на эту тему. А Авдиесу, возможно, ещё придётся ответить за все свои нарушения.

– Ты что же, настучишь на Авдиеса? – возмутился Ювеналий.

– Я не «стучу», я отчитываюсь перед Императором. – зло процедил тот сквозь зубы. – И где ты только таких словечек понабрался? «Настучишь». Тебе явно не идёт на пользу слишком близкое общение с земными. Между прочим, это оговорено в нашем уставе, который ты, к слову, постоянно нарушаешь.

– И что? Ты и за это меня под трибунал отправишь? – с вызовом фыркнул юноша. – Ты теперь всех будешь стращать трибуналом. Как-то ты чересчур быстро вжился в роль главнокомандующего.

– Вам не кажется, что мы стали чересчур сильно походить на тех, с кем сражались все эти годы. – неожиданно промолвил Элевферий, и в кабинете воцарилась гнетущая тишина.

– Довольно на сегодня. – отводя от всех взгляд, измождённо вздохнул Селафиэль. – У нас достаточно обязанностей, которыми мы не вправе пренебречь, что бы там ни случилось. Сейчас все покинут лабораторию и займут свои посты. Отсутствие Авдиеса не означает, что мы можем творить, что кому вздумается. Я не допущу анархии.

– Я никуда не пойду. – твёрдо заявил Ювеналий. – Мне необходимо поговорить с Авдиесом. Я хочу побыть вместе с ним. Ты меня не заставишь уйти. Плевал я на твой трибунал.

– «Поговорить с Авдиесом». – язвительно фыркнул Селафиэль, ткнув пальцем в сторону спящего, но его тут же прервал Климент, не дав ему продолжить:

– Селафиэль, пожалуйста, разреши ему. Я останусь с Ювеналием и присмотрю, чтобы всё было хорошо. Мы не сделаем ничего дурного, обещаю тебе.

Смерив их испытывающим взглядом, тот бессильно вздохнул и раздражённо бросил:

– Делайте, что хотите. Я уже устал от вас. Но учтите, любое самое малейшее нарушение…

– Да-да, и нам не избежать твоего беспощадного трибунала. – дерзко рассмеялся Ювеналий. – В таком случае ты собственноручно порубишь нас на кусочки и испепелишь своим пылающим взором.

Судя по выражению лица Селафиэля, он намеревался высказать своему нерадивому подчинённому ещё много всевозможных предостережений и угроз, но тут его с обеих сторон подхватили под руки Илиодор с Лукиллианом и едва ли не волоком утащили с собой прочь из лаборатории. Оставшись наедине с Климентом, Ювеналий, весь дрожа от возмущения и обиды, страстно обрушился ему на грудь и громко разрыдался.

– Ну, почему он так со мной обращается? – сквозь слёзы простонал он и, подняв заплаканное лицо, жалобно обратился к Клименту. – Я ведь уже давно не ребёнок! Правда же? Чего он со мной, как с маленьким? Селафиэль твердолобый дурень! Сам он «хладнокровный»! Авдиес никогда так со мной не обращался. А ведь я взрослый! Правда ведь, Климент? Я же взрослый, да?

– Ну… конечно. – неловко пробормотал тот, ласково проводя ладонью по его волосам. – Не сердись на Селафиэля. На самом деле он желает тебе только добра. Просто он стесняется показывать свои истинные чувства. Прости его за эти резкие слова, ведь ему сейчас очень нелегко. Понимаешь, он попросту боится, что не справится с возложенной на него ответственностью и не сумеет стать достойной заменой Авдиесу. Боится... и не желает обнаруживать свой страх, иначе мы все потеряем присутствие духа.

– Я не верю, что этот противный сухарь может чего-то бояться. – сердито пробубнил Ювеналий, утирая слёзы тыльной стороной руки. – Он никогда не испытывал страх. Селафиэль самый мужественный из нас.

– Да, это так. Но мужество подразумевает собой вовсе не то, что человек никогда не испытывает страх. Мы все подвержены этому чувству. Мужественный человек отличается от труса лишь тем, что он способен преодолеть свой страх и действует ему наперекор. Я уверен, Селафиэль в итоге тоже справится с этим чувством, но мы должны дать ему время. Он никак не ожидал, что на его плечи обрушится такой груз. Мы все и он, в том числе, всегда восхищались Авдиесом, заменить такого военачальника было бы не просто для любого из нас. Так что давай не будем злиться, а лучше попытаемся поддержать его в этот непростой для всех нас час.

– Я понимаю. – удручённо протянул Ювеналий. – Просто Селафиэль бывает таким вредным. Но я всё равно люблю его. Я вообще всех люблю. Даже когда я думаю о Крисанте и других… И Ликарион… Это всё так страшно. И мне всегда всех нестерпимо жаль… А что насчёт Эрде?

– Я думаю, Селафиэль прав. – осторожно заметил Климент. – Если даже Авдиес ничего не смог сделать, то зачем тебе отправляться туда? Ты не вынесешь этого ужаса.

– Я провёл на Эрде меньше времени, чем все вы, и, однако, люблю её ничуть не меньше вашего. Там был мой единственный дом. – сдавленно прошептал юноша.

Климент ничего не ответил на это и лишь проследил печальным взором за тем, как он склонился над камерой, где покоился Авдиес.

– Знаешь, у земных есть предание о прелестной фройлен, которую после смерти положили в хрустальный гроб, потому что её тело оставалось нетленным. – не оборачиваясь, кинул через плечо Ювеналий. – Эти камеры похожи на хрустальные гробы. Ты не думаешь, что она на самом деле не умерла, а просто погрузилась во временной сон? Может, она тоже хотела изменить прошлое?

– Едва ли эта история имеет что-то общее с нашей ситуацией. – мягко улыбнулся на это Климент. – Если я не ошибаюсь, в итоге эту девушку пробудил своим поцелуем принц, и они жили долго и счастливо. Разве не этой фразой заканчиваются все сказания земных?..

