Борис Громов 28 страница

– Спасибо, обойдусь без этой высокой чести.

– Ай, как невежливо, – осуждающе качает головой турок. – Впрочем, отлично тебя понимаю, профессионал такого уровня, и вдруг глупо попадается, как мальчишка, полезший за алычой на соседский сад… Согласен, обидно. Да, и еще, ты все еще жив по одной единственной причине – потому что мне интересен. Напомнил ты мне меня самого в молодости, вот и захотелось на тебя посмотреть. Но если будешь вот так вот хамить – интерес пропадет. Последствия для тебя – очевидны. Так что пыл свой поумерь. Представиться не желаешь?

– А зачем? Все мои вещи все равно у вас, удостоверение в том числе. Читайте на здоровье.

– Да я и без удостоверения про тебя, юноша, все знаю.

У меня в душе заворошились нехорошие предчувствия. Это что же именно он имеет в виду под словом 'все'? Неужели 'кроты' в Червленной и Ханкале докопались до истории моего появления на Терском Фронте? Нет, быть не может!

– А не слишком ли самоуверенно? Прямо‑ таки все? Сильно сомневаюсь!

– Может, проверим? – в глазах полковника загорелся азартный огонек.

Ну, надо же, какой интересный мне собеседник попался. Другой бы давно молоток, клещи и паяльную лампу расчехлял, или давешних костоломов вызывал, если самому пачкаться неохота, а этому пообщаться вздумалось. С чего бы? Вроде, пустомели и дешевые позеры в разведке не задерживаются, и уж тем более до полковничьих погон не дорастают. Разве что… Похоже этому типану тут просто скучно. Сидит в глухих горах явно неглупый, и, наверняка, очень амбициозный дядя, а весь круг общения – или подчиненные, с которыми по‑ человечески говорить не позволяют устав и субординация, или полудикие Непримиримые. Прямо скажем – те еще собеседники для образованного человека. А тут я подвернулся, вот и захотелось ему поговорить. Что ж, попробуем подыграть. Развожу руками, как бы говоря: 'Я весь внимание'. Что ж, уж лучше пусть этот турок мне расскажет, чего он про меня самому себе навыдумывал, чем будет паяльной лампой из меня признания выжигать. Да и во вчерашний подвал мне что‑ то совсем не хочется.

– Честно скажу, сначала я тебя чуть было не проглядел, – полковник улыбнулся мне, как родному. – Боем в Алпатово даже не заинтересовался, так мелькнуло в сводках, что еще одна группа Непримиримых была уничтожена при нападении на колонну… Но уже после второй твоей операции, когда ты выследил и убил Джамалханова, я понял, что в наших краях объявился серьезный игрок. А уж после подрыва моста начал носом землю рыть, пытаясь выяснить, кто же это такой прыткий и откуда взялся. Кстати, должен честно признать, твоя засада на посыльного у моста рядом с Ведено – просто шедевр! Уж поверь, я знаю, о чем говорю, сам в кайсери[137] по молодости сначала взводом, а потом ротой командовал.

Я молча головой кивнул, мол, поздравления приняты. А турок, подкрутив кончики своих пижонских усиков продолжил:

– Мои источники у вас подтвердили, завелся в Червленной пришлый спец. Сначала был схвачен контрразведкой, потом с извинениями отпущен. Словом, загадочный тип. Кое‑ кто, – Кылыч саркастически ухмыльнулся, – умудрился даже тебя за мамелюка принять… Идиот! Но мне больше было интересно не то, что ты собой представляешь, а то, откуда ты вообще взялся. Я начал искать и, представь себе – нашел.

В желудке у меня неприятно похолодело. Неужели, действительно, что‑ то разнюхал?

– Я сделал несколько запросов, – продолжил полковник. – И знаешь, что выяснил?

Я без малейшего притворства честно состроил непонимающую физиономию, мол, куда уж мне.

– А выяснилось вот что: оказывается, в августе месяце на нашей территории очень серьезно поработали югороссийские диверсанты. Провели крупные диверсии на военных складах в Гори, сорвали серьезную операцию. И это уже не говоря о потерях в живой силе: сначала охрана складов, потом те, кто эту группу в горах преследовали. Ничего не напоминает?

