Мы вечны. 1 страница

                                                                                                     Мы вечны.

                                                                                                                  Каин:

                                                                                                                         Счастливы?

                                                                                                                  Люцифер:      

                                                                                                                                               Могучи.

                                                                                                                   Каин:

                                                                                                   Я говорю, вы счастливы?

                                                                                                                   Люцифер:

                                                                                                                                               Мы – нет.

                                                                                                    А ты? »

                                                                                                                              Дж. Байрон «Каин»

*****

Под тугой перевязью, которая едва даёт мне перевести дыхание, в моей груди ноет рана, что я получу несколькими днями ранее. Я трепещу в предвкушении этого часа и вспоминаю, как холодная сталь бесстрастно вопьётся в мою плоть. Прошлое неминуемо. А любая попытка изменить его может привести к ещё большим бедствиям. И всё же я здесь. Тронный зал, как и тогда, переполнен людьми, но все они для меня в этот миг не более чем тени моего уже единожды прожитого прошлого. А кто же тогда я сам? Быть может, на самом деле я всего лишь призрак, которому не должно здесь находиться в сей час. Впрочем, в этом я не одинок. Он рядом. Как и прежде я могу ощутить присутствие брата ещё прежде, чем его настиг мой взор. Вот он – замер в дверном проёме, пятнадцатилетним отроком неуверенно выглядывает из-за угла и ищет меня глазами. Наше пятнадцатилетие. Сам ли я намеренно выбрал это время? Или же это приговор бездушного случая? Смогу ли я хоть что-то изменить, заново пережив тот роковой день? Боюсь, у меня нет ответов. Я безрассудно шагнул в ничем не озаряемую темноту и не смею позволить себе утешиться даже самой хрупкой тенью надежды. Все мои прежние надежды обратились прахом. Я оставил их в своём давно прожитом будущем. А здесь, в нашем прошлом я полагаюсь лишь на одну божественную истину. На любовь. Вновь стало тяжело дышать. Он заметил меня. Исчерна сапфировые зрачки Крисанта расширились при взгляде на меня, будто он сам ощутил ту боль, что грызёт мою кровоточащую грудь. И вот он уже срывается с места и, пронзив строй бледных теней, кидается мне на шею.

 – Авдиес! Братик! Брат!.. Ты жив! Жив! Авдиес! Брат…

Его холодные, как Коцит слёзы орошают моё лицо, а руки с требовательной ласковостью обвивают меня за плечи, словно стальные оковы, из которых нипочём не выберешься. Ничья любовь и забота не были столь жестоки и беспощадны, как те, которыми меня одарил единокровный брат. Его золотые локоны летучими змейками обвивают мне лицо, переплетаются с моими ресницами, слепят своим сиянием, не дают дышать, застят взор и топят в нарциссовом благоухании, от которого нестерпимо кружится голова. И вот я вновь, уже второй раз за нашу жизнь смиренно и покорно выслушиваю свой приговор. Прерывистое дыхание Крисанта щекочет мне ухо, когда он, слегка касаясь влажными губами моей шеи, взволнованно шепчет сквозь смех:

– Авдиес, как прекрасно!.. Как прекрасно, братик, что ты всё же жив! Ведь это значит, что я снова… что за счастье! – снова смогу тебя… убить.

