ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Низший обслуживающий персонал Парк-лейнской умиральницы состоял из двух групп Бокановского, а именно из восьмидесяти четырех светло-рыжих дельтовичек и семидесяти восьми чернявых длинноголовых дельтовиков. В шесть часов, когда заканчивался их рабочий день, обе эти близнецовые группы собирались в вестибюле умиральницы и помощник подказначея выдавал им дневную порцию сомы.
Выйдя из лифта, Дикарь очутился в их гуще. Но мыслями его по-прежнему владели смерть, скорбь, раскаяние; рассеянно и машинально он стал проталкиваться сквозь толпу.
-- Чего толкается? Куда он прется?
Из множества ртов (с двух уровней -- повыше и пониже) звучали всего лишь два голоса -- тоненький и грубый. Бесконечно повторяясь, точно в коридоре зеркал, два лица -- гладкощекий, веснушчатый лунный лик в оранжевом облачке волос и узкая, клювастая, со вчера небритая физиономия -- сердито поворачивались к нему со всех сторон. Ворчанье, писк, острые локти дельт, толкающие под ребра, заставили его очнуться. Он огляделся и с тошнотным чувством ужаса и отвращения увидел, что снова его окружает неотвязный бред, круглосуточный кошмар роящейся, неразличимой одинаковости. Близнецы, близнецы... Червячками кишели они в палате Линды, оскверняя таинство ее смерти. И здесь опять кишат, но уже взрослыми червями, ползают по его горю и страданию. Он остановился, испуганными глазами окинул эту одетую в хаки толпу, над которой возвышался на целую голову. " Сколько вижу я красивых созданий! -- поплыли в памяти, дразня и насмехаясь, поющие слона. -- Как прекрасен род людской! О дивный новый мир... " 1
-- Начинаем раздачу сомы! -- объявил громкий голос. -- Прошу в порядке очереди. Без задержек.
В боковую дверь уже внесли столик и стул. Объявивший о раздаче бойкий молодой альфовик принес с собой черный железный сейфик. Толпа встретила раздатчика негромким и довольным гулом. О Дикаре уже забыли. Внимание сосредоточилось на черном ящике, поставленном на стол. Альфовик отпер его. Поднял крышку.
-- О-о! -- выдохнули разом все сто шестьдесят две дельты, точно перед ними вспыхнул фейерверк.
Раздатчик вынул горсть коробочек.
-- Ну-ка, -- сказал он повелительно, -- прошу подходить. По одному, без толкотни.
По одному и без толкотни близнецы стали подходить. Двое чернявых, рыжая, еще чернявый, за ним три рыжие, за ними...
Дикарь все глядел. " О дивный мир! О дивный новый мир... " Поющие слова зазвучали уже по-иному. Уже не насмешкой над ним, горюющим и кающимся, не злорадной и наглой издевкой. Не дьявольским смехом, усугубляющим гнусное убожество, тошное уродство кошмара. Теперь они вдруг зазвучали трубным призывом к обновлению, к борьбе. " О дивный новый мир! " Миранда возвещает, что мир красоты возможен, что даже этот кошмар можно преобразить в нечто прекрасное и высокое. " О дивный новый мир! " Это призыв, приказ.
-- Кончайте толкотню! -- гаркнул альфовик. Захлопнул крышку ящика. -- Я прекращу раздачу, если не восстановится порядок.

1 Слова Миранды в " Буре" (акт V, сц. 1).
Дельты поворчали, потолкались и успокоились. Угроза подействовала. Остаться без сомы -- какой ужас!
-- Вот так-то, -- сказал альфовик и опять открыл ящик.
Линда жила и умерла рабыней; остальные должны жить свободными, мир нужно сделать прекрасным. В этом его долг, его покаяние. И внезапно Дикаря озарило, что именно надо сделать, точно ставни распахнулись, занавес отдернулся.
-- Следующий, -- сказал раздатчик.
-- Остановитесь! -- воскликнул Дикарь громогласно -- Остановитесь!
Он протиснулся к столу; дельты глядели на него удивленно.
-- Господи Форде! -- пробормотал раздатчик. -- Это Дикарь. -- Раздатчику стало страшновато.