Снова отрицательно мотаю головой.

– Да неужели? – тон у полковника становится язвительным. – Ладно, может, дальше что припомнишь… Так, на чем это я… Ах, да. В общем, группу эту все‑ таки зажали, подтянув на помощь пехоте батальон десантников. И всех их уничтожили. Правда, тело одного русского, вот ведь незадача, сорвалось в пропасть. А горы в тех краях высокие, и реки быстрые… Впрочем, кому я это рассказываю?! А буквально через неделю в Червленной объявляется один непонятный человек. Которого сначала арестовывают и бьют на допросах, а потом отпускают, расшаркиваясь и извиняясь при этом, будто нашкодившие дети. Мало того, в первых упоминаниях об этом человеке, о которых удалось узнать через мои источники, он проходит как 'прапорщик Тюкалов'. А буквально через два месяца он, вернее ты – уже лейтенант.

Тут полковник открывает ящик письменного стола и достает из него мое удостоверение и лист наградного.

– Мало того, этот лейтенант еще и награждается Орденом Мужества за некий ранее совершенный подвиг, обстоятельства и время которого засекречены… С ума сойти! Удивительное совпадение, не правда ли!

Мне остается только ошеломленно кивнуть. Действительно, такое совпадение – это ж просто отвал башни! Сценаристы латиноамериканских сериалов рыдают от зависти в темном углу!

– Но вот чего я никак не мог понять, – продолжил Кылыч. – Так это зачем этот спец тут остался, почему не уехал сразу в свой Ростов или в Краснодар? И тут всплыла еще одна интересная деталь. Тот человек, что убил Джамалханова, соорудил на давно заброшенной русской базе братскую могилу. А несколько позже, когда узнал, что ее осквернили, устроил веденским Непримиримым такую кровавую баню, что тамошний амир приказал к той могиле даже близко не подходить. Впечатлил ты его. Меня этот факт сильно заинтересовал, и я решил сам туда прокатиться, поглядеть, что да как.

Ледяные мурашки снова пробежались вдоль позвоночника: ведь там, буквально в десятке шагов от креста стоит могильный камень с моим портретом и именем. Но, если он его видел, то зачем весь этот рассказ о пропавшем в горах Грузии диверсанте? Спокойно, Миша, не дергайся!

– Представь мое удивление, – как ни в чем не бывало, продолжает турок. – Когда посреди этой базы я обнаруживаю поставленный еще до войны памятник. Правда, он оказался слегка поврежден: кто‑ то из Непримиримых, скорее всего, когда они ломали крест на могиле, пострелял по могильной плите из автомата, сколов часть надписи и фотографии. Но дата смерти, почти вся фамилия и даже часть портрета – уцелели. Должен тебе сказать, ты здорово похож на своего отца.

Охренеть! Вот это я понимаю – крутил, крутил, да и выкрутил!

– И знаешь, – в голосе полковника я уловил уважение. – Даже учитывая, что мы с тобой враги, твой поступок – поступок мужчины. Так помянуть своего отца и его товарищей смог бы не каждый.

Что ж, о моем истинном происхождении, Атмаджа‑ эфенди не догадался, в противном случае одному Аллаху ведомо, что бы со мною сделали. Скорее всего, в какой‑ нибудь турецкой лаборатории на запчасти бы разобрали, как ту морскую свинку. К счастью, полковник считает меня местным, каким‑ то очень серьезным диверсантом. И какую выгоду из этого можно извлечь?

– Ну, хорошо, просчитали вы меня, – подаю я голос после некоторых раздумий. – Но зачем было на меня такую охоту устраивать? Вон, на колонну напали, кучу людей потеряли, и что, лишь для того, чтобы на меня поглядеть?

