Два года спустя 10 страница

— Ты спрашивала меня, что я делал на выходные. Почему ты хочешь знать?

Смотрю в сторону.

— Я уже говорила тебе, хотела завести приятную беседу.

— Ты лжешь. — Я никогда не слышала его голос таким, весьма жестокий и серьёзный. — Я столкнулся с этой медсестрой в продуктовом магазине. Она делала покупки с мужем и дочкой.

У меня горят щеки, и я отчаянно надеюсь, что в этой комнате достаточно темно, чтобы он заметил.

Мэтт делает еще один шаг вперёд, и я вытягиваю руки, словно это остановит его.

— Мне показалось, что вы вдвоём флиртовали, — признаюсь я, хотя, кажется, слишком поздно для честности.

— А если и так? — спрашивает он, его тон такой же непоколебимый, как мгновение назад.

Мэтт прижимает меня к твёрдой металлической полке, которая врезается мне в спину. В любой момент сейчас кому-то может понадобиться зайти в эту кладовку, и он обнаружит, что дверь заклинило. Ручка начнёт трястись, и моя душа уйдёт в пятки.

— Мэтт, — умоляю я, внезапно доброжелательно и лояльно. — Прости меня. Я не должна была себе такое позволить и раздувать из мухи слона. Это было по-детски. Я понимаю это. Сейчас отпусти меня, и я обещаю, такое больше не повторится.

Уголок его рта поднимается в угрожающей улыбке.

Мои внутренности превращаются в жидкость.

— Бэйли, — говорит он, протягивая палец, чтобы подцепить снизу мой подбородок. Мэтт чуть приподнимает мою голову, поэтому мой рот поднимается к нему.

Я трясущийся комок волнения из-за того, что он собирается сделать. Он не поцелует меня снова. Я все еще разваливаюсь по швам после первого раза.

— Я бы поцеловал тебя прямо сейчас, если бы мог. — Моя грудь вздымается, пока он продолжает говорить. Мне не хватает воздуха. — Я бы наклонился вот так... — Его рот нависает над моим. Я ощущаю легкое прикосновение его губ. Каждый волосок на моей коже встаёт дыбом. Мои руки тянутся за спину и сжимают металлическую полку, потому что без нее, мне кажется, что могу уплыть.

— Ты хочешь поцелуй так же сильно, как и я, и именно поэтому ты прямо сейчас увлажнила свою нижнюю губу. Вот почему ты прижимаешь свои бедра к моим. — Я незамедлительно прекращаю делать обе эти вещи. — Каждое твоё желание написано у тебя на лице. Это лицо...

Я стою совершенно неподвижно, пока он выпрямляет спину и проводит пальцем по краю лба, вниз по изгибу щёк и подбородка, до тех пор, пока не достигает моей задней части шеи и ещё ниже... прямо к V-образному воротнику моего халата. Если бы он сжал свою ладонь, мое сердце подтвердило бы каждое его слово.

— Ты покраснела, — говорит он, в то время, пока его улыбка становится высокомерной.

— А ты ошибаешься, — настаиваю дрожащим голосом. — Ты думаешь, я хочу, чтобы ты поцеловал меня? Я боюсь тебя. — Его глаза загораются, пока я продолжаю: — У тебя вся сила. Если ничего не получится, мне нужно будет найти другую работу. Когда слухи разнесутся по офису, ты будешь выглядеть как плейбой, а я, как помощник хирурга, который раздвигает ноги. Я не пойду по этому пути, пока не буду полностью уверенной, что это то, чего хочу.

— А как насчёт меня? Чего я хочу?

Его рука обхватывает моё горло, а его большой палец находится на моем пульсе. Это действие может показаться угрожающим, но вместо этого оно нежное и намеренное. Я считаю, он хочет достучаться до меня, но у него не получается. Его взгляд прикован ко мне, и между нами пролетает тысяча эмоций: тоска, потребность, влечение, желание, ревность, ярость и наконец... нетерпение. Я замираю, когда он снова наклоняет ко мне голову.

