Борис Громов 24 страница

– Обычный АК‑ 103, но в иностранном тактическом 'обвесе', фирмы TDI, если быть точным, – отвечаю я.

– Ну, надо же! – удивленно присвистывает Григорьев. – Все по‑ взрослому! И где разжились, товарищ лейтенант, если не секрет, конечно?

– Не секрет. Трофей, можно сказать – подарок от тех самых 'Оборотней'.

– Щедрые ребята были, – усмехается генерал, но тут же переходит на деловой тон. – В общем так, товарищи, разгуливать по городу с автоматическим оружием и гранатами я вам позволить не могу. Здесь у нас не передовая. Так что, пулемет и автоматы, ну и все эти ваши патроны‑ гранаты – остаются в оружейной комнате Управления. Пистолеты и патроны к ним – получите назад. Лишать оперативников табельного оружия мы не собираемся. Это глупость, и глупость опасная. Оперативник считается сотрудником, находящимся 'при исполнении' круглосуточно. Так как же он будет безоружным свои задачи выполнять? А вот остальные сотрудники оружие получают только при заступлении на службу. Так что учтите, никаких этих ваших терских казачьих штучек, с пальбой по любым неприятным вам людям и ожерельями из их ушей! Понятно?!

Мы с Толей согласно затрясли гривами, будто только и собирались в Ростове заниматься отстрелом не понравившихся нам граждан и коллекционированием их ушей на шнурках. Дичь какая‑ то, ей‑ богу! Они тут что, всерьез считают терцев такими упырями? Хотя, надо запомнить, мало ли кого припугнуть понадобится?

– Разрешения на ношение пистолетов для вас сейчас делают, получите там же, в дежурной части, – продолжает Стеценко. – Марку и номер вашей машины в Отдел ГАИ уже сообщили, зайдете туда, это на втором этаже, дежурный объяснит точнее, получите бумаги на право управления.

– На права хоть сдавать не заставят? – позволил себе пошутить я.

– Вообще, конечно, стоило бы, но мы вам верим, – улыбнулся в ответ генерал. – Ладно, теперь о главном. Работать будете в должностях инструкторов по БФП[121] с группой наших сотрудников. Опыт, который вы получаете в ходе боестолкновений с Непримиримыми – бесценен и его необходимо передавать другим. Так, сегодня у нас пятница? Ну, значит: три дня вам на все про все, обустроиться там, быт наладить, а в понедельник в девять утра быть тут. Вас познакомят с группой и отвезут на тренировочный полигон. Вопросы, жалобы, предложения?

– Никак нет! – дружно, в один голос гаркнули мы с Толей.

– Ну, раз нет, тогда – свободны!

Покинув кабинет генерала, мы, не теряя времени, пошли, что называется, по инстанциям. Я, если честно, уже было готовился к долгим шатаниям из одного кабинета в другой, к стандартной волоките из серии: 'его нет на месте, зайдите через полчаса'. Однако, то ли личность человека, нас отправившего, роль сыграла, то ли жутковатая слава Терского Фронта, а может и то, и другое… В общем, все бумаги мы оформили примерно за час, получили в 'дежурке' обратно свои РПС, ножи и пистолеты, а к ним – зеленого цвета карточки‑ разрешения на их ношение и применение, и копии командировочных предписаний. Расписались в целой куче инструкций: 'Ознакомлен, предупрежден, поставлен в известность'… Господи, как же хорошо у нас на Терском Фронте без всех этих на фиг никому не нужных бумажек! В ГАИ тоже довольно быстро получили бумагу, в которой значилось, что такие‑ то имеют право управлять таким‑ то транспортным средством… Да уж, не самый худший вариант, а то ведь могли и впрямь заставить на права сдавать: полтора месяца обучения, экзамен на знание ПДД, практическое вождение… Весело было бы!