– Не льсти себе, – обнажает белоснежные зубы в улыбке Кылыч. – Колонну 'закрыли' вовсе не из‑ за тебя. О том, что ты там мы вообще не знали. Но, так удачно получилось, что командовавший засадой офицер знал и о моем к тебе интересе, и о том, как ты выглядишь. Да‑ да, фотографию твою с удостоверения я тоже раздобыл…

Ничего себе! Какой осведомленный у господина полковника 'крот'. Эх, блин, добраться бы до Исмагилова с такой‑ то информацией, наверняка не так уж много народа к моему новому личному делу доступ имело. Но, Олег далеко, и добраться до него – та еще задачка.

– Пусть так, все равно, этот самый лейтенант обо мне знал. И имел приказ, если встретит, брать живым. Кстати, чем это он меня так приласкал?

– Обычный спецбоеприпас для полицейского помпового дробовика. Контейнер с песком, такими еще дверные замки выбивают. Слыхал?

– Приходилось, – согласно киваю я, морщась и легонько потирая левый висок. – Ладно, вернемся к тому, с чего начали. Зачем это все? Неужели для того, чтобы вы со мною тут немного побеседовали?

Благодушная улыбка исчезает с лица полковника, и он становится серьезным.

– Не только, господин лейтенант, не только. Специалистами такого уровня у нас разбрасываться не принято.

– В каком смысле? Что вербовать будете?

– Скажем так, – Кылыч снова подкручивает свой ус. – Предлагать сотрудничество. Не буду скрывать, хорошему профессионалу нашего с тобою профиля применение всегда найдется. Даже если не на передовой, то в учебном центре. Убитый тобою под Ведено американский морпех – далеко не единственный иностранец в нашей армии. И до ядерной войны в Турции были американские военные, которые потом присоединились к нам, да и в Грузии, когда стало ясно, что тамошние вояки годятся разве что на смазку для траков наших танков, очень многие иностранные инструктора, обучавшие грузин, быстро сделали правильный выбор. Нет, не все, конечно. Были и те, что против нас воевали.

Полковник взглядом указал на висевшие на стене американские карабины.

– Но вот закончилось все для них плачевно…

– Нет, что‑ то не хочется мне под зеленые знамена Пророка вставать…

– Какие знамена? Какого Пророка? – турок саркастически морщится. – Я тебя умоляю! Не стоит нас равнять с местными дикарями. Турция – светское государство. Заметь, самое сильное из ныне существующих. С мощной армией, развитой промышленностью и Целью.

Последнее слово он прямо‑ таки выделил голосом, чтобы я понял, что речь идет именно о Цели с большой буквы.

– И что же это за Цель?

– Великий Туран, – с пафосом отвечает он. – Огромная и великая держава, которая сплотит и объединит все тюркские народы, пережившие катастрофу, и поведет их в светлое будущее.

Ой, блин, как все, оказывается, запущено! Тут, оказывается, буйным цветом национализм на грани фашизма…

– Слышал‑ слышал, пантюркизм, Великий Туран, 'Серые волки'[138]…

– Надо же, действительно слышал, – удивленно приподнимает бровь Кылыч. – Признаюсь, ты меня снова удивил!

– Ну, а как быть нетюркским народам? Они каким‑ то образом в вашу великую державу вписываются?

– А им останется либо признать свою подчиненную роль, либо освободить жизненное пространство для других.

Угу, зашибись, то есть – либо в рабский барак, либо в компостную яму. Шикарный выбор!

– А если не захотят?

– Послушай, Михаил, – впервые с начала разговора полковник называет меня по имени. – Ты же военный человек. Так зачем ломаешь эту комедию? Те, кто не захотят – исчезнут. Историю в школе учил?

Я киваю.