У меня учащается сердцебиение, а дыхание останавливается, когда готовлюсь к похищающему душу поцелую, но в последний момент, как только его рот встречается с моим, Мэтт отходит и облокачивается лбом о полку рядом со мной. Он сжимает веки и шепчет моё имя, как будто ему больно, затем бьёт рукой по полке и поворачивается к двери. Откидывает швабру в сторону, и звук ее падения грохочет по бетонному полу кладовки, когда он выбегает.

Я дорожу от оставшейся паники.

Такое чувство, что мимо моего уха пронеслась пуля.

Я должна чувствовать облегчение, но единственная эмоция, охватившая мое тело, — это сокрушительное разочарование.

ГЛАВА 21

Бэйли

Я сопротивляюсь Мэтту под видом здравомыслящей и ответственной девушки. Говорю сама себе, что не могу баловать себя фантазиями только потому, что я этого хочу. Я должна думать о будущем. Должна делать то, что лучше для Джози. У меня нет роскоши жить только для себя. Не так давно я беспокоилась, что останусь без работы. Когда доктор Лопез ушёл на пенсию, я беспокоилась, что случится, если не найду работу достаточно быстро. Я помню, как выглядит неопределённость, и не позволю раскаленному желанию затмить мой трезвый рассудок.

Борясь с соблазном, я запрещаю «Анатомия страсти» дома. Джози, конечно, устраивает протест, но я не слушаю.

— Я не могу смотреть это! Я это ненавижу! Все эти глупые врачи целуются в кладовке. Угадай, что?! В реальной жизни все не так гламурно. На самом деле эти металлические полки травмоопасны.

Она смотрит на меня широко открытыми глазами, и я спешу исправиться:

— По крайней мере, я предполагаю, что это так...

Следующая неделя — это пытки наравне с имитацией утопления. Клянусь, Мэтт носит халаты, специально подчеркивающие его задницу. Он загорелый и здоровый, в то время как все остальные из нас зимой белые. Когда он говорит, его голос, как никогда раньше, звучит глубоко и убедительно. И ХОРОШО, НАДО ПЕРЕСТАТЬ СМОТРЕТЬ НА НЕГО ТОМНЫМ ВЗГЛЯДОМ. Я горю внутри.

Не думаю, что Мэтт чувствует себя лучше, чем я. Несмотря на то, что он сдерживает свое обещание и лучше относится к своим сотрудникам, под его притворной вежливостью, могу сказать, что он в задумчивом беспорядке. Возможно, он и не кричит приказы каждому из нас, но топает ногами, словно злой на весь мир.

Я держусь от него подальше за пределами операционной, чтобы у нас не было возможности еще одного насыщенного заседания в кладовке, но это тяжело избегать кого-то весь день. Когда возвращаюсь домой после практики, у меня посттравматическое расстройство из-за того, что я оглядываюсь через плечо и прислушиваюсь к его голосу. Я скоро рухну от истощения, еще и Джози усугубляет ситуацию, постоянно спрашивая меня о нем. Сейчас, когда я запретила «Анатомию страсти», она слишком много читает современных любовных романов для взрослых в библиотеке, и она считает Мэтта и меня за главных героев. Ее вопросы кажутся безобидными, но я знаю ее трюки.

— Сегодня операция прошла успешно?

Да.

— Доктор Рассел был?

Конечно.

— Он отлично выглядит в своём халате?

Определённо.

Каждый вопрос как маленький тест, чтобы увидеть, как я отвечу. Если скажу, что он выглядит очень горячо, что я едва не заплакала, она заявит мне, что я влюбилась. Если скажу, что едва его заметила, она заявит, что я лгу. Поэтому соглашаюсь и пытаюсь казаться невозмутимой, когда она упоминает о нем, но, конечно, она видит меня насквозь.

— Ты такая слепая касаемо любовных дел, что это даже не смешно, — однажды говорит Джози мне за ужином, прежде чем вернуться к чтению, оставив меня с последствиями этой эмоциональной гранаты.

