Борис Громов 13 страница

Вскоре на улице раздается сначала тарахтение двигателя, а потом – резкий взвизг клаксона. Саша Шуруп приехал, и дает понять, что нам уже пора. Сердечно прощаемся с Асланом, подхватываем с пола трофеи и топаем на улицу.

Когда на очередном ухабе Толя чуть не роняет на пол свою рацию, которую продолжает крутить в руках, я не выдерживаю. Сняв с груди свой чехол и вынув из него 'Кенвуд', протягиваю напарнику.

– Держи, обезьянец! В чехол станцию убери, и на РПС повесь, а то точно разгрохаешь.

Свою рацию я просто цепляю 'клипсой' аккумулятора за нашитую на РПС лямку из стропы, на которые все подсумки и вешаются. До 'торговой точки' деда Тимохи и так сойдет, а там новый куплю.

Возвращение в 'Псарню' обставляем с максимальной помпой. Мы с Шурупом, нагруженные всей поклажей, настежь распахиваем входные двери и я, голосом профессионального конферансье или, скорее, рингонауцера[74], возвещаю:

– Господа, позвольте вам представить нового бойца нашего отряда! Это отважный, заслуживший свое право быть среди нас в жестоком бою с превосходящими силами противника, наемник, с позывным…

Так, вот тут все и сорвалось…

– Але, курсант, – театральным, слышимым даже в самом дальнем углу трактира, шепотом, – спрашиваю я у вошедшего в зал Толи, – ты хоть какой позывной‑ то себе выдумал?!

– Какой‑ какой? Да зовите Курсантом, один черт все уже привыкли. Другое ничто уже, похоже, и не приклеится, – шутливо ворчит довольный произведенным на всех эффектом Толик.

– Итак! – снова ору я, – Поприветствуем наемника Анатолия, позывной – Курсант!

И зал трактира взрывается аплодисментами и хохотом двух десятков луженых глоток.

Наемники окружают важно напыжившегося Толяна, жмут ему руку, обнимают, хлопают по спине, толкают в плечо… блин, не забили бы парнягу 'от полноты чувствей'. Он, конечно, не дите субтильное, ну так и ребята – кабаны еще те! Пока я договариваюсь с Четвертью об 'аренде' старой оцинкованной ванночки, в каких обычно купали в деревнях маленьких детей, которую я видел на заднем дворе во время занятий по тактике, Толя уже собрал народ в круг посреди зала и начал 'в лицах' рассказывать о нашей героической вылазке. Ню‑ ню, блин, баба‑ яга в тылу врага, вторая серия… Ладно, пусть развлекается. Он сегодня в 'Псарне' герой дня.

– Так что, Кузьма, – оборачиваюсь я к озадаченному моей просьбой бармену, – отдашь мне эту железяку во временное пользование?

– Да отдам, конечно, – отвечает все еще недоумевающий Кузьма. – Только на кой черт она тебе сдалась?

– Трофеи взяли, так с них грязь и ржавчина просто сыплются, – я демонстрирую Четверти первый попавшийся под руку АКМС из баула. – Думаю все это добро в ванночку сложить и в соляре замочить хотя бы на сутки, пускай откисает. А то вообще не отчистим. А загаженные стволы я Сергеичу нести не хочу.

– И правильно, – одобрительно кивает Кузьма. – Неуважение это. И цены Сергеич тогда нормальной не даст. Из принципа. Ладно, забирай ванну, и солярки из бочки возле 'дырчика'[75] возьми, сколько надо. Только поставь все это добро в сарае позади дизеля, чтоб во дворе не воняло, ладно?

– Спасибо, отец родной! Как скажешь, так и сделаю! – я отвешиваю ему шутливый поясной поклон.

– Не подлизывайся, – широко улыбается в ответ он, – я тебе 'эксплуататора' не простил еще.