– Про судьбу Римской Империи помнишь? Те тоже были сильные и могучие, сами утопали в роскоши, а всех вокруг обдирали… Чем закончилось? Что характерно: и для второго, и для третьего Рима все кончилось тем же самым. Одни воспоминания остались. И что забавно, у вас же, у русских, поговорка была: 'Москва – третий Рим, а четвертому – не бывать', Вот тут я полностью согласен. Хватит! Именно вы, христиане, обвиняли мусульман во всех грехах, и все лишь для того, чтобы прибрать к рукам бесплатно то, что принадлежало нам. Вы жирели когда у нас дети от голода умирали. А потом, как помойные псы, перегрызлись и перебили друг друга, и чуть не угробили весь мир, просто так, за компанию. И после этого мы должны с вами церемониться? Да с чего бы это?! Но, повторюсь, мы – не дикари и не фанатики. Если есть люди, способные принести пользу, то убивать их – неразумно. И мне кажется, что ты вполне можешь стать одним из таких людей. Согласишься – и тебя уже завтра отправят на нашу базу в Эрзерум. Врать не буду, сначала за тобою будут приглядывать. Но потом, если сможешь заслужить доверие… Опять же, я не предлагаю тебе, как ныне покойному сержанту Броуди, должность командира диверсионного отряда. Тебе не придется лично убивать своих соотечественников. Ты будешь инструктором, тренером, учителем, если на то пошло.

– Ну, да. Я в своих друзей стрелять не буду, это за меня мои ученики сделают. Так выходит? – хмуро бросаю я.

– И что? – искренне удивляется Кылыч. – Если я все правильно помню, то ваш конструктор Михаил Калашников не очень‑ то переживал из‑ за того, что из его автомата убивают людей по всему миру. Он хорошо делал свое дело, а все остальное – не его проблемы.

Вот ведь задачка… И как теперь быть? Соглашаться, а потом при первой же возможности – 'на рывок'? Так далеко не факт, что такая возможность в дороге появится. А из Эрзерума сбежать – вообще из области фантастики. Местности не знаю, языка не знаю, ни оружия, ни еды… Короче, такие варианты даже в кино и в книжках не прокатывают. Попробовать время потянуть?

– А время на размышления у меня есть?

– Минут пять дам, – с невозмутимым лицом отзывается полковник.

Вот скотина! Мысли, словно белки в колесе, вихрем носятся в голове. Нет, соглашаться нельзя. А если откажешься, то, скорее всего, шлепнут тебя, Михал Николаич, у ближайшей подходящей стенки, или вообще в Ведено отдадут. То‑ то там народец рад будет. Твою ж маму! Одна остается надежда, что Эли про меня не забудет. А иначе – точно крышка. Почему‑ то вспоминается фраза Владимира Высоцкого из древнего, виденного еще в детстве фильма 'Интервенция': 'Сигарету можно взять, а вот от жизни придется отказаться'. Поднимаю глаза на замершего в ожидании полковника.

– Нет, Атмаджа‑ эфенди, я от вашего щедрого предложения, пожалуй, откажусь. Что‑ то мне в убийстве русских людей участвовать даже в качестве дрессировщика в вашем 'зверинце' неохота.

Кылыч долго и пристально смотрит мне в глаза, но не выдерживает и отводит взгляд первым.

– Что ж, выбор сильного человека… Не одобряю, но уважаю… Надеюсь, ты понимаешь, чем этот отказ для тебя обернется?

– Отлично понимаю.

– И не страшно?

– Глупый вопрос. Смерти только клинические идиоты не боятся. Но бывают в жизни такие моменты, когда смерть – далеко не самый хреновый выход.

– Да уж, – удивленно мотает головой полковник. – Вот теперь я готов поверить в любые истории про русский спецназ. Аллахом клянусь, я бы так не смог.

Я лишь развожу руками, мол, ничем помочь не могу.

– Ну, если так, я тебе подарок сделаю, как солдат солдату. В Ведено тебя не отдам – обойдутся. И над телом твоим глумиться не позволю. Похороним, как положено.

– А каким макаром казнить будете? – решаю до последнего держать форс я, хотя состояние сейчас самое что ни на есть препоганейшее.

– Умрешь, как и положено солдату, – отвечает мне ставший враз каким‑ то преувеличенно серьезным Кылыч. – От пули.

– И на том спасибо, – невесело ухмыляюсь в ответ. – А то как‑ то никогда мне не нравилась идея быть зарезанным, как баран. Ладно, славно поговорили, пойду я, наверное. Перед казнью бы выспаться не мешало.

Встаю и не спеша направляюсь к двери, возле которой по‑ прежнему стоят двое охранников.