I. «»

– «Мне неведомо, каким образом может сказаться мой поступок на настоящем и будущем, посему я заранее прошу прощения у своих братьев и соратников за недопустимое своеволие, которое вдвойне преступно для главнокомандующего. Я также не могу знать наверняка, что станет с моим посланием и возможно ли будет прикрепить его к рапорту о моём правонарушении, ведь при малейшей неудаче (равно как и при удачном стечении обстоятельств) не только эти строки, но и даже всякая память обо мне самом начисто испарится. Но всё же я надеюсь, что получив это объяснение, вы если и не сумеете простить, то хотя бы попытаетесь понять, что двигало мной. Полагаю, что даже если кто-то сочтёт мой поступок бегством или предательством, подобное поведение с моей стороны уже не принесёт никому вреда, ведь в нашей вселенной впервые за эту эпоху воцарился мир. Единственное, что мне надлежало решить, как командиру, это лишь вынести окончательный приговор осуждённым, а это, как вы и сами понимаете, я сделать не в силах. В остальном же, насколько я могу судить, я исполнил роль главнокомандующего до конца. Теперь же мне надлежит исполнить мой долг на ином поприще, отдав дань узам крови. Я мог бы сказать, что поступаю так ради нашей прекрасной, возлюбленной Эрде, во имя нашего незабвенного дома и некогда потерянного рая, но это, боюсь, не было бы совершенной правдой. Как бы мне этого ни хотелось, но начисто переписать прошлое фактически невозможно, а любая моя помарка может перечеркнуть всё, за что мы боролись все эти годы. Поэтому не лелейте тщетные надежды. Я делаю это не ради уже погибшей Эрде, но лишь для того, чтобы предотвратить новую катастрофу, которая может стать следствием моей беспечности. Мне не нужно повторять для вас всю историю минувшей войны, ведь всё это мы пережили вместе. И всё же я хочу, чтобы вы всерьёз задумались над этим. По летосчислению Эрде с тех пор минуло лишь десять лет, но в иных галактиках за этот срок пронеслись целые эпохи. Трудно оценить весь ущерб, весь ужас и страдания, что причинила эта война нашему бедному измученному миру. И теперь, когда мы наконец-то достигли победы, имеем ли мы право на риск? Кто из нас желает повторения этого ада? Наше десятилетие означало для других созвездий целые столетия и десятки, а то и сотни веков. Если существует хоть малейшая опасность для установившегося перемирия, наш долг защитить другие галактики, даже с ущербом для себя самих. Поэтому я отправляюсь в прошлое. Увижу ли я нашу прекрасную Эрде, нетронутую войной? Этого никто не может сказать наверняка. Я не в силах предугадать, с какого года и с какой эпохи начнётся мой обратный отчёт. В этом и состоит вся опасность. Мы бессильны контролировать временной сон. До недавних пор даже для меня самого это оставалось загадкой. Но теперь я осознал – то, что мы считали лишь грёзами о прошлом, является реальным временным изломом, а не обычным сном, а это значит, что находясь там человек может не просто наблюдать за событиями прошлого, но и влиять на их ход. Мне неведомо, знал ли об этом Крисант и погрузил ли он себя в сон намеренно, либо же неосознанно, воспользовавшись им от отчаяния, как альтернативой самоубийству. В любом случае, я не могу бездействовать, зная о произошедшем. Я дерзнул принять решение самовольно, не советуясь ни с кем, ведь я предвидел, что многие из вас не согласятся со мной, вполне заслуженно назвав мой поступок безумным. Но я не вправе медлить, ведь если всё оставить, как есть, Крисант может погрузить наш мир в преисподнюю новой войны. Неужели вы хотите повторить всё вновь? Разве вы забыли цветущую Эрде – главную из планет нашей галактики, на которой мы пробудились в рассветных сумерках этого мира? И во что она в итоге превратилась?.. Мои воспоминания, как и воспоминания каждого из вас, начинаются с двенадцатилетнего возраста. Мы не помним своего детства, и быть может, Селиниас был прав, предположив однажды, что мы никогда и не были детьми, явившись в мир таковыми, какими помним себя в день своего первого причастия. Тайна нашего рождения или, как будет, возможно, уместнее сказать, нашего создания ведома лишь Императору. Так мы и приходили в этот мир, одни за другими – сначала мы, старшие, и после все вы. И каждая новая весна Эрде была озарена появлением младших братьев на протяжении всех тех блаженных семи лет. Мы были верными стражами Императора, защитниками Эрде, хоть тогда ещё мы не могли понять, от кого нам нужно защищать наш безмятежный рай. Кто из нас мог подумать, что источником зла станем мы сами, и враг поразит наш край изнутри, а не извне? В мою восемнадцатую весну, когда в Эрде пришли младшие из братьев, а