Разрядив и разобрав пистолеты и автоматы, закинул их в ванночку и залил соляркой. А вот СКСы в нее не влезли. Это с автоматом хорошо – сложил приклад, и все дела. С карабином так не получится. Ну, что поделать, заливаю им в ствол машинного масла, из стоящей рядом с дизелем канистры. Не думаю, что Кузьма возражать станет. А масло хоть чуть‑ чуть, да 'отожрет' грязь и ржавчину. Но, все равно, чистить карабины я усажу Толю. Опять же, есть у меня подозрение, что он в них разбирается куда лучше меня. Так уж вышло, что я СКС видел только на плакате в армейском учебном классе при тире, да и то, шибко не приглядывался, потому как плакат был старый, выцветший и порченый плесенью. А мне и не сильно‑ то было интересно, в моей родной ОБрОН симоновские карабины были только у парадной знаменной группы[76] и у часового на 'посту номер раз'[77] в штабе Бригады. И, если честно, я до сих пор не очень уверен, что они были в рабочем состоянии. Одним словом, кто у нас 'туземец‑ абориген'? Анатолий! Вот пусть с непривычными 'белому сахибу' 'туземными стволами' и возится. А мне и автоматов хватит.

Разобравшись с трофейным оружием и закинув гранаты в свою комнату, я захожу в подсобку, нахожу там Зину и отдаю ей в стирку изгвазданную в крови и плохо застиранную в ледяной грязной воде Аргуна куртку от 'горки'. Та, увидев все это безобразие, только руками всплеснула, но обещала все отстирать. Снова захожу к себе, натягиваю чистую футболку и маскхалат, на улице сегодня прохладно, но замерзнуть не должен, застегиваю на поясе пластиковую клипсу кордурного ремня с набедренной кобурой, упаковываю в РД рукава с 'волчьими головами', злосчастный, разбитый пулей трансивер, сверху закидываю чехол с фотоаппаратом и отправляюсь в гости к Коменданту. Отчетность – она превыше всего.

Умаров, похоже, на этот раз Костылеву не позвонил. Ну, тем лучше, сюрприз будет. Пройдя в кабинет, веду себя, как и обычно, здороваюсь, расспрашиваю, как это принято на Кавказе, о здоровье, житье‑ бытье и родственниках. Только собираюсь переходить к делу, как в кабинет входит Исмагилов. Отлично! Как говорится, на ловца и зверь бежит, я ведь и сам с ним хотел немного пообщаться. Здороваюсь и с Олегом. Потом, жестом фокусника, достаю из РД фотоаппарат и протягиваю им.

– Господа офицеры, прошу ознакомиться. А отчет – в устной форме.

А потом, присев на полюбившийся мне с первого раза стул у окошка, начинаю рассказывать. Сначала Игорь и Олег слушают спокойно и расслабленно, но постепенно на их лицах проступает крупными буквами нецензурное ругательство, самым близким приличным аналогом которого по значению является слово 'врешь', а по звучанию – 'звездишь'. Когда я перехожу к рассказу о мосте, они одновременно хватают лежащую перед ними 'цифру'. Следующие пять минут в кабинете тихо. Игорь с Олегом разглядывают фотографии на маленьком дисплее, я, с подчеркнуто спокойной и равнодушной физиономией, пялюсь на пейзаж за окном.

– Так, я сейчас, – отрывается, наконец, от фотоаппарата 'особист'. – За ноутбуком сбегаю, все это срочно скопировать и в Ханкалу передать надо!

– Да уж, Миша, ну ты ловкач! – восхищенно восклицает Костылев, когда Исмагилова вихрем выносит из кабинета. – Красиво нохчей урыл!

– Ну, допустим, не урыл, а урыли, – поправляю я. – Напарник у меня – парень толковый, хоть и молодой еще. А вот почему этот блок‑ пост урыли именно мы, а не ваш ОсНаз? Что у вас тут за война такая странная, что в двух десятках километров от вашей основной базы бандиты себя чувствуют, как на пляже с пивом и девочками? На кой черт тогда вам вообще этот ОсНаз нужен, вместе с разведкой?