-- Внемлите мне, прошу вас, -- произнес горячо Дикарь. -- Приклоните слух... -- Ему никогда прежде не случалось говорить публично, и очень трудно было с непривычки найти нужные слова. -- Не троньте эту мерзость. Это яд, это отрава.
-- Послушайте, мистер Дикарь, -- сказал раздатчик, улыбаясь льстиво и успокоительно. -- Вы мне позволите...
-- Отрава и для тела, и для души.
-- Да, но позвольте мне, пожалуйста, продолжить мою работу. Будьте умницей. -- Осторожным, мягким движением человека, имеющего дело с заведомо злобным зверем, он погладил Дикаря по руке. -- Позвольте мне только...
-- Ни за что! -- крикнул Дикарь.
-- Но поймите, дружище...
-- Не раздавайте, а выкиньте вон всю эту мерзкую отраву.
Слова " выкиньте вон" пробили толщу непонимания, дошли до мозга дельт. Толпа сердито загудела.
-- Я пришел дать вам свободу, -- воскликнул Дикарь, поворачиваясь опять к дельтам. -- Я пришел...
Дальше раздатчик уже не слушал; выскользнув из вестибюля в боковую комнату, он спешно залистал там телефонную книгу.

-- Итак, дома его нет. И у меня его нет, и у тебя нет, -- недоумевал Бернард. -- И в " Афродитеуме", и в Центре, и в институте его нет. Куда ж он мог деваться?
Гельмгольц пожал плечами. Они ожидали, придя с работы, застать Дикаря в одном из обычных мест встречи, но тот как в воду канул. Досадно -- они ведь собрались слетать сейчас в Биарриц на четырехместном спортолете Гельмгольца. Так и к обеду можно опоздать.
-- Подождем еще пять минут, -- сказал Гельмгольц. -- И если не явится, то...
Зазвенел телефон. Гельмгольц взял трубку.
-- Алло. Я вас слушаю. -- Длинная пауза, и затем: -- Форд побери! -- выругался Гельмгольц. -- Буду сейчас же.
-- Что там такое? -- спросил Бернард.
-- Это знакомый -- из Парк-лейнской умиральницы. Там у них Дикарь буйствует. Видимо, помешался. Времени терять нельзя. Летишь со мной?
И они побежали к лифту.

-- Неужели вам любо быть рабами? -- услышали они голос Дикаря, войдя в вестибюль умиральницы. Дикарь раскраснелся, глаза горели страстью и негодованием. -- любо быть младенцами? Вы -- сосунки, могущие лишь вякать и мараться, -- бросил он дельтам в лицо, выведенный из себя животной тупостью тех, кого пришел освободить. Но оскорбления отскакивали от толстого панциря; в непонимающих взглядах была лишь тупая и хмурая неприязнь.
-- Да, сосунки! -- еще громче крикнул он. Скорбь и раскаяние, сострадание и долг -- теперь все было позабыто, все поглотила густая волна ненависти к этим недочеловекам. -- Неужели не хотите быть свободными, быть людьми? Или вы даже не понимаете, что такое свобода и что значит быть людьми? -- Гнев придал ему красноречия, слова лились легко. -- Не понимаете? -- повторил он и опять не получил ответа. -- Что ж, хорошо, -- произнес он сурово. -- Я научу вас, освобожу вас наперекор вам самим. -- И, растворив толчком окно, выходящее во внутренний двор, он стал горстями швырять туда коробочки с таблетками сомы.
При виде такого святотатства одетая в хаки толпа окаменела от изумления и ужаса.
-- Он сошел с ума, -- прошептал Бернард, широко раскрыв глаза. -- Они убьют его. Они...
Толпа взревела, грозно качнулась, двинулась на Дикаря.
-- Спаси его Форд, -- сказал Бернард, отворачиваясь.
-- На Форда надейся, а сам не плошай! -- И со смехом (да, с ликующим смехом! ) Гельмгольц кинулся на подмогу сквозь толпу.
-- Свобода, свобода! -- восклицал Дикарь, правой рукой вышвыривая сому, а левой, сжатой в кулак, нанося удары по лицам, неотличимым одно от другого. -- Свобода!
И внезапно рядом с ним оказался Гельмгольц. " Молодчина Гельмгольц! " И тоже стал швырять горстями отраву в распахнутое окно.