в их числе и Ювеналий с Ликарионом, наше благоденствие подошло к концу. Крисант – враг человечества, предатель и клятвопреступник, а также мой единокровный, младший брат, с которым мы пробудились в один день, моя отрада, товарищ нашего светлого отрочества и мой убийца – возглавил бунт, разжёг вражду между братьями и, убив Императора с его супругой, напоил Эрде реками крови. Нам удалось защитить наследника и собрать оборонительное войско, но на тот момент к нашему изумлению на стороне Крисанта была уже треть наших соратников. Кровопролитная междоусобица уничтожила планету. И хоть изначально мы имели численное превосходство, вскоре наши потери достигли чудовищного размера, и Эрде – наш дом, родная обитель и колыбель обратилась пламенной преисподней. Нам чудом удалось спасти десяток военных кораблей из нескольких сотен, прочих же наших братьев поглотило пламя Эрде. Из земных, составляющих мирное население Эрде, планету покинуло меньше четверти. Для них это означало смерть. Что же касается стражей – тех из наших братьев, что не присоединились к Крисанту и не успели попасть на корабли, об их участи мы едва ли желаем вспоминать. Смертным этого никогда не понять. Есть то, что страшнее физической гибели. Неумирающее сознание стражей вечноживо, мы не ведаем простой смерти в отличие от земных. В большинстве случаев наши тела способны на быструю регенерацию, означающую фактическое бессмертие, что делает наши сражения бесконечными и столь же бессмысленными. Это то, о чём столь страстно мечтают земные – биологические создания, такие хрупкие и беззащитные, что пришли на Эрде позже нас. Осознав собственную неумирающую сущность, Крисант с горечью нарёк нас «механическими куклами», «игрушками тирана», а земных созданий он презрел, как «биологический мусор», лишённый нашей силы и неуязвимости, но обладающий превосходством в недоступном для нас самовоспроизводстве. Я знаю, что все замыслы Императора были благи, и мы с земными должны были дополнять друг друга, общими усилиями заботясь о благополучии Эрде. Но Крисанта не удовлетворила отведённая ему роль в этом мире, и он возненавидел всё устройство нашей вселенной, сочтя даже наше бессмертие не благом, а проклятием. И в какой-то степени это стало правдой для тех из нас, кто не смог покинуть Эрде. Вечная жизнь, как проклятие. Ядерный взрыв, искалечивший нашу планету и извлёкший из её недр адский огонь, обратил в прах наших соратников. Да, наши тела тяжело разрушить, и всё же Крисант изобрёл оружие, способное так повредить плоть стражей, что регенерация становится невозможна. Но ничто не сможет умертвить наш неусыпный разум. По сей день объятая пламенем Эрде, превратившаяся в ужасающий огненный шар, держит в своём плену наших братьев, чей прах денно и нощно стенает, будучи не в силах восстановиться. Официально посещение Эрде отныне запрещено законом, но перед вами я готов исповедоваться в своём очередном тайном преступлении. Используя свои полномочия, я посетил нашу планету после трагедии, но так и не сумел никого спасти. С моей стороны было слишком дерзко рассчитывать на это. В ту пору огонь Эрде сделался не столь разрушителен, как во время взрыва, но он неугасим, и хоть я сумел пробраться туда без существенного вреда для своей жизни, не может быть и речи о возрождении нашей планеты. Ожоги, полученные мною там, зажили довольно быстро, но память об увиденном не изгладится никогда. Если бы я только сумел предотвратить предательство моего брата, им бы не пришлось страдать всю вечность. Потеряв Эрде, мы, как вы помните, образовали колонию в созвездии Ориона под руководством юного наследника, а Крисант со своими союзниками расположился в галактике Десидерия. Стоит ли перечислять все наши битвы, наши жалкие, постыдные победы и ужасающие поражения. Эрде была лишь началом. В ходе этой безумной войны погибали не только планеты, но и целые галактики. Мы неизбежно втянули в эту бойню земных, которые миллионами погибали под нашей косой смерти, словно хрупкие весенние цветы, не пережившие последних морозов. Сможем ли мы когда-нибудь понять до конца, что мы натворили, воспламеняя их сердца своими громкими речами о свободе и справедливости, которые заставили их покинуть свои дома и отправиться на войну, забравшую их жизни? Не лучше ли было им отсидеться в стороне, покуда стражи, разрывают мир в клочья? Но в таком случае Крисант бы уже давно поработил большую часть вселенной. И всё же земные не были созданы для войны, мы были не вправе превращать их в пушечное мясо и ставить на кон эти хрупкие жизни, даже во имя самих благих целей. Как бы ни были высоки и благородны цели той или иной войны, она