– А ты, – резко и довольно зло обрывает меня Игорь, – в ситуации сперва разберись, прежде чем претензии кидать! Хреновая у нас тут война, если уж по совести. Как ни стараемся, всех 'кротов' так и не выловили. Информация уходит к Непримиримым все время. И из Ханкалы, и из СБ, и даже от нас. В обратную сторону, правда, тоже идет кое‑ что, но меньше. Как не секретим выходы разведки и ОсНаза, и их цели, все равно часто бывают срывы. Или 'пустышку тянем', или, что куда хуже, последний крик в эфире: 'Попали в засаду, ведем бой…' И все, была группа, и нет группы!!! Это тебе проще, ты сам по себе, о твоих делишках мы только задним числом и узнаем. И то – от тебя. А промолчишь – так и не узнаем. А каждая войсковая операция, – Костылев безнадежно машет рукой, – сам знаешь… Связь, боеприпасы, продукты, 'вещевка', строевая часть с бухгалтерией, мать их! И на любом участке может быть утечка… Да, даже не в утечках дело! Мы ведь тут не сами по себе! Да, автономия у Терского Фронта широкая, но центральная власть один черт в Ростове. А что им наши здешние проблемы? – от избытка чувств Комендант вскакивает из‑ за стола и начинает нервно расхаживать кругами по комнате, продолжая говорить. – У нас тут, очень все похоже на то, что у вас там творилось году в 98‑ м примерно. Официально боевых действий нет? Нет! Ну, значит, и войск в помощь не ждите. А с мелкими, мать их, эксцессами справляйтесь своими силами. Представляешь Миша! – голос Игоря в какой‑ то момент срывается на крик, видно, давно в душе накипало, а тут прорвало мужика. – Три десятка убитых за один месяц – это для них 'мелкие эксцессы'!!! Своими силами справляйтесь! Да какие там, к едрене матери, силы?! В Ханкале разведбат и батальон ОсНаз, да два батальона охраны. 'Спецура' на БТРах, пехота на БМП. Да танковая рота, в которой половина машин, скорее всего из боксов не выйдет: старье убитое! Артиллерии – кот наплакал. Авиации – вообще нет! Ну, еще Дорожная Стража и Охранные Роты при каждой Комендатуре. И местное ополчение, которое свою станицу оборонять, разумеется, рванет, но не дальше. Если им прямо сейчас ничего не угрожает, то остальное их не касается. У них, семьи, хозяйство, мля! Ну, и чего тут навоюешь?! Генерал‑ Губернатор, думаешь, почему тебя в Ростов не сдал?..

– Не понял! – резко обрываю его я.

Игорь уже осознал, что в запале явно сказал лишнего, но назад сдавать уже поздно.

– О тебе, Миша, кроме нас и Генерал‑ Губернатора никто не знает. В Ростов мы о тебе доложить были обязаны, операция по твоему задержанию ведь официально оформлена. Ну, мы и доложили: так и так, за вражеского агента был ошибочно принят нештатный сотрудник СБ наемник Михаил Тюкалов, ранее внедренный в ряды бандгрупп, раскрытый, но сумевший вырваться. В связи с раскрытием дальнейшее его использование не представляется перспективным. Все, дата‑ подпись. Мы, узнав, кто ты, решили, что нам тут такой человек нужнее, чем этим крысам тыловым в Ростове. Что ты, с твоим‑ то опытом, нам реальную помощь оказать сможешь.

– Ну, а я по‑ твоему, сейчас чем вообще занимаюсь?

– Так о том и речь. Вот закончим, и буду в Ханкалу ШТ[78] отправлять, что не ошиблись мы в тебе.

Прерывает монолог Коменданта, вернувшийся Исмагилов с тем самым, уже знакомым мне по допросу в местных 'застенках кровавой гэбни', ноутбуком в руках.

– Так, Миша, провод у тебя есть?

– Есть, – я передаю ему чехол от фотоаппарата, – в том же кармашке, где и зарядка.

Олег только кивает в ответ и начинает подключать 'цифру' к ноуту.

– Слушай, Игорь Василич, – снова переключаюсь я на Коменданта, – уж коли Олег у нас занят, так может, ты подскажешь, а что у вас за вот такое полагается.

С этими словами я достаю из РД увечный трансивер. Тот сначала оживляется, но, увидев пулевое отверстие, тускнеет взглядом.