– Но если она и вправду в этот момент находилась в прошлом, принц совершил ужасное злодеяние, не так ли? Может, на самом деле он был негодяем, который специально не позволил ей изменить прошлое и спасти кого-то, кто был ей очень дорог. – отрешённо вымолвил Ювеналий, прислонившись лбом к холодной поверхности камеры.

– Кажется, ты намеревался побеседовать с Авдиесом? – осторожно осведомился Климент, пытаясь ненавязчиво перевести тему разговора, который уже начал напоминать ему странные философские речи некоторых земных. – Мне оставить вас?

– Нет, не надо. Мне нечего от тебя скрывать. И к тому же… я и сам не знаю, что хотел бы ему сейчас сказать, кроме того, что я люблю его и ужасно по нему скучаю.

Климент на это лишь кивнул и положил руку на плечо слегка дрожащему юноше. Они оба не могли отвести глаз от тонко прорисованного лица спящего Авдиеса, обрамлённого адамантово белыми локонами, струящимися снежными волнами вдоль его стройного, вечно юного тела.

– Где он теперь? – тихо вопросил Ювеналий и тут же сам себе ответил с грустной усмешкой. – В прошлом. Возможно, там, где нет меня и даже тебя, Климент. Скорее всего, там есть лишь они. Лишь двое. Авдиес и Крисант. Климент, знаешь, что бы я сделал, если бы оказался на месте Авдиеса в прошлом? Я ничего не стал бы менять, не посмел бы вмешаться в ход истории… я отважился бы только на то, чтобы задать один-единственный вопрос Крисанту. За что ты… за что ты так ненавидишь своего единокровного брата? Почему ты раз за разом убивал Авдиеса? Почему?..

II. «»

Аримафея, галактика W76fg, сороковой день Златоцвета, 29 год от сотворения по летосчислению Эрде, канун битвы при Мераноре.