всё равно остаётся наиболее гнусным и жестоким решением, которому нет никакого оправдания. Пролистнув целое десятилетие своей жизни (и вместе с тем бесчисленную череду жизней и эпох земных), за которое мы едва не разрушили вселенную, я обращаю свой взор к настоящему. В итоге всех итогов наши усилия, страдания и потери не пропали втуне. Мы верили, что добро сумеет одолеть зло – не так ли происходит во всех сказках? Благодаря мудрости нашего юного Императора, мы сумели укрепить свои войска и разбили основные силы Крисанта, загнав противника в тупик. Десятилетие кровопролитных войн, разрушений и поминальных служб подошло к концу. Настало время суда над убийцами и предателями. Войска Крисанта были почти поголовно разбиты, фактически никто из его соратников не уцелел, особо же ужасающие потери, как всегда пришлись на долю земных, которые служили ему, соблазнённые его лживыми посулами. И хоть многие из стражей-предателей пали, мы сумели захватить живыми главных зачинщиков всего этого кошмара – самого Крисанта и шестёрку его ближайших союзников, некогда наших единокровных братьев. Какой кары заслуживают те, что пролили реки крови, стёршие с небесного лика целые созвездия и поправшие миллионы жизней в угоду своему тщеславию?.. Так же, как и каждый из вас, я не испытал радости от нашей победы. Наше торжество это наша трагедия, ведь мы вынуждены судить своих собственных братьев. Однажды мы с ними рука об руку вступили в этот мир, а теперь, запятнанные в крови земных, мы бессильно взираем на руины этого мира, которые мы не сумели уберечь от себя самих. Но в итоге всё сложилось не так, как мы ожидали. Прежде чем мы успели прийти в себя и решить, что сделать с пленниками, загнанный в угол Крисант от безысходности, не желая смириться с поражением и боясь предстать перед нашим судом, погрузил себя во временной сон, подобие смерти, как нам казалось сначала. Природа этого явления осталась неизученной нами по сей день, как и схожая с ней загадка чёрной дыры. Временной сон – это зазеркальный лабиринт, представляющий из себя погружение в излом времени, созданный искажениями магнитного поля. Обнаружив Крисанта в этом состоянии, мы оказались в тупике. Как мы можем судить спящего? Суд и казнь в подобной ситуации неприемлемы. Даже самые отчаянные из нас, кто больше всех жаждал мщения, не посмели теперь требовать смерти Крисанта, покуда он находится в таком состоянии. Мы бессильны пробудить его, а если бы это и было в нашей власти, у нас нет гарантии, что это возможно сделать без ущерба для его жизни или рассудка. В какой-то степени, возможно, сам этот сон и есть его наказание – извечная зазеркальная тюрьма без выхода, куда он добровольно себя загнал. Так, по крайней мере, мы думали поначалу. Но при более тщательном изучении временного сна я обнаружил, что человек, пребывающий в таком состоянии, не просто становится заложником иллюзий, но он на самом деле возвращается в прошлое. Пока что мы бессильны объяснить это, но, так или иначе, это не пустая фантазия. В прошлое действительно можно вернуться, однако это, скорее всего, путешествие в один конец. Любое, малейшее изменение в событиях прошлого может привести к полнейшему крушению всего хода истории. Мы никак не можем повлиять на то, что происходит сейчас с Крисантом. Насильственное пробуждение, как я уже упоминал, может убить его, но помимо этого, ещё и привести всех нас к катастрофе, ибо нам неведомо, где он сейчас находится и как его исчезновение из того или иного отрезка прошлого отзовётся в настоящем. Посему у меня не осталось выбора. Быть может, я совершаю наиболее безумный из всех моих поступков, возможно, вы никогда не простите меня и проклянёте за это. Это может стать моей очередной ошибкой – наигорчайшей из всех, моим последним грехом, что погубит весь мир. Но я не могу поступить иначе. Если Крисант действительно намерен изменить ход истории, мой долг остановить его. Я не смею мечтать о том, чтобы исправить свои собственные прошлые ошибки или спасти собратьев, оставшихся вечно мучиться на Эрде, но я обязан хотя бы предотвратить злонамеренные действия брата, которого не сумел остановить прежде. Простите за то, что не посоветовался с вами и даже не простился, как подобает. Командование в моё отсутствие примет на себя Селафиэль, ему я оставляю мой меч, ключ Къяты и все архивы, доколе я не вернусь, коли для меня вообще есть возможность возвратиться. Прошу простить меня за мои несогласованные и в некоторой степени даже противозаконные действия. Прощаюсь с каждым поимённо. Ювеналия прошу лично позаботиться о Леде (не корми её сладостями и почаще меняй воду). Моё благословение с вами.