Разобравшись с бумажными формальностями, мы снова оседлали нашего 'стального коня' и поехали в гости к Толе. Его семья жила на небольшой, застроенной частными домами улочке рядом с 'Сельмашем'. Толя долго объяснял мне, как нам нужно ехать на его родную Вторую Киргизскую, которая рядом с площадью Чкалова, потом я просто плюнул и усадил его за руль, честно предупредив, что если что, все разборки с местным ГАИ и штрафы – за его счет. Усевшись на водительское место, Анатолий заявил, что не имеет ни малейшего морального права ехать домой, не посетив перед этим какой‑ то 'Золотой колос'. На попытки выяснить, что это вообще такое, напарник только делал загадочное лицо и разводил руками, мол, такое словами не описать, такое видеть надо. Да уж, он был прав, словами такое не описать.

'Золотым колосом' оказалось расположенное всего в одном квартале от здания СБ по той же Большой Садовой огромное кафе‑ кондитерская. Прямо на входе меня чуть не сбило с ног чудесным запахом ванили, патоки, взбитых сливок и еще чего‑ то такого… Не знаю, просто запах счастливого детства какой‑ то!

– Не знаю, как ты, командир, а я к маме и сестренкам без большого, красивого и вкусного торта из 'Колоса' приехать просто не могу. Сам себя уважать не буду.

Возразить на такое было нечего, и пока Толя, по вечной своей привычке, размахивая руками, объяснял молоденькой миловидной продавщице, чего он хочет, я под шумок купил у второй, полной и пожилой, и тут же умял пару обалденных эклеров: один обычный, а второй – присыпанный кунжутом. Потом не выдержал и купил еще четыре – с собой. А шоу у прилавка продолжалось: Толя вещал, а продавщица смотрела на него огромными восхищенными и почти влюбленными глазами. Еще бы – большой, сильный, затянутый в красивую черную форму, на бедре – кобура с пистолетом, из‑ под лихо заломленного берета – бинты, да еще контрольно‑ добивающим – шеврон Терского Казачьего войска на рукаве. Герой же, самый что ни на есть настоящий, можно сказать, прямо из боя! И как в такого не влюбиться?! Ну, а если не влюбиться, то просто поглазеть с восторгом.

Наконец, сам того не заметив, окончательно сразив в самое сердце бедную дивчину, Курсант получил огромную коробку с тортом, сдачу, и такой взгляд в спину, что будь он ледяной статуей – растекся бы в лужу. Эх, Толян‑ Толян, где ж глаза твои? Или, правда, в Червленной, возле Оксанки Старосельцевой остались?

После того, как весь наш арсенал перекочевал в оружейку Управления СБ, свободного места в УАЗе явно прибавилось и торт можно было поставить позади наших сидений совершенно спокойно, не опасаясь, что на него упадет что‑ нибудь тяжелое и железное.

А потом мы долго петляли по городу. Я уже совсем заблудился в хитросплетениях здешних улиц и улочек, но твердо был уверен только в одном: мы все сильнее забираем на северо‑ восток, или, как говорят в Ростове – вверх.

– Вот смотри, командир, – сказал Толя, когда мы ехали через какую‑ то огромную промзону, окруженную пыльными и грязными заборами из бетонных плит, с витками ржавой колючей проволоки поверху. – Вот это и есть 'Ростсельмаш', ну, не весь, конечно, весь его только с воздуха разглядеть можно. Но все вокруг – 'Сельмаш'. Сильно, правда?

– Да уж, – согласился я с напарником, размеры предприятия просто подавляли.

– Кстати, – радостно улыбнулся тот, а мы почти приехали. Сейчас по этой улице, она кстати, улицей Страны Советов называется, до площади доедем, а там как раз поворот на Киргизскую. А потом еще чуть‑ чуть, через площадь Чкалова – и мы дома! Жалко, маманя и Алька еще на работе, одна Манюня дома, если из школы вернулась уже.

– Ничего, Курсант, сюрприз все равно получится отличный, они, тебя сколько уже не видели и ничего не слышали? Соскучились, поди, сильно. А тут – такой орел! Только о подвигах своих героических перед матерью языком не лязгай, она и так за тебя переживала – ночей не спала. Так что, запоминай: служба у нас – тихая и спокойная, но люди нас уважают. А вот это, – я ткнул его легонько пальцем в лоб, – производственная травма, железяка сорвалась, когда машину ремонтировали. Понял?