Это, пожалуй, даже смешно, но в памяти всего человечества я в первую очередь навсегда останусь, как братоубийца. Что скажешь на это, Авдиес? Какая нелепица. Как вообще можно убить бессмертного? Сам я ни разу не был полностью убит и лишь единожды во дни восстания среди моих собственных рабов получил достаточно серьёзные раны, от которых мне было нелегко оправиться. Эти идиоты надеялись одолеть меня моим же оружием, но, как видите, безуспешно. Посему мне неведом ужас мучительного воскресения, который, благодаря мне, неоднократно претерпевал наш несчастный страстотерпец Авдиес – этот десятикратно оживший мертвец, убиенный своим единокровным братом. Но разве это моя вина? Разве это я обрёк брата на пытку вечной жизни? Почему никто не винит в этом Мастера, сотворившего нас отнюдь не по собственному подобию? Мой грех лишь в том, что я возжелал освободить брата из узилищ навязанной нам вечности. Но все вы охотнее внимаете тирану и ни у кого из вас недостаёт смелости, чтобы поверить в мою правду. Кому интересно мнение злодея, не так ли? Кто пожелает услышать мою версию всем известной истории? Мне безразлично, что вы думаете на этот счёт. Как и прежде, для меня не имеет значение никто и ничто, кроме брата. Мы родились в один день, задолго до того, как зажглись солнца ваших галактик. «Родились», сказал я? Нелепая оговорка, от которой я никак не отучусь. Так же, как и «кровь». Как и многое другое мы подцепили это словечко от земных. Но тот рубиновый кипяток, что живит нашу плоть, не имеет ничего общего с алой водицей, бегущей по жилам смертных людишек. Мы не из земных. Наше существование не от праха и персти земной. Нам куда ближе твердь небесная, нежели земная. И мы… нет, мы не рождённые, мы сотворённые существа – созданные рукой Мастера, как затейливые безделушки из стали и драгоценных камней. У нас нет родителей, у нас не было детства, нам ни к чему дом и узы родства – мы выше всего этого. Мы искусно изваянные игрушки Мастера всех мастеров, которые он сотворил в угоду собственному тщеславию столь совершенными, что наше великолепие затмит любых божеств. Да, мы равны богам. Так чему же удивился создавший нас, когда мы вознамерились получить вполне заслуженную нами власть? Не для этого ли мы были сотворены вечными? Поначалу это было сокрыто от нас. По отношению ко всем существам, населяющим прежнюю Эрде, применялось понятие «люди». Это-то и ввело нас в заблуждение. Мы были сбиты с толку верой в то, что все живущие равны. Но как можно равнять бессмертного с жалким кровяным мешком, чей срок жизни пролетает быстрее, чем мы успеваем сделать вдох? Я прозрел первым. Но мой наивный старший брат не пожелал внять голосу разума. Как мог ты, Авдиес, даже пройдя эту грандиозную череду смертей и воскресений, так и не понять, что ты и есть бог? Нет, мы не равны. Жизнь стража никогда не сравняется с убогим существованием земных. Но даже среди самих стражей невозможно равенство. Разве вы этого не понимаете? Первым из первых на Эрде пробудился Авдиес, а вторым после него я. И если он не способен принять на себя бремя требуемого от него величия, разве не является моим братским долгом принять бразды правления на себя? Спустя год по летосчислению Эрде, следующей весной за нашим пробуждением были сотворены Селафиэль и Селиниас, а вместе с ними ещё не один десяток стражей. Всего лишь один год жизни на Эрде – однако же, этот год означал для других созвездий целые эпохи. Так как мы можем равняться с теми, кто настолько ниже нас? Единственное, на что годятся прочие стражи, пришедшие в мир позже нас – это быть рабами богов. Но наша участь с Авдиесом предрешена. И тебе никуда не деться от этого, брат. Покуда не появились младшие, мы жили в блаженном неведении и нам ни к чему было задумываться о таких вещах. Но сотворение младших подчеркнуло наше превосходство, ибо для чего ещё они могли быть созданы, как не для того, чтобы служить нам – высшим? Если мы с Авдиесом и были когда-то детьми, то только в ту нашу первую весну, когда ещё наш сад не заполняла галдящая орда низших стражей. Тогда мы были блаженны. Но после этого всё изменилось. Мой неразумный братец вбил себе в голову, что его долг опекать и обучать младших, а я тем временем, предоставленный сам себе, начал размышлять. У меня было достаточно возможностей сравнить нас и оценить каждого по достоинству. А чуть позже я сделал чудовищное и грандиозное по своей значимости открытие. Мы не люди. Не люди. В первый миг это ужаснуло даже меня. То, что мы привыкли называть кровью, оказалось неугасимой живительной эссенцией, химический состав которой мог, как живить, так и умерщвлять, а сами наши тела на самом деле были божественными механизмами, вечными двигателями, которые не поддаются уничтожению. Так кто же мы – боги или машины? Всё зависит от нашего выбора. Я отказался от роли покорной марионетки в руках изобретательного деспота и взял свою судьбу в собственные руки. Конечно же, я не сразу пришёл в себя после этого открытия. Опыты дались мне не так уж и легко. Сначала я изучал собственное тело, но для досконального исследования мне были необходимы подопытные. В итоге я провёл одновременно вскрытие земного и одного из младших стражей, которым, кстати, стал Родолиан. Эта безвольная тварь всегда была готова предоставить своё податливое тельце для любого рода экспериментов. Всё прошло бы гладко, если бы смертный, чьи вонючие внутренности я тогда изучал, не соизволил издохнуть прямо во время вивисекции. Этот скот столь хил и жалок, что мне попросту смешно, когда кто-то упрекает меня за то, что я использую их в качестве пушечного мяса во время наших сражений. Сами посудите, а на что ещё годится этот биологический хлам? Да и о чём печалиться, если они плодятся, как кролики, так что их никаким способом не изведёшь. Вот она – тайна тайн, недоступная нам. Даже соблазнив Родолиана, изменив наши тела и открыв тем самым другим стражам путь в мир неограниченных услаждений и блаженств, я остался ни с чем. Это насмешка Мастера над нами. Мы вечны, но не способны к воспроизведению жизни, тогда как земные смертны и до смешного слабы, однако же при этом способны без конца возрождаться в своих детях. Но вернёмся к изначальной теме разговора. Да, я сделал легендарное открытие и постиг загадку нашего бытия, но как, по-вашему, на это среагировал мой любимый братец? Может, он похвалил меня или восхитился моим талантом? Разделил ли он мой благоговейный ужас и восхищение перед этим великим таинством вечной жизни? Отнюдь. Всё, что волновало Авдиеса, так это тот ничтожный