Единственная передышка, которая у меня есть в конце дня, когда ложусь в постель. Я позволяю себе распаковывать каждый момент, который у меня был с ним в тот день, даже если он вел себя как злой монстр. Это лучше, чем ничего. Я запоминаю каждое слово и взгляд (ладно, хорошо, каждый сердитый взгляд), который он бросает в мою сторону, и мечтаю, что было бы, окажись всё иначе, если бы на кону для меня не стояло так много.

Через несколько недель после инцидента в кладовке, я подслушиваю, как он взволновано разговаривает с Патрицей в коридоре. Держу свой обед в руке по пути в комнату отдыха персонала, когда замечаю, что он протягивает листок, чтобы она прочитала. Мэтт улыбается от уха до уха. Я никогда не видела его таким счастливым с тех пор, ну, никогда. Я останавливаюсь и смотрю, очарованная этой улыбкой и тем, как она изменяет его лицо. Алло, сердце? Да, это я, мозг. Пожалуйста, возьми себя в руки.

— Это письмо от комитета, — гордо заявляет Мэтт. — У них осталось два претендента — я и ещё один ортопед с Калифорнии.

Патриция улыбается лучезарной улыбкой.

— Это потрясающе. Когда будет известен окончательное решение?

— Сразу после Рождества.

Конечно, его грант — это та вещь, о которой я мало слышала, и то, что является тяжким грузом для его ума. Я знаю, что для него очень важно быть одним из финалистов. У меня есть соблазн подойти и попросить прочитать письмо, но он смотрит вверх, и его взгляд сталкивается с моим. Голубые глаза приковывают меня к месту. В одно мгновение его улыбка исчезает. Взгляд ужесточаются, и даже малейший шанс подойти и поздравить его усыхает и умирает. Я поворачиваюсь в противоположную сторону и направляюсь к лестнице. Жуткая атмосфера или нет, это лучше, чем пройти через него.

***

Я с нетерпением жду Рождество с одинаковым волнением и трепетом. В конце этой недели хирургическое отделение должно закрыться на десять дней, чтобы мы могли отметить праздники, но перед этим, пока все не разъехались по стране, отделение проведёт свою ежегодную Рождественскую вечеринку. Она всегда в красивом месте в модном ресторане или роскошном отеле, и еда стоит того, чтобы надеть неудобное платье. Я всегда прихожу (повторяюсь: еда). Традиционно, Мэтт не приходит, и шанс, что он придёт в этом году, минимален.

Я не уверена, что чувствую по этому поводу.

Также не уверена, что чувствую по поводу того, что не увижу его на протяжении десяти дней. Конечно, все будет не так сильно отличаться от того, как это происходит сейчас. Мы не разговариваем за пределами операционной. На протяжении нескольких недель он относился ко мне так же, как и к любому другому сотруднику. Когда Мэтт обращался ко мне исключительно по работе, его тон беспристрастный и отчужденный. Как таковой, он не грубый, но по сравнению с теплом, которое он мне давал, когда мы были друзьями, — это пытки.

Я сижу вместе с другими хирургическими помощниками, обедая в комнате отдыха, собираю свой сэндвич и стараюсь незаметно хандрить, когда Эрика толкает меня локтем в бок.

— К тебе пришли.

— Я поднимаю взгляд, прослеживаю за её взглядом и замираю, когда вижу Мэтта, стоящего на пороге. Он одет в свой костюм и белый халат. Под его рукой спрятано дело. Он пристально смотрит на меня, и у меня от страха скручивает живот. Я встаю на ноги и спешу.

— Что-то случилось с Ханной?

Она пациент, которого мы прооперировали сегодня утром, и я волнуюсь, если он тут, потому что что-то пошло не так с ее восстановлением.

Его брови поднимаются, и он качает головой.

— Нет. С ней все хорошо. Только что пришло новое дело, и я хочу поговорить с тобой о нем.

Я выдыхаю и быстро киваю.

— Ох, хорошо. Конечно. Разреши мне быстро дообедать.