– Понял, – враз поскучнел Толя.

– Вот и ладненько. Друзьям потом рассказывай любые байки, но не при матери. А то уши надеру, ты меня знаешь!

Еще через несколько минут мы и вправду свернули вправо и выехали из промзоны на вполне обычную городскую улицу: девяти‑ и пятиэтажные панельные 'брежневки', а потом так и вообще частный сектор с его деревенскими домиками, палисадниками и фруктовыми деревьями во дворах пошел. Правда, слегка нарушали эту пастораль, сгрудившиеся вокруг небольшой площади десяток пятиэтажек, торговые ряды маленького рынка и школа.

– Миш, давай у школы притормозим, вдруг у Манюньки еще уроки не кончились? – умоляюще заныл мой бравый напарник.

– Ладно, давай притормозим, только как ты ее искать будешь? Школа‑ то, вон какая…

– За это не переживай, есть способ.

Притормозив перед школьным крыльцом, Толя орлом глянул на нескольких сбившихся в кучку, и с восторгом разглядывающих нас и нашу машину младшеклассников. Вот уверен, больше всего сейчас Толя жалеет об оставшихся в Управлении автоматах и пулемете. Но мелкоте достаточно и того, что они узрели: крутая до умопомрачения машина с открытым верхом, в которой сидят два самых настоящих, судя по шевронам, терских казака. Блин, наверное, я в детстве выглядел бы так же, если б встретил на улице живого Шварценеггера.

– Эй, мальки, Машу Коломийцеву из восьмого класса знает кто? – картинно слегка перегнувшись через борт, спрашивает неподражаемый Курсант.

Несколько голов разом начинают болтаться вверх‑ вниз, будто у китайских болванчиков.

– Ну, тогда, вот ты, – Толя наугад тычет пальцем в просиявшего от оказанного доверия мальчугана, – дуй к ней, скажи – братан с Терского Фронта в гости приехал.

Хлопца будто ветром сдувает. Остальные продолжают восхищенно глазеть, не рискуя ни подойти ближе, ни спросить что‑ нибудь.

Буквально через пять минут на крыльцо, вслед за нашим 'трассером'[122] выбегает симпатичная девчушка лет тринадцати. Увидев сидящего за рулем Толика, она с визгом бросается к нам. Толян, едва успев выскочить из машины, буквально ловит сестру на лету. Та радостно что‑ то ему тараторит, а он стоит с героически‑ глупой рожей и лыбится в тридцать два зуба. Семейную идиллию нам чуть не рушит вышедший следом пожилой высокий дядька в костюме, но без галстука. Я так понимаю, учитель. Так, надо распедаливать ситуацию, похоже, Толина сестренка прямо с урока сбежала. Выхожу из УАЗа и перехватываю мужика перед крыльцом. Козырнув и представившись, беру его под локоть и аккуратно отвожу в сторону от счастливых брата и сестры, которые перебивая друг друга, выясняют какую‑ то малопонятную посторонним информацию о многочисленных родственниках.

В общем‑ то, учитель оказался мужиком не вредным, ситуацию понял сразу и даже проникся: действительно, не каждый день к ученицам родные братья с войны возвращаются. А в том, что на Терском Фронте война, он даже не сомневается. Говорит, о боях с Непримиримыми в газетах чуть ли не в каждом номере пишут. Пусть и без подробностей, но он сам воевал, и в Крыму, и в Дагестане, так что все понимает…

Одним словом, Машу с уроков он отпустил, и даже пообещал на 'Сельмаш' дозвониться, Толиной матери радостную новость сообщить. Курсантова сестренка шустро забралась в УАЗ и уселась на ячейках для патронных коробов, подложив под себя наш баул с одеждой. Да, похоже, зря я заднее сиденье в Червленной оставил! Как‑ то не подумал, что у нас могут пассажиры появиться.