червяк, подохший под моим скальпелем. Тогда бедняге-Авдиесу пришлось впервые выгораживать меня перед Императором. Вот уж было воистину уморительное зрелище. Но мой братик сам свято верил в то, что всё это произошло случайно, посему ему без особого труда удалось убедить в этом Императора. Одной из самой раздражающей и всё же порой достаточно полезной чертой Авдиеса является его закостенелое неумение врать. Поэтому достаточно было обмануть его самого, и он стал невольным проводником моей лжи. Конечно же, Император меня простил, хотя я и не могу сказать наверняка, что тогда было у этого старого чёрта на уме. А я, как и положено провинившемуся младшему братику, весьма пылко покаялся перед Авдиесом в своём прегрешении и клятвенно заверил его в ангельской непорочности моих намерений и устремлений. И этот дурень, естественно, мне поверил. Отныне мне пришлось стать гораздо бдительнее и предусмотрительнее. Первым делом я начал искать себе союзников из прочих стражей. Конечно же, мне сильнее всего хотелось, чтобы ко мне присоединился Авдиес, но я отлично понимал, что он к этому ещё не готов. Тогда я решил, что оставлю это на потом и вручу ему ключи от нашего общего царства, когда вся грязная работа будет уже сделана. Кто же мог подумать, что меня столь жестоко отвергнут. Если бы я мог купить Авдиеса столь же мелкой монеткой, что и прочих своих сподвижников. Но недаром же мой брат – бог. Его цена куда выше. Посему-то мне и пришлось возжечь жертвенные костры по всей вселенной, принеся благоуханные курения моему божеству в виде спалённых дотла галактик. Но мой жестокий братец по сей день не желает принять этих щедрых подношений и остаётся глух к моим молитвам. Как несложно догадаться, самой лёгкой моей добычей стал Родолиан. Обольстить эту дешёвку было проще простого. Его вполне удовлетворили льстивые речи и недоступные для нас прежде удовольствия. Не менее охотно ко мне примкнул Селиниас. Его самого уже давно влекла загадка жизни и смерти, и он не раз увечил собственное тело, дивясь нашему бессмертию. Хотя, признаться, мне всегда была чужда его очарованность смертью, а эта мерзкая привычка наносить себе раны ради удовольствия и вовсе вызывает во мне отвращение. Но он, будучи вторым по старшинству после нас с Авдиесом, стал для меня недурным соратником именно благодаря своему омерзению к нашему бессмертию. Селиниас едва ли не прежде меня самого возненавидел Мастера за то, что он сделал наши тела почти неуязвимыми, а наше сознание неистребимо вечносущими. Благодаря своей обиде, он охотно помог мне в убийстве Императора и оставался на протяжении всех этих лет верным слугой. Асинкрита и Аглаия я без труда прельстил блестящими побрякушками и посулами безграничной власти. Ах да, и я, безусловно, хочу отдать должное бесовскому обаянию Родолиана, который на первых порах весьма помог мне склонить на мою сторону многие нетвёрдые души. Что же касается Маркеллина, то он и задолго до нашего восстания был склонен к бунту и впечатляющим вспышкам ярости. Его воинственность пришлась как нельзя кстати в наших рядах. Однако, если быть честным, управлять этим бесноватым комком злости весьма непросто. Порою мне самому нестерпимо хотелось растереть его в порошок. Но мудрый командир не имеет права так расточительно разбрасываться столь ценными ресурсами и ломать свои игрушки без особой надобности. Последним в наши ряды вступил этот угрюмый зверёныш Ликарион, один из самого младшего поколения. Эта очаровательная необузданность и животные повадки в исполнении того миловидного отрока, каким он был в ту пору, просто завораживали меня. Полагаю, он присоединился к моему войску в первую очередь из-за своей привязанности к Родолиану. Впрочем, куда сильнее в ту пору он симпатизировал малахольному брату Родолиана – Клименту, с которым они проводили много времени за работой в саду. Я даже побаивался, как бы Климент не перетянул Родолиана с Ликарионом обратно на сторону Императора. Но этот рохля до последнего не хотел верить в серьёзность наших замыслов, и даже когда пришло время взяться за меч, он всеми силами избегал сражений. Хотя если поначалу, зная о его слабохарактерности, я надеялся, что Климент последует за своим любимым братцем в наше войско, то в итоге он неприятно изумил меня своей стойкой верностью Императору. Впрочем, зачем в моих рядах мне нужен этот жалкий пацифист с его проповедями мира и любви? Таким образом, под моим началом оказалась ровно половина из главенствующих стражей. Ну, а они в свою очередь перетянули на нашу сторону своих подчинённых. Но, увы, мне удалось отвоевать у Авдиеса лишь треть сердец наших младших собратьев, так что всё же больше половины рядовых солдат осталось у него в подчинении. Я уверен, что главную роль тут сыграла не их приверженность Императору, а именно та страстная любовь, которую в их душах воспламенял мой старший брат. Младшие стражи боготворили своего командира, что уж говорить о земных, которые вскоре вынуждены были присоединиться к нашей войне. Вечноюный херувим, озаряющий вселенную рубиновым полыханием своих кротких зениц, стоящий во главе войска, как гибкий и стройный ясень, увенчанный белоснежными локонами, развевающимися на ветру, словно боевое знамя – такой мужественный, величественный и вместе с тем ласковый и смиренный, готовый самоотверженно подставить грудь под выстрел ради спасения самого ничтожного из своих солдат, выносящий раненных с поля боя на своих собственных руках. Ну, как было возможно не влюбиться в такого полководца? Неудивительно, что они столь рьяно кидались на смерть под наши пули и мечи. Я даже благодарен тебе за это, братец. Если бы ты не заразил своё войско этой исступлённой отвагой, мне не удалось бы пожать такой богатый урожай смертей. Ах, Авдиес, как же ты был хорош тогда. Признаться, я бы и сам с радостью кинулся за тебя на смерть. Однако я докажу тебе свою любовь на ином – божественном языке, недоступном всем этим плебеям. Уж лучше вместо одной своей собственной я принесу тебе в дар миллионы чужих жизней. Брат, что ты сможешь ответить на такую мою щедрость? Дальнейшее было вполне предсказуемо. Мы сумели убить Императора, но Авдиес, как и полагается герою, доблестно защитил наследника. Я недурной стратег и всё же одержать победу, когда численное превосходство было не на нашей стороне, оказалось не так уж и просто. Но у меня уже давно был готов план. Я вовсе не собирался завоёвывать Эрде. Я всего лишь желал уничтожить наш былой рай. К чему мне рай без Авдиеса? Если меня отверг единокровный брат, то в чём я смогу найти