Он держит коробку на вынос.

— Все нормально, ты можешь закончить, пока мы будем разговаривать.

Затем он делает шаг в комнату отдыха, и я слышу, как у каждого перехватывает дыхание от шока. Доктора здесь не едят. У них есть шоколадные фонтаны и кейтеринг, у нас есть пластиковые тарелки и лапша.

Если он и осознает, что все внимание направлено на него, то не обращает внимания. Мэтт направляется к пустому столу в углу, кладёт дела, которые держал под рукой, и чувствует себя как дома. Тишина в комнате отдыха продолжается, пока я иду за своим скудным обедом, чтобы присоединиться к нему. Все смотрят на меня. Я уверена, каждый задаётся вопросом, что происходит, почему он соизволил почтить нам своим присутствием.

Я избавляюсь от их внимания и сосредотачиваюсь на Мэтте. Если он здесь, чтобы поговорить со мной, дело должно быть очень важным.

Сажусь за стол и вижу, что он выложил несколько листов бумаги для меня, его обед забыт, поэтому следую его примеру и забываю про свой.

— Сегодня утром мой коллега из Чикаго отправил мне письмо о критическом случае, — говорит он, приступая сразу к делу. — У девятнадцатилетней девушки исключительный кифоз и сжатие позвоночника. Ей должны были сделать операцию много лет назад, но доктора и ее родители уделили первоочередное внимание другим проблемам со здоровьем.

Я хмурюсь и наклоняюсь вперёд, почитать ее дело.

— Какие другие проблемы со здоровьем?

— Лейкемия. — У меня затрудняется дыхание, и я снова смотрю на него. Нахмурившись, Мэтт продолжает: — Они не полностью проигнорировали ее проблемы с позвоночником. На протяжении последних полутора лет она носила бандаж, но он бесполезен...

— Она слишком взрослая, — констатирую я.

Он кивает с печальным хмурым взглядом.

— Если бы она носила бандаж, будучи моложе, у неё, возможно, был бы шанс избежать операции, но сейчас она необходима.

— Почему сейчас? Почему такая спешка?

Мэтт подталкивает документ ко мне, но множество слов ничего мне не говорят. Я даже не знаю, что должна увидеть. Затем всего лишь одно слово вверху страницы бросается мне в глаза — параплегия.

— Потому что с прошлой недели Джун перестала ходить. — Прежде чем осознаю это, я подношу руку ко рту. — Кривизна ее позвоночника очень тяжёлая. На протяжении последних нескольких месяцев она жаловалась на онемение и парестезию в ногах. В прошлый понедельник ее симптомы переросли в параплегию. Она потеряла все двигательные функции на обеих ногах.

Все, о чем я думаю, — бедная Джун. Пережить лейкемию, чтобы сейчас иметь дело с этим.

— Что можно сделать?

Он собирает в одну стопку бумаги, и я вижу, как искрят его глаза подлинной решимостью.

— Параплегия — это симптом, а не пожизненное заключение. С ее позвоночника необходимо снять давление, чтобы снизить нагрузку на эти нервы. Надеюсь, после снятия воспалительного процесса, она восстановит свою двигательную функцию.

— Твой коллега из Чикаго берет это дело?

Он качает головой.

— Это не его специализация. Даже если бы он мог, тело Джун пережило ад с химией и облучением. Существуют дополнительные риски. Большинство хирургов откажется от него.

Но не Мэтт. Ему придётся.

Его взгляд встречается с моим, и он, должно быть, понимает, о чем прямо сейчас я думаю, потому что кивает.

— Ее родители привезут ее сюда следующим рейсом из Чикаго. Если мы собираемся делать это, мне будет нужна твоя помощь.

Без малейших колебаний.

Я решительно киваю.

— Да. Конечно.

***

Я понятия не имею, на что согласилась. В тот момент, когда киваю, Мэтт встаёт, говорит мне собрать свои вещи и идти за ним в его кабинет. Когда мы подходим, Патриция стоит за своим столом и торопливо пишет в блокноте, прижав к уху офисный телефон.