Сестренка у Толи оказалась не только шустрая, но и деловая не по годам. Сначала, забираясь в салон, смерила меня долгим оценивающим взглядом. Ни фига, ребенок! Уж как минимум женщина‑ вамп… сопливая. Вот только еще одной Оксаны мне для полного счастья и не хватало! Правда, увидав коробку с тортом, она тут же снова превратилась в девочку‑ подростка и начала клянчить разрешения отщипнуть кусочек, 'совсем малюсенький, никто и не заметит'. Тут и пригодились купленные мною в 'Колосе' эклеры. И ребенок доволен, и торт цел, ну чем я не царь Соломон? Или кто там у них в древности принимал всех устраивающие решения?

Школьный учитель, похоже, выполнил свое обещание и позвонил на 'Сельмаш', потому что мы только и успели, что доехав до дома, в котором жила Толина семья: загнать УАЗ поглубже во двор, чтобы на проходе не мешался, и занести на веранду свои пожитки, как в калитку вбежали две женщины. Вернее, одна женщина лет пятидесяти, и девушка, примерно Настина ровесница. Все ясно – мама и вторая сестра. Тут Толика начали с визгом тискать уже втроем.

Я тихонечко вышел из дома во двор, прошел в сад и сел на лавку в увитой мелким, скорее всего, винного сорта, виноградом, беседке. Черт возьми, у напарника все отлично, так чего же мне так хреново? Почему так саднит в горле и мокро в глазах? Да просто я вдруг вспомнил своих… Оставшихся в Подмосковье тридцать лет назад… Ведь у нас, когда я возвращался из чеченских командировок все было почти так же… Твою ж мать! Одна у меня надежда: жили они всего в семидесяти километрах от Москвы, да плюс – пара стратегически важных объектов под боком. Есть шанс, что не мучились, что даже не успели понять, что случилось. Господи, хоть бы так оно и было!!!

– Ты чего там, командир? – окликнул меня вышедший на крыльцо напарник.

– Все нормально, Толь, – с трудом поборол я предательскую хриплость голоса и незаметно сморгнул выступившие слезы. – Просто решил вам не мешать, а заодно – воздухом подышать.

Нечего Курсанту разнюнившегося командира видеть. Я для него должен быть глыбой, несокрушимым, непобедимым и не делающим ошибок. Таким и буду.

– Опять же, дом ваш разглядываю. Симпатичный.

Дом у семейства Коломийцевых действительно хороший: пусть и одноэтажный, зато большой и просторный, с верандой и даже стоящими рядом летней кухней и маленькой банькой. Сам он саманный, а стены снаружи побелены толстым слоем извести. Наличники на окнах и дверной косяк покрашены, как это на юге часто принято, синей краской. Большой двор засажен ягодными кустами и яблонями. Правда, осень уже заканчивается, листья с веток облетают. Но на нескольких яблонях все еще висят крупные яблоки. Скорее всего, какой‑ нибудь поздний сорт, вроде антоновки. Да на малине ягод полно, но та вообще до морозов плодоносит. Еще дальше, за заборчиком, к которому мы отогнали УАЗ – огород. Вот, блин, как же они со всем этим хозяйством втроем‑ то управляются?

– Ладно, командир, пошли, буду тебя с остальной семьей знакомить.

С младшей, Машей, которую вся семья дружно звала Манюней, я был уже знаком. Мама Толи – невысокая и пухленькая женщина лет пятидесяти, со следами былой красоты на лице и натруженными руками (да уж, сразу видно – тяжело женщинам на 'Сельмаше', не для них эта работа), представилась Лидией Васильевной. Средняя сестра – симпатичная, серьезная барышня, назвалась Алей, хотя Толя уже по секрету успел мне шепнуть, что вообще‑ то ее зовут Александра, просто имя Саша она терпеть не может. Ну, Аля, так Аля. После взаимных представлений женщины загнали нас в баню, чтоб помылись и не мешались под ногами, а сами развили кипучую деятельность.