утешение? Глобальное разрушение – вот, что стало моей отрадой. Я обнаружил странное сходство строения Эрде с нашими собственными телами. Ядро планеты, как и кристаллы, составляющие суть нашего естества, по своей природе являются носителями равно как жизни, так и смерти. Уничтожить ядро, как и кристалл, фактически невозможно. Если говорить точнее, их уничтожение ведёт к ряду последствий, итогом которых будет не гибель, но изменение реальности. Для планеты это означает вечную смерть, а для стража – излом временного пространства. Но про кристаллы мы поговорим позднее. Что же касается Эрде, я всего-навсего превратил наш блистательный рай в геенну огненную. Вы когда-нибудь видели, как умирают звёзды? Я – да, и не раз. Это грандиозное зрелище. Так вот, гибель Эрде скорее напоминает смерть звезды, нежели обычной планеты. Спастись оттуда сумели лишь те, что покинул атмосферу как минимум за час до взрыва ядра. Мне пришлось пожертвовать немалым количеством и своих собственных солдат – но что значат их жалкие душонки в сравнении с роскошным огненным цветком, что я, как и положено истинному богу, возжёг на тверди небесной. Ударная волна мгновенно разрушила верхние слои атмосферы, пласты планеты вывернулись наизнанку, под давлением усилившейся гравитации земные породы и всё, что находилось на поверхности Эрде, начало обрушиваться внутрь в образовавшиеся расщелины, воронками уходящими в чрево земли. Из глубины вырывались палящие гейзеры, потоки лавы, воздух раскалился до десятков тысяч градусов. Всё, что когда-то цвело и пело на полях Эрде, низверглось к её материнскому лону и потонуло в кипящем потоке магмы. Ускорившееся вращение планеты, искривило её орбиту и столкнуло на её поверхность обе её ополоумевшие от гравитационного безумства луны. Не вынося собственной тяжести, планета стонала, ядро под грузом верхних пластов разрывалось, цепная реакция вызвала череду повторных взрывов. Излучение достигло такой силы, что всё находящееся в радиусе двухсот тысяч километров расплавилось до состояния жидкого азота. Стоит ли говорить о том, что все смертные, находящиеся в тот миг на Эрде, издохли при первом же взрыве и обратились горсткой зловонного пепла. Но что касается стражей… Ах, это самое интересное. Возблагодарите же Мастера за блаженство вечной жизни, которой он вас наделил. Вам стоит восхвалить за эти страдания именно его, а не меня. Тела стражей, попавшись под первую волну ядерного взрыва, разорвались на атомы сей же миг, без возможности восстановления. Однако не стоит полагать, что это означало их полное уничтожение. Конечное умирание абсолютно неведомая для нас вещь. Их сознание продолжило своё существование после уничтожения их тел и, надо полагать, продолжает здравствовать и по сей день. И они, безусловно, так же, как и в момент взрыва, когда их тела разрывались на части, по-прежнему ощущают эту невообразимую для нашего ума боль. Каждая клеточка их тел, оторванная от другой, корчится от адской боли, не имея возможности воссоединиться в цельный организм. В нас заложена от создания неизменная программа регенерации, и ничто не может отменить нашего возрождения, даже если кусочки нашей плоти будут раскиданы по разные уголки вселенной, в каждой из них будет жить память, боль и стремление к восстановлению. Те же, кто не развалился в прах сразу, были сметены ударной волной и не избежали своего распада. Одни получили адские ожоги, так что вся кожа слезла с них живьём. Иные, обезумевшие от боли, оглушённые и ослепшие ощупью искали свои оторванные руки и ноги. Кому-то посчастливилось навеки прирасти к столь возлюбленной ими планете – их расплавившиеся тела пропитали собой, как мазутом полыхающую почву и слиплись с ней, став единым комком кипящей грязи. Вам интересно, откуда я так осведомлён о том, что претерпели мои любезные младшие братья, оставшиеся на Эрде? Спустя пару лет, когда огонь Эрде начал медленно затухать, и вследствие понижения температуры до нескольких сотен градусов поверхность планеты снова затвердела, я, так же, как и мой братец Авдиес посетил этот роскошный пламенный погост. Даже несмотря на защитный костюм, я получил серьёзные ожоги, которые впрочем, зажили весьма быстро. Недаром же я бог. К чему мне было так рисковать, спросите вы? Считайте это моим капризом, данью моему тщеславию. Должен же я был насладиться дивным плодом своих трудов. Так что я вдоволь налюбовался на этих гниющих и тлеющих живьём отбросов. Более того, я даже перекинулся парой слов с некоторыми из них, впрочем, в ответ я услышал одни лишь проклятья. Мы были там вместе с Авдиесом. Это мне пришло в голову назначить свидание любимому братику в этой преисподней. Но вместо того, чтобы совершить мирный променад в моей компании и полюбоваться видами, Авдиес, как и следовало от него ожидать, кинулся спасать этот расплавленный мусор. Вы бы видели его физиономию, когда он попытался приподнять с земли одного из этих бедолаг, а у того неожиданно – вот конфуз-то – отвалилась голова. Я в жизни так не смеялся. Самое обидное, что от прикосновения к этой мрази мой братишка и сам едва не вспыхнул огнём. Тела стражей, проведших в этом пекле не один год, сделались вязкими и липкими, как болотная жижа или скисшее молоко. Стоило лишь коснуться их, и влажные ошмётки их полыхающих тел прилипали к нашим скафандрам, отрываясь от плоти, будто ломти червивого хлеба. Мне буквально волоком пришлось утаскивать оттуда Авдиеса. Я даже испугался, как бы он не рехнулся от пережитого ужаса. Он ведь на полном серьёзе до последнего намеревался хоть кого-нибудь да спасти оттуда. Если бы не я, Авдиес, наверное, так и остался там с ними. Мой жалостливый, благородный братик. Его нежное сердечко не было подготовлено к такому приключению. Но я чересчур забежал вперёд. И хоть в час катастрофы я находился на безопасном расстоянии от планеты и наблюдал её крушение издали, мне мнилось, что когда Эрде обратилась раскалённым шаром, сверхновой багряной звездой, я могу слышать исступлённые стоны этого скота, обречённого – спасибо Мастеру – на вечное умирание в неугасимом огне. Могу представить себе тот адский холодок, пробегающий по коже моего чувствительного братца, что любовался этим зрелищем из своего корабля, находясь в нескольких десятках километров от меня. Когда мы с Авдиесом спустя годы посетили Эрде, могло показаться, что заметное снижение температуры на планете предполагает возможность к её грядущему восстановлению – не удивлюсь, если подобные безумные надежды посещали моего неразумного брата или подобных ему наивных глупцов. Но даже