– Нет, вы русские – точно все сумасшедшие, – бросает мне вслед турок.

– Ты даже не представляешь, насколько, – не оборачиваясь отвечаю я и выхожу из кабинета в коридор.

Бравада бравадой, а вот уснуть так и не получилось. Лежал, подложив сцепленные ладони под затылок и пялился в темноту. Как ни странно, но в реальность всего происходящего почему‑ то не верилось совершенно. Даже страха‑ то как такового не было, была только какая‑ то щемящая тоска и безысходность. А не свалял ли я дурака? Может стоило все же принять это чертово предложение? Ну, увезли бы в Турцию, а там, глядишь, чего‑ нибудь и придумал бы… Ага, мля, или не придумал… Вон, тот убитый Толей американец, как там его Кылыч назвал?.. Сержант Броуди, кажется… Тоже сначала наверное так же дума:. мол, первое время пережду, а там уж… И никакого 'там уж' не случилось. Так и пахал бывший бравый американский морской пехотинец на новых хозяев, пока не пристрелили, как пса неизвестно где и непонятно за что. Вот тебе и 'Semper fi'[139]… Нет уж – на хер! Лучше сдохнуть, чем против своих воевать.

Мои терзания прервал довольно громкий шлепок. Я недоуменно провожу рукой по стене и тихо шиплю, когда пальцы нащупывают в каменной кладке что‑ то горячее. Рефлексы срабатывают быстрее, чем голова. Рушусь пластом на пол под нары раньше, чем понимаю, что держу в руке расплющившуюся о камень пулю, которая явно прилетела снаружи, пробив перед этим деревянную дверь. А вот звука выстрела было не слышно. Отсюда вывод – стрелявший явно не хочет привлекать к себе внимание. Так, похоже, как в старом американском кино про ковбоев и индейцев, кавалерия пришла на помощь в самый последний момент. Теперь главное – не мешаться людям под ногами и не нарваться на случайный рикошет. Высунувшись из‑ под нар, буквально сдергиваю с них за ноги своего молчаливого сокамерника. Тот брякается рядом и я тут же зажимаю ему рот ладонью. Он, конечно, парень молчаливый, но мало ли… Еще начнет голосить спросонья, всю округу перебаламутит. Голосить тот не стал, просто взял мой мизинец на излом, и когда я, скривившись от боли, убрал свою лапу с его лица, шепотом поинтересовался:

– Ну, и какого х…?

– Отпусти, мля, – шиплю в ответ. – А то покалечу. Кажется, за мной друзья пришли, стреляют хорошо, но иногда промахиваются. Или ты шальную пулю ухватить хочешь?

– Промахиваются – это хреново, – шепчет сосед, отпуская мой мизинец. – Извини, погорячился.

Так и лежим мы вдвоем под нарами, чутко вслушиваясь в ночную тишину. Но слышно нам немного: и стрелки особо не шумят, и часовые, похоже, тревогу поднять так и не успели, да и толстые каменные стены нашего подвала как‑ то хорошей слышимости не способствуют.

Наконец минут через двадцать в замке начинает скрежетать ключ. На пороге возникает почти невидимая в темноте фигура в темно‑ сером, немного мешковатом комбинезоне, черного цвета разгрузочном жилете и черной же шапочке, только белая борода в темноте и видна толком.

– Миша, ты тут? – слышу сверху голос Ильяса.

– Тут, Эли, тут, – отвечаю я и, выбравшись из‑ под нар, начинаю отряхивать с себя прилипший к 'горке' мелкий сор.

– Жив?

– И даже почти здоров.

В этот момент мой сокамерник начинает выбираться из‑ под нар, и Ильяс вскидывает ствол 'Вала', а может и ВСК – в темноте видно плохо.

– А это кто такой?

Тут до меня доходит, что лишние свидетели его деятельности Ильясу совершенно не нужны. Как говаривал папаша Мюллер: 'Знают двое – знает свинья'. Ведь пристрелит он этого киргиза, не задумываясь пристрелит.

– Он со мной, Эли.

– Друг?

– Знакомый. Но я его тут не брошу.