– Варвары, вашу мать! Вы что ж сотворили‑ то? Из автомата, да по электронному прибору…

– Подонки! – с совершенно серьезной физиономией поддакнул оторвавшийся от монитора Исмагилов. – Быдло и хамы! Расстрелять у ближайшей стенки! Но сначала – напоить чаем и, обязательно, с сахаром.

Отсмеявшись, я только развожу руками.

– Ну, простите, мужики, так уж вышло! Ей‑ ей, не хотел. Но ведь не совсем она мертвая. Наверняка, кое‑ что использовать можно еще, ту же тангенту с проводом, микросхемы какие…

– Нет, товарищ майор, – поворачивается Игорь к Исмагилову, – ты видал хама! Значит, как почти новую Р‑ 159, так зажал и помалкивает! А как всякий хлам, пулями побитый, так возьмите, будьте любезны, да еще и взамен что‑ то, по‑ любому, клянчить будет.

– Так я ж говорю – расстрелять подлеца, и все дела! – снова отрывается от ноутбука 'особист'.

– Ах, вот вы как?! Я тут, понимаешь, ночей не сплю, мосты за них, паразитов, взрываю. А они вот так! Ну и фиг с вами, – я начинаю засовывать радиостанцию назад в РД., – вам не надо, других покупателей найду.

– Эй! – в два голоса обрывают меня 'господа офицеры'. – Прибор на место положи! Мы еще не сказали 'нет'.

– Ну, так и нечего понты корявые гнуть! А 'сто пятьдесят девятая' мне самому нужна. В машину установлю и всегда на связи. Радиус‑ то у нее даже со штатным 'хлыстом' – более чем приличный. Не то, что у портативок.

– Так и скажи – зажал, – снова улыбается Костылев.

– Конечно, зажал. От вас ведь помощи ждать можно до ишачьей Пасхи. Вот и приходится мне, маленькому, да беззащитному, все зубами вырывать! Ладно, пошутили, и будет. Что за этот трансивер дать можете?

– А что нужно? – спрашивает закончивший копировать фотографии и протягивающий мне назад 'цифру' Исмагилов.

– Ну, ты, Олег, и спросил. Да откуда я знаю, сколько он стоит и что за него выручить можно?

– Ну, скажу тебе прямо, в целом виде ты за него не меньше десяти золотых получил бы. А вот в таком… Я не специалист, а тут разбирать и смотреть надо, много ли там целого вообще осталось.

– Угу, понял. Дело ясное, что дело темное. Тогда так. Вы мне за нее гарнитуру 'хендс‑ фри' на 'Дэу' дадите?

– Легко. – кивает головой Олег. – А после того, как наш связист в ней поковыряется, может еще и доплатим.

– Ну, вот и договорились! И еще, Игорь, у тебя чистая 'склейка'[79] есть? Без вот этого, – тыкаю пальцем в разложенную на столе 'двухкилометровку' испещренную всевозможными пометками и условными значками и крупной надписью 'Рабочая карта Коменданта ст. Червленная'.

– Я же тебе уже сказал, Миша, и рад бы, да не могу я тебе такую карту выдать.

– А я ее мне выдать и не прошу. Я ее у тебя сейчас аккуратненько пересниму по квадратам и буду с наглой рожей пользоваться.

– Вот наглец, а! – восхищенно хлопает пару раз в ладоши Костылев и лезет в стоящий позади стола приоткрытый сейф. – Ладно, на, проходимец. Знаешь, если от тебя польза будет, я в Ханкалу рапорт подам о премировании тебя картой, за особые заслуги.

– Кстати о пользе, Игорь, на фото с камуфляжной курткой особое внимание обратите. Не знаю, в курсе вы, или нет, но это – камуфляж американских морских пехотинцев. Причем, куртка здорово замызганная, давно не стиранная, но не старая. И клейма я сфотографировал на всякий случай. Это вам к вопросу о помощи турков Непримиримым. И надпись на опоре. Сомневаюсь, что сапер‑ чеченец стал бы писать по‑ русски. Значит – имеем дело с предателем, причем, очень неплохо обученным предателем.

– Или мамелюком, – заканчивает за меня Костылев.