если бы пламя Эрде утихло, жить на ней всё равно было бы невозможно. Речь идёт не только о свалке трупья, которую пришлось бы разгребать целую вечность, но и об окончательно разряжённой атмосфере, что сделало эту планету абсолютно непригодной для жизни. Самое большое, на что можно было надеяться – это то, что Эрде, по прошествии какого-то времени, вследствие неизбежного понижения температуры, из ада огненного превратиться в ад ледяной. Но даже и этому было не суждено сбыться. Тлеющее, но так и не угасшее за годы ядро раскололось, что привело к выделению неизученного нами газа, а это вызвало неожиданную серию взрывов, которые запалили пламя Эрде с новой силой. Так что теперь её температура вновь повысилась до тысяч градусов, что сделало приближение к ней невозможным. Нам с Авдиесом посчастливилось посетить планету в наиболее благоприятные годы сравнительного затишья. Никому кроме нас не выдался такой редкий шанс. Отныне Эрде по своему величию сроднилась с звёздами. Энергии на ней хватит на многие тысячелетия неугасимого горения. Если хотите, Эрде – это божество среди планет, дерзнувшее вознестись в сонм звёзд и затмить их всех своим величием. И всё это благодаря мне. Именно я возжёг на небе новую звезду – это багровое око, исчерна кровавое солнце, ничего не озаряющее своим мертвенным, чёрным светом, одно упоминание о котором повергает души в ужас. И вот ещё что забавно. Искривление орбиты Эрде привело к всё умножающейся скорости её вращения, что стало причиной передвижения – пусть и медленного, но и неустанного, как шаги смерти – этой проклятой планеты по вселенной. Обезумевшая гравитация и радиоактивное магнитное поле притягивают к Эрде любую встречающуюся на её пути материю, что, к слову, ведёт к усилению давления и, как следствие, к новым взрывам. Таким образом, этот адский огненный шарик, блуждающий по космическим полям, примагничивает к себе и пожирает все встречающиеся на своём пути мелкие спутники, астероиды и прочий межгалактический мусор, что приводит к впечатляющему умножению в размерах сего объекта. На данный момент вес и объём планеты настолько возрос, что Эрде без труда поглощает планеты, некогда превосходящие её по размеру, принимая их в свои жадные материнские объятья и намертво совокупляя с ними свою ожиревшую, ненасытную в своей алчбе плоть. Тяжесть этой дивной звёздной планеты достигла такой величины, что я полагаю, когда Эрде наконец-то истощит все свои жизненные ресурсы, она умрёт подобно звёздам-гигантам и воссоздаст из себя могущественную чёрную дыру. Да, Эрде бессмертна подобно нам с тобой, Авдиес. Вот, что такое истинное величие. Ныне же сотворённая мною кровоточащая звезда победно шагает по вселенной, неся с собой гибель и смертный ужас. Все ближайшие к Эрде планеты уже давно поглощены её неуёмным аппетитом, но этого ей недостаточно, и она продолжает своё непредсказуемое шествие по тверди небесной. Ход планеты невозможно изменить, от её движения никуда не скрыться. Я помню потешную панику жителей Иноры, когда те осознали, что Эрде неспешно и деловито, как мясистый паук, подкрадывающийся к своей надёжно опутанной клейкой паутинкой жертве, ползёт к их созвездию. У них не было иного выхода, как только покинуть обжитую ими планету и сделаться космическими скитальцами, бессильно наблюдая за тем, как Эрде уничтожает их дом. Но и меня самого так же, как и их постигла участь межгалактического бродяги. Покинув умирающую Эрде, я со своими военными кораблями был вынужден искать приют на Альтаире. Тамошний царёк, управляющий какими-то жалкими пятью планетками, встретил меня, как и следовало ожидать, весьма недружелюбно. Это и неудивительно, ведь он уже был наслышан о том, что я сотворил со своей родной планетой. Но у него не было иного выбора, как только смиренно принять меня под свой кров, ведь наша военная мощь вселял уважение и благоговение в любого из смертных. Вскоре мне без труда удалось склонить его на свою сторону. Объявив ему, что мы являемся бессмертными богами, я продемонстрировал этому ничтожеству нашу силу, приказав Селиниасу умертвить себя на его глазах, дабы земные воочию узрели чудо воскресение стража. Это восхитило альтаирского царька, и он охотно примкнул со своими солдатами к моему войску, испросив у меня в награду за это вечную жизнь. Ну, конечно же, я по праву бога щедро пообещал ему бессмертие. Вскоре все жители его галактики начали почитать нас, как божеств. Ах, что за славное было времечко. Исступлённые молитвословия, праздничные вакханалии, храмы, наполненные нашими изображениями, человеческие жертвоприношения и раболепный ужас в их глазёнках при одном лишь упоминании наших имён. Вот уж когда Ликарион вдоволь насытился ароматным мясцом смертных, а Родолиан наблудился всласть. Это был наш золотой век. Особенно приятно было наблюдать, как царь Альтаира собственными руками перерезает глотку на жертвенном алтаре своему единственному сыну, посвятив его мне во всесожжение. Он с радостью пожертвовал своим драгоценным наследником, ведь у него не оставалось сомнений, что благодаря мне его жизнь продлится вечно. Вот ведь потеха. Никогда не забуду, как он подыхал у меня в ногах рассыпающимся в прах стариком и проклинал себя за то, что поверил моей сладкой лжи. Земные непроходимо тупы. Они никогда не поймут, что им нипочём не избавиться от собственной смертности, как и нам от нашей вечной жизни. Вместо того, чтобы гоняться за бессмертием, земным стоило бы сильнее дорожить своим потомством – бесценным сокровищем, недоступным для нас. Я желаю изничтожить этих тварей под корень. Это не так уж и сложно. Пусть матери собственными руками приносят своих ублюдков мне в жертву, обагряя свои холёные ручки кровью. Пусть мужчины, оскотинившись до бесчувствия, вожделеют друг друга и позабудут про семейные узы – Родолиан недурно преуспел в том, чтобы толкать их на этот путь. Пусть все смертные возжаждут удовольствий, предав память о долге и любви. Нет ничего проще, чем совращать эти слабые души. Когда все земные сгниют в своих пороках, в мире останемся только мы – истинные владельцы и боги этой вселенной. Покидая Альтаир, я оставлял за своей спиной разорённое пепелище. Мы пополнили за их счёт свою армию, обзаведясь десятками тысяч новых рабов, и отправились дальше на покорение близлежащих звёзд. Не все победы давались так же легко. Некоторые планеты и государства настойчиво противостояли нашему вторжению, видя в нас безжалостных захватчиков. Стоит отдать моему брату должное – Авдиес тоже сумел обзавестись немалым числом союзников и многие земные