Главный штаб Вега-946, 15 дня Солнцеврата, 3693 года по календарю Кеплера,

бывший генерал, командующий первым отрядом, Авдиес».  

*****

Дочитав письмо до конца, Селафиэль раздражённо сжал кулаки и, так и не сумев сдержать свой гнев, зло прорычал сквозь зубы:

 – Проклятье! Авдиес, да как ты до такого додумался?!

 – Ой-ой, поосторожнее! – взволнованно запричитал Лукиллиан, заметив, как тот неосознанно смял письмо в своём кулаке, и поспешно выхватил лист из его рук. – Ну, вот. Всё помял. Что за небрежность? Это ведь очень важный документ. Можно сказать, это что-то вроде предсмертной записки Авдиеса. Прояви побольше уважения…

 – Предсмертная записка? – ужаснулся Климент, переведя встревоженный взор на кварцевую камеру, в которой покоился их главнокомандующий.

 – Лукиллиан, умоляю, давай без твоих шуточек. – мягко упрекнул друга Илиодор. – Авдиес не умер. Не стоит наводить панику.

 – Я вовсе и не шутил. – попытаться тот оправдаться. – Просто я не знаю, как лучше это выразить. В любом случае мы не знаем, увидим ли Авдиеса вновь… Я имею в виду, увидим ли мы его в сознании, а не в том состоянии, в котором он находится теперь. Поэтому…

 – Почему никого не было рядом? – резко прервал его Селафиэль. – Нужно было его остановить. Лаборатория должна была находиться под наблюдением круглые сутки.

 – Так оно и было. – робко заметил Климент. – Но ты же сам понимаешь, командующий генерал имел первый уровень доступа, и по его приказу солдаты были обязаны покинуть помещение. Откуда нам могли быть известны его замыслы. Никто из нас даже не предполагал, что такое возможно…

 – Да уж, не ожидал столь безрассудного поступка от Авдиеса. – тихо промолвил Лукиллиан.

 – Не нам судить о разумности его поступков. – возразил ему Илиодор. – В рассудительности он превосходит любого из нас. Если он так решил, значит, иного выхода не было.

 – Но любая его ошибка может погрузить наш мир в ад! – горячо воскликнул Селафиэль. – Неужели ты этого не понимаешь? Теперь, когда мы наконец-то достигли победы, ставить всё на кон невероятно глупо. Пожертвовать собой во имя других – это вполне в духе Авдиеса. Но сейчас он рискует не только собственной жизнью, но и судьбой всех живущих во вселенной.

– Но разве ты забыл? Крисант сейчас находится в прошлом. И в любом случае наши жизнь висят на волоске. – резонно заметил Илиодор. – Мы все в опасности не по вине Авдиеса. Он просто пытается защитить нас и не допустить новой трагедии. Если Крисанта вовремя не остановить, он может сотворить всё, что угодно.

 – И ты надеешься, что Авдиес на сей раз его остановит? – печально усмехнулся Селафиэль, немного усмирив свои эмоции. – Если он не смог этого сделать в прошлом, там что же он сумеет предпринять теперь? Я ни в чём не виню Авдиеса. Мне просто жаль, что он попусту погубит себя… и нас тоже.

 – Пожалуй, есть только один способ предотвратить трагедию Эрде и все последующие войны. – задумчиво протянул Лукиллиан, избегая встречаться взглядом с прочими стражами.

 – Ты имеешь в виду… Нет, этого Авдиес не сможет сделать. – удручённо произнёс Илиодор, догадавшись, куда он клонит.

 – А жаль. – холодно бросил Селафиэль.

 – О чём вы? Я не понимаю. – впервые за всё это время разомкнул уста Ювеналий, через силу оторвав взор от точёного лика спящего Авдиеса, который в этот миг выглядел как никогда умиротворённым, словно он наконец-то исцелился от всех своих сомнений и печалей.

 – Убить Крисанта, пока он ещё был ребёнком – это было бы актом величайшего милосердия и по отношению к нашей вселенной, и даже по отношению к нему самому. – сухо вымолвил Селафиэль. – Да, убить его в те благие дни, когда он ещё был чист и неповинен во всех этих смертях, прежде чем он обезумел и решился на бунт…

 – О чём ты?! Как можно убить единокровного брата?! – пылко воскликнул Ювеналий, весь дрожа от волнения и едва сдерживая слёзы. – Все, абсолютно все в этом мире важны! Каждый цветочек и даже самая маленькая зверюшка бесценна и незаменима! И уж тем более братья. Так учил старший брат.