– Угу, – кивает головой Исмагилов, – спасибо. Это, правда, больше по нашей части.

– Ну, это уж вы сами разбирайтесь, – покладисто соглашаюсь я. – Мое дело маленькое: попросили – сделал. Если что еще найду – или притащу, или сфотографирую. Но и ты, Игорь, о своей части договора не забудь.

– Так, а вот с этого места поподробнее! – оживляется 'особист'. – И чего это Комендатура за спиной Службы Безопасности наобещала?

– Да немного, в общем. – отвечаю я. – Мины, взрывчатку и средства взрывания. Но, только если будут положительные результаты.

– Стоп! – Исмагилов хлопает себя по лбу ладонью. – Идея! К вопросу о результатах, маму их за ногу! Миша, а давай‑ ка мы тебя и твоего напарника оформим, как отдельную разведывательно‑ диверсионную группу! Все чин по чину, список личного состава, человек в десять, из реально существующих бойцов ОсНаза или разведки. А все устроенные тобою 'тарарамы' будем задним числом проводить как спланированные задания. С боевым приказом и прочей бюрократией. И возможностей утечки – никакой, ты ж сам все планируешь, никому не докладываешься. И реальные результаты на лицо, – он кивает на монитор ноута, на котором застыло изображение подорванного мною моста. – А то в Ростове нам за низкую эффективность всю плешь проели. Это помощи от них не дождешься, а как пистон вставить – они всегда готовы.

– Отличная идея, товарищ майор! – я даже вскакиваю по стойке смирно и начинаю 'преданно жрать глазами начальство'. – Просто великолепная! Не побоюсь этого слова – гениальная!!! – я резко меняю восторженный тон на скучно‑ скептический. – А моя‑ то выгода в чем? Вы получаетесь кругом красавцы, а мне‑ то с этого что, окромя глубокого морального удовлетворения?

– А тебе, товарищ прапорщик, – не удерживается от подколки Исмагилов, – снабжение со складов объединенной войсковой группировки по нормам отдельной ДРГ[80]. Тебе мины нужны? А может пластит? Патроны, ВОГи, карта, столь тобой желаемая, черт ее возьми? Так вот, наемнику, каким бы замечательным парнем он не был, мы этого выдать не имеем права, а вот командиру отдельной диверсионно‑ разведывательной группы – обязаны.

Я снова падаю на стул и погружаюсь в задумчивость.

– Блин, мужики, афера чистой воды!

– Да тут, считай, вся война – сплошная афера, – отвечает мне Олег. – Так что, согласен?

– Значит так, если дадите все, что обещали… Кстати, ты забыл упомянуть про горючее для служебного автотранспорта, 'вещевку' всякую, те же 'лохматые камуфляжи'. Опять же, 'боевые' у вас тут как, выплачивают?

– Нет, ну я с тебя фигею, господин Тюкалов! Ты вслед за пальцем не то, что руку, голову откусить норовишь!

– Ты, господин контрразведчик, скажи спасибо, что я с тебя положенный на группу из десяти человек автотранспорт не требую! И стрелковое оружие. И оптику. И средства связи. А ведь мог бы!

– Спасибо Миша! – ухмыляется в ответ Исмагилов. – Да уж, ухарь вроде тебя мог бы и портянки на всех затребовать…

– Вот‑ вот, и я о том же! Одним словом, если сможете это все должным образом оформить – я не против.

– Ну, вот и договорились. Значит все это, – Олег снова кивает на монитор ноутбука, – мы с Игорем оформляем как первый, пробный выход свежесформированной диверсионно‑ разведывательной группы, предназначенной для действий на территории Непримиримых Тейпов. Кстати, ты когда следующий выход планируешь? Сколько у нас времени на подготовку есть?

– Через неделю‑ полторы, не раньше. Погода испортилась, грязь в предгорьях и горах месить – не самое умное занятие. Да и Толю еще гонять и гонять.

– Ну, вот и отлично! К этому времени как раз все и оформим, и получим со склада, и сюда перевезем.