Несмотря на то, что в дороге мы не шибко‑ то и испачкались, да и горячий душ принимали регулярно, упустить возможность попариться в бане – это почти преступление. Опять же, дело это небыстрое – целый ритуал: сперва протопить (благо, дрова нарубленные уже были, а то вообще пришлось бы с них начинать), потом не спеша попариться, а уже потом – мыться. Подметя помывочную и закинув в печь первую партию поленьев, мы с Толей одновременно подумали об одном и том же – о пиве! Решено, едем! Предупредив Лидию Васильевну, что ненадолго отлучимся, запрыгиваем в машину. По дороге Толя все причитает, что вообще‑ то за пивом надо на какой‑ то ЛеБерДон ехать, там оно самое лучшее, да только далеко очень. Задав пару наводящих вопросов, я выяснил, что ЛеБерДон – это не бар и не ресторан, как мне сначала подумалось, а целый район, состоящий из увеселительных заведений, кафешек, шашлычных и прочих заведений в подобном духе. Веселое, наверное, местечко. Надо будет как‑ нибудь заехать. А так, пришлось брать пиво на том самом рынке, что на площади Чкалова. Мне еще его название странным показалось ‑ 'Спектор'… Что значит слово 'спектр' – я в курсе, а тут… Хотя, может хозяин малограмотный был, или просто большой оригинал.

Запасшись ящиком холодного пива и большим копченым донским лещом, мы вернулись и продолжили банные хлопоты. Как говорил один мой знакомый: 'четырехкилограммового копченого лещика под пиво усидеть сложно, но оторваться – невозможно'. Пока мы, сидя в предбаннике, попивали пиво и обсасывали плавники, хвост и спинку, баня окончательно протопилась. Веники в предбаннике уже были, да и двухсотлитровая бочка с ледяной водой – обливаться – тоже имелась. Ну, и что еще для счастья нужно?! Часа через четыре, исхлестав до прутьев два березовых и один дубовый веник, скрипящие от чистоты и розовые, как новорожденные поросята, мы выбрались‑ таки из бани. И не узнали двор.

Тут явно готовилось что‑ то грандиозное. Прямо под открытым небом уже стояли в ряд несколько сдвинутых столов, накрытых разномастными скатертями. Вокруг – расставлены длинные скамьи и разномастные табуреты. На самих столах уже стоят кое‑ где тарелки и блюда с какой‑ то снедью. А по двору шустрят многочисленные и совершенно незнакомые женщины и девушки.

– Ой, мля, – тоскливо тянет напарник. – Соседи… Мать решила всех собрать…

– Да уж, – согласился я. – В воздухе так и витает страшный запах праздника. А мы на нем – два свадебных генерала, главные украшения стола, так сказать…

– Чего теперь делать‑ то?

– Главное – не мешаться под ногами женщинам, затопчут не разглядев. Пошли вон, лучше, к мужикам, – я кивнул в сторону беседки, вокруг и внутри которой, и правда собрались человек пятнадцать парней и дядек всех возрастов, от совсем еще пацанов, до дедов.

Подошли, поздоровались, Толя меня всем по очереди представил, народ представился в ответ. Пожали руки. Я, разумеется, почти никого сходу не запомнил. Ничего, всему свое время!

Нас неспешно, но с интересом начинают расспрашивать о житье‑ бытье на Терском Фронте. Почетное право рассказывать и отвечать на вопросы я предоставил Толе. Он тут свой, да и поболтать любит, вот пусть и отдувается. А я рядом постою, с серьезной физиономией, на контроле, так сказать. Да и к народу пригляжусь заодно.

Первое впечатление вполне благоприятное: серьезные, в большинстве своем, взрослые дядьки. Работяги в лучшем смысле этого слова: неторопливые, рассудительные, трезвомыслящие. Парняги помоложе – те, конечно, совсем другие: шустрые, какие‑ то подшарниренные, этакие живчики. На шпану с заводских окраин похожи, и ею, скорее всего, и являются. Да и плевать, я тоже не в пажеском корпусе детство провел, так что типы подобные мне вполне знакомы. Настроение у них веселое, дружелюбное, так что, думаю, быковать не станут. Особенно при старших. Ну, а если вдруг и решат дурака повалять, так вряд ли что у них выйдет. Знаю я такую породу: подопьют – могут попробовать новенького 'на слабо' взять. В том же стиле, что и Толя в свое время в 'Псарне'. Хотя, может и не станут. Ладно, глянем…