Когда она замечает нас, то говорит человеку на том конце провода подождать, прижимает телефон к груди, а затем быстро начинает вводить Мэтта в курс дела.

— Доктор Бьюкенен на линии. Доктор Миллс сказал, что перезвонит после операции. Доктор Годдард ещё на обеде, но я попытаюсь поймать его, когда он закончится. Мистер и Миссис Олсен вылетают с Джун из Чикаго в 6: 45 вечера. Я хотела снять им номер в отеле напротив, но все забронировано туристами. Сейчас разговариваю с другим отелем.

Мэтт слушает и кивает по мере продвижения в свой кабинет.

— Пусть Бэйли закончит с гостиницами. Мне нужно, чтобы ты закончила освобождать моё расписание. Перенеси всех, кого сможешь в новый год. Они будут недовольны, я уверен, все ознакомлены со своей страховкой, но убеди их, что мы будем работать со своими страховыми компаниями и что-нибудь придумаем, — продолжает Мэтт внутри, повышая голос, чтобы нам было его слышно. — Им не придётся что-то дополнительно платить. Я позабочусь об этом. — Он поворачивается обратно и обращается ко мне. — Бэйли, когда забронируешь отель, можешь помочь Патриции с изменением графика моих пациентов?

Я киваю и спешу забрать у неё телефон.

Не имею понятия, что я делаю. Я должна забронировать гостиницу для семьи пациента? Это нормально делать такого рода вещи?

— Сколько ночей они проведут в городе? — спрашиваю я, смотря туда-сюда между ними.

— Начни с четырёх, — жёстко и авторитетно отвечает Мэтт, прежде чем ответить на звонок.

Время со второй половины дня до вечера проходит как в тумане. Я едва нашла время, чтобы сообщить Джози, что не приду домой на ужин. Найти жилье для Олсенов практически невозможно. Гостиницы забронированы, каждый приезжает сюда, чтобы провести время с семьёй и насладиться праздниками. Мэтт заходит так далеко, что кричит через дверь, что они могут, черт побери, остаться с ним, но, в конце концов, у меня получается уговорить семью отдать номер всего в нескольких кварталах от больницы. Цена заставляет мой желудок перевернуться, но Патриция уверяет, что все хорошо. Я бронирую его с помощью кредитной карты Мэтта, затем прыгаю на телефон, чтобы начать изменение графика пациентов Мэтта.

У Мэтта чертовски мало времени на его задачу. Между нашими звонками Патриция шёпотом объясняет мне, что он не сможет сделать операцию сам. Он ищет ассистирующего нейрохирурга. Из-за того, что пережило тело Джун, он хочет принять все меры предосторожности.

Мэтт разговаривает по телефону, пытаясь просить об услуге, но, как и все остальное, праздники мешают. У большинства хирургов есть свои дела, которые в приоритете и которые нужно закончить до конца года. Они не могут изменить свое расписание, бросить все и полететь через всю страну, чтобы помочь Мэтту.

Я сижу за столом Патриции, зачеркивая имена пациентов, которым звоню и переношу их консультации и предварительные встречи, когда Мэтт кричит мне зайти в его офис.

Я вздрагиваю, бросаю ручку и спешу внутрь. Он стоит возле окна, его белый халат давно забыт, рукава его рубашки закатаны до локтей. Галстук висит на спинке стула, а рубашка расстёгнута достаточно, чтобы позволить увидеть мне кусочек его загорелой груди.

Мэтт трёт свой лоб так, словно пытается уменьшить головную боль от перенапряжения и поворачивается ко мне. Я никогда не видела его таким напряжённым. У него нахмурены брови. Челюсть сжата.

— Мне нужно, чтобы ты сходила и посмотрела в своём ли кабинете доктор Перри. Он на третьем уровне. Если да, скажи ему, что мне срочно нужно поговорить с ним.