 – А как же мы тогда сражались друг с другом все эти годы? – раздосадованно огрызнулся Селафиэль.

 – Это другое! Совсем другое! – отчаянно замотал тот головой. – У нас не было выбора! Мы оборонялись, но никогда не шли сами в наступление. После катастрофы на Эрде в наших войсках почти не было потерь. Я говорю про стражей… За нас гибли земные, а нам, сам знаешь, не так-то просто умереть. Убить стража может только равный по силе страж, чаще всего это возможно только для единокровных братьев, когда речь идёт о ближнем бое. Но если бы мы дошли до такого, чтобы хладнокровно убивать братьев, сражаясь с ними лицом к лицу, мы бы сами сделались ещё хуже Крисанта. То, о чём ты говоришь, просто немыслимо. Авдиес никогда бы не пошёл на это. Тем более убить Крисанта в детстве… Это сущее зверство.

 – Как ты не можешь понять? Что лучше – пожертвовать одной жизнью или миллионами? – вновь начиная раздражаться, ответил ему Селафиэль. – Можем ли мы равнять жизнь Крисанта с жизнями всех, погибших по его вине? Какой же ты ещё ребёнок, если до тебя это не доходит…

 – Нет, не смей! Довольно! – вспылил Ювеналий. – То, что я младше всех вас, не даёт вам право обращаться со мной, как с ребёнком! Я уже устал от этого. Мне уже двадцать два года по летосчислению Эрде, а это значит, что я старше половины галактик нашей вселенной. Но нет же, ты продолжаешь поучать меня, как какого-то несмышлёныша!

– Если ты уже такой взрослый, то и веди себя, как положено взрослому. И будь добр, избавь меня от своих истерик. – поморщился Селафиэль.

– Ювеналий, не надо. – тихонько вмешался в их перепалку Климент, осторожно положив руку ему на плечо. – Селафиэль вовсе не это имел в виду. Не надо злиться. Просто мы все очень расстроены из-за случившегося, но это не повод, чтобы ссориться.

– Прекратите смотреть на меня, как на какого-то кровожадного монстра. – сердито буркнул Селафиэль спустя пару минут напряжённого молчания. – Можно подумать, я получаю удовольствие от сражения с братьями. Но порою это единственный выход. Безусловно, вы все правы. Авдиес не способен убить Крисанта. И уж тем более в те времена, когда они были детьми. Признаться, я не уверен, сумел бы я сам убить Селиниаса, если бы мне пришлось вернуться в прошлое… А ты, что скажешь, Элевферий? – обратился он к юноше, что как всегда неприметной тенью стоял позади прочих стражей.

 – Наш спор не имеет смысла. – тихо откликнулся тот. – К какому бы выводу мы ни пришли, решение, как поступить, остаётся за Авдиесом. Мы не только не сможем повлиять на его выбор, но даже и бессильны предугадать, как он в итоге поступит.

 – Золотые слова. Элевферий как всегда говорит дело. – просиял не совсем уместной улыбкой Лукиллиан, одобрительно похлопав его по плечу.

 – В отличие от тебя. – едва слышно усмехнулся Илиодор.

 – Да, мы действительно бессильны в данной ситуации. – нехотя согласился Селафиэль. – И к тому же… убив Крисанта в отрочестве, Авдиес сам бы стал воплощением зла. Разве нет? А уж злодей из Авдиеса получился бы воистину грандиозный…

 – Это ещё почему? – удивился Климент.

 – Сам посуди, Крисант проиграл лишь из-за своих эмоций. Его страсти не позволили ему принять верное решение. – пояснил Селафиэль. – А вот Авдиес напротив достаточно хладнокровен, чтобы достичь своей цели…

 – Как ты можешь обвинять Авдиеса в бесчувствии?! – вновь взорвался Ювеналий, на ресницах которого ещё не успели высохнуть слёзы.

 – Я вовсе и не сказал, что он бесчувственен. – устало возразил Селафиэль. – Я говорил о хладнокровии…

 – Это одно и то же!