Пока трепались обо всем и ни о чем, женщины уже и стол совместными усилиями сообразили. Богатая получилась 'поляна'. Правда, больше, с уклоном в рыбную тематику, что, в принципе, и неудивительно – Дон под боком, но и типичные южнорусские мотивы присутствовали. И выглядело это все замечательно, а уж как пахло! Закончившие, наконец, с сервировкой женщины позвали нас за стол. Если честно, то даже после изобилия у Четверти в 'Псарне' я малость растерялся. Количество и разнообразие рыбы на столе просто поражало: уха из судака, запеченный в сметане с картошкой лещ, балык из сома, тот же лещ, но уже вяленый, и почему‑ то называемый чебаком, вареные раки… А кроме того несколько сортов соленого и копченого сала (и с чесночком, и с перчиком, и с толстыми прослойками мяса и с тонкими), запеченная под слоем сыра картошка с мясом, а главное – вареники и пельмени. Соленые огурцы и помидоры, квашеная капуста, маринованный чеснок, соленые арбузы – и те были. Я по ним, правда, не любитель, но многим нравятся. Удивило малое количество водки, зато очень много было сухого вина и всевозможных фруктовых и ягодных наливок. Аж глаза разбежались.

Первый тост, как и положено, подняли за знакомство. Толина мама, сидевшая рядом, все порывалась подлить мне водки, но я ее вежливо притормозил, объяснив, что водку не пью, и с гораздо большим удовольствием хлопну ее вишневой наливки. Та ничего не ответила, но, по всему было видно, мой рейтинг, как Толиного командира и просто как человека резко пошел вверх. Второй тост пили за возвращение 'блудного сына', в смысле Анатолия, которого провожали тем еще шалопаем, и который меньше чем через год вернулся настоящим героем. Эх, жаль, 'Георгии' наши в штабах подзависли, вот было бы сейчас Курсанту хорошо: и внешне весь из себя героический казак, и боевой орден на груди… Ну, да ладно, Лидии Васильевне переживать меньше: она ведь нам про спокойную службу‑ то почти поверила, а тут – награда, которую только за отчаянную храбрость в бою и нешуточный подвиг дают. Несостыковочка могла выйти. Третий, в компаниях военных, обычно пьют за погибших товарищей, стоя и не чокаясь. Но тут гулянка шла все‑ таки сугубо штатская, так что, дабы не портить людям праздника, я встал, и предложил выпить за семью и всех друзей такого отличного парня, как Толя. Народ живо сообразил, что выпить предложено за них, тост одобрил и выпил с удовольствием. Потом еще много за что пили, о многом говорили и с удовольствием закусывали. Лично я дорвался до домашних пельменей со сметаной, и, как мне в тот момент казалось, оттащить от тарелки меня будет просто невозможно. Ошибся…

Молодые девчонки о чем‑ то некоторое время шептались, а потом еще минут пять наперебой что‑ то доказывали пожилому седоусому деду, которого звали дядя Гриша. Похоже, результата достигли, потому как он на некоторое время из‑ за стола исчез, а вернулся уже с аккордеоном. И началось! Уж не знаю, с чего, но почти все симпатичные девушки чуть не по очереди начали звать меня, старого и объевшегося пельменей, потанцевать. Танцевал я чуть лучше, чем дрессированный медведь на ярмарке, но отказать таким красавицам – был просто не в силах. Похоже, это и стало моей ошибкой… Хотя, еще как сказать…

После пятого или шестого 'тура вальсу', сбываются худшие опасения, и меня просит отойти с ним в сторонку один из молодых пацанов. Тут‑ то до меня дошло, что я, похоже, наконец‑ то влип. Опасности для себя не чувствовал, но, один черт, неприятно. Порадовавшись тому, что кобуру со 'Стечкиным' я оставил в доме, выхожу следом за парнем за калитку. Там уже стоят. Пятеро. Да еще этот оболтус, что меня вывел. Итого – шестеро молодых, слегка поддатых дурачков, решивших объяснить пришлому, что девушки заняты. Ой, мля! Балбесы вы, балбесы! Да я это и без вас знал изначально. Но разговором конфликт не загасить – решат, что струсил. Внимательно выслушал весь набор положенных по такому случаю ритуальных фраз из серии 'Неча на чужих девок глаз ложить', я вежливо попросил ребят перейти наконец к делу…