Я киваю и тороплюсь, полностью готовая сбивать всех, кто попадётся на моем пути, но коридор пустой. В офисе доктора Перри темно и пусто, что кажется странным, пока я не смотрю на часы и не понимаю, что уже половина девятого. Мы так безостановочно работали, я и не заметила, что уже так поздно.

Тащу свои ноги назад в офис Мэтта. Не хочу быть той, кто скажет ему, что его коллега уже ушёл домой. У меня такое ощущение, что он может случайно (нарочно) убить гонца.

— Черт возьми, — говорит Мэтт и поворачивается опять к окну. Он прислоняет руку к стеклу и смотрит на город, покрытый снегом. Я не знаю, что мне делать. Оставить его одного? Подбодрить его? Я хочу помочь, но не знаю, что ему нужно. Весь вечер он работал на полную силу. Удивительно, как у него не сел голос, после всех сделанных телефонных звонков сегодня.

Я стою неподвижно с другой стороны стола, давая ему шанс успокоиться, пока отчаянно пытаюсь придумать, что сказать. Не хочу кинуть громкую фразу, похожую на: Не бойся! Всё получится! Потому что, честно говоря, я слегка не в своём уме. Существует довольно большой шанс, что это не сработает.

— Доктор Рассел, — говорит Патриция, потирая свои уставшие глаза. — Мне нужно попасть домой, прежде чем дороги не стали ещё хуже. Первым делом утром я вернусь к этому делу.

Он не отворачивается от окна.

— Конечно. Да. Иди домой, мы закончим завтра.

Патриция хмурится и глубоко вздыхает, прежде чем вернуться обратно к своему столу и забрать вещи.

Мы с Мэттом долгое время стоим в тишине, достаточно долго, чтобы Патриция ушла, достаточно долго, чтобы тихий офис окружил нас. У меня нелепое желание обойти его стол, обернуть руки вокруг него и обнять, но я остаюсь там, где и была, в ожидании.

В конце концов, Мэтт поворачивается, прежде чем вернуться к работе мимолетно смотрит на меня и говорит:

— Ты тоже должна идти. Уже поздно.

У него такой опустошённый и безнадежный голос, что у меня разрывается сердце.

— А что ты будешь делать?

Мэтт указывает на документы на своём столе.

— Останусь здесь.

Конечно. Уже поздно, но у Мэтта ещё много работы. Я выправляю спину и поднимаю подбородок, ожидая его ответ, когда говорю:

— Тогда я тоже остаюсь.

— Нет, уже поздно. Ты должна быть с Джози.

Как я и думала. Его отказ не вредит, потому что я этого ожидала. Делаю шаг вперёд и сажусь на один из его стульев перед столом. Он не смотрит на меня и не возвращается к работе. Его внимание приковано к месту на его столе, пока он пытается решить проблему. Я практически вижу тяжесть всего мира на его плечах.

Понимаю намёк и сижу тихо, сфокусировавшись на огнях города позади него.

— Возможно, я сошёл с ума, думая, что смогу сделать это, — наконец говорит он едва слышным голосом. — Я сказал Олсенам, что сделаю это, и перенёс весь свой график, и все же... — Мэтт качает головой и смотрит на меня с беспокойством в глазах, — как только я доберусь туда и увижу, с чем имею дело, не смогу помочь ей.

— Я уверена, ты уже такое делал, — предполагаю я.

Он проводит рукой по волосам, тянет за корни, напряжённый и злой.

Я не позволю ему сомневаться в себе. Если кто-то и может это сделать, так это Мэтт. Я наклоняюсь вперёд и решительно спрашиваю:

— Как я могу помочь?

— Ты можешь изучить все эти файлы, которые я вытащил, и найти те КТ и МРТ, которые схожи с нашим пациентом, — говорит он с сарказмом. Мэтт не думает, что я достаточно сумасшедшая, чтобы взяться за дело, но я встаю на ноги и поворачиваюсь к стопкам файлов на полу возле его дивана. Они почти доходят до моего бедра. — Бэйли, я пошутил. Иди домой. Я сделаю это позже.