Распрощавшись с Костылевым и Исмагиловым, спускаюсь на первый этаж в фин. часть. Все у той же полной доброжелательной тетки, обозвавшей меня на прощание 'передовиком производства' получаю деньги за 'бошки' и направляюсь на выход. И прямо перед 'дежуркой' нос к носу сталкиваюсь с Настей. На этот раз на ней не легкий ситцевый сарафан, а черный прыжковый костюм с шевроном Комендатуры и сержантскими лычками на погонах. Светлые волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, а свернутый черный берет, заправлен под хлястик левого погончика. Из набедренной тактической кобуры торчит рукоять ни много, ни мало, а ГШ‑ 18. Легкие хромовые сапожки с обтягивающими икру голенищами, чуть не пускают по стенам солнечных зайчиков. Ох, мама дорогая, какая серьезная барышня! 'Капитанская дочка', издание улучшенное и дополненное! И, что интересно, в форме она кажется едва ли не более привлекательной, чем в открытом сарафанчике на тонких бретельках.

На секунду застыв, вытягиваюсь во фрунт, словно гренадер времен Екатерины Великой, благо рост вполне соответствующий, вскидываю ладонь к виску в воинском приветствии и вполголоса гаркаю:

– Здравия желаю, товарищ сержант!

– Вольно! – ее смех звенит серебряным колокольчиком. – К пустой голове руку не прикладывают.

– Настенька, а кто вам сказал, что эта голова пустая? Она под завязку забита мыслями о вас! – решаю 'закосить' под Д'Артаньяна я. – А то, что вы имели в виду, называется 'головой непокрытой'.

– Можно на 'ты', бессовестный льстец, – снова смеется она.

– Договорились, – тут же соглашаюсь я. – А какими ты судьбами тут, да еще в таком умопомрачительном виде?

– Вообще‑ то, я тут служу, в связи. А это – мое форменное обмундирование.

– Оно тебе ужасно идет! – блин, я сегодня прямо сама галантность, не переборщить бы, а то примет за мелкого ловеласа и Казанову 'местечкового разлива'. – А кем, если не военная тайна?

– Телефонисткой, на коммутаторе.

– О! Теперь у меня есть причина незаконно подключиться к местной военной телефонной сети. Сделаю 'врезку', и буду звонить, чтобы послушать твой голос.

– Болтун! – изобразив на лице шутливое осуждение, говорит она.

– Болтун, – с виноватой физиономией соглашаюсь я. – Зато галантный и обаятельный.

– Скорее, нахальный и назойливый, – подначивает меня Настя.

– Отставить! – пытаюсь изобразить суровость на физиономии. – В твое сознание вкралась страшная ошибка, и ты приняла за названные тобой только что недостатки пару несомненных моих достоинств!

– Да что ты говоришь? И каких же это?

– Уверенный в себе и настойчивый.

В ответ Настя снова смеется негромким и очень красивым смехом.

– Да уж, Михаил, от скромности ты точно не умрешь.

– А смысл? Настенька, вокруг полным‑ полно куда более веселых способов 'врезать дуба'. Так зачем останавливаться на таком унылом и неинтересном?

– Хм, знаешь, а в этом, пожалуй, что‑ то есть! – согласно кивает она. – Ой. Заболталась я тут с тобой, пора мне!

Я легонько придерживаю уже собирающуюся уходить девушку за локоть. Ну, была не была!

– Еще один вопрос можно? Что ты делаешь сегодня вечером?

Настя как‑ то уж очень внимательно смотрит на меня.

– А что?

– Да вот, собрал все остатки храбрости и решил тебя пригласить на свидание.

– Ох, ничего себе ты наглый!

– Настойчивый, – глядя ей прямо в глаза, поправляю я.

– Нет, настойчивый, сегодня – никак. Служба.

– Тогда завтра, – не сдаюсь я.

Настя явно в некотором замешательстве от моего напора.

– Ну, хорошо. Завтра, но только если погода будет хорошая.

– Будет, – уверенным тоном заявляю я. – Под такое дело я тучи разгоню руками!