Как я и предполагал, драки толком не вышло: было несколько великанских, от уха, замахов кулаками, пара попыток лягнуться ногами, и один почти удавшийся таран головой мне в живот. Потом несколькими точными, но аккуратными (не покалечить бы сопляков), ударами я посадил всю компанию задницами в пыль. А пока те сидели и вытирали текущую из носов юшку, я парням объяснил, что девчонки местные – красивы почти как богини, да вот беда – меня дома ждет невеста. Которую я очень люблю, и изменять которой не собираюсь. Побитые прониклись и принялись дружно приносить свои извинения, которые я с удовольствием принял, а потом повел эту гоп‑ гвардию к ближайшей колонке, умываться. Не возвращаться же за праздничный стол с окровавленными рожами. Во двор вернулись уже вполне приятелями, там еще на всех раздавили бутылочку местного весьма недурственного 'сухача' 'Эрети' в качестве 'мировой'. Все, вот теперь точно друзья. Мужики годами постарше по одному внешнему виду молодых и моим сбитым кулакам поняли, что произошло, но лишь одобрительно покивали. Ясно, новичок 'обкатку' прошел, местные этот факт к сведению приняли. Теперь я тут свой. По крайней мере, на этой улице – точно.

Потом гулянка перешла в ту стадию, когда никто уже толком не помнит, по какому поводу собрались: Толя, отведя пацанов и часть молодых мужиков к беседке, судя по жестикуляции, рассказывал о наших с ним геройских, подвигах и, я почти уверен, врал при этом безбожно. Часть дядек постарше уже собрались за столом плотной кучкой и обсуждают какие‑ то неполадки в третьем цеху и матерно проминают какого‑ то Цыбулина, который не в состоянии нормально организовать работу. Тот самый дядя Гриша, в окружении нескольких пожилых женщин рвал меха и очень громко (хотя и музыкально, этого не отнять) орал про 'молодого казака', который, разумеется, 'по Дону гуляет'. На другом конце стола компания не меньших размеров, но уже без аккомпанемента поет, а уж скорее – спивает что‑ то по‑ украински. Сам я украинского не знаю, но звучит красиво, что‑ то вроде: 'Ничь яка мисячна, зоряна, ясная…' Мне кажется, эту песню я когда‑ то в фильме 'В бой идут одни 'старики' слышал Женщины помоложе и девушки под эту какофонию еще периодически пытаются вытаскивать кого‑ то танцевать. А я, осоловевший от количества съеденных пельменей, и размякший, как хлебная корка в пиве, от здешних сладеньких, но коварных наливок, гляжу на все это дело и улыбаюсь счастливой улыбкой. Последний раз мне было так хорошо… Да я уже и забыл когда. В Червленной, даже во время самых веселых пирушек и концертов в 'Псарне' все равно давила и не давала до конца расслабиться сама окружающая обстановка. Горы были рядом, в горах жили враги, готовые в любой момент напасть, и все это знали. А тут – простая и бесхитростная атмосфера безудержного, почти деревенского веселья. И ничто не висит, подобно Дамоклову мечу, над темечком. Хорошо!!!

Отказавшись еще от двух весьма настойчивых предложений потанцевать, я потихоньку слинял из‑ за стола в отведенную нам на двоих с Толей комнату. Как ни крути – почти двое суток дороги, две ночевки в солдатских казармах. Одним словом, подустал я немного. А тут еще и баня, и наливки эти… Сил хватило только на то, чтобы раздеться и рухнуть на кровать.