Слишком поздно. Снимаю свои туфли и устраиваюсь поудобнее. На мне все ещё одет мой халат. Он немного ослаб вокруг моей талии и достаточно мягкий, я просто могу представить, что я в своей пижаме.

— Итак, искать только КТ и МРТ?

— Бэйли, — предупреждает он, — Ты не обязана это делать.

Я не отвечаю. Выкраиваю милое местечко на его диване, собираю небольшую пачку дел и начинаю работать.

В конце концов, Мэтт оставляет меня и заказывает пиццу. Я настаиваю на том, чтобы он добавил тёплое шоколадное печенье. Ну, знаешь, для морального духа.

Я не хирург, и у меня нет опыта Мэтта для этого дела, но он показывает, что нужно искать, и это не так трудно. Он сидит за столом, тихо работая. Я слишком напугана, чтобы спросить его, что он делает, к тому же я здесь, чтобы помочь, а не мешать. Мы едим пиццу, пока работаем, и я подавляю зевок. Джози пишет, что слишком устала, чтобы ждать. Я напоминаю ей закрыть дверь, прежде чем она пойдёт спать. Когда кладу телефон обратно, наблюдаю за Мэттом из-под ресниц. Он трёт пальцем взад-вперёд вдоль нижней губы, его взгляд сфокусирован на деле. Он погружен в свои мысли, затем Мэтт вздыхает и качает головой, метафорически скомкивает кусок листа и бросает его в урну. Затем поворачивает страницу и продолжает читать. Я должна вернуться к работе, но от сканирования изображений за изображением у меня устали глаза, и им нужен отдых.

Он мой перерыв.

Мэтт неожиданно двигается на своём месте и смотрит на меня, а я снова обращаю внимание на папку на моих коленях.

— Что случилось? — спрашивает он.

У меня горят щеки, и я стараюсь придумать предлог, почему смотрю на него.

— Ох, я просто хотела поинтересоваться, не найдётся у тебя случайно одеяло?

Это хороший предлог и не совсем из воздуха. За последние тридцать минут я замёрзла.

Мэтт встаёт и достаёт одеяло из одного маленького шкафа возле ванной. Я благодарю его с небольшой улыбкой и смотрю, как он хватает свой ноутбук со своего рабочего стола, затем возвращается и занимает другую половину кожаного дивана.

— У меня болит спина, — объясняет он.

Киваю и сижу тихо. Это так интимно, сидеть на одном диване, но он настолько большой, что нам не стоит опасаться прикосновений.

Я начинаю оборачивать одеяло вокруг себя, замечаю его пристальный взгляд только после того, как почти наполовину обернула себя в кокон.

Я краснею.

— О, ты тоже хочешь одеяло? — спрашиваю я, держа один угол для него. Оно не очень большое, а я взяла большую часть себе, Мэтт может укрыть только несколько пальцев ног, ну возможно лодыжку, если он действительно сильно потянет. Однако он должно быть оценил моё скудное предложение, потому что улыбается, прежде чем отрицательно качает головой.

— Я в порядке. Забирай его.

Ему не нужно повторять мне дважды. Я оборачиваю это мягкое одеяло вокруг себя и наслаждаюсь тем, что оно пахнет Мэттом. Беру дело и пытаюсь вернуться к работе. Сейчас это тяжело, когда мой желудок полон пиццы и печенья, а я чувствую себя очень уютно на его диване в его одеяле.

Я давно не смотрела на свои часы, потому что боюсь смотреть на время, но знаю, что уже поздно. Сон зовёт меня по имени, и я делаю все, что в моих силах, чтобы предотвратить это, даже дёргаюсь, когда мои глаза закрываются. Хотя это бесполезно. Говорю сама себе, что просто несколько минут отдохну, не более.

ГЛАВА 22

Бэйли

Не думала, что мы окажемся тут, в операционной, за несколько секунд до начала операции Джун. В операционной тихо, напряжённо. Слабый гул и периодический шум машин единственное, что нарушает тишину. Я смотрю на Мэтта, ожидая его сигнала.