Аллегрову тут явно не помнят, и на мои слова и широкий взмах, которым я изобразил, как именно я буду разгонять тучи, чуть не сшибя при этом со стены какой‑ то призывающий к бдительности плакат в раме из тонких реек, Настя только прыскает в кулачок. Ну, что ж, принципиальная договоренность достигнута, осталось обсудить время и место встречи.

Комендатуру покидаю в весьма приподнятом настроении. Однако, свидание – это, конечно, здорово, но и про дела забывать не стоит. А значит – бегом в 'Псарню', трофейным стволам 'предпродажную подготовку' проводить. А по дороге к деду Тимохе заскочить и новый чехол под 'Кенвуд' прикупить.

Старосельцев, похоже, уже смирился с мыслью, что в гости меня зазвать не получится, и в ответ на мои сбивчивые объяснения и извинения только рукой махнул. Правда, поворчал себе под нос что‑ то про вечно спешащих, и никогда из‑ за этого никуда не успевающий молодых обормотов. Я только согласно и виновато помотал головой, еще раз извинился, и, расплатившись, потопал в гостиницу, которую про себя уже спокойно называл домом. Да, вот такой я странный человек. Видимо, сказалось 'кочевое' детство, когда моя семья вслед за отцом‑ офицером, раз за разом переезжала из одного гарнизона в другой. И теперь дом для меня – это всего лишь место, где я ем, сплю, и где лежат мои вещи. До сих пор не могу забыть, как расстроилась мама, и как ржал отец, когда я, во время срочной службы, приехав на сутки в увольнение, покидал родительскую квартиру со словами: 'Всем пока, я домой поехал! ' И ведь на самом деле, чисто автоматически вырвалось.

Анатолия я застал за столом в зале трактира, где он сидел в окружении толпы слушателей и что‑ то громко вещал, размахивая зажатой в кулаке кружкой с пивом. Похоже, по эннадцатому кругу во всех красках живописал наши подвиги.

– Але, Курсант, пиво на стол поставь! Или тебе чая в караулке у Умарова не хватило? – насмешливо кричу я ему прямо от порога.

Застигнутый врасплох оратор, резко обрывает свой монолог и, покраснев, аккуратно приземляет кружку на столешницу. Народ тут же начинает активно интересоваться у смутившегося Толика, что ж там приключилось с чаем, но я благородно выручаю напарника из ситуации, в которую сам же его и втравил.

– Надеюсь, выпил немного? Тогда подъем, нам баул с трофеями разбирать, а потом еще оружие чистить.

– Нет, Миш, почти и не пил. Эта, – напарник кивает на стоящую перед ним наполовину пустую кружку, – вторая. Так, отхлебывал помаленьку, чтоб глотка не пересохла.

– Ну, и правильно, – одобряюще киваю я. – Посидел, выпил, с народом пообщался – дело хорошее. А теперь работать пора. Пошли.

Уже почти у дверей моей комнаты Толя вдруг спрашивает.

– Миш, а может, сначала оружие почистим?

– Нет, стволы пусть еще пару‑ тройку часиков в соляре 'пооткисают'. А то мы их не отскребем. А что такое?

– Да так, – мямлит себе под нос Курсант.

Странно, что это у него рожа такая смущенная, будто у пацана, который на краже бабушкиного варенья из буфета запалился? Возникает стойкое ощущение, что ему очень хочется оттянуть момент 'потрошения' баула с добычей. С чего бы, интересно?

Вопрос разрешился сам собой, как только мы начали процесс разбора и сортировки. Выглядит это следующим образом: я сижу прямо на полу и гогочу, словно умалишенный, а пунцовый от смущения Толя один за другим достает из недр подаренного Старосельцевым 'брезентового монстра' прихваченные им на бандитской заставе трофеи. Появление некоторых из них вызывают у меня очередной взрыв хохота, грозящего вскорости перерасти в полноценную истерику.

– Я с тебя дурею, напарник, – всхлипываю я, утирая выступившие на лбу капельки пота. – И это меня в свое время друзья хомяком называли! Да нет, дружище, хомяк это ты, а я так – погулять вышел. Вот скажи, это тебе зачем? Тебя что, Кузьма плохо кормит?