А вот проснулся я, все равно, в половине седьмого. Привычка – штука страшная, особенно, если она, что называется, въевшаяся. Помнится, после срочной службы я еще почти полгода в шесть утра как от пинка вскакивал, вне зависимости от того, во сколько и в каком состоянии лег. Так и тут, организм сам услужливо подсказал: 'Хозяин, пора на пробежку'. Минуты полторы яростно боролся с охватившей меня вдруг ленью, которая просто шептала на ухо сладким голоском: 'Да ладно тебе, поспи еще, сделай себе выходной! ' Но, в конце концов, собрал всю оставшуюся силу воли в стальной кулак и придушил гадину в зародыше… Ибо – не фиг! Именно из‑ за этого сладкого голосочка я, в свое время, в краткий промежуток между службой в армии и ОМОНом забросил спорт и набрал почти десять кило 'дурного мяса'.. Потом, уже в Отряде, поначалу было очень тяжко. Так что – нет! Никакой слабины. Бегаем – значит бегаем.

Толя в очередной раз порадовал: стоило мне встать и начать шебуршиться в бауле, в поисках маскхалата и 'спортивных' сапог, как он тут же открыл глаза.

– На зарядку, командир?

– Угу, только тихонько, не разбуди никого.

Напарник тут же вскочил, и тоже начал собираться. Вот что значит молодость, аж завидно становится! Ведь лег вчера (а вернее уже сегодня) куда позже меня, а выглядит – как огурец! Хотя, он, помнится, на спиртное вчера, как и я, не шибко налегал.

– Сколько бежим‑ то? – интересуется Толя, когда мы, умудрившись‑ таки не разбудить остальных обитателей дома, выбрались во двор и умываемся у колонки.

– Черт его знает, – честно отвечаю я. – Расстояний я тут не мерил, так что, думаю, просто по времени… Полчасика средним темпом вокруг квартала, а потом к школе свернем, я там спортгородок видел: и турник, и брусья, и скамья для пресса есть.

– Понял, – покладисто отвечает он.

– Ну, раз понял, тогда – вперед!

Бежать по утренней прохладе легко и приятно. На улицах – ни души. Оно и понятно: утро первого выходного дня в рабочем квартале. Все отсыпаются после тяжелой трудовой недели и не менее тяжелого пятничного вечера. Оно и к лучшему. Это в Червленной к нам уже все привыкли и внимания не обращают, а тут – чего зря народ пугать? Сами представьте: раннее утро, только‑ только рассветать начинает, а по улице два громилы в камуфляже несутся, сапожищами грохоча. Оно нам надо, за чей‑ то сердечный приступ отвечать?

Когда мы вернулись с пробежки, выяснилось, что Лидия Васильевна и девчонки уже встали и даже начали приводить двор в порядок после вчерашнего. А к тому моменту, когда мы, отфыркиваясь, будто пара моржей, мокрые и довольные вылезли из‑ под колонки, которой воспользовались вместо душа, они уже собрали на стол и позвали нас пить чай. С тем самым тортом. Мы быстро вернулись в комнату, переоделись в чистые запасные футболки и штаны от 'горок' и пошли к столу. Кстати, надо будет у Толиной мамы после обеда какую‑ нибудь емкость выклянчить, да стиркой заняться, а то чистой верхней одежды, кроме форменного прыжкового костюма, и не осталось, считай.

А торт оказался замечательный. 'Наполеон', я его с раннего детства люблю, еще с тех пор, когда торты на праздники все сами пекли, а не в магазинах покупали. Этот был ничуть не хуже: высокий, коржей десять, не меньше, густо пропитанный кремом, сгущенным молоком и еще чем‑ то. Причем коржи через один оказались коричневые. Кофейные? Быть не может! Откуда?! Правда, почти сразу я снова вспомнил свое босоногое детство, пионерский лагерь, стакан кофейного напитка 'Кубанский' или 'Летний' из жженого ячменя на завтрак. Не йеменская робуста, конечно, но и ничуть не хуже того же 'Кафе Пеле', которое один мой друг вообще называл 'пылью колумбийских дорог' и, думается мне, был недалек от истины. Уж чем‑ чем, а кофе тот порошок точно не был.