Сегодня не только он и я за операционным столом. С нами второй хирург, друг Мэтта с аспирантуры — доктор Митчелл. Он вылетел последним рейсом, чтобы быть тут вовремя, и он работает бесплатно. На самом деле, все мы. Это была часть договорённости с госпиталем, которую заключил доктор Рассел.

Остальные нейрохирурги сейчас в смотровой комнате, наблюдают за нами, как ястребы. Их скучные адвокаты сидят за ними как четыре всадника апокалипсиса, но кроме них галерея пуста. Что странно, учитывая, что это отличительное дело в карьере Мэтта. Ординаторы должны прижиматься друг к другу, чтобы получить место в первом ряду.

Мэтт следит за моим взглядом и качает головой, читая мои мысли.

— Они не хотят аудитории, если я облажаюсь, — он саркастически смеётся. — Они думают, чем меньше свидетелей, тем лучше.

— Доктор Рассел? — анестезиолог опускает вокруг головы ткань. — Есть причина задержки?

Мы уже провели тайм-аут. Для нас нет причин стоять тут неподвижно, но я не Мэтт. Я не рискую своей карьерой ради этого дела. Да, я тоже боролась зубами и ногтями, чтобы стоять тут с ним, но, если дела пойдут плохо, не моё имя будет на хирургической доске. Не ко мне обратятся родители в поисках хороших новостей про их дочь.

Мэтт прочищает горло и смотрит вверх на часы.

— Верно. Если все готовы приступить — начинаем. — Он протягивает ко мне свою руку ладонью вверх. — Бэйли, скальпель на десять.

***

Я была первой, кто встретился с Джун, когда родители привезли её в госпиталь. Патриции нужно было вернуться к телефонам, а я стала хорошим ключевым сотрудником из всех. Я была удивлена, какой счастливой она казалась, сидя в инвалидном кресле рядом с родителями. Счастливая и худенькая, казалось, что её хрупкая фигура может упасть под сильным порывом ветра, но в её глазах была свирепость, которую я могла понять.

Я стояла в комнате, пока Мэтт объяснял им проблемы, с которыми он столкнётся при выполнении операции. Не только с целым набором рисков, но и вдобавок ко всему это очень дорого.

После многих лет лечения рака с перезакладыванием их дома, получения кредита и опустошения кредитных карт, родители Джун не в состоянии многого предложить, но Мэтт полон решимости не дать этому остановить его.

Помимо всего этого, нам ещё необходимо противостоять больнице. Вернувшись в его офис, Мэтт, Патриция и я неустанно работали, пытаясь найти решение, которое бы не включало в себя получение пощёчины с иском от больницы. Я могу сказать, что он не знал, что делать, поэтому заступилась и предложила простое, безжалостное предложение.

— Почему другие врачи и команда юристов не встречают её? Они те, которые не хотят операцию. Почему ты должен говорить ей «нет»? Пусть они сделают это.

Пришлось постараться, но с помощью усилий Патриции и моих мы затащили трех хирургов в конференц-зал. Доктора Годдарда было легче всего переубедить, хотя, технически, я пообещала ему, что там будет только он и я, и возможно были какие-то внушительные жесты руками, которыми я не горжусь.

Мэтт собрал всех остальных, включая руководителя хирургического департамента, человека, который действительно мог или помочь, или сломать нас.

Я предупредила Джун, как это может быть, что даже после защиты её дела, больница по-прежнему может отказать, но вскоре поняла, что недооценивала её волю к преодолению препятствий, брошенных ей жизнью.

Мэтт и я стояли возле входа в конференц-зал вместе с её родителями. Джун попросила поговорить с другими врачами наедине, и я не уверена, что смогла бы совершить такой подвиг на её месте.

Я наблюдала, как эти восемь мужчин молча сидели и слушали, как одна храбрая девушка боролась за свое право на эту операцию. Наблюдала, как на её глазах собирались слезы, но они не капали. Она смело говорила, достаточно долго, чтобы отстоять своё дело.