 – Вовсе нет! Я, между прочим, сделал Авдиесу комплимент. Хладнокровие в данном случае подразумевает твёрдую волю и трезвый рассудок, а также умение сдерживать свои чувства, не поддаваться страстям и действовать благоразумно в любой ситуации. В этом и был залог нашей победы. Где бы мы были без такого военачальника?

 – Но Авдиес страдал всё это время сильнее, чем все мы! – страстно продолжал Ювеналий, не слушая его. – Ты не вправе обзывать его расчётливым сухарём!

 – Друзья, не ссорьтесь, пожалуйста. – робко вставил своё слово Климент, но в его сторону никто даже не взглянул.  

 – Да не обзываю я его! – взъярился Селафиэль. – Если хочешь знать, я восхищаюсь стойкостью Авдиеса. И я прекрасно понимаю, что он больше других корил себя за то, что не смог предвидеть и предотвратить предательство Крисанта, хотя его вины в этом нет. Но именно за это я и уважаю Авдиеса. Невзирая на свою боль и терзавшее его чувство вины – к слову, совершенно напрасное – он всё равно действовал мудро и никогда не полагался на свои чувства.

 – Климент прав. Прекращайте эту перебранку. – сдержанно вмешался в их ссору Илиодор. – Что мы теперь можем изменить? Нам остаётся только смириться. Было бы слишком опасно пытаться пробудить теперь Авдиеса или Крисанта.

 – А что если… что если, отправить на помощь Авдиесу ещё кого-нибудь? – воодушевлённо предложил Лукиллиан.

 – И кого же? Может, тебя? – язвительно поинтересовался Селафиэль. – Нет уж, это лишь умножит вероятность катастрофы. Мы и так на волосок от гибели. У Крисанта достаточно решимости, чтобы сломать весь ход истории, и никто кроме…

 – …Кроме нашего хладнокровного друга не сумеет его остановить. – иронично закончил за него Лукиллиан и тут же тревожно воскликнул. – Ой, а вдруг история уже начала меняться? Откуда нам знать, что они там сейчас творят. Как мы вообще поймём, что им удалось изменить что-то в настоящем и будущем?

 – Умоляю, только не начинайте наводить панику. – скривился Селафиэль. – И вот ещё что, я сразу предупреждаю, если кому-то ещё придёт в голову самовольно воспользоваться временным изломом в каких бы то ни было личных целях, вы у меня живо отправитесь под трибунал! Поняли?

 – Как ты отдашь под трибунал спящего? – не без сарказма поинтересовался Ювеналий. – Если кто-то из нас нырнёт в прошлое, настоящее ему станет уже безразлично. Ты что же, и Авдиеса под трибунал собираешься отправить?

 – Будь уверен, если Авдиес проснётся, ему не избежать ответственности за свой поступок. С него особый спрос, ведь он наш командир. Но выносить ему приговор не в моей компетенции. В таком случае ему придётся предстать пред судом Императора. В любом случае во избежание подобных правонарушений, я вынужден конфисковать ваши кристаллы и ограничить доступ в лабораторию.

 – Это уже какая-то деспотия. – проворчал Ювеналий. – Мне не нужна эта проклятая стекляшка, но ты не имеешь права запрещать мне навещать Авдиеса. Я не хочу покидать его.

 – Я так полагаю, никто из нас не знает, как вызывать временной сон, поэтому все эти меры предосторожности кажутся мне излишними. – неуверенно промолвил Климент. – Мы не сможем отправиться следом за Авдиесом, просто потому что у нас недостаточно знаний в этой области.

 – А что Селиниас? – сдержанно вопросил Элевферий. – В каком он сейчас состоянии?

 – Это обычная кома, не имеющая ничего общего с временным сном. Он использовал очень сильные яды, поэтому на его пробуждение нет никакой надежды. Ему так же, как и нам были не доступны известные Крисанту сведения о временном сне, так что Селиниасу пришлось довольствоваться обыкновенным суицидом, что всегда было в его духе. – бесстрастно ответил Селафиэль, и ни единая чёрточка его лица не дрогнула, пока он говорил о своём единокровном брате.

 – А помните, что Авдиес упомянул в своём письме? – задумчиво произнёс через некоторое время Ювеналий. – Эрде… Я никогда бы не подумал, что Авдиес был там после трагедии. Так значит, это возможно…