– Как скажешь. Все, болтать некогда, смена караула через три часа, нам за это время надо уйти как можно дальше.

– Ты уходи, Ильяс, никакого долга за тобой больше нет. У меня еще пара дел тут осталась.

– Каких дел, Миша, ты о чем?

– Во‑ первых, мне нужны мои вещи, которые у здешнего начальника в кабинете, а во‑ вторых, сам здешний начальник. Уж больно он умный и знающий, такому не в горах сидеть надо, а в Червленной, а то и в Ханкале.

Ильяс так и не смог подавить смешок.

– Всегда знал, что ты дурак, Тюкалов. Но дуракам Аллах помогает. Давай бегом за своими вещами, там живых уже нету, никто не помешает.

Я метнулся через двор к бывшему райотделу. В дверях, прямо на пороге, тело одного из охранников, перепрыгивая через которое я чуть не рухнул, поскользнувшись на луже крови, натекшей из его простреленной головы. Еще один труп обнаруживается в 'дежурке', рядом с ящиком, в котором на гвоздиках висит десяток ключей. Бирки на них на турецком, поэтому я сгребаю все. Уж какой‑ нибудь, да подойдет.

Дверь в кабинет открылась с четвертой попытки. Свет зажигать нельзя, приходится рыскать в потемках, почти что на ощупь. Сослепу вписываюсь коленом точно в угол стола и начинаю сквозь зубы материться. От боли аж светлые пятна в глазах запрыгали.

– Может, так лучше будет? – раздается от двери голос соседа по камере, а по полу пробегает тонкий луч фонаря, с синим маскирующим светофильтром.

– Намного, – соглашаюсь я. – Ты где его достал?

– В 'дежурке' в столе лежал.

– Блин, проглядел… Старею. А сам чего здесь?

– Ну, во‑ первых, ружьишко свое прибрать, – с этими словами он снял со стены так понравившуюся мне снайперскую винтовку и нежно, будто ребенка, прижал к себе. – Во‑ вторых, тебя поблагодарить. Сдается мне, этот милый старикан, если бы не ты, прихлопнул бы меня, как комара, не задумываясь.

Ты гляди‑ ка, не дурак парень! Да вдобавок еще и снайпер… Интересно, что если?.. Хотя, нет, пока рано.

– Тебя хоть как звать, сосед? А то хороши мы с тобой 'знакомые', даже по имени друг друга не знаем. 'Милый старикан' снаружи мне, конечно, друг, но излишней доверчивостью не страдает.

– Руслан, – отвечает он.

– Михаил, – представляюсь я в ответ. – Ладно, помоги лучше. Тут где‑ то, возможно, мой автомат и кое‑ какие вещи лежат… Хотя, может – и не лежат, но поискать один черт нужно.

– Хорошо, – соглашается Руслан, откидывая портьеру, закрывающую дверь в соседнюю комнату. – Поищем.

На спешное, но, можно сказать, тотальное обшаривание полковничьего кабинета у нас ушло минут десять. Однако результаты меня совершенно не порадовали: у висящего на стене 'Винтореза' кроме проблем с прикладом еще и затворная рама оказалась изуродованной, скорее всего, пуля попала. Коллиматор на американском карабине тоже был чистой фикцией: один только корпус. Пришлось удовольствоваться снятым с 'семьдесят четвертого' подствольником. Из моего же имущества нашлись только 'сто третий' с ГП и 'Стечкин'. Да по одному магазину к ним. И ни единого патрона… Твою ж мать! Хотя, чего удивляться? Господин полковник их на роль экспонатов готовил. Кто ж музейные экспонаты заряженными хранит? Радоваться нужно, что он УСМ в неисправность не привел, или еще какую гадость не сделал. Кроме того Руслан, за почти незаметной во мраке шторкой в углу кабинета обнаружил дверцу вмурованного в стену сейфа. Да уж, хорошая, конечно, находка, но без ключа – совершенно бесполезная. А ключ господин полковник наверняка при себе держит. Так что – не судьба… Но вот в остальном – полная амба: ни баула моего с вещами, ни РПС и набедренной кобуры, ни удостоверения, ни орденов в кабинете не нашлось. Главное же – не смог я обнаружить подарка для Насти. Ну, значит, по‑ любому нужно господина полковника навещать. Поздновато, конечно, для визитов. Но он – человек военный, к форс‑ мажорам привычный. Думаю, не обидится. А если и обидится – мне плевать с самого высокого минарета!