обольщались его непорочным благородством, желая пополнить число его воинов. Приверженцев Авдиеса мы никогда не щадили и уничтожали целые звёздные системы, коли те были твёрдо убеждены в своей неподкупной верности. Ну, а всех, кого можно было прельстить, обмануть или же запугать, я принимал в свои войска. И таких, поверьте мне, были миллионы. Но сколько бы мы ни колесили по галактикам, нигде мне не встречались подобные нам существа. Стражи обитали лишь на Эрде, всё остальное пространство космоса населяли земные, которые словно плесень и лишай проникают повсюду и выживают в любых условиях. Помимо всех тягот, что выпали на нашу участь по вине Авдиеса и его союзников, мне пришлось немало натерпеться от этого гнусного мерзавца Тривилия. Селиниас не раз упрекал меня за то, что я сам нажил себе лишнего врага в его лице. Но как бы ни сложились обстоятельства, я меньше всего хотел бы, чтобы этот подлый змей находился в числе моих солдат. Будучи хозяином самому себе, Тривилий поочерёдно пакостил то мне, то Авдиесу, совершая неожиданные нападения на наши войска и внося смуту в ряды воюющих в самые неподходящие для этого моменты. Мне бы очень хотелось отправить этого коварного плута в пламя Эрде, чтобы он во веки веков горел в аду за все свои злые козни, но мне никак не удавалось изловить его, чтобы я ни предпринимал. Казалось бы, Тривилий был самым жалким и ничтожным из всех моих противников – ведь на что способен один-единственный страж против целого войска. Но ему удалось преуспеть в том, что было неподвластно мне. Едва ли не сильнее всего меня угнетала наша неспособность к воспроизведению собственного потомства. Если бы только у нас были дети, мы могли бы пополнить свои ряды настолько, что нам бы больше не потребовалось использовать в своих войнах земных. Тогда мы могли бы прихлопнуть их всех одним ударом и очистить нашу вселенную от этого мусора. Но стражей было недостаточно, и нам приходилось умножать свои войска за счёт земных, чтобы сохранить собственное численное превосходство. Эта жалкая зависимость от смертных оскорбляла меня и вызывала омерзение. Но жестокий Мастер, наделив нас бессмертием, не позволил нам продолжать свой род в детях. Нет на свете подобных нам созданий, способных выносить наше потомство, а земные женщины, невзирая на все мои ухищрения, дохнут, как крысы от совокупления со стражами. Та сила, что живит и делает неуязвимой нашу плоть – смертоносна для земных творений. Я провёл множество экспериментов, скрещивал разные виды, создавал гибриды, пытался соединить биологическую и механическую материю, но получал лишь убогих, недееспособных мутантов, которые сгнивали прямо на моих глазах. А вот Тривилий сумел вывести новую расу существ, которых мы зовём химерами. Его опыты строго засекречены, но я могу догадаться, что он создал этих тварей из перерождённых земных. Химеры – эта помесь человека и животного – являются продуктом скрещивания самых немыслимых видов и пород. Тривилий, умелый химик и знаток ядов, создал некую токсичную отраву, которая творит из людей это отродье. Химеры отличаются друг от друга, как животные разных видов, но при этом имеют схожие повадки и характерный зеленоватый оттенок кожи. Так же их легко отличить от других созданий по их исключительному способу общения – они не владеют людской речью, хоть и, вероятно, способны понимать её, сами же они издают мелодичные звуки наподобие гипнотического пения, которое не способно воспроизвести ни одно живое существо, кроме них самих. Пение химер помимо всего прочего является их оружием, способным оглушить, зачаровать, довести до полоумия, а порою даже и убить человека. Невзирая на их звериный облик, в них есть нечто прельстительно-женственное, что особо обольщает земных мужчин. Впрочем, немалое количество стражей также повелось на этот морок. Хоть эти твари и смертны, их не так-то легко убить, как скажем, тех же земных. К тому же учитывая, как быстро они размножаются, изничтожить всю разросшуюся популяцию этих паразитов стало уже фактически невозможно. Химеры расползлись по всей вселенной, как неистребимые полчища тараканов, так что едва ли найдётся хоть одна галактика, где бы не водилась эта дрянь. Они прекрасно приспосабливаются к самым тяжёлым условиям существования и имеют столь высокоразвитый инстинкт выживания, что порою мне кажется, что именно химерам суждено пережить всех живых созданий нашего мира. На первый взгляд они бесполы, как безобразные и вместе с тем обольстительные куклы из фарфора, но по сути являются обоеполыми гермафродитами, что означает их исключительную способность к самовоспроизводству. Признаться, существование этих пакостных выродков является одной из основных бед, обрушившихся на мою голову. Столь неуязвимый противник таит в себе опасность не только для смертных, но и даже для высших, подобных нам с Авдиесом созданий. Особенно если учесть, что для поддержания своей жизни химерам необходимо питаться кровью – то есть, той самой огненной живительной силой стражей и плотью земных. Прекрасноокие призраки, умеющие бесшумно подкрадываться к своей добыче – они способны насылать видения, используя ядовитые испарения своего тела, наркотический аромат которого действует, как мощный галлюциноген. Вызывая у своей жертвы галлюцинации, химеры принимают облик желаемого вами создания. Устоять перед этими чарами не способны ни земные, ни стражи. Что уж говорить, коли я сам стал жертвой этого прельщения. Вот только не спрашивайте, чьё обличье принял тот мерзкий суккуб, что вдоволь напитался моей кровью в тот раз. Полагаю, ответ на этот вопрос очевиден. Так что, пожалуй, будет неудивительно, если я признаюсь, что одно воспоминание о Тривилии и этой его вонючей гнуси доводит меня до бешенства. Какая жалость, что я не убил его, когда у меня была такая возможность. Впрочем, тогда я ещё не располагал достаточными знаниями и силой для полного уничтожения стража. Вероятно, вы полагаете, что меня должен утешить хотя бы тот факт, что Тривилий причиняет вред не только моим войскам, но и частенько устраивает засады для союзников моего злейшего врага. Однако буду откровенен, я не испытываю ни капли благодарности ему за это. В конце концов, я силён и сам разобраться с Авдиесом и мне абсолютно не хочется его с кем-либо делить. Да и признаться, я порядком опасаюсь, что эти твари нанесут серьёзный вред моему бестолковому старшему братцу. Он же наивен, как дитя. Тривилий ведь уже не раз обманывал Авдиеса, изображая раскаяние в своих прежних преступлениях и предлагая ему свою помощь. Как и следовало