-- Да, люди, люди! -- И вот уже выкинута вся сома. Дикарь схватил ящик, показал дельтам черную его пустоту:
-- Вы свободны!
С ревом, с удвоенной яростью толпа опять хлынула на обидчиков.
-- Они пропали, -- вырвалось у Бернарда, в замешательстве стоявшего в стороне от схватки. И, охваченный внезапным порывом, он бросился было на помощь друзьям; остановился, колеблясь; устыженно шагнул вперед; снова замялся и так стоял в муке стыда и боязни -- без него ведь их убьют, а если присоединится, самого его убить могут. Но тут (благодарение Форду! ) в вестибюль вбежали полицейские в очкастых свинорылых противогазных масках.
Бернард метнулся им навстречу. Замахал руками -- теперь и он участвовал, делал что-то! Закричал.
-- Спасите! Спасите! -- все громче и громче, точно этим криком и сам спасал. -- Спасите! Спасите!
Оттолкнув его, чтоб не мешал, полицейские принялись за дело. Трое, действуя заплечными распылителями, заполнили весь воздух клубами парообразной сомы. Двое завозились у переносного устройства синтетической музыки. Еще четверо -- с водяными пистолетами в руках, заряженными мощным анестезирующим средством, -- врезались в толпу и методически стали валить с ног самых ярых бойцов одного за другим.
-- Быстрей, быстрей! -- вопил Бернард. -- Быстрей, а то их убьют. Упп... -- Раздраженный его криками, один из полицейских пальнул в него из водяного пистолета. Секунду-две Бернард покачался на ногах, ставших ватными, желеобразными, жидкими, как вода, и мешком свалился на пол.
Из музыкального устройства раздался Голос. Голос Разума, Голос Добросердия. Зазвучал синтетический " Призыв к порядку" э 2 (средней интенсивности).
-- Друзья мои, друзья мои! -- воззвал Голос из самой глубины своего несуществующего сердца с таким бесконечно ласковым укором, что даже глаза полицейских за стеклами масок на миг замутились слезами. -- Зачем вся эта сумятица? Зачем? Соединимся в счастье и добре. В счастье и добре, -- повторил Голос. -- В мире и покое. -- Голос дрогнул, сникая до шепота, истаивая. -- О, как хочу я, чтоб вы были счастливы, -- зазвучал он опять с тоскующей сердечностью. -- Как хочу я, чтобы вы были добры! Прошу вас, прошу вас, отдайтесь добру и...
В две минуты Голос, при содействии паров сомы, сделал свое дело. Дельты целовались в слезах и обнимались по пять-шесть близнецов сразу. Даже Гельмгольц и Дикарь чуть не плакали. Из хозяйственной части принесли упаковки сомы; спешно организовали новую раздачу, и под задушевные, сочно-баритональные напутствия Голоса дельты разошлись восвояси, растроганно рыдая.
-- До свидания, милые-милые мои, храни вас Форд! До свидания, милые милые мои, храни вас Форд. До свидания, милые-милые.
Когда ушли последние дельты, полицейский выключил устройство. Ангельский Голос умолк.
-- Пойдете по-хорошему? -- спросил сержант. -- Или придется вас анестезировать? -- Он с угрозой мотнул своим водяным пистолетом.
-- Пойдем по-хорошему, -- ответил Дикарь, утирая кровь с рассеченной губы, с исцарапанной шеи, с укушенной левой руки. Прижимая к разбитому носу платок, Гельмгольц кивнул подтверждающе.
Очнувшись, почувствовав под собой ноги, Бернард понезаметней направился в этот момент к выходу.
-- Эй, вы там! -- окликнул его сержант, и свинорылый полисмен пустился следом, положил руку Бернарду на плечо.
Бернард обернулся с невинно обиженным видом. Что вы! У него и в мыслях не было убегать.
-- Хотя для чего я вам нужен, -- сказал он сержанту, -- понятия не имею.
-- Вы ведь приятель задержанных?
-- Видите ли... -- начал Бернард и замялся. Нет, отрицать невозможно. -- А что в этом такого? -- спросил он.
-- Пройдемте, -- сказал сержант и повел их к ожидающей у входа полицейской машине.