Выскочив на улицу, мы обнаруживаем на крыльце, помимо Ильяса, сразу пятерых крепких парней, одетых так же, как и он. Разве что на них не просто вязаные шапочки, а маски, скрывающие лица. Ну, да, Ильясу, с его‑ то бородищей такую и не натянуть. И вооружены все серьезно: у Эли – 'Вал', двое – с ВСК‑ 94 с ночной оптикой, оставшиеся трое – с 'девятками'. [140] Ну, прямо штурмовая группа 'Альфы', разве что 'Алтынов' на головах не хватает.

– Ну, что, Миша, все нашел? – Ильясу явно не терпится убраться отсюда.

– Нет, Эли, почти ничего не нашел. Только оружие, и то – без патронов. Так что придется все‑ таки к полковнику в гости идти.

– И что, ты думаешь, что он так запросто тебе дверь откроет?

– Почему нет? – искренне удивляюсь я. – Главное – хорошо попросить. Из твоих ребят по‑ турецки кто‑ нибудь говорит?

– Все говорят, но Висхат, – Эли показывает рукой на одного из своих спутников, – лучше всех.

– Вот и отлично, тогда пошли, навестим Атмаджу‑ эфенди.

По аулу крадемся в быстром темпе, но соблюдая при этом предельную осторожность: прячемся в тени высоких каменных заборов, зорко оглядываясь по сторонам. Оно, конечно, глубокая ночь на дворе, но, кто знает, кому и зачем может приспичить на улицу выползти? Но, на наше счастье, добираемся до места без приключений. Как же все‑ таки хорошо, что мусульмане собак не жалуют! Нет, пастухи в горах один черт кавказских овчарок или алабаев держат, иначе волки всю отару порежут – глазом моргнуть не успеешь. Но вот домашний Шарик или Бобик в здешних краях даже в былые времена был явлением очень редким. Теперь – и подавно. И это очень здорово! Попробовали бы мы вот так, тихой сапой через русскую деревеньку проскочить. Да дворняги бы всю округу на уши поставили. Здесь же – тишина и благолепие.

А вот дом, в котором расположился турецкий полковник, я не помню. Не было в мое время этого дома. Если мне память не изменяет, тридцать лет назад тут вообще ничего не было, разве что огород чей‑ нибудь. Теперь – вот эти хоромы. Хотя, о том, что это именно хоромы, я пока только догадываюсь, опираясь на то, что видел в кабинете Кылыча. Внешне ничего особенного в нем нет: обычный сложенный из дикого камня большой сарай, крытый тяжелой глиняной черепицей и окруженный высоким, каменным же, забором. Тут таких – двенадцать на дюжину. Это на равнине еще как‑ то стараются свои дома снаружи украсить, а в горах их украшают изнутри. Снаружи же – голая функциональность. Я опасался, что во дворе может быть пост охраны, но Ильяс заверил, что его там нет, и никогда не было. М‑ да, расслабило вас, ребятки, в глубоком‑ то тылу. Хотя, а почему только их? У Костылева во дворе дома часового под караульным 'грибком' тоже не видно было…

Через забор Ильясовы хлопчики перебрались – любо‑ дорого глянуть, будто кошки: вроде только что рядом стоял, а потом оп‑ па, а он уже на ту сторону со стены соскальзывает. Причем – почти бесшумно. Да уж, сразу видно, гонял их мой старый друг серьезно. У меня так же хорошо не получилось: ливер после 'обработки руками' не прошел еще. Пришлось мне, как старперу какому‑ то, вместе с Эли и низкорослым Русланом, который до верхней кромки этого забора при всем желании допрыгнуть бы не смог, входить в приоткрытую для нас изнутри калитку. Позор на мою начинающую седеть голову!