– Да хрен его знает! – Толян в расстроенных чувствах отшвыривает куда‑ то в угол небольшой холщовый мешок, из которого со стуком на пол выкатываются два засохших до деревянной твердости лаваша. – Башка от страха вообще не соображала. Оружие и гранаты закидал, а потом сгребал не глядя, все что под руку попадет.

– Оно и видно! – ухмыляюсь я, тыкая пальцем в груду хлама на полу. Кроме полутора десятков ручных гранат, десятка автоматных магазинов и вскрытого цинка с ВОГами рядом с изрядно 'отощавшим' баулом россыпью лежит всякий мусор: какие‑ то древние, сточенные чуть не до огрызков, складные ножи, коробочки и кисеты с насваем, и анашой, курительные трубки, еще какая‑ то мелочевка. Кроме того – сразу три пяса[81], грязных и засаленных настолько, что их, наверное, жарить можно – два зеленых и один темно‑ бордовый, и даже молитвенные четки с зелеными каменными костяшками и черно‑ зеленой кисточкой.

– Мдяаа, – с философским, задумчивым видом тяну я, – ну, с другой стороны, хоть ложки‑ миски не прихватил. Уже хорошо.

– Слушай, Миш, давай я все остальное прямо сейчас на помойку вынесу, а? Хватит уже с меня позора, – канючит Толя.

– Э, нет, брат, так дело не пойдет. Смотреть будем до конца. Мало ли, а вдруг что‑ то ценное или интересное ты все‑ таки к рукам прибрал? А про все это, – я снова тыкаю пальцем в рассыпанный по полу мусор, – я никому не расскажу, не волнуйся. Все, что происходит в группе, в ней и остается. Наружу – только сведения о том, какие мы крутые, могучие, умные и непобедимые. Понял?

– Угу, – сопит слегка успокоенный моими словами напарник, продолжая извлекать на свет божий то сильно помятую консервную банку без этикетки, то выгребать откуда‑ то со дна горсти патронов.

– Стоп! – резко останавливаю я его, увидев, что он уже собрался было выкинуть в кучу с мусором, который мы определили на выброс, мятую тетрадь в облезлом клеенчатом переплете. – Я тебе, балбесу, сколько раз про важность документов говорил?

– Так то документов… – как‑ то неуверенно тянет Толя. – А это разве документ? Рванье какое‑ то…

– А ты думал, что все важные бумаги всегда хранятся в кожаных папках с золотым тиснением 'Совершенно Секретно'? Да любая бумажка, найденная у врага может оказаться важной, как бы ни выглядела. Эх, молодо‑ зелено, учишь вас, учишь, а все без толку! Дай‑ ка ее сюда.

Раскрываю и перелистываю переданную Толей тетрадку. Если не принимать во внимание жуткую мешанину русских и чеченских слов и огромное количество ошибок, то ничего особенного. Обычный, написанный простым карандашом, конспект по боевой подготовке. У меня давным‑ давно, когда я только начинал срочную службу в армии, похожий был: пара страниц по медицине, пара – по военной топографии, пяток по минно‑ подрывному делу, десяток‑ полтора – по тактике и огневой… А еще – строевой подготовки и Уставов нету, повезло уродам. Одним словом, обычный солдатский конспект. От того, что я писал в далекой армейской юности, отличается лишь тем, что картинки я рисовал не такие корявые, и грамматических ошибок было намного меньше. Хотя, думается мне, Исмагилова заинтересует вовсе не содержание этой тетради, никаких особых 'откровений' в ней точно не найти. Важен сам факт ее существования. Кто‑ то обучает бойцов Непримиримых Тейпов, обучает централизованно, а самых грамотных еще и конспекты писать заставляет. А это уже весьма тревожный 'звоночек'.

– Миша, а это что за хрень? – вырывает меня из задумчивости голос напарника. – Самоделка что ли?

– Где? – рассеяно отвечаю я, но, увидев, что он мне протягивает, даже роняю тетрадку себе на колени. – Вот это ни черта себе! Ты где ее взял?!

– Так, в блок‑ посту 'духовском' и взял. В ящике, вместе с обычными валялась.

– А других таких точно не было?