ожидать, едва Авдиес терял бдительность и позволял Тривилию вступить в их ряды, как этот скот предавал их и начинал безжалостно истреблять их войска изнутри, после чего с таким же хладнокровием вступал в сражение с моей армией. Изумляюсь, как этому подлому скоту, в чьём подчинении находились лишь бездушные звероподобные куклы, удавалось облапошить всех нас и, принеся значительный урон обеим сторонам, скрыться безнаказанным. Мне так до сих пор и не удалось выяснить, где сосредоточены его основные силы и в какой клоаке он выводит свои гнусные порождения. Но, клянусь, однажды я выволоку эту мразь из его змеиной норы и он наконец-то ответить за все свои пакости. Никто ещё не смел так насмехаться надо мной. Впрочем, сейчас мне явно не до этого ничтожного насекомого. Завтра мы с моим возлюбленным старшим братом выведем свои войска для решающей битвы, которая должна определить всю дальнейшую судьбу нашей вселенной. Отчего я так уверен, что завтрашнее сражение будет чем-то отлично от предыдущих? Откуда во мне взялась эта убеждённость в судьбоносной значимости грядущего дня? Ну, не забывайте, пожалуйста, что я всё-таки бог и мне ведомо то, до чего вы никогда не догадаетесь своими ничтожными человеческими умишками. Завтра мы раз и навсегда определим грядущий ход истории. Я просто знаю это. И не только я, не так ли, милый братец? Нам с Авдиесом по праву божеств отлично известно, чем завершится эта битва. Её исход неизбежен. Нам было ведомо это изначально. И всё же я никогда не намеревался свернуть с намеченного пути, в отличие от Авдиеса, чьё сердечко обливается кровью от ужаса грядущего кровопролития. Сколько раз брат пытался убедить меня, что все наши войны бессмысленны, ведь мы равны друг другу по силе и ни один из нас не сумеет одолеть другого. Стоит заметить, он несколько мне польстил. Ведь я-то отлично знаю, кто из нас двоих на самом деле сильнее. Это и злит меня больше всего – как может мой безупречный брат, моё безукоризненное божество не признавать собственного превосходства и унижать себя самого, пытаясь милостиво подыгрывать мне, что ничуть не утешает мою уязвлённую гордыню? Уж лучше бы Авдиес, отринув всякую жалость и все свои братские чувства, показал всему миру, чего он на самом деле стоит, и по праву бога отравил меня в преисподнюю. Но его проклятое малодушие, которое он пытается выдать за благородство, не позволяет ему этого сделать. Потому-то нам и пришлось так долго растягивать эту глупую игру. И если кого-то и следует винить во всех этих смертях, то именно Авдиеса, а не меня. Он недаром мучается от угрызений совести. Но всему однажды приходит конец. Однако не думайте, будто бы я пребываю в отчаянии. Отнюдь. В отличие от Селиниаса, я абсолютно не склонен к унынию. У меня всегда есть запасной вариант. Если вы помните, я уже упоминал те таинственные кристаллы, что являются источником нашей жизни, сердцевиной, составляющей суть каждого стража. Никто кроме меня не изучил как следует эту загадку. Мои братья были чересчур заняты поклонением Императору и этой примитивной взаимопомощью, которая не позволила им даже заглянуть внутрь себя самих и познать, кто они есть на самом деле. Но я сумел постичь эту тайну тайн. Ядро Эрде и наши, как мы называли их, «сердца» на самом деле весьма схожие по своей работе механизмы. Но если ядро планеты после взрыва содействовало тому, что Эрде превратилась в этакий ходячий труп, то уничтожение нашего «сердечного» кристалла не убивает своего носителя, как может показаться на первый взгляд, а напротив перерождает его в ином временном пространстве, делая его неуязвимым для настоящего творцом новой истории. Собственно говоря, кристалл невозможно уничтожить в обычном понимании этого слова. Но я нашёл способ разрушить эту забавную стекляшку, чтобы вырваться из узилища собственного тела и высвободиться на волю, как истинный бог. Мне удалось создать лазер, излучение которого производит миниатюрный ядерный взрыв, и подобно тому, как разрушенная Эрде начала поглощать внутрь себя всё, окружающее её, так и кристалл затягивает в себя сознание владельца, параллельно с этим производя излом времени, который при надлежащей сноровке можно использовать для возвращения в тот или иной отрезок прошлого. События в данном случае, как нетрудно догадаться, будут разворачиваться в обратном порядке, однако только до той поры, пока пришелец из будущего не вмешается в ход истории. Малейшая поправка, что он внесёт в текущий ход событий, развернёт течение времени в обратную сторону и он, а вместе с ним и вся вселенная, отправятся в совершенно новое будущее. Изумительно, не так ли? И после этого вы ещё сомневаетесь в том, что мы боги? Да если бы каждый страж знал, какое сокровище мы носим в своей груди. Впрочем, в таком случае воцарился бы повсеместный хаос. Разве можно позволить всем подряд вмешиваться в ход истории? Посему-то я тщательно таил своё открытие от прочих стражей. Подобная привилегия может принадлежать только нам с Авдиесом. Спрашивается, почему я раньше не воспользовался такой исключительной возможностью и не отправился менять будущее? Ну, до нынешнего мига меня, пожалуй, всё вполне устраивало. Я, так скажем, ещё не наигрался в этом времени. А теперь, когда у меня почти не осталось никакого иного выбора, я вынужден прибегнуть к этой последней мере. Вот только, пожалуйста, не сочтите этот поступок трусливым бегством. Так скорее всего подумают все мои былые соратники. Они сочтут, что я просто совершил самоубийство. И если я ошибся в расчётах и что-то вдруг пойдёт не так, то в принципе, я и вправду наконец-то расстанусь со своей до неприличия долгой жизнью. Однако я полагаю, что мне всё-таки удастся провернуть это славное дельце. Ну, а Авдиесу – моему любезному старшему братишке не останется ничего кроме как отправиться за мной следом. Уж он-то точно сразу догадается, что к чему, недаром он мой брат. Он живёхонько сумеет сообразить, какую опасность представляет моё перемещение в прошлое. У него нет выбора. Авдиес, тебе в любом случае придётся принять моё настойчивое приглашение. И тогда мы оба окажемся в нашем прелестном прошлом, в самом жерле колоссального временного разлома, способные перевернуть весь мир вверх тормашками и начисто переписать историю всей вселенной. Грандиозный замысел, не так ли? Но вас тревожит, что именно я намереваюсь изменить в прошлом? А не слишком ли много вы, жалкие и ничтожные человечишки, хотите? Пожалуй, я и так открыл вам чересчур много. А всё прочее останется моим маленьким секретом. Имеет же бог на это право?..