– Ну, мы на месте, как в дом попасть думаешь? – шепчет мне на ухо Ильяс.

– Да есть одна идейка, – так же шепотом отвечаю я. – Висхата позови, а то они пока что для меня все одинаковые.

Эли жестом подзывает к нам одного из своих спутников. Остальные грамотно занимают позиции, беря под контроль территорию вокруг дома. Я растираю озябшие руки, все же не май месяц на дворе, а зима, хоть и без снега, а на мне – только 'горка' да футболка под ней. Все остальные вещи в бауле лежали. Быстро объясняю Висхату свою задумку. Тот в ответ молча головой кивает, мол, все понял, сделаю. Ильяс снова усмехается:

– Нет, Миша, все‑ таки ты псих, но, знаешь, вполне может сработать. А если не купится, можно будет просто сквозь дверь его завалить.

– Не хотелось бы, Эли. Так что этот вариант оставим на самый крайний случай.

Втроем крадемся к входной двери. Висхат пристраивается слева, прижавшись к стене, я точно так же – справа, а Ильяс присаживается на одно колено прямо перед дверным проемом в паре метров от порога, выставив вперед ствол 'Вала'. Я даю отмашку Висхату.

– Работаем.

Тот начинает негромкой, но частой дробью стучать в дверь. Через пару минут изнутри послышался заспанный и недовольный голос Кылыча. Турецкого я не знаю совсем, но по интонации несложно было догадаться, что слова господина полковника можно перевести примерно как: 'Какого хера? '. Висхат тут же скороговоркой затараторил по‑ турецки. Во время инструктажа я велел ему изображать заполошного посыльного из штаба, которому совсем не хочется беспокоить господина полковника, но приходится, потому что его полковничью светлость срочно требует на узел связи какое‑ то очень большое начальство из Эрзерума. Причем, начальство явно чем‑ то недовольное. Авантюра, разумеется, полная, ведь полковник может заподозрить неладное, не узнав голоса посыльного. Хотя, тут уж я рассчитываю на человеческую психологию: когда это большие начальники обращали внимание на всякую мелкую сошку типа часовых или посыльных? Это дежурного по штабу еще помнят, или еще кого, рангом повыше, а обычные рядовые так и остаются для старших офицеров подобиями живых манекенов: ходят, козыряют, выполняют распоряжения, даже говорят иногда, когда им это позволяют или приказывают. Одним словом, почти что деревянные солдаты Урфина Джуса – одинаково безликие. Так что, вполне может прокатить. И прокатывает. Начальственного гнева побаиваются в любой армии. Снова бросив какой‑ то короткий приказ Кылыч, судя по удаляющемуся звуку шагов, уходит одеваться.

– Велел ждать, – чуть слышно сообщает мне Висхат.

Отлично! Встаю прямо перед дверью, краем глаза подметив, как чуть сместился вправо Эли. Ну, да, я же ему линию огня перекрыл, а так он по‑ прежнему готов бить на поражение, если полковник нас все‑ таки вычислит. Но, не пришлось. Где‑ то там, наверху, сегодня точно болеют за нас. Когда входная дверь распахивается, я незамедлительно пробиваю 'тройку'. Первый удар – правой в горло, два последующих – в переносицу. Турок рушится на пол, как подрубленный. Врываюсь внутрь и с размаху сажусь ему на грудь, прижав коленями его руки к полу, а ладонями зажав рот. Полковник даже не пытается сопротивляться. Блин, я его не пришиб часом, от излишнего усердия? Нет, живой, вон как глаза пучит, бедняга. Знаю, мужик, знаю, удар в кадык – это дико больно. Ну, а что мне было делать? Иначе ты ж воплями своими мог весь аул на ноги поднять. Оно мне надо? Так что уж лучше полежи, родной, повспоминай пока, как именно дышать нужно. Сзади слышен треск распарываемой ножом ткани, а буквально через пару секунд Висхат протягивает мне рукав форменной камуфлированной куртки, скрученной в рулончик. На глаз прикидываю размеры, да, волне приличный кляп получается.